Текст книги "Хладомир, маг (СИ)"

Автор книги: Николай Бурланков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

   Я различил голоса. Раздавались они из верхних окон, и я не сразу разобрал, кому они принадлежат; потом я узнал громкий голос татага Банна Вихора и спокойный – Бодрина.

   – Чего я не люблю в людях, это тупости! – начал горячиться татаг. – Ты сам-то представляешь, сколько я тебе предлагаю? Да ты за всю жизнь таких денег не заработаешь! Я не могу понять, почему ты отказываешься.

   – Очень жаль, что не можешь, – тихо ответил Бодрин.

   Внезапно недолгое молчание сменилось какими-то стуками и сьорлингскими ругательствами. Дверь открылась, и Бодрин, ведя гостя с заломленой назад рукой, вышвырнул его на мостовую, после чего захлопнул дверь.

   Поднявшись, Вихор дернулся было назад, но вдруг, передумав, поспешил к себе домой.

   Не могу сказать, что меня не порадовала развязка. Зазнаистый татаг, уверенный, что может купить все, что угодно, готовый ради выгоды забыть о любых чувствах – своих или окружающих – вызывал у меня самого желание сделать с ним нечто вроде того, что с ним проделал Бодрин, и я довольно с легким сердцем вернулся домой.

   – Повезло, однако, Владе, – со вздохом призналась мне Далия. – Татаг-то этот ее увозит в Бросс Клаган.

   Я хотел было разразиться очередной речью насчет того, что Бросс Клаган не стоит того, чтобы за право на него посмотреть гробить собственную жизнь, как вдруг осекся.

   – Когда они уезжают?

   – Не знаю, – Далия пожала плечами. – Скоро.

   Бежать к Даронду было, наверное, поздновато; хотя, будь у меня ценное сообщение, он бы принял меня в любое время. Но пришедший мне в голову замысел мог и не осуществиться, а потому, решив, что уезжает татаг не завтра, я лег спать, полагая, что время ждет.

   Неприятное чувство глухоты – не обычной, не на уши, а какой-то внутренней, душевной – свалилось на меня ночью. Точно я знал что-то – но сознанием своим уговаривал не знать этого. Встав поутру, я поспешил снова к дому Бодрина. И, подойдя, понял, что опоздал.

   Здесь уже стоял Даронд с несколькими стражниками, толпились любопытные. Когда я подошел, Третий хранитель поднял на меня взгляд.

   – Ты мог бы мне помочь, – произнес Даронд. – Ты знал убитого.

   Я осторожно вошел внутрь.

   Произошедшее выглядело ужасно. Два тела – престарелые родители Бодрина – лежали в спальне, там, где их застигла смерть, Бодрин же лежал в коридоре, лицом вниз, в луже собственной крови. Повсюду следы борьбы: сломанные стулья, кровавые брызги на стенах. Я обнаружил, что Бодрин в одиночку отбивался по крайней мере от четверых, пока в конце концов один из нападавших не ударил его ножом.

   – Я могу даже рассказать тебе, кто это сделал.

   На сей раз у меня не было таких отчетливых видений, как в комнате Веронда – может быть, потому, что убийцы не было рядом; тогда, как я понимаю, именно из головы убийцы я вытащил картинку преступления, – но кое-что определить можно было и по следам. И, обследовав пол и стены комнат, я пришел к выводу, что один из убийц сам потерял столько крови, что вряд ли остался в живых. На улице, однако, следов крови не было.

   – Полюбопытствуй, не хоронили ли сегодня ночью еще одно тело, – предложил я. – Что же до остальных... Предлагаю пройти в дом Банна Вихора.

   Мне показалось, что Даронд вздрогнул.

   – Преступление слишком жестоко, чтобы люди допустили оставить его безнаказанным, – продолжил я, видя, как он колеблется.

   – После того, как наши люди спокойно приняли кровавое представление на празднике, они и самое жестокое убийство примут как должное. Но я колебался не потому, почему ты подумал. Идем.

   Открывший нам слуга сообщил, что хозяина нет, но дома хозяйка. Влада сидела в кресле, сжимая в руках дудочку, и на дудочке было вырезано ее имя.

   – Когда вернется Банн Вихор? – спросил Даронд. Влада подняла на него заплаканные глаза:

   – Оставьте нас в покое. Дайте спокойно уехать.

   – Милочка моя, – неожиданно снисходительно заговорил Даронд. – Твой муж – преступник, и должен за это отвечать.

   – Он – подданный Бросс Клагана, и может отвечать только перед судом татагов, – произнесла она замученно. – Уйдите.

   Даронд взглянул на меня:

   – Она права. Надо требовать управы на него у других татагов.

   – Для этого он должен чем-то провиниться перед ними; боюсь, убийство подданного Йострема они не посчитают важной причиной, – предположил я.

   – Как бы там ни было, пока еще они нас не захватили, – Даронд впервые на моих глазах начал горячиться. – И не им указывать мне, кто и за что будет отвечать.

   Даронд отправился к Амиру, старшему из татагов, а меня не переставал мучать вопрос: кто был тем четвертым, с кем успел справиться Бодрин перед смертью, и почему Банна не было дома? Допустить, будто сам Банн участвовал в нападении, было бы странно; однако он, судя по всему, скрывался, догадываясь, что выйти на него будет несложно. И, пойдя по следу беглеца, ясно ощущаемому по разлитой вокруг него тревоги, я оказался возле дома Амира чуть ли не раньше Даронда.

   Хозяин встретил нас с возмущением, однако не мог не принять Третьего хранителя престола.

   – У тебя прячется Банн Вихор, – без предисловий начал Даронд, коего я уже предупредил о своем открытии. – Он повинен в убийстве; я прошу его выдачи.

   – На каком основании ты утверждаешь о его виновности? – Амир гордо запахнулся в длинную накидку. – Сир Даронд, помни, что мы – иноземные гости, мы находимся на особом положении.

   – Я помню, – нетерпеливо кивнул Даронд. – И потому прошу его выдать, а не беру сам.

   – И это ваша благодарность? – презрительно взглянул на нас татаг. – Мы помогали вам во время войны; мы давали работу тем вашим людям, кого война разорила, мы восстанавливали разрушенное, мы снова разрабатывали ваши поля и рудники – и ты нам отвечаешь подобной неблагодарностью, обвиняя нашего человека в кровавом преступлении!

   – Почтенный татаг, – вмешался я, – не думаешь ли ты, что люди останутся и далее вам благодарны, если вы сможете безнаказанно врываться в их дома и резать спящих стариков?

   – А кто доказал, будто это сделал один из нас? Если какой-то бродяга приходит и обвиняет нас – неужели свидетельство благородного человека не перевесит его слов? То, что ты говоришь, невозможно, ибо эту ночь Банн Вихор провел у меня в гостях, мы отмечали его день рождения.

   – Передай ему мои поздравления, – кивнул Даронд. – И еще передай, чтобы он собирался и выходил. Я его жду.

   Мы ждали довольно долго, и наконец вместо Банна Вихора появился глава городского совета. Вид у него был смущенный и заспанный, но при виде Даронда он тут же принял важный вид.

   – Произошла печальная ошибка, – произнес он. – Бодрин и его семья задолжали в городскую казну, и я распорядился, чтобы их выселили из дома. Однако посланным моим людям он оказал сопротивление, и даже ранил одного из них, в результате чего они были вынуждены защищаться...

   – От престарелых родителей Бодрина? – перебил я. Глава совета сделал грустное выражение глаз.

   – Я не знал, что родители тоже погибли. Видимо, имеет место превышение служебных полномочий. Я прикажу учинить расследование...

   – Именно этим мы и занимаемся, – оборвал его Даронд. – Значит, ты утверждаешь, что люди ворвались к Бодрину по твоему указанию?

   – Они не врывались, а вошли именем закона, – поправил глава.

   – Все, что он говорит, – кивнул я Даронду в его сторону, – ложь от начала до конца.

   – А ты, парень, лучше помолчи, или я обвиню тебя в оскорблении должностного лица и прикажу изгнать из города!

   – Пойдем, – поднялся Даронд. – Почтенный Данвиль, пришли ко мне тех своих людей, кто участвовал в ночном налете. Я сам с ними поговорю.

   Глава 6. Как Далия Миран получила подарок.

   Далия перенесла сообщение о смерти Бодрина довольно спокойно, я бы даже сказал – равнодушно, если бы не заметил тут же подавленный всплеск чувств. С самого начала нашего знакомства я ощущал в ней какой-то тщательно скрываемый барьер, запрет в душе, она всегда играла немного не себя. Все это наигранное увлечение мишурой иногда прорывалось, и я слышал удивительно здравые суждения; но как будто раскаленная игла сидела в ее душе, заставляя делать из себя не то, что она есть на самом деле. Однажды я попытался пробраться за этот барьер, но тут же на меня накатил совершенно немыслимый страх, и я понял, что если перейду через порог, обратно могу не вылезти. Видимо, еще рано было мне соваться в такие места, и слишком многому предстояло научиться.

   Однако кое-что приоткрылось мне за этим барьером, и Далия, как мне казалось, с той поры общалась со мной чуть свободнее, чем с другими. Сейчас, отговорившись больной головой, она ушла к себе, и я понял, что ей действительно нужно побыть в одиночестве.

   У Ойнала сидел один из его знакомых, пожилой степенный мужчина с седеющей головой и бородой.. После его освобождения гости нечасто бывали у Ойнала, за исключением приятелей Далии, может быть, полагая его не совсем настоящим Ойналом. Большинство знакомых видели его на арене, домыслили, что он теперь не от мира сего, а потому Ойнал стал как бы уже умершим, и общаться с ним мало кто отваживался.

   – ...Больно быстро меняется все нынче, для нашего-то возраста! – говорил гость, сидящий за столом напротив Ойнала. – Не привыкну я к этим переменам. Только закончилась война – а нам уже праздники устраивают. И хозяева везде поменялись, куда ни сунешься – раньше были наши, теперь татаги сидят . И молодежь, смотрю, не нас слушает, а все больше пришлых, точно за морем могут что-то знать о нашей тутошней жизни.

   – У молодых всегда так, – рассудительно заметил Ойнал. – Они слушают того, кто громче кричит.

   – Да ведь что главное-то: нету сейчас у молодых никакого уважения к старшим! Вы, мол, войну проиграли, а вот друзья наши из Бросс Клагана нас вытянули из дыры, в которой мы оказались.

   – Полно, Налим, когда это у молодежи было уважение к старшим? – возразил Ойнал.

   – А вот когда мы сами себя уважали, тогда и молодежь хоть ерепенилась, а слушалась. А сейчас... Ты ему слово, он тебе два; а ведь и сам понимаешь, что – правду они говорят. Ничего толкового теперь в жизни нет, все встало с ног на голову. Это же смех: я, башмачник, вынужден покупать башмаки!

   – Почему? – удивился я.

   – Да потому, что самому сшить башмаки – разориться! Татаги из Бросс Клагана скупили пастбища и поля, и теперь лен и кожа за бесценок вывозятся в Нан-Линн, а здесь ничего не достанешь, разве что за большие деньги. А потом тамошние ремесленники шьют из нашей кожи и нашего льна башмаки и одежду и продают их обратно нам! Ну, не смешно ли? А мне приходится подрабатывать на одного из ихних татагов, чтобы не умереть с голоду. Кому больше платят? Охраннику у татага или мастеру своего дела? А охранником любой детина без единой мысли в голове быть может; и чего ради он будет надрываться, отцовское ремесло учить, ежели безо всяких усилий втрое больше отца заработает?

   – А правда – чего ради? – спросил Ойнал.

   – А ради семьи своей будущей! Или ты полагаешь, что охранником работать, косяки подпирать – этим свою старость обеспечить можно? Ранят его в какой драке, или просто болезнь подхватит – и все, и потерял охранник работу, а коли никакому ремеслу не обучен, ничего делать не умеет – так и загнется; и ладно, если один, а если семья будет?

   – Прости, мне твоих забот не понять, – Ойнал прижал руку к груди, – я сам как-то закрутился в молодости при дворе, так без семьи и прожил, вот только на склоне лет о детях брата двоюродного приходится заботиться. И вот смотрю я на них, и не вижу, чтобы были они как-то испорчены, или меня не уважали, или учиться бы не желали.

   – Ну, Алин еще мальчишка, а Далия – очень умная девушка; однако и она, смотрю, все чаще у татагов товар покупает, чем у своих! – покачал головой гость.

   – Что ж поделать, если там и дешевле и лучше? – сказал Ойнал. – Ну, не повезло нам, не можем мы за ними в честном соперничестве угнаться.

   – Это, извини меня, не честное соперничество: сперва отобрать все средства к существованию, а потом предложить состязаться, кто лучше работает, – обиженно возразил Налим. – Если я один, а за него тьма народу.

   – Выходит, они первые догадались, что по одиночке выжить труднее, нежели всем сообща, – предположил Ойнал.

   – Да не живут они все сообща! Просто сложилось так, что не коснулась их война, деньги лишние водятся, и выходит так, что рабом у них быть выгоднее, чем свободным у себя.

   – А на что нужна свобода без денег? – пожал плечами Ойнал, и я вдруг уловил в них отзвук мыслей Далии, которые она порой высказывала.

   Я усмехнулся:

   – Деньги всего лишь заменяют свободу, а когда она у тебя есть, деньги уже не нужны. Только до свободы тоже надо дорасти.

   – Ну, может быть, я не дорос, – развел руками Ойнал. – А все эти возмущения твои, Налим, связаны просто с тем, что не повезло лично тебе.

   – И ты можешь сказать, кому повезло? – с обидою произнес Налим. – Тебе, что ли? Или вон Владе, подруге Далии? Да, ей повезло. Берут ее в домохозяйки в Бросс Клаган. Они дразнят нас какими-то несбыточными сказками, рассказывают про истинный рай, про то, как хорошо жить в их стране, лишь бы мы работали на них, да еще почти даром; рассказывают, какие замечательные у них товары, хотя они ничем не лучше наших, обещают решение всех наших проблем, вечную молодость, красоту, здоровье – только бы мы покупали то, что они хотят нам продать. Я достаточно пожил, чтобы отличать призрачное от истинного, но дети наши слишком легко ловятся на эти сказки.

   – Если это сказки, они сами рано или поздно разберутся, и не надо им навязывать свое мнение, – заметил Ойнал.

   – Лучше, чтобы им навязывали чье-то чужое, – язвительно согласился башмачник.

   В дверь влетел Алин – младший брат Далии – и с порога закричал:

   – Даронд берет приступом дом татагов!

   Башмачник тут же собрался пойти посмотреть. Ойнал остался.

   – Никого из них видеть не хочу. Даронд без вины приговорил меня к смертной казни, а татаги вывели на арену против тигра на потеху зевакам. Так что ни за тех, ни за других не переживаю. Поубивают друг друга – и ладно.

   Где-то в душе я был полностью с ним согласен, а потому тоже остался. Однако то, что Даронд решился на открытую войну с теми, кто еще недавно был его союзником, говорило о многом. Налим был прав: мир очень быстро менялся.

   В дверь постучали. Я поднялся было, но из своей комнаты вышла Далия, лицо у нее было грустным, но не заплаканным.

   – Я открою, – остановила она меня.

   Выйдя за дверь, она вскоре вернулась и протянула мне руку, дабы я мог полюбоваться на тонкое золотое кольцо, надетое на ее указательный палец.

   – Посмотри, какое кольцо! Это Влада подарила перед отъездом.

   – Красивое, – ответил я равнодушно. Узоры, протянувшиеся по грани кольца, действительно были хороши, но я не смотрел на них. Меня кольнула неприятная мысль, что Влада, добившаяся богатства ценой жизни одного из своих друзей (бывших?), теперь словно откупается, не желая, чтобы о ней осталась дурная память.

   – Сама подарила? – не совсем поверил я, помня, в каком состоянии я оставил Владу.

   – Нет, от нее пришел человек и передал. А какая разница?

   – Они уехали уже?

   – Наверное.

   Видя, что я не разделяю ее восторги по поводу подарка, Далия вновь ушла к себе, а в оставленную ею незапертой дверь вошел уже виденный мною человек от Даронда. На сей раз он был один, без четырех стражников.

   – Даронд просит Хладомира прийти к нему.

   Третий хранитель ждал меня на площади возле дома Амира, старшего из татагов. Тут разворачивалось настоящее сражение, штурм по всем правилам. В отростках улиц, отходящих с площади, толпились любопытные, не рискующие выходить из-под прикрытия стен. Несколько тел лежало на открытом пространстве между домами, четыре из них были оттащены к противоположной стороне. В одном из этих четырех я с удивлением узнал Данвиля, главу совета города.

   – Что с ними случилось? – я кивнул на тело Данвиля.

   – Татаги взяли их в заложники и сказали, что, если я начну штурм, они их убьют. Я приказал начать штурм.

   Даронд повернул ко мне лицо, и во взоре его было что-то безумное.

   – Только что я получил донесение. Наш повелитель Артронд погиб в схватке с отрядом Бросс Клагана. Войско Бросс Клагана вторглось на нашу землю и захватило Фаревогр. Это означает войну, и я полагаю татагов врагами и намерен взять их в плен или уничтожить.

   – Что же тебя останавливает теперь? – не понял я.

   Даронд помолчал несколько мгновений.

   – Можешь ты проделать тот фокус, какой выкинул на празднике? Мне надо, чтобы защитников покинула их сила, перейдя к моим людям. Без этого – мы уже почти час пытаемся ворваться, но те отбивают все атаки. Мы пытались поджечь дом, но пожар так быстро погас, что я подозреваю опять вмешательство мага.

   Я не заблуждался насчет Даронда. Бесспорно, он не принадлежал к числу тех людей, кого бы я мог назвать своими друзьями. Но сейчас мы были союзниками: пришлые вырывали власть из его рук, и он не желал это терпеть.

   – Я никогда не проделывал подобной передачи силы с несколькими людьми разом, – признался я. – Но попробовать можно.

   – Попробуй, будь добр, – произнес он с неожиданной вежливостью, и я осознал вдруг, как сильно он нуждается сейчас в помощи.

   Штурмовой отряд был выведен на боевую позицию. Вновь огненный ураган закружился перед моими глазами, соединяя невидимыми нитями тех, кто прятался в доме, и тех, кто стоял передо мной. Защитники отпрянули от окон; с боевыми кличами люди Даронда кинулись на приступ, когда вдруг, прямо сквозь оседающий дым, через ряды атакующих к Даронду прошел сутулый, щуплый на вид старик в длинном балахоне наподобие моего, только огненного цвета; и люди останавливались и падали перед ним, хоть в руках его не было никакого оружия, кроме искусно вырезанного посоха. Не знаю как, но я понял, что передо мною именно тот маг, принявший столь вызывающее имя Орбаг – «владыка будущего». Сколько я ни вспоминал потом – я не мог восстановить в памяти его лица, только огненное сияние.

   – Прекрати эту глупую бойню, – осуждающе покачал головой Орбаг. Голос у него был скрипучим и неровным. – Она не нужна никому.

   – Один из них совершил убийство и ответит за это. Другие взяли заложников и убили их, и также будут отвечать перед судом Йострема, – заученно ответил Даронд.

   – Заложников они взяли только из чувства самосохранения, надеясь, что здравый смысл в тебе возобладает, но, увы, ошиблись, так что вина в смерти этих людей полностью на тебе.

   – Чья на ком вина, мы поговорим после победы. Сейчас я намерен разговаривать с врагами только языком оружия, – бросил Даронд высокомерно. Орбаг опечаленно покачал головой.

   – Ты еще не знаешь самых последних новостей. Войско Бросс Клагана стоит в дневном переходе от вашей столицы, и правитель Аронд подписал с советом татагов мир, в котором согласился на все условия последнего. Так что будь добр, убери своих людей с этой площади и постарайся впредь не ссориться со своими гостями.

   – Пока я не получу уведомления от самого Аронда, я буду считать твои слова измышлениями и поступлю так, как считаю нужным, – произнес Даронд упрямо.

   – Неужели ты еще не получил его? – притворно удивился маг. – Видимо, что-то задержало гонца. Но у меня свои способы доставки почты. Вот, прочти, и убедись, что это – собственная рука Аронда.

   Прямо из рукава Орбаг извлек письмо, запечатанное печатью Первого хранителя престола Йострема. Даронд недоверчиво принял письмо, но даже не стал читать, сразу передав мне.

   – Неужели я поверю в подлинность письма, полученного из рук мага?

   – Ты слишком хорошо о нас думаешь, – огорчился Орбаг. – Мы не можем творить из ничего. Мы всего лишь используем то, что под рукой.

   Даронд посмотрел на меня. Я с сожалением кивнул головой, подтверждая слова мага.

   – Судя по всему, письмо действительно написано Арондом. Другое дело, в твердом ли сознании он его написал.

   Даронд выхватил у меня письмо, быстро прочитал – и сразу словно обессилел.

   – Хорошо, я сделаю так, как ты хочешь. Отбой! – приказал он.

   Площадь опустела. Убедившись, что штурма не будет, зрители разошлись. Даронд отходил последним, точно прикрывал отступление своих людей. Я шел рядом с ним, поминутно оглядываясь – и всякий раз наталкивался на удовлетворенный взгляд Орбага, провожающий нас.

   – Ты пришел, наконец-то, – встретил меня встревоженный Ойнал. – С Далией плохо.

   – Что случилось?

   – Как ты ушел, она все металась по дому, то порывалась куда-то бежать, то вдруг начинала плакать. Я насилу ее заставил лечь в постель. Мне кажется – у нее жар.

   Полагая, что все это может быть просто реакцией на смерть Бодрина, усиленной напоминанием в виде кольца, я не очень насторожился, но все-таки согласился на уговоры Ойнала и прошел в спальню Далии.

   Комнатка ее была небольшой, но уютной. Возле окна стоял стол с цветами, справа от него устроился тонкой работы книжный шкаф. По левую сторону у стены стояла кровать; по белому покрывалу разметались черные кудри Далии. Девушка лежала лицом вниз, почти целиком спрятавшись под одеяло, и жалобно постанывала. Так плаксиво стонут дети, когда уже не могут плакать громко; это было словно последний плач, затихающий и бессильный. Я подошел, взял ее за руку; она слабо попыталась отнять ее.

   – Позволь посмотреть, – попросил я. – Что у тебя болит?

   Вопрос мой был излишним: по всем признакам было ясно, что болит у нее спина, причем так болит, что при попытке моей прикоснуться к ее спине Далия с неожиданной силой отдернула руку и отпрянула от меня к стене.

   – Извини, – произнес я успокаивающе. Не открывая глаз, Далия снова пододвинулась к нашему краю кровати.

   – Я должен посмотреть, – снова извиняющимся голосом сказал я. Далия молча откинула одеяло и послушно подняла край рубашки.

   На пояснице, между юбкой и рубашкой, там, куда указывала ее рука, на светлой коже проступили темные линии. В свете, падающем из окна, я различил узор, покрывающий этот рисунок: передо мной была татуировка, искусно выполненная по коже девушки. Наколка была старая, но до сих пор сохранила отчетливость: словно два крыла раскинулись влево и вправо от позвоночника, а в каждом крыле я различил по две головы дракона. Сейчас темный узор был воспален, кожа вокруг покраснела. При новой моей попытке прикоснуться к нему Далия вскрикнула и вдруг зарычала почти по-звериному. Я поспешно отвел руку.

   На миг закрыв глаза, я увидел обратную картину: светлый узор вьется на темном фоне – и понял, что где-то уже видел его.

   – Позволь, – я взял ее руку, на указательном пальце которой красовалось кольцо, полученное ею утром от Влады. Да, по ободку этого кольца вился тот же самый узор, только как бы поставленный на бок. А от татуировки на спине темными крапинками уходила нить вверх, а потом, пропадая на коже, впивалась вглубь, ища путь к сердцу.

   – Можно мне подержать твое кольцо?

   Далия слабо кивнула. Она успокоилась, больше не стонала, и дыхание стало более ровным. Только слабое неудовольствие промелькнуло на лице, когда я снял с ее пальца кольцо; но потом я смог прикоснуться к изображению на спине, и это уже не вызвало такой бурной реакции.

   Передо мною было потрясающее творение, о котором я только слышал в школе. Это так называемый «запертый малый круг». Хороший маг имел возможность отделить часть своего Круга Силы и замкнуть его в золотом кольце, в обруче, где этот малый круг продолжал бы вращаться. А дальше – если бы кольцо оставалось на пальце владельца, то, подпитываемое его силами, круг продолжал бы свое существование, просто радуя создателя, но, попав к кому-нибудь другому, очень быстро стало бы простой золотой побрякушкой. За одним исключением: если бы новый хозяин кольца не имел частицу силы его создателя. В этом случае, разбуженное «запертым кругом», эта сила установила бы прямую связь между создателем кольца и ее носителем, и... кто его знает, что случилось бы потом?

   До сих пор я так и не собрался узнать, когда и как получила Далия эту татуировку, но теперь твердо надеялся это выяснить. Совпадение узоров не могло быть случайным; тот, кто посылал подарок, хорошо знал, кому он предназначен. Влада ли его посылала сама? Или ее попросили? Миг поколебавшись, я надел кольцо сам.

   На мизинец кольцо влезло – и я ощутил страх, тот самый, какой испытывал, когда пытался потревожить останки погибшего, какой навалился на меня, когда я попытался заглянуть в душу Далии, тот страх, который, казалось, приходит из самого Небытия, смотрит пустыми глазницами, и всегда – со спины. Хотелось оглянуться, но я знал, что позади никого нет, только – моя собственная тень.

   Положив правую руку на изображение у Далии на спине, левую – с кольцом – я отставил от себя и пошел сознанием по черной нити вглубь, к сердцу девушки. И в какой-то миг уперся в стену.

   Я бросился на стену со всей силой – и был отброшен назад. «Ах, вот ты как!..» – выругавшись про себя, я снова кинулся в атаку – и снова был отброшен. Тогда я медленно подошел к ней, протянул руку – и стена рухнула. По моему лицу пронеслись осколки невидимой преграды.

   Далия вскрикнула. Кольцо на моем пальце сияло огнем; я понял, что если сейчас же не сниму его – лишусь пальца, но не успел: затрясшись мелкой дрожью, кольцо вдруг брызнуло в разные стороны каплями желтого металла.

   Опухоль со спины медленно спадала, слегка искаженные линии узора вновь приобретали законченность и глубину. Я поймал себя на мысли, что даже любуюсь этим произведением искусства на девичьей спине. Далия, кажется, заметила мой взгляд и поспешно забралась под одеяло.

   – Спасибо, – протянула она мне из-под одеяла руку.

   Я осторожно пожал ее и медленно удалился, проследив, чтобы больная уснула. Чувствовал я себя так, словно сам выздоравливал после тяжелой болезни.

   Потом мы долго сидели вместе с Ойналом в зале, за столом. Алин давно спал, Далия тоже спокойно уснула, перестав метаться. Ойнал пил вино, пытался споить и меня, забыв, что мага споить невозможно, и вспоминал, что знал сам о детстве Далии.

   – Арот ведь предупреждал меня о чем-то подобном, – качал Ойнал головой. – Лет десять назад, когда Алину было чуть больше года, а самой Далии еще не было и десяти, у Арота пропала жена, мать этих ребят. И как раз после ее исчезновения Арот обнаружил на спине у Далии это изображение, точно знак или клеймо. Он долго пытался выяснить, откуда оно, но девочка ровным счетом ничего не помнила. Арот потом все искал свою жену, даже, слышал, связался с Вольными торговцами, которые, говорят, приносили ему вести со всего мира, за что он смотрел на их дела сквозь пальцы, благо, при его положении это было нетрудно. А вот года два назад он вдруг стал уверен, что нашел следы своей жены, и следы эти ведут в Бросс Клаган. Привел ко мне своих деток, попросил присмотреть, чтобы, значит, не выросли неучами, и исчез сам.

   – А ты откуда о татуировке узнал?

   Ойнал усмехнулся:

   – Я о ней знал почти с самого начала, как она появилась. Мы все-таки с Аротом были не только двоюродными братьями, но и друзьями, что редко бывает между родичами. Кстати, я имя Далии и предложил, а то они хотели сначала ее Алией назвать, но уж больно в их роду много «небесного» –> [Author:п".п.] : отца его Алин звали, его самого – Арот, жену – Ала; вот я и предложил переделать имя дочки в Далию. Но сына потом все равно Алин назвали.

   В окна пробивался тусклый летний рассвет. Далия вышла из своей комнаты, закутанная в шаль.

   – Вы все сидите? – спросила она, позевывая.

   – Да, – Ойнал тяжело поднялся. – Это ты верно заметила, хватит всякую ерунду обсуждать, пора спать.

   Глава 7. Как Далия Миран покинула Валахор.

   Одинокий старец бродил по берегу моря, оплакивая доблестное прошлое, уходившее с ним... Кровавое солнце падало в просторы моря, перечеркивая еще один прожитый день, день, пронизанный несбывшейся надеждой – и скорбью по безвозвратно утраченному. Когда-то, в прошлой жизни, он был велик и могуч; когда-то, совсем не так давно, у него был сын, были друзья. Но дни уходили за днями, а он оставался один – и продолжал жить.

   – Не повезло Бросс Клагану с новыми правителями, – покачал головой Воплотивший.

   – Ты считаешь, при Румате было лучше? – спросил Оспоривший.

   – Румат был великим человеком, что бы о нем ни рассказывали, – ответил Воплотивший. – И при нем страной управляли великие люди, даже ошибки совершавшие достойные своему величию. А после свержения Румата вылезла всякая мелочь, объявившая свои узколобые интересы – высшей ценностью этого мира. И эти торгаши, помяни мое слово, доведут Бросс Клаган до очень нехорошего конца.

   – Каждому свое, – поддержал его Сохранивший. – Торговец может многое понимать в ценах на ткани, хлеб и золото на Ольгарте или Северных островах, но, чтобы управлять страной, нужно понимать нечто большее.

   – Они же мечтают о больших возможностях, представляя лишь, как переплюнут с их помощью своих конкурентов, – продолжал Воплотивший. – Это – мечта мышки сожрать свою кошку. О том же возомнил и ваш Орбаг, ища пути, ему недозволенные; за подобное часто следует суровое наказание.

   – А чем таким провинился Орбаг? – возмутился Оспоривший. – Разве сам ты, творя этот мир, не желал большего, чем тебе дозволено?

   – Вопрос в том, ради чего ты хочешь большего, – ответил вместо Воплотившего Сохранивший. – Об этом мы и говорили: если правитель начинает использовать власть, просто чтобы поддержать цены на продаваемый лично им товар, это ведет страну к гибели. Что интересно – и самого правителя тоже.

   Воплотивший повернулся к нему.

   – Стоит ли спасать того, кто сам себя ведет к погибели?

   Сохранивший нагнул голову:

   – Жаль будет такую великую державу. Кроме того, на своем пути к погибели этот заблуждающийся успевает погубить еще многих, вовсе гибнуть не собиравшихся и виновных лишь в том, что случайно попались ему на пути!

   – Это уже твоя забота: следить, дабы их судьба не стала роковой, – напомнил Воплотивший.

   – Почему вы считаете Бросс Клаган обреченным? – удивился Оспоривший. – По ежегодному доходу он превосходит Камангар и Йострем вместе взятые, по уровню жизни он далеко оставил позади все другие державы, по военной мощи с ним тоже никто не может сравниться, разве что Кано Вер объединится с Оттаром – что ему может угрожать?