Текст книги "Золото гуннов (СИ)"

Автор книги: Николай Пахомов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
НА КАМЕННОЙ РЕЧКЕ

1

К переправе у Гусинова брода две дюжины конных воев Ратши, русы и гунны, подошли скрытно: Ратша опасался, что уже там могла быть засада, выставленная зловредным Мундцуком, точнее его верными клевретами. Напороться на нее и, значит, раскрыть раньше срока их коварные планы, даже при мирном соприкосновении сторон, не говоря уже о ратном столкновении, – никак не входило в помыслы Ратши и Ругила. Поэтому подвигались к броду не прямой, открытой всем ветрам и взглядам дорогой, а береговой кромкой, густо заросшей кустарником и подлеском. Прислушивались: не застрекочут ли сороки – любительницы оповещать лесных обитателей о присутствии людей.

Однако ничего подозрительного обнаружить не удалось. Мирно пели невидимые в зелени птицы, тихо плескались, набегая на берег, неспешные волны Семи. Лошади, не чувствуя опасности и присутствия себе подобных из чужих стойл и табунов, были спокойны, шли уверенной трусцой. Будь какая-либо опасность, они уж точно бы всхрапнули или тревожно заводили бы ушами. Но вот кустарник как-то разом пресекся, и показался брод. Темный и широкий, пугающий своей шероховато-серебристой рябью, загадочностью.

– Переправляемся, – подал команду Ратша, убедившись, что опасность не подстерегает. – Сначала русы, а вои Ругила на всякий случай прикрывают их из луков с этого берега. Потом наоборот, русские лучники уже с того берега прикрывают переправу воинов Ругила.

И русы и гунны причину похода ведали, поэтому нисколько не удивились излишней предосторожности своего вождя. Предосторожность – не трусость, она в деле воинском необходима, как копье или лук со стрелами, как меч острый или как конь быстрый. Да и боги удачу посылают не тем, кто наобум и авось в драку лезет – лишь бы влезть, а тем, кто с осторожкой, с размышлением к этому подходит. Не даром же говорится, что сначала семь раз отмерь, а уж потом отрежь!

Тихонько зацокав на комоней, направляя их в воду Семи, тронулась дюжина русов. Комони, не желая покидать земную твердь и вступать в водную зыбь, недовольно всхрапнули, завертели мордами, закосили лиловыми глазами, стали перебирать на месте передними ногами. Некоторые так вообще попытались попятиться назад, но были быстро усмирены крепкими руками всадников и удилами узд.

Семь в месте брода была широка, но спокойна и мелководна, так что комони, смирясь и успокоясь в жилистых руках всадников, ступая по твердому песчаному дну, преодолели ее довольно быстро. На береговую твердь же выскакивали вообще резвыми и повеселевшими, лишь изредка грациозно повернув шеи, оглядывались назад: мол, и чего же мы боялись?.. Одно удовольствие: и уставшее за долгую дорогу тело освежили в прохладных струях реки, и от гнуса, кровь сосущего, хоть на время избавились.

Выбравшись на берег, русичи, достав луки и возложив на тетивы стрелы, быстро рассредоточились, зорко наблюдая за окружающим миром, готовые в любой момент отразить наскок чужих воев и прикрыть переправу гуннских воев, которым в этот момент не очень-то сподручно было защищаться. Тут в оба ока смотри, чтобы конь-комонь ненароком не споткнулся да не скрылся с головой под водой – тогда, считай, пропали оба.

Однако переправа прошла без сучка и задоринки, все вои благополучно выбрались на небольшую травянистую ладошку – кромку противоположного более крутого берега спокойной Семи.

Далее выход из брода уходил в седловину балки и шел по дну яруги с высокими, но пологими склонами, которые, чем дальше находились от берега, тем гуще были покрыты кустарниками и деревьями, переходившими в темный бор.

«Отличное место для засады», – оглядев из-под длани склоны, чтобы лучи солнышка не слепили очи, определил Ратша. Его вои, и русы и гунны, не выпуская из рук луков, готовые в любой миг пустить стрелу, также покрутили туда-сюда головами, пытаясь что-либо разглядеть в зарослях кустов дерна и шиповника. Но вокруг было тихо и спокойно, лишь изредка эту тишину нарушала неожиданная резвая трель какой-нибудь пичуги, отдаленное постукивания древознатца дятла, да глухое «ку-ку» межедомки кукушки.

– Так, засады, по крайней мере, здесь нет, – пришел к выводу Ратша и приказал нескольким русам спешиться и поискать следы пребывания тут других всадников. – Повнимательнее да попристальнее всматривайтесь!

Приказывать подобное гуннам было делом бесполезным. Гуннские вои, привыкшие все делать сидя в седле, спешивались очень редко, разве что по большой нужде. Они даже спали на крупах лошадей, навалившись грудью на конские шеи.

Спешившиеся русы чуть ли не на карачках облазили оба склона и саму седловину, но никаких следов не отыскали.

– Нема, – развели руками. – Не видать…

«Неужто мы опередили татей?» – расстроился Ратша данному обстоятельству.

Он, направляясь к броду, надеялся, что в случае отсутствия засады и обнаружения следов воев Мундцука дальше двигаться по этим следам, чтобы не терять нечестивцев, пусть и на некотором расстоянии, из виду. Но таким надеждам, по воле богов, не суждено было сбыться. Это и расстроило Ратшу. Теперь приходилось решать докуку-заковыку посложнее: продолжить путь до Каменной речки и там определиться с тем, что делать и как быть; или же подождать некоторое время тут, в надежде, что вот-вот появятся. И тогда можно будет их пропустить вперед. И дальше незаметно отслеживать до Каменки. А там расстроить козни Чернобога или христианского дьявола, о котором Ратше доводилось слышать от готов-христиан. Был и третий выбор: разделить отряд на две части, чтобы одна осталась скрытно наблюдать у брода, а вторая отправилась к речке Каменке. Это был неплохой выход, но дробить и так небольшой отряд Ратше не хотелось.

Поразмыслив над сложившимся положением, Ратша решил, что вои Мундцука могли переправиться через Семь и в другом месте. Сведущие люди не только Гусиный брод знали, но и другие.

«Но могли переправиться и тут, – прищурился Ратша, в десятый раз внимательно оглядывая местность, – правда, соблюдая осторожность… Что же касается отсутствия следов, то их мог уничтожить дождь, недавно прошедший в этих местах».

На дне балки действительно были видны все признаки недавно бушевавших потоков дождевой воды: вымоины, грязно-землистые подтеки, приглаженная к земле водными струями трава.

– Вперед! – распорядился Ратша. – Осталась лишь треть пути. Большее уже позади, за конскими хвостами осталось… И пусть светлые боги будут благосклонны к нам на этой стезе.

Привычные доверять своему вожаку, вои, построившись в походную колонну, молча тронулись в дальнейший путь.

2

Речка Каменка, в отличие от тихой равнинной Руды, несшей красноватые, похожие на кровь, воды вдоль лугов, была с норовом. Она пошумливала, позванивала пенистыми струями на каменных перекатах, ворчливо поплескивала по неровностям берегов, петляла между холмов, прячась за ними от болотной хляби.

Сплошных боров тут не было, хотя степные просторы то и дело пестрели перелесками, рощами да дубравами. Отличное место как для туров, так и для охоты на них. И отличное место для засады.

Приведя отряд к речке Каменке, Ратша разбил его на тройки и наказал скрытно искать присутствие воев Мундцука по всей округе на расстоянии полупоприща от Каменки.

– При обнаружении двое остаются наблюдать, а третий скачет с сообщением ко мне. Себя никоим образом не выказывать! – строго-настрого приказал он.

Сутки ушли на поиски. И только к середине вторых поступили вести, что вои Мундцука обнаружены на окраине одной из рощ.

– Особо не таятся, но и на открытое место появляться не спешат, – доложили разведчики. – Явно чего-то ждут… или кого-то…

– Не спугнуть! – повторил наказ Ратша и стал собирать свои тройки к месту расположения злыдней.

Засаду против засады было решено учинить в двух местах: в соседних рощах, одесно и ошуюю от засады Мундцука.

– С какой бы стороны они не попытались напасть на Ругила и его людей, – пояснил свой замысел Ратша, – мы всегда сможем их опередить и помешать свершению злодейства. Понятно?

Вои молча потрясли копьями в знак согласия со своим вожаком. К чему тратиться на слова, когда и без них все ясно и понятно.

– Теперь будем ждать. И быть наготове ко всему, – прежде чем разделить отряд на две смешанные из русов и гуннов части и скрытно развести на намеченные места, дал последнее наставление Ратша.

Ждать и догонять – самое томительное и неблагодарное дело. Особенно, когда вокруг столько соблазнов. Но вторая часть дела – догонять – была разрешена, осталось разрешить первую. И разрешить ее предстояло также успешно, как уже исполненную. Можно лучше, но никак не хуже. Это понимал не только Ратша, но и все вои, пробравшиеся с ним на Каменку.

О том, что охотники, наконец, прибыли и приступили к гону зверя, сообщили глухой отдаленный топот множества лошадей, невнятный гомон десятков, если не сотен людей, совершающих загон тура, звуки охотничьих рогов, надрывный песий лай.

– Смотреть во все глаза, – напомнил своему полуотряду Ратша, – и быть готовыми. Вот-вот все начнется… Не зевать, Перун вас зашиби! Не дай бог, что с Ругилом случится – не сносить тогда всем головы.

Охота продолжалась весь день. Охотящиеся то приближались к месту засад, то удалялись от них. Иногда проскакивали мимо, то гоня, то теряя в бесчисленных складках оврагов и яруг очередного зверя.

– Нам бы к ним, – шептались русы, нервно похаживая вокруг застоявшихся коней. – Мы бы показали… как брать быка за рога!

Ох, не терпелось русам, ох, как чесались у них длани от вида охоты! Ох, тяжело им было быть без горячего дела, сидя в засаде против засады! И только гунны, восседая на своих терпеливых комонях, были внешне безучастны к происходящему. Умели степные наездники, в отличие от эмоциональных русов, скрывать за бесчисленными шрамами ликов свои мысли и чувства.

Иные мысли мучили Ратшу. «Как бы псы не учуяли нас – тревожился он. – Сорвут ненароком, приведя сюда охотников, все наши задумки». И просил богов сделать так, чтобы псы обходили нужные рощи стороной, не мешали, не путались под ногами. Боги вняли мольбам Ратши – собаки так и не почувствовали присутствие посторонних людей, взяв след зверя, а рощи, скрывавшие Ратшу и его людей, обходили стороной.

Под вечер, когда богиня ночи Морена только-только начинала вынимать ночное покрывало из алого сундука дочери Мерцаны и затягивать им небесный свод, а сама Мерцана – в небесной конюшне менять белых коней Световида на черных, все охотники и их комони, устав, тихим шагом направились к месту сбора. Протяжные сигналы десятка рогов возвестили о том. И только Ругил с пятком верных ему нукеров, словно не ведая устали, все продолжал рыскать в поисках нового зверя по долине Каменки. Вот им удалось поднять тура и погнать его в сторону рощи, где находилась засада воев Мундцука.

– Приготовиться! – подал команду Ратша. – Сейчас должно все произойти. Или, клянусь Сварогом, я ничего не понимаю в хитростях Мундцука.

И не успел он окончить речь, как бешеным наметом от темной рощи выскочило десятка полтора всадников, кинувшихся наперерез Ругилу.

Вот-вот полетят стрелы в Ругила и его нукеров, неся верную смерть на остриях железных жал.

– Вперед! – крикнул Ратша и повел свою дюжину встречь воям Мундцука, стараясь прикрыть Ругила.

И хоть расстояние между группами сокращалось стремительно, нападавшие от злого умысла отказываться не собирались. По команде своего старшего они разом пустили стрелы целясь в Ругила. И быть бы хану мертвым, если бы верные нукеры не прикрыли его своими телами, а он сам вовремя не поднял свечкой коня, в которого и угодили стрелы, пущенные в него. Конь Ругила, жалобно заржав, упал на землю, едва не придавив собой всадника. Однако сын великого хана остался жив, вовремя вынув ноги из стремени. Куда хуже пришлось его нукерам: трое из пяти были выбиты стрелами из седел. Их тела, нелепо кособочась, сползли с лошадиных крупов. И только кожаные стремена удерживали от полного падения на землю.

Впрочем, все это Ратша увидел только краем глаза, ибо перед ним стояла иная цель: покарать ворога раньше, чем тот сможет довести свой злой умысел до конца. Не успели противники Ругила пустить в него по второй стреле, как сами были либо поражены стрелами воев Ратши, либо смяты и пленены как воями Ратши, находившимися с ним, так и другой дюжиной, во весь опор спешившей к месту событий.

Если люди, живые, раненые и сраженные, сбились в тесную кучу, то поднятый с лежбища и гонимый Ругилом тур, благодаря стычке людей, остался жив и благополучно покинул долину Каменки, обретя спасение в ближайшей роще. Будет, будет кому продлить род могучих животных, которым и волчья стая, что рой комаров.

Так уж случилось, что и вожак нападавших именем Савир, сын хана союзного гуннам племени угров и лучший друг Мундцука, остался жив, хоть и был ранен стрелой. Видно дух неба Тэнгри позаботился о том, чтобы именно он дал ответ на вопросы Ругила.

– Собрать свои и вражьи стрелы, – повелел Ратша, как только оставшиеся в живых вороги были крепко связаны, а Ругил находился в безопасности. – Свои еще нам пригодятся, а вражьи должны быть представлены на суд. Да поживее, а то совсем темно станет…

Несколько воев-русов кинулись исполнять повеление Ратши, а гунны, добив тяжко раненых сородичей из противной стороны и угров Савира, сгрудились вокруг Ругила, решившего учинить допрос братову наперснику.

– Что же это ты, Савир, попутал меня с туром? – с ехидцей, больше присущей ромеям либо римлянам, чем гуннам, спросил он друга Мундцука. – Либо в темноте плохо видеть стал?.. Либо нюх потерял?..

Но тот, как стоял с опущенной главой и связанными за спиной в локтях руками, так и продолжал стоять, словно не слыша вопроса.

– Сейчас он ничего не скажет, – даже не взглянув на подручного Мундцука, обмолвился Ратша. И, отведя Ругила чуть в сторону от остальных, добавил, поясняя: – Зачерствел нутром от неудачи. Стоит, словно не живой, словно уже на том свете. В глазах пустота и мрак.

– А если ножичком пощекотать? – Ругилу не терпелось услышать с одной стороны повинную, с другой – обличительную речь наймита Мундцука в отношении своего друга и благодетеля.

– Не скажет, хоть на куски режь. Зачерствел, – повторил Ратша. – Лучше до утра подождать. За ночь, глядишь, душой оттает, телом обмякнет, тогда что-либо и молвит… К тому же, как любят повторять мои сородичи, утро вечера мудренее.

– До утра – так до утра, – согласился Ругил, понимая правоту Ратши. – В стан направимся? Или тут заночуем?

– В стан нам еще рановато… А вот на опушке той рощи, где мы ворога дожидались, в самый раз будет: и скрытно от посторонних глаз, и место удобное… Да, в самый раз будет, – повторил, ненавязчиво отклонив оба предложения Ругила Ратша.

– Почему же рановато?

– А что мы можем предъявить Мундцуку? – Вопросом на вопрос отозвался Ратша. – Раны воев да стрелы с ястребиным оперением?.. Так он заявит, что ни сном ни духом, как у нас, русов, говорят. А если, мол, угры с отдельными его воями и покушались на твою жизнь, так то сделали по собственному почину. И будет прав: тати-то пока что не допрошены, и наши вои их признательные слова не слышали… Вот и выходит, что нам нечего будет предъявить на суд Харатона, вождей и старейшин.

– Что ж, ты опять прав, – не стал спорить с Ратшей Ругил. – Дождемся утра и всех хорошенько попытаем, а потом решим, что да как…

– Только распорядись, чтобы пленников охраняли как зеницу ока. Кто знает, не обеспокоится ли Мундцук отсутствием Савира и его убийц? Не придумает ли новых каверз?

– Распоряжусь.

– Тогда к опушке?

– К ней самой.

Через несколько минут почти сливавшаяся с ночным мраком группа всадников и связанных пешцев тронулась к темневшей на фоне более светлого небесного свода роще. Начавшие вылупляться, словно цыплята из яиц, звездочки игриво подмигивали друг дружке, а может, и запоздавшим всадникам Ругила.

Птицы, напевшись вволю за день, умолкли одна за другой. И только сова, помощница дедушки Лесовика, где-то в отдаленности сердито и недовольно заухала. Возможно, тревожилась за месяц, который почему-то не спешил выглянуть из своей опочивальни.

Морена и Морок полностью овладевали миром, наводя страх на мирок людей, только что убивавших обитателей поля и бора и терзавших друг друга. И этот страх то липким потом, то неприятным холодком будет обуревать людей, пока они не принесут молитвы Сварогу и его сыну Семарглу и не затеплят огонь, чтобы разжечь костры. И только тогда силы мрака молча отползут за ближайшие кусты и деревья. Но и оттуда будут цепко наблюдать за воями и их пленниками.

Русы, как и гунны, не признававшие в походах никаких помещений и крыш над головой, даже хлипких шалашей (исключение составляли разве что шатры), ночь коротали рядом со своими конями, прижавшись к ним и греясь от них. Благо, что ночь была теплая, земля – прогрета солнышком, трава – мягкая да ласковая, словно грудь любимой девы.

Едва Мерцана, умываясь в небесном озере и радуясь новому дню, игриво разбрызгала по траве капли алмазной росы, едва лучезарный Световит сменил в небесной конюшне черных коней на белых, как в стане Ругила все пришли в движение. Потягивались сладко те, кто спал, позевывали те, кому привелось нести утреннюю стражу, обреченно ежились, едва шевелясь, пленные приспешники Мундцука.

– Все ли на месте? – первым делом поинтересовался Ругил, едва размежив очи.

– Все на месте, – отозвался Ратша, так и не сомкнувший глаз за всю ночь. Не то чтобы он не доверял воям Ругила, которые честно выполнили волю своего вожака, но всегда привык важные дела делать сам. Охрана же Савира и его сподручных – была делом важным. Вот Ратша и не спал, бдительно следя и за пленниками, и за их стражами.

– А Савир? – Прозвучал очередной вопрос Ругила.

– Кажется, оттаял и Савир…

– Тогда попытаем, пока угли в кострах не истлели?

– Попытаем. Только думаю, что угли и огонь нам не пригодятся.

– Почто так? – вскинул подбородок и заиграл бровями Ругил.

– Темные дела, побратим, делаются в темноте, чтобы совесть не видела, – уподобляясь волхвам, стал витийствовать Ратша. – Со светом же совесть не позволит в прятки играть ни с собой, ни с нами.

– У татей нет совести. – Словно удар меча стеганул ответ высокородного гунна.

– Кто знает волю богов? – мягко не согласился Ратша.

– Мы вот и узнаем! Эй! – Поманил жестом Ругил одного из нукеров. – Тащите сюда Савира.

Притащенный волоком к ногам Ругила Савир изо всех сил старался унять дрожь в теле. Лицо его было бледно, взгляд очей зарывался в землю, чтобы не видеть Ругила и его воев.

– Сам скажешь, сын змеи и шакала, или предпочтешь испытание огнем? Мои нукеры умеют и огнем пытать, и кожу хоть тонкими полосками, хоть целиком сдирать…

– Скажу. Скажу все, – поднял очи на Ругила Савир. – Только с одним условием…

– С каким таким условием? – был взбешен Ругил. – Издеваешься что ли?

– Условие мое простое, – оставив вопрос Ругила без внимания, продолжил Савир, – после казни погрести с подобающими моему роду почестями, чтобы душа моя на том свете не металась в поисках мщения.

– Вон оно как… – ощерился недобро Ругил.

– Да бес с ним, – поспешил шепнуть ему Ратша. – Обещай. С тебя не убудет, а он нам будет нужен еще и на суде у хана Харатона. Если пожелаешь, конечно…

О гуннах ходила недобрая слава, что они данного слова никогда не держат: утром говорят одно, в полдень – другое, а к вечеру – уже третье. Что непостоянны, как осенний ветер, который то в одну сторону гонит облака, то в другую. Что утром могут заключить союз, а к ночи уже будут злейшими врагами.

Однако Ратша, достаточно поживший рядом с ними, ведал, что все это большей частью наговоры недоброжелателей и завистников из племен готов, а то и ромеев. Ведь каждый старается опорочить другого, особенно, если от этого «другого» во многом зависим. А готы были зависимы. Еще как зависимы!

Да, гунны часто поддавались необузданному гневу. А в гневе были скоры на расправу и безрассудные поступки. Это верно. Однако верно и то, что справедливость уважали, данное слово – держали. Поэтому, как понимал Ратша, его высокородному другу не так просто было пойти навстречу выдвинутому Савиром условию сделки. Ох, как непросто!

Да, не очень-то хотелось Ругилу давать слово своему неудавшемуся убийце. Но, вспомнив древнее поверье, что мертвые, не получившие удовлетворения своим просьбам при жизни, могут и с того света отомстить живым, гуннский вождь отказывать не стал. Поморщившись, поиграв желваками скул, он все-таки согласился выслушать условия Савира.

– Сказывай при всех, как убить меня замышляли, а я свое слово сдержу.

Савир подробно рассказал, как Мундцук подговорил его и других угров напасть на Ругила, чтобы устранить от ханского трона, как придумал для этого охоту, как дал ему своих людей. Оставшиеся в живых подручники Савира, слыша признания своего вожака, запираться не стали и все, сказанное Савиром, подтвердили.

– Теперь казни и сдержи слово! – выкрикнул Савир. – Но помни, если нарушишь слово, то я и мертвым к тебе приду, чтобы взыскать за обман.

– С казнью обождется, – усмехнулся Ругил, скривив в злой иронии губы, отчего его лицо, и так не отличавшееся красотой и добротой, приняло зловеще-хищное выражение. – Не к спеху сие… Еще успеется.

В стан охотников Ругил и Ратша со своими воями и пленниками отбыть не успели: те сами во главе с Мундцуком и его нукерами неожиданно появились у кромки рощи.

– На охотника и зверь бежит, – мрачно заметил Ругил. – Мы к нему собирались, а он сам явился.

– Это он спешит убедиться, что ты убит и в чистом поле лежишь бездыханным, – в тон ему отозвался Ратша. – Не дождался ворон друга-коршуна с радостной вестью, вот и решил сам все разузнать-разведать… А если понадобится, то и добить.

– Теперь не добьет! Хвост-то мы ему прищемили! Вскоре и сородичи узнают, какой он змей… подколодный. Так, кажется, у вас говорят?..

– Хоть хвост ему мы и прищемили, но осторожность проявлять надобно, – не разделил оптимизма своего друга Ратша. – Змея и мертвая ужалить может. Особенно та, у которой ни жала, ни зубов ядовитых не вырвано.

– При всех не посмеет.

– Скорее всего, не посмеет… – раздумчиво потеребил перстами бороду Ратша. – Но поостеречься надобно. Боги береженых берегут, а о небереженых заботы проявляют мало…

– Поостерегусь, – пообещал Ругил и тут же приказал нукеру: – Зови всех охотников по моему слову на вече. Разговор есть.

И пока посланный вой скакал встречь охотникам, пока доводил до них слово Ругила, пока те, тяжело ворочая мозгами, осознали, наконец, что от них требуется, Ратша с согласия своего друга спрятал Савира и прочих пленников за густой терновый куст.

– Пусть гостинец будет неожиданным, – подмигнул он Ругилу. – Незачем допрежь сроку оказывать.

– Хитрый ты, однако, – одобрил тот, то ли улыбнувшись, то ли скорчив гримасу: из-за шрамов на лице разобраться в этом было всегда довольно тяжело, а уж в минуты гнева, раздражения или переживаний – вообще невозможно.

– Я не хитрый, я – предусмотрительный…

– Пусть так… Только действуй поживее, а то охотники вот-вот будут тут.

Отвести пленников за куст и приставить к ним стражу – минутное дело. – Это ведь не избу срубить и не в поход род поднять! Там время уж точно нужно. И большое время. А тут – так, пара пустяков: сказано – сделано!

3

На зов Ругила охотники откликнулись охотно. Шумной разноперой толпой окружили старшего сына хана. Всех интересовало, что случилось с Ругилом, когда он не прибыл в стан.

– Грешным делом подумали, не боднул ли тебя тур… – довел до Ругила общее мнение один из его воев. – Один, раненый, так взъярился, что несколько лошадей покалечил да двух воев на рога поднял, пока мы его не добили, – пояснил для пущей важности. – Но, как вижу, хвала небесному Тэнгри, ты жив и здоров.

– Хвала Тэнгри! Хвала Тэнгри! – подхватили клич сородича многие гунны.

– Тур пытался, да не смог! – Был загадочен Ругил. – Зато некоторые двуногие бараны, засланные моим заклятым врагом сюда заранее, чуть работу тура не довели до конца… Вот так-то.

Сказав сие, Ругил устремил взгляд на Мундцука. Но тот и бровью не повел, словно его это не касалось. Непонимающе смотрели на Ругила и многие охотники. Зато те немногие, кто был в курсе замысла Мундцука, понурили главы свои: не хотели встретиться взглядом своим с гневными очами старшего сына хана Харатона.

Но вот недоуменное молчание прервалось отдельными криками гуннских воев, требующих пояснения. Особенно усердствовали в этом те, кто прибыл на охоту с Ругилом.

– Твои слова, сын хана и хан, загадочны, как сумрак перед ночным мраком. Мы же хотим ясности и дневного света во всем этом, – требовали они.

– Хорошо! – Поднял длань Ругил. – Хорошо! Я внесу ясность.

Толпа затихла в ожидании.

– Так вот, – продолжил Ругил в полнейшей тишине, нарушаемой лишь коротким и негромким всхрапыванием коней да беззаботным и радостным щебетом проснувшихся птиц, – если вы хотите знать, то я скажу…

– Хотим! – многоголосо отозвалась толпа.

– Тогда имеющий уши да услышит, а имеющий очи да увидит: мой брат Мундцук подослал убийц, которые и пытались меня убить.

Головы воев, словно по команде, повернулись в сторону Мундцука, восседавшего на гнедом коне. Взгляды впились острыми занозами и требовали ответа.

– Оговор! – в тревожно повисшей тишине воскликнул Мундцук гневно. – Оговор! Старший брат просто жаждет моей крови… А потому и придумал вместе со своим другом-волхвом русом весь этот лживый оговор.

– Нет, не оговор, – счел нужным вмешаться Ратша. – Есть доказательства. И не Ругил жаждет твоей крови, а ты, Мундцук, жаждал его крови, подсылая убийц. А вот и доказательства, – показал он, приподняв над головой, стрелы с ястребиным оперением. – Узнаешь оперение стрел твоих воев.

– Узнаю, – не стал отпираться Мундцук. – Но это еще ни о чем не говорит: стрелы вы могли подобрать на поле охоты, вынуть из тел убитых животных, выкрасть, наконец…

– Да, стрелы – это еще не доказательство вины, – подхватили разом вскормыши Мундцука. – Их могли и выкрасть, и подбросить…

– А я тебе что говорил? – шепнул Ратша Ругилу. – Татей да злодеев одними стрелами не проймешь. Их, как рыбу на кукан, надо брать многими доказательствами. Тогда не сорвутся.

Вече, горячо обсуждая услышанное, шумнуло, задвигалось, заволновалось. И как тут не заволноваться, когда такое видеть да слышать приходится!

– Тише! – Вновь поднял длань Ругил, призывая к порядку и вниманию. – Есть у нас и видоки, и послухи – это мои нукеры, которые были со мной в то недоброе время. Спросите их.

– Давай их сюда, спросим! – тут же откликнулось многоголосо вече. – Конечно, спросим!

По кивку головы Ругила вперед выдвинулись оба оставшихся в живых нукера.

– Знаете их? – обведя собравшихся горящими очами, спросил Ругил.

– Знаем!

– Верите ли им?

– Верим!

– Тогда спрашивайте.

– Говорите! Говорите! – Вновь шумнуло вече. – Только по очереди… да все по порядку…

Нукеры переглянулись, словно решая, кому начать первому. Потом, выяснив первенство, рассказали как о нападении на них воев во главе с угром Савиром, так и о гибели своих товарищей, и о чудесном спасении Ругила, закрывшегося от стрел вздыбленным конем.

– Жаль коня, – закончили они печальный рассказ. – Хороший конь был, верный.

Поведав вечу о нападении, нукеры, заранее предупрежденные Ратшей, ни словом не обмолвились о судьбе нападавших. Так что присутствовавшим на вече вряд ли было понятно, что стало с Савиром и его людьми: живы или убиты в схватке, либо уже казнены. Гунны на суд и расправу всегда скоры.

– Так, может, это Савир сам все и умыслил? – тут же ухватились за инородца приближенные Мундцука, сгрудившись вокруг него.

– А вину хотел переложить на брата…

– Теперь сам убит, а потому взятки с него гладки…

– А кто сказал, что Савир убит? – исказил свой лик жесткой улыбкой Ругил. – Жив-живехонек! И может предстать пред вечем и судом…

– Хотим видеть и слышать, – заволновалось вече.

– Приведите, – распорядился Ругил. – Савира и его подручных.

Ратша с несколькими русами поспешил к кустам, чтобы совместно со стражей доставить вечу главных обвинителей Мундцука в коварстве и злодействе.

– Говори! – повелел Ругил, когда Савир предстал пред вечем. – Правду говори.

– Поклянись богами своими, что сказанное тобой, – правда, – потребовали вои.

Савир поклялся и рассказал, как Мундцук, жаждая ханского трона, уговорил его, Савира, устроить засаду на Ругила во время охоты на туров.

– Только замысел наш был расстроен самим Ругилом и его волхвом, – сник Савир.

Вече, многоголово и многоглазо обернувшись к Мундцуку, угрюмо молчало.

– Смерть злодею и клеветнику! – Выкрикнул Мундцук, метнув нож в Савира. – Смерть!

Возможно, в иной обстановке Савир и уклонился бы от блеснувшего короткой холодной молнией ножа, но не в данной. Он словно обрадовался сему, выпрямляясь и подставляя лицо и грудь. И нож, словно жало осы, вошел в шею, оборвав жизнь вожака угров.

Не успело тело Савира пасть на траву, не успели Ругил и все присутствующие на вече гунны, русы и угры осознать произошедшее, как прозвучал чей-то возглас:

– Смерть самому братоубийце и главному злодею!

Это крикнул брат Савира, рыжеволосый богатырь Кастер, выхватывая меч и нанося им смертельный удар Мундцуку, никак не ожидавшему подобного действа от кого-либо из собственного окружения. Да и как было ожидать такого, когда и Савир, и Кастер были прикормлены из его собственных рук. И пусть Кастер не участвовал в заговоре против Ругила, но чтобы поднять руку на своего благодетеля – это уж выходило за рамки гуннского разумения. Не укладывалось в их скошенные к затылку и изуродованные шрамами головы.

Не прошло и мига, как на траве лесной опушки уже было два бездыханных тела. Такого исхода даже хитроумный Ратша не мог предположить, который, по правде сказать, предъявляя вечу основного подручника Мундцука, что-то подобное с кончиной Савира предвидел. Но только не поражения самого Мундцука – недруга и злодея, обмякшее тело которого медленно сползало с седла.

Кастер, сделавший свое дело, тут же был без сопротивления с его стороны обезоружен и скручен гуннскими воями, уже злобно поглядывавшими не только на Кастера, но и на всех угров. Угры, почувствовав угрозу, немедленно откачнулись от союзников. То же самое инстинктивно сделали и русы, оказавшись вдруг рядом с Ратшей.

Вече молча распалось на четыре части, две из которых составляли как сторонники Ругила, так и его противники – ближайшие люди павшего Мундцука. Напряжение стало таким, что, казалось, даже дети боров и рощ, беззаботные птахи перестали петь и щебетать, тревожно притихнув и притаившись в зелени ветвей деревьев и кустов.