Текст книги "Старший брат царя. Книга 2"

Автор книги: Николай Кондратьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

Всю зиму Юршу ничем не обременяли, и он частенько охотился за дичью и за пушниной. А как прошла полая вода, Гурьян предложил поехать по ватажкам. Сперва они побывали на заимках Дикого Поля, потом отправились по Калужским, Вяземским и Тверским лесам.

Шатун встретил их на Нерли. Кратко рассказал о своих делах и проводил на свою зимовку. Выбрав удобный момент, потихоньку сказал Гурьяну о Таисии. Тот его ругать не стал, а велел послать соглядатаев по всем дорогам, ведущим к Мирославлю.

– Ну, чего же, ступай теперь, говори князю, что боярышня наказала. Да не забудь добавить, что не хотел при всех ее слова сказывать. Дальше делай, как он велит.

На удивление Шатуна, Юрша выслушал его сообщение без удивления, как будто ожидал такого поворота событий. Тут же ответил, что повидаться желает, и пошел к Гурьяну посоветоваться, как лучше это сделать.

Встреча произошла в лесу на полдороге между заимкой и Мирославлем. Свидетелями этой встречи были двое – Шатун и Настя.

Таисия с Настей собирали цветы на полянке, когда послышался конский топот. Настасья тихо сказала:

– Боярышня, едут!

Но не услыхала ее слов Таисия, продолжала рвать цветы.

Юрша соскочил с коня, пошел к ней, сдерживаясь, чтобы не побежать. А она ничего не замечает, все рвет и рвет цветы. Вот он рядом остановился... Она выпрямилась и прошептала:

– Вот, князь, я и пришла к тебе...

Они смотрели друг на друга, слезы радости бежали из глаз Таисии. Она протянула ему букет:

– Возьми.

Юрша обнял ее и покрыл поцелуями милое, заплаканное лицо...

Шатун и Настя ушли с поляны, у них тоже было о чем поговорить. Через некоторое время Настя осторожно выглянула из-за кустов.

– Ну что? – спросил Шатун.– Да чего, стоят обнявшись. Куда Гурьян велел везти их?

– Все в их воле. Может, разойдутся, и все.

– Да что ты, разойдутся!

– Тогда поедем на заимку, в нашей избе будут жить.

– А мы?

– Гурьян сказал, что и в шалаше проживем. Сначала посердился и отошел. А я боялся... Ну что ж, пора. Сколько же можно...

Они взяли коней под уздцы и вышли на поляну. Юрша и Таисия, взявшись за руки, пошли им навстречу. Их лица светились счастьем, и Настя поняла, что их сейчас нет здесь, на земле, они витают где-то далеко, может, в облаках.

А вскоре Юрша завел с атаманом разговор о венчании, так как он и Таисия друг без друга жить не могут. Гурьян покачал головой:

– Князь Юрий Васильич, в этих местах тебе с попами встречаться нельзя, да и боярышне тоже. Давай сделаем так: мы с тобой окончим осмотр ватажек. Опосля выберем место поспокойнее и подальше, там поселишься и обвенчаешься по всем правилам.

На том и порешили...

Часть шестая. ПОСЛЕДНИЙ БОЙ ЮРШИ

1

Минуло пять лет, наступил 1559 год. Много воды за те годы утекло, многое изменилось на Руси святой. Покорены Казань и Астрахань, притих в Крыму хан Девлет-Гирей после неудачных походов. С тревогой он присматривался к действиям московских и казачьих полков в низовьях Дона и Днепра.

Теперь царь Иван обратил свой взор на северо-запад, где лежала обширная Ливония, захваченная немецкими рыцарями. Так называемый Ливонский орден, отрезав Финский залив от внешнего мира, перекрыл Руси торговые пути. Стремление Ивана выйти на побережье Балтики охотно поддерживали купцы и часть дворянства. В то же время боярство и церковь считали Крым и Турцию главными врагами. Несмотря на отсутствие единства, Иван IV год назад напал на Ливонию. Русские успешно продвигались на запад, беря приступом крепость за крепостью, опустошая земли ордена.

Первые успехи кружили голову, никто тогда не предполагал, что война затянется на четверть века, что здесь, на просторах Ливонии, завяжется тугой, кровавый узел противоречий Руси, Польши, Литвы, Швеции, Дании и даже Англии...

...Пока московские власти были по горло заняты войной, спокойнее жилось Кудеярову братству. Тут тоже много нового произошло. Теперь Юрша стал не только Кудеяром, но и главным атаманом. Для такого превращения имелись свои причины. Прежде всего он убедился, что пути в монастырь ему заказаны. Предательство настоятеля и вынужденный побег из Алексиной пустыни потрясли Юршу. Гурьян, успокаивая его, сказал тогда:

– Юрий-свет, во всех сказках оказывается, что монахи корыстолюбивы. Так стоит ли близко к сердцу принимать случившееся?

Юрша ответил запальчиво:

– В твоих сказках, атаман, поклеп на святую церковь! Не все, слава богу, иосифляне, много нестяжателей...

– Хрен редьки не... – начал Неждан пословицу и осекся, встретив сердитый взгляд Юрши. А тот, обращаясь к Гурьяну, продолжал:

– Иосифляне – стяжатели! Они тянут церковь в геенну огненную. Но они сгорят в аду вместе с игуменом своим Иосифом! Преподобный Вассиан учил: стяжательство в монашеском звании – непотребство великое. Ибо Господь наш Иисус многомилостивый с позором изгнал торгашей из храма. Инок по обету отказался от всего мирского. Зачем ему злато? Он обязан посильным трудом добывать себе пропитание. Так оно должно быть, так и будет! А мне просто не повезло, игумен пустыни оказался великим грешником.

Присутствующий при этом разговоре Демьян вставил свое слово:

– Спорить незачем. Такое и проверить можно.

– Истину говоришь, Демьян. Вот найду тихую обитель...

Однако самому Юрше проверить не удалось. С весны Гурьян повез его по ватажкам, потом повстречалась Таисия...

Демьян же запомнил этот разговор, и вместе с Нежданом они избрали для опыта Солотчинский монастырь, одиноко стоящий в дремучем бору на берегу Оки. Когда-то монастырь получал богатые вклады от рязанских князей, чтоб монахи замаливали их немалые грехи. Потом минула пора расцвета, и он мог похвастаться только тишиной и уединением.

Кающимся вором отправился в монастырь Неждан. Артист по натуре, он изобразил перед тамошним настоятелем такое смирение, что сам испугался: а вдруг тот поверит и сделает его монахом, не сообщив о его прегрешениях владыке рязанскому!

Демьян обложил монастырь своими людьми. Ждать пришлось меньше, чем около Алексиной пустыни. В первую же седмицу схватили двух гонцов с письмами. Дальше все повторилось, как в пустыни. Отдав сокровища, отцы монастырские поклялись хранить молчание. Но повсюду распространили слух, что Кудеяр грабит святые места. Разумеется, умалчивали, какие обстоятельства тому сопутствовали.

Проделка Неждана и Демьяна не на шутку рассердила Юршу, он потребовал примерно наказать виновных. Гурьян насилу уговорил его сменить гнев на милость, а со своей стороны на будущее обещал за подобные греховные дела лишать атаманского звания. Как бы там ни было, но о монастыре Юрий Васильевич больше не помышлял.

Следующая причина, подтолкнувшая Юршу на атаманство, была трагическая. В то время он жил с женой на Козловом поле, Гурьян же с товарищами разъезжал по ватажкам. Тут стало известно, что на реке Сейме, рядом с литовской границей, на одной заимке передрались две ватажки, поссорились из-за репы, которую не поделили.

Наводить суд и расправу поехал сам Гурьян с Цыганом, с ними человек десять охраны. Демьян, осторожности ради, приказал Шатуну проводить атаманов и взять с собой десятка три лихих ребят на тот случай, если придется применить силу. Однако Шатун отстал от атаманов почти на день пути. Когда он подъехал к скандальной заимке, то повстречался с полузамерзшим ватажником, рассказ которого не походил на правду. Утром, говорил он, на заимку приехал Гурьян со товарищи. Для того чтобы выяснить, кто виноват в сваре, собрал атаманов и старшин в землянку. Вдруг налетели литовские рейтары, видать, навел их предатель. Резня была страшная. Те землянки, из которых люди не выходили, рейтары обложили сушняком и подожгли. Полузадохнувшихся брали голыми руками. Кто-то указал атаманов, их тут же повесили. Оставшихся в живых раздели и связанными бросили на снег. После этого большинство рейтар уехало, но с десятка два решили переночевать на заимке и сейчас пьянствуют в уцелевших землянках.

Шатун сам пошел в разведку. Вернувшись, разделил ватажников на группы, приказал срубить несколько бревен, заготовить сушняку. Дальше кудеяровцы совершили то же самое, что сделали рейтары три часа назад: бревнами приперли двери землянок и запалили сушняк. Выскакивающих рейтаров вешали в те петли, из которых только что вынули своих атаманов.

Гибель Гурьяна опечалила и напугала Юршу. Только теперь он осознал, что за ним был как за каменной стеной. Тот все знал, все помнил, всегда здраво рассуждал. Теперь стена рухнула, на Юршу с разных сторон нахлынули заботы, о существовании которых он и не подозревал. Вот привели избитого ватажника – он хотел умыкнуть девушку. Следом пришел казачий атаман – ватажники воруют сено у казаков. Не успел он успокоить его, заявился Шатун, высыпал на стол горку золотых и серебряных монет, изъятых у рейтаров, спросил, куда их девать. А тут еще явились сразу четыре атамана и заявили, что каждый из них готов стать главным.

Оказавшись в таком положении, Юрша немного растерялся. Но дед Сургун и Демьян настаивали, чтобы он взял всю власть в свои руки. Таисия также не осталась в стороне, она не раз спрашивала: «Почему Гурьян мог быть головой, а ты не можешь? Он сильней тебя, да?»

Вскоре Юрша собрал всех атаманов. Они оставили его Кудеяром и главным атаманом. Тогда он назвал своих помощников: правой рукой своей Демьяна, все хозяйственные заботы отдал Шатуну, воинское обучение поручил своему лучшему ученику Ефиму Хлысту. Глазами и ушами братства остался Неждан.

Получив от сходки атаманов право на власть, Юрша решил открыто высказать свое главное желание.

– Господари атаманы! Главный атаман Гурьян – да будет ему земля пухом! – с вашего согласия готовился к большому походу. Он требовал, чтобы в ватагах растили воев, хорошо знающих свое дело. А атаманы обязаны были искать наставников своему воинству из опальных дворян или даже из наемников литовских. А что мы сейчас имеем? Вы лучше меня знаете, что это требование выполнено только в трех дикопольских ватагах, а остальные забыли об этом и даже растеряли тех, которых мы тут готовили. Оказывается, по весне большинство ватаг распадается на ватажки, кои расползаются по лесам и, татям подобно, хватают, что плохо лежит, у всех подряд. У иных атаманов на лето все разбегаются, даже землю обрабатывать некому, хотя мы согласились, что ватаги должны сами себя кормить. Господари! Так мы не выйдем в большой поход. Напомню тому, у кого память короткая: мы пошли брать без подготовки Лебедянь – малый городок и оставили там каждого десятого. Пяток городков на нашем большом пути мы, может, и осилим, а на приступ шестого идти не с кем будет! По дороге к Москве сотни городков таких и гораздо побольше есть. Вам известно – силы у нас немалые, постараемся, тьму запросто наскребем. Но вместе с силой нам нужно и умение. Вот что я, господари, предлагаю. Большой поход пока отложить. Год-два готовить настоящих воев. Весной, как только зашевелятся крымчаки, мы собираемся, выходим к ним навстречу, становимся по обеим сторонам Муравского тракта и начнем очесывать орду, рвущуюся к Московии. Для нас это прямая выгода: и злато-серебро в обозе, и скот разный, и боевой опыт, а если с умом нападать, можно без потерь обойтись. Этому мы учиться станем. Думаю, и бояре и государь оценят такую службу особенно теперь, когда главные полки повернуты на Ливонию. После Казани три сотни ватажников осели на Волге, гостили мы у них, неплохо живут, ребятишек полно. Верю, после битвы с крымчаками каждый желающий может остаться здесь и осесть поселениями на реках Рясах и Воронежах. Будет воронежское казачество!

После слова главного атамана шума было много. Кричали разное. Мол, князь тащит братство в казаки, сажает на землю, а потом государевы вои нас голыми руками возьмут. Другие, наоборот, видели в казачестве свое будущее. Многие хотели, чтобы у них по дворам ребятишки бегали.

Но тут вышел в круг атаман из молодых, поклонился и открыто высказал недоверие:

– Братцы! Мы – вольные люди. А вот князь нашу вольность закабалить хочет. Себе он княжество хлопочет, а нас – в холопы!

Это высказывание Юрша воспринял как и многие другие: те речи не от большого ума. Но его насторожило другое – наступившая тишина. Значит, сказанное нашло отклик, такие мысли возникали у большинства. Юрша встал:

– Господари! Кроме кудеяровцев, вольными людьми себя называют и казаки и разбойники. Воля ни у кого не отнимается. Каждый волен остаться у Кудеяра, а если грехов не накопил – податься в казаки, а кому по нраву – в разбойники. Но вот насчет княжества ты, Седой, неразумно молвил. С каждого из вас при малой заслуге любой воевода именем государя может опалу снять. А мне прощения не будет. Если меня минует смерть, то лесная землянка – единственное мое княжество. И всякий, кто останется в казаках, должен сторониться меня, а мне на такое отношение обижаться нельзя. Я – изгой на всю жизнь.

После таких слов как-то присмирели атаманы. Еще немного посовещались и порешили: воев учить надо, воевать татар идти всем, оседать же по желанию и лучше тем, у кого грехов поменьше, а остальным погодить.

Потом пили меды и бражки, пели вольные песни.

А вскоре после большого сбора князю довелось узнать, что дед Сургун, скромный пасечник, тайно ведает денежными делами братства, о чем знали только Гурьян да Цыган. Юрша оставил его хранителем кудеяровских богатств. А богатства те были немалые. Примерно через неделю, как атаманы разъехались, Сургун сказал:

– Князь, в братстве трое должны знать тайну Кудеяровых кладов, а я остался один. Ты теперь Кудеяр-атаман, значит, должен все знать. Да еще тот, кого назвал своим первым товарищем.

Пригласили Демьяна, и Сургун принялся рассказывать приметы тех мест, где спрятаны семь кладов Кудеяра. От перечисления закопанных сокровищ у Юрши дух захватило: сколько же за них загублено человеческих душ?! Демьян, наоборот, нисколько не удивился, он кое-что знал об этих схоронах. Выслушав Сургуна, поинтересовался:

– А где утварь золотая, что у татар отбили?

– Плохо слушал, Демьян. Я сказал: на Козловом поле около синего валуна утвари разной на три пуда. Там и татарское золото. А теперь и у меня скопилось злата и серебра три кубышки. Будем восьмой клад класть или обождем?Решили новый клад зарыть рядом с могилой Гурьяна. Потом каждый из них произнес страшную клятву – поодиночке никогда не приближаться к заветным местам, никому не говорить о них даже под пыткой. Кладами можно пользоваться только при крайней нужде, когда потребуется спасать жизнь кудеяровцам.

2

Итак, шел 1559 год. Как уже говорилось, Юрша с Таисией жил на Козловом поле, хотя всему атаманству было известно, что постоянное место жительства Кудеяра в Тихом Куте. Поэтому Юрша часто наезжал туда. На этот раз он приехал с женой на поминки – исполнился третий год со дня мученической гибели Гурьяна.

Их встретил Сургун и проводил в только что построенную пятистенную белую избу – дворец Кудеяра. Здесь уже жили ранее приехавшие Шатун с Настей. Воспользовавшись тем, что Таисия осталась в первой избе, Сургун принялся говорить:

– Понимаешь, князь, плохи у нас дела, совсем мало идет вкладов. – Он начал перечислять, какая ватажка сколько принесла денег и ценностей, а какие вообще глаз не кажут. Юрша слушал не перебивая. Его коробили денежные дела. Он понимал, что пополнения общей казны добываются грабежом и разбоем, реже за счет торговли, и ничего поделать с собой не мог. Сейчас он спросил Сургуна:

– А может, хорошо, что мало поступает? Значит, меньше грабежей.

– Хорошо б, коли так. А то грабежей не убывает, а денежки утаивают малые атаманы. Проверить не мешало бы в двух-трех ватажках. Виновных примерно наказать, чтоб другим неповадно было.

– Ладно. Пусть Шатун со своими ребятами проверит.

– Шатуну скажу. Ты б еще приказал Неждану...

– Своему зятю не веришь?

– Почему, верю. Однако Неждана труднее вокруг пальца обвести. Да он сейчас без дела тут мается.

– Согласен.

– И еще, Юрий Васильевич. Отец Рафаил с тобой поговорить хочет.

– Ну что ж, завтра после поминовения поговорим.

На следующий день поминали раба Божьего Гурьяна по всем правилам. Отец Рафаил служил панихиду, стол был поставлен для всех желающих, хмельного меда было сколько душе угодно. Помянуть пришли и из казачьего поселения голова и многие казаки. За это время казаки отделились от ватажников, построили себе станицу Стаево на правом берегу Лесного Воронежа, а Тихий Кут остался у кудеяровцев. Но дружбу по-прежнему вели, хотя по временам и ссорились.

На поминках толпилось множество народа, и, чтобы поговорить с глазу на глаз, Юрша пошел проводить отца Рафаила к часовенке. Дорогой похвалил его, что на этот раз молитвы читал и службу правил без зазорных ошибок.

– О тебе, князь, Богу молюсь. Ты меня заставил святые каноны уважать. Теперь и читать научился. Вечным твоим должником остаюсь и хотел бы вот что спросить: знахарь Лука может на тебя какую злобу иметь?

– Да вроде нет, отец Рафаил. С его помощью я на ноги встал, лечил меня.

– Ты-то, может, и благодарен ему, а он тебе?.. До меня дошло, будто интересуется он, где бываешь ты, какова охрана. На эту зиму с далекой заимки сюда, к казакам в Стаево, перебрался, бражничает с ними. А знаешь, зачем тут? Твою жену посмотреть хочет.

– Что тут особого? Многим любопытно на жену Кудеяра поглядеть.

– Любопытство любопытству рознь. Недоброе у него на уме, поверь моему слову. У меня тут была зазноба его...

– Спаси Бог тебя, отче. А все ж, предупреждая меня, ты, видать, тайну исповеди нарушаешь?

– О Господи! – Отец Рафаил перекрестился. – Кто из нас не виновен перед Ним?! А я хотел сделать как лучше...

Чтобы сгладить резкость, Юрша поблагодарил священника за предупреждение и перевел разговор на нужды церкви.

На обратном пути он думал о словах отца Рафаила. Это не первое напоминание о бывшем царевом палаче. Неждан, вернувшись недавно из Москвы, привез известие, что кто-то из окружения Кудеяра связан с Разбойным приказом. Он утверждал, что то Мокруша старается снять с себя царскую опалу. Юрша не очень этому поверил. И вот еще один разговор...

Следующие несколько дней Юрша с утра до вечера находился в поле с Хлыстом и его учениками. И еще раз убедился, что из многообразия атаманских забот воинская учеба приносит ему какое-то удовлетворение. Он видел, как постоянные упражнения делают ватажников ловкими, сильными и умелыми бойцами, готовыми к взаимной выручке в беде....

В этот вечер на ужин была зайчатина. Таисия сказала, что зайцев принес Лука и отдал их сторожу.

– Так оброс волосами, – продолжала она, – что не признала его, Настя подсказала. А он мимо прошел, шапку снял, поклонился. Тоже, кажется, не узнал... Неужели я так постарела и подурнела?

– Ничего ты не подурнела, а наоборот, – успокоил ее Юрша. – Ты бы спросила, почему он тебя не признал?

– Нужен-то он мне, буду с ним разговаривать! Он все сторожу помогал дрова колоть. В избу не вошел. Деду сказал, что завтра опять придет, князя, мол, ему повидать надо.

Юрша встал рано, вышел на кухню умыться. Фокей подал воды и, кивнув на дверь, пропел:– Л-луката-ам.

– Зови.

Мокруша вошел, снял лохматую шапку, истово перекрестился и, низко поклонившись, произнес здравицу князю, княгине и домочадцам. Юрша ответил сдержанно; заметил, что Мокруша, осмотрев кухню, слегка усмехнулся, потому пояснил:

– Не обессудь, что принимаю тебя на кухне. Час ранний, в светелках еще спят.

– Не к тому я... Смотрю, без доглядчиков боишься со мной разговаривать.

– Почему бы мне бояться тебя? Фокей, сходи за дровами. Ну, вот мы и одни. Садись.

– Благодарствую, постою. Дозволь спросить, Юрий Васильич, почему не веришь мне?

– Ты о чем, Лука? В чем увидел мое недоверие?

– Во многом. Зачем доглядчиков за мной ставишь? И тут, и там – на заимке? К тому же дураков набитых. Руки чешутся придушить их. В чем моя вина, скажи? Я ль тебя не жалел?

– Спору нет, жалел. Всю жизнь помнить буду. А про доглядчиков впервые слышу. Обещаю, снимут... Ты знаешь, Лука, врать я не умею. И тебе прямо скажу: поклеп на тебя, будто ты против меня злое дело готовишь...

– Откуда поклеп? – оживился Мокруша.

– Большой поклеп, из Москвы. Я не поверил... потому ты и дышишь еще. Сам понимаешь, тюрем у нас нет... Конец един у тех, кто потерял доверие. Вот так-то... Может, нуждаешься в чем? Могу помочь...

– Спаси Бог тебя за доброе слово. Ничего мне не надо. Знахарю да охотой промышляю, так что пока все есть. Пойду, пожалуй.

– Погоди. Я тебе многим обязан, так позволь подарить вот этот перстенек яхонтовый. Не бойся, не ворованный. Купил я его во Владимире у заморского гостя.

– Благодарствую, князь. За всю жизнь никто не одаривал меня, проклинали больше... Перстень возьму, хоть и не достоин я такого подарка.

Кланяясь и благодаря, Мокруша ушел, сказав на прощание, что уезжает к себе на заимку.

Юрша, хотя и сделал Луке дорогой подарок, все ж не освободился от подозрения, что у того совесть не чиста. Заметил: что-то вроде смущения охватило Мокрушу, когда он принимал подарок. И вздрогнул слегка, услыхав о доносе из Москвы. Поразмыслив, Юрша успокоил себя – все это ему померещилось.

Позднее, недели две спустя сообщили, что знахарь Лука ушел из станицы Стаево, а к себе на заимку не вернулся. Юрша подумал, уж не пристукнул ли его кто по старой или новой злобе, и не забыл помянуть в молитве.

3

Таисии нравилась жизнь в лесном поселении. Первое время Юрша спрашивал себя и ее: почему? Боярышня, с детства окруженная няньками да девками, теперь жила как обычная деревенская баба. Впрочем, не совсем обычная, около нее всегда были Маланья, вроде кухарки, и Настенька – подруга и помощница. Эти женщины могли бы выполнять за нее всю работу по дому, но она сама охотно бралась за всякие хозяйственные дела. Особо ей удавалась заготовка продуктов впрок – квасить, солить, коптить. Ей это знакомо было еще в тонинском дворце.

Конечно, среди лесов скучно. Люди кругом одни и те же. Зимой вьюга в избу рвется. Лес шумит над головой. Волки воют! Действительно, в боярских хоромах спокойнее, но ведь скуки и там в достатке! А здесь муж, любимый. Юрша души в ней не чает, всякое желание угадывает. Не раз намекал, что кроме Маланьи еще двух-трех баб может в помощь ей дать, но она отказалась. Вечерами садилась за пяльцы. Пояс для Юрши расшила да сумы переметные.

А он другой раз обнимет ее и загрустит – хотел он ей терем построить, да нельзя на одном месте долго жить, приходится остерегаться доглядчиков и шишей царских. И во всем этом он виноват перед Таисией – не может ей подарить спокойного да надежного очага семейного. А она примется уверять – ни в чем он не виноват, сама знала, какая жизнь у него, сама к нему пришла и готова терпеть худшее.

Успокаивает Таисия мужа любимого, а у самой на сердце две тайные горести. Первая – нет детей. Она в горе, а Юрша говорит: не плакать, радоваться надо. Их дети могут большие муки принять за грехи родителей. Или вот, как у Настеньки, – уже двое родились, но до годика не доживают, то простуда, то другие болести ломают дитяти. Конечно, правду истинную говорил он, а все равно – тоска.

И вторая горесть не легче первой. Как задумается в ночь бурную, когда Юрия рядом нет, плакать хочется. Ведь меч постоянно висит над ним, в любой момент сорваться может! О себе-то она и не помышляет... Вскочит с постели, упадет на колени и в горьких слезах умоляет Богородицу простить ей грехи великие, услыхать ее молитвы искренние, уберечь, охранить ненаглядного!

После молитвы, успокоившись слегка, заберется в постель, свернется калачиком и считает, сколько раз петухи пропели. А если и Шатун в отъезде, убежит на половину к Настеньке и прошепчется с ней до утра. А вернется Юрша, страхов как не бывало.

Дел хватает, особенно летом – полевые работы, сенокос, жатва, заготовки разные. Иной раз на пасеку к деду Сургуну отправляется. Грибов, ягод там видимо-невидимо. Только суши, запасай на зиму.

Да и зимой забот не меньше – ткать, шить, вязать, вышивать и многое другое. Но к ним не очень-то тянулась Таисия, ее больше прельщали дела и забавы мужичьи. В лес выезжала на коне, чаще на лыжах. А вот на снегоступах ходить так и не научилась – цепляются они друг за друга. Главная охота – на зайцев или кабанов. Таисия стреляла не хуже Юрши. Изредка и на медведя ходила. Охотники с топорами да с рогатинами, она же стрелу наготове держит. Однако на такой опасной потехе Юрша всегда около Таисии с пикой и саблей. Она парнем одета, в глазах охотничий задор – у иного мужика такого не увидишь.

И еще одно нравилось Таисии – присутствовать на совещаниях товарищей Кудеяра, особенно когда кто-либо возвращался из дальних поездок и рассказывал о жизни в Москве, о делах ватажных.

На этот раз в Тихом Куте во «дворце» – пятистенке Кудеяра собрались Юрша и его помощники: Шатун, Хлыст, Неждан, два местных атамана. В углу на лавочке примостились Таисия с Настей, Сургун всю компанию угощал хмельным медом.

Демьян пришел в сопровождении ватажников, которые внесли четыре кожаных вьючных укладки. Он положил на стол деревянный резной ларец. Распахнули укладки... Чего там только не было! Штуки камки, парчи златотканой, одежда разная богатая нерусского покроя, сабли и ножи, каменьями усыпанные, золотая и серебряная утварь домашнего и церковного обихода... А когда Демьян раскрыл и перевернул ларец, на столе выросла горка серебряных талеров, золотых дукатов и старинных цехинов. Выложил он и бархатный мешочек с радугой драгоценных камней. Раздались восхищенные возгласы; даже Сургун, много повидавший на своем веку, крякнул и протянул: «Да-а-а!» Юрша резко встал и отошел от стола. Демьян спросил:

– Ты чего?

– Да, вот никогда бы не поверил, что ты способен на такое грабительство!

– Это смотря у кого взять, или, по-твоему, ограбить. Садись, поведаю, как достались эти богатства. Да будет тебе известно, что был я у знакомца в Торжке-граде. Он сказывал, что в прошлое лето наши воеводы здорово поломали рога рыцарям Ливонского ордена, верст на двести от Пскова отогнали. Победители города, замки орденские обирали, добро в Московию везли. Захотелось мне поглядеть, чем богата Ливония. Поехал я в ближнюю ватажку, отобрал полусотню отчаянных ребят, присмотрел хороший обоз недалеко от Твери и... Охрана при обозе хоть и большая была, но быстро разбежалась. Мы ж пленных, а их сотни полторы было, расковали и оружие им дали. А потом мы забрали что получше и в лес...

– Ты что, всю шатию сюда привел?! – изумился Неждан.

– Далековато, а то бы привел. Дельные ребята среди них были. Я их обул, одел, атамана им оставил, десятников. Добрая ватажка получилась, пустил ее по дорогам рыбку ловить. Вот и весь грабеж мой, Юрий Васильевич. А это добро, думаю, не помешает нам.

Юрша примирительно обнял за плечи Демьяна:

– Прости, друже, погорячился.

– Погоди, Юрий Васильевич. Есть еще поминок у меня. Когда я возвращался и ночевал на Дону, тамошний атаман привел ко мне человека, который назвался литовским князем и требовал свидания с Кудеяром. Атаман спрашивал, повесить или утопить пленника, а я его живьем привез к тебе...

Встреча состоялась в землянке Демьяна. Непрошеный гость назвался князем из рода Рогволодовичей, прислан будто бы от великого князя литовского, Сигизмунда-Августа, имеет слово к атаману Кудеяру. Князю было за сорок, одет в свитку, вроде купца, но волосы на голове для русских непривычной длины, по плечи. Усы – стрелками, а бороду, видать, раньше стриг, теперь же месяца три как отпустил. За стол, кроме Юрши, сели Демьян и Неждан. Сургун наполнил кубки. Юрша сказал, что он Кудеяр, и предложил Рогволодовичу сказать его слово. Литовец развел руками:

– Не могу, достопочтенный князь, приказано тебе одному.

Пришлось ему разъяснить:

– Как видишь, князь Рогволодович, Кудеяр – не один человек. И живет он много лет, а будет жить еще дольше. Пока меня зовут Кудеяром, а случится со мною что, кто-нибудь из них Кудеяром станет. Говори, мы слушаем.

Посмотрел Рогволодович на сидящих за столом, повел бровями:

– Будь по-вашему, панове. Однако ж великий князь литовский слово посылал князю Юрию Васильевичу. Нам известно, что у великой княгини Соломонии двадцать второго цветеня в лето семь тысяч тридцать четвертое родился сын и нарекли его Георгием...

Нужно отдать должное князю Рогволодовичу – память у него была великолепная. Как по-писаному, изложил он жизнь Юрши, о его неудавшемся монашестве, о пытке и спасении... Не упуская подробностей, рассказал, чем занимался спасенный в братстве и как стал большим атаманом.

Когда по второму кубку мед пили, Неждан в сердцах спросил:

– Сколько же вы шишей на Руси содержите? И сколько нашего брата пытали, чтобы все вызнать? А?!

Литовец допил свой кубок, отодвинул его и ответил:

– Наши земли рядом лежат, и не было у нас большой дружбы, так что, уважаемый, мы обязаны знать, что к чему. Теперь, князь Юрий Васильевич, ты поверишь, что мы зорко следим за тобой. А зачем?.. Так вот, сейчас скажу самое главное. Ты прячешься по лесам, у тебя есть сила – изгои, ты умеешь управлять ими. Но великий князь Иван долго не потерпит, чтоб где-то близко ходил его старший брат, он выловит вас всех, а тебя, Юрий Васильевич, прежде других. Путь един остается: выходить из лесов и требовать престол, время наступает. Войско Ивана в Ливонии, грядущей весной он окажется на побережье Балтийского моря, и вот тогда начнется большая война: шведы, поляки и мы не потерпим русских у моря. Его ждет полный разгром и конец великокняжества, и народ выберет великим князем всея Руси Юрия Васильевича, первенца великого князя Василия.

Рогволодович торжественно закончил свою речь, встал и поклонился. Юрша ответил кивком и обратился к своим товарищам:

– Что скажете, други?

Ответил Демьян:

– Литовский князь обращается к тебе, тебе и отвечать.

– Ладно. Прежде чем ответить, спрошу тебя, князь Рогволодович: почему Ливонский орден бежит от царя Ивана?

– Орден ослабел, рыцари потонули в разврате и забыли заповеди Бога! Крестьян эстов, латышей и литовцев за людей не считают, настроили замков и думают отсидеться за их стенами. А ливонцы готовы помогать русским, только воеводы Ивана не дюже их жалуют, по дурости врагами считают на свою погибель.

– А чего ж вы литвинам раньше не помогли? Ивана ждали?

– Политикен, высокочтимый князь Юрий Васильевич! – старательно выговаривал он слова. – Не все делается, как хочется. Вот летом мы покажем свою силу.

– Увидим. – Юрша усмехнулся. – А помогая нам, тоже соблюдать политикен станете?

– Наш гросс-политикен и есть – помочь тебе стать великим князем московским.

– И что за эту помощь возьмет с нас наш брат Сигизмуид-Август?– Заключим договор о вечной дружбе!