Текст книги "Быстроногий олень. Книга 2"
Автор книги: Николай Шундик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)
Николай Шундик
Быстроногий олень
Книга 2
Часть третья
1
На Чукотку пришло долгожданное лето. Наступил круглосуточный день. Стаи диких гусей, морских уток, журавлей, лебединые стаи летели и летели с неумолчным радостным криком, спускаясь к бесчисленным чукотским озерам, рекам, чтобы здесь провести короткое лето, выкормить своих птенцов.
На пригретой незаходящим солнцем чукотской земле расцветала травами и цветами необыкновенно жадная к жизни тундра. Бескрайные речные долины, горные склоны были удивительно разнообразны по своим цветовым оттенкам. Зеленые цвета незаметно переходили в фиолетовые; желтые – в красные, нежно-розовые; синие переливались в голубые. В глубоких оврагах, в скалистых складках горных вершин виднелись извилистые линии вечного снега – родимые пятна сурового северного края. Горные плато напоминали гигантские дамбы, насыпи; изрезанные рвами весенних потоков, их склоны обнажали все пласты горных пород; черные, коричневые, желтые, красно-бурые складки с серебристыми и золотыми прожилками, сверкающими на солнце, напластовывались одна на Другую.
Неусыпное солнце стояло над тундрой. Чуть прикроет его туча – голубизна гор становится синей, зелень долин и горных склонов – фиолетовой; туча растает – и краски сразу же неуловимо меняются.
И столько радости было в разноголосых криках птиц, в писке сусликов, в жужжании шмелей и ос, что даже угрюмые тощие волки, повалившись на спину, улыбчиво жмурились на солнце.
Иляй в этот день встал рано. Ночью ему спалось плохо. Да и как он мог уснуть спокойно, когда спал не дома, не в родном поселке, а в Илирнэе, когда ни на мгновение не мог забыть, что прибыл сюда делегатом на кустовое охотничье совещание. Это было таким огромным событием в жизни Иляя, что ему хотелось кричать на весь мир: посмотрите на меня, понимаете ли вы, что это значит, знаете ли вы, почему сегодня так ярко светит солнце?
И вот сейчас, когда весь поселок еще спал, Иляй вышел на берег моря, уселся на камень, задумался.
Море еще оставалось покрытым ледяными торосами. Но между торосами было столько ослепительных проталин, что глазам становилось больно смотреть на море.
Прислушиваясь к мелодичному звону капель, доносившемуся с берега, покрытого выброшенным льдом, Иляй благодушно улыбался, глубоко дышал – всей грудью.
И вдруг позади себя он услышал тихий насмешливый голос:
– Видно, что у нас, в Илирнэе, и солнце куда лучше, чем в Янрае?
Иляй быстро повернулся и увидел илирнэйского охотника, которого все звали Лисой за изворотливость и хитрость.
Иляй встал на ноги.
– Почему ты думаешь, что Янрай хуже Илирнэя? – с достоинством спросил он. – Не мы ли обогнали вас на четыре песца в прошедшую зиму?
– Хи, хи, четыре песца, – сморщенное, с острым носиком лицо Лисы было насмешливым. – А посмотри-ка ты вот на этот дом, в котором я живу, – хорош дом, а?
Иляй посмотрел, куда показывал рукой илирнэец. Дом в самом деле был хорош. В глазах Иляя отразилась зависть.
– А теперь вспомни свою ярангу, – сладеньким голосом продолжал илирнэец. – Палочки тоненькие, шкуры порванные, на ветру болтаются и ни одного, слышишь, ни одного окна! А какое может быть солнце, когда ни одного окна нет?!
Иляй досадливо поморщился. Ему страшно хотелось возразить илирнэйцу. Но Лиса был хитрый человек, он хорошо знал, чем досадить янрайцу.
– Хи, хи… четыре песца, – продолжал он. – Вот сказали бы тебе: с одной стороны четыре песца лежат, с другой стороны стоит ветряная машина, которая солнечный свет дает, стоит пошивочная мастерская, косторезная мастерская, стоит питомник на сто собак… что ты хотел бы иметь – четыре песца или?..
– Замолчи ты, Лиса! – вдруг вышел из себя Иляй. – Хвастливый ты человек! Будет, будет все это и у нас!
– Хи, хи, будет, – все так же тихо, с ехидной улыбочкой на тонких губах продолжал смеяться илирнэец. – Вот если бы у тебя спросили, что лучше: то, что уже есть, или то, что только будет, да еще неизвестно, будет ли, – что ответил бы ты?
Иляй задохнулся. Илирнэец окончательно и безнадежно испортил ему настроение благодушия и тихой радости, которым он только что упивался. Сжав кулаки, Иляй бросился к илирнэйцу.
– Вот я тебе покажу сейчас, какие у меня кулаки, тогда ты поверишь, что у янрайцев на все хватит силы!..
– Что ты, что ты, Иляй! – Лиса испуганно поднял к лицу руки и поспешно засеменил коротенькими нотами. Остановившись на почтительном расстоянии, он с прежним ехидством спросил: – Не скажешь ли ты, многое ли может сделать морж со своей силой?
– О проклятая Лиса! – Иляй с решительным видом двинулся к илирнэйцу.
– Хи-хи-хи, – засмеялся Лиса и скрылся за строениями.
Повернувшись лицом к морю, Иляй долго стоял на одном месте. Возмущенный, он бормотал проклятья, грозился, что сумеет при людях так осмеять Лису, что тот навсегда потеряет охоту издевательски шутить над янрайцами.
Мало-помалу Иляй успокоился. Мысль о том, что вот через несколько часов он будет сидеть на собрании лучших охотников, которое можно назвать советом мудрейших, опять вернула его к прежнему настроению.
«Однако как же это вышло, что меня послали на это собрание? – вдруг спросил себя Иляй. – Остались же дома охотники, которые куда больше меня песцов поймали… будто бы Гэмаль настоял, чтобы меня на совещание послали…»
Мысль о Гэмале всегда рождала у Иляя самые противоречивые чувства. Он не мог не сознаться, что человек этот невольно вызывает в нем уважение, но тут же рядом уживалось чувство сжигающей зависти к нему, а временами, когда между ними становилась Тэюнэ, Иляй даже ненавидел Гэмаля.
«Ничего, ничего, может как-нибудь все это по-хорошему наладится… Может, Тэюнэ забудет Гэмаля. Есть же голова у нее и ведь умная голова; понимает же она, какой я теперь стал человек! Ого! Теперь даже самые красивые илирнэйские девушки поглядывают на меня ласковыми глазами. Посмотрела бы на это Тэюнэ, – с ума сошла бы от злости!»
Окончательно успокоенный, Иляй закурил трубку, тихонечко побрел по берегу, с нетерпением дожидаясь, когда начнется совет настоящих охотников.
Вошел в клуб Иляй важным и гордым. Весь его вид, казалось, говорил: смотрите, смотрите на меня, илирнэйцы, тот самый Иляй, которого вы считали пропащим человеком, прибыл на совет лучших охотников.
Усевшись в первом ряду, Иляй вытащил заранее приготовленный блокнот, послюнил химический карандаш.
– Хо! Вот диво! Иляй, однако, писать уже научился, – вдруг услыхал он где-то позади ехидный голос Лисы.
Иляй с трудом подавил в себе желание повернуться и как следует ответить насмешнику.
Собрание началось. После короткой речи председателя илирнэйского колхоза Омкара участники совещания выбрали президиум. За длинным красным столом уселись лучшие илирнэйские и янрайские охотники. Посредине, между Омкаром и Гэмалем сидел секретарь райкома Ковалев; чуть дальше – Айгинто.
Ковалев внимательно осматривал прибывших на собрание колхозников, порой о чем-то переговаривался с Омкаром, Гэмалем и Айгинто. Иляю страшно хотелось, чтобы секретарь заметил его. Солидно покашливая, он глубокомысленно хмурил брови, желая этим показать, что отлично понимает всю важность происходящего события.
И вот Ковалев остановил свой взгляд на нем, на Иляе, приветливо кивнул ему головой. Иляй вскочил на ноги и, сам не зная, как это у него получилось, во весь голос воскликнул:
– Здравствуй, Сергей Яковлевич!
В зале раздался громкий смех. Иляй, как ошпаренный, оглянулся назад, затем, конфузливо улыбаясь, устремил взгляд на Ковалева.
– Здравствуй, Иляй. Очень рад тебя здесь видеть! – приветливо отозвался секретарь.
Смех умолк. Иляй снова оглянулся, теперь уже с победным, важным видом.
Внимательно слушал Иляй выступления охотников. Подражая Рультыну, стал записывать в блокнот. Вскоре он искренне жалел, что не умеет писать достаточно быстро: столько здесь говорилось мудрых советов, замечаний, предложений!
«Ничего, запоминать буду, все запомню», – думал Иляй.
Когда слово дали Ковалеву, Иляй попытался сесть еще ближе к сцене.
Слушал он Ковалева, как и все охотники, с огромным напряжением. И опять, как всегда, когда звал секретарь райкома к новому усилию, к новому подвигу, перед слушателями вставал образ советского солдата – героя, ведущего бой с врагом не на жизнь, а на смерть.
Враг отступает, но война идет беспощадная, кровопролитная. И не только гордость и радость от ощущения скорой победы слышат люди в голосе Ковалева. От слов его веет болью, тревогой за судьбу людей, идущих в бой.
Нет, рано думать об отдыхе. Рано думать о том, что пора хоть немного сбавить напряжение. Как раз наоборот – надо сделать гораздо больше, чем сделано до сих пор. То, что было выполнено колхозами за зиму, это лишь половина того, что надо сделать теперь.
– Слышишь, как говорит?! – шепнул Иляй своему соседу, в котором к своему изумлению узнал насмешника Лису. Поглощенный речью секретаря, Лиса не отозвался. «Тоже, как и я, перебрался на первый ряд, чтобы Ковалева лучше слушать», – подумал о нем Иляй.
– Здесь собрались лучшие охотники двух колхозов, которые за прошедший сезон больше всех в районе нашем поймали песцов, – говорил секретарь.
– Больше всех, понимаешь? А мы на четыре песца больше вашего, значит самые первые, – снова шепнул Иляй своему соседу.
– Не мешай, – отмахнулся Лиса.
– Каждый из вас может смело думать, что десяткам людей жизнь спас, десятки врагов помог уничтожить, – продолжал Ковалев. – Вот, например, янрайский охотник Пытто…
Затаив дыхание, Иляй насторожился. Время шло. Ковалев называл и называл имена охотников, и каждый, чье имя было произнесено, принимал это, как награду.
Лицо Иляя выражало величайшее напряжение. «Назовет ли секретарь и меня?» – думал он. Ему было страшно подумать, что секретарь так и не скажет ничего о нем. Вот и рядом сидящего с ним Лису назвал секретарь. Лиса бесцеремонно хлопнул Иляя по колену.
– Мы, коммунисты, всегда смотрим правде в глаза, – после долгой паузы сказал секретарь райкома.
Сердце Иляя упало: перестав называть имена лучших охотников, Ковалев говорил теперь уже о другом. Ссутулившись, Иляй опустил голову.
– Наступающая зима для нас будет еще труднее, – продолжал секретарь. – Но кто сказал, что мы сейчас настолько из сил выбились, что стали слабее, чем вчера? Все скажут – мы стали намного сильнее. Вот скажи ты, Иляй, разве ты не стал в десять раз сильнее, чем был совсем еще недавно?
Иляй вспыхнул, хотел было встать, что-то ответить, но во-время одумался. «Сказал! И обо мне сказал!» – пронеслось в его голове.
– Конечно же, Иляй теперь в десять раз сильнее. Разве не он в прошедшую зиму поймал в десять раз больше песцов, чем ловил в любую другую зиму до этого? – спросил секретарь. – Да, он теперь настоящий охотник, и я уверен, что в следующую зиму Иляй еще сильнее станет…
Иляй был настолько обрадован и смущен, что даже забыл сказать что-нибудь язвительное своему соседу, хотя случай представлялся блестящий.
После секретаря выступил председатель илирнэйского колхоза. Лицо Омкара было насмешливым.
– Илирнэйцам хочу несколько слов сказать. Вспомните, кто из нас смеялся прошлой осенью: «Янрайцы ум потеряли! Янрайцам вздумалось нас догнать!»
– Это Лиса, Лиса у вас такой! – вдруг выкрикнул Иляй. Не ожидавший такого удара, Лиса страшно смутился и как можно дальше отодвинулся от Иляя.
– Смеялись многие над янрайцами, а теперь что получилось? – спросил Омкар. – Получилось, что янрайцы нас на несколько песцов обогнали… Предупредить своих колхозников хочу: как бы через год или через два и во всем остальном нас янрайцы не обогнали. Берегитесь, илирнэйцы! Ого, какой сильный у нас теперь сосед! Теперь есть нам с кем силой меряться. Радоваться надо! Кому не понятно, что всегда себя чувствуешь сильнее, если рядом с тобой сильный друг стоит!
– Теперь ты ответное слово скажи, – вполголоса обратился Гэмаль к Айгинто.
Председатель янрайского колхоза встал, одернул на себе гимнастерку.
– Те слова, которые сейчас Омкар сказал, пусть и янрайцы как следует запомнят. У нас тоже есть такие люди, которые от собственных хвастливых слов пьянеют! Как же, на четыре песца илирнэйцев обогнали! – насмешливо протянул Айгинто. – Боюсь, как бы эти четыре песца своими хвостами нам свет не загородили; слепыми, как щенки, станем…
– Да-да! Верно, Иляй у вас такой! – выкрикнул Лиса.
Зал грохнул от смеха. Иляй, красный от возмущения, глянул на соседа, перевел взгляд на Ковалева и потупился.
– Слепой человек – совсем слабый человек. А нам сильные люди нужны, – продолжал Айгинто. – Ого, как много нам сделать еще надо, чтобы илирнэйцев догнать!
– К примеру, чтобы все у нас в дома жить перешли. Не могу я больше в яранге жить! – поднялся на ноги Иляй.
– Что ж, передаю свое слово Иляю, – улыбнулся Айгинто, – говори дальше.
Иляй беспомощно огляделся вокруг.
– Говори, говори, Иляй, не стесняйся, – неожиданно предложил и секретарь.
Иляй переступил с ноги на ногу, с отчаяньем подыскивая такие слова, которые было бы не стыдно произнести на этом совещании настоящих охотников.
– Что ж, верно здесь говорили, хвастаться нам, янрайцам, пока рано, – наконец ухватился он, как полагал, за самую главную мысль. – Что такое четыре песца! Так себе, пустяк просто. Вот если бы сказали человеку: здесь четыре песца лежат, а вот здесь питомник для собак имеется, пошивочная мастерская, косторезная мастерская имеется, ветряная машина крыльями машет, свет дает, что важнее, а?
– Чего ж ты мои слова повторяешь, которые я тебе утром сказал! – воскликнул пораженный Лиса.
– Ну? А разве ты, а не я тебе говорил об этом? – переспросил Иляй. В президиуме и в зале снова засмеялись.
– Ну все равно! Кто сказал, тот и сказал! – повысил голос Иляй, расходясь не на шутку. – Вот сейчас же давайте, янрайцы, план такой наметим: питомник собак в этом году построить надо? Надо. Мастерскую пошивочную надо? Надо. Яранги сжечь совсем и построить новые дома надо? Надо. И машина ветряная нам тоже сильно нужна.
– Стадо племенных оленей забыл! – крикнул кто-то из янрайцев.
– А о косторезной мастерской почему забыл?
Янрайцы зашумели.
– Ну если даже Иляй заговорил такими словами, значит победа у нас большая, – сказал секретарь райкома, обращаясь к президиуму. – Только не зазнаваться, не зазнаваться, друзья!
– Ну как, голова у тебя не кружится, как у нерпы, которая в водоворот попала? – шутливо спросил Омкар, прикладывая руку ко лбу Гэмаля.
– А сердце у тебя не бьется, как у зайца, бегущего от погони? – сверкнув белозубой улыбкой, ответил Гэмаль.
2
Солнцева готовилась к новому учебному году. Комсомольцы поселка помогали ей ремонтировать школу. Был среди них и Журба. Оленеводы вышли на летние пастбища к морю, а вместе с ними и инструктор райисполкома. В лыжном костюме, изрядно перепачканном глиной, краской, известью, Оля командовала своей армией, часто сама брала в руки ножовку или молоток, пилила доски, заколачивала гвозди сильными, меткими ударами. Чаще всего она подходила к Журбе, который, обрядившись в фартук из мешка, перекладывал печь.
– Ну как, скоро мы затопим? – Оля кивнула головой на печь.
– Думаю, к вечеру, – ответил Владимир и, улучив момент, неожиданно мазнул перепачканным в глине пальцем по кончику носа Солнцевой. Послышался дружный смех комсомольцев и учеников. Оля осторожно вытерла нос кончиком косынки и с прежней серьезностью спросила, по своей привычке прищурившись, как бы прицеливаясь:
– Интересно, куда в твоей печке будет тянуть дым: в трубу или в печную дверку?
Владимир с наигранным видом оскорбленного человека отвернулся в сторону, комичным жестом подоткнул фартук и, присев, заглянул в печную дверку «А вдруг в самом деле дым пойдет не туда, куда ему следует? – с тревогой подумал он. – Правда, в моей практике печника это уже третья печка, но…»
Оля присела на корточки рядом с Владимиром, слегка толкнула его плечом и участливо спросила:
– Волнуешься? Ничего, не волнуйся. Я надеюсь, что дым пойдет все же в трубу.
– Заставлю пойти! – нахмурился Журба и потрогал руками раму печной дверки – крепко ли вделана?
Солнцева поднялась на чердак, проверить, как идет ремонт крыши, Журба снова принялся за свою печку.
Вместе с комсомольцами в школе работала и Тимлю. Прислушиваясь к смеху и шуткам товарищей, она часто улыбалась, но иногда и тревожно поглядывала в сторону яранги Эчилина.
В класс вошел веселый и чем-то очень довольный Айгинто.
– С Олей недавно разговаривал, – шепнул он Тимлю, – сильно меня ругает за то, что не женюсь на тебе.
Тимлю смутилась, опустила глаза книзу, Айгинто жадно следил за ее лицом: «Ну что, что там у тебя на душе? Разве не видишь, как люблю тебя, как жду я, когда ты мне об этом же хотя бы глазами скажешь?» Но, кроме смущения и тяготившей ее неловкости, ничего другого на лице Тимлю не было. Сердце Айгинто упало. Где-то глубоко заговорила его мужская гордость. «Ну и пусть! Что, только одна Тимлю на свете? Встречу другую девушку», – твердил он себе, а сам с прежним напряжением ждал, что вот пройдет время и Тимлю одним взглядом, жестом успокоит его, подаст надежду, что его любовь не останется без ответа. А Тимлю как-то замкнулась в себе, даже помрачнела. Она не чувствовала ничего плохого к Айгинто, скорее даже наоборот – она была благодарна ему за то, что он больше всех других в поселке пытался вырвать ее из цепких лап отчима. Но она знала, что любви к нему у нее нет. Девушка мучалась, порой пыталась настроить себя так, чтобы посмотреть на Айгинто другими глазами, но у нее ничего не получалось.
И вот сейчас, когда Айгинто отошел в сторону, она облегченно вздохнула и принялась за свою работу. На лице ее снова появилась бездумная улыбка, ей казалось, что она вот так всю жизнь работала бы с этими веселыми парнями и девушками.
И вдруг позади себя Тимлю услыхала возглас Эчилина.
– Кажется, ты мне сказала, что идешь в старухе Уруут помогать выделывать шкуры, – тихо проговорил Эчилин, не отрывая своего холодного, режущего взгляда от падчерицы. Тимлю молчала.
– Пойдем домой, там объяснишь, почему меня обманываешь, – так же тихо и властно приказал старик.
– Тимлю не может сейчас уйти, – неожиданно прозвучал позади него голос учительницы. – Или ты, Эчилин, не хочешь, чтобы парни и девушки помогли мне отремонтировать школу?
Эчилин медленно повернулся в сторону Солнцевой и, усмехнувшись, вкрадчиво ответил:
– А-а-а, это твой голос, Оля, слышу я! Но почему Тимлю меня обманула, почему не сказала, что на такую важную работу идет? Я бы отпустил ее, я бы ничего не сказал…
Тимлю задохнулась от волнения. Ей хотелось крикнуть, что Эчилин лжет, что он не пустил бы ее, только поэтому она и решила обмануть его. Но сказать это у девушки не хватило смелости.
– Тимлю тебя не обманывала, – спокойно возразила Оля, беспечно накручивая на палец веревочку от связки ключей. – Просто я остановила ее, когда она к Уруут шла, и привела в школу. Нельзя же ей отставать от девушек и парней поселка.
– Вот именно нельзя ей отставать от девушек и парней поселка, – с такой же беспечностью, как и Оля, подхватил подошедший Владимир.
«Похоже на то, что они издеваются надо мной, как, над мальчишкой», – подумал Эчилин.
– Ну что ж, работайте, работайте. Смотрите, чтобы Тимлю у вас лентяйкой не оказалась. Я рад, что она хорошим делом занята, – с наигранным миролюбием сказал он, чуть отступив к порогу.
– Рад, говоришь? – вдруг спросил молчавший до сих пор Айгинто. – Смотри, чтобы радость твоя не исчезла, когда Тимлю домой вернется. О том, что ты ей будешь говорить дома, она мне потом обязательно расскажет. Запомни: непременно расскажет! – жестко добавил он.
Когда Эчилин ушел, Тимлю вдруг охватил страх, она решила все бросить и бежать домой. Айгинто сразу это почувствовал.
– Чего ты так испугалась? – тихо, с какой-то особенной теплотой спросил он. – Не надо итти домой. Смелее будь. Уверяю тебя, что после нашего разговора Эчилин побоится тебе хотя бы одно плохое слово сказать.
– Хорошо, я буду мыть окна дальше. Теперь все равно… – Тимлю не договорила и, решительно махнув тряпкой, которую держала в руке, сдержанно засмеялась.
Журба, скрывая свое волнение за шутливой важностью, возился возле печи, разжигая в ней мелкие щепки.
– Отойдите подальше, а то может взор-р-р-ваться! – предостерегающе произнес он, нажимая на «р». Некоторые девушки испуганно попятились. Это вызвало общий смех.
Когда дрова в печке загудели, Журба несколько минут молча наблюдал за печной дверцей и вдруг торжествующе крикнул, глядя на Солнцеву:
– Что я тебе говорил! В трубу идет дым! Не в дверцу, представь, а в трубу! За мной, товарищи! Полюбуемся с улицы на высокое искусство печника!
Вдоволь налюбовавшись дымящей трубой, комсомольцы вернулись в школу.
И тут послышался чей-то радостный, ликующий возглас:
– Смотрите, Эттын!
Все повернулись на голос.
За порогом, у открытой двери, стоял Эттын. Смущенный и обрадованный встречей с друзьями, он быстро и пристально оглядел комсомольцев, работавших на воскреснике, и остановил взгляд на Солнцевой.
– Что же ты там стоишь? – встрепенулась учительница. – Иди скорее, иди сюда, мы так по тебе соскучились!
Эттын мгновение помялся, не зная, какой ногой переступить порог, и вдруг с какой-то особой решительностью двинулся навстречу друзьям. Его немедленно окружили плотным кольцом. Эттын поворачивал голову то вправо, то влево, крепко пожимал протянутые к нему руки; подумав недолго над одним из вопросов, которые градом сыпались на него, он ответил.
– Вы спрашиваете, как я живу? Да так вот… видите?.. – Юноша не закончил и с ожесточением постучал деревянной ногой об пол. – Вот как живу!
Наступила напряженная тишина. Оля почувствовала, как холодок пробежал у нее по спине. Она смотрела в худое лицо комсомольца, на котором выражение радости вдруг сменилось угрюмостью, даже скорбью, и отказывалась верить, что перед ней Эттын. Полгода назад это был беззаботный восторженный юноша, почти мальчик, теперь перед ней стоял человек, казалось, уже проживший большую, трудную жизнь.
– На неделю приехал к вам, – вздохнув, продолжал Эттын, – потом опять в Илирнэй поеду… на колхозного счетовода учиться. Охотником-то мне уже никогда не быть… Потом, когда выучусь, в наш колхоз на работу вернусь.
– Пойдем-ка, Эттын, со мной, – неожиданно предложила Оля. И обратившись к остальным комсомольцам, добавила: – Не обижайтесь, ребята! Я знаю, всем вам с Эттыном хочется побеседовать, но я как комсорг в первую очередь хочу поговорить с ним.
Эттын послушно пошел за Солнцевой. Усадив гостя у себя в комнате, Оля быстро подогрела чай, накрыла на стол. Эттын наблюдал за ней с мягкой, грустной улыбкой. В широко раскрытых черных глазах его появилось прежнее восторженное выражение.
– Оля, я хочу тебе большое спасибо сказать за твои письма мне в больницу, особенно за последнее письмо, – промолвил Эттын, по-прежнему безотрывно наблюдая за девушкой. – Скажи, есть у тебя эта книга… О Павле Корчагине?.. Хочу прочитать ее.
Солнцева села на стул против Эттына и, положив свою ладонь на его крепко сомкнутые руки, сказала:
– Для того я и позвала тебя, чтобы дать ее, эту книгу. – Открыв стол, Солнцева вытащила «Как закалялась сталь». Вот смотри, здесь я написала, что дарю тебе на память. Прочти книгу, внимательно прочти. Ты поймешь, как хорошо комсомольцу иметь такое сердце, какое оно было у Корчагина…
Эттын бережно взял в руки книгу, прижал к груди и тихо сказал:
– Спасибо тебе, Оля, большое спасибо. Я знал, что когда увижу тебя, то у нас… все хорошо получится…
– Что ж, давай чайку попьем, о делах твоих поговорим, – весело предложила девушка, наливая Эттыну крепкий душистый чай.
