Текст книги "Быстроногий олень. Книга 2"
Автор книги: Николай Шундик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)
– Как нет? – с выражением полного недоумения, растерянности спросил Ятто. Сообщение Воопки вызвало в нем самые противоречивые чувства. Ему хотелось верить, что проклятого камня больше нет, и в то же время он никак не мог представить себе, что кто-нибудь в силах был уничтожить каменное чудовище.
– Поедем домой, старик, там все узнаешь, – спокойно предложил бригадир.
Когда Майна-Воопка, Воопка и Ятто приехали в стойбище, из яранг, несмотря на поздний час, высыпало все население. Словно сговорившись, люди гурьбой направились к тому месту, где раньше стоял каменный столб.
– Это все, что осталось от Каменного дьявола, – сказал Майна-Воопка, указывая на груду беспорядочно разбросанных камней. – Посмотри хорошенько: и снаружи и внутри простой камень.
Ятто опустился на колени, поднял один из осколков и внимательно осмотрел его. Люди молча наблюдали за ним.
– Камень, простой камень, – беззвучно шептал Ятто.
Взяв осколок с трещиной, он с силой стукнул им о каменную глыбу. Осколок разбился. Ятто снова стал перебирать осколки Каменного дьявола.
Когда люди ушли в яранги, Ятто устало опустился на один из обломков. Он долго так сидел. Бесформенная куча камней уже не внушала старику прежнего безотчетного страха. Но что-то осталось от него. «А кто знает, может Каменный дьявол и в таком виде будет делать зло?» – тревожно подумал Ятто и пошел в свою ярангу, пугливо озираясь.
14
В стойбище из тундрового поселка приехали Журба и Тымнэро. Старик Ятто обрадовался их приезду. После истории с Каменным дьяволом ему все еще как-то было не по себе.
Слушая рассказы Журбы о том, что делается на Большой Земле, Ятто повеселел. Он даже шутил и смеялся в этот вечер, грозил Тымнэро, что обгонит его на первых же состязаниях по оленьим гонкам.
В то время, когда они мирно беседовали и шутили, на улице послышалась стрельба.
– Волки! – крикнул кто-то возле яранги.
В стойбище поднялась тревога. Заунывно выли собаки, громко кричали мужчины, плакали в ярангах перепуганные дети.
Ятто выскочил на улицу вслед за Тымнэро. На ходу натягивая кухлянку, он вдруг повернулся в ту сторону, где недавно стоял каменный столб, пристально всмотрелся в ночной мрак. И тут ему показалось, что Каменный дьявол, как и прежде, стоит над долиной в своем зловещем молчании.
– Вот тебе успокоился, как мальчишка. Нет! Теперь уже никакая сила не спасет стадо! – промолвил Ятто, чувствуя, что его начинает знобить от страха. – Не зря эти волки напали!
– Не смотри туда, старик, Каменного дьявола больше нет, не бойся, – как можно спокойнее сказал Журба.
Ятто махнул рукой и побежал в темноту, на голоса пастухов.
– Половина стада по распадку на перевал побежала! – крикнул кто-то из пастухов.
«Ну, пропали олени! – мелькнуло в голове Ятто, – по горам разбегутся, в ущелье попадают».
– Гок! Гок! Гок! – слышался где-то вдали, среди топота оленей и звона балабонов, сильный голос Майна-Воопки.
Тымнэро мигом оценил обстановку. Самое главное – не дать отбившейся части стада добежать по длинному извилистому распадку до того места, где он разбивается на десятки рукавов. Тымнэро тут же вспомнил, как он в тех местах спускался с Журбой, как спас его Владимир, метнув вовремя аркан.
Ни секунды не задумываясь, юноша бросился по крутому подъему вверх, с намерением выйти оленям навстречу еще до того, как они достигнут вершины распадка. И когда ему оставалось пробежать не более полусотни метров, чтобы перерезать оленям путь, перед ним оказалось ущелье…
Тымнэро остановился как вкопанный. Издали слышался все нарастающий шум обезумевшего стада.
– Олени бегут!
По обе стороны ущелья торчали острые камни. Дерзкая мысль пришла в голову Тымнэро. Он схватился за аркан, заглянул в ущелье. Сердце забилось часто-часто.
Свистнул аркан. Петля захлестнулась на вершине острого камня на другой стороне ущелья. Натянув аркан, Тымнэро крепко привязал его к каменному выступу. Теперь он боялся только одного: выдержит ли аркан.
А шум бегущих оленей нарастал. На размышление у Тымнэро не оставалось ни мгновения, и он пустился в свой опасный путь. Под тяжестью его тела аркан угрожающе натянулся. Повиснув над пропастью, перебирая руками и ногами, Тымнэро медленно продвигался вперед. Только бы не оборвался аркан! Только бы хватило сил еще два-три раза перехватить его руками. А внизу слышатся еле уловимые звуки. Как далеки эти звуки!
Наконец голова Тымнэро коснулась противоположной стороны ущелья. Юноша разомкнул ноги, обхватывающие аркан, повис на одних руках, ногами нащупал выступ на скале и встал на него. Осторожно подернувшись лицом к стене ущелья, Тымнэро облегчение вздохнул, вытер пот с горячего лица.
Выбравшись наверх, Тымнэро глянул вниз. Черная туча стада, окутанная облаком пара, была уже совсем близко.
– Гок! Гок! Гок! – что было силы закричал Тымнэро, выбегая навстречу стаду… Олени замедлили шаг, остановились.
– Гок! Гок! Гок! – снова закричал Тымнэро.
Пораженные неожиданным появлением человека, олени затоптались на месте. Вот один-два отделились от стада и побежали обратно. Вслед за ними последовали другие, и через минуту все стадо уже мчалось в обратную сторону по извилистому горному распадку.
Тымнэро упал на колени, схватил кусок снега, сунул в рот. От потной головы шел пар, из груди вырывалось частое, горячее дыхание.
– Хорошо, очень хорошо! Скоро олени опять будут у стойбища! – прохрипел Тымнэро и закашлялся.
Долго сидел он на одном месте. Уже исчезло из виду стадо, а сердце все еще билось учащенно, неровно.
– Динь, динь, динь, – доносилось в морозном воздухе с той стороны, куда убежали олени. Тымнэро встал и зашагал к стойбищу.
Через полчаса Тымнэро сидел на нарте с Владимиром. К ним подошел Ятто. В стойбище все было тихо и мирно.
По небу всполохами пробегали белесые облачка с розоватым оттенком. Они были необыкновенно легкими, будто чье-то спокойное, чистое дыхание. Затем на небе начался праздник света и красок. Громадная извивающаяся лента пересекла пополам все небо. Верхний край ее был четко очерченным, а нижний – рваным, бахромчатым. Поперечные полосы ленты мерцали разноцветными, пульсирующими лучами. Так длилось несколько минут. Скоро огни потухли, лента выцвела и на ее месте остался серебристый туман. Потом растаял и туман. Лента снова развернулась по небу. Вверх от нее взметнулись и тотчас же погасли яркие лучи, словно невидимые воины пустили из луков тысячи огненных стрел, которые мгновенно скрылись в холодном звездном пространстве. Еще и еще раз невидимые воины выстрелили из луков. Вся лента пришла в движение, точно по ней побежали волны. Концы ее соединились, и небо опоясалось огненным кольцом.
– Долго не смотрите на огни эти, – со скрытой тревогой предупредил Ятто. – В них мертвецы живут. Они играют в мяч. А мяч их – это череп моржовый. Мертвецы все время за мячом бегают, оттого они эти так меняются, движутся.
Тымнэро посмотрел на старика с каким-то болезненным выражением в лице.
– Ну кто выдумал все это про огни такие красивые! – с досадой воскликнул он.
– Замолчи, замолчи! – замахал руками на юношу Ятто.
Тымнэро тоже отчаянно махнул рукой и умолк. Но долго молчать он был не в силах.
– А Каменный дьявол-то все же погиб! – озорно блеснул он глазами.
Ятто промолчал.
15
Ученики янрайской школы были встревожены: учительница не вышла в класс и передала через Оро, что занятий не будет.
– В кровати лежит, по лицу видно, что очень больная! – вполголоса объяснял Оро столпившимся вокруг него мальчикам и девочкам.
– А ты пойди спроси! – подталкивал его в спину Тотык. – Пойди, ты смелый.
– Пойдем вместе! – предложил Оро.
Тотык согласился. Они робко постучали в комнату учительницы.
Оля, облизывая запекшиеся губы, ласково посмотрела на мальчиков. «Какие они уже большие… вытянулись», – подумала она и вдруг вспомнила, каким явился к ней Оро в первый раз.
– Там, у дверей, все мы стоим, – начал Оро, смущенно перебирая кончики пионерского галстука. – Мы вот думаем, что вы заболели… Надо ехать за врачом! – вдруг выпалил мальчик. Эта мысль пришли ему внезапно. Тут же он подумал: «Все охотники разъехались по участкам, один Анкоче дома! Но он совсем старый! Значит, поеду я сам!»
– Немного простудилась, – сказала Оля. – По это пройдет, совсем скоро пройдет.
– Да, да! Вы простудились, – подтвердил Тотык. – Вчера я видел, как вы в одном платке в дом Рультына бегали… Разве можно так? – укоризненно добавил он и, покраснев от смущения, потупился.
Оля улыбнулась и попросила мальчиков успокоить школьников.
Не стало легче Солнцевой и на второй день.
Оро решил действовать. Не долго думая, он побежал к старику Анкоче за советом.
– Охотников все еще нет! Они могут и неделю на своих участках пробыть. И Петр Иванович с отчетом в район уехал. А учительница сильно больна, – скороговоркой объяснял он. В подвижном лице его, с быстрыми, живыми глазами, с высоким лбом, была тревога и решимость. – Так вот я так придумал: соберу в поселке всех собак, которых охотники дома оставили… На собаках я ездить умею… Вот… и поеду в Илирнэй сам. Привезу врача!
– Сам? – переспросил Анкоче, осматривая гибкую фигуру мальчика.
– Да, сам! – решительно подтвердил Оро.
– Самому тебе нельзя, – после некоторого раздумья сказал Анкоче, – мал еще… А я… стар слишком.
– Так как же быть, а?! – с отчаяньем воскликнул Оро.
– Подожди, подожди, – сейчас что-нибудь придумаем. – Анкоче встал со своей лежанки, как можно бодрее прошелся по комнате. – Вот видишь, хожу! Как молодой хожу! Последнее время я как будто совсем крепким стал, иногда клюку свою даже дома оставляю.
– Нет, нет! Тебе одному нельзя! – протестующе замахал руками Оро и тут же осекся, подумав, что тон и слова его могут сильно не понравиться Анкоче.
– А мы вдвоем поедем! – вдруг заявил Анкоче. Малый и старый вместе! Вот оно и выйдет, как будто один сильный мужчина!
– Ай, хорошо придумал! – восторженно воскликнул Оро.
Вскоре Анкоче и Оро, провожаемые всеми женщинами и детьми поселка, выехали в путь. Каюрил Оро. Старик Анкоче внимательно наблюдал за ним, порой советовал переставить в упряжке собак.
Дорога была хорошо накатанной, и нарта скользила легко.
Погасли короткие сумерки. Оро и Анкоче ехали в абсолютной темноте. Слева едва-едва различались силуэты огромных ледяных торосов на море.
За многие часы езды Оро выслушал от Анкоче десятки сказок. Теперь старик устал и потому молчал. И вдруг Оро впереди заметил две золотые точки. Сначала ему показалось, что это звезды, но Анкоче ему пояснил, что это огни на мачтах илирнэйской полярной станции.
Мальчик долго всматривался в эти точки, мерцавшие над землей немного ниже бледных звезд. Представив себе полыхающее в жару лицо учительницы, он закричал на собак. Им овладело нетерпение. Путь ему казался бесконечно долгим, и в первые минуты, когда мальчик заметил огни на радиомачте, он очень обрадовался: ему почудилось, что Илирнэй вот уже где-то здесь, совсем рядом.
Старик Анкоче затянул бесконечную песню:
– О-го-го-го-го! О-го-го-го-го!
– Что ж это огни так и не приближаются? Лучше бы их не было, что ли. А то дразнят только, – с досадой сказал Оро.
– Не надо ругать огни эти, – назидательно возразил Анкоче. – Малый ты еще, многого не понимаешь. – Минуту помолчав, старик заговорил снова: – Много лет назад я молодым еще по этой дороге ездил и, когда вперед смотрел, всегда лед-глаза перед собой видел.
– Лед-глаза? Какие лед-глаза? – живо переспросил Оро.
– Подожди… слушай дальше, потом все поймешь. Какой нетерпеливый, – с мягким укором произнес Анкоче. – Больно мне было. Лед-глаза душу мне заморозили. И вот лет десять тому назад огни эти там, на мачте, зажглись. Иногда я в Илирнэй в гости ездил. На огни эти смотрел, и казалось мне, что это они душу мне отогрели, сердце разморозили. Когда в Илирнэй приезжал, всегда на полярную станцию заходил. Начальник полярной станции – друг мне большой. Всегда чаем угостит, табаку даст, всегда поговорит со мной хорошо. Вот и сейчас, когда приеду, зайду к нему обязательно.
– Подожди… подожди, а про лед-глаза почему ничего не говоришь, что это такое? – опять нетерпеливо промолвил Оро.
– Ай, какой плохой парень! – с наигранной досадой ответил Анкоче. – Потерпи, не думай, что по старости у меня всю память отшибло. Расскажу и про лед-глаза.
Оро приготовился слушать. Но старик Анкоче вдруг предложил:
– Помолчим немного. Вон тот мыс объедем, а за мысом я говорить буду, а ты слушать будешь.
– Ладно, помолчим, – вздохнув, согласился Оро. Соскочив с нарты, он закричал на собак:
– Го яра, яра, ра-ра, ра-ра!
Собаки побежали быстрее. Вскоре действительно в темноте стал вырисовываться мыс, которого до этого мальчик не замечал. «Ишь, какой он, Анкоче. Старый, а глаза его лучше моих оказались», – с уважением подумал Оро.
Объезжая мыс, Оро почти не садился на нарту: ветер совсем оголил дорогу от снега. Он со сноровкой заправского каюра ловко отводил нарту от камней, умело командовал собаками. Откуда-то сверху, где скорее можно было угадать, чем различить нависшие над головой скалы, с легким шумом скользнула над путниками ночная птица. Собаки рванулись в сторону. Но Оро умело остановил нарту.
– Молодец! – скупо похвалил его Анкоче.
За мысом опять начинался твердый снежный наст. Упряжка быстро помчалась. Но минут через десять Анкоче предложил Оро остановить нарту у небольшого холма. Пристально всмотревшись, мальчик заметил вкопанные в землю громадные китовые ребра и неровный круг, выложенный из камней.
– Наверное, здесь чья-то яранга была? – спросил Оро. Старик опустился на корточки, достал из-за пазухи кухлянки свою трубку, закурил и только после этого ответил.
– Да, стояла здесь яранга когда-то. Давно это было…
Собаки покатались на снегу, затем уселись рядышком и, глядя на задумавшегося, застывшего неподвижно Анкоче, завыли протяжно, заунывно.
Подняв заиндевелую морду к небу, вожак упряжки выводил свою тоскливую песню громче всех. Мальчику становилось не по себе.
– Здесь, наверное, когда-то что-нибудь случилось. Собаки вон и то чуют, – наконец промолвил он.
Анкоче что-то ответил, но слова его потонули в новой волне протяжного, разноголосого воя упряжки. Столько тоски было в этом завывании, что мальчик, как и старик, застыл, подчиненный всем существом своим мрачному впечатлению, вызванному и гнетущей песней собак, похожей на плач, и таинственностью холодной ночи, и следами стоявшего здесь когда-то жилища, в котором, как теперь казалось Оро, случилось что-то страшное, оставшееся на всю жизнь в памяти Анкоче.
Собаки одна за другой постепенно умолкли. Анкоче встал, пристально оглядел холм и сказал:
– Ну, а теперь поехали.
Как только заскрипели полозья нарты, старик начал свой рассказ.
– Давно было, очень давно. Молодым еще был я, только что женился. И вот сюда из Янрая перекочевал, не хотел, чтобы Эчилин, как всех других, меня грабил. Только одна моя яранга здесь стояла, на том холме, у которого только что мы были. Но нам с женой не было скучно. Она шила, шкуры выделывала, а я песцов ловил, нерпу бил. Не всегда удача в охоте была, но себя и собак кое-как могли прокормить.
Потом дети появились, немножко труднее стало.
Оро, затаив дыхание, слушал каждое слово Анкоче.
– Глаза у меня были зоркие, ноги быстрые, спать долго не любил, – продолжал Анкоче. – Но вот сколько бы много песцов я ни поймал, а жить становилось все хуже. Скупал тогда у нас пушнину американский купец Стэнли, отец вот этого Мартина Стэнли, которого недавно здесь у нас поймали.
– Это который шпион! – воскликнул Оро.
– Да. Шпион, – подтвердил Анкоче. – Толстый был купец, борода красная, а глаза, как льдинки. Так мы его и прозвали: «Лед-глаза». Хитрый был купец. Если знает, что я много песцов поймал, очень дорого товар свой ценит, если чуть поменьше песцов у меня, чуть дешевле товар свой ценит. Приехал он как-то в ярангу мою, а сам раньше еще у охотников вынюхал, была ли у меня удача в охоте. А песцов в эту зиму я хорошо поймал, но купцу говорю: «Плохо дело, не было удачи в охоте, мало, совсем мало песцов поймал». Лед-глаза на меня посмотрел, в красную бороду усмехнулся и такую цену на чай, табак, спички, муку назначил, что у меня аж в глазах потемнело. «Нет, – говорю ему, – не дам я тебе столько шкур». А сам, кроме шкурок песцовых, в яранге ничего не имею. Хитрый был купец, очень хитрый. Свои лед-глаза туда-сюда повел, видит: детишки очень худые, в жирнике еле-еле свет горит, вот-вот потухнет, в кружках голая вода, чаем не заваренная. «Ну что ж, – говорит, – дальше поеду, а ты песцовые шкуры жуй вместе со своей семьей, возможно дети еще жирнее станут».
– У-у-у, злой волк, а не человек! – невольно вырвалось у Оро.
– Совсем потемнело у меня в глазах от злости. – Анкоче прокашлялся. Было видно, что он сильно взволновал себя рассказом о своем далеком прошлом. – Не выдержал я и закричал: «С голоду подохну, а не дам тебе столько шкурок, уходи из моей яранги!»
Думал, думал купец, видно не хотел от меня без пушнины уезжать. Боялся, видно, что Эчилин песцов у меня перехватит. Одну трубку выкурил, другую выкурил, потом стал немного ниже свой товар ценить, но все равно дорого, очень дорого.
«Нет, не отдам ему шкурки», – подумал я. А тут младший сынишка заплакал, есть попросил; жена прижала его к себе и тоже заплакала. А я смотрю на них и чувствую, что и мне словно кто горсть песку в глаза бросил.
Оро крепко сжал кнут в руках, чувствуя, что и ему спазма сдавила горло.
– Заскрипел я зубами и согласился с купцом, – Анкоче вздохнул, немного помолчал. – Поторговался со мной Лед-глаза, а перед отъездом и говорит: «Гнев вселил ты в меня, Анкоче. Думаю, что еще жалеть будешь, что кричал сегодня на меня, запомни это…»
Потом через год у меня винчестер испортился, надо было новый покупать, а песцы, как назло, не шли в капканы. Было у меня семь шкурок, но Лед-глаза десять требовал. Вот и подумай, мальчик, что я должен был делать? – повернувшись к Оро, с отчаяньем в голосе воскликнул Анкоче. – Сельсовета не было! Колхоза не было! Учителя не было! Парторга тоже не было! Все это мне тогда и во сне не снилось. Кто поможет? Кому пойдешь жаловаться? Даже Митенко и того пока на нашем берегу не было. На Аляске тогда он жил еще.
И вот говорю я жене: «Поеду в море открытую воду искать, может этим паршивым винчестером одну-две нерпы убью, на свежую нерпу песец пойдет». «Поезжай, – говорит жена, – только долго не задерживайся, а то у меня еды всего на три дня осталось». – «На четвертый-пятый день вернусь обязательно, – отвечаю я, – день-два без еды посидите, не привыкать. Не первый раз такое было».
Помню, вздохнула жена, а сынишки меня за шею обняли и не пускают. И так мне тяжело стало, словно навсегда с ними прощаюсь, что-то недоброе вселилось в мое сердце…
Выехал в море, на берег смотрю, вижу – жена стоит, а по бокам сынишки. Долго смотрели мне вслед.
Ехал я целый день, а воды нет. Стал я громко ругать Лед-глаза за то, что винчестер мне за семь песцов не продал. «Эх ты, вонючий! – кричу. – Сердце твое, наверное, шерстью, как медвежья лапа, обросло!» Сейчас ты понимаешь, что семь песцов это много, очень много. Но Лед-глаза знал, что рано или поздно я ему не семь, а десять песцов отдам.
– Да, да. Это много! За них сейчас целую пушку, наверное, можно купить, а не то что винчестер, – живо отозвался Оро.
– Вот-вот, пушку, – согласился Анкоче. – На вторые сутки подъехал я к открытой воде и сразу же нерпу увидел. Долго целился, боялся – промахнусь, потому что совсем плохой был винчестер. Но попал в нерпу, убил. Размотал выброску, кинул, зацепил нерпу. Тяну ее к себе и радуюсь: «Если так и дальше пойдет, то послезавтра в ярангу свою вернусь, жену и детей накормлю». Но вдруг чувствую, как будто меня чуть-чуть колышет на льдине. Оглянулся – и застыл от страха: оказывается, пока я с нерпой возился, кусок льдины откололся и теперь в море меня понесло. Точно так же, как это года три тому назад по морю Рультына, Пытто, Гивэя и Иляя носило. Слышу, собаки завыли, вот так же, как эти недавно выли. К воде рвутся, но нарту я хорошо у льдины закрепил. Вспомнил я детей и жену, стал руки кусать, чуть не плачу: «Умрут, думаю, умрут же они с голоду, кто им поможет? Соседей близко нет, хорошо, если кто мимо проезжать будет».
Идет пар от воды, нерпы головы высовывают и словно смеются над горем моим. Вот уже совсем ночь наступает, а я все плыву куда-то на север, уже ничего, кроме воды, вокруг себя не вижу. Туман поднимается, волны крупнее становятся.
Прошли сутки, прошли вторые, а потом я и счет дням потерял. От нерпы каждый день по кусочку отрезаю, а когда пить захочется, лед колю, лед морской местами несоленый, сам знаешь… Прибило меня к большому ледяному полю и понесло на восток куда-то. Наверное, с месяц меня в море носило, если не больше, потом к береговому льду прибило, и я на берег вышел. Только очень далеко от своей яранги. Вижу какое-то стойбище, обрадовался, кричу, как сумасшедший.
Накормили меня охотники, потом вместе чай пить стали. Пью чай, а сам рассказываю, что со мной случилось. А люди смотрят на меня и молчат все, словно языки свои вместе с чаем проглотили, только вздыхают тяжело. Но вот одна старуха и говорит: «Тут Лед-глаза мимо стойбища нашего проезжал, по всему побережью пушнину собирал, о тебе рассказывал. Был у твоей жены проездом. Она пять дней тогда уже с детьми голодала».
«Значит, был человек у нее? – обрадовался я. – Наверное, дал он ей в долг хотя бы немножко муки, рису. Человек же, понимать должен…»
Смотрю, у старухи слезы на глазах показались. «Нет, – говорит, – человека в твоей яранге не было, там Лед-глаза был. Каюр его рассказывал, что вытащил купец пряник из кармана и детям показал, дети к нему бросились, а он спрятал пряник к себе в карман, захохотал и говорит: «Отец ваш гордый очень, вздумал спорить со мной, торговаться. Вот приедет с моря, если медведи его не сожрали, он вас и накормит. Если вернется, так ему и скажите, чтобы умнее и смирнее был…» Каюр хотел часть корма, для собак приготовленного, у яранги сбросить, но Лед-глаза увидел, закричал на него, остолом ударил, заставил сейчас же дальше ехать».
Анкоче замолчал. Оро не мог промолвить ни слова. В ушах его все еще слушалась тоскливая песня собачьей упряжки, а перед глазами маячили врытые в землю китовые ребра – жалкие остатки давнего очага Анкоче.
– Лед-глаза, – прошептал мальчик и вдруг отчетливо представил себе, как купец протягивает голодным детям пряник И тут же со злобной улыбкой прячет его в карман.
– Детей своих и жену я мертвыми в яранге нашел, – вдруг промолвил Анкоче.
Потрясенный мальчик медленно повернулся в его сторону, со страхом заглянул ему в лицо.
– Темно в моих глазах стало, – печально продолжал Анкоче. – Ничего не вижу. Потом вон туда глянул, где огни сейчас горят. И вдруг Лед-глаза мне представился. Закричал я, с плеча винчестер сорвал и все патроны в Лед-глаза выпалил, а они по-прежнему стоят передо мной – холодные глаза, хитрые, злые.
Говорили, что тогда в меня безумие вселилось. Я пешком в Янрай ушел, без спросу у одного охотника упряжку взял и поехал Лед-глаза искать. Убить хотел. Долго, я ездил от стойбища к стойбищу. Почти не ел ничего, не пил, не разговаривал, с винчестером спать ложился, а по ночам на улицу выскакивал и в воздух стрелял, потому что опять перед собой Лед-глаза видел.
Не нашел я в ту зиму купца, куда-то он далеко на Колыму уехал, а летом на шхуне он на Аляску уплыл. Через года два снова в Янрай вернулся, но уже с сыном своим, этим вот – Мартином. Успокоился я к тому времени, но все равно Лед-глаза боялся со мной встречаться, боялся мне прямо в лицо посмотреть.
Вскоре я на вдове женился. С девочкой ее, вот твоих лет, взял. Полюбил я девочку, совсем она родной мне дочерью стала. А потом снова горе случилось. Когда уходил Лед-глаза уже совсем к себе на Аляску, его сын с пьяными матросами утащил мою дочь к себе на шхуну. Так с тех пор я и не видел ее…
– О, как так можно! Сколько зла они тебе принесли! – воскликнул Оро. Голос его дрогнул, сорвался.
– Да, Оро, много зла они принесли мне, – вздохнул Анкоче. – От того я их дух на всю жизнь запомнил. Как ни хитрил Мартин Стэнли, как ни укрывал свою волчью морду заячьей шкурой, я все равно узнал его, хоть на старости лет да рассчитался!
Вот и рассказал я тебе, что ты меня просил. Запомни мой рассказ. В жизни пригодится. А теперь давай помолчим, подумаем.
Долго еще не выходил из головы Оро рассказ Анкоче. Он долго всматривался в мерцающие вдали огни, а перед глазами его нет-нет да и снова всплывал курган с двумя торчащими в нем китовыми ребрами. Ему было невыразимо жалко Анкоче, и тут же в памяти почему-то всплыл дедушка Ятто, у которого тоже была трудная молодость. Представив себе его доброе морщинистое лицо, его грубые, но такие ласковые руки, Оро грустно улыбнулся в темноте ночи и подумал, чувствуя теплый прилив нежности к деду: «Вот бы сказку его послушать, походить бы вместе с ним между оленей по пастбищу». Но тут перед глазами мальчика снова встало лицо заболевшей учительницы. Оро соскочил с нарты, ударил одну, другую собаку кнутом, подгоняя упряжку.
…На вторые сутки Анкоче и Оро привезли в Янрай илирнэйского врача. Когда врач вошел в комнату учительницы, ученики все как один хлынули к двери и замерли. Оро, делая строгое лицо, предостерегающе поднял палец.
– Чего ты так громко сопишь! – недовольно, вполголоса бросил он толстенькому малышу из первого класса. Малыш замер, изо всех сил стараясь показать Оро, что его замечание ой принимает к самому сердцу.
Но скоро распахнулась дверь, и на пороге показался улыбающийся врач.
– Ничего, ничего! – бодро сказал он. – Учительница ваша скоро встанет на ноги.
Ученики было радостно закричали, но Оро снова строго поднял палец. Шум как ножом отрезало.
