Текст книги "Старший брат царя. Книга 2"

Автор книги: Николай Кондратьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 18 страниц)

– Не надо владыке. Пойдем к...как ее? К игуменье. Я ей все скажу... А сейчас отдохнем малость.

Агния приняла боярина и боярыню у себя в горнице. Она была не одна, у нее сидел только что прибывший отец Тихон. На этот раз игуменья без всяких проволочек спросила, зачем боярин пожаловать изволил.

Боярин Афанасий настроен был воинственно, утренний хмель еще не прошел, да на дорогу он еще бражки хватил. Однако разгрома настоятельницы не получилось. Он, спотыкаясь и виляя, понес околесицу, что, мол, он видел, но, однако ж, его берут сомнения и он не видит... Мария решительно прервала его:

– Матушка игуменья, боярин Афанасий не может твердо сказать государю нашему Иоанну Васильевичу, что видел свою сестру тут. Он видел всего лишь руку, да и то неизвестно чью.

Агния, скромно поклонившись, спросила:

– Чего ж нужно боярину, чтобы твердо доложить государю?

– Нужно поговорить, увидеть ее лик... – Мария начала уверенно.

Агния прервала ее:– Это не в наших силах, боярыня. Я говорила, что схимница уж много лет без лика и гласа. Она не может ни говорить, ни открывать своего лица. Она плотью своей уже в могиле, а помыслами на Небе, у Господа. Только душа ее не покинула еще бренное тело. И это вскоре совершится, Господь примет ее!

Встретив сопротивление, Мария закипела:

– Значит, не хочешь показать?! Скрываешь?! Боярин Афанасий, ты чего молчишь? Скажи ей, что государь про нее молвить изволил.

Афанасий ожил:

– Да, да, матушка. Государь приказал мне повидать сестру. А ежели, говорит, старая ведьма Агния... Это его слова, государя, ежели старая ведьма начнет противиться, скажи митрополиту Макарию мое слово, он на нее живо управу найдет.

Агния хотела что-то сказать, рот открыла, да так и замерла. Нашелся отец Тихон:

– Вот и ладно, боярин. Сейчас пойдем к владыке, пусть он гонца ладит к преподобному Макарию. А ты поживешь тут, Богу помолишься. Небось грехов у тебя хватает. И я за тебя, боярин, и за тебя, боярыня, буду молить Всевышнего...

Тихон пошел провожать непрошеных гостей на архиерейское подворье. Вернувшись, застал мать Агнию в слезах. Она еле выговорила:

– Батюшка, родной, что там?

– Что? Владыка пошлет гонца. Будет просить Макария снять схиму...

– О Господи! Что-то будет! И государь на меня гневается... Час нашей гибели приближается!

– Думать раньше нужно было... да головой. Уламывать-то, видать, не Афанасия придется, а боярыню. Попугаю, что за снятие схимы грех на нее падет большой. А ты Тавифу побалуй чем-нибудь да учи, чтоб она не подвела... Ох, грехи наши тяжкие. Господи, помилуй и спаси нас, грешных.

Они вдвоем принялись креститься, игуменья упала на колени....

Мать Агния заболела. Все заботы пали на отца Тихона. Он остановился в Суздальском Преображенском монастыре, но большую часть времени находился в архиерейском подворье. Получил благословение от владыки исповедовать боярина и боярыню, намекнув, что приведет их к благодати Господней, чтоб они чего лишнего не говорили государю. И откуда у них злоба такая на мать игуменью?

Наиболее долго беседовал отец Тихон с боярыней Марией, да не один раз. Видели, как боярыня после исповеди с большим благоговением целовала руку отца Тихона и ушла из часовенки вся в слезах. А боярин Афанасий, чтоб прийти в себя после беседы с отцом Тихоном, выпил полбадейки бражки.

Вечером Тихон пришел проведать больную Агнию и успокоил ее, сказав, что все в воле Божьей, а боярыня и боярин уверовали, что схимница Тавифа воистину в миру носила имя Таисии, и готовы об этом доложить государю. Однако ж нужно подождать возвращения гонца и узнать решение митрополита. Может, и не потребуется схиму снимать, Тавифа предстанет перед Господом Христовой невестой.

Агния перекрестилась, возрадовалась:

– Как же тебе удалось, отче?

– Кое-что ты мне подсказала, многое расспросил, а потом показал, приоткрыл, что ее, боярыню, ожидает, когда государь дознается. Она и не знала, как благодарить меня, что глаза ей открыл. С боярином проще, он все сам понимает. Более всего благодарил меня, что я жену его наставил. – Тут отец Тихон наклонился к матушке настоятельнице и прошептал: – А ведь никак верно, что она к Кудеяру сбежала! Это боярыню больше всего напугало. Прости меня, Боже!

Шептались еще долго. После этого разговора Агния пошла на поправку. Вскоре праздник большой – Рождество Богородицы, к заутрене ходила, но все ж слабость в ногах. Пришла в горницу, села, а встать не может. Тут появилась сгорбленная монашка, дважды повторила:

– Матушка, просительница к тебе.

Агния тяжело вздохнула, будто проснулась:

– Ох! Устала я ноне, пусть завтра придет.

– Говорила я ей, матушка. Настырная, страсть. Слушать не хочет, мол, важное слово есть.

– Какая она собой? Может, из бояр?

– Да нет, скорей нищенка. Говорит, из полона татарского бежала. Прими, матушка, может, тебе облегчение будет.

– Ладно. Помоги вон туда сесть... Вот так... Зови.

Вошла странница, каких много по Руси бродило. Серый зипун с мужицкого плеча, с заплатами, темный плат закрывает половину лица. Поклонившись, глухим голосом сказала:

– Матушка, покаяться в грехах великих пришла. Прикажи сестрице выйти.

Агния окинула нищенку взглядом, жестом удалила монашку и до полусмерти напугалась перемене, происшедшей в женщине. Та сбросила плат с головы, упала на пол к ногам Агнии и страстно зашептала:

– Матушка, родная! Прими блудную дочь твою! Я Таисия, беглая белица! Не оттолкни, не погуби, родная!!

Таисия, обливаясь слезами, валялась в ногах игуменьи, твердила слова из притчи о блудном сыне, но через некоторое время тишина смутила ее, она замолкла в ожидании решения своей судьбы. Молчала и Агния. Не понимая, в чем дело, Таисия приподняла голову. Игуменья откинулась к стене, голова свалилась на плечо. Таисия вскочила, она знала, где хранится святая вода. Обрызгав Агнию, дала ей отпить глоток, гладила ее руку, прижимала к себе.

– Матушка, родная, что с тобой? Отведай еще водички. О Господи! Может, кликнуть кого?

Таисия почувствовала легкое пожатие руки и услыхала:

– Не надо... Сейчас пройдет... Боже мой... Боже мой!.. Сколько лет я тебя ждала... Помоги... Пойдем и возблагодарим Богородицу.

Полчаса спустя Агния вызвала келарею и приказала ей потихоньку от других спрятать Таисию и вызвать Тихона. Еще до ночи Таисия в часовенке покаялась в своих прегрешениях. Она сказала, что сбежала из монастыря к любимому человеку. Теперь он умер, и ей осталась одна дорога – в монастырь. Кто был этот совратитель, ее не расспрашивали. Тут же в часовенке в присутствии игуменьи и келарей отец Тихон совершил обряд пострижения, с этого момента боярышня Таисия, она же княгиня, умерла! Зато родилась вторая Тавифа.

Она не отлучалась из покоев игуменьи, никому не показывалась. От матери Агнии узнала, как ее имя оберегала настоятельница, какой великий грех она взяла на свою душу! Потом было приказано инокине Тавифе, что нужно делать в ближайшие несколько дней. В то же время Агнии стало известно от Тихона, что митрополит благословил снять схиму и прислал для совершения этого таинства своих двух священников.

Когда эти священники пришли и сказали Агнии волю святейшего, она приняла известие с благоговением и попросила два дня, чтобы подготовить схимницу.

Таисия была готова на все, но выговорила условие – подругу и спутницу свою Настасью, вдовицу владимирского купца, принять в обитель белицей, а деда ее, Дорофея Сургунова, определить на пасеку. Настоятельница на радости ничему не возражала.

* * *

Настенька проводила Таисию до монастыря и осталась ждать у ворот. Время шло, а княгиня не возвращалась. Она не знала, что делать: и плакала, и привратницу просила узнать, что случилось с ее спутницей, но ответа никакого не получила. Уже хотела бежать к деду, как вдруг вышла старая монашка и спросила:

– Ты пришла со странницей?

– Я, матушка. Что с ней?

– Не бойся, сестричка, с ней все хорошо. Пойдем. Ты с дальней дороги, а у нас банька готова.

– Матушка, я тебя не знаю и идти с тобой боюсь. Где Таисия?

– Не шуми, сестричка. Я – келарея монастыря, мать Ираида. Меня бояться нечего, плохого тебе мы не хотим. Таисия просила за тебя настоятельницу. Пойдем.

Настенька пошла, но дорогой попросила:

– Матушка, мне бы увидеть Таисию.

– Увидишь обязательно, но не сегодня. Вот наша банька. Раздевайся, свои вещички в уголок брось.

Настенька начала раздеваться и невольно вскрикнула:

– Матушка! Это зипун Таисии!

– Ее, ее. Она тоже тут была. Ты помойся, а потом мы тебя в белицы посвятим.

На другой день белица Настенька проводила мать Ираиду к деду. Келарея сказала ему:

– Я не знаю и знать не хочу, кто ты. Завтра тебя проводят на пасеку, верстах в десяти она. В твоих интересах тихо пожить там. Потом, Бог даст, с внучкой видеться будешь.

В жизни Таисии одни тяжелые переживания сменялись другими. Не менее трудными были первые дни монашества. Агния спешила и не давала опомниться Таисии, ей предстояло побыть день-два схимницей. Сама игуменья привела ее в подвальную келью, в ту самую, куда Агния приводила Афанасия. Но кое-что тут изменилось. За окном не было травы, куста, стал виден маленький кусочек голубого неба. Перед киотом горела не одна, а три лампады. Гроб был сколочен из новых досок, резко пахнущих сосной. Старый выбросили, как только его жилицу потихоньку отнесли в больничные палаты. Все было вымыто и окурено благовониями. Новым был и аналой, стоящий около гроба, с горящей свечой в поставце.

От духоты и от того, что она увидела в келье, у Таисии закружилась голова, она отступила и прижалась спиной к стене. Их встретила мать Ираида с новой рясой, которую она развернула. Белые черепа, вышитые на ней, доконали Таисию, она опустилась на пол и завыла. Настоятельница и келарея бросились, подняли ее. Таисия стонала:

– Матушка, не могу!

– Сможешь! – В голосе настоятельницы послышалась угроза: – Благодари Бога, глупая, что не к палачам в руки попалась! Они бы тебя не в такую одежку одели б. Ты не думай, что все легковерные. Твоего брата государь сюда прислал.

– А почему?

– Ему стало известно, кто стал твоим полюбовником! О Господи! Не вводи ты меня во грех, Тавифа! – И строже приказала: – Одевайся. День-два тут полежишь да помолчишь. Времени будет много, Богу единому все грехи выложи, глядишь, простит.

Ираида попросила:

– Дозволь надеть прямо на рясу?

– Надевай. О мать Пресвятая Богородица, спаси и помилуй нас!

Таисию подсадили, и она почти замертво повалилась в гроб. Агния поправила на ней схиму, сеткой закрыла лицо и перекрестила. Таисия слабым голосом спросила:

– Матушка, а вдруг умру тут?!

– Нишкни, греховодница! На тебе схима! Не оскверняйся словом грешным! Не умрешь! Вон Тавифа до тебя без малого шесть годов пролежала! И за нее молись! Она тебя спасала, пока ты греховодничала.

А Таисия еще тише, со слезами:

– Матушка, я одна боюсь! Пришли Настеньку ко мне.

– Молчи, негодница! Еще слово скажешь, отволоку в подвал, вот те крест святой! С мышами и крысами, видать, посидеть хочешь. Это пострашнее гроба. Ори не ори, никто не услышит!

– И, немного успокоившись, добавила: – Девку твою сейчас нельзя, наш грех втроем делить будем. Снимут схиму, белица все время с тобой будет. А теперь пусть молится, грехов на ней, не дай Господи! У тебя тут будут две черницы читать Священное Писание. Смотри, голос не подавай. Что понадобится, рукой показывай. Мы с матерью Ираидой к тебе наведываться будем. О Боже мой, Боже мой! Приходится тебя учить как дитя малое, неразумное... Так и быть уж, грех еще один возьму на душу. При мне и матери Ираиде разрешаю вот так пальчиком поманить и на ушко сказать, что нужно.

Таисия вдруг подняла руку и поманила настоятельницу. Та подошла и нагнулась к ней.

– Матушка, мышей и крыс тут нет? Ведь не выдержу, заору!

– Я тебе заору!! Прощай. Чтицу пришлю сейчас.

Ираида перекрестила ее и тихонько сказала:

– Вот в головах у тебя склянка со снадобьем. Будет невтерпеж, глотни, полегчает. Ну, Бог с тобой. Будь умницей.

Дверь захлопнулась. Таисия быстро нащупала склянку, вынула пробку и глотнула обжигающую жидкость.

Вошла монашка, долго крестилась, потом стала перед аналоем и принялась читать звонким голосом: «Господи, Боже наш! Услышь молитву мою и снизойди к слабости моей...»

От молитвы и выпитого снадобья Таисии показалось, что она освободилась от тяжести бренного тела и стала парить... Взлетела, как на качелях, и осталась там, в верхней точке. Легко, привольно, а сердце схватила мягкая, ласковая рука.

Таисия не слыхала, как ровно в полночь сменилась чтица, эта теперь читала тихо, задушевно. Схимница спала сном праведника, будто ничего страшного и не было...

14

...А страшного было много. Пока лежала тут живая в гробу, вспоминала...

За неделю до Успения в Тихий Кут прибежал ватажник и рассказал, что от Скопина идут царевы войска, громят заимки. Сургун тут же посоветовал всем уходить в леса. Однако многие считали, что от Скопина далеко, войско может не пойти на Воронеж-реку.

Сургун собрал в три сумы самое необходимое, заседлал трех коней и в тот же день переехал на ближнюю пасеку. Настя была еще очень слабой после болезни, еле держалась в седле, ее с двух сторон поддерживали Сургун и Таисия. Далекий путь ей был не под силу, но все же Сургун оборудовал одно седло дужками из орешника, так, чтобы нельзя было вывалиться. А сам принялся усиленно лечить ее заговорами, настойками из разных трав и кореньев. Кормил ее пять-шесть раз в день. Он собирал, уносил в лес и там прятал, по его мнению, наиболее ценные вещи.

На второй день он сказал, что пора уезжать на дальнюю пасеку. Еще до вечера начали укладываться. Настенька вышла погулять и тут же вернулась:

– Деда, конский топот!

Сургун выскочил из хаты, прильнул к забору и спешно принялся подпирать ворота, прошептав:

– Сумки... и в омшаник!

Потом он начал хватать колоды с пчелами и метать их за забор. Скоро там поднялись тучи пчел. Схватив свою суму, он побежал в омшаник, там имелся лаз, через который ходил за водой. Через этот лаз они спустились в овражек, оттуда добрались до реки. В камышах был спрятан челнок. Отталкиваясь жердью, Сургун по камышу отвел челнок довольно далеко, потом вышел на чистую воду и пошел на веслах.

Начало уже темнеть, над Тихим Кутом разгоралось зарево, им даже казалось, что они слышат крики. Вскоре встало зарево и над их пасекой.

Сургун надеялся за ночь уйти подальше от страшного места, но это ему не удалось. Впереди они увидели костер на берегу и услыхали громкий разговор. Спрятавшись в камышах, скоро поняли, что это были стражники.

Ночь пришлось провести в стогу сена. Настенька опять горела в жару. Она не хотела уходить из стога, но Сургун унес ее на руках. Нашли убежище в яме под корнями покосившегося дуба в густом молодом ельнике; возможно, зимой тут была берлога медведя. Сургун принес лапника, потом мешок сена. Пошел за вторым но вернулся пустым: Таисия впервые увидела испуг на лице старика.

– Стог-то наш подпалили вои, – тихо сказал он. – Тут заимка недалеко. Там всех поубивали, скирды сожгли... Вот дела какие...

Сидели притаившись, Сургун сходил только за водой. Под вечер он ушел на разведку. Вернулся поздней ночью, принес два тулупа, заранее спрятанные им. Рассказал скупо:

– Кута и заимок вокруг нет больше, стоит один загон. Оставшихся в живых баб и ребятишек туда сгоняют.

Жили в медвежьем логове четыре дня. Настя заметно поправилась, Сургун отпаивал ее варевом из разных корней, которые собирал тут же рядом. Костер жег в овраге. Там же готовил обед. Теперь можно было уходить дальше, но Таисия уговорила Сургута остаться здесь – и тихо, и недалеко от Кута. Она верила, что должен прийти Юрий Васильевич, он станет ее искать. Каждое утро еще затемно Сургун подходил к лагерю воинов и вслушивался в разговоры. Возвращаясь, рассказывал Таисии, правда, не все, что слышал, – боялся напугать княгиню.

На Успение он задержался особенно долго. Таисия и Настя с тревогой ждали его возвращения, вышли навстречу: уже время обеда, а его все нет и нет. Услыхав осторожные шаги, сперва испугались – вдруг кто-то чужой, потом обрадовались – он.

– Почему ты так долго?

– Дела разные... Ватажника встретил... Уходить нам надо подальше из этих мест... Поснедаем и пойдем.

Таисия уже сварила ржаную кашу с грибами, запивали ягодным взваром. Настя видела: дед делает вид, что ест, но на лице грусть и страшная усталость.

– Деда, – забеспокоилась она, – ты не заболел?

– Откуда ты взяла?! Ну, поели? Собираемся и пошли.

Таисия испуганно смотрела на него:

– Что случилось, дедушка? Почему ты уводишь нас? Что с Юрием?!

– Княгиня, тут нам теперь делать нечего. Нужно уходить.

– Ступайте! Я никуда не пойду... Что с Юрием? Убит?!

Сургун долго отнекивался, но когда Таисия пригрозила сейчас же пойти в Кут, рассказал все, что ему было известно о битве на выгоне.

Таисия слушала, подавшись вперед. Испугала Настю, что не уронила ни одной слезинки. Испугался и Сургун – он кончил рассказ, а Таисия продолжала недвижно сидеть, уставившись в одну точку. Побежал за водой. Когда вернулся, она лежала замертво, над ней ревмя ревела Настя.

Сургуну пришлось долго повозиться, пока Таисия пришла в себя. Села, огляделась, тяжело поднялась и сказала, что должна пойти и увидеть мертвого Юрия Васильевича. Сургун и Настя пошли с ней...

На другой день Неждан сказал Таисии, что готов выполнить последнюю волю Юрия Васильевича – проводить ее в Литву. Деньги у него есть, так что княгиня станет там жить безбедно. Тут Таисия впервые объявила свое желание:

– Спаси Бог тебя, Неждан. И вам всем благодарствую. Литвы мне не надо, ухожу в монастырь!

Неждан испугался:

– Матушка, княгиня! Нельзя тебе в монастырь! В Разбойный приказ попадешь! Разве тебе не рассказывал Юрий Васильевич, как мы его из монастыря выручали?

– Говорил. Но меня выручать не надо. Чего достойна, то и будет.

Уговорить. Таисию не удалось. Ее с Настей и Сургуном в сопровождении пятерых ватажников Неждан повел кратчайшей дорогой через Рязанские и Муромские леса ко Владимиру и Суздалю.

В Суздаль он не заходил, а поселился с ватажниками в ближнем лесу. На третий день Неждан на опушке леса повстречал мужика, в доме которого жил Сургун, и ему стало известно, что в монастыре все спокойно, а дед уехал на монастырскую пасеку. После этого Неждан отправился в Москву. Возвращаясь на Воронеж-реку, он сделал двухсотверстный крюк, заехал в Суздаль и от Сургуна узнал об инокине Тавифе, в миру Таисии...

...Схиму снимали в часовенке в присутствии посланников митрополита, двух священников и нескольких монашек. Игуменья и келарея под руки держали инокиню. Пред этим, чтобы удалить загар, Агния и Ираида в келии старательно натирали лицо и руки Таисии мучною пылью. Теперь они стояли с ней рядом и велели не зажигать много свечей. Читали Евангелие, молитвы, слабенький хор многажды возносил хвалу Господу. Отец Тихон впервые присутствовал при этом таинстве и тем не менее не мог отогнать от себя мысль о том, что иеромонахи, присланные митрополитом, не уверены в своих действиях. Однако служба подошла к концу, все присутствующие преклонили колена, снятую схиму с жуткими белыми черепами отнесли в алтарь. Таисию под руки отвели в келью. Там ее ожидала белица Настенька...

...Афанасия пугала встреча с бывшей схимницей. Он давно бы уехал, да благочинный не давал благословения на это и твердил:

– Вот повидаешься со своей сестричкой и тогда на все четыре стороны.

Мария не собиралась идти на свидание:

– Сестра твоя, вот и ступай и узнавай. А я уже узнала ее! С меня хватит.

Такого рода разговоры оканчивались руганью.

И вот наступил тот день. За ними пришел иеромонах, твердо сказал, чтобы шли вдвоем. Пришлось идти и Марии. Афанасий для храбрости хватил братину меда.

Они предполагали, что свидание будет происходить в какой-нибудь темной келье, а их привели в ярко освещенную горницу. Встретила их игуменья, спросила о здоровье, о том, нравятся ли им храмы суздальские и служба в них. Афанасий отвечал невпопад, Мария вообще молчала. Они были явно не в своей тарелке.

Иеромонаху надоела эта комедия, он не мог понять, что тут творится, и тихо попросил ввести инокиню. Агния сделала знак, и почти тут же в горницу вошла Таисия, бледная, с синими обводами под глазами. Она скромно поклонилась и тихо вымолвила:

– Здравствуй многие лета, боярин Афанасий, братец мой! И ты здравствуй, боярыня Мария!

Они не верили своим глазам! Они ожидали увидеть кого угодно, но не Таисию! Боярин даже протер глаза. Пауза затягивалась. Опять заговорила Таисия:

– Спаси Бог вас, мои родные, что вы пришли проведать меня. Рада видеть вас в добром здравии.

И опять пауза. Удивленный иеромонах подал свой голос:

– Боярин Афанасий, что с тобой? Это твоя сестра?

– Моя, моя. Здравствуй, Таисьюшка, то бишь Тавифа! Ты в добром здоровье, а мы думали...

– Как видишь, братец. Мне сказали, что от государя ты, что он заботится о нас, грешных. Скажи ему: благодарна я ему без меры за вклад богатый. В молитвах своих молю Господа о даровании государю долгих лет жизни!

Опять пауза. Таисия поклонилась всем и попросила:

– Матушка игуменья, отвыкла я от людей, отпусти меня в келью.

Агния спросила:

– Боярин Афанасий, что еще хочешь спросить инокиню Тавифию?

Афанасий промычал что-то нечленораздельное.

– Ну и ладно. Иди, дочь моя, отдыхай.

Однако отдыхать Таисии не пришлось. В этот же день к вечеру Агния позвала ее с Настей в часовенку и торжественно объявила, что налагает на них годовую епитимью: ежедневно убирать кельи стариц, вместо послеобеденного сна молиться в часовенке, а после работы вновь приходить в часовню и делать по две сотни земных поклонов. Питание как во время поста – сухой хлеб и вода. Таисия смиренно приняла наказание, подошла под благословение и поцеловала руку игуменьи. Настя повторила все, но без воодушевления, а в келье ворчала:

– Забыла мать настоятельница, что ты боярской крови и все-таки княгиня.

– Замолчи! – оборвала ее Таисия. – Смотри еще где не сболтни. Помни, я инокиня, шесть лет носившая схиму..

– А тогда за что епитимья? – не сдавалась Настя. – За какие грехи? На меня – за дело, а на тебя?

Надо полагать, что к такой же мысли пришла и настоятельница.

Однажды, когда они клали земные поклоны, в часовенку зашла Агния, помолилась с ними вместе, а потом спросила:

– Помнится, ты рукодельницей была?

Таисия ответила низким поклоном.

– Так вот с завтрашнего дня пойдешь в рукодельную. Скажешь старице, я прислала.

Таисия тихо спросила:

– А подруга моя? Матушка, прости и ее великодушно.

Агния сердито поглядела на Настеньку:

– Иголку-то в руках умеет держать? Ладно уж, пусть и она. Да еще – молиться после обеда и вечером можете у себя в келье. К еде прибавку получите, а то падать начнете.

Много ли надо человеку? Настя радовалась, и Таисия повеселела.

К зиме их положение еще больше улучшилось. Мать Агния начала прихварывать и приказала Таисии помогать келарье Ираиде как в былые времена.

Все было бы хорошо, но перед Крещением отец владыка сообщил, что сам лично хочет исповедовать бывшую схимницу. Больше всех испугалась Агния. Несмотря на свою болезнь, поехала к своему советчику – отцу Тихону во Владимир, прихватив с собой и Таисию. Тихон беседовал с Таисией, делал намеки разные, приводил примеры из Священного Писания о том, что иная ложь идет во спасение. Под конец прямо сказал:

– ...А ежели тебе соврать придется, грех беру на себя. Прости, Господи, мои прегрешения! Запомни, дочь моя, нашу беседу оставь про себя, в сердце своем.

Таисия отцу Тихону ничего не сказала, а когда возвращались в Суздаль и Агния начала повторять наставления Тихона, Таисия ответила:

– Матушка, ты уж прости меня, но владыке врать не буду.

Ахнула Агния, ругаться принялась, сказала, что сейчас же вернутся во Владимир, Таисия успокоила ее:

– Возвращаться не надо. Я помню все, что отец Тихон сказал. И повторю тебе твои же слова, матушка: давай молиться Всевышнему, чтобы Он наставил нас на путь истинный.

Слова были правильные, но они не успокоили, а испугали мать Агнию. Приехав из Владимира, она заболела пуще прежнего.

Вот пришел назначенный день исповеди. Архиерей приехал в монастырь, отслужил молебен в церкви, благословил всех присутствующих и отправился к больной игуменье. Таисия в церкви не была, находилась около Агнии. Она впервые увидела архиерея так близко, он сидел около постели больной. Было ему лет сорок, русая окладистая борода и усы аккуратно подстрижены. В ясных глазах отражались огоньки свечей так же, как и на золотом кресте, висящем на шее, и при малейшем движении скользившем по бархату рясы. Как только Таисия увидела, что архиерей молодой, страх у нее прошел и она поверила, что все обойдется благополучно.

Наконец он встал и сказал игуменье, что после беседы с инокиней придет попрощаться с ней.

И вот мать Ираида проводила архиерея и Таисию в соседнюю горницу, оставила их одних.

Он прошел в передний угол и опустился на скамью. Наверное, заметив, как волнуется инокиня, предложил ей подойти и сесть напротив. Таисия подошла, но осталась стоять, сказав:

– Спаси тебя Бог, отче. Я постою.

Архиерей, окинув ее взглядом, начал задавать вопросы, расспрашивать о семье, об отце, о жизни в селе царя, в Тонинском. И вдруг:

– ...Ты из-за государева греха пошла в монастырь?

Таисия почувствовала, как ослабели ноги, но нашла в себе силу молча пристально посмотреть на архиерея. Взгляды их встретились, тот первый опустил глаза и, помолчав немного, принялся расспрашивать о монастыре: не обижал ли кто, не толкал ли на грех? И опять неожиданно:

– Почему приняла такую тяжкую схиму?

Их глаза встретились. Она вновь промолчала, а он вопрос не повторил, началась обычная исповедь:

– Были ли греховные помыслы?

– Грешна, отче.

– Предавалась ли чревоугодию?

– Грешна, отче.

– Не нарушала ли обет благочестия?

– И в этом грешна.

– Раскаиваешься ли, дочь моя, во всех грехах своих, явных и тайных, вольных или невольных?

Таисия упала на колени:

– Раскаиваюсь, отче! Горько раскаиваюсь. Пока жива буду, стану молить Господа, чтобы Он простил мои прегрешения!

Архиерей поднял с пола Таисию.

Дальше беседа пошла на убыль. Спросил о хозяйстве монастырском, откуда у нее рачительность такая. Потом он встал, благословил ее и наставительно сказал:

– Хвалю тебя, дочь моя, что не осквернила уста свои ложью гибельной и греховной. Будь тверда в вере и усердной в служении Господу.

После этого владыка долго оставался наедине с настоятельницей. Когда он ушел и вернулась мать Ираида, провожавшая его, Агния пригласила к себе Таисию.

– Архипастырь доволен тобой, дочь моя, – промолвила настоятельница. – Он сказал, что после долгой схимы сохранила ты свою память и здравомыслие. Открыла я ему давнюю мечту свою – иметь тебя своей восприемницей. – Таисия хотела что-то сказать, Агния остановила ее: – Помолчи и послушай. Так вот он благословил и это, сказав, чтобы год-другой испытать тебя, устоишь ли ты от искусов.

– Матушка! – взмолилась Таисия. – Ведь владыка не знает всех грехов моих великих!

– Э, дочь моя, ему многое ведомо... Знаешь, что он про тебя сказал? Говорит: «Испытавший лиха надежнее другого праведника». Так что ты подумай над этим. Да и срок большой у тебя на испытание. Я, глядишь, еще проскриплю годок-другой, ты и привыкнешь. Матери Ираиде мы тоже преемницу готовим.