Текст книги "Сочинения. В 2-х томах"

Автор книги: Николай Клюев

 
В излуке Балтийского моря,
Где невские волны шумят,
С косматыми тучами споря,
Стоит богатырь-Ленинград.
 
 
Зимой на нем снежные латы,
Метель голубая в усах,
Запутался месяц щербатый
В карельских густых волосах.
 
 
Румянит мороз ему щеки,
И ладожский ветер поет
О том, что Апрель светлоокий
Ломает по заводям лед.
 
 
Что скоро сирень на бульваре
Оденет лиловую шаль,
И сладко в матросской гитаре
Заноет горячий «Трансваль».
 
 
Когда же заря молодая
Багряное вздует горно —
Великое Первое Мая
В рабочее стукнет окно.
 
 
Взвалив себе на спину трубы,
На площади выйдет завод,
За ним Комсомол красногубый —
Республики пламенный мед.
 
 
И Армии Красной колонны,
Наш флот – океану собрат,
Пучиной стальной, непреклонной
На Марсово поле спешат.
 
 
Там дремлют в суровом покое
Товарищей подвиг и труд,
И с яркой гвоздикой левкои
Из ран благородных растут.
 
 
Плющом Володарского речи
Обвили могильный гранит…
Печаль об ушедшем далече,
Как шум придорожных ракит.
 
 
Люблю Ленинград в богатырке
На каменном тяжком коне, —
Пускай у луны-поводырки
Мильоны сестер в вышине.
 
 
Звезда Октября величавей
Стожаров и гордых комет…
Шлет Ладога смуглой Мораве
С гусиной станицей привет.
 
 
И слушает Рим семихолмный,
Египет в пустынной пыли,
Как плавят рабочие домны
Упорную печень земли.
 
 
Как с волчьей метелицей споря,
По-лоцмански зорко лобат,
У лысины хмурого моря
Стоит богатырь Ленинград.
 
 
Гудят ему волны о крае
Где юность и Мая краса,
И ветер лапландский вздувает
В гранитных зрачках паруса.
 

(1926)

 
Мои застольные стихи
Свежей подснежников и хмеля,
Знать, недалеко до апреля,
Когда цветут лесные мхи…
Мои подснежные стихи.
 
 
Не говори, что ночь темна,
Что дик и взмылен конь метели,
И наш малютка в колыбели
Не встрепенется ото сна…
Не говори, что жизнь темна!
 
 
О, позабудь глухие дни,
Подвал обглоданный и нищий,
Взгляни, дорога и кладбище
В сосновой нежатся тени…
О, позабудь глухие дни!
 
 
Наш мальчуган, как ручеек
Журчит и вьется медуницей,
И красным галстухом гордится —
Октябрьский яростный дичок…
Наш мальчуган, как ручеек!
 
 
Ах, в сердце ноет, как вино,
Стрела семнадцатого года,
Когда весельем ледохода
Пахнуло в девичье окно…
Ах, сердце – лютое вино!
 
 
Не говори, моя Сусанна,
Что мы старей на восемь лет,
Что оплешивел твой поэт
От революции изъяна…
Не опускай ресниц, Сусанна!
 
 
В твою серебряную свадьбу,
У обветшалых клавесин,
Тебе споет красавец-сын
Не про Татьянину усадьбу —
 
 
Про годы бурь и славных ран,
Про человеческие муки,
Когда как бор шумели руки,
Расплескивая океан…
Наш сын – усатый мальчуган!
 
 
Друзья, прибой гудит в бокалах
За трудовые хлеб и соль,
Пускай уйдет старуха-боль
В своих дырявых покрывалах…
Друзья, прибой гудит в бокалах!
 
 
Нам труд – широкоплечий брат
Украсил пир простой гвоздикой,
Чтоб в нашей радости великой,
Как знамя рдел октябрьский сад…
Нам труд – широкоплечий брат.
 
 
Чу! Неспроста напев звучит
Подоблачной орлиной дракой,
И крыльями в бессильном мраке
Взлетают волны на гранит, —
Орлиный мир, то знает всякий,
Нам жизнь в грядущем подарит!
 

(1926)

 
Сегодня празднество у домен,
С рудой целуется багрец,
И в глубине каменоломен
Запел базальтовый скворец.
 
 
У антрацита лоска кожа, —
Он – юный негр, любовью пьян;
Клубится дымная рогожа
Из труб за облачный бурьян.
 
 
Есть у завода явь и небыль,
Железный трепет, чернь бровей…
Портретом Маркс, листовкой Бебель
Гостят у звонких слесарей.
 
 
О, неизведанных Бразилий
Живая новь – упругость губ!..
Люблю на наковальном рыле
Ковать борьбы горящий зуб.
 
 
Лебедок когти, схваты, слазы,
Сады из яблонь гвоздяных,
Чтобы орленком черномазым
Тонуть в пучинах городских.
 
 
Играть страницей жизнетома
От Повенца до Сиракуз,
Как бородою Совнаркома
Мир – краснощекий карапуз.
 

(1926)

 
Я, кузнец Вавила,
Кличка Железня,
Рудовая сила
В жилах у меня!
 
 
По мозольной блузе
Всяк дознать охоч:
Сын-красавец в Вузе,
В комсомоле дочь.
 
 
Младший пионером —
Красногубый мак…
Дедам-староверам
Лапти на армяк.
 
 
Ленинцам негожи
Посох и брада,
Выбродили дрожжи
Вольного труда.
 
 
Будет и коврига —
Пламенный испод…
С наковальней книга
Водят хоровод.
 
 
Глядь, и молот бравый
Заодно с серпом,
Золотые павы
Плещут за горном.
 
 
Все звончей, напевней
Трудовые сны,
Радости деревни
Лениным красны.
 
 
Он глядит зарницей
В продухи берез:
На гумне сторицей
Сыченый овес.
 
 
Труд забыл засухи
В зелени ракит,
Трактор стальнобрюхий
На задворках спит.
 
 
И над всем, что мило
Ярому вождю,
Я, кузнец Вавила,
С молотом стою.
 

(1926)

 
Мой красный галстук так хорош,
Я на гвоздику в нем похож!
Гвоздика – радостный цветок
Тому, кто старости далек,
И у кого на юной шее,
Весенних яблонь розовее,
Горит малиновый платок.
Гвоздика – яростный цветок!
 
 
Мой буйный галстук – стая птиц,
Багряных зябликов, синиц!
Поет с весною заодно,
Что парус вьюг упал на дно
Во мглу скрипучего баркаса,
Что синь небесного атласа
Не раздерут клыки зарниц.
Мой рдяный галстук – стая птиц!
 
 
Пусть ворон каркает в ночи,
Ворчат овражные ключи,
И волк выходит на опушку, —
Козлятами в свою хлевушку
Загнал я песни и лучи…
Пусть в темень ухают сычи!
 
 
Любимый мир – суровый дуб,
И бора пихтовый тулуп,
Отары, буйволы в сто пуд
В лугах зрачков моих живут!
Моим румянцем под горой
Цветет шиповник молодой,
И крепкогрудая скала
Упорство мышц моих взяла!
 
 
Мой галстук с зябликами схож,
Румян от яблонных порош,
От рдяных листьев Октября
И от тебя, моя заря,
Что над родимою страной
Вздымаешь молот золотой!
 

(1927)

 
Помню на задворках солнопёк,
Сивку, мухояровую телку,
За белесой речкою рожок:
Ту-ру-ру, не дам ягненка волку!
 
 
Волк в лесу косматом и седом,
На полянке ж смолки, незабудки.
Дома загадали о Гришутке
Теплый блин, да крынка с молоком.
 
 
Малец блин, а крынка что девчонка,
Вся в слезах, из глины рябый нос…
Глядь, ведет сохатая буренка
Золотое стадо через мост!
 
 
Эка зарь, и голубень и просинь,
Празелень, березовая ярь!
Под коровье треньканье на плёсе
Завертится месячный кубарь.
 
 
Месяц, месяц – селезень зобатый,
Окунись как в плёсо в глыбкий стих!
Над строкою ивой бородатой
Никну я в просонках голубых.
 
 
Вижу мухояровую телку,
На задворках мглицу – шапку сна,
А костлявый гость в дверную щёлку
Пялит глаз, как сом с речного дна.
 
 
От косы ложится на страницы,
На луга стихов, кривая тень…
Здравствуй вечер, сумерек кошницы,
Холод рук и синяя сирень!
 

(1927)

 
Будет трактор, упырь железный,
Кровь сосать из земли.
Край былинный мой, край болезный,
До чего тебя довели!
 

 
От иконы Бориса и Глеба,
От стригольничьего Шестокрыла
Моя песенная потреба,
Стихов валунная сила.
 
 
Кости мои от Маргарита,
Кровь – от костра Аввакума.
Узорнее аксамита
Моя золотая дума:
 
 
Чтобы Русь как серьга повисла
В моем цареградском ухе…
Притекают отары-числа
К пастуху – дырявой разрухе.
 
 
И разруха пасет отары
Половецким лихим кнутом,
Оттого на Руси пожары
И заплакан родимый дом.
 
 
На задворках, в пустом чулане,
Бродит оторопь, скрёб и скок,
И не слышно песенки няни
На крылечке, где солнопёк.
 
 
Неспроста и у рябки яичко
Просквозило кровавым белком…
Громыхает чумазый отмычкой
Над узорчатым тульским замком.
 
 
Неподатлива чарая скрыня,
В ней златница – России душа,
Да уснул под курганом Добрыня,
Бородою ковыльной шурша.
 
 
Да сокрыл Пересвета с Ослябей
Голубой Богородицын плат!..
Жемчугами из ладожской хляби
Не скудеет мужицкий ушат.
 
 
И желанна великая треба,
Чтоб во прахе бериллы и шелк
Пред иконой Бориса и Глеба
Окаянный поверг Святополк!
 

(1927)

 
Мы, корабельщики-поэты,
В водовороты влюблены,
Стремим на шквалы и кометы
Неукротимые челны.
 
 
И у руля, презрев пучины,
Мы атлантическим стихом
Перед избушкой две рябины
За вьюгою не воспоем.
 
 
Что романтические ямбы —
Осиный гуд бумажных сот,
Когда у крепкогрудой дамбы
Орет к отплытью пароход!
 
 
Познав веселье парохода
Баюкать песни и тюки,
Мы жаждем львиного приплода
От поэтической строки.
 
 
Напевный лев (он в чревной хмаре),
Взревет с пылающих страниц —
О том, как русский пролетарий
Взнуздал багряных кобылиц.
 
 
Как убаюкал на ладони
Грозовый Ленин боль земли,
Чтоб ослепительные кони
Луга беззимние нашли. —
 
 
Там, как стихи, павлиноцветы,
Гремучий лютик, звездный зев…
Мы – китобойцы и поэты —
Взбурлили парусом напев.
 
 
И вея кедром, росным пухом
На скрип словесного руля,
Поводит мамонтовым ухом
Недоуменная земля!
 

(1927)

 
За Невской тихозвонной лаврой,
Меж гробовых забытых плит,
Степной орел – Бахметьев [4]4
  Бахметьев – лицо вымышленное. (Примечание Н. А. Клюева)


[Закрыть]храбрый —
Рукой предательской зарыт.
 
 
Он в окровавленной шинели,
В лихой папахе набекрень, —
Встряхнуть кудрями цепче хмеля
Богатырю смертельно лень.
 
 
Не повести смолистой бровью,
Не взвить двух ласточек-ресниц.
К его сырому изголовью
Слетает чайкой грусть звонниц.
 
 
По-матерински стонет чайка
Над неоплаканной судьбой,
И темень – кладбища хозяйка —
Скрипит привратной щеколдой.
 
 
Когда же невские буксиры
Угомонит глухой ночлег,
В лихой папахе из Кашмира
Дозорит лавру человек.
 
 
Он улыбается на Смольный —
Отвагой выкованный щит,
И долго с выси колокольной
В ночные улицы глядит.
 
 
И траурных касаток стая
Из глуби кабардинских глаз
Всем мертвецам родного края
Несет бахметьевский приказ:
 
 
Не спать под крышкою сосновой,
Где часовым косматый страх,
Пока поминки правят совы
На глухариных костяках.
 
 
По русским трактам и лядинам
Шумит седой чертополох,
И неизмерена кручина
Сибирских каторжных дорог.
 
 
У мертвецов одна забава —
Звенеть пургой да ковылем,
Но только солнечная пава
Блеснет лазоревым крылом, —
 
 
На тиховейное кладбище
Закинет невод угомон,
Буксир сонливый не отыщет
Ночного витязя затон.
 
 
Лишь над пучиной городскою,
Дозорным факелом горя,
Лассаль гранитной головою
Кивнет с Проспекта Октября.
 
 
Кому поклон – рассвету ль мира,
Что вечно любит и цветет,
Или папахой из Кашмира
Вождю пригрезился восход?
 
 
И за провидящим гранитом
Поэту снится наяву,
Что горным розаном-джигитом
Глядится утренник в Неву.
 

 
Рогатых хозяев жизни
Хрипом ночных ветров
Приказано златоризней
Одеть в жемчуга стихов.
 
 
Ну, что же? – Не будет голым
Тот, кого проклял Бог,
И ведьма с мызглым подолом —
Софией Палеолог!
 
 
Кармином, не мусикией
Подведен у ведьмы рот…
Ужель погас над Россией
Сириновый полет?!
 
 
И гнездо в безносой пивнушке
Златорогий свил Китоврас!..
Не в чулке ли нянином Пушкин
Обрел певучий Кавказ.
 
 
И не Веткой ли Палестины
Деревенские дни цвели,
Когда ткал я пестрей ряднины
Мои думы и сны земли.
 
 
Когда пела за прялкой мама
Про лопарский олений рай,
И сверчком с избяною Камой
Аукался Парагвай?
 
 
Ах, и лермонтовская ветка
Не пустила в душу корней!..
Пусть же зябликом на последках
Звенит самопрялка дней.
 
 
Может выпрядется родное —
Звон успенский, бебрян рукав!..
Не дожди, кобыльи удои
Истекли в бурдюки атав. —
 
 
То пресветлому князю Батый
Преподнес поганый кумыс, —
Полонянкой тверские хаты
Опустили ресницы вниз.
 
 
И рыдая о милых близях,
В заревой конопель и шелк
Душу Руси на крыльях сизых
Журавиный возносит полк.
 
 
Вознесенье Матери правя,
Мы за плугом и за стихом
Лик Оранты, как образ славий,
Нерушимой Стеной зовем.
 

 
Кто за что, а я за двоперстье,
За байку над липовой зыбкой…
Разгадано ль русское безвестье
Пушкинской Золотою рыбкой?
 
 
Изловлены ль все павлины,
Финисты, струфокамилы
В кедровых потемках овина,
В цветике у маминой могилы?
 
 
Погляди на золотые сосны,
На холмы – праматерние груди!
Хорошо под гомон сенокосный
Побродить по Припяти и Чуди, —
 
 
Окунать усы в квасные жбаны
С голубой татарскою поливой,
Слушать ласточек, и ранным-рано
Пересуды пчел над старой сливой. —
 
 
«Мол, кряжисты парни на Волыни,
Как березки девушки по Вятке»…
На певущем огненном павлине
К нам приедут сказки и загадки.
 
 
Сядет Суздаль за лазорь и вапу,
Разузорит Вологда коклюшки…
Кто за что, а я за цап-царапу,
За котягу в дедовской избушке.
 

 
Не буду петь кооперацию,
Ситец, да гвоздей немного,
Когда утро рядит акацию
В серебристый плат, где дорога.
 
 
Не кисти Богданова-Бельского —
Полезности рыжей и саженной,
Отдам я напева карельского
Чары и звон налаженный.
 
 
И мужал я, и вырос в келий
Под брадою отца Макария,
Но испить Тициана, как зелия,
Нудит моя Татария.
 
 
Себастьяна, пронзенного стрелами,
Я баюкаю в удах и в памяти,
Упоительно крыльями белыми
Ран касаться, как инейной замяти.
 
 
Старый лебедь, я знаю многое,
Дрёму лилий и сны Мемфиса,
Но тревожит гнездо улогое
Буквоедная злая крыса. —
 
 
Чтоб не пел я о Тициане,
Пляске арф и живых громах…
Как стрела в святом Себастьяне,
Звенит обида в стихах.
 
 
И в словесных взвивах и срывах,
Страстотерпный испив удел,
Из груди не могу я вырвать
Окаянных ноющих стрел!
 

 
Москва! Как много в этом звуке
Скворешниц, звона, калачей.
И нет в изменчивости дней
За дружбу сладостней поруки!
Ах, дружба – ласточек прилет,
Весенний, синий ледоход
И пихты под стерляжьей Вяткой —
Ты вновь прельстительной загадкой
Меня колдуешь в сорок лет!..
И кровь поет: – Восстань, поэт!
В зарю и ветер настежь двери,
Чтобы воочию поверить
В блистанье белого крыла!
Любовь зовет и ждет тепла
Родной щеки, как речка солнца,
Как избяного веретенца
Голубоглазый в поле лен!
Мой роковой московский звон
Я слушаю в твоих бумажках,
И никнет белая ромашка
Моих седин на бисер строк,
Где щебет зябликов и сок
Румяных пихт под той же Вяткой.
Благочестивою лампадкой
Не сыто сердце… Ад иль рай,
Лишь поскорее прилетай!
И про любовь пропой с дороги
Касаткою под кровлей нашей.
Пусть бороду могильщик вспашет,
Засеет прахом и песком, —
Я был любим, как любят боги,
Как водопад – горы отроги,
Чтоб жить в глубинном и морском.
О, друг! Березовой сережки
Ты слаще старому кресту, —
Он верен песне и кресту
И ронит солнечные крошки
В лесную темь и глуботу,
Чтоб у лосенка крепли рожки
За живописную мечту!
Чтоб мой совенок ухал рьяно,
Пугая лесовиху-темь,
И в тициановский гарем
Стремил лишь кисть, а дудку Пана
Оставил дружбе на помин
О том, что есть Москва и Крым,
Египтоокая Россия,
И что любовь всегда Мария
У ног Христа, как цвет долин.
 

(1927?)

 
Саратовский косой закат —
Киргиз в дубленом малахае…
В каком неведомом Китае
Цветет овечий этот сад?!
 
 
Под мериносовым закатом
За голубым полынным скатом
Пастушеской иглой киргиз
Сшивает малахай из лис.
 
 
Бреду соломенной деревней —
Вон ком земли, седой и древний,
Читает вести про Китай.
«Здорово, дед!» – «Здорово, милай!..»
Не одолеет и могила
Золотогрудый каравай!
Порхает в строчках попугай,
И веет ветер Индостана, —
То львиная целится рана —
Твоя, мой пестрый Парагвай!
Но эта серость, соль, сермяга,
Как в зной ручей на дне оврага,
Который год пленяют нас! —
То, окунув в струи копытца,
Не может сказке надивиться
Родной овечий Китоврас!
 

 
На просини рябины рдяны.
Трещат сороками бурьяны,
И на опушке дух груздей.
Какие тучные запашки!
Ковриги будут и алажки!
Плеск ложек в океане щей!
Сегодня батькина пирушка, —
На петуха бранится клушка,
Что снова понесла яйцо,
А именинник под навесом
Глядит, как облачко над лесом
Румянит ситное лицо,
Как золоченую ковригу
Скатили сумерки за ригу —
Знать, испеклась за потный день!
Глядит из-под навеса батя
На скирд непочатые рати,
На зори новых деревень.
Какая молодость и статность!
Не уязвила бы превратность
Пшенично-яростного льва!
Скулят волчатами слова
И точат кости запятые…
Татарщина и Византия —
Извечная плакун-трава!
По сытым избам комсомол —
Малиной ландышевый дол
Цветет зазвонисто и сладко.
Недаром тяжковатый батька
Железным клювом бьет зарю,
Где осенница у покосьев
Из рдяных гроздьев и колосьев
Венок сплетает октябрю.
 

 
В ударной бригаде был сокол Иван,
Артемий беркут, буревестник Степан,
Привольные птицы земли не в изъян!
 
 
За пот трудовой подарил им колхоз
Прибоем пшеницы, пучиной овес
С горою гречихи и розовых прос!
 
 
Дозорным орлам похвала не нужна, —
Зажмурилось солнце, глазеет луна,
Что в золоте хлебном родная страна!
 
 
У девушек наших пшеничный загар, —
Залить только песней вишневый пожар,
Но ждет и орленка нещадный удар!
 
 
Шептались березы под мягкой луной,
И перепел тренькал за дымкой ночной.
Кто не был влюбленным пролетней порой?!
 
 
Как в смуглые борозды житный суслон,
Красавец Иван в Катерину влюблен,
Под лунной березкой задумался он!
 
 
Республики дети суровы на вид,
Но сердце улыбкой и счастьем звенит
От меда стогов и похмелья ракит!
 
 
Таков крепкогрудый и юный Иван…
Но что это? Выстрел прорезал туман!..
Кровавою брагой упился бурьян!
 
 
Погасла луна, и содрогнулась мгла, —
Коварная пуля сразила орла,
Он руки раскинул – два сизых крыла!
 
 
Зловещую ночь не забудет колхоз!..
Под плач перепелок желтеет овес,
Одна Катерина чужая для слез.
 
 
Она лишь по брови надвинула плат,
И доит буренок, и холит телят,
Уж в роще синицей свистит листопад.
 
 
Отпраздновал осень на славу колхоз.
И прозван «Орлиным» за буйный покос,
За море пшеницы и розовых прос!
 
 
В ударной бригаде был сокол Иван.
Он крылья раскинул в октябрьский туман,
Где бури да ливни косые!
 
 
Где вьюгой на саван спрядая кудель,
В болота глядится недужная ель —
В былое былая Россия!
 

 
В алых бусах из вишен,
Из антоновки рудой
Ходит кто-то запрудой, —
Над Байкалом и Судой
Шаг серебряный слышен:
 
 
«Я – смуглянка Октябрина,
У меня полна корзина:
Львиный зев и ноготки —
Искрометные венки!
 
 
Но кому цветы подаришь
Без весенней нежной яри,
Незабудок, бледных роз?
Понесу цветы в колхоз!
 
 
Там сегодня именины —
Небывалые отжины,
Океан каленых щей
Ждет прилета журавлей!
 
 
И летят несметной силой
От соломенного Нила,
От ячменных островов
Стаи праздничных снопов!
 
 
Заплетет снопу бородушку —
Помянуть лихую долюшку:
 
 
Нивка, нивка,
Отдай мою силку!
 
 
Слава, кто костями лег
За матерый братский стог!
Лист кленовый тучно ал,
Кроет Суду и Урал.
 
 
Это вещие пороши,
Мой пригожий, мой хороший,
Из колхоза суженый,
Зазывает ужинать,
Подивиться морю щей,
С плеском ложек-лебедей!
 
 
Слава лебедю алому,
Всем горам с перевалами,
Петуху с наседками,
Молодице с детками!
Дружным дедам, добрым бабам,
От Алтая и до Лабы,
До пшеничных берегов
Короб песен и цветов!»
 

(1932)

 
В разлуке жизнь обозревая,
То улыбаясь, то рыдая,
Кляня, заламывая пальцы,
Я слушаю глухие скальцы
Набухлых и холодных жил; —
Так меж затерянных могил
Ворчит осенняя вода.
Моя славянская звезда,
Узорная и избяная,
Орлицей воспарив из рая,
Скатилася на птичий двор,
Где властелин – корявый сор
С пометом – закорузлым другом,
Ку-ку-ре-ку и кряки цугом
От перегноя до нашеста…
Не чудо ль? Родина-невеста
Рядно повыткала из стали!
Но молоты ковать устали
В сердечной кузнице секиру:
Их стон не укоризна пиру,
Где в мертвой пляске Саломея.
Ах, жигулевская Рассея,
Ужели в лямке бурлаки?!
У риторической строки
Я поверну ишачью шею
И росной резедой повею
Воспоминаний, встреч, разлуки!
По-пушкински созвучьем «руки»
Чиня былые корабли,
Чтоб потянулись журавли
С моих болот в твое нагорье.
Там облако купает в море
[Строй] розовеньких облачат,
И скалы забрели назад
В расплавы меди, охры, зели…
Ты помнишь ли на Вятке ели,
Избу над пихтовым обрывом?
Тебе под двадцать, я же сивым
Был поцелован голубком,
Слегка запороша снежком,
Как первопуток на погост.
Смолистый хвойный алконост
Нам вести приносил из рая,
В уху ершовую ныряя,
В твою палитру, где лазори,
Чтоб молодость на косогоре
Не повстречала сорок пугал —
Мои года, что гонит вьюга
На полюс ледяным кнутом.
Лесное утро лебедком
Полощется в моей ладони,
И словно тучи смерти кони
В попонах черных ржут далече.
Какие у березки речи,
У ласточки какие числа?
У девичьего коромысла
Есть дума по воду ходить
Поэту же – любить, любить
И пихты черпать шляпой, ухом
По вятским турицам-краюхам.
Полесным рогом трубит печень.
Теперь бы у матерой печи
Послушать как бубнят поленья
Про баснословные селенья,
Куда в алмазнорудый бор
Не прокрадется волк-топор
Пожрать ветвистого оленя.
Ведь в каждом тлеющем полене
Живут глухарь, лосята, белки!
Свои земные посиделки
Я допрядаю без тебя;
И сердце заступом дробя,
Под лопухи, глухой суглинок,
Костлявый не пытает инок
Моих свирелей и волынок —
Как я молился, пел, любил.
Средь неоплаканных могил
Ты побредешь на холмик дикий,
И под косынкой земляники
Усмотришь смуглую праматерь.
Так некогда в родимой хате,
С полатей выглянув украдкой,
В углу под синею лампадкой
Я видел бабушку за прялкой:
Она казалася русалкой,
И омут глаз качал луну…
Но памятью не ту струну
Я тронул на волшебной лютне
Под ветром, зайца бесприютней.
Я щедр лишь бедностью стапесней.
Теперь в Москве, на Красной Пресне,
В подвальце, как в гнезде гусином,
Томлюсь любовницей иль сыном —
Не все ль равно? В гнезде тепленько,
То сизовато, то аленько,
Смежают сумерки зенки.
Прости! Прости! В разлив реки
Я распахну оконце вежи
И выплыву на пенный стрежень
Под трубы солнца, трав и бора —
И это будет скоро, скоро!
Уж черный инок заступ точит
На сердца россыпи и ночи,
И веет свежестью речной,
Плотами, теплою сосной,
Как на влюбленной в сказку Вятке;
А синий огонек лампадки
По детству – бабушку мне кажет
Подводную, за лунной пряжей.
С ней сорок полных веретён
Стучатся в белокрылый сон,
Последнее с сапфирной нитью —
К желанной встрече и отплытью!
 

19 ноября 1932