Текст книги "Хладомир, маг (СИ)"

Автор книги: Николай Бурланков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

   – Собственная жадность, – отвечал Воплотивший. – Нужно уметь видеть дальше своего носа, чтобы понять, что, если будешь все время брать как можно больше, то исчерпаешь колодец до дна – и умрешь от жажды.

   Разговорным языком в городе раньше был токомурский, а в деревне – севинский; сейчас же все чаще звучала речь сьорлингов, вернее, свирловская ее разновидность. Немного прошло времени с убийства Бодрина и «молниеносной войны» Бросс Клагана и Йострема, однако теперь уже татаги не церемонились, полагая себя победителями в покоренном городе.

   Когда Далия возвращалась позже обычного, Ойнал то и дело начинал на нее ворчать.

   – Да что такого? – не понимала она. – Все же так жили, и живут!

   – Живут, потому что не понимают, – отвечал Ойнал. – Прав был Налим, изменились времена. Это вы все по старой памяти друг к дружке по ночам бегаете, разговоры ведете; раньше это ведь совсем почти безопасно было, а сейчас на улицу в потьмах выйти – себя не любить надо.

   – Ну и лучше, конечно, умереть от скуки, – вызывающе произнесла Далия.

   – От скуки еще никто не умирал, – назидательно отозвался Ойнал. – А что с Бодрином сделали, помнишь?

   Далия закусила губу. Я тоже подивился нечуткости Ойнала: разве можно так часто напоминать о гибели друга? Но подобные приемы срабатывали: Далия начинала приходить домой раньше.

   – Вот что, – сказал однажды Ойнал. – Подумал я, что никто не знает, что с ним случится. Проверил я переменчивость судьбы, знаю, что в любой миг может нас она подстерегать; словом, я хочу составить завещание на тебя, Далия, и на твоего брата.

   Далия опять поморщилась. Говорить о делах она очень не любила – по крайней мере, когда сама того не хотела.

   – Два раза молния в один дуб не бьет, – ответила она. – Раз уж ты один раз жив остался, значит, теперь до ста лет проживешь.

   – Дуб я или нет, это тебе виднее, – рассмеялся Ойнал. – А вот пока маг рядом есть, чтобы волю мою заверить, я все и составлю. Небось, если Хладомир будет поручителем, ни одна живая душа оспорить мою волю не осмелится.

   Просмотрев текст завещания, я был несколько удивлен: Ойнал действительно оказался богатым человеком. В тот момент мне показалось, что не просто так пал на него выбор Даронда, а позднее – татагов, решивших от Ойнала избавиться. Учитывая, что у него были дела со многими известными людьми в разных концах страны, его влияние могло быть немалым. Впрочем, сам Ойнал был довольно мирным человеком и, по-моему, не стал бы ввязываться в мятежи и заговоры просто из любви к тишине и покою. И, надо отметить, решение татагов выпустить Ойнала на арену против тигра немало способствовало успокоению Ойнала ( в молодости, как он сам признавался, жизнь у него была довольно бурной). Многие соратники Ойнала, его друзья и пайщики в итоге поспешили порвать с ним отношения, так что состояние его несколько уменьшилось.

   – И даже вот что, – Ойнал вдруг резко порвал написанную бумагу. – Откажусь-ка я сразу от всего в вашу пользу. Надеюсь, на улицу вы меня не выкинете?

   – Если будешь себя хорошо вести, – съехидничала Далия и убежала, даже не взглянув на то, что ей доставалось.

   Вскоре после этого Далия вдруг заявила, что ей надо уехать.

   – Одной? – ужаснулся Ойнал. – Не поедешь. Мне еще отец твой запретил тебя одну отпускать куда бы то ни было.

   – Да не одну, а со всеми нашими, – отозвалась Далия.

   – Все равно. Возьмите хоть мага в сопровождение.

   – У него могут быть другие планы, – Далия выразительно на меня посмотрела.

   – Пока у меня других планов нет, и я бы с удовольствием... – начал я.

   – У нас едут только свои, – решительно отрезала Далия, и мы не стали настаивать.

   – Скажи хоть, куда вы едете, – попросил Ойнал.

   – На побережье, – отвечала Далия. – На море. Как же я соскучилась по морю!

   – А вот я почти всю жизнь на море прожил – и не горю желанием вернуться, – заметил Ойнал.

   – Но побережье длинное, – сказал я. – Ты не могла бы сказать поточнее – куда и зачем вас несет на побережье?

   – Ладно. Только, будь добр, не распугивай там всех своими штучками!

   – Не буду, – заверил я, и тогда Далия начала объяснять.

   – У Эртрота отец получил перевод в Лихор, и Первый Хранитель Аронд, по словам Эртрота, повелел его отцу устроить там тоже занятия танцами, пением, ну, и всем прочим, что необходимо в высшем свете. А тут у нас после смерти Бодрина все захирело, вот нас и пригласили...

   – Ох, уж эти девицы! – фыркнул Ойнал. – Одни танцы на уме.

   – Если верить рассказам Далии, то не одни, а очень много, – возразил я. – Значит, искать вас в Лихоре?

   В дорогу Далия собиралась очень долго, насобирав огромный ворох вещей. Оценив свои потребности и возможности, она, наконец, сдалась и попросила меня проводить ее до дома Эртрота, откуда их должны были везти на повозках.

   Там собрался довольно приличный караван в несколько повозок, и я, взвалив поклажу Далии на один из возов, простился с нею хотя и с грустью, но без тревоги. А на обратном пути меня вызвал к себе Даронд. Как обычно, он не опустился до личного посещения, а послал за мной слугу, который перехватил меня у входа в дом Ойнала. Это меня и спасло.

   Даронд ждал меня в той же комнате, где принимал в первый раз, когда бросал обвинения в шпионаже. Стоял он, как всегда, с совершенно бесстрастным лицом, и понять, собирается ли он сейчас казнить или награждать, было невозможно.

   – Я получил новое послание от Аронда, – произнес он. – Хотел бы посоветоваться с тобой относительно того, как к нему относиться.

   Я взял свиток из рук Хранителя.

   «Дабы наши друзья из Бросс Клагана чувствовали себя как дома и могли справлять ритуалы по своему обыкновению, следует выделить им место для строительства храма в честь своего божества».

   – Не думал, что у них есть какое-то свое божество, – удивился я. – Всегда считал, что три наших Творца едины для всех.

   – Я уже говорил с Амиром, и он без тени смущения признался мне, что их божество зовут Орбаг.

   – Вот как! – не удержался я. – Мы полагали, что маги лишь после смерти удостаиваются чести стать Творцами; а Орбаг, похоже, решил добиться этого при жизни.

   – Меня мало занимает Орбаг, – пояснил Даронд. – Но храма в его честь я терпеть не намерен; тем более я не понимаю, с какой стати Аронд, Хранитель мудрости, просит за него.

   – Не хочет ссориться с татагами. А они, видимо, преклоняются перед Орбагом.

   – По-твоему, Аронд тоже попал под его влияние?

   – Да нет, никто под его влияние не попадал. Просто Орбаг воспользовался недалекостью своих союзников, чтобы добиться того, что нужно ему.

   – Как ты тогда объяснишь поведение Аронда? – нахмурился Даронд. – Его нельзя назвать человеком недалеким.

   – Я бы мог предположить, что Аронд, как человек не военный, не разобрался в обстановке и, может быть, просто струсил; но, боюсь, тут дело в другом.

   – В чем? – резко спросил Даронд.

   – Все слишком хорошо складывается к тому, что Аронд решил поиграть в игру: «Я самый главный». Сначала он избавился от Веронда, обвинив его в предательстве. Потом он пошел на сделку с татагами и с их помощью одолел тебя. А потом и законный правитель погиб, и теперь Аронд один – единственный наследник Йострема.

   – Понимаешь ли ты, что говоришь? – резко спросил Даронд.

   – Вполне понимаю.

   – Ты понимаешь, что твои слова – это прямая измена?

   – Я – не подданный Йострема, – напомнил я. – А прямая измена – это то, что делает Аронд, а не то, что об этом говорят.

   На лице у Даронда было написано неподдельное страдание. Кажется, он до последнего момента искренне доверял Аронду, а слова мои вдруг заставили его пересмотреть свое отношение до самых корней. Однако я снова убедился, что Даронд вполне по заслугам является Хранителем престола, и решительности ему не занимать; жестокость же для него – не удовольствие сама по себе, а следствие некоторой ограниченности, в силу которой он не желал искать мягких способов достижения цели, предпочитая переть напролом, не считаясь с жертвами. Итак, Даронд нашел в себе силы признать мою правоту (разумеется, мне он об этом не сказал, но следующие слова его это подтвердили) и произнес:

   – Итак, теперь единственным правителем, поддерживающим истинные интересы Йострема и его людей, остаюсь я. И считаю себя вправе поступать с теми, кто перешел на сторону татагов, как с врагами. А также использовать против них любые средства. У меня будет к тебе просьба: съезди и привези сюда дана Румата Хартага.

   – Он еще жив? – поразился я.

   – Он нашел убежище в общине Севинов, – ответил Даронд. Я с удивлением переспросил:

   – Неужто мои сородичи согласились принять беглеца?

   Тот усмехнулся:

   – Вряд ли это твои сородичи. Севинами они назвались для звучности: если в вашем языке это имя означает «земледелец», то у сьорлингов – «истинный взгляд», то есть, их у нас называют еще «прозревшими». Они начисто отрицают всякую связь с торговцами из Бросс Клагана и живут только за счет труда собственных рук. А дан Атран еще не решился портить с ними отношения из-за своего дядюшки. Это на южном побережье Валахора; поберегись в дороге Орбага – ему, насколько я знаю, своих отношений ни с кем поддерживать не нужно.

   – По-моему, ты слишком рано собираешься пустить в ход это оружие, дана Румата, – предположил я.

   – Кто тебе сказал, что я собираюсь пускать его в ход? – возразил Даронд. – Следи, чтобы о твоем назначении никто не узнал, иначе ты можешь не застать Румата в живых. Я постараюсь встретить вас на подходах к городу, но если разминемся – не вези его ни к Ойналу, ни ко мне, ни, разумеется, в ратушу. Оставь его где-нибудь в деревне и оттуда пошли ко мне вестника.

   Удар рванул, когда я подходил к дому Ойнала. Дома покачнулись и затряслись; у многих вылетели окна. Я кинулся бежать – и увидел груду битого камня, оставшегося на месте дома Ойнала. Хозяин дома был погребен под ней. Рухнула аккуратно та часть, где жил Ойнал, просто сложившись внутрь; соседскую половину даже не затронуло.

   Рядом с тем, что было когда-то входной дверью, стоял Алин.

   – Это не я, – испуганно посмотрел он на меня.

   – Верю, – серьезно сказал я и принялся растаскивать камни.

   Сперва попрятавшиеся в испуге, горожане стали собираться вокруг и вскоре многие взялись мне помогать. Ойнала мы нашли ближе к вечеру. Тело его успело остыть; в нем не осталось ни единой целой кости. Под обломками не уцелело ничего, ни единой вещи, которую можно было бы передать Далии в память об Ойнале. Бесследно пропало и завещание. Всего на месяц продлилась для Ойнала жизнь, всего на месяц сумел я отодвинуть его судьбу.

   Такое было впечатление, что удар предназначался именно Ойналу, словно это – кара за то, что он в первый раз ускользнул из лап смерти. Для меня и Даронда это было предупреждение. Или – снова посетило меня мучительное сомнение – если бы я был дома, этого бы не случилось?

   – Пойдем искать твою сестру, – объявил я Алину.

   Ночевать в городе нам все равно было негде (никто своей помощи в этом не предложил), и мы выбрались из городских стен и отправились мимо Серой горы на юг, в сторону моря. Погода стояла самая летняя, и, если не считать множества комаров, то лучшего времени для ночлега в поле было трудно придумать. Алин оказался на редкость выносливым парнишкой: он шагал день за днем, ничуть от меня не отставая.

   На исходе недели нашего путешествия – можно было подумать, что Алин всю жизнь мечтал отправиться в подобный пеший поход, с таким удовольствием он принимал все его тяготы – мы ощутили приближение моря. Оно внезапно дохнуло нам в лицо соленым ветром и далекими криками чаек.

   Мы остановились на ночлег, и Алин, вымотавшийся за день, тут же уснул, забравшись в свежий стог сена. Я некоторое время сидел, разглядывая огромные звезды на черном южном небе, – а потом различил словно бы зарево пожара, затмевающее самые низкие из звезд. Я поднялся. Запаха дыма не было, а вместо него я уловил странную музыку, напоминающую частые удары десятков барабанов. Она доносилась со стороны невысоких холмов, видневшихся на востоке.

   Глянув на Алина – тот спокойно спал, свернувшись калачиком, – я поспешил на свет. Музыка неслась из-за леса, раскинувшегося у подножия холмов; и когда я пробрался через лес, то увидел примерно то, что и ожидал увидеть.

   По всему краю большой поляны горели костры. От них исходил тонкий аромат благовоний, почти неощутимый, действующий словно бы прямо на душу. На поляне сидели и ритмично покачивались в такт музыке десятки юношей и девушек – исключительно молодежь, почему-то. В середине поляны меж сидящими двигались, извиваясь в танце, «ведущие действо»; среди них я узнал Далию. Это были совсем не те танцы, что я видел в доме Вихора; как видно, многие таланты Далии еще были от меня сокрыты. Здесь было нечто завораживающее – но не успокаивающее, тревожащее – но не торопящееся. И время от времени, подчиняясь неслышному приказу, сидящие вскакивали, музыка убыстрялась – тогда все находящиеся на поляне начинали трястись в некоем подобии танца, подражая ведущим.

   Если прочие находились как бы в трансе, то у Далии на лице было написано какое-то недовольство, то самое кислое выражение, с которым я успел хорошо познакомиться; казалось, она совсем не рада тому, куда попала. В свете костра на обнаженной коже спины теперь хорошо виднелась татуировка; мне показалось, будто она живет собственной жизнью, колеблясь не в такт движениям Далии – а под собственную неслышимую музыку. Вдруг сквозь музыку – если это можно назвать музыкой – стали пробиваться слова, произносимые низким голосом, вернее, одно слово: «Ор-баг!»

   Такие приемы я хорошо знал. Это одна из низших ступеней магии, доступная почти каждому – как ввести в транс толпу. На миг подчинившись ритму танца, я дождался, пока сидящие вновь не вольются в хоровод, загородив Далию и других «ведущих», и начал пробиваться к ней, стараясь двигаться в такт музыки.

   – Это снова ты? – недовольно узнала она меня.

   – Твой дядя погиб. Дом разрушен.

   – А Алин? – спросила она. За этот вопрос я полностью простил ей все ее корыстные устремления, которыми она добивала меня раньше.

   – Ждет нас неподалеку.

   – Но я же не могу так просто уйти!

   – А что тебя держит?

   – Ну... Ой, потом.

   Я упал на колени рядом с другими, и ее словно рвануло в пляс. Они вышли в середину круга и изобразили очередной танец. Надо отметить, справедливости ради, что и в этих танцах они не имели себе равных. Прочие смотрели на них с завистью.

   – Пойдем, – кивнула она, вернувшись.

   Внимания на нас никто не обращал, каждый был занят... Собой? Или чем-то вне себя? Я уже не мог этого решить. Выбравшись из круга, мы бегом пробежали через лес и вскоре были возле Алина, мирно спавшего в стогу.

   Позже, размышляя о том, что я видел в лесу, я пришел к выводу, что это – обычное явление, свойственное почти для любого народа. Я назвал бы его «антимиром» – уходом из этого мира в подобное забытье танца или иного вида опьянения. И, быть может, каждый молодой человек должен пройти через подобный выбор, дабы потом идти с открытыми глазами. Опасность только в том, что выбрать он может совсем не то; да и те, кто предоставляют ему право выбирать (я имею в виду тех, кто создает подобные «миры забытья»), думают при этом отнюдь не о его благе, а преследуют свои, редко благородные, цели.

   – И что мы теперь будем делать? – спросила Далия, выслушав мой рассказ о гибели Ойнала и его дома с некоторым недоверием.

   – У меня есть поручение от Даронда, – ответил я. – Выполним его – надо думать, можем рассчитывать на его благодарность.

   – Ну, это уже черезчур, – грозно заявил Воплотивший. – Обряды в честь нового божества? Кажется, ваш Орбаг хватил лишку.

   – Он такой же наш, как и твой, – возразил Оспоривший. – Ты и не замечал, как он вырос у тебя под боком; а ведь все его дела проходили у тебя на глазах!

   – И теперь я считаю, что с этим пора кончать, – ответил Воплотивший.

   – Не советую, – покачал головой Сохранивший. – Могу только догадываться, что произойдет, если ты решишь убить Орбага.

   – Слушайте, это – мой мир! – произнес Воплотивший. – Я имею право менять в нем все, что захочу!

   – Но даже ты не знаешь, к каким последствиям может привести твое вмешательство, – сказал Сохранивший. – Не ты один создавал этот мир, его законы выверялись веками. И потом, какая тебе разница, на что молятся люди? Людям, как ты знаешь, свойственно ошибаться.

   – Опять куда-то идти? – возмутилась Далия. – Я так больше не могу.

   – Уже недалеко, – попытался я ее уговорить, но она решительно остановилась и не желала более сделать ни шагу.

   – Мы бросили все мои вещи. Я осталась без дома, без родных, без... – от жалости к себе она готова была расплакаться. Я попытался ее утешить, но она резко отстранилась и с выпяченной губой отвернулась.

   – Ну, ладно. Оставайтесь здесь, – согласился я. – Я скоро вернусь.

   Община севинов располагалась на самом берегу моря, возле большого залива, вклинивающегося в берег возле гор. Не знаю, как там считал Даронд, откуда происходит их название, но от вида их деревни на меня потянуло чем-то таким родным, что на глаза навернулись слезы.

   А дан Румат бродил по берегу, погруженный в свои думы, и не замечал ничего, что творится вокруг. Узнать этого почтенного старца не составляло труда; я спрыгнул с невысокого обрыва и по скрипящему галечнику подошел к нему.

   – Приветствую дана Румата Хартага, – поклонился я.

   – Здравствуй, – отвечал он, глядя как бы сквозь меня.

   – Даронд, Третий хранитель престола Йострема, просит тебя оказать ему честь и приехать к нему.

   На миг глаза Румата вспыхнули, но тут же погасли вновь, и он покачал головой:

   – Нет, друг мой. Прошлого не воротишь, о нем можно только горевать, но не стоит пытаться его вернуть. Больше я не участвую в играх этого мира.

   Ощутив, что более разговаривать не о чем, я собрался уйти и сделал уже несколько шагов, но вдруг, остановившись, произнес:

   – Сын твой, дан Вогуром, шлет тебе свой привет.

   – Ты слышал о нем? – Румат шагнул ко мне, внезапно оживившись.

   – Я видел его, хотя и довольно давно. Сейчас, по слухам, он пребывает на службе у Дивианы.

   – Благодарю тебя, – старый правитель вновь овладел собой. – Я давно уже не получал от него вестей. Надеюсь, у него все хорошо.

   – Так ты не поедешь со мной?

   – Зачем? Думаешь, я не знаю, для чего я нужен Даронду? Но Даронд слишком неопытен в интригах, чтобы выиграть у Аронда. Значит, ни к чему, кроме новой крови, эта игра не приведет.

   Я вновь поклонился, понимая, что не стану уговаривать его.

   – Посмотри, – он взял меня за руку. – Что там чернеется у горизонта?

   Взглянув, я едва удержался от крика. К нам стремительно приближались три камагарских корабля. Что их занесло сюда, можно было лишь догадываться; но двигались они столь быстро, что ответ на этот вопрос мы должны были получить очень скоро.

   – Это корабли Камангара, – произнес я.

   На миг взгляд Румата полыхнул ненавистью.

   – Он нашел меня и здесь. Что же! Он оставил мне право умереть в бою.

   Только сейчас я заметил, что у пояса Румата висит меч, почти скрытый складками одежды; и Румат очень решительно схватился за него.

   – Уходи, – произнес он мне. – Тебе незачем гибнуть в чужих распрях.

   Я поклонился:

   – Полагаю, что сумею эту распрю остановить.

   Корабли замерли в нескольких саженях от берега, и с них в воду попрыгали воины. Впереди шел Тарлав.

   – Не приближайся! – крикнул ему Румат, потрясая мечом. Тарлав почтительно остановился у кромки воды.

   – Мы не собираемся чинить тебе зла. Наш повелитель, Оттар, просит тебя принять его гостеприимство и забыть ваши старые распри!

   – Он отказал нам, когда мы были одинокие и нуждающиеся, – сердито отвечал Румат. – Сейчас мы не нуждаемся в его помощи!

   – Добрый день, Тарлав, – я вышел между ними. Камангарец удивленно поднял брови.

   – И ты здесь, маг? Ну, ты-то не откажешься вернуться к повелителю?

   – Дело в том, что я не один, – признался я. – А вот захотят ли мои спутники следовать за тобой – надо спросить у них.

   – Так спроси!

   – Спрошу. А пока позволь узнать – что на самом деле заставляет тебя звать дана Румата в гости к его злейшему врагу?

   – Как можно считать этого почтенного старика злейшим врагом? – возразил Тарлав. – Наш повелитель достаточно мудр, чтобы не помнить мелких обид. Если дан Румат не считает для себя возможным воспользоваться его гостеприимством, мне дано поручение отвезти дана Румата в любое место, которое тот пожелает, дабы уберечь от опасности, подстерегающей его здесь.

   Тарлав вновь двинулся к Румату. Тот отступил еще на несколько шагов – и вдруг упал навзничь. Из спины у него торчала стрела.

   – К бою! – мигом скомандовал Тарлав. – В укрытие, за камни! Лучники, вперед!

   Я подбежал к старику. Тот был мертв. Он погиб, как и хотел – с мечом в руке.

   Скалы вокруг были пустынны. Тарлав отправил нескольких человек на разведку, но те никого не нашли.

   Передо мной был сложный выбор. Вернуться к Даронду с поражением было нелегко; однако надлежало поставить его в известность о случившемся. Впрочем, это можно было сделать и с помощью севинов. Более того, раз на Румата охотились, то и возвращаться в город мне было бы опасно...

   Пронзенный внезапным страхом, я бросился туда, где оставил Далию с братом. К счастью, тут все было спокойно: они так и сидели на том месте, где я их оставил.

   – Пойдемте, – позвал я их. – Нас там ждут.

   На сей раз Далия не ворчала.

   Камангарцы стояли вокруг тела дана Румата.

   – Насчет тебя я не получал никаких указаний, – сообщил мне Тарлав. – Но вот насчет дана Румата указания очень точные.

   Тарлав взял меня за руку и отвел в сторону от воинов.

   – Я не сказал всего при воинах, но тебя обманывать не буду. Оттар не звал Румата, я здесь по своей воле. Да будут свидетелями Творцы, я хотел его уберечь; но раз дана Румата больше нет в живых, я должен отвезти его на родину, дабы прах был предан родной земле. У меня с собой послание для дана Атрана от моего повелителя. Итак, – Тарлав посмотрел на меня. – Ты едешь с нами?

   – Если вы идете в Бросс Клаган – да.

   – Прекрасно. Оповести своих спутников, дабы забирались на борт.

   Часть 3. Принцесса Бросс Клагана.

   (Аронд)

   Глава 1. Процветающий город.

   На камангарский корабль, бросивший якорь в порту Нан-Линна, обращали недолгие любопытные взоры – и тут же устремлялись по своим делам. Много кораблей прибывало в обширную гавань на Северные острова, из самых разных стран, и даже таким редким гостям, как камангарцам, тут не уделяли особого внимания.

   От моря до города, высившегося в отдалении, вела широкая утоптанная дорога, по которой часто проезжали повозки. Как я заметил, люди тут вообще мало передвигались пешком. Повозки были самого разнообразного вида: от крестьянских телег до изящных колесниц высших родов. Причем здесь считалось высшим достоинством самому править конями, а не доверять это возничему. Таким образом, благодаря дорогам, практически весь остров представлял из себя единый город.

   К высившемуся на холме каменному городу, где над белой крепостной стеной подымались роскошные кровли особняков, принадлежащих татагам – знатнейшим людям города – вели извилистые улочки, огражденные лишь легким плетнем, где стояли небольшие деревянные дома. Небольшой участко богатых домов был еще возле самого порта, но в основном тут располагались склады и торговые ряды.

   – Мы доставим тело покойного его племяннику, – сообщил Тарлав, – и отбываем домой. Отправишься ли ты с нами?

   Я покачал головой.

   – Здесь у меня есть свой невыполненный долг.

   – А что передать правителю?

   – Передай, что скоро я поставлю на его службу Дракона Северного Острова.

   Тарлав усмехнулся, но ничего не сказал. Я по-своему истолковал эту усмешку. Всю дорогу сюда мы с Далией обсуждали, как нам быть, и я с грустью признавался себе, что назад мне дороги нет: от Даронда я сбежал, не выполнив поручения, повелениями Оттара тоже пренебрег.

   Далия, Алин и я выбрались на берег. Поклажи у нас не было никакой, на дворе стояли последние теплые деньки, и мы, не обремененные заботой, отправились пешком искать себе пристанище, а если повезет – и дом Арота Мирана.

   Мы оказались в Бросс Клагане совсем не так, как я рассчитывал. Средств к существованию у нас было еще меньше, чем поначалу, когда я только строил планы поисков Мирана; я был на ножах с половиной татагов и любой встречный запросто мог обвинить меня в том, что я – шпион Йострема (или Камангара – это смотря кто попадется). Однако впечатление у меня складывалось такое, что в этих краях никому ни до кого не было дела. Все шли куда-то, торопились, почти не глядя по сторонам. Можно было встретить знакомого – и не докричаться до него. Конечно, избыточная забота о ближних имеет свои побочные стороны – вроде чрезмерного желания указывать, кому как следует жить, – но при этом не рискуешь остаться один, вот так, брошенный у дороги...

   Однако нам повезло, хотя и не совсем как мы рассчитывали. Алин нашел заброшенный дом, пригодный, однако, для житья, и, поговорив с соседями, мы решили тут остановиться. Выяснилось, что он не заброшен, просто сейчас в нем нет жильцов, а вообще хозяин сдает его внаем всем желающим, и с ним можно договориться как раз через этих соседей. Рассудив, что вопросы оплаты можно обсудить и потом, мы после некоторых колебаний въехали в жилище.

   Жильцов тут, похоже, не было довольно давно, и хозяева вряд ли появлялись последние несколько месяцев. Внутри царило запустение. Привести заброшенный дом в порядок требовало немалых усилий, и Далия в очередной раз высказала все, что она думает обо мне и других таких, как я, пускающихся в путешествие только с тем, что у них в карманах.

   В соседнем доме дочь хозяев оказалась одного с Далией возраста, и они быстро нашли общий язык, так что вскоре мы обзавелись всем необходимым для жизни, а заодно Далия узнала, где рынок и что у кого можно достать.

   А сосед долго стоял в воротах, глядя на нашу суету, и, наконец, не выдержав, заговорил со мной:

   – Никак не пойму, кем ты им приходишься. Отцом быть не можешь – больно юн; женихом тоже – вам ведь это, вроде как, запрещено, – да и вообще на близкого родственника не похож; тогда кто ты им?

   – Если это так важно, то я – их брат. А если, говоришь, не похож, то – двоюродный, – ответил я. Сосед понимающе кивнул. Но помочь с уборкой не предложил.

   Когда я выбрался в город, то был немало удивлен: Тарлав поработал тут на славу. Город гудел, как потревоженный улей. Вдруг на всех перекрестках заговорили о том, какой дан Румат был хороший правитель, как процветала при нем держава; о том, как его любил нынешений глава совета, дан Атран, и о том, как подлые йостремцы убили великого правителя. О том, почему этот великий правитель оказался в Йостреме, как-то не вспоминали.

   А потом случилось совсем непредвиденное.

   Для прощания тело Румата было выставлено в местном Храме Трех. Многие заходили в него – как я полагаю теперь, зная нравы клаганцев, не от большой любви к бывшему правителю, а от пристрастия к зрелищам, – и в храме постоянно толпился народ. Я подошел к Храму. Это было великое здание за стенами города, рядом с гаванью, из белесого камня. По всей окружности его высились граненые колонны. Ко входу вело несколько ступеней. Но что-то показалось наигранным: как мне представлялось, власть Творцов была более незаметной, а тут – храм точно кичился своей посвященностью Богам.

   И вот, от кораблей, раздвигая толпу, в храм строем вошло несколько десятков воинов. Охочий до зрелищ люд повалил валом; потом вдруг разом все отпрянули – и воины вышли обратно, но шаг их был медленным, и они несли на руках тело Румата.

   Мои попытки расспросить, кто это и почему они уносят покойного, ни к чему не привели. Вернее, каждый, к кому я обращался, отвечал мне:

   – Это Воины из Общины, – но более ничего толком сказать не мог. Никакого нарушения порядка не было, и люди очень быстро разошлись, убедившись, что зрелищ больше не будет.

   Я брел по городу, рассматривая вывески. Одна бросилась мне в глаза: «Ткани Кормина». Не знаю, почему я тогда ее запомнил – может быть, был виноват рисунок: одинокий корабль в морском просторе.

   Об Ароте Миране никто не слышал – во всяком случае, те немногие, кого я успел расспросить. Все отсылали меня в крепость, узнавать у глав города, которые должны были – по замыслу – знать все обо всех и думать о каждом своем подданном.

   – Только не говори, что и правители Бросс Клагана метят в боги, – погрозил Воплотивший. Сохранивший пожал плечами:

   – Многшие желали бы обладать возможностями божества, но мало кто жаждет иметь его заботы.

   Но что интересно, пробиться к этим самым главам города оказалось невозможно. Видимо, они предпочитали думать о своих подданных вдалеке от них самих. В середине крепости стоял Дворец Совета, где, как мне сказали, заседают Шесть Правителей во главе с даном Атраном Хартагом и даном Теяном Мурканом. Но у входа в совет стояла многочисленная стража, отгоняющая посетителей, слишком назойливо стремящихся попасть внутрь.

   В общем-то, это было справедливо: зачем тебе встречаться с правителями, если у тебя и так все хорошо? А в Бросс Клагане, если верить выкрикам глашатаев и попадающимся вывескам, у всех все было хорошо. И, глядя на ухоженные улочки и дома, в это даже верилось.

   Я долгое время проторчал перед входом во Дворец, полагая, что ведь должны же главы города входить или выходить из него, и я, соответственно, смогу встретить кого-нибудь из них на улице. Но что было самым странным, никто не входил и не выходил из Дворца, кроме происходящего раз в полчаса смены стражи.

   Я полюбопытствовал у прохожего, не знает ли он, как попасть во Дворец Совета.

   – А зачем? – сразил он меня встречным вопросом. Задумавшись, я решил-таки спросить у него, не знает ли он Арота Мирана.

   – Это надо у правителей спрашивать, – ответил он.

   – И как к ним попасть? – повторил я.

   – А зачем тебе к ним попадать? – снова удивился он. Я понял, что терпения мага может не хватить на общение с прохожим и, извинившись, отступил. Судя по всему, мы застряли в Бросс Клагане надолго.

   Единственное, в чем была проблема: Далия, да и Алин, не привыкли себе в чем-либо отказывать, а тут, в Бросс Клагане, всевозможные соблазны появлялись на каждом шагу. Немыслимые произведения кулинарного искусства, выставленные в небольших лавочках; нарядные платья, побрякушки, зеркала и украшения, какие-то предметы обихода, о назначении которых я и догадаться не мог, но которые вдруг становились жизненно необходимыми Далии; балаганные представления и выступления на аренах (тут были и бои людей и животных, и поединки кулачных бойцов, и драки на палках – что меня удивляло, в других странах бои и боевые учения считались высшим занятием воинов и таились от глаз остальных, здесь же любой воин считал честью выступить в каком-нибудь показательном выступлении), и прочее, и прочее – словом, наши расходы росли непропорционально доходам. Далия, причем, никогда не требовала прямо, но, увидев что-нибудь, запавшее ей в душу, принималась так несчастно вздыхать и сокрушаться, что проще было уступить, чем слушать ее сетования.