Текст книги "Золото гуннов (СИ)"

Автор книги: Николай Пахомов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

Нищета и кондовая деревенская неустроенность пугали.

Однако думы – думами, а дело – делом. Москвичи, готовясь к весенним и летним археологическим изысканиям, беседуя с жителями деревни, потихоньку, помаленьку выяснили некоторые позабытые уже сведения о первом кладе. Кладе, найденном в 1918 году и бесследно «растворившемся» среди большекаменевцев в силу различных обстоятельств.

Во-первых, в послереволюционной России, в том числе и в деревне Большой Каменец, происходили такие социальные протуберанцы, что находка, блеснув на день-другой, просто померкла в них. Во-вторых, оккупация части губернии кайзеровскими войсками, гайдаматчина и начавшаяся Гражданская война смешали все карты и планы. И тут было не до каких-то кладов и находок, а тем более, памяти о них. В-третьих, – бескультурье самый надежный тайник, в котором бесследно могут кануть не только клады, но и судьбы. А в-четвертых, русский мужик за века крепостничества научился помалкивать, особенно про клады, чтобы барин не отобрал. Ради поучения и назидания даже сказку придумали про болтливую жену, алчного барина, умного мужика и найденный им клад. Это когда блинный дождь с неба шел, а черти барина драли так, что тот истошно орал всю ночь…

Случилось же следующее. Крестьянин и бывший солдат Федот Пустобрюхов, вволю покормивший вшей в окопах империалистической, не раз легкораненый, но все же хранимый Богом, по возвращении в родной Каменец надумал заняться строительством. За годы его отсутствия домишко покосился, баз, то есть двор, без мужских рук повыбился – всему требовался хозяйский пригляд и сноровистые руки. А тут свобода – делай что хочешь. Живи – радуйся. Стройся да хозяйством обзаводись, если не дурак, конечно, и не лодырь.

Федот от рождения дураком не был, спиртное употреблял в меру, большей частью по престольным праздникам. Да и в лодырях никогда не значился. А война, хоть и не мать родна, но тоже кой чему научила. Вот Федот и решил, пока силенки в теле есть, пока у новых властей неразбериха, хозяйство свое поправить.

Перво-наперво надумал двор камнем выложить – при маршах по Польше видел подобное у тамошних крестьян да мещан. А чем он хуже? Да ничем. На плечах, чай, не кочан капусты и не тыква зеленая, а головушка буйная, правда, коротко стриженая! Но ничего, кудри отрастут… Так почему же он должен в сапогах грязь на собственном подворье месить, когда можно даже и в ненастье в штиблетах пройтись. К тому же дно речонки Каменки, что через всю деревню весело журчит, усыпано камнями. Потому и Каменка, а ручей, что в нее впадает – Каменец. Да и по берегам камней – бери, не хочу! Так почему же ими, ничейными, не воспользоваться?

«Воспользуемся, – с чувством достоинства и уважения к собственной персоне, решил бывший рядовой защитник Отечества. – Разве я мужик не тот? Еще какой тот – Федот! Даже поп сказывал, что имя мое не простое, а божественное. То ли божий дар, то ли подарок бога… Вон оно как».

Ни поп, ни сам Федот в переводе имени с греческого не ошибались. Оно действительно означало «дарованный богом». А вот насколько соответствовала истине, то только Богу и известно…

И вот во вторник, ибо в воскресенье работать грех, а понедельник, как известно, день тяжелый и тоже непригодный для работ, майским солнечным днем, воспользовавшись перерывом в полевых работах, подзапряг Федот кобылку Сивку в дроги с малой бестаркой, да и направился к Каменке. Надо же мечту воплощать в явь.

Место для сбора камней выбрал у подошвы мыска, недалеко от устья оврага Долгого. По дну покатого овражка в Каменку ни валко, ни шатко, а то и с ленцой, проистекал ручей Каменец. По весне, напитавшись талых вод, ручей был еще ничего – не везде перепрыгнуть можно, а вот в летний зной – так почти высыхал. Становился воробью по колено, а раку так и вообще… на полклешни. Впрочем, суть не в ручье, а в месте, которое выбрал Федот для сбора камней. Именно тут и было наибольшее количество невесть когда, за какие годы и века нанесенных речкой и ручьем со всех окрестностей камней и камушков.

«Ну, приступим, благословясь», – скомандовал сам себе Федот. И, взнуздав Сивку, чтобы не могла далеко уйти, стал собирать камни в прихваченную плетушку да носить их к бестарке. Принесет и с грохотом, пугая мух и оводов, вывалит в деревянное чрево, более привыкшее к злакам разным да овощам с фруктами.

Грохота камней пугалась и Сивка, кося лиловым глазом, тревожно подрагивая ушами и нервно перебирая копытами передних ног. Может и понимала, что хозяин зла ей не желает и худого не сделает, но боязливого, а то и недовольного всхрапыванья сдержать не могла. Когда же грохот был особенно силен, то и нетерпеливо постукивала копытом: «Довольно, мол. Хватит шума да грюка. Тишину куда как приятнее».

Только Федоту было не кобыльих переживаний – знай, себе трудится да трудится. Если что и сделает мимоходом, то смахнет досадливо пот рукавом с раскрасневшегося лица да глубоко вздохнув, воздуха побольше в грудь наберет. Воздух-то свежий, от речки – влажный, от весны – терпкий. И бодрит, и силами родной природы питает…

Скажи кто-либо Федоту, что обустройство подворья надо начинать не со сбора камней и выкладки ими двора, а со строительства новой избы, то Федот быстро бы нашел укорот такому пустозвону. «Это, мол, лишь начало. Дай срок – вырастет и теремок, будет вам и белка, будет и свисток… И вообще: чья бы корова мычала, а чья бы и помолчала».

Дело подходило уже к середине заполнения камнями бестарки, когда случилась беда. Сивка, скучливо поглядывавшая по сторонам да лениво перебиравшая на месте копытами, вдруг, ни с того ни с сего, обеими передними ногами провалилась в разверзшуюся под ней земную твердь. По самую грудь. Провалилась и перепугалась, жалобно заржав и застучав беспомощно копытами задних ног.

Перепугался до холодного пота на челе и Федот, на глазах которого все и произошло. Хоть и бывший солдат, но испуга не лишен. Впрочем, не за себя, а за животину. Лошадка в крестьянском хозяйстве – наипервейший помощник, поилец и кормилец.

Бросив плетушку с набранными камнями, поспешил малиноволикий Федот к Сивке. Первым делом стал успокаивать, ласково поглаживая шершавой ладонью-лопатой лошадиную голову и шепча в дрожащий лопух ушной раковины ласковые слова. Успокоив малость, стал выпрягать, предоставив животному простор действия. Но так как копыта передних ног под собой опоры не имели, и лошадка самостоятельно не могла выбраться из провала, то Федоту пришлось сначала расширить место обрушения, чтобы ненароком не поранить ноги Сивки. Затем, то матерясь, то призывая на помощь всех святителей и скотского покровителя Власия, исхитриться подлезть под лошадиное чрево. Не захочешь гибели лучшего друга и кормилицы – не такое сделаешь! Федот, конечно, не хотел. И, покряхтывая от натуги, встав сначала на четвереньки, потом на корточки, на собственном горбу вынул лошадку из провала.

«Фу, – вытирая пот рукавом солдатской гимнастерки и двоша чревом, подобно перепуганной Сивки, молвил Федот, – кажется, пронесло. Не оставил Господь своими заботами, уберег кормилицу».

Пока выпряженная Сивка в сторонке, переживая случившееся, мелко подрагивала кожей шеи и лопаток и оглядывала себя удивленными шарами лилово-коричневых глаз, Федот, отдышавшись и отойдя от испуга, приступил к обследованию провала. Но как ни становился на карачки, как ни пытался, изогнувшись в три погибели, заглянуть в глубь, ничего, кроме черной пустоты, начинавшейся сразу же за кромкой обрушившейся земли, разглядеть не мог. «Козни дьявола», – решил Федот. – Только и я не прост, хоть и не пошел особо в рост».

Оглядевшись, подобрал камень и стал им простукивать землю вокруг, чтобы выявить размеры пустоты – надо было спасать не только лошадку, но и телегу с камнями. Все-таки солдат бывалый, а солдат, как известно, из топора кашу сварит, а шилом не только побриться сможет, но и сапоги стачать. Только земля – это вам не железо и даже не дерево: определить на слух пустоту не удавалось.

«Леший тя возьми, – мысленно выругался Федот, – придется воз на себе выволакивать. Только сперва надо маленько разгрузить, а то не сдюжить».

Выбрасывать камни из бестарки дело хоть и неблагодарное, но все же не такое долгое, как их собирать. И вот, подразгрузив «маленько» бестарку, поплевав по привычке в ладони для пущей цепкости, Федот впрягся в телегу. Поднатужившись до пунцовости в лице и вспухших жил на шее, с кряхтеньем и чертыханьем оттащил возок на безопасное по его прикидкам место. А дальше, как говорится, дело техники: камни вновь водворены в бестарку, отошедшая от испуга Сивка снова впряжена в телегу.

«Я еще вернусь к тебе, чертова ямина, – погрозил на прощание зеву провала бывалый солдат. – Ты меня попомнишь. Русский солдат не любит отступать, даже когда и начальства рядом нет. Ибо не той породы и не того замеса…»

5

Но возвратиться Федоту ни в этот день, ни на следующий, оказавшийся дождливым, как-то не случилось. Зато соседские ребятишки, прослышав о необычном приключении дядьки Федота, по обтянутой ветерком и подсушенной солнышком землице босоногой командой направились к Каменцу и оврагу Долгому. Интересно ведь…

Птицы что-то радостное щебетали, солнышко румяным яблоком по лазоревой небесной тарелке покатывалось, словно не в яви курской, а в сказке русской. Бабочки неслышно порхали, ребятишки, звонко переговариваясь, весело шагали…

Они-то, мальчишки – звонкоголосые деревенские следопыты – и обнаружили, что провал залит мутной водой, а на окраинах зева лежат какие-то блестки. Хоть и не видели раньше мальцы драгоценных металлов, но сообразили по-крестьянски цепко и сноровисто: «Золото! Пусть и в одинаковых лоскутках тоньше волоса… Пусть… Все равно золото. Ура!»

Весть о золоте в мгновение ока облетела деревеньку. Сработал бабий сарафанный телеграф. Или телефон? Впрочем, какая разница: и то и другое уже имелось в ту пору. Мало того, что имелось, оно еще и в известность к народу попало. Зато с радио, вошь его забодай, дело обстояло плоховато… Примерно так, как в наши дни с Интернетом. Многие знают, но не многие имеют!

И вот уже отставной солдат Федот с односельчанами, вооружившись лопатами, топорами, ведрами и факелами, спешит к провалу. Перекрестившись по привычке, хотя в Бога, пройдя через горнило войны, повидав тысячи смертей, реки крови и груды человеческого мяса и костей, уже не особо веровали, мужики с шутками и прибаутками приступили к работе.

Долго ли, коротко ли возились мужики с каменистой землицей, но извлекли из провала на божий свет какое-то блюдо, ведро, узкогорлый кувшин – все из металла. А еще – стеклянный стакан с блюдцем, золотой с алым камнем перстень, золотой обруч, множество золотых браслетов. И все украшено чеканкой, гравировкой, какими-то фигурками, силуэтами женщин, личинами людей и диковинных животных.

«Да, – произнес кто-то глубокомысленно, – тут каждой твари по паре».

Впрочем, ценными вещами, исходя из крестьянской сметки, безоговорочно признали предметы из золота и серебряный, расписанный всякой всячиной кувшин. Остальное же было сочтено за пустяшный мусор, не представляющей интереса.

– Стакан и блюдце сойдут для чаепития, – прищурившись, предположил хозяйственный Федот. – Не у каждого барина такое нашлось бы…

– Вот и бери себе без дележа, – тут же посоветовал кто-то из его соседей. – Ты хоть и не барин, но тоже мужик бывалый, по Европам хаживавший… Да и провалье сие тобой обнаружено…

– Будешь чаек потягивать, – добавил другой. – А если повезет, то и винца попробуешь. Вещь в хозяйстве нужная, всегда пригодится.

– А блюдо-то для чего использовать? – поинтересовалась вдовая соседка Федота Авдотья, муж которой, Петр, сгинул еще в первой год войны с германцем.

– Так вместо горшка ребятишкам… либо самой, как остареешь да ослабеешь на ноги, – хихикнул Федот, сворачивая очередную самокрутку.

На Святой Руси уж исстари повелось: где трое русичей соберутся, там обязательно шутки да подковырки. А если миром, толокой, гамузом что-то делают – тут уж без соленых шуточек да сальных намеков никак не обойтись. Они и кровь греют, и работу спорой да легкой делают. А поиск клада чем не толока? Толока. Полдеревни, почитай, собралось. Кто лопатой поработать, а кто просто поглазеть. Тут без зубоскальства никак нельзя.

– Бесстыдник, – пристыдила Федота Авдотья, привычным женским жестом поправляя власа под платом. – Грех над вдовой зубоскалить. Пожалеть некому, а обидеть, надсмеяться – всякий горазд.

И забрала блюдо. Просто так, на всякий случай…

Ни Авдотья, ни бывалый солдат Федот Пустобрюхов, ни остальные жители деревни не ведали, что называлось в известных научных кругах обнаруженное ими «блюдо» фалларом. И что фаллар не просто украшал конскую сбрую княжеского коня, но и защищал грудь коня от ударов копий и пик.

– Для тушения самоварных угольков может сгодится, – небрежно, даже с какой-то вдовьей безысходностью бросила Авдотья, не ведая даже, что стала владелицей бесценной реликвии из серебра.

– Так его, Авдотьица, так… – заухмылялись мужики, оставив последние слова вдовы без внимания, но помня о ее срамлении Федота. – Никак не догадается, что соседской бабе мужская ласка нужна. Все, непонятливый, своей Настене отдает. Не видит, что рядом маков цвет пропадает, зазря вянет…

– Да ну вас, безбожники, – зарделась ликом черноглазая да чернобровая Авдотья и поспешила с фалларом домой.

– Хватит вам, жеребцы стоялые, ржать, – прикрикнул на развеселившихся соседей Федот. – Давайте лучше думать, как остальное по чести и справедливости разделить…

– А что тут думать, – нашелся кто-то. – Надо найти перекупщика да и продать ему все, а денежки поделить.

– Верно, – поддержали остальные. – Продать и поделить.

Федот хоть и почесал в затылке: денежки в начинавшейся смуте быстро обесценивались, но против мира не пошел. Ибо, что мир порядил, то и бог рассудил.

– Ладно. Быть по сему.

Ведро, оказавшееся впоследствии бронзовым, из-за своей помятости и неказистого вида ценности для населения Большого Каменца не представляло. В собственных домах такого добра хоть отбавляй… Поэтому его оставили ребятне для забавы. Бронза на заре двадцатого века, в отличие от начала двадцать первого, в цене не была, да и пунктов приема цветмета в ту пору не имелось… Вот и сгодилась только ребятне. Им же достались и кости, вытащенные из провала, в том числе и здоровенный череп человека. Потешившись этим «добром», ребятишки разбросали их окрест, на радость псам.

И ни у кого из жителей деревни даже тени сомнения не закралось, что они, по большому счету, надругались над древним захоронением. Только вождям, как во времена «великого переселения народов», так до него и после него, при захоронении отдавались такие почести. Так уж сложилось на просторах земли Русской. Но у жителей Большого Каменца слово «клад» было тут всему венцом, а не нравственно-этические заморочки да глупости разные. Сим никчемным «добром» пусть городские маются…

…Когда же московские ученые узнали про эту историю с кладом, то обеспокоились тем, чтобы предметы отыскать да в музей отправить. Но мужики деревенские (да и бабы тоже) в один голос заявили, что ничего уже нет. Только москвичи не очень-то поверили этим заверениям, зная о прижимистости деревенского люда, и обратились за помощью в губмилицию, губчека и губисполком. Власти и чекисты, ничтоже сумняшеся, поручили дело милиции: «Ваша ипостась. Занимайтесь. Потом доложите».

И вот в Большой Каменец из Курска нагрянули сотрудники уголовного розыска. Кожено-курточные, кобуро-револьверные, прищуренно-серьезные, остроглазо-неулыбчивые. Говорили мало – слов на ветер попусту не тратили – однако веско, доходчиво и убедительно. А где слов не хватало, там дуло «нагана» помогало. Дуло «нагана» – хоть на слово поверьте, хоть на деле проверьте – во все времена самый веский довод и аргумент…

Несмотря на то, что сроки давности давно истекли, было заведено уголовное дело, по которому и началось дознание. Так как дознание требовало оформления допросов свидетелей на бумаге, то малограмотные, а то и совсем безграмотные большекаменцы, не любившие официальные бумаги еще с царских времен – от них одни лишь неприятности – пришли к выводу, что лучше все уцелевшее выдать. И выдали. А также «вспомнили» и тех, кому были проданы золотые изделия. Тут даже Корнейша Гусев забыт не был – расстался с золотыми браслетами. Словом, к концу дознания все предметы, в том числе сломанное и выброшенное в отхожее место бронзовое ведро, были обнаружены и изъяты.

Московские ученые данному обстоятельству несказанно радовались: «Закрома Советской Родины пополнятся новыми артефактами. Утрем нос мировой буржуазии». Впрочем, и огорчались: «Жаль, что все следы погребения утрачены безвозвратно».

6

– А вот на это, – делился своими познаниями с коллегой Андреевский, – губернские милиционеры только руками разводили, как бы расписываясь в своем бессилии.

– Еще бы! – поддакнул ему начальник управления уголовного розыска. – Это ведь не допрос мумии фараона…

– Не понял? – прищурился полковник юстиции.

– Да это я из одного анекдота, – отмахнулся Бородкин Юрий Павлович. – Так, одна ерунда… – Но, видя, что Андреевский хоть и молчит, однако ждет пояснений, добавил: – Значит, один опер, выбравшись из одной пирамиды и вытирая пот с раскрасневшегося лица, с апломбом доложил руководству, что «расколол» мумию, назвавшую ему свое имя… то ли Рамсеса Второго, то ли Тутанхамона Великого… Точно не помню… Да и какая разница…

– Что-то не слышал, – с кислой миной на лице произнес Андреевский. – Как-то не довелось, – пожал он плечами.

– И бог с ним, раз не слышал… Пустяшный анекдот. Лучше скажи, что же стало с теми кладами…

– Что стало с большекаменцами, нашедшими эти клады, не знаю, – как бы повинился Сергей Григорьевич. – А находки же, получившие в археологических кругах название «Старосуджанских», с 1928 года хранятся в Оружейной палате Московского кремля. Вот так… Если имеешь желание, поезжай да полюбуйся.

– Как говорится, рад бы в рай, да грехи не пускают, – театрально развел руками Бородкин Юрий Павлович. – Может, когда попозже…

– Дело, конечно, хозяйское, – отреагировал Андреевский на реплику коллеги и продолжил о кладе: – Краем уха слышал, что по своей исторической ценности, не будь сами погребения варварски разорены, стали бы они в один ряд с археологическими комплексами в Крыму, например, из Куль-Обского кургана, и в Румынии. Те-то, к счастью, не были разграблены до прибытия археологов… Потому и знамениты во всем мире…

– Да, дела… Ну, и времена… Ничего не может обходиться без криминальной составляющей, – искренне посетовал Бородкин. – При развитом социализме такого быть не могло.

– Брось, было, – вяло махнул рукой начальник следственного управления. – Было… и не один раз.

– Неужели? – то ли не поверил, то ли, в силу оперской привычки, сделал вид, что не поверил, главный розыскник области.

– Я тебе говорю.

Тут Бородкин не спросил, лишь взглядом дал понять, что ждет продолжение.

– Так в деревне Ржавино Большесолдатского района в 1980 году, в самый расцвет так называемого «брежневского застоя», местный кладовщик, возясь возле бывшего церковно-монастырского овина, приспособленного под склад, нашел клад, – исполнил Андреевский высказанную лишь взглядом просьбу коллеги.

– Клад?

– Да, настоящий клад, – подтвердил небрежно. – Горшок с двумя тысячами билоновых монет… Это сплав серебра с другим металлом, – уточнил на всякий случай, хотя Бородкин его о том не просил. – А еще около пятидесяти золотых монет царской чеканки.

– Вот это да!

– Говорили, что клад спрятал в тридцатых годах бывший церковный титор.

– А это еще что за зверь? – устремил Бородкин вопрошающий взгляд на Андреевского.

Он хоть и похаживал изредка в церковь, и зажженные свечки пред образами ставил, но от церковных тонкостей да премудростей оставался далек, как декабристы от народа, если верить трактовке Ленина.

– Кажется, мелкий церковный служка…

– А-а…

– Так вот кладовщик Петров или Федоров, точно не помню, с образцами клада да к председателю сельского совета – местной власти. Чин по чину… Так, мол, и так, клад нашел… Оформим для сдачи государству, получим полагающийся процет…

– Правильно.

– Правильно-то оно, правильно… – иронично усмехнулся голубоглазый начальник следственного управления. – Только председатель в это время дом себе новый строил. Потому не об интересах родного советского государства радел, как и положено по его должности, а о собственных помыслы имел…

– И?..

– Поделили они клад. Золотые монеты пустили на коронки односельчанам, установив фиксированную таксу за них, а билоновые председатель использовал в качестве нержавеющих шайбочек под гвозди, когда крыл шифером крышу.

– Ну, дает… – поразился такой бесхозяйственной небрежности опер. – И?..

– Что «и»?.. Срок тоже получили в соответствии с должностями: председатель – на полную катушку, а кладовщик – на полкатушки. К тому же, пока шло следствие, пришлось председателю каждый гвоздик вбитый в крышу, извлечь, монетку с него снять да следователю по счету под протокол и сдать. А сколько он, председатель этот, правда, уже бывший, шиферных листов расколол, пока гвозди вынимал, то уж никто не считал. Кому это интересно?.. Никому не интересно.

– И поделом: на чужой каравай рот не раскрывай!

– Да, поделом… – как-то не очень уверенно поддержал коллегу Андреевский.

– И откуда ты все это знаешь? – не обратил внимания на эту интонацию в голосе Андреевского Бородкин.

– В архиве копаюсь… Там, если посидеть, и не такое можно выудить… Криминальная летопись Курского края с царских времен.

– Так, может, знаешь, кто Старосуджанские клады оставил… времен Великого переселения народов?..

– Историки с археологами вкупе на гуннов грешат… Только что-то не верится…

– Не верится? Почему?

– Сам посуди: гунны в Европе появились около 373 года новой эры. В 451 году их полумиллионная армия под предводительством Аттилы была разбита на Каталунских полях. Это во Франции, – уточнил на всякий случай. – А после смерти Аттилы в 453 году вся лоскутная империя гуннов распалась. Отсюда выходит, что за восемьдесят лет гунны, только волной прокатившись через наши края, вдруг ни с того ни с сего оставили три захоронения вождей своих. Это, если считать, только ставшие известными. Причем два из них, в районе речки Каменки у деревни Большой Каменец… А сколько разорено неизвестными?.. И сколько еще дожидаются своего часа открытия?.. Не густо ли для кочевников?..

– Да, густовато, – согласился начальник управления уголовного розыска. – Это, как в войну: два снаряда в одну воронку…

– Вот, видишь… Кроме того, основной поток степняков гуннов, если верить историкам, пролегал южнее… По степным просторам Приазовья и Северного Причерноморья. Это, во-первых…

Полковник милиции Бородкин, соглашаясь, кивнул.

– Во-вторых, все обнаруженные предметы, по определению тех же ученых-историков, являются изделиями либо боспорской, либо греко-римской работы. Хотя, на мой взгляд, и это спорное утверждение… Кроме греков, боспорцев да римлян, на тот период существовало множество народов с высоко развитой культурой. Взять хотя бы китайцев, жителей Индии, персов, армян, наконец…

– Верно.

– В-третьих, есть такая книга, которую для простоты «Велесовой» зовут или «Книгой Велеса» – древнеславянского бога богатства и мудрости…

– Слышал, слышал…

– Официальная наука, особенно «продвинутые» археологи, ее не признают, фальшивкой поздних времен величают… Ну, и флаг им в руки за это… – усмехнулся Андреевский. – На чужой роток, как водится, не накинешь платок…

– Точно, не накинешь, – подхватил Бородкин. – Особенно если этот роток клеветнику да сутяге принадлежит… Либо средствам массовой информации, – пошутил ядовито.

Он, как и все менты, не очень-то жаловал не столько сами СМИ, как пронырливых да продажных журналюг, не имеющих за душой ничего святого, вечно вынюхивающих «жареные фаты да кляузничающих.

– Так вот, – продолжал начальник СУ, – в данной книге говорится, что до прихода гуннов в этих краях и южнее простиралась Русколань – первое государство русов и славян, чаще всего антами называемых. До появления гуннов оно воевало с готами. И довольно успешно. Особенно при вожде Бусе, о котором, кстати, «Слово о полку Игореве» упоминает… Готский король Винитарий смог только обманом да коварством его победить, заманив на пир и там подло убив. Кстати, вместе с сыновьями и семьюдесятью ближайшими боярами…

– Верно, верно, припоминаю кое-что… – расплылся в довольной улыбке Бородкин. – О нем, кроме «Слова», еще и историки наши, начиная с Карамзина, что-то такое-этакое писали… – покрутил он неопределенно растопыренными пальцами.

Кому-то, возможно, этот жест и непонятен, только не русским людям. Хоть и расплывчат, и замысловат, но наш родной, российский, заменяющий дефицит слов.

– Да, – был краток в подтверждении слов коллеги Андреевский и продолжил: – С появлением степняков – воевали и с ними. Но сил воевать на два фронта, как сейчас бы сказали, не было, и наши далекие прапредки решили стать союзниками гуннов.

– И стали?

– Стали. Если верить первым нашим историкам, то в армии Аттилы много было вождей со славянскими именами. О том еще Нечволодов писал… историк и писатель дореволюционной России. А Русколань в Боруссию, то есть, в лесную Русь превратилась. Это от слова «бор» – лес, – пояснил для пущей ясности. – Как раз наши лесостепные края…

– Так ты думаешь, что разрушенные крестьянами да «черными копателями» захоронения принадлежали русским либо славянским князьям?

– А почему бы и нет? – дрогнув бровью, прищурился Андреевский. – Пусть не в прямом смысле русским, но хотя бы антским, северским, что ли… Этих то, так сказать, аборигенов, мне думается, было поболе, чем пришлых степняков…

– А у Нестора в «повести временных лет» сказано, что северяне поселились в наших краях только в шестом веке… – то ли усомнился в выводах коллеги Бородкин, то ли тоже решил блеснуть историческим познаниями. – Ошибается?..

– Знаешь ли, Юрий Павлович, – усмехнулся полковник юстиции, – на заборе тоже было кое-что написано… Только баба, поверив, попробовала пощупать, да лишь занозы приобрела…

– Ну, ты скажешь! – улыбнувшись, дружески хлопнул по плечу коллегу Бородкин.

Хлопнул-то дружески, да рука оказалась тяжелой. Потому, Андреевский, поморщившись от дружеского хлопка, продолжил:

– А ты, как профессиональный аналитик, подумай: не было, не было никого – и вдруг и Поднепровье, и Подесенье, и Посулье, и наше Посемье в одночасье оказались заселены! И не просто заселены, а густо заселены славянскими племенами. Такого же не бывает!

– Спорить с этим трудно, – согласился полковник милиции. – Диалектика жизни. А против диалектики, как известно, не попрешь… А попрешь – народ насмешишь да рога обломаешь.

– То-то же… – продолжил Андреевский, возвращаясь к основной теме. – Да и в поздних документах арабских путешественников по российским краям, примерно начала девятого века, сообщается о пышных захоронениях вождей русов. Причем более пышных, чем те, о которых мы ведем речь… Впрочем, какая разница: русам или гуннам… – сделал все же оговорку Андреев. – Могли и тем и другим принадлежать. Кстати, – скривил в ироничной усмешке тонкие губы, – в девятнадцатом веке среди славянофилов в одно время модным было считать гуннов русскими…

– Как так?! – искренне удивился Бородкин.

– Да вот так… – нарочито повторил начальник следственного управления замысловатый жест коллеги пальцами. – Тут даже известный русский писатель Александр Вельтман был ярым сторонником этой гипотезы. Именно он написал и издал книгу «Аттила и Русь», в которой речь идет о четвертом и пятом веках нашей эры…

– Не читал, – простодушно признался начальник УУР.

– Не мудрено: в наших библиотеках ее не найти. Раритет! – снисходительно улыбнулся Андреевский, возвращаясь к главной теме: – Главное – это то, что погребения эти утрачены из-за нашего варварства и бескультурья, извечной жажды наживы и алчности…

– Вот тут ты в самую точку попал, – поддержал коллегу полковник милиции. – Что ни есть – в корень… в саму суть.

Тут оба полковника вышли в фойе, и разговор между ними прервался.