Текст книги "Старший брат царя. Книга 2"

Автор книги: Николай Кондратьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)

За ночь вызвездило. Мороз покрепчал. Поутру Неждан с Дергачом ушли искать приметы нужного им пути. Прошло полдня. Мокруша подкладывал сучки в костер и вполголоса ругался. Потом сердито обратился к насупленному Смертушке:

– Чего ты на меня уставился, тварь безголосая? Вот твои дружки ушли, а обратно не вернутся. Замерзнем тут. Смотри, как мороз накатывает. Иль волки загрызут, слышь, рядом воют. Это днем, а что ночью будет! А у меня и ножа нет. Хоть топор дай.

Смертушка пододвинул к себе топор, другую руку положил на рукоять ножа, зло оскалился и зарычал: «Г-гы!»

Мокруша возмутился:

– Во! Дьявол безмозглый! Меня боишься, а волки сожрут!

Смертушка продолжал рыкать: «Г-гы! Г-гы!» Будто ему в ответ позади шалаша раздалось призывное «Ы-ы» и еще и еще с разных сторон, совсем рядом. Немтырь перестал рычать, на его лице изобразился ужас. Волки, подвывая, окружили шалаш, сидели совсем рядом, в отсветах огня были видны их оскаленные зубы. Мокруша схватил головню и пустил ее в ближайшего волка. Тот отскочил, головня с шипением зарылась в снег, и он подошел еще ближе. Юрша попросил, чтоб и ему дали саблю. Мокруша почти вырвал у Смертушки топор и пошел к санкам, около которых сидели волки. Они немного отступили, сбившись в кучу. Мокруша отвязал две сабли, одну отдал Юрше, вторую оставил себе. Лук со стрелами и колчан отдал Немтырю со словами:

– Бей по тому, что за санками, седой такой. Это вожак.

В это время позади шалаша зашуршали ветки, и в шалаше показалась волчья голова. Юрша сделал выпад, удар достиг цели, волк с завыванием отскочил. Смертушка пустил две стрелы, одна за другой и все мимо. Вожак, видно, не раз слышал свист стрел, он тут же отошел подальше, за ним и вся стая. Мокруша озлился:

– Из тебя стрелок как из хрена тяж. Не трать зря стрелы. На топор, иди за дровами.

Смертушка жалобно завыл.

– Ступай, ступай, да головню возьми... Ой, трус, а еще Смертушкой зовут! Давай топор, на – саблю, сиди тут.

Мокруша выбрал головню побольше и пошел на волков к повалившейся сосне, чтобы нарубить сучьев для костра. Тут среди волков произошло какое-то движение, они поспешно отошли в глубь леса. Мокруша услыхал быстро приближающиеся крики людей и стук колотушек, увидел мелькающие за кустами силуэты. Осторожности ради повалился в снег. Оказалось, большой шум наделали всего двое, это были Неждан и Дергач, с ног до головы занесенные снегом. Им пришлось разгонять не одну стаю волков.

Затушив костер, они повезли санки по своим свежим следам, продолжая шумом пугать серых разбойников. Вскоре перед ними оказалась заснеженная рубленая избушка.

В этой лесной избе, неизвестно кем построенной, Юрша и его спутники жили до весны. Неждан часто отлучался и возвращался с разной снедью. Кончился пост, теперь к столу каждый день была свежая дичь – Дергач хоть и с одним глазом, но мастерски владел луком.

Предсказание Мокруши не сбылось: Пасха пришла, а ноги у Юрши не заживали. Едва он вставал, как нежная кожица на подошвах тут же лопалась и кровоточила. Но он не падал духом, научился ловко ходить на коленях, а Мокруша сшил ему из шкурок мягкие наколенники. Юрша начал упражняться сабельным ударам сперва по сучьям, потом стал учить своих спутников; сам на коленях отбивался, а они нападали на него. Очень способным учеником оказался Мокруша, а самым злым – Смертушка: когда он бился с князем, бывший кат стоял рядом, готовый в любой момент прийти на помощь, так как немтырь быстро приходил в неистовство и рубил со страшным остервенением, свирепо рыкая: «Г-гы! Г-гы!» Однако все обычно кончалось благополучно: Юрша сильным ударом выбивал саблю из рук Смертушки, и тот, растирая кисть руки, отходил, продолжая хрипеть.

Как только появилась трава, Неждан с Дергачом пригнали четырех коней под седлами. Теперь у Юрши появилась новая забота – научиться забираться в седло без посторонней помощи. Скоро он и этот прием осилил: подтягиваясь на веревочных петлях, притороченных к седлу, довольно ловко оказывался на коне.

За неделю до Троицы, в этом году она была 21 мая, Неждан предложил двинуться в путь. На второй день они добрались до Оки. Здесь их ждала лодка. Ночью они переправились на другой берег, а там их встретила ватажка с лошадьми. Незамеченными они прошли недалеко от Михайлова ближнюю засечную черту и накануне Троицы вышли на Рановское болото.

Юрша увидел над обрывом знакомый огромный дуб и задумался, вспоминая события прошлого года, такие близкие и такие далекие. Неждан угадал его мысли:

– Узнал великана? Оттуда мы знакомство повели! Во как бывает, Юрий Васильич! За этот год ты и сотником был, и барином, и в монахи собирался, а стал беглецом. Недаром говорится – за жизнью сказка не угонится!

8

На болотах Юрий Васильевич с любопытством присматривался к жизни кудеяровцев. Здесь многие жили семьями в шалашах и землянках, покрытых толстым слоем торфа. Очаги зажигали и варили пищу по ночам и во время тумана, чтобы дым не привлекал внимания чужих людей. А с жителями соседних деревень общались свободно, ходили в гости друг к другу, умыкали невест и вели обмен – хлеб на рыбу: здесь, на болотах, по ручьям и колдобинам рыбы водилось в изобилии.

Число жителей на болотах постоянно менялось. Одни уходили ватажничать, другие шли за Дон в нагорные деревни на полевые работы, батрачить. Постоянно на охране оставался десяток парней. Как только появился на болоте князь, охрану увеличили до полусотни, хотя кто такой новый жилец, знали всего два-три человека.

Неждан побыл в лагере день-другой и пришел прощаться, сказав, что подается к Гурьяну. Старшим остался Филипп, косоглазый старик, который своими в разные стороны глядящими глазами, казалось, видел все. Главная его забота была знать, что творится вокруг. Он каждый вечер посылал по деревням своих гонцов, чтобы выведать у знакомцев, не появились ли где чужаки. Видать, он знал, кто такой Юрий, и считал своим долгом приходить утром справляться о здоровье и поведывать новости.

Для Юрия болото, как ни странно, оказалось очень полезным. Мокруша раскопал где-то синий торф и начал его прикладывать к обожженным ногам. Сразу почувствовалось облегчение, боль уменьшилась, кожица на ступнях окрепла, и стало возможным каждый день понемногу ходить без посторонней помощи.

Однажды Юрша увидел, как на сухой поляне Филипп обучал новых ватажников боевым приемам. Бестолково объяснял, до хрипоты ругался, а ребята втихомолку посмеивались над стариком. Тогда Юрша вызвался обучить новичков сабельному бою. Те встретили его настороженно – сам колченогий, на коленях ползает, а еще берется учить. Однако его ловкость и простота обучения сразу пришлись им по вкусу.

Смертушка перестал следить за Мокрушей и куда-то исчез. Теперь Лука наравне с другими мужиками ходил в лес за дровами, на Дон ловить рыбу и на охоту. Неждан умел держать язык за зубами – никто не знал, что Лука – бывший царский кат.

Юрий занимался не только с молодыми ватажниками. Скоро вся охранная полусотня стала учиться. Юрша охотно встречал всякого. Кроме сабельного боя, он начал учить стрельбе из лука. Староста Филипп часто приходил наблюдать за их занятиями. Как-то он отозвал Юршу в сторону и тихонько спросил:

– Юрий Васильевич, правда, что ты князь?

– А ты сомневаешься?

– Угадал! Ей-богу, сомневаюсь! Тут к нам боярин приезжал. Вот форсу было! На козе не подъедешь. А ты простой.

– А разве простым быть плохо?

– Не, неплохо. Да князю не подходит. Не ругаешь никого. Нужно, чтоб боялись тебя.

– А зачем бояться, деда Филипп? Они понимают, что я им добра хочу, и слушаются меня. В бою же это – главное.

– Может, и так... Одначе все ж...

Так Юрий и не рассеял Филипповы сомнения, а, наоборот, укрепил их. Однако вскоре ему пришлось всерьез защищать свою честь.

Однажды перед вечером на болото приехала ватага человек в двенадцать, и началась шумная гульба. Поили хмельной брагой и зеленым вином всех подряд. Вопреки запрету, жгли костры. Староста Филипп сперва пытался урезонить ватажников, но потом и его напоили допьяна. А утром, еще до света, поднялась тревога: от костра загорелся шалаш, потом торф вокруг. Еще не протрезвившиеся гуляки, мешая друг другу, принялись таскать воду и долго не могли потушить разбегающийся подземный огонь. В результате на месте шалаша образовалась влажная яма.

По такому случаю ватажники опять начали пирушку. Затем молодцы, обученные Юрием, начали хвастаться своим умением. Гульба окончилась всеобщей потасовкой. А вскоре пьяные выкрики начали приближаться к шалашу. Мокруша вышел и быстро вернулся:

– Юрий Васильевич, ватага идет сюда. Может, припугнуть?

– Чем ты их пугнешь? Спокойно! Лечи мои ноги.

Возле шалаша шум затих. Распахнулась шкура, прикрывающая вход, и показалась красная, опухшая физиономия. Пряди русых вьющихся волос прилипли к потному лбу. Насмешливыми глазами окинув шалаш, он спросил пропитым голосом:

– Это ты учитель колченогий? А почему ты к Кудеяру подался? – Не дождавшись ответа, продолжал: – Нас, вольных людей, пришел учить? Да? И меня станешь?

Юрша приподнялся и оказался на коленях:

– Ну, чего же стоишь? Раз пришел, садись... Меня Юрием звать, а тебя?

– Атаманом кличут. Так спрашиваю: меня тоже учить собираешься? Иль я тебя учить буду? – Атаман сел. В шалаш вошел староста.

Юрша ответил:

– Я никого насильно не учу, Атаман.– А я тебя хочу поучить, Колченогий.

– Чему ж ты меня учить собираешься?

– Хочу показать тебе, что жила у тебя тонка против меня. Хоть на саблях, хоть на кулаках.

Из-за широкой спины Атамана выглянул староста:

– Атаманушка, родненький! Пойдем отсюда. У Юрия ноги болят, ему нельзя.

– Отойди старик. Пусть он сам скажет, что боится со мной до болятки биться.

– Нет, Атаман, я тебе скажу другое. На кулаках я биться не умею. На саблях – готов хоть сейчас.

– Идет, – обрадовался Атаман. – На саблях и до первой руды.

– Нет. Кровь пустить просто, царапнешь, вот и кровь. Давай до пощады. Прижмешь меня, коль не запрошу пощады, убей. Так и с тобой. Понял?

Атаман выругался:

– ...Выходи!

Атаман вышел, Мокруша сердито зашептал:

– Что с тобой, Юрий Васильич?! Отступись. С больными ногами супротив такого буйвола!

– Обувай. Помягче шкурку подложи. Отступать нельзя, сам понимаешь, опозоришься навсегда. Тут в почете только сила и ловкость... Здоров он, это верно, но дни подряд пьет, и сейчас вино храбрит его. Он быстро выдохнется. А ты, ежели молитвы помнишь, молись преподобному Георгию Победоносцу, покровителю моему.

– Так ведь у него под рубахой кольчуга, а у тебя нет.

– Ничего. Пошли, захвати две сабли и куяк.

Юрий вышел из шалаша как на ходулях, неловко переставляя ноги. На лугу образовались уже два полукруга: с одной стороны новые ватажники, с другой – его ученики. Все при саблях, как перед боем. Атаман похаживал перед своими, помахивал саблей, срубая ветки, ругая на чем свет стоит всяких там гордецов.

Юрша встал против него:

– Атаман, у тебя под рубахой кольчуга, а у меня нет, смотри. Как желаешь, мне куяк одевать или ты кольчугу снимешь?

– Одевай, так тебя перетак!

Застегивая кожаный жилет с нашитыми металлическими бляшками, Мокруша шепнул:

– Скажи ему, чтоб не лаялся. Позор!

– Пусть. На лай тоже сила уходит. – Обратился к Атаману: – Мне трудно стоять, ноги болят. Дозволь две сабли взять, чтоб опереться другой раз.

– Вешай хоть третью себе... Надоело ждать, давай!

Мокруша подал две сабли, Юрша громко объявил:

– Ребята, знайте: бьемся – кто первый пощады запросит. Давай!

Атаман налетел медведем. Свистнула сабля. Такого сильного удара вряд ли кто-нибудь выдержал бы, но Юрша увернулся, почувствовав страшую боль в ногах. Но потом забыл про больные ноги. Атаман налетел вновь, еще и еще. Юрий увертывался, убегал. Противник свирепо ревел, всячески поносил его, обещал отрезать уши. Он быстро слабел. Этим и воспользовался Юрша. Отведя очередной удар, он не отбежал, как обычно, а, приблизившись почти вплотную, сделал выпад и уколол в правую руку Атамана, как раз там, где кончался короткий рукав кольчуги.

Впервые за весь бой Юрша громко крикнул:

– Беги! Убью!

И Атаман побежал, а Юрий, преследуя его что было сил, дважды стеганул саблей плашмя по широкой спине, зная по опыту, что кольчужные кольца порвут кожу не в одном месте. Все ж таки Атаман бегал лучше Юрши, отбежав, заорал:

– Брось одну саблю! Ребята, пусть бросит! – Все увидели у Атамана на правом рукаве и на спине расплывающиеся алые пятна. Юрша бросил саблю.

Атаман рявкнул:

– Пить!

– Врешь! Пить не дам! – И сам бросился на него. Стычка произошла на окраине поляны. Атаман, не выдержав натиска, побежал. Юрша не погнался за ним, а насмешливо крикнул:

– Кто ж из нас заяц?! Вернись! Жду!

Тот, пряча глаза от ватажников, вернулся. Теперь он напал молча. Его удары были все еще очень сильными, Юрша начал вновь увертываться, но на этот раз неудачно, кругом были кочки и кусты, ноги слушались плохо. Дважды подряд сабля Атамана задела его но ноге и по плечу. Увидев кровь, тот воодушевился и, рявкнув, накинулся на Юршу. Еще раз увернувшись, Юрша последние силы вложил в удар по сабле близ эфеса и выбил ее из рук атамана. Обезоруженный противник отбежал. У Юрши не было сил преследовать его, да и опасно – обозленные ватажники могли вступиться за Атамана. Но произошло другое: он не только победил Атамана, но и ватажников. Только некоторые из них направились к вожаку, готовые вступиться за него, большинство из них стояло в нерешительности. Атаман понял, что проиграл.

К Юрше подошли Мокруша, Филипп и другие жители болота, поздравили его. Но ему было не до поздравлений, он уже не мог стоять, в его кожаных чулках захлюпала кровь.

Побежденный сам ушел с поля боя, победителя унесли на руках.

Без малого три седмицы Мокруша лечил его ноги медвежьим салом и специально приготовленными примочками, прикладывал разные травы, синий торф и болотную грязь.

Вскоре появился Неждан. Узнав о поединке, он тут же изгнал из лагеря Атамана... Только много времени спустя Юрша встретится со своим неожиданным противником... Когда же начал выходить из шалаша, несказанно подивился тому, что встретившиеся мужики снимали шапки перед ним, а бабы низко кланялись.

Неждан привез два известия. Первое: Юрий должен уходить дальше в глубь Дикого Доля, на реку Воронеж. Однако с выполнением этого распоряжения пришлось повременить, пока не заживут ноги. Второе: Гурьян созывал сбор всех малых и больших атаманов-кудеяровцев на Ильин день, 20 июля. Там должен быть и Юрий.

Стараниями Мокруши к Ильину дню Юрша стал на ноги и приехал на Воронеж-реку.

9

Река Воронеж начинается там, где сливаются две полноводные реки – Лесной Воронеж и Польной. Здесь самый тихий угол на украйне Дикого Поля: далеко от Муравского тракта и от других дорог, по которым искони шли на Русь татарские полчища. Так и называлось это урочище Тихим Кутом. Да и сами названия рек говорили, что места те – вороньи нежи. Действительно, там было в изобилии пищи для всего живого.

С незапамятных времен бежали в эти места отчаянные головы, осмелившиеся пойти наперекор тиунам и приказчикам. Тут, в верховьях Воронежа, селились они, воровали жен у соседей или отбивали полонянок у татар, обзаводились семьями и хозяйством. Называли себя свободными людьми, а иной раз и казаками. Умели одинаково хорошо охотиться, пахать землю и постоять за себя с оружием в руках.

Рядом с казаками в этих привольных местах начали селиться наиболее спокойные из Кудеяровой братии. Другие образовывали заимки, на которых зимовали и более неугомонные. В одно из таких поселений привез Неждан Юршу с Мокрушей. Поместили их в просторном пятистенке. И каково же было их удивление, когда хозяином избы оказался бортник Сургун.

– С благополучным прибытием, Юрий Васильевич, и тебя, Лука, – приветствовал он гостей.

– Благодарствую, Сургун! Вот не полагал с тобой тут встретиться.

– Дорог-путей не мы выбираем, а они нас. Я бы ни в жизнь не поверил, что с тобой Мокру... Лука будет. Так-то. Ну, проходите, гости дорогие!

Юрше не терпелось узнать, что в Тонинском:

– Давно с Яузы-то?

– В один день с тобой, в первый день Великого поста.

– Про внучку Настеньку слыхал чего?

– А как же? Со мной тогда ж ушла.

– Так Настя тут?

– Нету. Тогда мы сразу в Москву подались, там она и осталась. Я с купцами да чумаками еще зимой сюда перебрался. А Настенька тем временем замуж вышла.

Неждан прервал разговор:

– Прости, Юрий Васильевич, наговориться еще успеете. А ты, старый, едой угощай. Все, что в печи, на стол мечи да медом горло промочи. И постель готовь, у князя ноги болят, отдохнуть хотят.

Сургун уставил стол и копченым, и соленым, и горячим. Сели за стол, а Луки-Мокруши нет, пока говорили, он куда-то исчез. Юрша послал Сургуна за ним.

Мокруша остановился у двери:

– Ты чего, Лука, особого приглашения ждешь?

– Юрий Васильич! Мне не след с тобой за одним столом сидеть. Да и перекусил я уже.

– Нет, Лука-свет! Так не пойдет. Не время места делить. Ты не чинился, когда мне кусок послаще подкладывал. Садись рядом. И ты, Сургун, присаживайся. Наливай всем, что там у тебя. Выпьем за товарищество и в радости и в беде!

На этот раз Мокруша сдался. Но вскоре он нашел себе вдовушку и переселился к ней. Она жила в землянке, как большинство жителей поселка. Юрша изредка ходил к нему показать свои ноги, чаще Мокруша приходил сам. Он, как и на болоте, решил заняться лекарством.

Накануне Ильина дня в поселении появился Гурьян. Он нисколько не изменился, был загорелый, будто вылитый из куска бронзы. Дружески приветствовал Юршу:

– Э, Юрий Васильевич, а ты и побледнел и похудел! Ну, рассказывай, как государь приветил тебя за службу верную.

– Знаешь, Гурьян, твои люди тоже поработали мне во вред. Хоть спасибо за то, что с дыбы сняли.

– Согласен, грязная работа. Нужно было одного Неждана посылать. Ну, да ладно. Что было, то было. А ты мне порядком расскажи, чего царь выпытывал у тебя?

Юрша рассказал, ничего не утаивая. Гурьян презрительно заметил:

– Трусоватый царь! Своих боится! И простых людей не жалует.

– Не скажи, Гурьян. Он иных из простых в дворяне пожаловал.

– Я не про тех. Холопам жить хуже стало, многие бегут: кто в разбойники, кто к нам. Потому как бары дерутся, а у холопьев чубы трещат. А вот скажи, бывший государев сотник: могут ли бояре взаправду против Ивана пойти?

– Отдельные могут. И раньше и теперь опальные и в Литву и к татарам бежали. А сообща – нет, никогда они меж собой не договорятся.

Разговор затянулся надолго. Юрша понял, что Гурьяну очень хотелось, чтобы бояре перегрызлись между собой. Его даже не смущало, что этой грызней могут воспользоваться и татары, и Литва. В свою очередь: Юрша поинтересовался, зачем это ему. Гурьян ответил не очень охотно:

– Есть у меня одна думка, но говорить погожу. Народу то решать, а он у нас своевольный. Вот придешь на совет, все услышишь. А сейчас тебе о Кудеяре скажу. Для кого он разбойник, для других – атаман, защитник. Сила его в людях, в его братии. И разбрелись они по всей Руси ватажками. У каждой ватаги свой атаман, себя братом Кудеяра величает. А Кудеяр един, хоть и меняется он. До меня Кудеяром звался дед с Рязанщины. Вместе со своими приспешниками грабил и убивал всех подряд. Барам и купцам пощады не давал, да и другим атаманам помельче от него доставалось. Вот лет восемь назад собрались все атаманы. Против его воли собрались. Он их разогнать хотел, да его ватага трухнула и разбежалась. Схватили старика. Суд короткий: «Мил?» – «Нет, не мил!» – «Жить?» – «Нет, умереть». Тут же – на сучок, а рядом пятерых его дружков развесили. Старик с друзцами еще ногами сучили, как Кудеяром меня назвали. Рассказываю тебе это потому, чтобы знал, что у нас и такое бывает. А четыре года тому я тоже собирал атаманов, поссорился я тут кое с кем. Ну, ничего, посудили, порядили и меня опять назвали Кудеяром. А теперь я скажу тебе, где какие атаманы вольным людом правят. – Гурьян рассказывал, а Юрша недоумевал, зачем он открывает ему ватажные тайны. Тот, видать, догадался о его сомнениях: – Говорю тебе такое, что не всем ведомо. Мыслю, скоро пригодится оное. Потом с атаманами познакомлю...

Вместе с Гурьяном в поселении появился и Серега Шатун, которого называли вторым владимирским атаманом. А Сургун потом открыл, что он и есть муж Настеньки. В первый момент у Юрши появилось желание спросить Серегу о Таисии, но тут же отбросил эту мысль – откуда лесовику знать о боярышне.

На Ильин день рано поутру атаманы собрались неподалеку от поселения под мощными дубами на пригорке, откуда открывался вид на пойму всех трех рек. В лесу ватажники образовали заслон от посторонних – никто не должен знать, о чем будут совещаться атаманы. На пригорок притащили несколько стволов упавших деревьев, чтоб использовать вместо скамей, но, однако, большинство прибывших предпочли расположиться прямо на траве.

Юрша никак не мог отделаться от мысли, что перед ним главари шаек разбойников, поэтому в глаза ему бросались следы разврата, зверства и свирепости в их облике. Вон заросший, как леший, мужик в засаленном бархатном кафтане что-то рассказывает соседям, отчаянно жестикулируя. По жестам можно понять: изображает, как кого-то душит, рубит, вешает. Слушатели, под стать ему, покатываются со смеху. Тут всякие – есть и в купеческих поддевках, и в дорогих кафтанах. Рядом другая группа, на этих атаманах дорогие зипуны и чуги, мурмолки соболем оторочены. По внешности не разбойники, а дворяне среднего достатка. В их кружке знакомые – Гурьян, Демьян, Шатун. Но большинство собравшихся одеты в обычные суконные кафтаны, мало чем отличающиеся от ремесленного и торгового городского люда. Правда, все с ножами за поясами, с саблями. Юрша насчитал побольше полусотни атаманов.

К Юрше подошел Неждан и стал потихоньку объяснять, кто есть кто. Похожий на лешего, оказывается, был главный противник Гурьяна – первый атаман Дикого Поля, так сказать, местный хозяин. Бояричами вырядились атаманы ярославских, новгородских и подмосковных лесов. Те, что татарского обличия, – из Рязанских и Поволжских земель.

Неждан о всех рассказать не успел. На бугор вышел Гурьян, все затихли. К нему подошли и встали рядом его ближайшие помощники.

Гурьян поклонился на три стороны:

– Братья – товарищи-атаманы! Призвал я вас не в урочное время, еще год осталось мне атаманить. Но дело не терпит. Для начала хочу спросить вас, атаманы: верите ли мне во всем или нет? Люб ли я вам или не люб?

Тишина была ответом. Потом кто-то спросил:

– Чего вопрошаешь? Надоело кудеярить?

– Нет, не надоело. Премного благодарен вам за доверие. Но у меня к вам великое дело, и требуется, чтобы вы верили мне. Говорите, братья, кому не люб.

Собрание загалдело. Одни кричали: «Люб! Люб!» Другие: «Чего туман напускаешь? Говори». Но послышались и крики: «Не люб!», «Убрать надо!»

Гурьян выждал некоторое время и поднял над толпой руки:

– Тише, товарищи-атаманы! Тише! Пусть скажет тот, кому не люб.

На поляну вышел тот самый, похожий на лешего. Поклонился на три стороны и загремел:

– Братья-товарищи! Нам не люб Гурьян. Сговорившись с царевым боярином, послал тысячу наших людей под Казань. Видать, много отвалил ему боярин золота! Послать-то послал, а сколько назад вернулось? Трех сотен не наберешь, и половина из них калеки. И опять же прибытку принесли – Зайцевы слезы! Не надобен нам такой старшой атаман. Кончил я. – Поклонился и ушел на свое место.

Вспыхнувший гвалт Гурьян погасил быстро:

– Отвечаю. Никого насильно не посылал, шли по доброй воле. Верно, многие не вернулись. Какие побиты, какие на Волге осели вместе с Васькой. Вон, которые с Волги, подтвердить могут – многие из здешних к ним пристали. – В группе волжан раздался одобрительный гул. – И все это тебе хорошо известно, атаман Мизгирь! Но ты без стыда на меня клепаешь, будто я за людей деньги с боярина взял. Жизнью клянусь всенародно, поклеп это! Не будь я старшим атаманов, на Божий суд вызвал бы Мизгиря. Ну, кому еще не люб?

Выходили еще трое. Один сказал, что девку, взятую с боя, Гурьян отбил. Другой вспомнил – в дележе добычи обидел. Гурьян обстоятельно объяснил: девку взял не себе, у нее жених объявился из ватажников, ему отдал. Что обделил иных ребят, то верно – больше других давал тем, кто живота не жалел в набеге. Недовольные же в кустах сидели, а требуют наравне.

Третий противник Гурьяна особо заинтересовал Юршу. Был он высок и худ, кафтан висел на нем мешком. Поднялся – так ветви дуба головой достал.

– Братцы, старшой не люб потому, что его именем Неждан выгнал с болота боевого атамана Рановского. А за что? Собрался атаман побить какого-то колченогого! И за это изгоняют атамана! А?

На это Гурьян ответил:

– Ну, Жердь, погоди с этим делом. Человек этот тут, о нем разговор особый будет. Еще кому не люб?

Атаманы дружно ответили:

– Нету! Всем люб! Говори дальше. Будь старшим, будь головой.

Гурьян поклонился:

– Благодарствуйте! Теперь о деле. О мужиках разговор. Чураются нас мужики, татями кличут. Боярин их давит, а к нам они не идут. Тут, ясное дело, многие из нас сами виноваты, обижают мужичка. Придется потом кое-кому припомнить это. А опальные князья да дворяне вообще сторонятся нас. В Литву бегут, а не к нам.

Из толпы раздалось: «Ну и черт с ними! Пусть хоть все бегут!»

– Верно, черт с ними! – продолжал Гурьян. – Но они – вои отменные, а мы в воинском деле слабы. Чтобы все обиженные к нам охотнее шли – и мужики, и купцы, и ратники – одного имени Кудеяра мало. И тут, видать, сам Господь Бог захотел помочь нам. Известный стрелецкий сотник Юрий Монастырский оказался сыном царицы Соломонии и великого князя Василия, старшим братом Ивана-царя! – Далее Гурьян рассказал: о тайне Юрия проведал царь и порешил казнить брата, а он, Гурьян, с помощниками своими спас его.

– Вот этот князь, братцы, – продолжал Гурьян торжественно, – среди нас. Юрий Васильич, иди сюда, чтобы тебя все видели. Братцы, видите, он на палочку опирается, еще не зажили его ожоги на ногах от допроса государева. И вот тебе, Жердь, ответ. Атаман Рановский спьяна решил прибить князя. Так вот верно, моим именем выгнал Неждан атамана и за то, что больного человека побить хотел, а главное, за то, что не сладил с больным, сам бежал от него. Такой князь нам надобен. Так вот, атаманы-товарищи! Предлагаю имя Кудеяра дать князю Юрию Васильевичу, старшему сыну великого князя Василия, законному наследнику московского престола. А за мной оставить старшинство атаманское. А через год-два собраться и посмотреть, что к чему. Вот и все. Ваше слово, братья!

Атаманы молчали: слишком ошарашил их своим сообщением Гурьян. И тут кто-то из молодых нарушил тишину:

– Неужто и впрямь старший брат царя Иоанна?

Вопрос был таким откровенным и наивным, что Юрша, несмотря на серьезность положения, ответил с улыбкой:

– Говорят. Сам я мало чего помню. С малолетства отдали в монастырь, там учили грамоте и воинскому мастерству. К царице Соломонии, в иночестве Софии, многажды отроком возили меня. Играла она со мной, забавлялась. А почему, не знал я до последнего времени. Атаманы! Люди Гурьяна отвели от меня верную мучительную смерть, благодарен я им всем. Гурьян не сказал мне, зачем собирает сбор. Я, как и вы, об этом узнал только что. И скажу так. Назвать Кудеяром сына царицы Соломонии – это ваше дело. Но если хотите, чтоб вам поверили, нужно ваше твердое решение. Избави вас Бог опозорить его имя истязанием и убийством невиновных, бесчестием и грабежом бедного, беззащитного, надругательством над святынями. Прежде чем принять решение, подумайте – способны ли вы уберечься от всего этого. Теперь о себе. Мне деваться некуда. В Литву я не пойду, к татарам – тем паче. Прошу, примите к себе. Дело мне найдется. Гурьян говорил о воинской вашей слабости. А я видел ваших товарищей в тысяче Василия под Казанью. Хвалить не за что, много лишних людей погибло там по неумелости. Так вот, дайте мне сотню своих людей, достойных, храбрых и работящих. До осени я научу их кое-чему. А они в ватагах за зиму научат по двадцать—тридцать человек. Вот и будет уже войско. Вот и все у меня. Решайте!

Пошумели атаманы и порешили: всему Кудеярову братству знать и оповещать всюду, что Кудеяр – сын царицы Соломонии. Атаманом при Юрии Васильевиче быть Гурьяну еще два года. Князю Юрию обучать воинскому мастерству людей из ватажек. А будущей весной поехать Кудеяру, то бишь князю Юрию Васильевичу, по ватажкам для смотру сил.

Этот день закончился застольем для всех атаманов и их спутников. Пили за здоровье нового Кудеяра.

На следующий день сбор продолжался. Гурьян перечислил, какие за кем имеются проступки, известные ему и, по его мнению, позорящие их братство. Ругали многих, но наказали одного, лишив звания атамана за притеснение крестьян близлежащих сел, за ограбление церкви и убийство священника.

На третий день при всеобщем галдеже выработали перечень проступков, за которые нужно взыскивать и с атаманов, и с рядовых ватажников. Тут единства так и не получилось, многие не согласились и остались при своем мнении. Образовалось как бы три лагеря – Поволжский, Дикопольский и Примосковский. Однако заключительная попойка примирила всех, хотя начало ее не предвещало ничего хорошего. После первых заздравных чар начались ссоры, потом драки. Гурьян все это предусмотрел и держал наготове полусотню здоровых парней. Когда его призывы перестали воздействовать, он мигнул молодцам, буяны были схвачены и под общий хохот брошены в озерко, возле которого происходило застолье.

После купания страсти поулеглись. Гуляли долго, купали еще кое-кого. Даже утопили одного малого атамана ненароком. Правда, это не уменьшило общего веселья.

10

Тихий Кут оказался для Юрши местом отдыха и покоя. Летом прошлого года он постоянно спешил с поручениями царя, почти каждый день оставлял позади сотню верст. А теперь ему некуда торопиться. Атаманы оставили ему для обучения сорок ватажников. Занятия с ними воинским делом доставляли большое удовольствие. Он не без гордости наблюдал, как вчерашние увальни постепенно становились ловкими воями. Ватажники, в свою очередь, оценили это изменение: если вначале без особого рвения исполняли распоряжения, то теперь действовали с большой охотой, стараясь перещеголять друг друга.

Начинал Юрша занятия рано поутру, делал перерыв на обед и послеобеденный отдых, а потом – занятия до вечера. Главным образом он учил сабельным приемам в пешем, конном и смешанном бою. Присматривался к ученикам, определял наиболее ловких, брал их себе в помощники. Но и сам учился, когда ватажники начали строить себе землянки, чтобы не ютиться у добрых людей. Землянки строили просторные, на десяток каждая, утепленные, с очагом, чтобы и зимой не мерзнуть.