Текст книги "Старший брат царя. Книга 2"

Автор книги: Николай Кондратьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)

Скоро стало известно, что на Донце Северском собралась уже первая тьма татар, к ней подходят все новые и новые тысячи. Юрша послал еще одно слово: по заимкам оставить малое число ватажников на сенокос, остальным выходить навстречу крымчакам, собираться к 21 мая на реке Сосне, что повыше Ливенского поля, взять запасы на месяц.

К тому времени каждая ватажка уже имела десятки добровольцев, которых называли казачьими ополченцами. Многие кудеяровцы смотрели на них с надеждой, но были и такие, что не скрывали недоверия к затее Кудеяра.

8

Примерно за неделю до назначенного срока на место сбора прибыли Юрша и Демьян. Шатун приехал сюда еще раньше, но ушел в разведку с двумя сотнями ватажников. Юрша с Демьяном начали объезжать округу, где предполагалась встреча с ордой.

Перед ними лежала средняя часть страшного Муравского тракта. Во время наступления крымчаков Юрша видел этот тракт под Тулой. Это была широкая полоса земли, выбитая бесчисленной конницей, да глубокие колеи, пробитые тяжелыми арбами. Тут, в верховьях Оки, Сосны и притоков Сейма, стояли обширные острова лиственных и хвойных лесов, залегали глубокие овраги, заросшие непроходимой чащей. А между ними в яркой весенней зелени тянулась лента Муравского тракта шириной с версту. Последний большой набег крымских татар был три года назад, и тракт успел зарасти кудрявой муравой, усыпанной мелкими белыми и розовыми цветочками.

Юрша остался доволен осмотром. По лесным островам и ярам можно было надежно укрыться не одной тысяче ватажников. Всюду имелись удобные места для устройства засад, неожиданных нападений и быстрых отступлений. Наметив, где какого атамана поставить, Юрша и Демьян вернулись на место общего сбора. Тут узнали, что Шатун еще не возвращался. Решили подождать его, прежде чем разводить ватаги.

Сбор назначен на Ливенском поле. Собственно, поля здесь не было, по обоим берегам реки Сосны тянулись на много верст смешанные леса. Отсутствовали здесь и деревни. Говорят, в этих местах стоял город Ливны, да затоптали его татары. А теперь попадались лишь хутора в пять-шесть дворов. На одном таком Юрша разговорился со стариком, которого разыскали в погребе.

– Чего ж ты испугался, дедушка? – спросил его Юрша.

– Так ведь вершники...

– Мы же русские.

– Так издали не разберешь. Застучали копыта, я – в погреб.

– Ну а где другие люди?

– Так в лес подались. Татары вот-вот нагрянут.

– А ты чего ж не ушел?

– Оставили меня. С зеленей коз, лосей пугаю...

Шатун не вернулся и на следующий день. К вечеру появился его дружинник, с ним десятка два ватажников. Рассказ их был краток.

– Шли вниз на полдень вдоль реки Оскол. Татар и в помине не было. Вдруг засада! Кого посекли, кого в Осколе стрелами побили. В том числе Серегу и двух атаманов... Немногих в полон взяли, все больше раненых. Мы передом шли, нас пропустили, потому и живы остались. Вечером обратно на то место вернулись. Серегу, атаманов и кое-кого из знакомцев похоронили на берегу Оскола, супротив речушка впадает. А как прозывается речушка, не у кого спросить было.

В Тихий Кут страшным вестником Юрша послал двух ватажников.

А затем, расставив атаманов, сам выехал вперед, на реку Сейм. Разведчики каждый день приносили противоречивые известия. То тысячи приходят из Крыма, то уходят обратно. То одна-две тьмы подадутся вперед, то рассыпятся и повернут обратно. И вдруг совсем невероятное известие: татары ушли! Юрша не мог этому поверить. Он склонен был думать, что орда пошла по другой дороге. Разослал десятки гонцов от Дона до Днепра. Никаких новых известий.

Разъяснение вскоре пришло не с юга, а из Москвы. Вернулся Неждан и сообщил, что царь заключил перемирие с Ливонским орденом, и несколько полков встали под Тулой и Каширой в ожидании татар. Кроме того, князь Вишневецкий повел по Дону в низовье полтьмы, да Даниил Адашев почти тьму воинов держит на Днепре. Крымцы трухнули и подались восвояси. Но Неждана беспокоило другое: в Разбойном приказе говорили, что если отпадет угроза от татар, то часть войск пошлют в леса ловить Кудеяра.

Прежде чем найти Юршу, Неждан побывал в Тихом Куте. Там пока тихо, но все убиты гибелью Сергея. Настенька заболела, княгиня Таисия от нее не отходит. Просила передать, чтобы Юрий Васильич поберег себя.

– И еще новость из Кута, – закончил свой рассказ Неждан, – объявился Лука Мокруша. С казаками попил брагу, ночевал у своей вдовушки и исчез. Послал поискать его – ни слуху ни духу. Не к добру это. Какое твое, Юрий Васильич, решение будет, не знаю, а сотню ватажников не мешало б послать в Кут.

Собрал Юрша атаманов, повторил им Неждан свой рассказ, посовещались и решили: все, кто хочет потрясти литовских и польских панов, пойдут на запад с Демьяном во главе; кто желает заиметь коней и скот разный, пусть уходят на полдень, поведет Хлыст. Остальные расходятся по домам.

Юрша с Нежданом в сопровождении ватажек с Рясы, Раново и Воронежа решили возвращаться вместе, денек покормив коней на нетронутых лугах Сосны. Но к полудню прибежал ватажник из Тихого Кута. Верный его конь, освободившись от седока, закачался и, захрапев, повалился замертво. Рядом упал и ватажник, его еле отлили водой. Придя в себя, он рассказал, что царские вои ночью напали на Кут. Мужиков побили, баб и ребят согнали на конный двор. Сейчас рыщут по заимкам, всех хватают, ищут княгиню Таисию. Юрша стоял перед ним стиснув зубы, еле переводил дыхание. Потом спросил:

– Нашли ее?

– Пока был там, не нашли.

– Как ты сам спасся?

– Я в ту ночь за рекой у казачки ночевал. Казаков по тревоге подняли, царевым воям помогать послали. Я в лесу хоронился. В Куте и на заимках дома пожгли и разорили все.

– Откуда ты прознал, что княгиню не полонили?

– На другую ночь пробрался к моей казачке. Она все рассказала, покормила и коня дала.

– Царевых воев сколько?

– Не ведаю, князь. Тех, коих видел, сотни две-три будет.

Рядом с Юршей стояли атаманы, каждый хотел знать, откуда пришли царевы вои, какие заимки порушили. Вестник вначале отвечал на вопросы, а потом вдруг растянулся на траве и уснул.

– Пусть отдохнет, – сказал Юрша. – А вам, атаманы, готовиться в поход, уходим после обеда.

9

На прямом пути от Ливенского поля до Тихого Кута лежали два городка – Елец и Липецк, своей стражи там было мало, но на этот раз из-за близости татар туда нагнали стрельцов, которые перекрыли дороги. Вступать с ними в стычки в планы Юрши не входило и пришлось делать большой крюк. Однако тут новое препятствие – не знали, где есть хорошие броды через Дон и Воронеж, долго их искали. И еще оказалось, что кони без овса, на травяном корму быстро выдохлись, так что за следующий день едва прошли половину пути.

Юрша спешил, поэтому он отобрал с десяток наиболее свежих коней. В остающейся ватаге старшим хотел сделать Неждана, но тот воспротивился:

– Князь, мне нужно с тобой ехать.

– Ты что, – возмутился Юрша, – мне не веришь, что ли?

– Зачем не верить! Ты на рожон попрешь. С тобой еду. Головой Ваську назначь.

Юрша спорить с ним не стал. Собрали остатки овса и ячменя, подкормили коней и на рассвете ускакали.

К Тихому Куту подошли после полудня со стороны Польного Воронежа. Коней спрятали в овраге. Неждан посоветовал всем спать, а сам, отобрав двоих ватажников, ушел разведать что к чему. С Юрши взял обещание быть возле коней. «Я, мол, привык на пузе ползать, а тебе в новинку». Однако, когда все уснули, Юрша с Фокеем все же вышли на берег Польного и увидели на другом берегу нечто непонятное. Прямо на обрыве стояли несколько баб, стояли смирно, не шелохнувшись. Около ног одной ползал ребенок. Вот-вот может с обрыва в реку сорваться, а она стоит, как будто ничего не видит. Дальше у леса, около загона для скота, верховые туда-сюда скачут. Юрша оторвать взгляд не может от баб и ребенка. Даже из куста высунулся. Фокей его обратно потянул.

– Па-пайдем отсюда, – пропел Фокей. – Во-он царевы вои коней поят...

Дальше увидели у переправы стражу, а там, где были избы и землянки, стояли лишь обгорелые деревья.

Они вернулись в овраг как раз вовремя – Неждан собирался идти их разыскивать. Встретил сердитым взглядом, кивнул в сторону. Юрша увидел там мужика в грязной разорванной рубахе, он сосредоточенно сосал сухарь. Неждан пояснил:

– Из местных, верстах в пяти отсюда на заимке жил.

Когда мужик справился с сухарем, Неждан подозвал его:

– Как вои напали, сказывай.

– Известно как. Подъехали трое. Один с седла ногой по морде. – У мужика были разбиты скула, глаз заплыл фиолетовым синяком. – Я им: «Не ватажник я, мужик». А они мне: «Все вы тут беглые». Потом они спешились, связали меня. Пошли в землянку. Сперва женка билась, кричала, меня звала. А я что... на земле связанный... Потом вывели ее, на руках дочка ревмя ревет. Землянку подпалили, сарай тоже. Нас впереди коней погнали... На поляне у дороги народа много собрали, видать, с других заимок. Мужиков отвели в сторону и принялись рубить. Вон поранил меня мечом вот... Я убег...

– А женка где?

– Всех женок в загоне держат. А ночами вои баб к себе в шалаши таскают.

– А что за бабы на берегу?

– Их по утрам на кол сажают.

– За что?

– Непослушные небось. Супротивничают. Моя-то смирная.

– А давно ты тут?

– Почитай, пятая ночь пойдет. Я по темноте у загона держусь, одного воя придушил надысь.

Неждан громко, чтобы все слышали, сказал:

– Мы тебе, мужик, верим. Эту ночь с нами будешь. Но, ежели задумаешь сбежать, убьем. Про нас никто не должен знать. Понял?

– Чего ж не понять? Где спать велишь?

Указав место мужику, Неждан вернулся и тихо сказал Юрше:

– Осмотрел тут кругом. По дорогам разъезды гоняют. Заутро пошлем наших предупредить, чтоб шума не наделали. Ночью пойду языка брать.

– Я с тобой иду.

– Юрий Васильич, трудно будет. Реку переплывать придется, на брюхе ползать...

– Хватит! Слыхал уже! Когда идем?

– Часок отдохнуть надо.

За языком пошли вчетвером. Неждан обул лапти, двум ватажникам приказал снять сапоги, а ноги обмотать тряпками. Юрша тоже снял сапоги. Неждан хмыкнул и достал из своего мешка пару новых лаптей, помог обуться.

– Не знал, что атаман лапти с собой носит, – усмехнулся Юрша.

– Незаменимая вещь, князь. Я в лапотках неслышно подкрадусь. А за день при нужде полета верст отмерю и ничего. А мне бегать много достается.

Ночь была темная, ветреная. Лес глухо шумел вокруг. Волна на реке билась белыми гребешками, видными даже в потемках. У переправы стражники жгли костер.

Шли долго вверх по реке сперва лесом, потом берегом. Там, где река делала крутую петлю, остановились, разделись, опояски с ножами оставили на голых телах, одежду закрепили на голове. Вода показалась удивительно теплой. Вязкую тину недолго месили ногами, а потом поплыли – с глубиной вода похолодела. У того берега пришлось долго плыть по течению вдоль неприступного обрывистого берега.

По лесу шли гуськом след в след, чем ближе подходили к загону, тем медленнее. Там и здесь десятки царевых воев спали у потухающих костров. На опушке и полянах кормились кони, коноводы лежали рядом. Любого из них ничего не стоило взять, но Неждан успел шепнуть: «Коновод ничего не знает».

Подползали к одному, к другому костру, воины спали кучно. Отползли. Неждан тихо – Юрше:

– Пойдем брать...

И вдруг совсем рядом прозвучал сонный голос:

– Ты чего, Васек?

Васек что-то пробурчал в ответ. Тот, который спрашивал, поднял голову, огляделся. Но ни вскочить, ни крикнуть он не успел. На него набросились втроем, оглоушили. Шорохи и глухие удары длились секунды, и вновь только шумел ветер да поскрипывали качающиеся сосны.

Полоненного взвалили на спину. Первые сто сажен пути вблизи костров шли долго: несколько шагов сделают, остановятся, прислушаются – нет ли погони. Потом пошли смелее. Ватажники, которые поочередно несли на спине пленного, тихонько поругивались:

– Ну и здоров битюг! Такого далеко не унесешь.

Сделали небольшой привал. Неждан занялся воем, тот скоро пришел в себя, дальше его повели. Ушли версты за две, остановились у ручейка, напились, развели костер. Вынули кляп изо рта пленного, дали попить. Неждан обратился к нему:

– Как звать?

– Авдеем.

– Кто привел вас? Кто голова?

– Воевода Нарышкин да полутысячник Бляхин.

– Бляхина Мироном звать? – спросил Юрша. – Из Разбойного он?

– Полутысяцкого Мироном вроде называли. А откуда он – не знаю. Мы из Тулы все.

– Много вас?

– Наших две сотни. Да с воеводой из Москвы много сотен пришло. Там, кажись, стражники из Разбойного есть.

– И что, все здесь, в лесу да в загоне?

– Не. Тульских тут в лесу мало, больше – на дорогах стоят. В загоне московская полусотня. Остальные по заимкам ходят, завтра вернутся.

– Смотрю, Авдей, ты все знаешь. Откуда?

– Я сотника гонец. Днями при воеводе нахожусь.

– Зачем воевода с войском сюда пожаловал?

– Кудеяра ловить. Привел нас сюда царский кат Мокруша.

– А, Мокруша! Как же он собирается Кудеяра поймать?

– Мокруша головой ручался, что Кудеяр сам придет, если его женку взять. А ватажники Кудеяра далеко, к татарам ушли.

Юрша не выдержал:

– Поймали жену Кудеяра?

– Не. Тут была, а куда делась – неизвестно. Вот и ищут ее повсюду.

– А баб на берегу за что казнят?

– Боярин сказал: пока не поймают Кудеяра, каждый день будут на кол сажать.

– А полоненных у вас много?

– С ребятишками да со стариками побольше сотни будет, да мрут они.

– Войско еще идет на подмогу к воеводе?

– Не. Сами уходить собираемся. Воевода избил Мокрушу, что Кудеяриху не поймали. Теперь его на ночь вяжут, боятся, как бы не сбежал.

Еще несколько вопросов задал Неждан и, вздохнув, сказал:

– Ну, не обессудь, Авдей. Многое мы от тебя узнали, но, сам понимаешь, не нужен ты нам теперь.

– Понимаю. Руки-то освободи, перекреститься чтоб. – Пока ватажник распутывал веревки, Авдей спросил: – Сами-то кто будете? От кого смерть принимаю?

– Вот он – Кудеяр, я товарищ его.

– Ой-ей-ей! Гибель воеводе и всем нашим!

– Ладно, молись! – Один из ватажников вынул нож.

Юрша остановил его:

– Подожди. Вижу, Авдей, ты смерти не боишься. Сделаешь для меня одно дело, Богу за тебя буду молиться.

– Еже в моих силах, почему не сделать. Только дозволь спросить: правда, что ты князь и государю нашему братом доводишься?

– Вроде бы так, – Юрша подошел к вою.

– Вон ты какой! – удивился Авдей. – Говори, все сделаю!

Неждан забеспокоился:

– Чего удумал, Юрий Васильевич?

– Сейчас услышишь, дорогой друг. Давайте присядем. А вы, ребятки, – обратился Юрша к ватажникам, – к костру ступайте отдохните. Расскажи, Авдей, как вы к нам сюда шли.

– Как? Вышли из Тулы, по Дону спускались. Потом переправились, на какие-то болота вышли.

– Рановские?

– Во, во, Рановские. Мокруша указал: там Кудеярово гнездо. Выжгли все. Торф там, огнем полыхал, дыму!

– А люди, что там были?

– Что люди... Каких побили, какие в огне остались. Баб... тех взяли, вои побаловались...

– И ты баловался? – не выдержал Неждан.

Авдей впервые ответил сердито:

– А я что? Аль не мужик?

– Так баб с собой и гнали? Иль отпустили?

– Отпускать воевода не велел, женки татей... Хоронить времени не дали... Потом пришли на реку... Дай Бог памяти...

– Ряса.

– Правильно, Ряса. Там тоже... Царев приказ – не щадить татей и всех ихных...

– Сколько побили? Сотню, больше?

– Никто не считал, может, и больше.

– Да! – Юрша помолчал какое-то время. – Спаси Бог тебя, Авдей, что не выгораживал себя. Теперь слушай. Я тебе сохраню жизнь, отпущу, ежели ты передашь мое слово воеводе Нарышкину. Придется запомнить, слово долгое. Сумеешь?

– Не раз приходилось. Говори.

– Воеводе Нарышкину слово от бывшего стрелецкого сотника Монастырского Юрия, ныне Кудеяра. Я, Кудеяр, готов по доброй воле сдаться в твои руки. Для того сегодня до полудня прибуду с десятком дружинников на луг перед загоном. Поручительством мне будет твое высокое слово в том, что из загона будут отпущены все полоняне, а новых брать не будешь; что не будет задержана моя дружина, что войско прекратит разорять и убивать поселян и немедленно отойдете к Туле. Предлагаю принять эти условия до полудня. Вечером подойдут мои ватаги и будет поздно. Если ты эти условия выполнишь, тебя кудеяровцы преследовать не станут – такова моя воля. Считаю, что ты принял мои условия и даешь свое крепкое слово, если утром не будет очередной казни, а казненных снимешь с кольев, всех полонян отпустишь из загона на берег Польного, а твои войска к полудню будут построены для похода. И последнее: твоя стража не должна нас искать. Утром приедем открыто, с сопелками. Через переправу пропустят меня с малой дружиной. Сдамся твоим людям на лугу перед загоном, потому один из них должен знать меня в лицо.

Пока Юрша говорил, пока повторял Авдей, Неждан дергался и порывался остановить его. Потом махнул рукой и ушел. Но вскоре Юрша позвал его:

– Вот Авдей сомневается, воевода может не поверить слову. Нужен ему знак Кудеяра.

– Не поверит и хорошо. Придут наши, мы у него на заднице знак Кудеяра вырежем.

– Ладно. Принеси бересту, накарябаю. А ты, Авдей, повтори еще.

Возвращались молча, Неждан не возмущался, он не произнес ни слова. Только уже в овраге сказал коноводу:

– Коням торбы одень, чтоб не ржали. Вои ночью могут пойти нас искать.

На это ответил Юрша:

– Ночью не пойдут. Я велел Авдею вернуться в лагерь на заре.

– Могут, ежели убиенного найдут.

Неждан сказал и устроился спать. Коновод, взяв торбы, ушел к коням. Юрша прилег на мягкий многолетний слой хвои, поросшей чахлой травой. Ощутил, что ветер затих, сеет мелкий дождик, а сюда под могучую ель изредка пробиваются крупные холодные капли. Только сейчас понял, что сухой кафтан надел на мокрую рубаху, которая неприятно холодила тело. Но эти неудобства не мешали радости, которая охватила его. Как же не радоваться! Таисия спасена... Да иначе и быть не могло, недаром Сургуна считают колдуном... А он сам этой ночью принял очень правильное решение, которое нужно было принять давно, меньше б пролилось крови, а ежели б и пролилась, то не по его вине!

Словно угадав его мысли, подал голос Неждан:

– Твое решение, князь, предательство дела Кудеяра! Нож в спину! – Юрша даже опешил. А Неждан продолжал: – Воеводишка добился своего: не потеряв ни одного воя, возьмет тебя в полон! Ты пожалел баб? И мне их жаль. Но, сдавшись, ты не воскресишь их, да и других не спасешь. Казнили нашего брата и будут казнить! А вот Кудеяра Юрия Васильича, старшего брата царя, ты погубишь навсегда! Похоронишь надежду простого народа, обездоленных. Кудеяр умрет вместе с тобой, останутся только разбойники, тати!

– Ты все сказал? – удивительно спокойно спросил Юрша. – Тогда ответь: прислал бы сюда царь столько войска, если бы тут был просто Кудеяр, не Юрий Васильевич?.. Молчишь? Значит, понимаешь, что не прислал бы. Атаманов много на Руси, а государь гоняется за одним Юрием Васильевичем. Дорогой Неждан! Хоть ты и обозвал меня и предателем и трусом, но сердца на тебя не имею, сам ты не веришь своим словам. Знаешь, что напугать меня трудно. Я страшусь пытки, но иду на нее ради спасения тысяч ватажников и их жен. Конечно, когда подойдут наши, мы разгромим воеводу Нарышкина. Но тем самым насторожим царя Ивана, покажем ему нашу силу. И вот тогда царь будет готов заключить мир с кем угодно – с Польшей, с Литвой, с Девлет-Гиреем! Отдаст искони русские города, чтобы высвободить свои полки и бросить их против своего старшего брата! Сюда придут тысячи, десятки тысяч воев. Весь этот край будет выжжен, вытоптан, залит кровью! Вот этого я действительно боюсь. Вот это будет настоящее предательство обездоленных, которые бегут сюда от своих угнетателей!.. Молчишь?.. Я не верю, что ты уснул, а вот мне нужно уснуть, набраться силы, чтобы завтра... нет, уж сегодня смело смотреть в глаза этому лицедею Мокруше... и Мирону из Разбойного... Нужно уснуть... – Юрша несколько раз глубоко вздохнул, так он всегда делал, когда требовалось освободиться от дум, и скоро уснул.

Проснулся, он оттого что его крепко схватили за руки и ноги, прижали к земле. Открыл глаза и не поверил, показалось, что видит сон – из сумрака над ним склонились лица его ватажников! Из его ножен вытащили саблю, из-за пояса взяли нож, распутывали веревку, собирались вязать. Он наблюдал, не оказывая никакого сопротивления. Позволил поднять себя и поставить на ноги. Как можно спокойнее спросил:

– Что вам надобно, ребята?

Ответил Неждан:

– Хотим тебя спасти, князь.

– Спасти?! Каким образом?

– Увезем...

– Вон что! Гора с плеч! Мне почудилось, что золотые ефимки прельстили и тебя, Неждан.

– Ефимки ты воеводе Нарышкину даришь. Вяжите!

– Подождите! Слушай, Неждан, ну увезете вы меня. А потом что будете со мной делать? На цепь меня не посадите, а так ведь я все равно уйду. Я никогда не изменял своему слову...

– Со временем ты поймешь, князь, что принял худое решение. На кругу не одобрят тебя. Вот я и...

– Согласен, на кругу поступят иначе – повесят меня, и все. Отпустите руки, ребята. Оружия у меня нет, бежать некуда. Вот так. Ну и что все-таки ты со мной собираешься делать? Круг будет не скоро.

– Увезу тебя, князь, от греха подальше. Согласись, ведь не раз мы спасали тебя от рук палача.

– Тоже верно. Ты меня увезешь. Рассерженный Нарышкин посадит на колья еще с десяток баб и ребятишек, выловит и прикончит еще с сотню мужиков... Впрочем, тебе чужой крови не жалко.

– Напрасно ты так, князь! Тебя увезем, а ватажников встретим, я с ними вернусь и потреплем воеводу.

– Да, он тебя ждать будет! Вот что я скажу, Неждан. Спору нет, ты хороший доглядчик, но плохой вой. Меня атаманом поставил круг, только он может меня снять. А ты своей волей хочешь меня отстранить. Если так поступать другие станут, победы никогда не будет!

– Я не отстраняю, я удерживаю тебя от дурости!

– В чем мой поступок дурной? Что я хочу спасти невинных баб и детей?! Жен моих товарищей, ватажников. Наконец, я избавлю от смерти не одну сотню русских людей! И чем? На кон поставлю одну свою жизнь! Нет, по-твоему, Неждан, не будет. Я еще большой атаман, Кудеяр. Эй, подать мою саблю и нож!

Неждан рванулся:

– Не давай! Он...

Неждана схватили ватажники. Юрша принял саблю и сказал:

– Ты, Неждан, поднял на меня руку, но я не стану наказывать тебя. Вы, ребята, поняли, почему мы поссорились с Не– жданом? Отпустите его. Царь Иван приказал убивать ватажников, их жен и детей до тех пор, пока не поймают Кудеяра. Уже погибли сотни людей, сотни еще погибнут. Если мы перебьем этих воев, царь пришлет еще в десять, в сто раз больше. За ватажниками будут гоняться и убивать. Поля порастут бурьяном, люди озвереют. Они сами поймают виновника своего горя – Кудеяра и выдадут его царю. Я не хочу, чтобы так случилось. Кудеяр пойдет и сам сдастся. Так вот, Неждан, на меня обижаться не нужно. Каюсь, Неждан, к стыду своему, я многажды поддавался уговору, шел против самого себя, и каждый раз получалось худо. Вот: Гурьян, Сургун да и ты уговорили меня на большой поход. Противился я, но сломался, начал думать об этом, готовить себя и людей. Однако во время осады Лебедяни убедился – большой поход разольется половодьем крови. Сейчас в другом убежден – единственный путь Кудеярова братства в казачестве. Понимаю, что братство расколется, часть уйдет в леса, этого миновать нельзя. Ты хорошо знаешь, что и сейчас многие ватаги на разбойные смахивают. Мне не удалось увидеть кудеяровцев казаками, это большое дело придется доводить тебе, Демьяну, другим без меня. При мне государь не даст вам покоя. Я сдаюсь, чтоб принести пользу делу, сохранить, может быть, тысячи жизней!

– Значит, Юрий Васильевич, это твое окончательное решение?

– Да. Окончательное и бесповоротное.

– Говорить ты мастер: ребят, я вижу, ты уговорил. Тогда я ухожу.

– Подожди. Обо мне разговор окончен. Теперь о вас. Воевода может слукавить, тогда все, кто пойдет со мной, примут смерть. Всякий, кто испугался, пусть уходит с Нежданом. На них зла иметь не буду. Неждан, бери мою охрану, пусть она тебе служит верой и правдой, как служила мне.

Дружинники зашептались, вперед подался старший:

– Князь, мы служили и будем служить тебе. Потребуется, станем биться насмерть!

– Спаси Бог вас! Однако, Неждан, где Фокей?

– Он сопротивлялся, пришлось связать. Вон он.

Фокей шел помятый, на кафтане трава и хвоя, под глазом синяк. Юрша обнял его.

– Благодарствую, друг мой! Теперь прошу выполнить последнюю просьбу. Вот моя сабля, передай ее главному атаману, который будет после меня. Держи!

Фокей недоуменно покрутил саблю перед глазами, но вдруг передал ее дружиннику и, подбежав к Юрше, упал на колени:

– Ни-и пойду! С тобой!

Юрша поднял его, поцеловал в губы:

– Ты должен идти с Нежданом. Я прошу тебя, и ты выполнишь мою просьбу. Найди Таисию и верно служи ей. Иди. – И он еще раз поцеловал Фокея. Тот пошел прочь, заливаясь слезами и покачиваясь.

– Давай и с тобой попрощаемся, Неждан. Много мы с тобой соли съели вместе. Теперь прощай.

Они обнялись. Неждан, взяв Юршу за руки, вымолвил:

– Жаль мне тебя, Юрий Васильевич! Вот как жаль, хоть в пору не уходить, остаться здесь.

– И мне себя жаль, да толку-то что. Оставаться здесь нельзя. Иди и выполни мою последнюю волю – удержи ватажников. Пока я тут, не даст вам Иван покоя. И еще одно, заветное: разыщи Таисию и проводи ее в Литву. Туда из Руси многие бегут. Денег побольше дай, Сургун знает, где взять. Все. Ступай. Вам затемно нужно подальше уйти. Прощай!Неждан и ватажники сели на коней и с места взяли в карьер. Топот копыт постепенно удалился и затих. Юрша и оставшиеся с ним дружинники стояли и не замечали, что пошел дождь...

10

Мать Агния, настоятельница Суздальского Ризоположенского девичьего монастыря 15 августа в день Успения Пресвятой Богородицы после ранней обедни сидела в своей горнице и, листая толстую приходно-расходную тетрадь, тихонько напевала псалом «Поняв тебя, возлюбила, о Господи!». В дверь тихо постучали. Она не услышала. Постучали громче. Мать Агния прикрыла тетрадь и разрешила войти. В двери показалась монашка, сгорбленная вопросительным знаком, звонким голосом объявила:

– К тебе, матушка, странница.

– Зачем я ей? Покорми сама.

– Не, матушка, от пищи отказалась. Говорит, срочная нужда до тебя.

– Делать им нечего! Ну, зови. – Агния положила тетрадь в ларец и щелкнула замком.

Вошла стройная женщина в темном одеянии, платок закрывал большую часть ее лица. Она быстрым взглядом обежала светелку, истово перекрестилась на киот, поправила платок, открыв лицо, и, сложив руки, с поклоном подошла под благословение. Бережно приложившись к руке настоятельницы, затараторила:

– Многие лета здравия желаю тебе, матушка Агния, благодетельница наша. Я многогрешная служительница архиерейского подворья Матрена.

– Наслышана про тебя, Матрена. Садись вон и выкладывай, с чем пожаловала.

– Я, матушка, постою, не барыня. А к тебе тихонько, вишь, загородилась, чтоб не узнали. Ненароком услыхала кое-что. Ну и потихоньку к тебе...

– Брось врать, Матрена. Без благословения владыки ты шага не ступишь. Так здоров ли владыка Евлампий? Дай Бог ему многих лет жизни!

– Здоров, здоров, матушка. Твоя правда, прислал меня владыка, запамятовала я, грешница. Тебе здоровья желает и процветания обители. И велел он сказать: у тебя схимница Тавифа затворницей живет. В миру ее звали боярышней Таисией. Так вот, слух был, что сбежала она у тебя. – Матрена нахально посмотрела в лицо настоятельнице, но та только усмехнулась. Она продолжала: – И дошел этот слух до государя нашего Иоанна Васильевича, да продлит Господь его годы! И распорядился государь отозвать из Ливонии, из войска государева боярина Афанасия, родного брата Таисии. Так что он вскорости будет тут. Вот об этом и приказал владыка уведомить тебя.

Агния слушала Матрену со скучающим видом, даже зевнула раза два. Когда та бросила тараторить, спокойно сказала:

– Спаси Господи владыку за доброе отношение ко мне, грешной. Только сомневаюсь я, чтобы государя нашего, занятого заботами о государстве и войне с нечестивыми, интересовали какие-то схимницы. Может, ты путаешь чего, Матрена?

– Вот тебе крест, матушка! Как есть все сказала. А еще страшное болтают. Дозволь на ушко скажу?

Настоятельница выслушала шепот до конца, потом, отшатнувшись, изобразила на лице возмущение:

– Врешь, негодница!

– Истинный Господь, матушка! Вот те крест!

– Людно, не божись, не гневи Господа!

Поболтав еще о том о сем, Матрена ушла, спрятав на груди подарок игуменьи – платок сатиновый в синий горошек.

Как только за ней захлопнулась дверь, Агния неузнаваемо изменилась, бросилась к киоту, упала на колени и громко взмолилась Господу, обливаясь слезами. Затем, кряхтя, поднялась, вытерла ширинкой лицо и повелела вызвать келарею, мать Ираиду. Они долго шептались, потом вместе молились. Мать настоятельница тут же приказала запрячь тележку и укатила во Владимир.

Возвратилась она на второй день к вечеру. Встречали ее сестры во Христе и Ираида. Под руки повели в светелку, раздели, руки-ноги помыли, помассировали, в постель уложили. Пока сестры приносили, уносили то одно, то другое, Агния поведала, что владыка владимирский жив-здоров. Просил у нее совета: посылать ли молоденького попа в церковь Святого Гавриила. Посоветовала послать постарше, постепеннее. Больно тут монашек молодых много да белиц, как бы греха не вышло, искушение велико.

Ираида, в свою очередь, рассказала, что ячмень на косогоре убрали вокруг, по семи четвертей вышло. Акулина-белица опять провинилась – до полночи на селе задержалась. Келарея предложила:

– Может, выгнать ее, негодницу?

Матушка Агния не согласилась:

– Гнать нельзя. Куда денется? Ни кола ни двора, ни родственников. Непотребной девкой станет. О Господи, прости наши прегрешения. Наказала ее?

– А как же! Два часа молится после дневной работы.

– Мало, Ираидушка, ой как мало. Нужно бы в подвал ден на пять, на одну воду, вот дурь и сошла бы.

– Матушка, работы много. Зимой припомним...

Настоящий разговор начался, когда сестры ушли. Ираида села поближе к кровати, наклонилась к настоятельнице голова к голове.

– Как же там, матушка?

Агния про свои растрясенные чресла забыла, на локти поднялась, горячо зашептала:

– Пришла это я к отцу Тихону, бухнулась ему в ноги и во всем покаялась. Он сделал вид, что ничего не знал, не догадывался. Такой гордый! Принялся меня бранить, даже ногами топал. Кричит: «Все жадность твоя несусветная! Боялась, что государь вклад отберет!» А я в слезах твержу: «Бес попутал!» А он: «В подвал тебя за такие дела надо!» Я молю: «Спаси, отец родной! Не допусти до гибели!» А он еще пуще гневается...

Ираида прервала настоятельницу:

– Чего ж он злобствовал? Ежели начнут всех трясти, ему не меньше нашего достанется! Память ему отшибло; что ль?