Текст книги "Заговоры: Опыт исследования происхождения и развития заговорных формул"

Автор книги: Николай Познанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц)

Послѣ сдѣланнаго обзора мы уже въ правѣ, кажется, опредѣленно отвѣтить на вопросъ, на чьей сторонѣ перевѣсъ въ этихъ заговорахъ: на сторонѣ слова или дѣйствія? Отвѣтъ будетъ въ пользу дѣйствія. Слово же придется разсматривать, какъ объясненіе дѣйствія, вылившееся въ форму сравненія-пожеланія. Передъ нами раскрывается слѣдующій процессъ развитія чаръ. Сначала – чары симпатическимъ

147

дѣйствіемъ, либо изобразительнымъ, либо передающимъ извѣстное качество. Напр., ослѣпленіе жабы вызываетъ слѣпоту человѣка, прикосновеніе мертвой кости – замираніе зубной боли. Вторая ступень уже сопровождается словомъ. Слово поясняетъ дѣйствіе, которое почему-либо стало нуждаться въ поясненіи. Напр., грызутъ пупъ и поясняютъ, что не пупъ, а грыжу на самомъ-то дѣлѣ загрызаютъ. Прокалываютъ бумагу и поясняютъ, что прокалываютъ глазъ. Поясненіе, какъ мы видѣли, можетъ принять и форму пожеланія. На третьей ступени уже является параллелизмъ въ формулѣ и рядомъ соотвѣтствующее дѣйствіе. Но сравненіе не единственная форма, въ какую на этой ступени обращаются заговоры. Она только самая благодарная для дальнѣйшаго развитія. Поэтому-то множество эпическихъ заговоровъ и сводится къ простому сравненію, какъ своему источнику. Но рядомъ существуютъ и такіе, которые не предполагаютъ формулы сравненія. Въ дальнѣйшемъ развитіи дѣйствіе уже пойдетъ на убыль, а слово начнетъ разростаться все больше. Часть формулы съ „какъ“ будетъ увеличиваться за счетъ отмирающаго дѣйствія. Но процессъ этотъ будетъ возможенъ только съ того момента, какъ слово пріобрѣтетъ въ глазахъ человѣка самостоятельную магическую силу, одинаковую съ силой обряда. Эту силу слово пріобрѣтаетъ какъ разъ въ стадіи параллелизма – „какъ – такъ“. Дѣло происходитъ слѣдующимъ образомъ. Параллелистическія формулы образовались подъ вліяніемъ дѣйствія. Сравнивалось либо изобразительное дѣйствіе, либо качество, передававшееся отъ одного предмета другому. Магическая сила была на стороне дѣйствія. Но, благодаря долгому сосуществованію этихъ двухъ элементовъ, формулы позаимствовали отъ обряда часть магической репутаціи. Перестали точно разграничивать ихъ роли. Когда слово сдѣлало такое заимствованіе, то появился по аналогіи съ первымъ видомъ новый видъ параллелистическихъ заговоровъ. Въ первомъ было сравненіе – и во второмъ сравненіе. Съ этой стороны разницы никакой. Она явилась лишь въ томъ, съ чѣмъ производилось сравненіе. Сначало сравнивалось съ „нарочно произведеннымъ“ дѣйствіемъ (напр., крученіемъ веретена) или съ качествомъ, которое тутъ же и передавалось самымъ

148

дѣломъ (напр., камень прикладывался къ головѣ). Въ новомъ же видѣ сравненіе стало производиться съ „даннымъ явленіемъ“. Видъ красной зари естественно наводилъ на сопоставленіе съ кровью. И вотъ по аналогіи съ существующими уже заговорами создается новый – такого характера: „Какъ вечерняя и утренняя заря станетъ потухать, такъ бы у моего друга милого всѣмъ недугамъ потухать“¹

[Закрыть]). Чаще всего это относится къ крови, потому что „де сонце ходить, тамъ кровь знимаєтьця; де сонце заходить, тамъ кровь запикаєтьця“²

[Закрыть]).

Такъ слово отрывается отъ дѣйствія. Съ этой поры оно – самостоятельная магическая сила. Вотъ этотъ-то моментъ, рѣшительный въ исторіи заговора, Потебня и не отмѣтилъ, давая свое генетическое опредѣленіе. Происшедшій безсознательно разрывъ съ обрядомъ далъ широкій просторъ слову. Раньше оно ограничивалось дѣйствіемъ. Сравнивать можно было лишь съ тѣмъ, что дѣлалось, или съ качествомъ предмета, употреблявшагося при чарахъ. Теперь этихъ путъ нѣтъ. Слово свободно. Сравнивать можно съ чѣмъ угодно, лишь бы находились черты сходства. Параллелизмъ, проникающій всю народную поэзію, параллелизмъ, усматриваемый человѣкомъ между нимъ и природою, широкимъ потокомъ ворвался въ область заговора. Можно сравнивать съ зарей, звѣздами, солнцемъ, водой, деревомъ, птицей, звѣремъ и т. д. и т. д. Вся природа теперь можетъ найти себѣ мѣсто въ первомъ членѣ формулы quomodo. Разница съ прежними чарами все-таки будетъ не очень замѣтна. Вѣдь и тутъ и тамъ сравненіе производится съ явленіемъ природы. Утерялось во второмъ случаѣ только дѣйствіе. Но вѣдь оно утерялось потому именно, что стало забываться его значеніе. Притомъ же оно было и съ внѣшней стороны часто такъ незначительно, что его легко можно было опустить. Раньше, когда дѣйствіе было на первомъ планѣ, читая заговоръ отъ головной боли, прикладывали, камень къ головѣ и говорили: qu’elle soit dure comme la pierre! Но стоитъ только камень не

149

приложить къ головѣ, и заговоръ обратится въ другой видъ, гдѣ сравниваютъ уже съ „даннымъ явленіемъ“. Фраза qu’elle soit dure comme la pierre будетъ выражать сравненіе не съ какимъ-либо опредѣленнымъ камнемъ, прикладывающимся къ головѣ, а вообще съ камнемъ. Это уже будетъ сравненіе совершенно такого же характера, какъ и сравненіе съ зарей. Примѣръ съ прикольнемъ, приводимый Потебней, стоитъ какъ разъ на полпути обращенія чары-дѣйствія и параллельнаго заговора въ заговоръ-параллелизмъ, не сопровождающійся дѣйствіемъ. Болѣе того, переходъ становился еще незамѣтнѣе потому, что въ нѣкоторыхъ случаяхъ данное явленіе могло играть совершенно ту же роль, что и нарочно произведенное. Заря убываетъ. Свѣтъ луны послѣ полнолунія также убываетъ. Это знахаремъ ставится въ параллель съ убылью болѣзни. Въ заговорѣ отъ бородавокъ, читающемся при убывающемъ мѣсяцѣ, говорится:

,Der Mond ist gross

[Закрыть]

Der Mond ist klein.

Gewächse, du sollst auch vergehen¹

[Закрыть]).

Но нельзя ли какъ-нибудь установить болѣe тѣсную связь между этими двумя явленіями? Установить ту связь, какую мы видѣли на первой ступени чаръ. Оказывается, можно. Напр., во время убыли луны проводятъ рукой по стѣнѣ, на какую падаетъ лунный свѣтъ, и потомъ поглаживаютъ бородавки той же рукой. Это продолжается въ теченіе цѣлой недѣли. Бородавки послѣ того должны пропасть²

[Закрыть]). Благодаря возможности такой связи фазы луны играютъ важное значеніе при чарахъ. Если надо умертвить или извести живое, то чары слѣдуетъ производить при полнолуніи или на ущербѣ; если же дѣло идетъ о взращеніи и укрѣпленіи, то, напротивъ – при наростающемъ мѣсяцѣ³

[Закрыть]). Такимъ образомъ оказывается, что въ обоихъ видахъ

150

чаръ дѣйствіемъ переходъ отъ явленія, нарочно произведеннаго, къ данному почти неуловимъ. Такъ пока незначительна повидимому разница между новымъ и старымъ видами заговоровъ. Но разъ сдѣлана брешь, она будетъ все болѣе и болѣе расширяться. Сравненіе перестаетъ ограничиваться сферою явленій окружающей природы. Человѣкъ отъ нихъ переходитъ къ тѣмъ отношеніямъ, какія онъ видитъ въ человѣческой средѣ. Такъ парень, желая „присушить“ дѣвку, говоритъ: „Какъ малый младенецъ отъ матери прочь не отходитъ, держитъ сохнетъ по всякой часъ и по всякое время… такъ бы держалась раба божія“…¹

[Закрыть]). Вполнѣ возможно предположить, что и въ подобныхъ еще случаяхъ нѣкогда употреблялось дѣйствіе вродѣ того, какъ при лѣченіи бородавокъ луннымъ свѣтомъ. Какая-нибудь принадлежность ребенка, можетъ быть, приводилась въ соприкосновеніе съ предметомъ присушки. Но и этимъ дѣло не ограничивается. Область сравненія все растетъ. Къ дѣлу привлекается преданіе. До сихъ поръ все были сравненія съ чѣмъ-нибудь наличнымъ, часто повторяющимся, или съ тѣмъ, что всегда легко могло быть воспроизведено, а теперь будутъ сравнивать съ чѣмъ-нибудь, о чемъ слышали, о чемъ говоритъ преданіе. Кровь течетъ. Надо остановить. Слышали, что, когда Іоаннъ крестилъ Христа, вода въ Іорданѣ стала. Параллель готова. И вотъ возникаетъ заговоръ: „Стань крэвъ у рани, якъ вода въ Ирдани, кеды ксцивъ свентый Янъ, кеды ходзивъ Христосъ Панъ“²

[Закрыть]). Это опять одинъ изъ важныхъ моментовъ. Мы присутствуемъ при зарожденіи эпической части. Выхваченное изъ преданія событіе – это ячейка, которая будетъ все разростаться, заполняя собою и все увеличивая первую часть формулы. Такъ, только что приведенное сравненіе можетъ дать поводъ, примѣрно, къ слѣдующему распространенію формулы:,Jesus that was in Bethleem born, and baptyzed was in the flumen Jordane

[Закрыть] as stente the water at hys comyng, so stente the blood of thys Man³

[Закрыть]). Я, конечно,

151

не утверждаю, что вторая изъ приведенныхъ редакцій мотива развилась непосредственно изъ первой. Варіантовъ и той и другой редакціи было, навѣрное, безчисленное множество. Гдѣ точки ихъ реальнаго соприкосновенія, сейчасъ опредѣлить не возможно, да и врядъ ли когда-либо явится такая возможность. Вѣдь до насъ дошла и теперь записана только ничтожная часть той массы варіантовь, какая на протяженіи вѣковъ вращалась среди народа. Я только намѣчаю общій путь движенія. Насколько разнообразны были дальнѣйшія формы, какія принималъ этотъ мотивъ, можно видѣть изъ работы Эбермана. – Первая половина подобныхъ заговоровъ можетъ разростись до цѣлаго разсказа о какомъ-нибудь событіи, во второй же останется пожеланіе, чтобы такъ же было и въ данномъ случаѣ. Получится видъ заговора-параллелизма съ эпической частью. – Таковымъ мнѣ представляется процессъ органическаго развитія заговора. Но это отнюдь не значитъ, что каждый заговорный мотивъ, какой мы теперь встрѣчаемъ въ формѣ позднѣйшей стадіи, обязательно прошелъ всѣ предыдущія, начиная съ чистаго дѣйствія. Нѣтъ. Процессъ этотъ совершался всей массой заговоровъ, взятой въ ея цѣломъ. Исторически ни одна изъ послѣдующихъ формъ не могла появиться раньше предыдущей. Напр., формы заговора, не сопровождающагося дѣйствіемъ, не могли появиться раньше формъ заговора, сопровождающагося дѣйствіемъ. Эволюціонировали формы. Содержаніе (мотивы) также, какъ увидимъ, эволюціонировало; но для него не всегда была необходима та послѣдовательность, какая требуется для формъ. Когда уже органически выработался рядъ различныхъ формъ чаръ, новыя формулы стали часто создаваться по аналогіи; и законъ послѣдовательности какъ бы отмѣнялся. Новый заговоръ могъ прямо создаться по образцу одной изъ позднѣйшихъ формъ. Если бы всѣ мотивы должны были проходить послѣдовательно всю лѣстницу формъ, то въ концѣ ея, въ эпическомъ разсказѣ, они, навѣрное, всѣ бы сохранили, хотя самое туманное, отраженіе первой ступени, чаръ-дѣйствія. Но на самомъ дѣлѣ этого нѣтъ. Во многихъ заговорахъ, при самомъ тщательномъ изслѣдованіи, нельзя найти никакихъ слѣдовъ забытаго дѣйствія. Объясняется это тѣмъ, что не всѣ заговоры возникли изъ

152

обряда. Множество изъ дошедшихъ до насъ заговоровъ было создано, вѣроятно, по аналогіи.

До сихъ поръ насъ занимала эволюція формъ чаръ. Мы дошли до зарожденія эпической части. Отсюда уже эволюція формы тѣсно сплетается съ эволюціей самаго мотива. Измѣненіе эпической части – развитіе мотива, разрабатывающагося въ ней. Къ эволюціи мотивовъ теперь и перехожу.

Для эпическаго мотива не обязательно прохожденіе тѣхъ формъ чаръ, какія исторически предшествовали зарожденію эпической части. Первичныя формы, какъ мы видѣли, состояли изъ простого дѣйствія. Понятно, что затронутый выше мотивъ Jordan-Segen, говорящій о крещеніи Христа, не могъ выражаться въ такихъ первичныхъ формахъ. Онъ прямо родился въ формѣ сравненія, независимаго отъ дѣйствія. Потомъ принялъ эпическую форму и далѣе уже развивался по законамъ, дѣйствовавшимъ при развитіи эпической части. Но въ эпическихъ частяхъ разрабатываются и такіе мотивы, которые имѣютъ прямое отношеніе къ первичнымъ формамъ чаръ, чистому дѣйствію. Съ этими-то именно мотивами и связано органическое развитіе эпической части. Къ сожалѣнію, большинство ихъ либо извѣстно по случайнымъ, разрозненнымъ варіантамъ, либо исказилось до такой степени, что теперь уже очень трудно возстановить ихъ первоначальныя редакціи. Громадное количество извѣстныхъ эпическихъ мотивовъ, какъ, напр., Jordan-Segen, какъ будто не носятъ никакихъ слѣдовъ утраченнаго обряда. Но вполнѣ возможно, что, при болѣе тщательныхъ разысканіяхъ, и подъ ними вскроется какое-нибудь давно забытое дѣйствіе. Относительно же нѣкоторыхъ a priori можно сказать, что напраснымъ трудомъ было бы искать подъ ними забытаго обряда. Таковы, напр., заговоры съ эпическою частью, содержащей какой-либо евангельскій разсказъ (напр., о кровоточивой женѣ). Это все – заговоры позднѣйшаго происхожденія, созданные по аналогіи съ болѣе ранними мотивами, на которыхъ развивалась эпическая форма, мотивами, выросшими изъ обрядовъ. Заговоры съ такими первичными мотивами въ большинствѣ случаевъ, можно думать, уже исчезли. Они или забылись, или растворились въ массѣ новыхъ, тамъ и сямъ выбиваясь изъ подъ нихъ, какъ

153

раскиданныя по снѣжному полю вѣхи. Эти вѣхи, какъ ни мало ихъ сохранилось, позволяютъ все-таки опредѣлить пройденный когда-то путь, хотя теперь уже занесенный.

Процессъ представляется въ слѣдующемъ видѣ. Какъ выше было сказано, приростъ слова происходилъ за счетъ отмиравшаго дѣйствія. Прежде всего обрядъ потребовалъ поясненія, такъ какъ сталъ забываться его первоначальный смыслъ. Это – первая стадія развитія эпическаго мотива, зарожденіе его изъ обряда. Она, очевидно, происходитъ за счетъ начинающагося разложенія обряда. На этой стадіи возникаютъ такіе заговоры, какъ приведенныя выше грыжныя слова: „Не пупъ загрызаю“ и т. д. Такимъ образомъ смыслъ обряда закрѣпляется въ сопровождающей его формулѣ. Съ этой стороны, какъ будто, существованіе его упрочено и разложеніе предотвращено. Но опасность является съ другой стороны. Смыслъ обряда понятенъ. Но цѣлесообразенъ ли самый обрядъ-то? Почему при помощи его именно можно достичь желаннаго результата? Раньше, когда симпатическая магія была въ полной силѣ, такого вопроса и не могло явиться. Само собою было понятно, что, если обвести потухшимъ углемъ „вогникъ“, то и „вогникъ“ потухнетъ. Сомнѣніе въ цѣлесообразности симпатическаго средства – крупный шагъ впередъ въ исторіи человѣческой мысли. На явившійся вопросъ необходимо надо было подыскать и отвѣтъ. И вотъ на сцену появляется миѳъ. Но пока въ такой неясной формѣ, что его трудно еще отличить отъ были. Миѳъ входитъ въ формулу въ видѣ ссылки на то, что такъ было когда-то прежде. Пріемъ раньше употреблялся и былъ вполнѣ пригоденъ. Стало быть пригоденъ и теперь. Получается видимость отвѣта. Само собой видно, какъ низокъ еще умственный уровень человѣка на этой ступени развитія. Однако, въ современномъ обществѣ сплошь да рядомъ отпоръ критической мысли дѣлается именно въ такой формѣ. Отцы и дѣды наши такъ дѣлали, а они были не глупѣе насъ. Вотъ обычный отвѣтъ на сомнѣніе въ цѣлесообразности какого-либо общественнаго института. Эта стадія развитія мотива имѣетъ решающее значеніе въ его исторіи. Именно здѣсь мотивъ принимаетъ эпическую форму: разсказывается, что такой-то случай былъ тогда-то. Когда мы разсматривали развитіе

154

формъ заговора, то видѣли другую возможность развитія эпической части (Jordan-Segen). Тамъ просто дѣлалось сравненіе съ какимъ-нибудь фактомъ, сохранившимся въ преданіи (стояніе воды въ Іорданѣ), а потомъ этотъ фактъ обрасталъ подробностями, благодаря чему изъ формулы сравненія развивался эпическій заговоръ-параллелизмъ. Разница въ характерѣ этихъ двухъ эпическихъ заговоровъ видна сама собой. Во-первыхъ, эпическая часть вида Jordan-Segen не служитъ подкрѣпленіемъ разшатавшагося авторитета симпатическаго средства. За такими заговорами магическій обрядъ можетъ вовсе и не предполагаться. Во-вторыхъ, для такихъ заговоровъ представляется возможность развитія изъ одного лишь опредѣленнаго вида: изъ формулъ типа quomodo (quomodonon). Въ нихъ необходимо присутствіе сравненія, изъ котораго они и развиваются. Когда же эпическая часть является для подкрѣпленія авторитета симпатическаго средства, то для нея нѣтъ необходимости въ формулѣ сравненія. Въ этомъ случаѣ она развивается изъ предшествующей формулы-поясненія. А поясненіе, какъ мы видѣли, можетъ обходиться и безъ сравненія. Поэтому-то въ нѣкоторыхъ эпическихъ заговорахъ и отсутствуетъ проведеніе параллели между описаннымъ случаемъ въ заговорѣ и наличнымъ обстоятельствомъ. Потому же и нельзя объяснять такіе случаи „недоговоренностью“ формулы. Мнѣніе Зелинскаго, что во всѣхъ заговорахъ есть сравненіе, а, если гдѣ и отсутствуетъ, то легко можетъ быть объяснена причина отсутствія, приходится оставить. Сравненіе отсутствуетъ въ эпическомъ заговорѣ потому, что его не было въ формулѣ-объясненіи при симпатическомъ обрядѣ, изъ какого развился данный мотивъ.

Такимъ образомъ ссылкой на то, что такъ было, успокаиваются первыя сомнѣнія пробуждающейся мысли. Прибѣгали ли къ миѳу или ссылались на дѣйствительный фактъ, рѣшительно все равно. Важна въ этомъ случаѣ не дѣйствительность факта, a увѣренность въ его дѣйствительности. Но долго оставаться на такомъ примитивномъ решеніи дѣла невозможно. Разъ пробудившійся критицизмъ поведетъ свою работу дальше и дальше. Хорошо, средство это уже давно примѣняется. Но почему же оно примѣняется?

155

И вотъ тутъ-то выступаетъ на сцену авторитетъ божества. Средство вѣрно потому, что его при такихъ-то вотъ обстоятельствахъ употребило божественное существо. Въ языческой средѣ въ роли дѣйствующихъ лицъ выступятъ языческіе боги, въ христіанской – Христосъ и святые. Въ эпической части одни изъ нихъ явятся въ роли нуждающихся въ помощи, другіе – въ роли помогающихъ. И помогающій будетъ продѣлывать то же самое, что продѣлываетъ знахарь при лѣченіи. Было, напр., лѣченіе отъ укуса змѣи смываніемъ яда. Оно явилось въ глубокой древности. Когда появилась потребность въ объясненіи происхожденія этого средства и его авторитетности, то стали разсказывать легенду о томъ, какъ змѣя укусила ап. Петра, а Христосъ далъ ему этотъ самый рецептъ¹

[Закрыть]). Ап. Петръ, конечно, замѣнилъ здѣсь ап. Павла. Въ старинныхъ требникахъ помѣщалась „молитва св. ап. Павла отъ змія“. Источникомъ этой молитвы послужила 28-я глава „Дѣяній“ апостольскихъ. Въ ней разсказывается, какъ на островѣ Мелитѣ змѣя укусила ап. Павла и не причинила ему вреда. „Молитва“ отъ змія къ этому присоединила цѣлое апокрифическое сказаніе о томъ, какъ Павлу во снѣ явился арх. Михаилъ и далъ ему „книгу“. Апостолъ проснувшись нашелъ возлѣ себя эту книгу, а въ ней было написано заклинаніе отъ змѣй²

[Закрыть]). Ясно, что различные магическіе пріемы лѣченія отъ укуса змѣи существовали до созданія апокрифа. Они-то именно и были причиною появленія апокрифическаго сказанія. Темный умъ не могъ удовлетвориться простымъ разсказомъ о чудѣ ап. Павла и объяснилъ его посвоему. Если на апостола не подѣйствовалъ змѣиный ядъ, значитъ у него въ рукахъ было средство противъ этого яда. Такимъ образомъ легенда и магическій обрядъ тѣсно сплелись, пополняя и поддерживая другъ-друга.

156

Съ нѣкоторыми изъ такихъ миѳовъ, развившихся на почвѣ чаръ и ранѣе не существовавшихъ, мы познакомимся въ слѣдующей главѣ. Замѣчу, что и эта стадія развитія заговорнаго мотива отразила на себѣ одинъ изъ важныхъ моментовъ умственнаго развитія, свойственный всѣмъ народамъ на извѣстныхъ ступеняхъ культуры. У всѣхъ народовъ рано или поздно появляется стремленіе объяснить происхожденіе исторически установившихся въ ихъ средѣ отношеній, тѣхъ или другихъ соціальныхъ явленій, обрядовъ, обычаевъ. Истинное происхожденіе ихъ давно забыто, и на помощь приходитъ миѳъ. Явленію приписывается божественное происхожденіе и этимъ самымъ не только объясняется его возникновеніе, но еще и подкрѣпляется его авторитетъ. Къ поддержанію авторитета объясняемаго явленія главнымъ образомъ и сводится роль такихъ миѳовъ. Евреи такимъ образомъ объяснили происхожденіе института царской власти. Греки создали миѳъ о происхожденіи ареопага. Русскіе по тѣмъ же психологическимъ побужденіямъ подводили фундаментъ подъ гордую идею третьяго Рима, создавая цѣлый рядъ легендъ. Для объясненія простыхъ обычаевъ прибѣгаютъ также къ легендѣ. Это отразилось и въ сказкахъ. Существуетъ огромное количество сказокъ-легендъ, объясняющихъ происхожденіе различныхъ явленій, обычаевъ. Точно такъ же и авторитетъ симпатическаго средства подкрѣпляется миѳомъ о божественномъ или необыкновенномъ его происхожденіи. Такъ, напр., создалась легенда, объясняющая происхожденіе одного пріема лѣченія глазной боли: будто бы Марія исцѣлила глазъ рыбы. И соотвѣтствующій заговоръ начинается словами: „The charm that Mary put to the eye of the fish at the pool

[Закрыть]“¹

[Закрыть]). Или въ заговорѣ отъ свиха говорится, какъ Христосъ далъ ап. Петру рецептъ отъ свиха, и послѣднія слова имѣютъ явную цѣль подчеркнуть авторитетность рецепта:

Wer war der Arzt?

[Закрыть]

Christys der Herr war es selbst²

[Закрыть]).

Интересное въ этомъ отношеніи описаніе древне-египетскаго врачеванія мы находимъ у Масперо. „Преданіе разсказываетъ, что однажды Ра заболѣлъ мучительными спазмами. Горусъ тотчасъ слѣпилъ статую Изиды-дитяти, въ которую геліопольскіе боги волшебствомъ и перенесли боли, испытываемыя Солнцемъ. Нибамонъ (врачъ-заклинатель) не задумываясь испытываетъ благодѣтельную силу этого рецепта надъ Псару (паціентъ). Онъ вынимаетъ изъ своего сундучка куклу, похожую на ту, которую сдѣлалъ когда-то Горусъ для Ра, и поетъ надъ ней заклинательную формулу, въ которой кратко разсказывается исторія исцѣленія съ ея помощью“. Чарованіе при помощи куклы – явленіе широко распространенное у различныхъ народовъ. И, конечно, не оно родилось на почвѣ египетскаго миѳа, а наоборотъ: миѳъ развился на почвѣ обряда. Заклинатель старается какъ можно точнѣе воспроизвести то, что, по преданію, когда-то случилось съ богами. На себя онъ принимаетъ роль Горуса, больного называетъ Ра и приглашаетъ присутствующихъ взывать къ геліопольскимъ богамъ. „Горусъ и страдающій животомъ Ра – тутъ. Взывайте къ геліопольскимъ богамъ: скорѣе, скорѣе, ваши книги! ибо Ра страдаетъ…“¹

[Закрыть]). – Какъ извѣстно, египетское бальзамированіе покойниковъ и приготовленіе мумій состояло изъ сплошного ряда магическихъ дѣйствій. Бальзамировщики – маги. „Похоронные свивальники въ ихъ рукахъ превращаются въ сѣть таинственныхъ переплетовъ, изъ которыхъ каждый имѣетъ особенное значеніе, имѣющее цѣлью удалить отъ тѣла всякія опасности и всякихъ враговъ, угрожающихъ ему – боговъ, людей и насѣкомыхъ – и предохранить его отъ разложенія. Подкладываютъ подъ нихъ амулеты, фигурки, высушенные цвѣты, щепотки травокъ, плитки, исписанныя іероглифами, – все это составляетъ заколдованную броню покойника“²

[Закрыть]). Все это сопровождается чтеніемъ священныхъ формулъ. Конечно, такой важный въ египетскомъ быту обрядъ, какъ приготовленіе муміи, не могъ не породить легендъ о его происхожденіи. И дѣйствительно, изъ заклинаній, сопровождающихъ бальзамированіе, мы узнаемъ о происхожденіи первой муміи. Въ вѣка, слѣдующіе непосредственно за сотвореніемъ міра, бальзамированія совсѣмъ не знали, и первые люди умирали дважды: сначала умирало тѣло, потомъ умиралъ двойникъ. „Но, когда Тифонъ убилъ Озириса, Горусъ собралъ части тѣла своего отца, оросилъ ихъ благовонными веществами при помощи Изиды, Нефтисы, Тота и Анубиса, пропиталъ предохраняющими отъ тлѣнія веществами и обвилъ ихъ широкими свивальниками, произнося все время молитвы, которыя сдѣлали его дѣло на вѣки нерушимымъ“¹

[Закрыть]). Всѣ эти примѣры наглядно показываютъ смыслъ эпической части заклинанія.

То, что сначала пережилъ обрядъ, переживаетъ потомъ и заговорная формула. Магическая сила ея явилась постепенно и незамѣтно. Слово обогащалось за счетъ дѣйствія не только со стороны содержанія, но и свой магическій авторитетъ пріобрѣтало благодаря долгому сосуществованію съ обрядомъ. Репутація обладанія магической силой съ обряда незамѣтно распространялась и на его спутника. Слово какъ бы обкрадывало обрядъ, пока не оторвалось отъ него, почувствовавъ въ себѣ, наконецъ, самостоятельную силу. Медленный ростъ силы слова не замѣчался, и вопросовъ никакихъ не возбуждалось. Но вотъ чудодѣйственная сила слова явилась во всемъ своемъ блескѣ. И снова должно было повториться то же, что раньше было съ дѣйствіемъ. Опять возникаетъ вопросъ – почему? Почему данная формула имѣетъ магическую силу? Аналогиченъ и отвѣтъ: привлекается опять божество. „Не я говорю, a самъ Іисусъ Христосъ“, „не своей силой, a Божіей“, „не я говорю, a Божія Матерь“. Всѣ подобныя фразы являются отвѣтомъ на сомнѣніе, явившееся относительно дѣйствительности словесныхъ чаръ. Стремленіе понять причину магическаго вліянія формулы приводитъ въ концѣ-концовъ къ тому, что доброе вліяніе приписывается уже не словамъ и не знахарю, а Богу. Заговоръ, по своему значенію, приближается къ молитвѣ. Къ нему присоединяются такіе, напримѣръ, придатки: „Не для ради хитрости, не для ради мудрости, а для ради великой Божьей милости“¹

[Закрыть]). Или —Das helfe dir Gott der Vater, Gott der Sohn und Gott der heilige Geist

[Закрыть]²

[Закрыть]). Французскій король-знахарь, очевидно, именно такъ понималъ цѣлебную силу врачебныхъ чаръ, когда лѣчилъ опухоль на шеѣ, прикасаясь къ ней и произнося слѣдующія слова: „король сія тобя дотыкаетъ, а Богъ тобя уздравливаетъ“³

[Закрыть]). Иногда же дѣло происходитъ совершенно аналогично съ оправданіемъ обряда. Какъ совершеніе обряда приписывается божеству, такъ и заговорная формула влагается въ уста божества (святого). Тогда эпическая часть еще расширяется.

Таковъ процессъ органическаго развитія основного вида заговоровъ. Но онъ не обязателенъ для всѣхъ видовъ заговора. Разъ чистое слово пріобрѣло магическій авторитетъ, то оно могло уже совершенно свободно принимать самыя разнообразныя формы выраженія, что мы и видѣли въ предыдущей главѣ.

Наряду съ разнообразіемъ видовъ формъ заговора обращаетъ на себя вниманіе разнообразіе варіантовъ и редакцій одного и того же мотива. На это обстоятельство до сихъ поръ не обращалось серіознаго вниманія. А между тѣмъ объяснить это необходимо. Вѣдь оно стоитъ въ явномъ противорѣчіи съ требованіемъ точнаго, буквальнаго, воспроизведенія заговорной формулы при практикѣ. Замѣни хоть одно слово – и магическая сила заговора утеряна. Какъ же могли появиться не только новые варіанты, но даже и новыя редакціи? Пока на это давалось два отвѣта. Главная причина – забывчивость. Формула забывалась и невольно искажалась. Согласно съ этимъ взглядомъ, всякій новый варіантъ или редакція долженъ разсматриваться, какъ все дальнѣйшее большее и большее уродованіе, а не развитіе заговорнаго мотива. На этой точкѣ зрѣнія и стоитъ Мансикка. По его мнѣнію, все разнообразіе варіантовъ произошло именно благодаря постепенному забвенію и искаженію первоначальныхъ стройныхъ символическихъ созданій церковниковъ. Согласно съ этимъ болѣе пространныя редакціи считаются болѣе первоначальными, а редакціи краткія – позднѣйшими (напр., взглядъ Ефименко и Мансикка на закрѣпку). Такое объясненіе происхожденія новыхъ редакцій и варіантовъ, конечно, допустимо. Иное дѣло – достаточно ли оно? Второе объясненіе съ успѣхомъ можетъ примѣняться собственно только къ объясненію происхожденія новыхъ варіантовъ, а не редакцій. Дѣло идетъ о роли риѳмы въ заговорахъ. Множество заговоровъ, особенно западныхъ, риѳмованы. Когда формула переходила изъ одного нарѣчія или языка въ другое, то риѳма могла разрушиться. Въ результатѣ стремленія къ ея возстановленію появляются новые варіанты. Представителемъ этого взгляда является Эберманъ¹

[Закрыть]). „Новымъ факторомъ происхожденія варіантовъ“, говоритъ тотъ же изслѣдователь, „является локализація заговоровъ; но она не имѣетъ глубокаго вліянія. Мѣста, рѣки или предметы, чуждые знахарю, замѣняются близкими ему. Такъ Іерусалимъ или Виѳлеемъ мы находимъ замѣненными Римомъ или Виттенбергомъ, Іорданъ – Дунаемъ и т. д.“²

[Закрыть]).

Всѣ эти объясненія приходится признать недостаточными. Объясненія Эбермана пригодны только для варіантовъ. Объясненіе же новыхъ редакцій, какъ результатъ забвенія и искаженія, разложенія первоначальныхъ формулъ, навязываетъ изслѣдователю предвзятую точку зрѣнія на исторію заговора. Разъ изслѣдователь согласится такъ разсматривать различныя редакціи, то онъ долженъ будетъ отказаться отъ надежды прослѣдить развитіе заговоровъ. Всюду предъ его глазами будетъ только гибель и разрушеніе. Однако на самомъ-то дѣлѣ положеніе уже не такъ безнадежно. Нѣтъ надобности представлять себѣ заговоры вышедшими прямо въ законченномъ видѣ изъ чьихъ бы то ни было рукъ и потомъ исказившимися. Конечно, такія искаженія сплошь да рядомъ совершались; но главное-то теченіе шло въ обратномъ направленіи. Выше я изложилъ въ общихъ чертахъ тотъ путь, какой, по моему мнѣнію, проходили заговорные мотивы въ своемъ развитіи. Въ слѣдующей главѣ постараюсь доказать его на отдѣльныхъ мотивахъ. Согласно съ этой теоріей, въ заговорахъ можно прослѣдить не только процессъ разложенія, но и процессъ развитія. Возникновеніе новыхъ редакцій будетъ возможно объяснять не только, какъ результатъ разложенія, но и какъ результатъ дальнѣйшаго развитія даннаго мотива. Болѣе пространныя редакціи окажутся въ большинствѣ случаевъ не первоначальными, a позднѣйшими. И если стать на высказанную здѣсь точку зрѣнія, то, для устраненія противорѣчія между требованіемъ неизмѣннаго сохраненія традиціонныхъ формулъ и возникновеніемъ новыхъ варіантовъ, не придется пользоваться ссылкой на забывчивость въ такихъ широкихъ размѣрахъ, какъ дѣлалось это до сихъ поръ. Напротивъ, какъ ясно изъ изложеннаго выше процесса развитія мотивовъ, новыя редакціи создавались иногда вполнѣ сознательно. Появленіе ихъ требовалось поднятіемъ умственнаго уровня творцовъ заговоровъ. Въ нихъ отразилось созидающее, а не разрушающее движеніе мысли. Такимъ образомъ, съ одной стороны, появленіе новыхъ редакцій требовалось ходомъ исторіи, а съ другой – не было препятствій къ ихъ появленію. Да, препятствій не было. Требованіе точнаго соблюденія формулы – требованіе позднѣйшее. Первоначально не было надобности въ такой точности по той простой причинѣ, что слово въ чарахъ играло роль второстепенную. Вся сила была въ магическомъ обрядѣ, а слово только его поясняло. Понятно, что пояснительныя формулы могли принимать самыя разнообразныя формы. Миѳъ, какой далъ эпическую часть заговору, первоначально былъ на службѣ у обряда. Онъ появлялся для укрѣпленія авторитета обряда. Значитъ, даже еще въ ту эпоху, когда уже существовали эпическіе заговоры, слово не обладало самостоятельнымъ, независимымъ отъ обряда, магическимъ авторитетомъ. Оно еще все было на службѣ у обряда. Поэтому то и не было препятствій для измѣненія формулъ. Формулы могли мѣняться, лишь бы цѣлъ оставался обрядъ, главный носитель магической силы. Все стараніе сводилось къ точному соблюденію обряда. Требованіе же точнаго соблюденія формулъ явилось позднѣе, когда слово пріобрѣло самостоятельную магическую силу. Сила эта была пріобрѣтена за счетъ обряда. Поэтому ослабленный обрядъ пересталъ такъ строго соблюдаться, какъ соблюдался раньше, когда былъ единственнымъ носителемъ магической силы. Сначала онъ подѣлился своей силой со словомъ. Результатомъ было то, что и обрядъ и слово стали одинаково строго соблюдаться. Потомъ перевѣсъ перешелъ на сторону слова. Въ результатѣ появилось пренебреженіе къ обряду, доходящее иногда до полнаго забвенія его. Такимъ образомъ открываются два параллельныхъ процесса. Слово постепенно пріобрѣтаетъ все большую и большую репутацію магическаго средства. Вмѣстѣ съ этимъ увеличивается и требованіе точнѣйшаго сохраненія заговорныхъ формулъ. Рядомъ – обрядъ все болѣе теряетъ прежнее свое значеніе. Вмѣстѣ съ этимъ все болѣе и болѣе начинаютъ пренебрегать имъ.