Текст книги "Золото гуннов (СИ)"

Автор книги: Николай Пахомов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

– И что же случилось, что Гундин Михаил вдруг не только вспомнил о зыбком предании, но и приступил к реальным поискам?

– Да то, что работы не стало совсем, а свободного времени хоть отбавляй. От безделья запил Михаил, крутенько запил, – уточнил Рудагонов, скорее для себя, чем для следователя. – Пил, пил, но как-то раз Гундин, опохмелившись после очередного запоя, вдруг принял решение, что с пьянством пора завязывать, пока «гуси не полетели». И завязал. Но жить-то надо было на что-то. Работать не хотелось, а есть – каждый день да еще и три раза. Вот тут-то он и вспомнил про предание и клад предков. Вспомнил – и пошло-поехало. Потерял мужик покой. Стал к речке чуть ли не ежедневно ходить, берега разглядывать. Но одними глазами мало что увидишь, особенно, если видеть надо было под землей. Тогда и решил приискать себе металлоискатель…

– Где он нашел клад, точнее погребение, знаете?

– Знаю. Как-то приводил меня к месту раскопок. Предлагал помочь. Но у меня тогда была работа, и я отказался, боясь потерять скудный заработок, сменив его на призрачный клад.

– И где же это?

– Да на берегу Руды, недалеко от деревни, где проживал Михаил, – охотно пояснил Рудагонов.

– Вам придется показать это место. Это ведь важно не только для уголовного дела, но и для археологов и для историков.

– Покажу, чего не показать.

– Кроме золотых изделий, что еще было найдено, знаете? Хотя бы со слов Михаила Гундина.

– Что-то говорил про какие-то черепки да про кости человека, – пояснил Рудагонов. – Но как-то вскользь. Мельком. Словно, о нестоящем… А сам я этого не видел. Врать не стану.

– Хорошо, – подвела итог данной части допроса Делова. – Здесь более или менее, но понятно. А как сокровища перешли от Гундина к вам?

– Да он их сам же и привез. Сказал: «В городе проще найти покупателя, чтобы продать». Я возражать не стал. Оставляй, говорю, места много. Только после продажи магарыч с тебя. А он в ответ: «Продадим – и заживем, Илюха, по-человечески». Не пришлось, – «погас» Рудагонов и ликом и голосом.

– Почему же?

– Да дух клада, или мертвяк тот, которого потревожил Михаил, являться к нему по ночам стал. Мишка говорил, что костлявыми руками за глотку давил, проклятьями из беззубого рта сыпал, как отрубями из мешка рваного. Глазницами безокими полыхал так, что у Мишки, по его же словам, собственная душа в пятки убегала.

– Игра воображения на почве алкогольного расстройства психики, – заметила Делова, не очень-то поверившая в духа клада.

– Не верите? – вновь оживился Рудагонов. Даже привстал на мгновение со стула, на котором до этого момента тихо сидел. – А зря. Я сам видел на его шее красные поперечные полосы от пальцев. Не по себе становилось…

– Не будем спорить, – прервала его Делова. – Врачи разберутся.

– Дай-то Бог, чтобы разобрались, – не очень-то поверил в силу современной психиатрической медицины Рудагонов. – Пока что-то не очень… Вот с моими травмами справились… хоть и не быстро, но справились. Подлатали, подштопали – и на выписку. А с ним все возятся и возятся… Однако улучшений никаких. Наоборот, все хуже и хуже бедному Гуннявому. Слышал, не жилец. Извел его дух. Полностью извел. Раньше мог литр водки выпить – и хоть бы хны! Ни в одном глазу. Крепкий был. Теперь же – живой скелет, – посетовал Рудагонов.

«А он и не туп и не глуп, – подумала о допрашиваемом Делова, слушая его исповедь. – При нормальных условиях был бы вполне заурядным гражданином страны… мужем… отцом… дедом. Со своим человеческим достоинством, со своей жизненной философией… Впрочем, мог, да не стал. Как и многие…» Вслух же спросила об ином, более важном для расследуемого дела:

– Скажите, Илья Матвеевич, когда вы познакомились с Подтурковым Петром и Задворковым Иваном?

– А тогда, когда вместе с Гундиным покупателей на клад искали. Гундин тогда только болеть начинал, но еще держался. Тогда и познакомились.

– Оба?

– Оба. Я и Гундин. Только Гундина вскоре «скорая» забрала – и в «Сапожок». Отбывая, он завещал продажу клада мне. Интересное дело: сходил с ума, а о попытке разбогатеть не забывал, – философски заметил Рудагонов. – И дела вести с этими проходимцами пришлось уже мне одному, – посетовал печально. – Причем не столько для себя, как для того, чтобы на вырученные за клад деньги вылечить Михаила. Но эти жулики так все обставили, что я остался и без сокровищ, и без обещанных денег. Подсунули мне так называемую «куклу». А я тогда на радостях, да еще будучи выпивши, сразу подвоха не углядел. Толстые пачки банкнот в блестящих банковских упаковках не только глаза мне застлали, но и ум последний. Когда же разобрался, то увидел аккуратно нарезанную бумагу, с двух сторон прикрытую настоящими банкнотами.

– Лучше бы они тебе фальшивые подсунули, тогда бы можно было привлечь их за фальшивомонетничество, – вслух поделилась следственными заботами Делова, не оставляя ни на секунду свой компьютер. – А так… – добавила неопределенно.

– Может, так было бы и лучше… – не стал спорить покладистый то ли свидетель, то ли подозреваемый, то ли потерпевший. – Поверите, нет ли, но с эти кладом, впрямь головой свихнулся. И что лучше, что хуже – совсем не понимаю…

– От «кукол» что-нибудь сохранилось? – не надеясь на положительный ответ, все-таки спросила Делова.

Выяснение всех обстоятельств дела было ее прямой профессиональной обязанностью. А обязанности она выполняла добросовестно. Оттого и стала без «мохнатых» лап родственников и постельных процедур с руководством следователем по важным делам. До последнего времени, когда все более или менее приличные места в милиции начали отдаваться по родственникам да знакомым, такое еще случалось. Замечали старание – и продвигали далее по службе, давали расти.

– Да нет, что вы… – отмахнулся обеими ладонями то ли от вопроса, то ли от самого настырного следователя Рудагонов. – Денежки я истратил, а бумага ушла на растопку печки. Хорошо горела, – вздохнул грустно он.

– Я так и подумала, – констатировала с сожалением Делова, веря в искренность слов допрашиваемого, что случалось не очень часто.

– Поняв, что меня «надули», провели как мальчишку, я к ним, – рассказывал далее Рудагонов. – А они: «Знать ничего не знаем, ведать не ведаем. Ты все получил сполна» – и суют мне под нос расписку с моей подписью. А в расписке написано, что я все деньги, 600 тысяч рублей, получил и претензий к ним не имею. Я вскипел и говорю: «Пойду в милицию и заявлю». Они в ответ так меня в четыре руки отмолотили, что мне было уже не до похода в милицию. Тут, как говорится, дай Бог выжить.

Рудагонов вздохнул. На этот раз как-то тихо и обреченно. Впрочем, возможно, и доля облегчения была в этом вздохе: человеку дали возможность выговориться, не носить в себе тяжесть, отравляя ее содержимым сознание и душу.

– Я знаю, что перед законом и государством я виноват, – продолжил он свое повествование по собственной инициативе, не дожидаясь вопроса следователя. – Но, хотите верьте, хотите нет – ваше дело – деньги я искал уже не для себя, а для несчастного Михаила.

«Неплохой ход, – мысленно отметила эти слова допрашиваемого следователь по важным делам. – Даже если он говорит все это сейчас не совсем искренне. А если искренне, то суд это обязательно примет во внимание, как смягчающее вину обстоятельство. Да и следствие тоже, – тут же поправила она себя. – До суда оставим его под подпиской о невыезде».

– Хотя, по правде сказать, вначале я, конечно, тоже хотел малый кусочек от большого пирога и для себя урвать, – откровенно каялся неудавшийся кладообладатель и бизнесмен Рудагонов. – Что было, то было. Но потом, когда Михаил оказался в психушке, думал о том, как ему помочь. Для него деньги добыть уже мыслил…

– А вы знали, что любые клады необходимо сдать государству? – задала контрольный вопрос Делова.

Как ни симпатичен ей был допрашиваемый, но профессионализм требовал свое. И профессионализм сработал, скорее, автоматически, чем по разумению.

– Знал, конечно. Пусть не досконально, всего лишь по слухам, но знал, – не стал запираться и юлить, как уж на сковородке, Рудагонов. – Только, товарищ следователь, бес сильнее нас бывает…

«Разве только бес бывает сильнее… – подумала Делова. – Еще и обстоятельства, и судьба, и пристрастия, и человеческие слабости, и многое другое. К тому же бесов можно молитвой приструнить, а обстоятельства или пристрастия – ничем».

Когда допрос был окончен, Рудагонов спросил:

– Теперь арестуете?

– Об этом еще рано думать, – не стала она обнадеживать его раньше срока. – Пока же вот вам чистый лист бумаги, пишите заявление о привлечении к уголовной ответственности Подтуркова и Задворкова за причинение вам телесных повреждений.

– Может, не стоит? – замялся Рудагонов. – Их и так Бог накажет…

– Стоит, еще как стоит, – проявила твердость Ольга Николаевна. – Ибо ненаказанное зло порождает новое, более тяжкое. А когда последует божье наказание, неизвестно. Бог терпелив к людским порокам… Так пусть же своевременным станет государственное наказание.

– Ладно уж, напишу, – согласился Рудагонов. – Бить меня им не стоило. Полжизни отняли, сволочи!

Он взял авторучку и тут же, в кабинете следователя по особо важным делам, стал писать заявление.

3

В этот день Подтурков и Задворков судом, признавшим доводы следствия убедительными, были арестованы. И через некоторое время сопровождены в СИЗО, неприметное здание которого спряталось за высоким забором на улице Пирогова. Такого поворота дела обвиняемые явно не ожидали. Блатной апломб и гонорок с них слетел в одночасье, как вешний снег с крыш домов. Оба ранее судимы не были, тюрьму за дом родной не считали. И перспектива быть за решеткой их радовала так же, как путника среди пустыни раскаленное солнце.

– Разве нельзя было на подписку? – спрашивали они своих адвокатов сразу же по оглашении решения суда.

– Можно, – отвечали те.

– Так почему же?..

– «Быковать» да хамить следователю не стоило. Дали бы мало-мальский расклад по делу – и гуляй до суда на свободе…

– А в обратную сторону развернуть нельзя, если расклад станем давать?..

– Теоретически возможно… Только сложно. Ни следствие, ни суд однажды принятых решений изменять не любят. Раньше надо было головами думать да с нами советоваться. Теперь-то что кулаками после драки размахивать…

– Но вы уж попробуйте, попытайтесь…

– Попытка не пытка, – пообещали адвокаты. – Но и вы себе помогите.

– А то!..

Но это было сразу же после суда.

Теперь же, находясь в «предбаннике» СИЗО, они с бесконечной тревогой в душе ожидали, когда закончатся формальности по оформлению их в этот скорбный приют заблудших душ, это земное чистилище, и конвой разведет их по камерам. Как там встретят сокамерники? Что спросят? Что скажут? А главное, как держаться и что отвечать? Про что лучше язычок держать за зубами. СИЗО хоть и не тюрьма, но и про порядки в нем немало слухов ходит. И в нем, говорят, опускают за милую душу. Эх, лучше бы не бычились да не строили из себя крутых… Да что о том. Задним умом все крепки. Обычного, как денег, всегда не хватает.

– Мы сегодня неплохо поработали, – подводила итог деятельности СОГ за второй день следствия по делу Делова Ольга Николаевна, когда в ее кабинет вошли Андреевский и Бородкин.

– Сидите, сидите, – помогая себе жестами руки, оставил на месте начавших вставать членов СОГ Андреевский. – Вот пришли к вам с начальником управления уголовного розыска поинтересоваться, как продвигается следствие и не требуется ли какая-либо помощь с нашей стороны? Как проходит взаимодействие? Нет ли трений между службами?

– Трений нет, взаимодействие нормальное, и следствие продвигается в соответствии с планом расследования, – коротко доложила Делова. – Если так и далее пойдет, то через недельку-другую, Сергей Григорьевич, мне можно будет и в отпуск отправляться, – не преминула напомнить она о своей договоренности.

– Да помню, помню я, – заулыбался голубоглазо Андреевский. – Дайте срок, будет вам и отпуск…

– …Будет и свисток… милицейский, – пошутил Бородкин.

– Свисток – конечно, хорошая награда, спору нет. Но премия лучше, – в тон ему отозвался неугомонный и острый на язык Семенов. – А потому и премию надо… хотя бы дополнением к свистку.

Члены СОГ, поддерживая коллегу, оживились, задвигались, заскрипели стульями, улыбнулись. Даже у Деловой Ольги Николаевны, несмотря на прежнюю серьезность лица, в уголках глаз сверкнули веселые искорки.

– Смотрю, вы хоть и не вятские, но тоже ребята хваткие, – усмехнулся Бородкин, присаживаясь к столу. – Палец в рот не клади…

– У кого учимся-то, с кого пример берем… – подыграл ему Яншин.

– Однако шутки шутками, а дело делом, – посерьезнел Андреевский.

Он пододвинул к себе свободный стул и присел на него так, чтобы видеть всю следственную группу. – Какие планы на завтра?

– По этому вопросу, товарищ полковник, мы как раз и собрались, – начала обстоятельный доклад Делова. – Во-первых, Яншину завтра предстоит вновь съездить в Фатеж. И там, в райбольнице, произвести выемку истории болезни Рудагонова. По ней назначим и проведем судебно-медицинскую экспертизу, чтобы решить вопрос о привлечении Подтуркина и Задворкова к уголовной ответственности за причинение телесных повреждений. Постановление о производстве выемки я уже подготовила…

– Вот как! – Удивился Андреевский. – Не прошло и двух суток с момента возбуждения уголовного дела, а у вас уже новые составы преступлений обозначились. Молодцы!

– Стараемся, товарищ полковник.

– Продолжайте, Ольга Николаевна, и извините, что прервал вас – проявил галантность начальник следственного управления.

– Во-вторых, следователь Семенов отправляется в психиатрическую больницу поселка «Искра», чтобы допросить там, если имеется такая возможность, – продолжила доклад Делова, выделив важное, на ее взгляд, обстоятельство, – Гундина Михаила Васильевича, 1970 года рождения. По данным следствия, именно он обнаружил и произвел раскопки древнего захоронения. А если допросить его не удастся…

– Почему? – вновь вмешался Андреевский, нацелив на «важняка» явно заинтересованный взгляд. – Ольга Николаевна, почему?

– Да потому, что, возможно, тронулся умом, как говорит нам его знакомый и фигурант дела Рудагонов, – пояснила Делова. – Кстати и сам факт пребывания его в психбольнице о том же свидетельствует.

– Понятно. – Был удовлетворен ответом Андреевский.

– Кстати, что это за зверь такой, Рудагонов? – поинтересовался и Бородкин с хитрым оперским прищуром. – Свидетель что ли?

– Пока что свидетель, но может быть и обвиняемым и потерпевшим, – дала краткий, но в тоже время и исчерпывающий ответ Ольга Николаевна.

– Хитро у вас тут закручено: и потерпевший и подозреваемый в одном лице, – констатировал Бородкин сей процессуальный казус.

– Бывает, – ответил за руководителя СОГ Андреевский. – Когда составов преступлений несколько, а фигуранты одни и те же. Однако, Ольга Николаевна, продолжайте.

– Если допросить Гундина не удастся, – возвратилась к прерванной фразе Делова, – то необходимо допросить главврача, лечащего врача и прочий медперсонал. Как по обстоятельствам дела, так и по обстоятельствам невозможности дачи Гундиным показаний, в силу психического расстройства. Понятно, Максим Юрьевич?

– Понятно. – Пожал тот плечами. Мол, что за вопрос, сам не маленький…

– Да не забудьте взять справку о времени нахождения там Гундина и диагнозе его заболевания.

– Не забуду, – заверил руководителя СОГ Семенов. – Честное пионерское!

Честное октябрятское вернее будет, – тут же оскалился Яншин.

– А чтобы точно не забыть, запрос подготовьте, – укорила обоих взглядом Делова. – Право, чисто дети…

– Обязательно. Как же без запроса?.. Без бумажки мы – букашки… – съязвил Семенов, начиная злиться на руководителя СОГ за излишнюю опеку. «Привязалась, как банный лист до одного места, словно я, целый майор юстиции, недоумок какой-то… и без ее подсказок не знаю, что делать».

– Теперь о нас с Федорцовым… – продолжила Делова, оставив Семенова в покое. – Мы, взяв с собой представителей археологического музея и профессора КГУ Инокова Василия Васильевича, если тот, конечно, пожелает, – сделала оговорку со скидкой на профессорское чванство и самолюбие, – отправляемся с Рудагоновым на речку Руду. К месту главных событий, связанных с древним погребением и несанкционированными раскопками, – уточнила на всякий случай.

– Все-таки погребением, – подчеркнул с внутренним удовлетворением Андреевский.

– По всей видимости, так, – подтвердила без какого-либо эмоционального накала Делова. – И наши археологи настаивают… И Рудагонов дал показания, что Гундин рассказывал ему об останках человека и сокровищах вокруг этих останков.

– А еще о духе, который и загнал его в психушку, – вклинился в доклад руководителя СОГ Яншин.

Однако Бородкин на это внимания не обратил, а Андреевский вскользь заметил:

– Мистика следствие не интересует. Следствие оперирует только фактами – такова специфика.

Яншину пришлось прикусить язычок.

– Там проводим осмотр места происшествия, фиксируем и изымаем следы, если они еще остались, и возвращаемся в родные пенаты, – окончила доклад Делова.

– Еще, Ольга Николаевна, возьмите с собой эксперта-криминалиста, – посоветовал Андреевский. – И пусть он все хорошенько заснимет на фото и видео. Считаю, что лишнее доказательство следствию не повредит, а копией видеозаписи после суда можно и с сотрудниками археологического музея поделиться.

– Конечно, – слегка смутилась руководитель СОГ, мысленно укоряя себя за то, что упомянуть про эксперта забыла.

Без эксперта-криминалиста, ключевой после следователя фигуре при осмотре места происшествия, они бы и не поехали.

– С транспортом как? – поинтересовался Бородкин.

– Можем и на моем автомобиле… – заявил Федорцов. Но не очень уверенно.

– Нет, – тут же отмел это предложение Бородкин. – Берите уж служебный УАЗик. В него народу побольше вместится. Свободнее будет.

– В тесноте да не в обиде… – начал было Федорцов, но на него так выразительно и «благодарственно» посмотрела Делова, что он тут же притих.

– Правильно, – поддержал начальника УУР начальник СУ. – Берите УАЗик. Так надежнее будет. И по проходимости, что для наших сельских дорог немаловажно, и по вместимости, что тоже играет роль.

Все согласно закивали головами. В словах руководства был резон.

– А теперь разрешите откланяться, – пошутил он, вставая со стула. – Нам пора на доклад к начальнику УВД. Виктор Николаевич также держит руку на пульсе этого расследования.

Офицеры СОГ, провожая руководителей, согласно субординации и этикету, встали.

4

– Ну, варвары! Ну, варвары… – глядя на итог деятельности Гундина Михаила, хватался то за седеющую голову, то за грудь в области сердца профессор Иноков. – Негодяи! Дикари!..

Члены СОГ соблюдали тайну следствия. О фигурантах дела и их роли не распространялись. Поэтому профессор не знал о Гундине – главном кладоискателе, а подразумевал нескольких «черных копателей».

– Да их только за это надо судить, не говоря уже о расхищенных сокровищах, – вспыхивал он если не порохом, то уж точно июньским тополиным пухом, подожженным шкодливыми городскими мальцами. – Я во многих археологических экспедициях участвовал, на многих раскопках побывал, но такого варварства не видел. Ах, варвары, вы варвары… Ах, дикари, дикари…

Не менее эмоционально вели себя и Стародревцев со Шмелевым и Закатовым Романом Константиновичем, еще одним ученым сотрудником археологического музея, пожелавшим присутствовать при осмотре места происшествия.

Разглядывая на расстоянии остатки костей, мелкие осколки черепушек, разбросанные по кроям довольно глубокой и обширной ямы, но не прикасаясь к ним, несмотря на зуд в руках – следователь Делова строго-настрого запретила что-либо трогать до конца осмотра – Стародревцев не стеснялся в выражениях.

– Изверги, недочеловеки! – Оставив интеллигентные манеры для будущих лекций, то морщился, как от зубной боли, то крыл он почем зря виновников, срываясь на фальцет. – Все, паршивцы, искрошили, все, гады поганые, испортили! Кары божьей на негодяев безумных нет… Что делать? Что делать?.. – в такт словам качал он не только кучерявой головой, но и всем массивным телом. – Все культурные слои уничтожили да смешали… Все исковеркали, ничего не оставили…

– Попадись, собственными бы руками придушил, шпану бесштанную, бесшабашную, – вторил ему Шмелев, в своем черном в крупную желтую полоску джемпере, ставший оттого похожим на рассерженного шмеля. Не только обличием, но и басовитым гудением. – При этом он не забывал описывать круги вокруг былого погребения, в надежде обнаружить если не случайно оброненный копателем артефакт, то хотя бы череп погребенного.

Про возможное нахождение на месте развороченного погребения черепа намекнула следователь. Но не прямо, открыто и уверенно, а вскользь, с большим сомнением. Еще об этом упомянул во время поездки к месту происшествия непонятный субъект по имени Илья. Он вместе с другими находился в милицейском УАЗике. Вроде бы в качестве очевидца… А там, кто их, ментов, знает, в качестве кого… Хоть и без наручников, но скован до невозможности. Психологически.

Ни серьезная и молчаливая баба-следователь, из которой, как у жмота в зимнюю пору снега не допросишься, лишнего слова не вытянешь; ни странный, мешковато одетый субъект по имени Илья симпатий у Шмелева не вызывали. Такие же нелицеприятные выводы им были сделаны и в отношении оперативника Федорцова, парня, в общем-то, разбитного и общительного, если это не касалось уголовного дела. Не было симпатий и к эксперту-криминалисту, вечно не расстающемуся с фотоаппаратом и чемоданчиком эксперта. А еще – с загадочностью выражения на лице. Словно ему все обо всем известно, но он помалкивает о том до поры до времени.

«Да что он из себя строит, – невольно шевелилось в головной коробке Шмелева, – Шерлок Холмс недоделанный?..»

Не выказывал радости и коллега Шмелева Закатов, хмуро взирая на остатки разрушенного и расхищенного погребения.

– Теперь ни антропологического исследования не провести, ни детального описания самого погребения не составить, – ворчал он, как закипевшая вода в электрочайнике «Тефаль». – Сукины сыны… Варвары…

И только понятые, две сельские женщины пенсионного возраста, в потрепанных фуфайках и просторных, наверное, под любой размер ног, резиновых сапогах, со скорбно поджатыми губами, молча взирали на происходящее. Скромные серенькие платки аккуратно прикрывали начавшие покрываться то ли изморозью, то ли пухом одуванчиков волосы.

А ведь некогда и они были молоды, красивы и энергичны. Некогда учились в школе и окончили, как минимум, восемь классов. Книжки читали, стихи разучивали, песни распевали. Но годы сделали свое. Возможно, даже не годы, а серая деревенская жизнь, бесконечный тяжелый труд и семейные неурядицы досрочно состарили их, обесцветили, оделили скорбной молчаливостью.

Женщины были доставлены к месту осмотра объекта происшествия оперативником Федорцовым, заявившим им безапелляционно: «Надо!».

И это «надо!» вытащило их из вымирающей деревеньки Руда, уныло глядящей на мир подслеповатыми оконцами крытых позеленевшим от мхов шифером домишек.

Некоторые избенки, покинутые своими обитателями, то выехавшими в города в поисках лучшей доли, то перебазировавшимися на вечный покой за кладбищенскую ограду, пугали своей неестественностью. С покосившимися или уже развалившимися стенами и крышами, с перечеркнутыми горбылями крест-накрест окнами и дверями, они были не только немым укором, но и символом безысходности русского села, угасания русского духа.

Деревенские улочки, где жилья вообще не стало, и вместо него бугрились холмики, заросшие лебедой да лопухами, походили на щербатый старческий рот. Раз оскалившийся и уже не закрывавшийся.

Слово «руда» – у древних русов обозначало кровь. Живую кровь. Алую. Пульсирующую. Фонтанирующую. Теперь же о деревеньке с названием Руда, через которую проезжал УАЗик следственной группы, сказать, что в ней фонтанировала жизнь, текла живая кровь, было довольно затруднительно. Не слышно безудержного, жизнеутверждающего ребячьего крика, не видно селян, копающихся в огородах или же спешащих по иным делам. Тягостная тишина под сводами крон ракит и берез, на которых даже вездесущие грачи да галки, и те селиться перестали.

Не интересовала понятых непонятная возня городских людишек, понаехавших вместе с милицией на берег их речонки. Чужды им были их эмоциональные всплески, ропот и даже ругань. Впрочем, ругань ли это? Так, какое-то громкое бормотание. Вот мужики их ругались, так ругались – деревья в саду краснели, трава вяла. Только не стало мужиков. Поумирали. Проклятые девяностые годы всех в могилы досрочно свели. Словно Мамай по округе прошел. Одни бабки да бабы и остались. Видать, нутряная жила у них крепче. Им-то природой-матушкой род продлять назначено. А род продлять – не пироги печь. Тут закалка нужна. Да еще какая! Вот и упираются и упорствуют невзгодам, и тянутся, горемычные, к божьему свету. Кряхтят, но тянутся. Правда, ныне все больше по избушкам своим сидят. Не позови их милиционер, не двинулись бы из своих хатенок. Но раз власть требует – пришлось идти…

– Напрасно вы, Георгий Геннадьевич, на божьи силы гневаетесь, – подошел к Стародревцеву Федорцов. Опер доставил понятых и теперь, не занятый делом, явно скучал. – Осквернитель погребения уже наказан. Если не христианским Иисусом Христом, то кем-то из языческих богов, уж точно…

– Что вы говорите? – перестал браниться Стародревцев, недоверчиво уставившись на оперативника. – Неужели серьезно?..

В словах – недоверие и скепсис, во взгляде – ироничный и в то же время весьма заинтересованный прищур любознательного человека, не чурающегося самой фантастической информации.

– Да то, что любитель кладов и сокровищ уже наказан, – повторил Федорцов. – Говорят, умом тронулся. В психушке лежит, – добавил полушепотом, как заговорщик заговорщику. – Следовательно, наказан уже… А раз не людьми пока что, то, следовательно, высшими силами…

– Есть, есть Бог на свете! – По-мальчишески обрадовался директор музея археологии, а заодно и представитель потерпевшего по совместительству. И заторопился поделиться этой информацией с коллегами. Но те не разделили его радости:

– А кому от этого, Жора, легче? Погребение-то разрушено? Разрушено. Артефакты растащены? Растащены. А если и не растащены, то как, в какой последовательности лежали, не узнать никогда. Ни-ког-да! Да и само погребение… Теперь, поди, угадай, кому принадлежало…

– А что тут угадывать?! – Взвился, как ужаленный Стародревцев, явно не ожидавшей такой отповеди от коллег. Тем более – подчиненных. – Ясно же, что гуннскому вождю! Этот период! Да и прецеденты уже имеются. И у нас, и за рубежом. Тут не то что голову ломать, но и мыслить по-иному не стоит…

– Не скажи, не скажи… – выразил сомнение Иноков. – Период, конечно, этот. Но вот кто был погребен – еще вопрос… И не просто вопрос, а целый вопросище! А чтобы на него ответить, придется немало голову поломать…

– А я думаю, уважаемый коллега, что все предельно ясно, – был убежден в своей правоте директор археологического музея. – Гуннское это погребение – и все! И никаких антимоний!

– Поживем, увидим…

Делова же, просекши краем глаза, излишнюю откровенность оперативника, недовольно заметила ему, отозвав в сторонку, чтобы не слышали ни эксперт-криминалист Агафонов, проводивший съемку местности, ни расстроенные археологи:

– Что-то ты, друг Ваня, разоткровенничался. Совсем не по-оперски себя ведешь… Скажу точнее – по-бабски поступаешь… Уж не обижайся за прямоту. Рановато им и о фигурантах, и иных подвижках в следствии знать. Рановато!

– Извините, Ольга Николаевна, – несколько смутился тот, – сорвалось. Больше не повторится. Но с другой стороны ведь интересно за реакцией ученых мужей понаблюдать. Так чего же не подкинуть им затравку. Вон как собачатся… – засветился непонятной радостью опер. – Даже нам, ментам, фору в том дадут.

– Ну, уж это вряд ли… – усмехнулась Делова, вспомнив, как пушат в своих кабинетах матом оперативники. Да так громогласно и витиевато, что и в коридорах, на стенах, портреты выдающихся юристов и министров МВД морщатся. – Ментам, друг Ваня, к сожалению, только зэки могут фору дать. Но никак не ученые мужи. Сплошь матерщинники.

– Клевета и оговор! Клевета и оговор! – Сделал наигранно обиженное лицо оперативник. – Клевета, Ольга Николаевна.

– А ты в суд на меня подай. За клевету. – Подмигнула озорно.

– Придется, – в тон ей отозвался Федорцов.

Следователь по особо важным делам хотела еще что-то сказать, но тут к ним подошел Агафонов.

– Ольга Николаевна, все отснято. И на фото, и на видео, – доложил сжато.

– Панорамные снимки для фототаблицы будут? – на всякий случай спросила Делова, прекрасно понимая, что Агафонов не новичок в криминалистике и без ее напоминаний дело свое знает крепко.

– Обижаете, товарищ подполковник. Конечно, все снято и будет предоставлено в лучшем виде.

– Тогда изымем образцы грунта, черепушек… там и там, – указала авторучкой на участки бывшего погребения, – зафиксируем это в протоколе и на видео, опечатаем в конвертики – и можно возвращаться восвояси. Наша миссия выполнена.

– А фрагменты костей?

– Костями пусть займутся наши коллеги-археологи. Им давно не терпится это сделать. Как застоявшиеся кони, копытами бьют, – съязвила чисто по-женски. – Пусть приступают… А то все спорят и спорят…

– Мне говорили, что они так с оппонентами себя ведут, но, оказывается, и между собой.

– Бывает… – философски отнесся к данному факту Агафонов, заканчивая сбор и упаковку в пакетики последних вещественных доказательств, указанных следователем. – Впрочем, если верить пословице, то когда милые бранятся, они только тешутся!

– Что верно, то верно, – оценила улыбкой шутку криминалиста Делова.

– А то!

– И пока друзья-археологи будут заняты делом, мы тем временем полюбуемся окрестностями и природой, – продолжила Ольга Николаевна. – Какая чудесная природа тут! С городской не сравнить… Не замечаешь?

– Как не замечаю? Замечаю. И даже заснял на видео, – отреагировал криминалист на слова «важняка». – Только, Ольга Николаевна, уж извините за прямоту, мы все любим любоваться природой, но издали. А жить-то предпочитаем в загазованных, дышащих жаром асфальта городах. А еще и в тесноте. Как муравьи в муравейнике. Но чтобы и вода – под рукой, и газ, и электричество без перебоев, и мягкий диван под одним местом. Но не лопата в руках, ни вилы, ни тяпка, ни топор, ни грабли, ни плуг с сошкой…

– Что есть, то есть, – вновь согласилась с экспертом Делова. – Не можем без комфорта. Стали, к сожалению, своего рода рабами урбанизации.