Текст книги "Золото гуннов (СИ)"

Автор книги: Николай Пахомов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

– Впрочем, это глупая шутка, – поспешила сгладить возникшую неловкость та. – Если же серьезно, то на весь ваш град вопросов ответ один: следствие по делу только что началось. Следовательно, тут и конь не валялся, как говорится… А потому какой-либо информацией, представляющей общественный интерес, пока, к сожалению, – развела извинительно руками, – не то что поделиться не можем, но и сами не располагаем…

– Да как же так?! – искренне возмутились журналистки. – Сам начальник УВД, генерал-майор Балышев Виктор Николаевич, от которого мы только что вышли, пообещал держать нас в курсе событий… Неужели, не подумав, брякнул это с бухты-барахты?.. Такой важный и солидный… Не может того быть!

Журналистки явно провоцировали, вызывали если не на скандал, то на защиту «чести мундира». Надеялись, что в запале отстаивания доброго имени генерала и чести мундира, следователь даст нужную информацию. Известный провокаторский прием.

– Намек, девочки, понятен, – тем же ровным голосом продолжила Делова, «раскусившая» с полуслова доморощенных Азефов и Гапонов в юбках. – Генерала я уважаю. «Брякать», как вы изволили выразиться, он не мог. Потому оставим его в покое. Однако извините, помочь пока ничем не могу. Рада бы, но не могу! И это не мой каприз, как занудистого следователя, просто нет информации. Хотите, верьте, хотите, нет! – Тряхнула она короткой стрижкой деловых дам. – Есть уголовное дело, есть подозреваемые, есть вещественные доказательства, изъятые оперативниками УФСБ. К слову сказать, я еще и сама не видела этих вещдоков – опечатаны в отдельном коробе. Много чего есть, но информации, девочки, для вас, к сожалению, нет. Говорю: и рада бы помочь, да нечем… Уж извините.

Ее театрально разведенные в стороны руки, по-видимому, должны были убедить собеседниц в искренности сказанного и в сожалении. Но жест своего воздействия не возымел. Угас, как глас вопиющего в пустыне.

– Да быть такого не может, чтоб не имелось хотя бы самой малюсенькой? – Усомнилась в искренности «важняка» корреспондентка «Друг для друга», показав на тонких, почти светящихся насквозь пальчиках нежной ручки понятие «самой малюсенькой». – И бросьте вы нас называть девочками. Давно не таковые… Что за манеры… солдафонские?

Последние слова, слетевшие с аккуратных губок-вишенок журналистки, прозвучали двусмысленно. Вызвали снисходительную улыбку не только у Деловой, но и у коллег по перу. Двусмыслица?.. Бывает.

– Малюсенькая, возможно, и есть, но вам, уважаемые дамы, – отреагировала Делова, – она ничего не даст… Кстати, ничего, что дамами вас величаю? Обид не будет?

– Ничего… – пропела несогласная с «девочками».

– Да хоть горшком… – присоединились другие.

– Только дайте информацию, – потребовали едва ли не хором.

– Извините, но вы слишком рано пожаловали, – гранитной скалой стояла Делова. – К тому же, дамы, не забывайте и о таком понятии, как тайна следствия… Ничего не поделаешь, имеется…

– Да, ладно, знаем… – пропели с пренебрежением две или три дамочки. – Не первый раз замужем!

– Это хорошо, что знаете, – улыбнулась вежливо Делова. – Не придется мне читать, а вам слушать диспозицию статьи 161 УПК РФ. Время, видите ли, дорого. Жаль терять его на пустую пикировку. Ибо, как сказал один мудрец-философ, одна из самых тяжких потерь – это потеря времени.

И словно в подтверждение ее слов, на пороге кабинета вновь возник Семенов, который, извинившись за вынужденное вторжение, доложил, что прибыли представитель потерпевшего и специалисты.

– Пора проводить осмотр вещдоков, – демонстративно постучал он ноготком по циферблату своих часов. – Сотрудники музея прибыли. Нервничают… Говорят, что их дорогое время напрасно тратим…

– Вот видите, – вновь с сожалением развела руками Делова. – Тут хочешь, не хочешь, а расставаться приходится. Следственные действия, милые дамы, как скорый поезд, идущий четко по расписанию, как подошедшее тесто, ждать не могут… Требуют экстренного вмешательства. Немедленного принятия мер.

Это был уже не намек, а прямое указание, что настала пора представителям прессы покинуть кабинет следователя по особо важным делам. Те понимали, но уходить не спешили.

– Тогда разрешите хоть одним глазком взглянуть… на вещдоки, – озвучила желание всех коллег журналистка «Курской правды».

– И рада бы, да не могу. И мешать станете, и опять же тайна следствия. Возможно, несколько позже. Уж извините…

– Тогда хоть скажите, где, в каком месте нашли клад? Интересно же…

– И рада бы сказать, да сама пока не знаю. Это еще предстоит выяснить. Как и многое иное… Я уже сказала, что следствие только-только началось. Многое еще – «терра инкогнито»…

Дамы поняли, что «важняка» не уломать, и, поджав высокомерно губки, стали вставать со стульев, направляясь к дверям. Ни «спасибо», ни «до свиданья». И когда они уже были у дверей кабинета, Делова, словно вспомнив, поинтересовалась:

– Кстати, а кто это… успел проинформировать вас о данном уголовном деле?

– Да работники археологического музея, – за всех вновь отозвалась «Курская правда». – Те самые, которые нервничают…

– Вот оно как! – Некая тень умело скрываемого недовольства мелькнула по лицу следователя. – Явно поторопились, явно поторопились… Вы их уж извините… Случается… Но я постараюсь, чтобы они не пытались, словно жеребятки прыткие да неразумные, бежать впереди медленно ползущей следственной телеги.

Но «дамы» ее уже вряд ли слышали. Возмущенно тараторя и дружно цокая каблучками, они двигались по гулкому коридору УВДэшного здания к выходу.

3

Следственным действиям, как и действиям врача во время операции, спешка противопоказана. Впрочем, излишняя медлительность тоже. Не то, что «поспешишь – людей насмешишь»… То бог с ним. Тут куда важнее: судьбы человеческие решаются. И профессионализм, конечно. А потому осмотр вещественных доказательств в присутствии криминалиста, непрестанно фотографировавшего, понятых и представителей археологического музея да ученого сообщества славного града Курска длился несколько часов.

Делова скрупулезно вносила в протокол не только размеры предметов, их конфигурацию, но и мельчайшие индивидуальные признаки. Ибо в следственной работе мелочей не бывает. Все важно.

С линейкой и ученическим циркулем – порой требовалось провести радиальные замеры, – а то и штангенциркулем для измерения толщины золотых пластин орудовал Семенов. Майор был сосредоточен и внимателен. Именно он должен был все измерить и при этом не повредить. Даже лишней царапины не оставить.

Эксперт-криминалист, где мог, подсказывал следователям, давая короткие комментарии. Но больше молча жал на кнопку «цифровика», озаряя кабинет следователей бликами фотовспышки. Он еще захватил то время, когда милицейские криминалисты были вооружены старенькми отечественными «ФЭДами» и «Зенитами». Тогда фототаблицы сплошь были с черно-белыми фотографиями, а кончики пальцев экспертов желтыми от реактивов для проявления пленок и фоток. Но прогресс, хоть и медленно, дополз до милиции. Отечественным «ФЭДам» и «Зенитам» пришли на смену цифровые аппараты, правда, импортного производства. Зато фототаблицы стали цветными, красочными. И это обстоятельство, как нельзя лучше, пригодилось в данный момент. На фотографиях будет видна не только конфигурация предмета, его размеры, но и его цвет, и цвет камней, вставленных неведомым умельцем в него.

В формулировке названия предмета, в более точном описании его внешних признаков участвовали и эмоционально-восторженные специалисты музея. Для этого они вооружились всевозможными справочниками и фотоальбомами. И теперь спешно перебирали страницы, мягко шелестевшие под их пальцами, чтобы отыскать нужную. С таким же, как осматриваемый предмет, или похожим на него изображением. Это действо сопровождалось то краткими возгласами типа «Ух, ты!» или «Вот это да!», то неразборчивым бормотанием да чертыханием. Последнее говорило о досадных недоразумениях или о разочаровании ожиданий. И, конечно же, об эмоциональном накале.

И только понятые, как и положено статистам, молча отслеживали все манипуляции, производимые следователями и экспертом-криминалистом. Они в конце следственного действия скажут свое веское слово, поставив подписи под протоколом. И сие будет означать, что записано там все верно и не подлежит сомнению.

– Предмет в виде креста из металла желтого цвета, размерами… – начинал кудесничать над очередным шедевром древнего прикладного искусства Семенов.

«Предмет…» – ровным стремительным почерком записывала Делова в протокол очередное описание вещественного доказательства.

– Почему из «металла желтого цвета»? – в который раз с нескрываемым раздражением возмущался специалист по кладам Шмелев. – К чему все эти казуистические нагромождения и выверты?

– Потому, что из желтого, – не отрываясь от протокола без эмоций замечала Делова.

– А не из красного, белого, зеленого либо серо-буро-малинового, – с ехидцей добавлял криминалист Агафонов, как всякий уважающий себя эксперт, любивший точные определения, важные для дела, и не любивший вмешательства малокомпетентных в следственных и экспертных тонкостях лиц.

– Почему нельзя просто написать «из золота»? – искренне недоумевали представители музея. – Ведь из золота же!

– Мы сего пока что, господа-товарищи, без экспертного заключения не знаем, – спешил с профессиональными разъяснениями Агафонов, тогда как Семенов просто морщился, словно от зубной боли, – золото это или же золотая видимость.

– Так видно же! Даже без очков, даже слепому видно, что это зо-ло-то! – злился Шмелев, произнося последнее слово по слогам.

Чтобы снять будоражившее его от увиденного «богатства» возбуждение, он действительно снял очки, и начал нервно протирать стекла носовым платком.

– Ну, почему в органах все так усложнено? Ведь ясно видно, – поддержал его «представитель потерпевшего», а заодно и директор археологического музея Стародревцев. – Куда же еще яснее должно быть?..

– На заборе также было очень видно одно слово. Мальцы продвинутые оставили. Бабка подумала: правда. Хвать! Но оказался всего лишь сучок, – привел в новой редакции избитую ментовскую притчу эксперт. – К тому же мы не просто «органы», а внутренние органы. Внутренние же органы, как следует из курса анатомии, ой, как запутаны!

– Агафонов, – одернула коллегу Делова, – не отвлекайтесь. – И чтобы несколько притушить накал эмоций среди музейной братии, добавила примирительно: – Хорошо, мы напишем в протоколе так: «из желтого металла, а далее в скобках, «по мнению представителей музея, из золота»… Устраивает?

– Устраивает, – тут же «выпустили пар» представители археологической и музейной общественности. – Соломоново решение.

Примерно то же самое происходило и при описании камней, мастерски вкрапленных в изделия из «желтого металла».

– Камень светло-красного цвета, диаметром… – начинал диктовать майор Семенов.

– Это гранат, – тут же перебивал его Шмелев.

Перебивал категорично и безапелляционно, одновременно с долей снисхождения и раздражения в голосе.

– Что верно, то верно, – включался «представитель потерпевшего» Стародревцев.

– А, может, рубин? – Скорее для поднятия градуса пикирования, чем всерьез, вставлял реплику Агафонов, подмигнув Семенову.

Криминалиста забавляла излишняя, на его взгляд, суета сотрудников археологического музея, восторг и удивление, трепет перед раритетами. Семенова же, наоборот, раздражала, если вообще не злила. Но он сдерживал себя.

– Хорошо, – вмешивалась миротворцем Делова. – Оставим препирательства и запишем: «камень светло-красного цвета, возможно, гранат». Устраивает?

– Устраивает.

– Тогда двигаемся дальше…

Из всей представительской команды археологического и научного сообщества, присутствующего при осмотре вещественных доказательств, самым спокойным, как показалось членам СОГ, был профессор КГУ Иноков Василий Васильевич. Это был представитель не только «земляных червей», но еще и «книжных», ибо не только занимался археологическими исследованиями, но научной деятельность. Пятидесятипятилетний, сутуловатый и седовласый, говоривший несколько нараспев – сказывались лекции студентам, – он меньше всех был подвергнут эмоционально-экспрессивному чувству, владевшему его товарищами при виде все новых и новых раритетов. Не спешил с выводами о благородстве металла и камней, их названий, употребляемых в процессуальных документах. Не пререкался со следователями и криминалистом. Как-никак профессор. Солидный человек.

Если что-то привлекало его внимание, вызывало удивление или, наоборот, настороженность, он прищуривался, снимал и вновь надевал очки, тер длинными узловатыми пальцами переносицу и глубокомысленно кивал головой. Иногда коротко спрашивал, то следователей, то коллег. Получив же ответ, за комментариями не обращался, молча переваривал в себе.

Вот и теперь, покхекав осторожно для привлечения к себе внимания, задал вопрос, по-видимому, беспокоивший его с самого начала получения информации о кладе:

– Скажите, господа следователи, а откуда все это взято? Где находилось?

Так как вопрос был обращен ко всем следователям, то Семенов счел себя вправе ответить первым:

– Во-первых, не господа, а товарищи. До господ, уважаемый профессор, нам расти и расти… как соснам до неба. К тому же такое обращение и по Уставу полагается. Впрочем, вот перейдем в полицию, как Президент приказывает, то тогда, уж точно, в «господ» шагнем. Даже не переодеваясь и с милицейской заплатой, которой кот наплакал…

– Хорошо, товарищи следователи, – с интеллигентской мягкостью и успешно скрываемой иронией поправился Иноков. – Но все же, откуда?

– Во-вторых, руководитель нашей следственно-оперативной группы, в обиходе – СОГ, подполковник Делова, Ольга Николаевна, уже перед вами журналистам сказала, что пока неизвестно. Следовательно, и сейчас неизвестно. А журналистов, кстати, навели на нас ваши коллеги из музея… По-видимому, чтобы отвлекать и нас и вас от дела…

«Музейщики», действительно имевшие слабость покрасоваться перед представителями СМИ по случаю новых открытых или отрытых ими экспонатов, услышав негативный тон в словах следователя, сделали вид, что критика сотрудников следствия их не очень-то касается. Подумаешь, сказали и сказали. Ну, и что из того? Земля в своем извечном беге не остановилась, реки вспять не потекли, государственные секреты не перестали быть таковыми. А что немного помешали следователям в их работе, то, скажите на милость, кому не мешают? Всем и все. Такова жизнь! А журналисты и их статьи – это реклама. Хорошая и бесплатная реклама. Реклама же, как известно, двигатель прогресса.

– И явно поторопились, – сдержанно поддержала майора юстиции Делова. – А о месте погребения, с которого все эти предметы, уважаемый Василий Васильевич, действительно пока ничего неизвестно. Следствие, как я уже не раз отмечала, ведь только в начале пути…

– Хорошее начало – всегда все дело венчало, – подмигнул невесть кому Стародревцев. – Так, вроде, говорят…

– А еще говорят, – не остался в долгу Семенов, – не дорого начало, а похвален конец. Так что, кому как, уважаемые…

– Тогда уж будьте добры, Ольга Николаевна, постараться уточнить столь важный для истории и культуры области момент, – попросил Иноков с извинительной улыбкой, оставив без внимания как реплику Стародревцева, так и контрреплику следователя. – Возможно, что-то еще сохранилось после варваров двадцать первого века. И это «что-то» можно будет если не спасти, то хотя бы описать профессионально. Мне или моим коллегам…

– Обязательно! Мы же понимаем… – заверила профессора Делова. И в свою очередь поинтересовалась: – А вы, господин профессор, не могли бы просветить нас на тему, кому, какому роду племени все же принадлежали все эти вещи? Точно ли гуннам? Или все это, – указала на короба с артефактами, – гуннским кладом для простоты понимания названо?

– Интересно знать? – прищурился, как Ленин на буржуазию, профессор.

– Конечно, интересно, – не слукавила Делова.

– Или моих коллег археологов перепроверяете? – Подмигнул со значением.

– А зачем? – Вопросом на вопрос ответил Семенов. – Нужды нет. А интерес – для пользы дела и общего развития.

– Тогда скажем пока осторожненько, – с виду был серьезным профессор, хотя в уголках глаз собрались ехидные морщинки, – осмотренные нами предметы с большой долей вероятности могли принадлежать какому-либо вождю периода гуннского военного и политического доминирования в этом краю. Возможно, что и гунну. Это, как видится мне, судя по всему, конец IV – начало V веков.

Члены СОГ, слушая эту научную тираду, обалдело молчали: «Завернул, так завернул. Столько научных терминов – и никакой ясности. Одни предположения и сплошной «туман». Словом, настоящий профессор».

Работники музея, наоборот, откровенно скалились: «Что, менты, уел вас Василий Васильевич?»

А тот, чтобы сгладить возникшую заминку, добавил к сказанному:

– Одно можно утверждать с полной уверенностью, что кому бы ни принадлежало данное погребение и данные предметы, они уникальны. В мире на сегодняшний день таких обнаружено и описано всего три. В том числе один у нас в России, а второй и третий – в Венгрии и Румынии.

После некоторой паузы, возникшей после речи профессора, следственные мероприятия пошли вновь своим чередом. Впрочем, вскоре следователя Семенова от этого занятия пришлось освободить – кто-то должен был и с подозреваемыми заниматься. Истекали 24 часа их задержания и содержания под стражей. Не одним же операм с ними «терки тереть», пора и следакам впрягаться, свою лепту если не в «раскалывание» вносить, то хотя бы в расследование.

4

Было уже около восемнадцати часов, когда в кабинете Деловой собрались почти все члены следственно-оперативной группы. Лишь эксперт-криминалист отсутствовал. Но не домой отправился, а колдовал в своей лаборатории. Следствию срочно нужны были самые неотложные экспертизы.

– Итак, коллеги, чем мы располагаем за сутки расследования? – из уст Деловой прозвучал ритуальный вопрос. – Кто смелый? – обвела она чуть прищуренным, возможно, от дневной суеты и усталости взглядом присутствующих.

– А хотя бы и я, – весело, без напряга, отозвался Яншин.

Это означало, что опера что-то надыбали и теперь «в клювике» принесли надыбанное следователям. В противном случае, даже у извечных оптимистов и зубоскалов оперов, веселости в голосе вряд ли имелось бы столько. Была бы одна мямля. Вроде оперативник что-то и говорит, и рот открывает, и слова произносит, но… ничего не сообщает. Умеют они это делать, как и пыль в глаза пустить. Опера же…

– Вижу, глаз горит. Да не свечкой чадящей, а звездочкой искристой. Значит, чем-то порадуешь. Чем же?

– А тем, что Подтурков и Задворков не сами клад…

– …Скорее погребение, – поправила Делова.

– …Пусть погребение, – не стал возражать Яншин, – не сами нашли.

– А кто же?

– Вот тут-то и закавыка.

– Какая? – подняла вопрошающий взгляд Делова. – Смотрю, начал ты за здравие, а теперь что ли за упокой хочешь продолжить? Так стоило ли тогда за здравие начинать?..

Слова «важняка» колючие, занозистые. Любого должны были смутить. Но только не опера, чем-то располагающего.

– Да такая, что «понизу», сокамерникам, в том числе и нашему агенту, Задворков говорит о каком-то Мишке Гуннявом, который якобы этот клад, то есть погребение, – быстренько поправил свое пошатнувшееся было положение Яншин, – обнаружил. Ну, Гуннявый – это явно погоняло Мишки, – пояснил для присутствующих мимоходом. – Фамилия у Мишки явно иная. А вот выкупили они клад уже у другого лица – Рудагонова Илюхи, которого, кстати, кинули на деньги. На большие деньги, – подчеркнул голосом со значением. – И не только кинули, но и поколотили изрядно. Если не врут, конечно. Хотя с какой стати им врать? – пожал широкими плечами. – Надо полагать, после их побоев Рудагонов в больнице отлеживается, здоровье поправляет.

– Понятно. Загвоздка-то в чем? – поторопила Делова оперативника, оседлавшего любимого в их среде конька: лапшу – смесь из правды и домыслов – на уши руководству и следакам метать. В зависимости от ситуации… Ныне очередь приспела следаку.

– А в том, что «поверху», то есть в прямой беседе, он говорит только о Рудагонове. Да и то без мордобоя. И ни слова, ни полслова о Гуннявом. Вот это-то и странно…

– Так, может, агент ваш напутал или приврал для красного словца о Рудагонове… примазал Гуннявого… Знаю я ваших агентов, еще те кадры… С три короба наврут – и глазом не моргнут.

– Обижаете, Ольга Николаевна, – дурашливо набычился Яншин. – У меня там не просто агент – Штирлиц сидит. Виртуоз внутрикамерной разработки. Ему «затворца» либо «сидельца» разговорить, что мне раз плюнуть. Причем, поверьте, любого! – Распинался опер о своем «барабане». – Настоящий дока в своем деле.

Кто был агентом-внутрикамерником, работавшим в настоящий момент на «контору» и следствие, Делову интересовало мало. Не ее епархия. Просто по опыту знала, что эти ребята, независимо от имени и внешности, имели по две-три ходки к «хозяину». Совестью и морально-нравственными принципами отягчены не были. Следовательно, еще тот контингент. Платили им чисто символически: чуть больше прожиточного минимума. Впрочем, в демократической России так большинству и платят. Сводят концы с концами – и ладушки… И работали они, конечно, не за идею и даже не из-за денег, а либо от скуки, либо из-за покровительства оперативников, «отмазывавших» их от всякой криминальной мелочи.

– Не смеши мои тапочки, – отмахнулась небрежно Делова от столь восторженных речей опера в адрес сексота – секретного сотрудника. – Скажешь же: «Штирлиц, виртуоз, дока», – усмехнулась она скептически. – Скорее всего, обыкновенный, не раз судимый двурушник: и вашим и нашим. Такой и соврет – не дорого возьмет, и правду скажет – проверять придется…

– Напрасно, напрасно, Ольга Николаевна, вы со своим скепсисом, – сделал обиженное лицо оперативник. – Напрасно…

– Хорошо, пусть виртуоз, – не стала больше пикироваться с опером Делова. – Только ты со своим суперагентом все больше о Задворкове речь ведешь, а Подтурков что говорит? – Как и положено руководителю группы, держала она руку на «пульсе» оперативного совещания. – Так, что же говорит Подтурков?

– Подтурков и «понизу» и «поверху» предпочитает помалкивать, – вмешался Федорцов. – Или отделывается парой ничего не значащих слов.

Именно Федорцов «заряжал» агента под Подтуркова и плотнее, чем Яншин, работал с ним. Вот теперь-то он и «скромничал», и «мямлил». Ибо порадовать «важняка» с этой стороны по большому счету было нечем.

– Точно, – подтвердил Семенов. – Под протокол показал только то, что всем делом заправлял Задворков, а он, сирота казанская, был лишь на подхвате. Вот, Ольга Николаевна, как вы и предвидели, и пошел конфликт интересов.

Делова лишь головой кивнула. Мол, иного и не ожидала.

– Выставляет Задворкова «паровозиком», – усмехнулся Яншин. – Себя только «прицепным вагончиком» видит. Да и то малым-малым… едва заметным и различимым в криминальном поезде.

– А ты, друг ситцевый, не ухмыляйся, – сочла нужным приструнить слишком веселого старшего опера Делова. – Ты лучше скажи нам, установили ли Илью Рудагонова? Или только пальцы веером демонстрируете, как наши подопечные? А то, что Гуннявый до сих пор не установлен, я и так поняла.

Поджала скептически губки.

– Да когда же было, Ольга Николаевна? Побойтесь бога… – обиделся Яншин. – Весь день в ИВС просидели. Ни евши, ни пивши…

– Вот именно, что просидели, – не дрогнуло жалостью к операм сердце «важняка». – Штаны протирали, а толку с гулькин нос.

– А то и комариный… – тут же подхватил Семенов, засияв, как новая кокарда на милицейской фуражке. – Комариный – он куда как меньше…

– А вы-то сами много ли сделали? – огрызнулся Федорцов. – Тоже, небось, лишь штаны протирали.

– У Ольги Николаевны юбка, – с подковыркой заметил коллеге Яншин.

– Да мы… – возмутился Семенов.

– Отставить! – Одернула майора юстиции Делова. – Еще споров да тяжб, кто больше полезного сделал, между нами не хватало. Лучше подведем итоги да прикинем планы на завтра.

Последовавшее за этим молчание было знаком согласия. Ну, поорали, ну, пособачились, ну, позлословили малость. Это для пущей разрядки. Однако, дело – делом! А настоящие дела важнее всего.

За сутки следствия кое-какие результаты все-таки были. Это и осмотр вещественных доказательств, которых было не один десяток. И допросы подозреваемых. И их агентурная разработка, итоги которой будут очевидны после дополнительных мер и усилий всего коллектива СОГ. Это и нужный язык с адвокатами задержанных, пока что «не вставлявших палки в колеса».

– Итак, коллеги, завтра, прямо с утра, вы, Яншин, и вы, Федорцов, берете для конвоя Семенова – и в ИВС за фигурантами, – подведя итог, приступила к планированию работы Делова. – Ясно? Или есть возражения?

– Ясно, – вразнобой отозвались оперативники. – Возражений нет.

– А я возражаю, – ощетинился Семенов. С какого такого боку я – припека, чтобы быть в конвое. Я – следователь, а не конвоир.

Опера заухмылялись: вот, мол, и проявилась «голубая кровь» милицейской элиты. Делова же, начиная раздражаться, жестко бросила:

– А с такой, что нам некогда будет бегать по кабинетам и выпрашивать новых оперативников для конвоя. И не мне же в конвой идти, в конце концов, когда есть мужчины. Или ты не мужик?

– Да мужик, мужик… – смутился остроязыкий Семенов.

Опера расплылись в улыбках: «Уела, так уела!»

При УВД была служба конвоирования подозреваемых, обвиняемых, подсудимых и осужденных. Но бумажная волокита с этим структурным подразделением была такова, что следователи предпочитали организовывать собственный конвой из оперативников. Куда проще и эффективнее! Требовалось, чтобы конвойных было всегда на одного человека больше, чем конвоируемых.

– Вот и чудесно, – продолжила Ольга Николаевна далее ровным тоном, посчитав инцидент исчерпанным. – А пока мы с Семеновым будем предъявлять обвинения Подтуркову и Задворкову, вы, друзья-оперативники, кровь из носа, должны установить и доставить сюда Михаила Гуннявого и Илью… Рудометова. Вместе с их паспортами и с новыми вещдоками, если удастся обнаружить по ходу дела. Не мне вас учить…

– Не Рудометова, а Рудагонова, – поправил Федорцов с улыбкой иезуита.

– Да-да, Рудагонова, простите за оговорку, – извинилась Делова. – Видимо, друзья мои, старею, раз память ни к черту…

– Прощаем, – окатил симпатичного «важняка» снисходительно-покровительственным взглядом Яншин. – Как говорится, и на старуху бывает проруха.

Это не было ненароком вырвавшейся оговоркой. Ну, не мог острый на язык и быстрый на слово опер без очередного подкола. Не мог – и все тут. Хоть и булавочный укол, да сделал.

– Я тебе покажу «старуху», – усмехнувшись, демонстративно погрозила пальчиком Делова, как школьная учительница шкодливому, но в то же время и любимому ученику.

– Шучу, шучу, – осклабился старший опер. – Вы, Ольга Николаевна, еще ого-го! – Произвел он обеими руками манипуляции в воздухе, обозначающие женскую фигурку. – Хоть сейчас свадебную фату – да под венец!..

– Ну и шалопут вы, Яншин. Все усмешки да подколки. Серьезность-то где? – совсем не обиделась Ольга Николаевна.

Как и любая женщина, серьезный «важняк» все-таки любила мужское внимание к собственной персоне.

– Опером был, опером и помру, – светился лукавым оптимизмом тот, как медная солдатская бляха, надраенная мелом либо пастой гойя. – Тут ничего не поделаешь: таким уродился. К тому же надоедает постоянно быть «букой». При нашей нервной работе хоть какая-то разрядка нужна. Иначе свихнуться можно, да и угодить прямо в «Сапожок». А мне это надо? Конечно, не надо.

Под «Сапожком» опер подразумевал областную клиническую психиатрическую больницу в поселке «Искра», ранее называемом Сапогово. Поэтому Федорцов тут же поспешил с уточнением:

– В «Искру».

– Не вижу разницы.

– А я вижу, что мы уже достаточно подразрядились, – посерьезнела Делова. – Пора опять к делам нашим скорбным возвращаться.

– Да пора, – взглянув на циферблат часов, констатировал Федорцов. – Рабочий день давно закончился. А мы все «ля-ля» да «ля-ля».

– Давно, как понимаю, с «земли» отчалили, – подколол младшего оперативника Семенов. – Там до сих пор опера, как влюбленные, часов не наблюдают. Часиков так, – прищурился он, как бы сосредотачиваясь и припоминая, – до двадцати двух, а то и двадцати трех вкалывают…

– Так то – влюбленные, – ощерился крупным жемчугом зубов Яншин. – А мы всего лишь ремесленники. Правильно, Вань Ванич?

– Верно, Александр Борисович, – осклабился Федорцов, проявив корпоративную солидарность с опером Яншиным.

– Довольно! – Легонько пристукнула ладошкой по столу Делова. – Как профессионалы понимать должны, что на следственном горизонте, с вашей же подачи и с подачи вашей агентуры, – уточнила она, – отчетливо прорисовываются новые составы преступлений. Это и статья 175 УК – приобретение или сбыт имущества, заведомо добытого преступным путем, это и мошенничество, и причинение телесных повреждений, и, возможно, иные…

«Зато старый, в отношении Подтуркова и Задворкова, состав бледнеть начинает», – прокрутил в мозгах майор Семенов. Однако вслух ничего не сказал, чтобы раньше срока не расстраивать коллег. А Яншин, ухватившись за слова «важняка» о новых составах, тут же подумал: «А нет ли в разворачивающемся деле наметок на ОПГ. Ведь чем черт не шутит, когда бог спит».

Дело в том, что руководство УУР уже не раз «било» Яншина и его коллег за «плохую работу» по выявлению ОПГ. Вот он, грешным делом, и подумал: «Чем черт не шутит, когда Бог спит. Вдруг да отколется…»

5

– Ольга Николаевна, как на ваш профессиональный взгляд, – потрафил хитрый и тертый калач-опер «важняку», – нет ли на следственном горизонте признаков преступного сообщества? Было бы чудесненько. А то с меня уже кожу с живого содрать пытаются за этот фронт борьбы, – прикинулся на всякий случай сиротой казанской.

С оперативников после реорганизации и упразднения подразделений по борьбе с организованной преступностью – УБОПов и РУБОПов – действительно спрашивали за работу по данной линии. И Яншин относился к той самой категории милицейских «страдальцев», отвечавших за данную линию работы. Отвечать отвечавших, но давно не выдававших «на гора» материала.

Сказать, что в Курске и Курской области оргпреступности не было – это то же самое, что сказать про солнце, что оно светит ночью, а не днем. Начиная с девяностых годов прошлого, века оргпреступность была. Да еще какая. Время от времени милиция, прокуратура и сотрудники ФСБ отсекали то одни, то другие ее щупальца. Но искоренить не могли.

По-прежнему в городе был свой «вор в законе» некто «Хан». В советское время он не выходил с зоны. Ныне же не только хаживал гоголем, но и катался на крутых иномарках в окружении телохранителей и «шестерок».