Текст книги "Быстроногий олень. Книга 2"
Автор книги: Николай Шундик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 18 страниц)
19
Чымнэ был в отчаянии. Отел оленей застал его неподготовленным.
– Все отвернулись от меня! Все в колхоз ушли! Даже мою собственную жену колхоз отобрал! – кричал он в бессильной злобе.
Еще более деспотичный, чем прежде, он не давал пощады Кувлюку. Пастух терпел, но иногда ему не хватало терпения. Он уходил подальше от хозяина и принимался ругать его самыми последними словами. Все чаще и чаще в такие минуты вспоминался ему давнишний разговор с секретарем райкома.
«Я знаю, многие оленьи люди янрайской тундры ненавидят меня, – размышлял пастух. – Но разве Чымнэ мне друг?.. За последнее время он совсем взбесился. Не могу я больше жить с ним».
В разгар отела на стадо Чымнэ напали волки. Половина стада разбежалась. Чымнэ долго бродил с Кувлюком по тундре, собирая оленей.
Доведенный до бешенства неудачей, Чымнэ приказал Кувлюку запрячь оленей и взять с собой винчестер. Когда олени были запряжены, Чымнэ долго сидел на нарте, о чем-то мрачно думая. По лицу хозяина Кувлюк догадался, что задумал он что-то недоброе. Медленно, по-бычьи повернув голову, Чымнэ приказал:
– Поедем!
Кувлюк нехотя тронул свою упряжку.
Долго скакали Чымнэ и Кувлюк по тундре. На коленях у Чымнэ лежал винчестер.
«Куда это он? – недоумевал Кувлюк. – Не к Мэвэту ли, чтобы вернуть домой жену и Аймынэ».
Не выдержав, Кувлюк робко спросил:
– Куда мы едем? К Мэвэту?
– Заедем и к нему, обязательно заедем! – мрачно отозвался со своей нарты Чымнэ. – Но сейчас первым на тропе нашей стоит Майна-Воопка!.. Сосед наш! – Чымнэ хрипло рассмеялся.
Кувлюк посмотрел в маленькие глаза хозяина, налитые кровью, и почувствовал, что скоро должно произойти какое-то несчастье.
– Что это… что ты хочешь делать? – сдавленным голосом спросил пастух, чувствуя, как его пробирает дрожь. Чымнэ долгим взглядом посмотрел ему в лицо и приказал:
– Привяжи оленей! Бери в руки винчестер! Вон видишь, Майна-Воопка оленегонную собаку обучает?
Лицо Кувлюка побелело.
– Ну, – двинулся на пастуху Чымнэ, страшный и неумолимый, наставляя на него винчестер…
Майна-Воопка и Воопка узнали гостей издали.
– Чего им здесь надо? – спросил Воопка.
– Подъедут, скажут, – равнодушно отозвался бригадир и снова нагнулся над своей оленегонной собакой.
– Смотри, они остановили оленей и к нам идут, в руках у Чымнэ винчестер.
– Винчестер? – спросил, разогнувшись во весь рост, Майна-Воопка.
И вдруг Воопка в один прыжок очутился впереди брата. Раздался выстрел. Воопка дернулся, вскрикнул, схватился за грудь и стал медленно опускаться на землю. Майна-Воопка обхватил брата руками, крепко прижал к себе.
– Ах вы, бешеные, вонючие волки! – тихо промолвил он, глядя дикими глазами на убегающих Чымнэ и Кувлюка.
Вскочив на нарты, Чымнэ и Кувлюк поскакали в горы. Чымнэ скакал впереди. Нахлестывая оленей, он страшно гикал, порой пугливо оглядывался назад.
С пеной у рта коренной олень споткнулся, упал на колени. Чымнэ едва удержался на нарте. Приподнявшись, он обрушил на загнанное животное град ударов. Пристяжной рванулся в сторону, выворачивая копылья[16]16
Копылья – вертикальные стойки нарты.
[Закрыть] налетевшей на камень нарты. Кувлюк, остановив своих оленей, смотрел на хозяина бессмысленными, остановившимися глазами.
Пнув загнанного оленя ногой, Чымнэ опустился на перекошенную нарту, вытер рукавом потное, красное лицо. Мгновение он сидел неподвижно, затем поспешно достал трубку, принялся раскуривать. Руки его дрожали. Он повернулся к Кувлюку, застывшему в неподвижности.
– На, покури, Кувлюк, – торопливо промолвил Чымнэ, протягивая трясущейся рукой трубку. Кувлюк не двинулся с места.
– Кого это мы… кажется, Воопку?.. Закрыл брата своего грудью. Зачем? – хрипловатым голосом снова заговорил Чымнэ.
– Да. Ты убил маленького Воопку… ты убил человека, – медленно произнес Кувлюк, и собственный голос показался ему чужим и далеким.
…Женщины, мужчины, дети застыли в неподвижности, глядя на приближающегося бригадира. Майна-Воопка шагал широко и быстро, неся впереди себя на могучих руках неподвижное тело брата. Губы у него были плотно сомкнутыми, а по суровому, каменному лицу бежали слезы.
И вдруг у яранги послышался тоненький плач. Это заплакала Кычав, жена маленького Воопки. Плач ее в одно мгновение подхватили все женщины стойбища.
– Он еще живой! – негромко сказал Майна-Воопка. – Запрягайте самых быстрых оленей. Сейчас повезу в угольщикам… там есть больница.
…А Чымнэ в это время торопливо перетягивал копылья своей нарты.
– Сейчас они будут ловить нас… ловить будут, – приговаривал он, бросая быстрые взгляды в сторону Кувлюка. – Надо было их обоих… тогда бы никто не узнал… Я тебе говорил, а ты… ты… Сердце у тебя, как у зайца. Думаешь, они тебя пощадят, да? Нет, Майна-Воопка видел… тебя со мной… Теперь обоих нас искать будут. Надо прятаться!..
Кувлюк, сидя на нарте, машинально собирал в кольца аркан. Он плохо слушал Чымнэ, но понимал, что тот говорил о страшном, невозможном.
«О, бешеный волк! убил человека! Убил человека! Он и меня убил, кажется… За что? Зачем все это? Почему я с ним?» – спрашивал себя пастух, все еще не в силах поверить, что это не сон.
– Почему молчишь! – вдруг донесся до сознания Кувлюка исступленный крик Чымнэ. Пастух вздрогнул, глядя на своего хозяина.
– Ты что, вонючий торбаз, наверное думаешь от меня в сторону уйти? – задыхался Чымнэ. – Нет! Не уйдешь. Вместе, слышишь, вместе мы будем теперь прятаться! Мстить будем! Завтра же и Майна-Воопку, и Тымнэро, и Мэвэта, вслед за Воопкой, в долину предков отправим! Всех! Всех их!..
На губах у Чымнэ выступила пена. Кувлюк смотрел на него и чувствовал, как закипает что-то горячее, удушающее.
– Встань! – закричал на него Чымнэ. – Встань сейчас же, вонючий торбаз! Видишь, у меня нарта набок перекосилась.
«Ах ты, волк злобный! Бешеный волк! – обругал его мысленно Кувлюк, крепко зажимая в руках аркан. – Сколько я от тебя натерпелся!.. Как собака, жил в твоем стойбище! Как грузовой олень, тащил твою упряжку… А теперь ты хочешь, чтобы я вместе с тобой людей убивал! За что? За что я убивать их буду? За то, что они умнее меня, честнее меня?.. За то, что давно ушли от тебя и человеческой жизнью живут?»
– Ну!.. Или ты забыл, кто тебе я? – кричал Чымнэ. – Уйти тебе некуда! Мы теперь с тобой на всю жизнь одним арканом связаны!
«На всю жизнь… арканом…» – повторил про себя Кувлюк и тут же громко выкрикнул, вскакивая на ноги:
– Нет такого аркана, который в конце концов не порвался бы!
– Что? – Чымнэ втянул голову в плечи. Мгновение они смотрели друг другу в глаза с лютой ненавистью.
– Ты… ты зачем всю жизнь обманывал меня? Ты почему убил человека? – хрипло спросил Кувлюк, отводя за спину собранный в кольца аркан.
– Ага!.. Вот ты как стал говорить со мной! – угрожающе проговорил Чымнэ и, круто повернувшись, побежал к своей нарте за винчестером.
Кувлюк взмахнул арканам и захлестнул им Чымнэ, как раз посредине туловища. Рванув к себе аркан, пастух опрокинул Чымнэ навзничь. Вскочив на колени, Чымнэ попытался раздвинуть туго затянутую петлю, с усилием сгибая в локтях руки. Кувлюк еще раз дернул аркан.
– Пусти! Отпусти меня! – захрипел Чымнэ.
– Нет, волк вонючий, не отпущу! За что убил человека?
Кувлюк повернулся, перебросил аркан на плечо и поволок за собой Чымнэ.
20
Айгинто должен был выехать в районный центр, поделиться опытом строительства в тундре с передовиками-колхозниками Кэрвукского района.
За день до отъезда он зашел к учительнице, чтобы спросить, не будет ли у нее каких-нибудь поручений в район. Оля передала председателю свою корреспонденцию в районо. Председатель попрощался с учительницей и вдруг на пороге столкнулся с Тымнэро и Аймынэ.
– Вот мы и приехали! – весело сказал Тымнэро, обращаясь к председателю. – Ты говорил, чтобы я к этому дню явился.
– Заходите! – встала со своего места Оля.
Тымнэро и Аймынэ зашли, уселись на стулья. Задержался и Айгинто.
Оля уже знала, что Тымнэро получил направление в округ на оленеводческие курсы.
– Значит, на оленьего специалиста едешь учиться?
– Еду! – всей грудью вздохнул Тымнэро. – А вот она, жена моя, в комсомол поступать приехала. Помнишь, ты писала, что Аймынэ пора на собрание ехать.
– А как же, помню, – сказала Оля. – Комсомольское собрание мы проведем сегодня же, чтобы и ты сумел побывать на нем.
– В Кэрвук завтра вместе уедем, – обратился Айгинто к Тымнэро. – А оттуда ты на самолете в Анадырь полетишь.
– На самолете! – воскликнул Тымнэро, невольно подымаясь со стула. – Ты слышишь, Аймынэ, на самолете!
Аймынэ посмотрела на мужа любящими глазами и тихо сказала:
– Вот бы и мне когда-нибудь на самолете.
…Описав круг по небу, солнце чуть опустилось к горизонту и снова пошло по наклонной кверху. Яркие лучи его залили торосистое море. Самых причудливых форм проталины, словно наполненные расплавленным золотом, слепили глаза. Море еще было оковано льдами, но все шире и шире становились трещины и разводья, все светлее зеленая морская вода.
Собаки Айгинто, пригретые солнцем, лениво бежали по талой, нартовой дороге. Айгинто не подгонял их. Сняв кухлянку, он повернулся к задремавшему Тымнэро, сидевшему позади него.
– Что, в сон клонит? – опросил председатель, подталкивая юношу. – Смотри не усни в самолете, а то так и не рассмотришь, какая она земля, когда на нее сверху глянешь.
– Нет, в самолете спать я не буду! – воскликнул Тымнэро, освобождаясь от дремы.
А весна пела свою приветливую песню, в которой можно было различить и радостные крики перелетных птиц, и мелодичный звон капель, и журчание ручейков, разъедающих лед.
Айгинто закрыл глаза, вслушиваясь в песню весны. Перед ним мелькали самые разнообразные картины из его жизни. Школа, первый пойманный им песец, собрание, на котором он вступил в комсомол, и, наконец, тот день, когда он стал председателем. «Страшно было, – вспоминал Айгинто. – В тот день Омкар зачем-то из Илирнэя приехал, важный такой, настоящий председатель колхоза. А я что… мальчишка был. Он и смотрел тогда на меня, как на мальчишку. А сейчас… Ого! Сейчас он, как с равным, со мной – разговаривает, совета спрашивает…»
Айгинто вспомнилось, как месяца два назад на одном из районных совещаний председатель илирнэйского колхоза беседовал с ним по поводу строительства в тундре.
– Обогнали вы нас, – сказал Омкар. – Мы не успели и опомниться, как…
– Что там обогнали, – застенчиво перебил Айгинто. – Просто район нам первым решил помочь.
– А почему вам первым? – спросил Омкар, подымая палец кверху. – Тут думать надо. Нам район тоже мог бы первым помочь, если бы мы готовы были. – Немного помолчав, Омкар добавил. – Но ничего, держись, Айгинто! В этом году и мы строить в тундре начнем, по-настоящему строить начнем! Смотри, как бы не перегнали!..
– Ну что ж, давай дальше силами меряться, – засмеялся Айгинто. – Кое в чем мы действительно вас уже перегнали, но во многом еще догонять надо. В оленеводстве например!
– Будем, Айгинто, меряться силой и дальше, – серьезно отозвался Омкар. – От этого нашим колхозам польза большая.
Бегут и бегут собаки, высунув розовые языки. Все сильнее припекает солнце. Айгинто представляет себе, как он будет выступать на районном совещании, с каким вниманием будут слушать его председатели колхозов всего района. Наступающая весна навевает на него что-то красивое, легкое, безоблачное.
И вдруг перед мысленным взором Айгинто встала Тимлю. Она смотрела на него чуть попуганными глазами и как бы спрашивала: «Ну что, что я сделаю, если не люблю тебя?»
«Да, да, что она сделает, если не любит меня», – подумал Айгинто, вслушиваясь в неумолчный звон капели.
И тут ему вспомнилось, как совсем недавно, когда шел к залому, чтобы проверить запасы заготовленного леса, он встретил сидевших у маяка Тимлю и счетовода Эттына. Он заметил их гораздо раньше, чем они его. Айгинто остановился изумленный, не веря своим глазам. Застенчивая, ласковая, Тимлю все смотрела и смотрела на Эттына, не переставая улыбаться. А юноша, чем-то возбужденный, жестикулировал, указывая куда-то в море, смеялся.
«Чего это они здесь вдвоем?» – спросил тогда себя Айгинто. У него возникла мысль обойти их как-нибудь стороной, но кто-то второй в нем, упрямый и взвинченный, толкал его подойти вплотную к Тимлю и Эттыну, чтобы немедленно во всем разобраться, чтобы понять этот странный, совсем для него неожиданный случай. Обуреваемый ревностью, он пошел на Тимлю и Эттына, с каждым мгновением убыстряя шаг, словцо намерен был предотвратить катастрофу.
Увлеченные своей беседой, Тимлю и Эттын заметили Айгинто совсем уже рядом. Оба страшно смутились. Криво усмехаясь, Айгинто справился о здоровье Эттына и, втянув голову в плечи, быстро пошел к залому, с трудом подавляя в себе желание оглянуться назад.
«Глупо получилось, – вспоминал сейчас Айгинто. – Надо было стороной обойти, не надо было на глаза им показываться. Может, они и полюбили друг друга, что ж тут такого? Должна же Тимлю кого-нибудь полюбить. А может, они там случайно встретились? Может, здесь что-нибудь другое? Ведь Тимлю гораздо старше Эттына. Он совсем еще мальчик», – с робкой надеждой подумал Айгинто.
Тымнэро опять задремал. Погруженный в свои мысли, Айгинто не сразу заметил, как остановились разморенные жарой собаки. Соскочив с нарты, он растолкал собак, поправил на их израненных лапках кожаные чулочки и снова сдвинул с места нарту. Ободренные, собаки дружно побежали. Айгинто побежал рядом, перескакивая через лужицы, ослеплявшие расплавленным золотом солнца.
Ничего! Он, Айгинто, переживет, он стиснет зубы и все переживет. Нет, он не станет больше с мольбой заглядывать в глаза Тимлю. Разве одна только лишь Тимлю такая хорошая на свете! Встретит другую девушку.
А кто-то второй, угрюмый и упрямый, нашептывал в нем под звон весенней капели: «Такой, как Тимлю, наверное, ты не найдешь. Терпи, может, взойдет еще твое солнце, может, глянет она на тебя такими глазами, что ты навсегда забудешь, как долго ждал этого взгляда, как мучался».
21
Стойбище бригады Майна-Воопки стояло у реки, как раз в том месте, где намечалось строительство поселка. Лед с реки уже ушел. Тундра подернулась тонкой нежной зеленью. Наступало лето.
Сквозь дырочки закопченной яранги пробивались золотые полосы солнечного света. Старик Ятто чинил свой аркан. Рядом сидел Журба.
– А это верно, – спросил старик, – что дома наши будут – особенными, что собирать и разбирать их можно будет, как ярангу?
– Ты правду говоришь. Весь ваш поселок намечено строить из сборных домов, – подтвердил Журба.
Где-то вверху, очень близко, послышалось журавлиное курлыканье. Ятто поднял голову, прислушался.
– Над самой нашей ярангой летят…
Ятто не по-стариковски легко вскочил на ноги, выбежал на улицу. Владимир вышел вслед за ним. Журавлиная стая, курлыкая, пролетела низко, над самым стойбищем. Ятто, привстав на цыпочки, потянулся вверх, словно готовясь взлететь за стаей. Все тише и тише становилась журавлиная песня, пока, наконец, совсем не растаяла в светлом небе. Ятто повернулся к Владимиру.
– Примета есть у нас: если услышишь журавлиную песню прямо над ярангой, значит хорошим гостям быть. Значит, придет катер с хорошими людьми. Давно их ждем.
Катер пришел в полдень. Гостей приехало столько, что Ятто мгновение стоял ошеломленный, отказываясь верить глазам.
– О, секретарь прибыл! – воскликнул старик, заметив среди множества людей легкую фигуру Ковалева. – Гэмаль, и Айгинто, и учительница Оля тоже прибыла. Кажется, и Анкоче с ними! Ай, старый дед! Какой гость дорогой!.. Хо! Какие-то незнакомые русские!.. А это кто в сторону отошел? Кувлюк? Да, да, Кувлюк! Значит, его отпустили?
Ятто быстро засеменил навстречу гостям, направляясь прежде всего к Сергею Яковлевичу.
– Журавли сегодня своим голосом о дорогих гостях мне сказали! – еще издали закричал Ятто, протягивая Ковалеву руку.
– Здравствуй, Ятто. Как живешь? Каменный дьявол уже не встает на твоем пути? – спросил Сергей Яковлевич. Ятто смущенно переступил с ноги на ногу и, энергично махнув рукой, сказал:
– Погиб Каменный дьявол. Забыл я о нем, навсегда забыл!
– Костры разжигайте! – послышался густой, сильный голос Майна-Воопки. – Встречайте дорогих гостей хорошей пищей и чаем!
– Проведи меня, Ятто, в ярангу к жене Воопки, – попросил Ковалев. – И передай всем счастливую весть: Воопка сейчас находится в Анадыре, в окружной больнице. Скоро домой вернется!
– Скоро вернется домой?! – переспросил Ятто и, вытянув вперед руку, почти закричал: – Вон она, Кычав, жена Воопки! Скорей сообщи ей эту весть! Сам сообщи! Дорогой гость с вестью хорошей – счастье для хозяев.
Зажимая подмышкой сверток с подарками для маленькой Гали, Ковалев поспешил к жене Воопки, а Ятто быстро пошел к ярангам.
– Слушайте, люди, счастливую новость! Воопка совсем здоров! Воопка скоро вернется домой! – кричал старик, радуясь, что именно он является глашатаем доброй вести.
Когда Ковалев вышел из яранги, на обширной поляне будущей строительной площадки уже горели яркие костры. Мужчины и женщины суетились у костров, закрепляя над ними закопченные котлы для оленьего мяса. До трех десятков людей выгружали с кунгаса щиты первого разборного дома, изготовленного по проектам дальстроевских инженеров в Кэрвуке.
– Что ж, завтра надо будет продемонстрировать перед всем народом установку нашего дома, – сказал Сергей Яковлевич, подойдя к Гэмалю и Айгинто. – Пусть народ внимательно посмотрит, свои замечания скажет. Нам это очень пригодится. А сегодня займемся другим делом: посмотрим здешнее стадо. Покажем товарищам из края, какие у нас олени.
После короткого отдыха гости вместе с хозяевами пошли осматривать стадо. Неуклюжие телята терлись возле своих матерей. Важенки подозрительно косились на людей, отходили в сторону, часто оглядываясь, – не отстают ли телята.
– Значит, у вас таких семь стад? – обратился инструктор крайкома партии к председателю колхоза.
– Да. Одно из них племенное, – с гордостью ответил Айгинто.
– Колхоз «Быстроногий олень» уже миллионером в районе называют, – сказал Ковалев, обращаясь к инструктору. – Таких колхозов у нас теперь два. И еще будут.
Гости и хозяева продолжали осмотр стада. По склонам гор, по речной долине паслись сотни оленей. Мясные быки с огромными ветвистыми рогами с налету били других оленей. Одни олени уходили прочь от облюбованных мест, другие поворачивались к обидчикам, принимая бой. Рога оленей переплетались, большие, круглые глаза наливались кровью. Слышалось тяжелое, яростное дыхание, летели клочья тонкой кожицы, покрывавшей рога.
Айгинто собрал для броска аркан, метнул его в борющихся оленей. Конец аркана хлестнул крупного пятнистого быка по спине. Олени разбежались в разные стороны, но через минуту снова сошлись, встали на дыбы, ударили копытами друг друга в грудь, переплелись рогами.
Кувлюк шел в группе оленеводов, чутко прислушиваясь ко всему, что творилось вокруг, на худом лице его было сложное выражение радости, смущения и горечи… Казалось, что он только теперь понял, сколько лет настоящей жизни протекло мимо него. «О, проклятый Чымнэ! Собакой я у твоего стада жил! Зачем? Почему? Кто меня заставлял?» – спрашивал он себя. Осматривая жадными глазами стадо, Кувлюк поглядывал на гордых, полных достоинства пастухов бригады Майна-Воопки, и ему казалось, что он не выдержит и закричит: «Люди! Возьмите меня к себе! Я хочу быть с вами! Я не могу больше без вас!»
И вдруг ему пришла тревожная мысль: «А что, если не возьмут?.. Если не примут в колхоз?»
Кувлюк быстро осмотрелся. Ему страшно хотелось получить ответ на свой тревожный вопрос именно сейчас, немедленно; казалось, что если он не получит ответа, он уже не сможет дышать, не сможет жить!
Рядом с Кувлюком семенил старик Анкоче. Радуясь тому, что он нашел в себе силы совершить такое важное путешествие, старик бодро вскидывал посох, с любопытством озираясь по сторонам.
– Послушай, старик, как думаешь, в колхоз меня примут? – неожиданно обратился к нему Кувлюк. Анкоче остановился, внимательно посмотрел в лицо пастуха, в котором застыло напряженное ожидание, затем снял малахай, почесал ногтем лысину и уверенно ответил:
– Обязательно примут. Давно тебе надо было подумать об этом. Я знаю, как ты жил. Старик Анкоче все видит, все знает.
Кувлюк облегченно вздохнул и еще раз окинул взглядом веселых, шумно переговаривающихся людей, и вдруг он заметил Аймынэ, идущую рядом с матерью Тымнэро. Кувлюк замор. Что-то исступленное полнилось в ого вспыхнувших глазах. «Сколько лет я тебя ждал, проклятая женщина, и ты все же ушла от меня, навсегда ушла. – От этой мысли Кувлюку стало нестерпимо обидно. – Почти до старости дожил, а ни жены, ни детей нет!»
Кувлюк снова глянул на Аймынэ и, заскрипев зубами, отвернулся в сторону.
После осмотра стада все направились в стойбище, где еще полыхали костры гостеприимных хозяев. Оля и Нояно, окруженные шумной толпой детишек, предводительствуемых Оро, задержались в стаде. Мальчики и девочки, перебивая друг друга, громко рассказывали, как они ухаживают за телятами, как любят их. Оля и Нояно слушали сразу всех, звонко смеялись вместе с детьми.
И вдруг в небе послышался гул самолета. Дети сразу умолкли, глядя на небо.
– Вон он! Над сопками! – закричал один из мальчиков.
Приложив руку козырьком ко лбу, Оля безотрывно наблюдала за самолетом.
– Сюда! Прямо сюда летит! – закричали дети.
Самолет, резко снизившись, пролетел над стойбищем.
Люди около костров приветливо махали руками, подбрасывали кверху шапки, малахаи. Сделав круг, самолет снова пролетел над стойбищем и взял курс на запад. Оля долго наблюдала за самолетом, пока он не растаял в прозрачном, безоблачном небе.
Глубоко вздохнув, Оля снова подсела к ребятам.
– К нам Журба бежит! – воскликнул Оро, глядя в сторону стойбища. Оля повернулась и действительно увидела бегущего Журбу.
– Оля! Тебе письмо! Это Гивэй пролетел, – закричал он еще издали, подымая над головой пакет.
Оля побежала навстречу Журбе.
– Вот… Бери… – перевел дыхание Владимир. – Пролетел и сбросил пакет. Читай, что в нем написано: «Оле от Гивэя, брата Крылатого человека».
Выхватив пакет, Оля отошла, нетерпеливо вскрыла его. Владимир многозначительно подмигнул Нояно. Оба улыбнулись.
– Ну, а мы – в стойбище! – обратился Владимир к детям, с чрезвычайным любопытством наблюдавшим за учительницей. – Кто быстрее?..
Мальчики и девочки бросились вперегонки к стойбищу. К их общему восторгу, вместе с ними побежал и Владимир. Немного подумав, пошла к стойбищу и Нояно. «Пусть побудет Оля одна, она мне потом все расскажет», – рассудила девушка.
…Оля продолжала стоять на небольшом холмике, покрытом зеленой травой, задумчиво глядя на синие вершины сопок. В руках у нее было письмо Гивэя. Мимо нее по берегу небольшой речонки прошли Ковалев и Гэмаль. Заметив девушку, они направились к ней.
– Что с вами? Почему одна?.. В такой день!
– Письмо, Сергей Яковлевич, получила, – девушка чуть грустно улыбнулась. – Гивэй в Янрае садился… а я… вот тут…
– Брат Крылатого человека! – с особым значением произнес Гэмаль.
– Не только брат, – возразил Ковалев, – у него и у самого выросли крылья!
Оля сложила письмо вдвое, вчетверо, потом сказала как-то легко и просто:
– Знаете… Я скоро выхожу замуж за Гивэя.
Ковалев и Гэмаль переглянулись и наперебой стали поздравлять девушку.
– Ай, здорово! На свадьбу позвала бы! – воскликнул Гэмаль.
– Обязательно!.. И тебя и Тэюнэ!.. И вас, Сергей Яковлевич, тоже, – добавила она, сдержанно дотрагиваясь до рукава его гимнастерки. Глянув в сторону стойбища, Оля вскинула руку. – Смотрите, красный флаг подымают!
– Это значит, что стойбище объявляет праздник нового очага, – с задумчивой улыбкой промолвил Гэмаль.
Все трое долго молчали, глядя на флаг, полыхавший над стойбищем непотухающим пламенем. Тихо было кругом. Неусыпное солнце плыло над чукотской землей. Голубоватые вершины сопок, словно расплавленные, растекались в струящемся мареве.
В край вечной мерзлоты входило лето.
Хабаровск – Москва.
1945–1953 гг.
