Текст книги "Собрание сочинений в 4 томах. Том 4. Рассказы и повести"

Автор книги: Николай Вирта

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 28 страниц)

Суждения деда Петра в этой области были столь же красочны, сколь и противоречивы. Радио в своей избе дед Петр никогда не выключал, объясняя это тем, что, дескать, радио – штука государственная, поставлена для «вразумления умов», а раз так, то выключать ее – значит идти против государства и вразумления умов. Но радио он слушал не подряд весь день, поэтому представление о том, что делается на свете, у него складывалось, так сказать, кускообразное.

Наслушавшись сына, человека, по понятиям деда Петра, образованного не хуже академика, да к тому же занимавшего ответственный пост, старик употреблял в речи такие обороты, что понять его суждения бывало затруднительно. Никто не слышал, чтобы дед Петр на любой вопрос ответил «да» или «нет». Куда там!

Спросит, к примеру, Мойшинель:

– Хорошо ли спалось, дед?

– Спалось? – ответит тот с глубокомысленным видом. – Спалось, это что обозначает? Это обозначает вхождение человека в противостоящее состояние, когда мозги в контрах: одна половина спать велит, другой – нежелательно. Так сказать, нерв на нерв не попадает, и обе половинки не сходятся впритык. А уж как схлестнутся и изживут деформацию, нерв за нерв зацепится, тут-то человек и засыпает.

– Понятно. Ну, а тебе-то как спалось?

– Поначалу впадал в деформацию, а после того ничего.

– То есть спал?

– Вообще в первоначальной стадии вроде бы… А тут, хвать, земля к солнцу осью поворачивается. И опять начинается деформация мозгов. Одна половинка ко сну тянет, другая, сознательная, велит выгонять на волю предмет животноводства.

Только Мойшинель охотно слушал речи старика. Выложив все это, дед Петр обращался к политике.

Дед – непременный участник всех собраний, заседаний и митингов, где выступал с речами. К тому же не было такого начинания в колхозе, куда бы он не совался о пространными рассуждениями, сути которых понять было совершенно невозможно. Он знал решительно все и все мог объяснить, да так, что от этих объяснений у человека действительно начиналась деформация в мозгах.

Пообедав и вздремнув часок, дед Петр садился на прежнее место и здесь околачивался остаток дня, изводя страшное количество махорки. Однажды Титова застала его на бревнах.

– Слушай, дедушка, опять на тебя жалоба, опять корову на кладбище пускал. Штрафовать тебя собираются.

– Надо смотреть в корень, – неопределенно бубнил дед.

– То есть?

– Что есть кладбище? Трава, а под ней покойники. Трава благоукрашает. Корова ходит, оставляет свои эксперименты, то есть, говоря технически, содействует приумножению зеленых просторов нашей Родины.

– Тьфу ты! – гневалась Титова. – Вот обложат тебя рубликов на десять за твои «эксперименты», будешь знать, как общественное место коровьим дерьмом поганить.

– Дерьмо это… – начал дед Петр, но Титова, махнув рукой, ушла, а старик остался, поджидая очередную жертву. Ею случайно оказался я.

Я подсел к старику.

– Скажи, сосед, а не ходил ли ты на Питер весной семнадцатого года выручать государя императора, когда его скинули с престола?

– Как подали нам команду… А как же! Как были мы принципиально присягнутые, то и… Очень просто.

– Не генерал ли Иванов командовал вами?

– Генерал – это важнеющий чин. Ух ты!

– Как же это вышло, что вы не дотопали до Питера и не поставили царя обратно?

– Разложимшись…

– Что, что?

– Разложимшись, говорю. Эх ты! – Дед Петр сокрушенно помотал головой.

– Что ж это обозначает?

– Стало быть, разложили нас. Наскрозь. Деформация в мозгах пошла.

– Кто же это постарался? Кто вас разлагал, спрашиваю?

– В очках. В очках были. В отделку разложили.

– И тебя тоже?

– А что я? Я человек общественный. Раз такое, мне-то куда?

Дед Петр часто рассказывал о своей службе при дворце. По его словам выходило, будто Николай II только тем и занимался, что вел нескончаемые беседы со своим верным гвардейцем и папиросами его угощал:

– А портсигар у него золотой был, вот помереть на этом месте. Брильянт-камень на нем с яблоко величиной, и свет от него шел, ровно тебе от электрической лампочки, которая светит, потому что по проводам проистекает…

– Постой, постой, ты уж доскажи насчет портсигара. Подарил бы тебе за верную службу.

– А как же! Даже навязывал, да я отказался. «Ваше инператорское величество, – объясняю я ему, – да куды ж мне при нашей серости такую вещь иметь?» А он мне: «Для интересу, в видах твоей преданности». – «Какой же, – говорю, – интерес такую вещь в портках таскать, каковые с худыми карманами, по нашему невежеству происходящему? Да я в одночасье от страха кончусь: вдруг тяпнут, поскольку народ несообразительный со своим положением в социальном масштабе и тяпает, что плохо лежит, в видах неполучения образовательного ценза?» Государь посмеются, ткнут меня пальчиком в живот, скажут: «Умный ты, однако, поскольку воспроисходишь от коренного населения, где всякое такое случается даже слишком часто». – И во дворец подастся, занятиями побаловаться, министров угостить водкой и грушами дюшес а-ля Мари…

– А что это за груша а-ля Мари?

– Это ихняя матушка вывела на своем огороде такую грушу. А поскольку матушку Марьей звали, они и грушу а-ля Мари назвали.

– Потеха!

Сижу я как-то утром, работаю. Дед Петр, вижу, идет, вытирает о половик валенки, снимает шапочку.

– С добрым утречком проздравляю. Все пишете?

– Пишу.

– Дело важнецкое, но нам не по силам. А зашел я к тебе, Евгеньич, по вопросу мирового оборота.

– Именно?

– Говорят, будто вскорости люди полетят… на этот… на Марс. Читал мне сыночек из научного журнала.

– В свое время полетят, дедушка.

– Так, так. – Дед Петр оперся о притолоку и глубокомысленно мял бороду.

– Да ты садись.

– Когда стоишь, мыслям простору естество дает.

– А скажи, сосед, там, говорят, воздуха ни на грамма?

– В космосе, что ли?

– Ага!

– Да, воздуха там нет.

– Так сказать, полное неприсутствие кислорода и прочей влаги. И человечек будет летать, сыночек сказал, вроде бы, как муха. Выходит, что там значительно хуже, чем на земле. Одна стихия и больше ничего. Дыхнуть нечем, это ж надо! Но я придумал…

– Что?

– Как туда доставить воздух. В бензовозах, очень просто! Накачать вместо бензина воздухом и на самолетах туда… Тысчонки полторы доставят воздуху, и живем!

– Здорово придумано.

– А ты думал. Стало быть, полетят люди на Марс?

– Я уже сказал.

– Умора! К примеру, моя корова летит на Марс. А что? Молоко и там нужно пить, поскольку витамин, – Дед Петр снова поерзал пальцами в бороде, надел шапку и, не сказав ничего, ушел…

…Как-то в Тамбове, сидя у Школьникова, я рассказал про Мойшинель и о рассуждениях деда Петра.

Алексей Михайлович весело посмеялся.

Само собой разумеется, знаком я был не только с секретарями Тамбовского обкома партии.

Большое впечатление как человек в высшей степени деловой произвел на меня известный в области инженер-строитель В. Я. Капцелович, энергия которого не иссякает с годами, а лет ему уже немало, и здоровьем похвастаться Виталий Яковлевич не может. Но, не считаясь со временем и настроением, этот человек успевает за день сделать гибель дел. Все знают: то, за что взялся Капцелович, будет сделано хорошо, толково, прочно…

Недавно в Тамбове меня познакомили с талантливым скульптором С. Лебедевым. Дружил я и до сих пор дружу с известным не только в Тамбове поэтом С. Головановым: нас обоих объединяет страсть к исследованию истории Тамбовского края. В свое время помог я начинающему драматургу Архангельскому. Теперь его пьесы ставят часто, и идут они с успехом. Очень понравились мне своими деловыми качествами председатель колхоза имени Ленина Крыгин, секретарь Токаревского райкома партии К. И. Искеев, хозяева рачительные, умницы, инициативные, страстно любящие в прошлом захудалый район.

Богата область Героями Социалистического Труда: совсем недавно в этот славный отряд вошли бригадир слесарей-сборщиков «Тамбовполимермаша» С. Г. Кондратьев, аппаратчики химического комбината Г. А. Дудов и Новиков, ткачиха Арженского суконного комбината Р. П. Воронина…

Все они, каждый год в меру своих сил и дарований, вносят добрый вклад в наше общее дело.

Партизан

В 1969 году я узнал, что областной Тамбовской партийной организацией руководит Василий Ильич Черный, личность, как оказалось, самобытная, с биографией в высшей степени интересной.

Родился он в Крыму, в деревне Акачи, что в девяти километрах от Бахчисарая. Родители его батрачили у помещика-итальянца Равилиоти. Это был богатый человек. Владел он, выражаясь современным языком, многоотраслевым хозяйством: занимался скотоводством, лесоводством, держал и разводил породистых охотничьих собак. Дед Черного работал у итальянца на псарне, отец – в саду. В 1912 году мать Василия Ильича пришла на заработки в Крым из Полтавской губернии, нанялась к Равилиоти батрачкой, познакомилась с Ильей Черным. Они поженились, но жили вместе недолго: отец погиб на германском фронте, а мать, спустя время, вышла замуж: отчимом Черного был плотник.

Когда в Крыму Советская власть достаточно укоренилась, родители Василия принялись было сколачивать собственное хозяйство, да так и не смогли: не на что было. В сельскохозяйственной артели они наконец вздохнули: большинство ее членов были батраки. Артель называлась «Пробуждение». Власти передали ей одно из имений бежавшего итальянца – что-то около ста гектаров садов.

Отчим Черного сменил плотничье ремесло на пчеловодство, мать часто болела и работать не могла. Кое-как семья ухитрялась сводить концы с концами; вносил в ее доходы и Василий небольшую часть. В 1928 году после окончания сельской школы он работал пастухом.

Секретарем сельсовета был у них тогда некто Табаков, единственный грамотный человек в селе.

Как-то вечером Черный встретил Табакова, и он сказал ему:

– Ты, Василий, поедешь учиться в Карасубазар. Там школа с интернатом.

Тут же Табаков оформил документы.

– Экзамены я сдал с грехом пополам и поступил в сельскохозяйственную профессиональную школу, где готовили рабочих-садоводов. Три года учился там. На базе школы создали техникум. После окончания техникума я работал у себя в районе участковым агрономом МТС. Потом меня направили в райком комсомола… Однако земля тянула к себе и не давала покоя. И вот я главный агроном района. В тридцать девятом году вступил в партию. И опять новая работа: обком послал меня заведовать орготделом райкома партии. Когда началась война, я был секретарем райкома по кадрам.

Известный крымский партизан Михаил Македонский, автор недавно прочитанной мною книги «Пламя над Крымом», уже в те времена хорошо знал Черного.

Михаил Андреевич работал на строительстве дороги в Бешуй-Коипи и часто встречался с Василием Ильичом, дивясь его осведомленности буквально обо всех делах района.

«Человек незаурядного ума и организаторских способностей, он умел (смею заметить, и до сих пор умеет. – Н. В.)находить ключи к сердцам людей, пользовался (и пользуется теперь. – Н. В.)большим уважением…»

Македонский в те дни просился отправить его на фронт. Черный, по словам Михаила Андреевича, выслушав сетования по поводу того, что не строим ли мы, мол, дорогу для врага, строго перебил его:

«Раз и навсегда запомни, эта земля наша, и мы ее вечные хозяева… Может быть, немцы придут сюда, в Бахчисарай… Но ты, я и все, кто сейчас с нами, были и будем здесь хозяевами. Мы представляем здесь нашу партию и, пока мы живы, вместе с нами будет жить и Советская власть.

– Значит, в случае чего останемся здесь?

– Может быть. По-моему, в обкоме об этом думают…»

В начале июля обком собрал секретарей горкомов и райкомов партии. С ними работники обкома решали проблемы активной обороны Крыма, вопросы организации партийного подполья и партизанских отрядов. Вскоре от слов перешли к делу.

Немцы ворвались в Крым. С группой активистов и с теми, кто по каким-то причинам не был мобилизован, Черный ушел в лес, создал партизанский отряд и был в течение года его комиссаром и секретарем подпольного Бахчисарайского районного комитета партии. Начиная с октября 1941 года в отряд вливались все новые и новые люди. Партизанский совет, собиравшийся в лесу, чуть ли не на глазах немцев (в двадцати пяти километрах от Бахчисарая), принимал и распределял людей по группам. К концу года было в отряде человек триста. Партизаны действовали между первым и вторым эшелонами вражеских войск, наступавших на Севастополь. Это были жаркие дни: бои беспрерывные. В течение года Василий Ильич ни разу не мог отлучиться из отряда и проведать домашних. Отряд этот доставлял немцам немало хлопот. Против него фашисты посылали карателей, провокаторов. Пытались пробраться в отряд, но их быстро разоблачали. И дрались.

Да, дрались они яростно! За голову комиссара отряда немцы обещали пять-шесть тысяч деньгами.

Но шли месяцы, а головы Черного немцы так и не увидели. Озверев, фашисты арестовали его жену, мать, отчима – они жили под Бахчисараем. В тот же день в разных местах были арестованы двое дядьев Черного и их жены. Такая же участь постигла его двоюродного брата, он работал в подпольной партийной организации. На следующий день после арестов немцы вызвали отчима и потребовали, чтобы он нашел партизан и передал комиссару письмо жандармской комендатуры. В нем немцы писали, что Черный должен привести в расположение фашистов отряд и сдать его. За это он получил бы прощенье, сто гектаров земли и прочие блага. Отчим Черного отказался выполнить поручение коменданта. Отказались и другие родственники. Мать Черного от побоев сошла с ума…

В тюрьме у немцев сидела девушка-комсомолка Люся Коваленко. Мать Люси, отца и младшую сестру арестовали. Комендант вызвал комсомолку и сказал: «Ты отнесешь наше письмо Черному. Не вернешься – расстреляем всех твоих родных. Если не принесешь ответное письмо – расстреляем тебя». Девушка нашла отряд, передала Черному послание немецкого коменданта. Черный собрал отряд и прочитал письмо. Требование немцев сдаться было встречено громовым хохотом. Решили ответить коменданту, но, как на грех, бумаги не нашлось. Решили написать ответ на обратной стороне листовки.

В. И. Черный.Немцы сыпали их на нас тучами каждый день. Письмо было злое, очень злое… Мы писали, как же это ему, сукиному сыну, могла в голову прийти дурацкая мысль, будто партизаны только о том и мечтают, как бы поскорее сдаться фашистам? Издевательское было письмо… Вся обстановка, когда письмо сочинялось, напоминала знаменитую картину Репина… В тот же немецкий конверт вложили мы письмо… Девушка ушла. Что сталось с ней – не знаю.

…Ответ партизан немцы получили, после чего все родные Черного были уничтожены. Был большой ров под Бахчисараем, куда немцы сбрасывали трупы замученных, расстрелянных и удушенных газом. Ров после войны раскопали. Никого из родных Черного там не нашли. Может быть, их казнили в другом месте…

В. И. Черный.Вот так… Отряд наш был боевой: мы даже начали печатать свою газету и листовки… Но партизанил я, к сожалению, только год, заболел: полгода мы питались кониной, – соли не было, окунали мясо в золу… Началась цинга… Большую группу больных партизан отвезли в Сочи.

Потом Черного вернули в Крым. Работал он там первым секретарем райкома, потом заведующим сельскохозяйственным отделом обкома партии, в 1950 году окончил Высшую партийную школу, четыре года работал в аппарате ЦК КПСС, затем пять лет в Северной Осетии…

В марте 1961 года его выбрали председателем Тамбовского областного исполкома, а спустя пять лет – первым секретарем обкома партии.

– Тамбовщина, – сказал Черный, – стала моим родным краем.

– Мне очень приятно слышать это, Василий Ильич. Стало быть, мы с вами земляки.

Час спустя после этого разговора мы ехали в Новую Ляду: Черный захотел сам показать мне свое любимое детище.

Конечно, в дороге не обошлось без разговора. Конечно, Черный за эти полчаса пути набил мою голову цифрами и фактами до отказа. Впрочем, кое-что я все-таки запомнил. Например, что к началу пятилетки (девятой, разумеется) в колхозах наших и совхозах работало 6600 специалистов с высшим и средним образованием. Я помню, что в былые годы один агроном обслуживал чуть ли не половину уезда.

В те же давно ушедшие времена почти половина мужицких дворов не могла купить даже первобытную соху. Сейчас у тамбовских крестьян четыре тысячи тракторов, больше восьми тысяч комбайнов, одиннадцать тысяч грузовых машин и много автомобилей своих собственных. (Впервые автомобиль я увидел в Тамбове в 1916 году, он принадлежал губернатору. Когда губернатор проезжал по Большой улице – давка была чудовищная!)

Электрическую лампочку мы увидели в Тамбове давно, но их было так мало! Теперь, по словам В. И. Черного, каждый работающий в сельском хозяйстве имеет на своем вооружении тринадцать (!) лошадиных сил, а каждый пятый колхозник – механизатор.

Потом Василий Ильич начал сыпать, как Дед Мороз из своего чудесного мешка подарков, цифрами о культуре города и села и о том, что сделано в этом смысле в пятилетке восьмой и что надо будет сделать в девятой… Было этого добра так много, так ошеломительны были цифры и проценты, что мне потребовалось немало времени, чтобы все рассказанное переварить в сознании; переварить и, поняв, не переставать даваться диву: вот так шагает моя Тамбовщина!

Фабрика

Промышленным производством мяса (преимущественно свиного, как наиболее быстро, так сказать, поспевающего) колхозы и совхозы области занялись сравнительно недавно. Сейчас во всех районах действуют откормочные пункты. Восемьдесят процентов чистой прибыли откормочных баз и промышленных комплексов колхозы и совхозы кладут в свои карманы с превеликим, надо сказать, удовольствием. Никто из них думать не думал, что свинья – такая баснословно доходная скотина!

Начинается это с того, что колхоз или совхоз сдает на откормочный пункт поросят весом 20 килограммов и обязуется доставлять некоторое количество кормов.

На этом их заботы о поросенке (назовем его Хрюшка) кончаются. Хрюшку привозят на откормочный пункт, взвешивают, купают. Поросенок сладострастно повизгивает. Ах, он не понимает зловещего смысла всех этих манипуляций. Затем Хрюшку облучают ультрафиолетовыми лучами, делают ей прививки от всяких свиных болезней, потом собирают в группы и загоняют в помещения, где Хрюшке надлежит тридцать пять дней акклиматизироваться и еще сто десять дней наращивать вес.

Все идет превосходно. У Хрюшки полно приятелей и приятельниц. Есть с кем пошушукаться, поиграть, поссориться. Кормят так, как ей и не снилось! Каждый день Хрюшка замечает, что она полнеет. И то правда – ей и надо ежедневно увеличивать свой вес примерно на 450–500 граммов.

Не проходит и полутора месяцев, как Хрюшку, достигшую определенного веса, начинают кормить еще более вкусно и обильно. При весе примерно в 100 килограммов, она, увы, прощается с жизнью, прожитой столь бурно и в столь комфортабельных условиях.

Свиноводческие мясные фабрики области за шесть месяцев 1971 года получили колоссальную прибыль. Львиная доля ее (больше 20 миллионов рублей) перечислена на расчетные счета колхозов и совхозов – и пайщиков откормочных предприятий.

Вот какой благодетельницей оказалась та самая Хрюшка, именем которой («Ну и свинья же ты!») награждают дрянного человека.

Однако такая постановка производства мяса (свиного и крупного рогатого скота) уже не удовлетворяет руководителей и животноводов области. И вот под Тамбовом, в местечке, называемом Новая Ляда, построили гигантскую мясную фабрику – промышленный комплекс, помещения и службы которого заняли пятьдесят гектаров земли.

Предполагалось, что будет он построен в течение трех лет. Построили его и оснастили за полгода. Первый секретарь обкома являлся сюда ежедневно в восемь часов утра и уезжал, уверенный в том, что и в его отсутствие темпы строительства не замедлятся.

В огромном зале комплекса и его пяти отсеках одновременно помещается 15 тысяч Хрюшек весом (вначале) 35–40 килограммов. В течение года промышленный комплекс откармливает около 40 тысяч свиней!

А всей работой в откормочном цехе заведуют пять операторов, манипулирующих автоматами. Автомат гасит в свинарнике свет. Хрюшки, живущие группами по 15–20 голов, спят. Потом автомат включает свет, Хрюшки просыпаются. Автомат гонит по трубам корм, он сыплется на бетонный пол. Хрюшки кушают, пьют воду, оправляются… Свет тушится…

И так пять раз в день! Но автомат не только включает и выключает свет и подает корм. Он делает микроклимат, гонит в поилки воду, убирает навоз!

Не стану описывать всех технических новинок, используемых в этом бесконечном мясном конвейере, скажу лишь, что каждые 30–40 минут промышленный комплекс выдает нашему брату потребителю (в среднем, конечно) центнер (сто килограммов) беконного мяса или примерно шестьсот свиных отбивных!

Колхозы и совхозы страны (и области тоже) тратят на изготовление этого же центнера от 25 до 50 часов. Даже в прекрасно оснащенных комплексах США нет таких темпов. Промышленный комплекс Ротенбергера (штат Индиана) тратит на производство центнера свинины час, Пайнера (штат Небраска) – час и двадцать пять минут; Ла-Шустера (штат Миссури) – два часа.

В Новой же Ляде построили комплекс, где откармливается двадцать тысяч голов крупного рогатого скота в год. Здесь на производство центнера говядины (или, как говорят специалисты, привеса) тратят четыре часа. В обычных условиях на этот же центнер тратят около сорока часов.

Этот промышленный комплекс к 1975 году будет производить более 80 процентов мяса, реализуемого всеми хозяйствами области!

Вот так-то!

Оно и верно сказано, что человек перестает быть свинарем, конюхом, птицеводом.

Чудо-машина, машина-автомат заменяет его на промышленных комплексах. А ведь это только начало, – сказал Черный, когда мы окончили осмотр комплекса на Новой Ляде, и глаза его сияли от несказанного удовлетворения: ведь в это дело вложено много, очень много его времени и его нервов!

Планы

– Хорошо, – сказал я утром следующего дня, – все это здорово, Василий Ильич, слов нет! Я внимательно прочел книжку «Будущее тамбовского села». Там очень много интересных, а для меня, признаюсь, поразительных фактов. И вот что особенно заинтересовало меня. Я знаю, что идея плана социального развития коллективов, родившаяся на ленинградских промышленных предприятиях, подхвачена другими индустриальными районами страны. А вы, это я узнал из названной книги, разработали план для села. Как это случилось?

– Начали и мы с промышленных предприятий. Потом решили, что план социального развития не менее важен для села. Вы подумайте: в колхозе люди живут, так сказать, как нигде, давно сложившейся общественной семьей в большом или маленьком селе. У них общая школа, больница, библиотека. И работают они сообща на земле, давным-давно отданной колхозу. Эта работа общая – в поле – еще крепче объединяет людей. В плане социального развития главное – это человек села, его жизнь. Мы воспитываем в нем ответственность не только за свою работу, но и за работу всего коллектива… Для опыта мы взяли два колхоза и один совхоз, провели в них социологическое исследование, выявили проблемы и вопросы, которые остро затрагивают жизненные потребности человека. На основе этих исследований начали разрабатывать планы социальных действий…

– Это делали правления колхозов?

– Нет, нет! Инициативные группы выдвигали проблемы и находили ответ, как их решать. Потом выносили эти свои предложения на утверждение коллектива. В основу каждого плана мы ставим развитие производства. Почему? Потому, что от того, как развивается производство, насколько оно экономически эффективно, зависит судьба колхоза в целом и каждого колхозника лично. Чем лучше работает колхоз, тем эффективнее хозяйство, тем выше доход, тем выше заработок, тем лучше может каждый колхозник устроить свою жизнь. При разработке планов социального развития особо выделялись проблемы, связанные с развитием научно-технического прогресса: механизация сельскохозяйственного производства, химизация, мелиорация… В процессе разработки этих проблем возникли другие, не менее важные. Для того чтобы механизировать животноводческие фермы, нужны квалифицированные кадры. Ферма, построенная на высоком уровне механизации и автоматизации, не может обойтись без людей высококвалифицированных. В связи с этим возник вопрос, как помочь людям овладеть новой техникой, агротехническими знаниями, наукой, достижениями современной техники и опыта. Вот почему в планах социального развития предусматривалось создание учебных комбинатов, организация всевозможных курсовых мероприятий. Каждый колхоз и совхоз лучших молодых производственников посылает в институты и техникумы. Мы готовим инженеров, агрономов, врачей, учителей, экономистов. Колхоз устанавливает им свои стипендии. Конечно, мы хотим, чтобы эти люди, получив диплом специалиста высшей или средней квалификации, возвращались домой и продолжали работать в колхозе.

– Да разве все они возвращаются! Как-то неловко получается, вы не находите?

– Сейчас скажу. На минуту вернусь к главному. Можно?

– Да.

– Потребность производства в высококвалифицированных людях растет поразительными темпами. К тому же знания человека перестают быть его личной потребностью. Теперь он не только стремится выбиться в люди, но должен и хочет реализовать себя на благо коллектива с наибольшей отдачей полученных знаний. Но вы правы: чем заинтересовать молодежь? Колхозы, вы видели это, работают лучше, доходы растут, люди становятся более культурными. Старые условия быта их никак не устраивают. Им теперь нужна не просто библиотека, а очень хорошая библиотека, столовая, работающая как ресторан… И так далее. В планах социального развития есть разделы, где коллектив сам дает ответ на вопрос: как удовлетворить культурные нужды людей. Надо, к примеру, строить дома. Но строить по-современному, с учетом всех новинок в этом деле. Так вот: колхоз или совхоз, зная, чего хотят люди, решает, что им строить в первую очередь, а с чем можно немного подождать.

– Учитывается ли в планах специфика крестьянской психологии? Он, крестьянин, привык и пока что не везде хочет отказываться от приусадебного участка…

– А мы и не собираемся отнимать их.

– Но в недалеком прошлом?..

– Мало ли что было в недалеком прошлом. Конечно, тяга к этому клочку земли сохранится какое-то время. И ничего безнравственного или противоречащего нашему строю тут нет. Мы строим планы социального развития с учетом сложной специфики, но равняемся, конечно, на передовую психологию передовых крестьян. Пример: в колхозе «Победа» Кирсановского района колхозники отказались брать зерно, начисленное им за трудодни. «Где его хранить? – говорили они. – Давайте построим склады с отсеками для ржи, пшеницы, проса и так далее, пусть наш заработанный хлеб насущный лежит там, так сказать, «до востребования». Построили склад. Люди сказали: «А зачем нам возиться с зерном? Его надо везти на мельницу, запасаться дровами, чтобы печь хлеб дома… Не построить ли нам пекарню?» Построили. Но пекарня могла печь только черный хлеб. У соседей тоже есть пекарня, она печет хлеб белый. Колхозы договорились: мы вам черный, вы нам – белый…

– Беда только в том, что в деревне забыли, как печь добрый подовый хлеб. Вот был хлеб так хлеб! – сказал я.

– Соберем старых женщин, выведаем у них секреты.

– Я так понимаю, что, приступив к созданию планов социального развития, вы снова и снова дали толчок человеческому мышлению.

– Мы были приятно удивлены, как быстро и основательно заработало это мышление, как много появилось новых, порой неожиданных решений. Обобщая планы социального развития колхозов и совхозов, районные власти составляют такие же планы в масштабе района. В свою очередь областной комитет партии и советские организации, обобщив районные планы, разработали областной план социального развития. Создали Дом сельскохозяйственной науки. Он аккумулирует достижения современной науки, техники, передовой опыт хозяйств и передает их в отработанном виде колхозам и совхозам. В связи с этим возникла идея организации учебных центров…

– Это помимо школ и институтов?

– Да, конечно. В Тамбове работает центр по подготовке и переподготовке животноводов. У них общежитие на триста человек, лаборатория, специальные кабинеты. В Моршанске открыли учебный центр по проблемам орошения. В Арженке – центр по птицеводству. Вы, очевидно, знаете, что Арженка – гигантская фабрика куриных яиц и мяса?

– Слышал.

– Мы всерьез занимаемся также и улучшением нашей тамбовской породы гусей.

– А что сделано при реализации планов социального развития в сфере бытовых услуг?

– Построено около тысячи бань, много магазинов, пекарен. В каждом колхозе работает торговый центр: торгуют промышленными, хозяйственными, продовольственными товарами. Колхознику надо, скажем, отремонтировать часы. Нужды нет! Зайдите в приемный пункт комбината бытового обслуживания, оставьте часы. Вам их отремонтируют и привезут домой. В селе стало много разных электрических приборов. Их надо чинить время от времени. И это дело более или менее налажено. Стараемся облегчить процесс получения колхозниками путевок в дома отдыха и санатории. Конечно, все сразу не построить и не решить…

– Но важен толчок…

– Вот именно. И еще одно важное обстоятельство предусмотрено в планах социального развития: идейное воспитание человека. Что скрывать, чертовски живучи эти самые пережитки прошлого! Вот в этом деле так важно насытить работу клубов, библиотек мероприятиями, которые действительно обогащали бы духовный облик нашего человека. В планах социального развития находили отражение и другие интересные вопросы. В каждом коллективе должно вырабатываться чувство братской дружбы и взаимной помощи. На основе демократических форм развития решаются такие вопросы, как, например, работа правления колхоза. Люди думают, какие надо создавать формы организации, которые вовлекали бы человека в активную общественную жизнь, давали бы возможность ему принимать участие в управлении общими делами.

– А как удовлетворяется спрос крестьян на промышленные товары?

– Это такой огромный резервуар потребления, что диву даешься. Куда бы ни приехал, везде спрашивают: не поможете ли купить автомобиль? И это сама жизнь.

– Вот я и удивляюсь, глядя на нее… Василий Ильич, в книге о завтрашнем дне тамбовской деревни я прочитал, что в области 2130 сел и деревень. Сказано также, что вы намерены вместо многочисленных малонаселенных деревушек создать – в будущем, конечно, – 730 крупных сельских центров со всеми типическими для современных городов условиями быта. Скажите, чем это вызвано? Но сокращением ли деревенского населения вообще?