Текст книги "Заговоры: Опыт исследования происхождения и развития заговорных формул"

Автор книги: Николай Познанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 25 страниц)

Н. Ф. Познанский
Заговоры: Опыт исследования происхождения и развития заговорных формул

Н. Познанскій
Заговоры
Опытъ изслѣдованія происхожденія и развитія заговорныхъ формулъ

ПЕТРОГРАДЪ. Типографія Д. В. Орлова, Вас. Остр., Средній пр., д. 6.

1917.

ОГЛАВЛЕНІЕ.

Перечень цитированныхъ въ книгѣ работъ

Предисловіе

Введеніе 1-8

Глава I. Обзоръ изслѣдованій заговоровъ 9-56

Сахаровъ – 9, Даль – 12, Буслаевъ – 13, Аѳанасьевъ – 17, О. Миллеръ – 19, Галаховъ и Порфирьевъ – 21, Ефименко – 22, Иващенко – 22, Помяловскій – 23, Щаповъ – 23, Крушевскій – 23, Потебня – 26, Зелинскій – 30, А. Веселовскій – 31, Соколовъ – 32, Алмазовъ – 33, Барсовъ – 33, В. Миллеръ – 34, Ветуховъ – 34, Елеонская – 37, Вутке – 39, Амманъ – 39, Шёнбахъ – 40, Эберманъ – 41, Вундтъ – 45, Ревиль – 45, Леви-Брюль – 46, Гастеръ – 47, Удзеля – 48, Мансикка – 49–56.

Глава II. Морфологія заговоровъ 58-112

Формулы quomodo и quomodonon – 58, заговоры съ эпическимъ элементомъ – 61, (формула врачебнаго совѣта – 64, мотивъ встрѣчи со зломъ – 65), діалогическіе заговоры – 66, молитвообразные заговоры – 67, церковныя заклинанія – 69, магическіе списки – 69, абракадабры – 71, формула приказанія – 72, одинъ изъ позднѣйшихъ видовъ заговора – 73, отношеніе заговора къ молитвѣ – 74, молитвенное вступленіе – 77, зачинъ – 77, чудесное одѣваніе – 78, бѣлорусскій зачинъ – 78, камень – 79, перечни – 80, ссыланіе болѣзни – 85, „не я помогаю“ – 86, закрѣпка – 87, сквозные симпатическіе эпитеты – 89, языкъ заговоровъ – 90, макаронизмы – 91, заговоръ и духовный стихъ – 92, заговоръ и пѣсня – 93, ритмъ и риѳма въ заговорахъ – 93, эпическія повторенія – 94, опредѣленіе понятія „заговоръ“ – 94, формальное опредѣленіе понятія „заговоръ“ – 102, классификація заговоровъ – 103, 2-й мерзебургскій заговоръ – 110, „Святые на стражѣ“ – 111–112.

Глава III. Магическая сила слова 113-163

Порядокъ изслѣдованія заговоровъ – 113, постепенное уменьшеніе магической силы слова – 113, молитвы древнихъ – 118, ритмъ – 119, сопровождающій заговоръ обрядъ – 120, обряды, передающіе свойства однихъ предметовъ другимъ, и обряды, изображающіе желанное явленіе – 123, самостоятельность магической силы обряда – 126, обряды изобразительные – 128, обряды, передающіе свойства – 135, взаимоотношеніе обряда и слова – 142, формулы, поясняющія магическій обрядъ – 142, развитіе словесной формулы – 146, развитіе заговорнаго мотива – 152, неизмѣнность заговорной формулы – 159, генетическое опредѣленіе понятія „заговоръ“ – 162–163.

Глава IV. Заговорные мотивы 164-280

Чудесная щука (мотивъ загрызанія) – 164, „Du Dieb sollst stehen wie ein Stock“ – 176, мотивъ убывающаго счета – 183, мотивъ розы – 185, мотивъ мертвой руки – 190, мотивъ головни – 192, Огненная Марія – 194, мотивъ рога – 202, „Въ печи огонь горитъ“ – 205, второй мерзебургскій заговоръ (кость къ кости и т. д.) – 213, „Stehe wie der Wald und Mauer“ – 219, „красная дѣвица“ – 223, мотивъ ризы – 224, мотивъ сметанія болѣзни – 226, мотивъ смыванія болѣзни – 228, мотивъ отстриганія болѣзни – 231, мотивъ кузницы – 231, столы набранные – 232, мотивъ ключа и замка – 237, тынъ желѣзный – 244, мотивъ чудеснаго одѣванія – 253, мотивъ рецепта – 258, мотивъ отстрѣливанія болѣзни – 260, мотивъ выклевыванія болѣзни – 262, Латырь-камень – 264, древо – 272, матеріальное опредѣленіе заговора – 278, ритмъ и риѳма въ заговорахъ – 279–280.

Глава V. Пѣсенныя заклинанія 281-327

Пѣніе заговоровъ – 281, чары на дождь – 282, pośpie wanie, todsingen odegranie – 285, свидѣтельства народной поэзіи – 285, чары чисто ритмическія, музыка и танецъ – 286, драматическій элементъ въ чарахъ – 287, синкретическія массовыя чары дикихъ – 289, обособленіе роли колдуна – 295, шаманское камланіе – 299, вліяніе ритма на характеръ заклинаній – 301, роль слова въ синкретическихъ чарахъ дикихъ – 302, роль ритма въ массовыхъ чарахъ – 303, заклинаніе весны – 306, мотивъ дрожащаго Христа – 308, родство заговоровъ прозаическихъ и пѣсенныхъ заклинаній – 310, заклинаніе дождя – 311, заклинанія, связанныя съ обрядомъ опахиванія – 313, купальскія пѣсни – 317, мотивъ пашущаго Христа – 319, заключеніе – 326–327.

Перечень цитированныхъ въ книг ѣ работъ и журналовъ

Алмазовъ. Врачевальныя молитвы (Лѣтопись Ист. – Фил. Общ. при Имп. Новорос. Унив. 1900 г.).

Алфавитный указатель славянскихъ рукописей М. Синодальной библіотеки. Москва. 1858.

Ammann, J. Volkssegen aus dem Böhmerwald (Zeitschrift d. V. f. Volkskunde, 1891–1892).

Андерсонъ, В. Романъ Апулея и народная сказка. Т. I. Казань. 1914.

Аничковъ, Е. Весенняя обрядовая пѣсня на Западѣ и у славянъ, ч. I. Спб. 1903.

„„„Микола Угодникъ“ и „св. Николай“ (Зап. Нео-Филол. Общ, при Имп. Спб. Унив. Вып. II, № 2).

Апокалипсисъ.

Аѳанасьевъ, А. Поэтическія воззрѣнія славянъ на природу, I–III, М. 1865.

„„Русскія народныя сказки, V, М. 1914.

Барсовъ, Н. Къ литературѣ объ историческомъ значеніи русскихъ народныхъ заклинаній (Рус. Стар., 1893, I).

Bartsch, K. Sagen, Märchen und Gebräuche aus Mecklenburg. Wien. 1879.

Безсоновъ, П. Дѣтскія пѣсни. М. 1868.

Буслаевъ. Историческіе очерки русской народной словесности и искусства. Спб. I, II, 1861.

Бѣляевъ, П. Религіозныя и психологическія представленія первобытныхъ народовъ (Этн. Об., 1913, I–II).

Веселовскій, А. Н. Психологическій параллелизмъ и его формы въ отраженіяхъ поэтическаго стиля (Ж. М. Н. Пр., 1898, III).

„„Замѣтки и сомнѣнія о сравнительномъ изученіи средневѣковаго эпоса (Ж. М. Н. Пр., 1868, XI).

„„Три главы изъ исторической поэтики. 1899 г.

„„Разысканія въ области русскихъ духовныхъ стиховъ. Спб. 1880-88 гг.

„„О методѣ и задачахъ исторіи литературы, какъ науки (Ж. М. Н. Пр., 70 г., 11).

„„Изъ введенія въ историческую поэтику.

Ветуховъ, А. Заговоры, заклинанія, обереги и другіе виды народнаго врачеванія, основанные на вѣрѣ въ силу слова (Русскій Филологическій Вѣстникъ 1901–1907 гг.).

Виноградовъ, Н. Заговоры, обереги, спасительныя молитвы и пр. Спб. 1908 г.

VIII

Wisła. Warszawa.

Wlislockl, H. Volksglaube und Volksbrauch der Siebenbürger Sachsen, I 1893.

Востоковъ. Описаніе русскихъ и словенскихъ рукописей Румянцевскаго музея.

Wundt. Völkerpsychologie, II, 2, Leipzig, 1906.

Wuttke, A. Der deutsche Volksaberglaube der Gegenwart. Berlin, 1869.

Галаховъ. Исторія русской словесности, I, 1880 г.

Gaster, M. Two trousand years of a charm against the child-stealing witch (Folk-Lore, XI).

Grimm. Kinder-und-Hausmärchen. Göttingen, 1857.

Grohmann. Aberglauben und Gebräuche aus Böhmen und Mähren. 1864.

Гроссе. Происхожденіе искусства. Москва, 1899 г.

Hoefler. Die Kalenderheiligen als Krankheits-Patrone beim Bayerischen Volk (Zeitschrift d. V. f. V., 1891).

Даль. О повѣріяхъ, суевѣріяхъ и предразсудкахъ русскаго народа. Спб. 1880 г.

Деруновъ. Сказки, пѣсни, заговоры и пословицы въ Пошехонскомъ уѣздѣ (Воскресный Досугъ, 1871, т. XVII).

Добротворскій. Русская простонародная медицина. Казань, 1874.

Ebermann, O. Blut-und Wundsegen in ihrer Entwickelung dargestellt. Berlin. 1903. Palaestra, XXIV.

Едемскій, М. Заговоры, собранные въ Олонецкой губ. (рукопись).

Елеонская, Е. Заговоръ и колдовство на Руси въ XVII и XVIII столѣтіяхъ (Русскій Архивъ, 1912, кн. 4).

„„Нѣкоторыя замѣчанія по поводу сложенія сказокъ. Заговорная формула въ сказкѣ (Этнографическое Обозрѣніе, 1912, I–II).

Ефименко, П. Сборникъ малорусскихъ заклинаній. M. 1874.

„„Матеріалы по этнографіи русскаго населенія Архангельской губ. Москва. 1877.

„„О заклинаніяхъ (Труды Архангельскаго Статистическаго Комитета, 1865 г.).

Folk-Lore. London.

Frazer. The golden bough. London, 1890.

Fustel de Coulangès. La cité antique. Paris, 1908.

Живая Старина.

Забѣлинъ, И. Домашній бытъ русскихъ царицъ, М. 1869.

Запальскій. Чародѣйство въ Сѣверо-западномъ краѣ въ XVII–XVIII вв. (Этн. Об., V).

Зеленинъ, Д. Великорусскія сказки Пермской губ. Петроградъ, 1914 г.

„„Описаніе рукописей ученаго архива Императорскаго Русскаго Географическаго Общества, в. I, 1914 г., в. II, 1915 г. Петроградъ.

Зелинскій, Ѳ. О заговорахъ (Сборникъ Харьковскаго Ист. – Фил. Общ., X).

Иващенко, П. Слѣды языческихъ вѣрованій въ южно-русскихъ шептаніяхъ. 1878.

Извѣстія Архангельскаго Общества Изученія Русскаго Сѣвера.

IX

Калевала, переводъ Э. Гранстрема, Спб. 1881.

Кирпичниковъ, А. Св. Георгій и Егорій Храбрый. Спб. 1879.

Козыревъ, Н. Колдовство и знахарство въ Островскомъ уѣздѣ (рукопись).

Комаровъ, М. Нова збирка народнихъ малоруськихъ прыказокъ, прысливъивъ, помовокъ, загадокъ и замовлянь. Одесса. 1890.

Коробка, Н. Чудесное дерево и вѣщая птица (Жив. Старина, 1910 г., III).

„„„Камень на морѣ“ и камень алатырь (Жив. Ст., 1908 г., IV).

Котляревскій, А. О погребальныхъ обычаяхъ языческихъ славянъ. Москва. 1868.

Крушевскій, Н. Заговоры, какъ видъ русской народной поэзіи. Варшава, 1876 г. (Варш. Ун. Изв.).

Курсъ знахарства народныхъ заговоровъ. Москва, 1914.

Larousse.

Letourneau, Ch. Ľévolution littéraire dans les diveres races humaines. Paris, 1894.

Levy-Bruhl. Les fonctions mentales dans les sociétés inferieures. Paris. 1910.

Lud.

Luciani Samosatensis Opera. Lipsiae. MCMVI.

Лѣтописи русской литературы и древностей. Москва, 1862.

Маловъ, С. Нѣсколько словъ о шаманствѣ у турецкаго населенія Кузнецкаго уѣзда Томской губерніи (Живая Стар., 1909, II–III).

Майковъ, Л. Великорусскія заклинанія (Записки Имп. Русск. Географ. Общ. по отд. этнографіи, т. II. Спб. 1869).

Mansikka, V. Über russische Zauberformeln mit Berücksichtigung der Blutund Verrenkungssegen. Helsingfors, 1909.

Мансикка, В. Заговоры Шенкурскаго уѣзда (Жив. Ст., 1912).

„„Представители злого начала въ русскихъ заговорахъ (Жив. Старина, 1909, IV).

„„Заговоры Пудожскаго уѣзда Олонецкой губ. (рукопись).

Мандельштамъ. Опытъ объясненія обычаевъ, созданныхъ подъ вліяніемъ миѳа. Спб. 1882.

Масперо, Г. Древняя исторія³. Спб. 1905.

Матеріалы по этнографіи латышскаго края, подъ ред. Ѳ. Я. Трейланда (Извѣстія Им. Общ. Люб. Ест., Антр. и Этн., т. XL. Труды этнограф. отд. кп. VI. 1881 г.).

Mélusine. Paris.

Миллеръ, В. Ассирійскія заклинанія и русскіе народные заговоры (Русская Мысль, 1896, VII).

Миллеръ, О. Илья Муромецъ и богатырство Кіевское. Спб. 1869.

„„Опытъ историческаго обозрѣнія русской словесности². Спб. 1865.

Михайловскій, В. Шаманство (Географическій сборникъ Крубера, Азіатская Россія).

Moszynska. Kupajło (Zbiòr wiadomości do Antropologii krajowéj, Kraków. 1881, I).

Новомбергскій. Врачебное строеніе въ до-Петровской Руси, 1907 г.

Огородниковъ. Заговоры, собранные въ Саломбалѣ (Труд. Арх. Стат. К. 1865 г.).

X

Памятники отреченной русской литературы, изд. Н. Тихонравовымъ, т.

Perret. Erreurs, superstitions, doctrines médicales. Paris. 1879.

Помяловскій. Эпиграфическіе этюды. Спб. 1873.

Поповъ, Г. Русская народно-бытовая медицина, Спб. 1903 г.

Порфирьевъ. Исторія русской словесности. Казань, 1879.

Потебня, А. Малорусская народная пѣсня. Воронежъ, 1877.

„„Изъ записокъ по теоріи словесности. Хар. 1905 г.

„„Объясненія малорусских и сродных народных пѣсень. Варшава, 1887 г.

„„О миѳическомъ значеніи нѣкоторыхъ обрядовъ и повѣрій. Чтенія. 1865.

„„О нѣкоторыхъ символахъ въ славянской народной поэзіи. Харьковъ, 1860 г.

Prahn. Glaube und Brauch in der Mark Brandenburg (Zeitschr. d. V. f. Volkskunde, 1891).

Пыпинъ. Исторія русской литературы³ I. Спб. 1907.

Reinach. Le chêne dans la médicine populaire (L’Antropologie, 1893, IV).

Réville. Les religions des peuples non-civilisés. Paris, 1883.

Revue des Traditions Populaires.

Романовъ, Е. Бѣлорусскій сборникъ, V. Витебскъ, 1891.

Рудченко. Народныя южно-русскія сказки. Кіевъ, 1869.

Русскій Филологическій Вѣстникъ.

Sand, G. La petite Fadette. Bruxelles. 1849.

Сахаровъ. Сказанія русскаго народа³. Спб. 1841.

Семенова-Тянъ-Шанская, О. Жизнь „Ивана“. Петроградъ, 1914.

Соколовъ, М. Матеріалы и замѣтки по старинной славянской литературѣ, I, Москва, 1888.

„„Апокрифическій матеріалъ для объясненія амулетовъ (Ж. М. Нар. Пр. 1889, VI).

„„Новый матеріалъ для объясненія амулетовъ, называемыхъ змѣевиками (Древности. Труды славянской ком. Имп. Моск. Археол. Общ., I, 1895 г.).

Соколовы, Б. и Ю. Сказки и пѣсни Бѣлозерскаго края. Москва. 1915.

Спенсеръ. Таинственный міръ. Спб. 1899.

Срезневскій, В. Описаніе рукописей и книгъ, собранныхъ для Императорской Академіи Наукъ въ Олонецкомъ краѣ. Петроградъ. 1913 г.

Строевъ, С. Описаніе памятниковъ славяно-русской литературы, хранящихся въ публичныхъ библіотекахъ Германіи и Франціи. M. 1841.

Сумцовъ, Н. Колдуны, вѣдуны, упыри. Харьковъ. 1891.

„„Личные обереги отъ сглаза. Харьковъ, 1896.

„„Очеркъ исторіи колдовства въ Западной Европѣ. Харьковъ 1878 г.

Schönbach. Studien zur Geschichte der altdeutschen Predigt (Sitzungsberichte der Philosophisch-Historischen Classe der Kaiserlichen Akademie der Wissenschaften. Wien, 1900),

XI

Schulenburg von, W. Wendische Volkssagen und Gebräuche aus dem Speewald. Leipzig. 1880.

„„Wendisches Volksthum in Sage, Brauch und Sitte. Berlin, 1882.

Schuster, F. Siebenbürgisch-sächsische Volkslieder, Sprichwörter, Räthsel, Zauberformeln und Kinder-Dichtungen. Hermannstadt. 1865.

Toeppen. Wierzenia mazurskie (Wisła V–VII).

Труды Архангельскаго Статистическаго Комитета, 1865.

Труды Этн. Отд. О. Л. Е. А и Э.

Udziela, M. Medycyna i przesądy lecznicze ludu polskiego. Warszawa. 1891.

Zingerle. Segen und Heilmitteĺ aus einer Wolfsthurner Handschrift des XV Jahrhunderts (Zeitschrift d. V. f. Volkskunde, 1891).

Чубинскій. Труды Этнографической Экспедиціи, IV.

Щаповъ. Историческіе очерки народнаго міросозерцанія и суевѣрія. 1867 г.

Этнографическое Обозрѣніе.

Яцимирскій, А. Славянскія и русскія рукописи румынскихъ библіотекъ. Спб. 1905.

Архивъ Императорскаго Русскаго Географическаго Общества.

ОПЕЧАТКИ.

Стр. Строка. Напечатано. Должно быть.

67 17 сверху Lżesz Łżesz

79 6 сверху Zeby zazegnywać Żeby zażegnywać

104 3 сверху и не а не

128 19 сверху Мангарта Мангардта

155 4 снизу Румянцевской библіотеки румынскихъ библіотекъ

208 14 сверху Щчобъ Шчобъ

15 сверху Шобъ твоэ Щобъ твоє

Предисловіе

Предлагаемая вниманію читателей работа написана мною еще пять лѣтъ тому назадъ, когда я былъ студентомъ Петроградскаго Университета. Въ 1913 году рукопись, подъ заглавіемъ „Опытъ генетическаго изслѣдованія заговоровъ, какъ особаго вида народнаго творчества“, была представлена въ Академію Наукъ на конкурсъ по соисканію преміи имени М. Н. Ахматова и удостоилась малой преміи. Въ то время печатать свою работу я не предполагалъ, намѣреваясь продолжать изученіе заговоровъ и подвергнуть болѣе тщательному изслѣдованію затронутые въ работѣ вопросы. Но постепенно научные интересы мои уклонились въ сторону отъ заговоровъ, и, не разсчитывая въ скоромъ времени вернуться къ нимъ, я рѣшаюсь теперь подѣлиться съ читателями скромными результатами моихъ занятій. Работа печатается въ томъ видѣ, въ какомъ она представлялась на конкурсъ, если не считать нѣкоторыхъ фактическихъ дополненій.

Что касается нѣкоторыхъ недостатковъ чисто внѣшней стороны книги, то они объясняются исключительно тяжелыми условіями, въ какихъ теперь ведется всякая типографская работа.

Съ чувствомъ искренней признательности вспоминаю свѣтлой памяти покойнаго Всеволода Ѳеодоровича Миллера и приношу живѣйшую благодарность Алексѣю Александровичу Шахматову, безъ нравственной поддержки которыхъ настоящая работа едва ли увидѣла бы свѣтъ. Считаю своимъ долгомъ принести также глубокую благодарность Историко-Филологическому Факультету Петроградскаго Университета, давшему мнѣ возможность напечатать свою работу въ „Запискахъ“.

Н. П.

ВВЕДЕНІЕ

При изученіи всякаго явленія неизбѣжны два момента: во-первыхъ, надо опредѣлить явленіе, какъ таковое, безъ отношенія къ другимъ явленіямъ родственнаго порядка; во-вторыхъ, опредѣлить мѣсто изслѣдуемаго явленія въ ряду этихъ родственныхъ явленій. Пока нѣтъ отвѣта на второй вопросъ, явленіе не можетъ считаться изученнымъ, потому что остается за бортомъ научной системы, объединяющей и объясняющей данный классъ явленій. Для филолога, конечно, интересно изученіе мертваго языка; но главная его цѣль – опредѣлить мѣсто и значеніе изучаемаго языка въ семьѣ другихъ сродныхъ языковъ. Это и есть самый интересный моментъ въ научной работѣ, потому что на этомъ пути самое ничтожное съ перваго взгляда явленіе можетъ превратиться въ глубокій философскій вопросъ. Точно такія же требованія долженъ ставить себѣ и изслѣдователь всякихъ другихъ продуктовъ словеснаго творчества. Въ данномъ случаѣ дѣло идетъ о цѣломъ классѣ явленій: заговорахъ, заклинаніяхъ, оберегахъ и т. д., какъ особомъ видѣ словеснаго творчества. Въ какомъ же положеніи находится изслѣдованіе ихъ съ отмѣченныхъ выше точекъ зрѣнія? Изучена ли сущность явленія? Что такое „заговоръ“? Хотя уже не малое количество ученыхъ пыталось разобраться въ этомъ вопросѣ, но, къ сожалѣнію, приходится констатировать фактъ, что дѣло находится въ самомъ печальномъ положеніи. Даже не опредѣлена еще та характерная черта, которая ставитъ границу между этимъ видомъ творчества и сосѣдними. Если такъ дѣло обстоитъ съ первымъ вопросомъ, то само собою понятно, что еще въ худшемъ положеніи находится второй вопросъ. Вѣдь, на него только тогда и можно отвѣтить, когда рѣшенъ первый. Однако давно уже было заявлено о правѣ заговоровъ на мѣсто въ исторіи литературы.

И мѣсто имъ дано. Миѳологи заявили о правахъ заговора, они же сдѣлали ему и очень почетный пріемъ. Бѣда лишь въ томъ, что не указали для него опредѣленнаго мѣста. Они нашли въ заговорахъ богатый матеріалъ для своихъ фантастическихъ построекъ въ области миѳологіи; это и было причиной радушнаго пріема. А вопросъ о томъ, чѣмъ же заговоръ отличается отъ другихъ видовъ народнаго творчества, ихъ мало интересовалъ. Для нихъ былъ важенъ не видъ творчества, а его содержаніе, своебразно истолковываемое. Естественно, что при такой постановкѣ вопроса положеніе заговора было очень непрочно и должно было пошатнуться съ крушеніемъ миѳологической школы. Такъ оно и случилось. Правда, правъ заговора на мѣсто въ исторіи литературы никто не оспариваетъ, изслѣдованіе ихъ все разростается, но мѣста въ исторіи литературы они фактически не имѣютъ. Въ курсъ народной словесности историками механически вставляется нѣсколько страничекъ о заговорахъ, да и то не всегда. И гдѣ ихъ ни приклеилъ – все хорошо. Такое оттѣсненіе заговора понятно само собой, разъ вниманіе обращается не на форму, а на содержаніе. Вѣдь, содержаніе-то его почти всегда то же самое, что и въ апокрифахъ, сказкахъ, пѣсняхъ и т. д., въ видахъ народнаго творчества, болѣе богатыхъ и болѣе доступныхъ изслѣдованію. А если дѣло обстоитъ такъ, то, дѣйствительно, заслуживаетъ ли заговоръ того почетнаго мѣста въ исторіи словесности, о какомъ мечтали миѳологи? Вѣдь, для исторіи литературы важно главнымъ образомъ содержаніе литературныхъ видовъ, то измѣнчивое, носителями чего они являются, художественно выраженныя идеи и движеніе ихъ¹

[Закрыть]). А заговоры съ этой точки зрѣнія представляютъ самый неблагодарный матеріалъ. Въ нихъ меньше, чѣмъ во всякомъ другомъ поэтическомъ видѣ, замѣтна смѣна идей и настроеній. Такая неподвижность объясняется неизмѣнностью самого объекта заговора. Если въ наши дни заговоръ отъ крови служитъ выраженіемъ желанія, чтобы кровь остановилась, то и тысячи лѣтъ назадъ онъ выражалъ то же самое желаніе. Измѣнилась лишь форма выраженія. Такимъ образомъ, оказывается, здѣсь отношеніе между содержаніемъ и формой какъ разъ обратное тому, какое интересно для исторіи литературы. Только отдѣльнымъ заговорамъ удалось избѣжать этой роковой судьбы. Использованіе же заговоровъ въ томъ родѣ, какъ это дѣлали миѳологи, т. е. разсматриваніе ихъ, какъ отголосковъ исчезнувшей миѳологической системы, или же въ духѣ Мансикка, перевернувшаго теорію миѳологовъ наизнанку, крайне рисковано. Дѣло въ томъ, что тѣ фантастическіе образы, какіе миѳологи считали отраженіемъ миѳа, а Мансикка – христіанскими символами, могли возникнуть изъ самыхъ реальныхъ источниковъ. Что въ нѣкоторыхъ случаяхъ дѣло обстояло именно такъ, это мы увидимъ въ дальнѣйшемъ. Такъ могли явиться, напр., образы чудесной щуки, желѣзнаго тына, булатнаго дуба и т. д. Оказывается, что и использованіе самого содержанія заговоровъ въ историко-литературныхъ или какихъ-либо другихъ цѣляхъ рисковано, пока не изслѣдованы причины появленія въ данной формѣ именно такого, а не другого содержанія. Слѣдовательно, при изученіи заговора, прежде всего приходится изслѣдовать именно форму и ея развитіе. А это болѣе интересно для теоріи, чѣмъ для исторіи словесности. Такимъ образомъ, мы приходимъ къ постановкѣ перваго вопроса. Надо изслѣдовать заговоръ, какъ особый видъ словеснаго творчества, разсмотрѣть его формы, прослѣдить ихъ развитіе, опредѣлить ихъ содержаніе и выяснить отношеніе содержанія къ формѣ.

Отчасти этихъ вопросовъ касались два первоклассныхъ русскихъ ученыхъ – Потебня и Веселовскій и послѣдователи перваго. Но они опять таки изслѣдовали заговоръ не самъ по себѣ, а какъ одинъ изъ случаевъ проявленія психологическаго параллелизма, мышленія посредствомъ сравненія; словомъ, они интересовались имъ постольку, поскольку замѣчали въ немъ сходство съ другими видами народнаго творчества, а не разницу; обращали вниманіе не на оригинальныя черты заговора, а на общія всей народной поэзіи. Рѣшенію намѣченныхъ сейчасъ вопросовъ я и посвятилъ эту работу. Невозможность въ достаточной мѣрѣ использовать западно-европейскіе заговоры была причиной того, что нѣкоторыя положенія могутъ показаться слабо аргументированными. Однако для меня ручательствомъ въ правильности избраннаго пути изслѣдованія и теоріи, явившейся результатомъ его, служитъ то обстоятельство, что даже въ томъ несовершенномъ видѣ, въ какомъ мнѣ удалось представить развитіе заговоровъ, они выступаютъ уже съ опредѣленной, характерной физіономіей, требующей и опредѣленнаго мѣста для себя среди другихъ видовъ поэтическаго творчества, а, слѣдовательно, является возможность отвѣта и на второй изъ поставленныхъ выше двухъ кардинальныхъ вопросовъ. Но это требуетъ привлеченія къ дѣлу новаго матеріала и новаго не менѣе кропотливаго изслѣдованія. Поэтому я позволяю себѣ во введеніи сдѣлать лишь краткое указаніе того направленія, въ какомъ должно искать отвѣта, на основаніи данныхъ, уже добытыхъ совершенною частью работы.

Такъ гдѣ же мѣсто заговора въ ряду другихъ видовъ поэтическаго творчества? Прежде всего – что это, эпическое, лирическое или драматическое творчество? Ни то, ни другое, ни третье. Или вѣрнѣе – и то, и другое, и третье, и даже четвертое, поскольку заговоръ является въ прозаическомъ видѣ. Съ теоретической стороны тѣмъ и интересенъ заговоръ, что онъ является отличнымъ представителемъ примитивнаго синкретическаго творчества, изъ котораго дифференцировались потомъ отдѣльные поэтическіе виды. Поскольку заговоръ заключаетъ въ себѣ элементъ дѣйствія, онъ относится къ драматическому творчеству. Здѣсь мы находимъ тѣ δρόμενα, ячейки, изъ которыхъ потомъ развилось драматическое дѣйствіе; здѣсь мы видимъ, какъ къ δρόμενα. присоединялись λεγόμενα, можемъ прослѣдить зарожденіе ихъ. Зародыши драматическаго творчества были именно въ заклинаніяхъ и заговорахъ. Но въ благопріятныя условія для развитія ихъ попали далеко не всѣ заклинанія. Естественно, что заговоры частнаго характера, т. е. исполнявшіеся въ интересахъ отдѣльнаго лица, не получили дальнѣйшаго развитія въ этомъ направленіи, такъ какъ не находили необходимой для себя общественной поддержки. Въ болѣе благопріятныхъ условіяхъ стояли заклинанія коллективныя, общественныя, т. е. совершавшіяся цѣлою группой въ интересахъ общины. Коллективныя заклинанія представляютъ уже сплошь да рядомъ рельефно выраженныя характерныя черты драмы: синкретизмъ дѣйствія, мимики и слова. Но судьба и этихъ заклинаній была различна. Рѣшительнымъ моментомъ для дальнѣйшаго развитія заклинанія является отношеніе его къ культу. Оно могло обратиться либо въ культъ, либо въ простой обрядъ, не имѣющій никакого касательства съ культомъ. Изслѣдованіе Фрэзера¹

[Закрыть]) показало, въ какомъ отношеніи къ заклинанію стоятъ нѣкоторые арійскіе культы, а въ частности культъ Діониса и Деметры, что для насъ особенно важно. Съ другой стороны достаточно опредѣленно уже установлено и отношеніе обряда къ заклинанію²

[Закрыть]). Въ томъ и другомъ случаѣ въ основѣ усматривается заклинаніе. Понятно, что судьба драматическаго элемента въ культѣ и въ обрядѣ должна быть различной. Культъ сохраняетъ свою важность и серіозность, обрядъ вырождается въ игру и шутку. Вотъ каковъ предполагаемый путь доисторическаго развитія драматическаго творчества. Въ концѣ его мы находимъ двѣ вѣтви. Какая же изъ нихъ дала тотъ побѣгъ, который развился въ античную драму? Обратимъ вниманіе на то, что описанный сейчасъ процессъ драматическаго развитія намѣчается безъ помощи изслѣдованія самой драмы, какъ литературнаго вида. Теперь обратимся къ теоріи возникновенія драмы, созданной на основаніи данныхъ, представляемыхъ самой драмой. Ее высказалъ еще Аристотель, и она до сихъ поръ повторяется. Что же онъ говоритъ? Хотя показанія Аристотеля нѣсколько сбивчивы, все же онъ опредѣленно указываетъ, два исходныхъ пункта драмы. И эти два источника оказываются, какъ будто, тѣми двумя вѣтвями, какими кончилась доисторическая эпоха драмы. У Аристотеля сплетаются двѣ теоріи: по одной – драма происходитъ изъ взаимодѣйствія культовъ Діониса и Деметры, по другой – изъ пелопоннесской сатирической игры ряженыхъ. Совпаденіе двухъ концовъ въ первомъ случаѣ очевидно, если мы припомнимъ выводы Фрэзера относительно упомянутыхъ культовъ. Можно установить совпаденіе и двухъ другихъ концовъ. Для этого потребуется изслѣдовать отношеніе сатирической игры къ обряду, имѣющему въ основѣ заклинаніе. Что это была за игра? Прежде всего самое названіе трагедіи – τραγωδία – подчеркиваетъ въ ней два элемента: элементъ мимики, ряженія и элементъ пѣнія. Τραγωδία – пѣсня козла, сатировъ. Очевидно, это была хороводная обрядовая игра. А, какъ установлено, обрядовыя игры, сопровождающіяся пѣніемъ, пляской, ряженіемъ, первоначально вовсе не были простой забавой; онѣ имѣли важное соціальное значеніе. Онѣ развились изъ магическаго обряда, изъ заклинанія, и сплошь да рядомъ заключаютъ еще въ себѣ его отголоски. Нѣтъ ли такихъ отголосковъ и въ сатирической игрѣ? Самое участіе сатировъ уже даетъ поводъ заподозрить здѣсь присутствіе заклинательнаго элемента. Сатиры изображались полулюдьми-полукозлами. Откуда взялся такой образъ? Что это, изобрѣтеніе досужей фантазіи? Трудно допустить. Мы знаемъ, какую важную роль играло въ жизни первобытнаго человѣка то, что у насъ часто является только въ видѣ забавы. Такъ было хотя бы съ танцемъ. Относительно умственной дѣятельности надо допустить то же самое. Не слѣдуетъ никогда забывать, что примитивный человѣкъ вынужденъ неустанно бороться за свое существованіе. Все, что онъ создаетъ, имѣетъ либо прямое, либо косвенное отношеніе къ этой борьбѣ. Если намъ и кажутся фантастическія созданія примитивной миѳологіи плодомъ необузданной фантазіи, мы все-таки не имѣемъ права называть ихъ таковыми, пока не выясненъ самый процессъ созданія этихъ образовъ. Заговоры, особенно русскіе, столь обильные подобными образами, и здѣсь могутъ оказать громадную услугу миѳологіи. Въ нихъ намъ удается иногда прослѣдить процессъ превращенія самаго реальнаго образа въ цѣлую фантасмагорію и вскрыть его психологическіе мотивы. Если мы теперь съ этой точки зрѣнія будемъ разсматривать сатира, то прежде всего спросимъ: не соотвѣтствуетъ ли онъ какому-нибудь реальному образу? Есть основаніе предположить, что изображеніе сатира явилось на почвѣ заклинательнаго обряда. Полную параллель образа мы находимъ въ мимическихъ танцахъ различныхъ дикихъ народовъ. У американскихъ краснокожихъ видимъ получеловѣка-полубизона¹

[Закрыть]). Это въ бизоньемъ танцѣ, гдѣ участники танца наряжаются бизонами. У новогвинейскихъ дикарей – получеловѣкъ-полурыба. Тоже въ мимическомъ танцѣ²

[Закрыть]). Отношеніе этихъ танцевъ къ заговору будетъ разобрано ниже (гл. V). Они тоже являются заклинаніями. Ряженіе бизономъ или рыбою стоитъ въ связи съ тѣмъ, что служитъ главнымъ промысломъ племени. Въ первомъ случаѣ – охота, во второмъ – рыбная ловля. Совершенно аналогичнымъ образомъ могли появиться у грековъ въ періодъ пастушескій или также охотничій полулюди-полукозлы, появиться на почвѣ заклинанія. Потомъ уже заклинаніе выродилось въ сатирическую игру. Такъ совпадаютъ и двѣ другія вѣтви драмы, историческая и доисторическая. Вотъ путь, какой намѣчается для изслѣдованія отношенія заговора къ драмѣ.

Аналогичныя отношенія можно установить между заговоромъ и лирикой. Поскольку заговоръ заключаетъ въ себѣ отголоски душевныхъ переживаній своихъ творцовъ, онъ лириченъ. И судьба хранящихся въ немъ лирическихъ задатковъ также, главнымъ образомъ, зависѣла отъ соціальнаго значенія заговора и отношенія его къ культу. Если лирическій заговоръ примыкалъ къ культу, то онъ обращался въ религіозную пѣснь, молитву, гимнъ; если же оставался внѣ культа, изъ него развивалась обрядовая пѣсня-заклинаніе. Потомъ характеръ заклинанія утрачивался. Если для Потебни заговоръ – Limus ut hic durescit et haec ut cera liquescit uno eodemque igni, sic – nostro Daphnis amore – безъ сомнѣнія есть молитва³

[Закрыть]), то мнѣ кажется, что слѣдующая, распѣваемая и понынѣ народомъ на купальскихъ играхъ пѣсня восходитъ къ источнику однородному съ источникомъ латинскаго заговора.

,Oj na Kupajli, ohòń horýť

A u Iwana serce bołýt’.

Nechàj bołýt’, nechàj znaje,

Nechàj inszoji ne zajmaje,

Nechàj jidnù Hannu maje¹

[Закрыть] {Ой, на Купале огонь горит / А у Ивана сердце болит / Пусть болит, пусть знает / Пусть другую не берет, / Пусть одну Ганну берет.}).

Оба произведенія возникли, надо полагать, изъ чары-присушки (см. гл. V

[Закрыть]).

Наконецъ, третій элементъ заговора – эпическій. Вліяніе на соотвѣтствующій видъ народной поэзіи онъ, кажется, имѣлъ очень незначительное (въ частности на созданіе апокрифическихъ сюжетовъ). Зато въ развитіи самого заговора онъ имѣлъ рѣшающее значеніе. Два первыхъ элемента должны были отступить предъ послѣднимъ. Въ заговорахъ отразились любопытные пріемы эпическаго творчества примитивнаго ума. Изслѣдованіе главнымъ образомъ эпическихъ сюжетовъ заговора и составитъ центръ настоящей работы.

Таковъ литературный интересъ изученія заговора. Но не менѣе интересенъ онъ и съ другихъ точекъ зрѣнія. На исторіи заговора, какъ увидимъ, отразилась, напр., одна изъ самыхъ драгоцѣнныхъ чертъ человѣческаго разума. Та именно, которая движетъ человѣчество по пути прогресса во всѣхъ областяхъ. Можетъ быть, это утвержденіе покажется парадоксомъ. Въ заговорахъ привыкли видѣть, напротивъ, проявленіе глупости человѣческой. Однако это не такъ. Постоянное стремленіе отыскать причину даннаго явленія, объяснить непонятное – вотъ что было главнымъ двигателемъ въ исторіи заговора. Вѣковѣчный вопросъ „почему?“ появлялся на каждой исторической ступени заговора. Каждая послѣдующая ступень была отвѣтомъ на него. И, если мы теперь съ улыбкой готовы смотрѣть на создавшуюся такимъ образомъ наивную систему, менѣе всѣхъ виноваты въ этомъ творцы ея.