Текст книги "Сочинения. В 2-х томах"

Автор книги: Николай Клюев

 
Луговые потемки, омежки, стога,
На пригорке ракита – сохачьи рога,
Захлебнулась тальянка горючею мглой,
Голосит, как в поминок семья по родной:
«Та-ля-ля, та-ля-ля, ти-ли-ли.
Сенокосные зори прошли.
Август-дед, бородища снопом,
Подарил гармониста ружьем.
Эх-ма, старый, не грызла б печаль,
Да родимой сторонушки жаль.
Чует медное сердце мое,
Что погубит парнюгу ружье,
Что от пули ему умереть,
Мне ж поминные приплачки петь.
Луговые потемки, как плат;
Будет с парня пригожий солдат,
Только стог-бородач да поля
Не услышат ночного «та-ля»…
 
 
Медным плачем будя тишину,
Насулила тальянка войну,
 

 
Скучно молодешеньке у свекра жить в дому,
Мне питье в досадушку, еда не по уму,
Русы мои косыньки повысеклися,
Белые руки примозолилися,
Животы-приданое трунь взяла!
 
 
Погляжу я, беднушка, в стекольчато окно, —
Не увижу ль милого за рядой во торгу.
Ах, не торг на улице, не красная гульба,
А лежит дороженька Коломенская!
 
 
Как по этой ли дороге воевать милой ушел,
Издалеча слал поклоны, куньей шапкою махал,
На помин зеленой иве часто ветье заломал:
«Мол, пожди меня, сударка, по куль ива зелена,
А как ива облетит, втымеж я буду убит,
Меня ветер отпоет, полуночь глаза сомкнет,
А поплачут надо мной воронье с ковыль-травой!»
 

(1914)

 
В красовитый летний праздничек,
На раскат-широкой улице
Будет гульное гуляньице —
Пир – мирское столованьице.
Как у девушек-согревушек
Будут поднизи плетеные,
Сарафаны золоченые.
У дородных добрых молодцев, —
Мигачей и залихватчиков,
Перелетных зорких кречетов,
Будут шапки с кистью до уха,
Опояски соловецкие,
Из семи шелков плетёные.
Только я, млада, на гульбище
Выйду в старо-старом рубище,
Нищим лыком опоясана…
Сгомонятся красны девушки —
Белолицые согревушки,
Как от торопа повального
Отшатятся на сторонушку.
Парни ражие, удалые
За куветы станут талые.
Притулятся на завалины
Старики, ребята малые —
Диво-дивное увидючи,
Промежду себя толкуючи:
«Чья здесь ведьма захудалая
Ходит, в землю носом клюючи?
Уж не горе ли голодное,
Лихо злое, подколодное,
Забежало частой рощею,
Корбой темною, дремучею, —
Через лягу – грязь топучую,
Во селенье домовитое,
На гулянье круговитое?
У нас время не догуляно,
Зелено вино не допито,
Девицы не доцелованы,
Молодцы не долюбованы,
Сладки пряники не съедены,
Серебрушки не доменены…»
 
 
Тут я голосом, как молотом,
Выбью звоны колокольные:
Не дарите меня золотом,
Только слухайте, крещеные:
Мне не спалось ночкой синею
Перед Спасовой заутреней.
Вышла к озеру по инею,
По росе медвяной, утренней.
Стала озеро выспрашивать,
Оно стало мне рассказывать
Тайну тихую, поддонную
Про святую Русь крещеную.
От озерной прибауточки,
Водяной потайной басенки
 
 
Понабережье насупилось,
Пеной-саваном окуталось.
Тучка сизая проплакала —
Зернью горькою прокапала,
Рыба в заводях повытухла,
На лугах трава повызябла…
 
 
Я поведаю на гульбище
Праздничанам-залихватчикам,
Что мне виделось в озерышке,
Во глуби на самом донышке:
Из конца в конец я видела
Поле грозное, убойное,
Костяками унавожено.
Как на полюшке кровавоём
Головами мосты мощены.
Из телес реки пропущены,
Близ сердечушка с ружья паля,
О бока пуля пролятыва,
Над глазами искры сыплются…
 

* * *

 
Оттого в заветный праздничек,
На широкое гуляньице
Выйду я, млада, непутною,
Стану вотдаль немогутною,
Как кручинная кручинушка,
Та пугливая осинушка,
Что шумит-поет по осени
Песню жалкую свирельную,
Ронит листья – слезы желтые
На могилу безымянную.
 

 
Не гуси в отлет собирались,
Не лебеди на озере скликались, —
Подымались мужики – Пудожане,
С заонежской кряжистой Карелой,
С Каргопольскою дикой Лешнею,
Со всею полесной хвойною силой,
Постоять за крещеную Землю,
За зеленую матерь-пустыню,
За березыньку с вещей кукушкой…
 
 
Из-под ели два-десять вершинной
От сиговья Муромского плёса,
Подымался Лазарь преподобный
Ратоборцам дать благословенье,
Провещать поганых одоленье…
Вопрошали Лазаря Лешане,
Каргополы, Чудь и Пудожане:
«Источи нам, Лазаре всечудный,
На мирскую думу сказ медвяный:
Что помеха злому кроволитью, —
Ум-хитрец аль песня-межеумка,
Белый воск, аль черное железо?»
Рек святой: «Пятьсот годин в колоде
Почивал я, об уме не тщася;
Смерть моих костей не обглодала,
Из телес не выплавила сала,
Чтоб отлить свечу, чей брезг бездонный
У умерших теплится во взоре,
По ночному кладбищу блуждает,
Черепа на плитах выжигая;
А железо проклято от века:
Им любовь пригвождена ко древу,
Сожаленью ребра перебиты,
Простоте же в мир врата закрыты.
 
 
Белый воск и песня-недоумка
Истекли от вербы непорочной:
Точит верба восковые слезы
И ведет зеленый тайный причит
Про мужицкий рай, про пир вселенский,
Про душевный град, где «Свете Тихий».
И тропарь зеленый кто учует,
Тот на тварь обуха не поднимет,
Не подрубит яблони цветущей,
И веслом бездушным вод не ранит…»
Поклонились Лазарю Лешане,
Каргополы, Лопь и Пудожане:
«Сказ блаженный, как баю над зыбкой,
Что певала бабка Купариха
У Дедери Храброго на свадьбе».
Был Дедеря лют на кроволитье,
После ж песни стал, как лес осенний,
Сердцем в воск, очами в хвои потемки,
А кудрями в прожелть листопада.
 

 
Кабы я не Акулиною была,
Не Пахомовной по батюшке слыла,
Не носила б пятишовки с галуном,
Становицы с оподольником,
Еще чалых кос под сборником, —
Променяла бы я жарник с помелом
На гнедого с плящим огненным ружьем,
Ускакала бы со свекрова двора
В чужедалыцину, где вражьи хутора,
Где станует бусурманская орда,
Словно выдра у лебяжьего гнезда;
Разразила бы я огненным ружьем
Супротивника с нахвалыциком-царем.
«Не хвались-де, снаряжаючись на рать,
На крещеную мирскую благодать?
Лучше выдай-ка за черные вины
Из ордынской, государевой казны
На мужицкий полк алтынов по лубку,
А на бабий чин камлоту по куску,
Старикам по казинетовым портам,
Бабкам-клюшницам по красным рукавам,
Еще дитятку Алешеньке
Зыбку с пологом алешеньким,
Чтобы полог был исподом канифас,
На овершьи златоризый чудный Спас,
По закромкам были б рубчаты мохры,
Чтобы чада не будили комары,
Не гусело б его платьице
В новой горенке на матице!»
 

 
Покойные солдатские душеньки
Подымаются с поля убойного:
До подкустья они – малой мошкою,
По надкустью же – мглой столбовитою,
В Божьих воздухах синью мерещатся,
Подают голоса лебединые,
Словно с озером гуси отлетные,
С свято-русской сторонкой прощаются.
 
 
У заставы великой, предсолнечной
Входят души в обличие плотское,
Их встречают там горние воины
С грознокрылым Михаилом архангелом,
По три-краты лобзают страдателен,
Изгоняют из душ боязнь смертную.
Опосля их ведут в храм апостольский —
По своим телесам окровавленным
Отстоять поминальную служебку.
Правит службу им Аввакум пророк,
Чтет писание Златоуст Иван,
Херувимский лик плещет гласами,
Солнце-колокол точит благовест.
 
 
Как улягутся вей сладкие,
Сходит Божий Дух на солдатушек,
Словно теплый дождь озимь ярую,
Насыщая их брашном ангельским,
Горечь бренных дней с них смывают,
Раны черные заживляючи…
 
 
На последки же громовник Илья
Со Еремою запрягальником,
Снаряжают им поезд огненный, —
Звездных меринов с колымагами,
Отвезти гостей в преблаженный рай,
Где страдателям уготованы
 
 
Веси красные, избы новые,
Кипарисовым тесом крытые,
Пожни сенные – виноград-трава,
Пашни вольные, бесплатежные —
Всё солдатушкам уготовано,
Храбрым душенькам облюбовано.
 

 
Гей, отзовитесь, курганы, —
Клады, седые кремли, —
Злым вороньем басурманы
Русский рубеж облегли!
 
 
Чуется волчья повадка,
Рысье мяуканье, вой…
Аль булавы рукоятка
С нашей не дружна рукой?
 
 
Али шишак златолобый
Нам не по ярую бровь?
Пусть богатырские гробы
Кроет ковыльная новь, —
 
 
Муромцы, Дюки, Потоки
Русь и поныне блюдут…
Чур нас! Вещуньи-сороки
Щокот недобрый ведут,
 
 
В сутемень плачут гагары,
Заяц валежник грызет, —
Будут с накладом товары,
Лют на поганых поход.
 
 
Гром от булатных ударов
Слаще погудной струны…
Радонеж, Выгово, Сэров, —
Наших имен баюны.
 
 
Гей, отзовитеся, деды, —
Правнуков меч не ослаб!
Витязю после победы
Место в светелке у баб.
 
 
Ждут его сусло, что пенник,
Гребень-шептун перед сном,
В бане ж духмянистый веник,
Шайка с резным ободком.
 
 
Хата чужбины не плоше,
К суслу кто ж больно охоч, —
С первой веселой порошей
Зыбку для первенца прочь.
 
 
Ярого кречета раны
Сыну-орлу не в изъян…
Мир вам, седые курганы,
Тучи, сказитель-бурьян!
 

1915

 
По крещеному Белому Царству
Пролегла великая дорога,
Протекла кровавая пучина —
Есть проход лихому человеку,
Чтоль проезд ночному душегубу.
Только нету вольного проходу
Тихомудру Божью пешеходу.
Как ему – Господню – путь засечен,
Завален проклятым Черным Камнем.
 

Из песен олонецких скрытников

 
Не осенний лист падьмя падает,
Не березовый наземь валится,
Не костер в бору по моховищам
Стелет саваном дымы-пажегу, —
На Олон-реку, на Секир-гору
Соходилася нища братия.
Как Верижники с Палеострова,
Возгорелыцики с Красной Ягремы,
Солодяжники с речки Андомы,
Крестоперстники с Нижней Кудамы,
Толоконники с Ершеедами,
Бегуны-люди с Водохлёбами,
Всяка сборица-Богомолыцина:
Становилася нища братия
На велик камень, со которого
Бел плитняк гагатят на могилища,
Опосля на нем – внукам памятку —
Пишут теслами год родительский,
Чертят прозвище и изочину,
На суклин щербят кость Адамову…
 
 
Не косач в силке ломит шибанки,
Черный пух роня, кровью капая,
Не язвец в норе на полесника
Смертным голосом кличет Ангела, —
Что ль звериного добра пестуна, —
Братья старища свиховалися,
О булыжину лбами стукнули, —
Уху Спасову вестку подали:
«Ты, Пречистый Спас, Саваофов Сын, —
Не поставь во грех воздыхания:
Али мы тебе не служители,
Нищей лепоты не рачители,
Не плакиды мы, не радельщики,
За крещеный мир не молельщики,
Что нашло на нас время тесное,
Негде нищему куса вымолить,
Малу луковку во отишьи съесть?
Во посад идти, – там табашники,
На церковный двор, – всё щепотники,
В поле чистое, – там Железный Змий,
Ко синю морю, – в море Чудище.
 
 
Железняк летит, как гора валит,
Юдо водное Змию побратень:
У них зрак – огонь, вздохи – торопы,
Зуб – литой чугун, печень медная…
Запропасть от них Божью страннику,
Зверю, птичине на убой пойти,
Умной рыбице в глубину спляснуть!»
 
 
Покуль старища Спасу плакались,
На кажину тварь легота нашла:
Скокнул заюшка из-под кустышка,
Вышел журушка из болотины,
Выдра с омута наземь вылезла,
Лещ по заводи пузыри пустил,
Ель на маковке крест затеплила.
 
 
Как на озере Пододонница,
Зелень кос чеша, гребень выронит,
И пойдет стозвон по зажоринам,
Через гатища, до матерых луд,
Где судьба ему в прах рассыпаться,
Засинеть на дне ярым жемчугом, —
Так молельщикам Глас почуялся:
«Погублю Ум Зла Я Умом Любви,
Положу препон силе Змиевой,
Проращу в аду рощи тихие,
По земле пущу воды сладкие, —
Чтобы демоны с человеками
Перстнем истины обручилися,
За одним столом преломляли б хлеб,
И с одних древес плод вкушали бы!..»
 
 
Старцы Голосу поклонилися,
Обоюдный труд взяли в розмысел:
Отшатиться им на крещену Русь, —
По лугам идти – муравы не мять,
Во леса ступить – зверю мир нести,
Не держать огня, трута с плоткою,
Что ль того ножа подорожного,
 
 
Когда Гремь гремит, Тороп с Вихорем
В грозовом бою ломят палицы
Норовят сконать Птицу-Фиюса,
Вьюжный пух с нее снегом выперхать,
Кровь заре отдать, гребень – сполоху,
А посмертный грай волку серому, —
Втымеж пахарю тайн не сказывать.
Им тогда вести речи вещие,
Когда солнышко засутемится,
И черница-темь сядет с пяльцами
Под оконце шить златны воз духи, —
Чтоб в простых словах бранный гром гремел,
В малых присловьях буря чуялась,
В послесловии ж клекот коршуна,
Как душа в груди, ясно слышался, —
Чтоб позналась мочь несусветная,
Задолело бы гору в пястку взять,
Сокрушить ее, как соломину.
 

(1914)

 
Не пава перо обронила,
Обронила мать солдатская платочек,
При дороженьке слезный утеряла.
А и дождиком плата не мочит,
Подкопытным песком не заносит…
Шел дорогой удалый разбойник,
На платок, как на злато, польстился —
За корысть головой поплатился.
Проезжал посиделец гостиный,
Потеряжку почел за прибыток —
Получил перекупный убыток…
Пробирался в пустыню калика
С неугасною свеченькой в шуйце,
На устах с тропарем перехожим;
На платок он умильно воззрился,
Величал его честной слезницей:
«Ай же плат, много в устье морское
Льется речек, да счет их известен,
На тебе ж, словно рос на покосе,
Не исчислить болезных слезинок!
Я возьму тебя в красную келью
Пеленою под Гуриев образ,
Буду Гурию-Свету молиться
О солдате в побоище смертном, —
Чтобы вражья поганая сабля
При замашке закал потеряла,
Пушки-вороны песенной думы
На вспугнули бы граем железным,
Чтоб полесная яблоня-песня,
Чьи цветы плащаницы духмянней,
На Руси как веха зеленела,
И казала бы к раю дорогу!»
 

(1916)

 
Не косить детине пожен,
Не метать крутых стогов, —
Кладенец из красных ножен
Он повынул на врагов.
 
 
Наговорна рукоятка,
Лезвие – светлей луча,
Будет ворогу не сладко
От мужицкого меча!
 
 
У детины кудри – боры,
Грудь – Уральские хребты,
Волга реченька – оборы,
Море синее – порты.
 
 
Он восстал за сирых братов,
И, возмездием горя,
Пал на лысину Карпатов
Кладенец богатыря.
 
 
Можно б вспять, поправши злобу,
Да покинешь ли одну
Русь Червонную – зазнобу
В басурманском полону!
 
 
Гоже ль свадебную брагу
Не в Белградской гридне пить,
Да и как же дружку-Прагу
Рушником не подарить!
 
 
Деду Киеву похула
Алый краковский жупан…
Словно хворост, пушек дула
Попирает великан.
 
 
Славься, Русь! Краса-девица,
Ладь колечко и фату, —
Уж спрядает заряница
Бранной ночи темноту.
 
 
Вспыхнет день под небосклоном, —
Молодых в земле родной
Всеславянским брачным звоном
Встретит Новгород седой!
 

1914

 
Как по озеру бурливому,
По Онегушку шумливому,
На песок-луду намойную,
На коряжину надводную,
Что ль на тот горючий камешек, —
Прибережный кремень муромский, —
Птицы вещие слеталися,
От туманов отряхалися.
Перва птица – Куропь снежная,
Друга – черная Габучина,
А как третья птица вещая —
Дребезда золотоперая.
Взговорила Куропь белая
Человечьим звонким голосом:
Аи же, птицы вы летучие, —
Дребезда и ты Габучина,
Вы летели мимо острова,
Миновали море около,
А не видли ль змея пестрого,
Что ль того Лихого Сокола?
Отвечали птицы мудрые:
Аи же, Куропь белокрылая,
Божья птица неповинная,
У тебя ль перо Архангела,
Голос грома поднебесного, —
Сокол враг, змея суровая,
Та ли погань стоголовая,
Обрядился не на острове,
Схоронился не на ростани,
А навис погодной тучею,
Разметался гривой долгою
Надо свят-рекой текучею —
Крутобережною Волгою.
От налета соколиного,
Злого посвиста змеиного
Волга-реченька смутилася,
В сине море отшатилася…
Ой, не звоны колокольные
Никнут к земи, бродят около, —
Стонут люди полоненные
От налета злого Сокола.
И не песня заунывная
Над полями разливается, —
То плакун-трава могильная
С жалким шорохом склоняется!..
 

* * *

 
Мы слетелись птицы умные
На совет, на думу крепкую,
Со того ли саду райского —
С кипариса – Божья дерева.
Мы удумаем по-птичьему,
Сгомоним по-человечьему:
Я – Габучина безгрешная,
Птица темная, кромешная,
Затуманю разум Соколу,
Очи выклюю у серого,
Чтоб ни близ себя, ни около
Не узнал он света белого.
Дребезда тут речь сговорила:
Я развею перья красные
На равнины святорусские,
В буруны озер опасные,
Что ль во те ли речки узкие.
Где падет перо небесное,
Там слепые станут зрячими,
Хромоногие – ходячими,
Безъязыкие – речистыми,
Темноумные – лучистыми.
Где падет перо кровавое,
Там сыра земля расступится,
Море синее насупится,
Вздымет волны над дубравою —
Захлестнет Лихого Сокола,
Его силищу неправую,
Занесет кругом и около
Глиной желтою, горшечною,
И споет с победной славою
Над могилой память вечную.
Прибредет мужик на глинянник,
Кирпича с руды натяпает
На печушку хлебопечную,
На завалину запечную,
Станет в стужу полузимнюю
Спину греть да приговаривать:
Вот те слава Соколиная —
Ты бесславьем опозорилась.
Напоследок слово молвила
Куропь – птица белоперая:
А как я, росой вспоенная,
Светлым облаком вскормленная, —
Возлечу в обитель Божию,
К Саваофову подножию,
Запою стихиру длинную,
Сладословную, умильную.
Ту стихиру во долинушке
Молодой пастух дослушает,
Свесит голову детинушка,
Отмахнет слезу рубахою,
И под дудочку свирельную
Сложит новую бывальщину.
Аминь.
 

 
Солетали ко мне други-воины
С братолюбным уветом да ласкою,
Приносили гостинцы небесные,
Воду, хлеб, виноградье Адамово,
Благовестное ветвие раево.
Вопрошали меня гости-воины:
Ты ответствуй, скажи, добрый молодец,
Отчего ты душою кручинишься,
Как под вихорем ель, клонишь голову?
Износилось ли платье стожарное,
Загусел ли венец зарнокованный,
Али звездные перстни осыпались,
Али райская песня не ладится?
Я на спрос огнекрылым ответствовал:
Аи же други – небесные витязи,
Мое платье – заря, венец – радуга,
Перстни – звезды, а песни, что вихори,
Камню, травке и зверю утешные;
А кручинюсь, сумлююсь я, друженьки,
По земле святорусския-матери:
На нее века я с небес взирал,
К ней звездой слетев, человеком стал;
Двадцать белых зим, весен, осеней
Я дышу земным бренным воздухом,
Вижу гор алтарь, степь-кадильницу,
Бор – притин молитв, дум убежище, —
Всем по духу брат, с человеками
Разошелся я жизнью внутренней…
 
 
Святорусский люд темен разумом,
Страшен косностью, лют обычаем;
Он на зелен бор топоры вострит,
Замуруд степей губит полымем.
Перед сильным – червь, он про слабого
За сивухи ковш яму выроет,
Он на цвет полей тучей хмурится,
На красу небес не оглянется…
 

* * *

 
Опустив мечи и скрестив крыла,
Мой навет друзья чутко слушали.
Как весенний гром на поля дохнет,
Как в горах рассвет зоем скажется,
Как один из них взвеял голосом:
Мир и мир тебе, одноотчий брат,
Мир устам твоим, слову каждому!
Мы к твоим речам приклонили слух,
И дадим ответ по разумию.
Тут взмахнул мечом светозарный гость,
Рассекал мою клеть телесную,
Выпускал меня, словно голубя,
Под зенитный круг, в Божьи воздухи.
И открылось мне: Глубина Глубин,
Незакатный Свет, только Свет один!
Только громы кругом откликаются,
Только гор алтари озаряются,
Только крылья кругом развеваются?
И звучит над горами: Победа и Мир!
 
 
В бесконечности духа бессмертия пир.
 

(1911)

 
«Его же в павечернее междучасие
пети подобает, с малым погрецом
ногтевым и суставным».
Из Отпуска – тайного свитка
олонецких сказителей-скрытников
 
 
По рожденьи Пречистого Спаса,
В житие премудрыя Планиды,
А в успенье Поддубного старца, —
Не гора до тверди досягнула,
Хлябь здынула каменного плешью,
В стороне, где солнышко ночует
На кошме, за пологом кумачным,
И где ночь-горбунья зелье варит,
Чернит косы копотью да сажей,
Под котлом валежины сжигая, —
Народилось железное царство
Со Вильгельмищем, царищем поганым.
У него ли, нечестивца, войска – сила,
Порядового народа – несусветно;
Они веруют Лютеру-богу,
На себя креста не возлагают,
Великого говения не правят,
В Семик-день веника не рядят,
Не парятся в парной паруше,
Нечистого духа не смывают,
Опосля Удилёну не кличут:
«Матушка ржаная Удилёна,
Расчеши солому – золот волос,
Сдобри бражкой, патокою колос…»
 

* * *

 
Не сарыч кричит за буераком,
На свежье детенышей сзывая,
И не рысь прыскучая лесная
В ночь мяучит, теплой кровью сыта, —
То язык злокозненный глаголет,
Царь железный пыхает речами:
«Голова моя – умок лукавый,
Поразмысли ты, пораскумекай,
Мне кого б в железо заковати?
Ожелезил землю я и воды,
Полонил огонь и пар шипучий,
Ветер, свет колодниками сделал,
Ныне ж я, как куропоть в ловушку,
Светел Месяц с Солнышком поймаю:
Будет Месяц, как петух на жердке,
На острожном тыне перья чистить,
Брезжить зобом в каменные норы
И блюсти дозоры неусыпно?
Солнцу ж я за спесь, за непокорство
С ног разую красные бахилы,
Желтый волос, ус лихой косатый
Остригу на войлок шерстобитам;
С шеи Солнца бобчатую гривну
Кобелю отдам на ожерелок,
Повалю я красного спесивца
На полати с бабой шелудивой —
Ровня ль будет соколу ворона?»
 
 
Неедуча солодяга без прихлебки,
Два же дела без третьего не гожи,
Третье ж дело – гуменная работа,
Выжать рожь на черниговских пашнях,
Волгу-матку разлить по бутылям,
С питухов барыши загребая,
С уха ж Стенькина славного кургана
Сбить литую куяшную шапку,
А с Москвы, боярыни вальяжной,
Поснимать соболью пятишовку,
Выплесть с кос подбрусник златотканный,
Осыпные перстни с ручек сбросить.
На последки ж мощи Макавея
Истолочь в чугунной полуступе,
Пропустить труху через решета
И отсевком выбелить печища,
А попов, игуменов московских
Положить под мяло, под трепало —
Лоско ль будет черное мочало!..
 

* * *

 
Не медушник-цветик поит дрема
Павечерней сыченой росою,
И не крест – кладбищенский насельник,
Словно столпник, в тайну загляделся —
Мать-Планида на Руси крещеной
От страды келейной задремала.
Был ли сон, аль малые просонки,
Только въявь Планидушке явились
Петр апостол с Пятенкою-девой.
И рекли святые: «Мать-Планида,
Под скуфьей уснувши стопудовой,
За собой и Русь ты усыпила!
Ты вставай-ка, мать, на резвы ноги,
Повести-ка Русь о супостате.
Не бери в гонцы гуляку-Вихря,
Ни сестриц Сутемок чернокосых,
Ни Мороза с Зоем перекатным:
Вихрю пляс, присвистка да присядка,
Балалайки дробь – всего милее;
Недосуг Сутемкам, – им от Бога
Дан наказ Заре кокошник вышить,
Рыбьи глазки с зеньчугом не спутать,
Корзным стегом выпестрить очелье.
У Мороза же не гладки лыжи,
Где пройдет, там насты да суметы,
В теплых пимах, в малице оленьей
На ходе Морозушко сопреет,
А сопрев, по падям, по низинам
Расплеснется речкой половодной
Звонаря же Зоя брать негоже, —
Без него трущоба – скит без била,
Зой ку-ку загозье, гомон с гремью
Шаргунцами вешает на сучья;
Ввечеру ж монашком сладкогласным
Часослов за елями читает…
Ты прими-ка, матушка Планида,
Во персты отмычки золотые,
Пробудившись, райскими ключами
Отомкни синь-камень несекомый,
Вызволь ты из каменной неволи
Паскарагу, ангельскую птицу,
Супротив стожарной Паскараги
Бирюча на белом свете нету!..»
От словес апостольских Планида
Как косач в мошище, встрепенулась,
Круто буйну голову здынула,
Откатила скуфью за Онего.
Кур-горой скуфья оборотилась,
Опушь стала ельником кромешным,
А завязка речкою Сорогой…
 

* * *

 
Ой люди крещеные,
Толико ученые,
Слухайте-внимайте,
На улицу баб не пускайте,
Ребят на воронец —
Дочуять песни конец,
На лежанку старух,
Чтобы голос не тух!
Господи благослови,
Царь Давид помоги,
Иван Богослов,
Дай басеньких слов,
В подъязычный сустав
Красных погрецов-слав,
А с того, кто скуп,
Выпеть денежек рубь!..
 

* * *

 
Тысчу лет живет Макоша-Морок,
След крадет, силки за хвоей ставит,
Уловляет души человечьи,
Тысчу лет и Лембэй пущей правит,
Осенщину-дань сбирая с твари:
С зайца – шерсть, буланый пух с лешуги,
А с осины пригоршню алтынов,
Но никто за тысчу зим и весен
Не внимал напеву Паскараги!
Растворила вещая Планида,
Словно складень, камень несекомый,
И запела ангельская птица,
О невзгоде Русь оповещая:
 
 
Первый зык дурманней кос девичьих
У ручья знобяник-цвет учуял, —
Он поблек, как щеки ненаглядной
На простинах с воином-зазнобой —
Вещий знак, что много дроль пригожих
На Руси без милых отдевочат.
 
 
Зык другой, как трус снегов поморских,
Как булатный свист несметных сабель,
Когда кровь, как жар в кузнечном горне,
Вспучив скулы, Ярость раздувает,
И киркою Смерть-кладоискатель
Из сраженных души исторгает.
 
 
Третий зык, как звон воды в купели,
Когда Дух на первенца нисходит,
В двадцать лет детину сыном дарит,
Молодицу ж горлинку – в семнадцать.
Водный звон учуял старичище
По прозванью Сто Племен в Едином,
Он с полатей зорькою воззрился
И увидел рати супостата.
Прогуторил старый: «эту погань,
Словно вошь на гаснике, лишь баней,
Лютым паром сжить со света можно…»
Черпанул старик воды из Камы,
Черпанул с Онеги ледовитой,
И дополнив ковш водой из Дона,
Три реки на каменку опружил.
Зашипели Угорские плиты,
Взмыли пар Уральские граниты,
Валуны Валдая, Волжский щебень
Навострили зубья, словно 1ребень,
И как ельник, как над морем скалы,
Из-под камней сто племен восстало…
 

* * *

 
Сказанец – не бабье мотовило,
Послесловье ж присловьем не станет.
А на спрос: «откуль» да «что в последки»
Нам програет Кува – красный ворон;
Он гнездищем с Громом поменялся,
Чтоб снести яйцо – мужичью долю.
 

1915