Текст книги "За живой и мертвой водой"

Автор книги: Николай Далекий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 27 страниц)

Началось это с того дня, когда стало ясно, что трое военнопленных совершили удачный побег и уже нельзя надеяться, что он, всесильный комендант, сумеет вернуть их живыми в лагерь. С тех пор было осуществлено еще два побега, исчезло пять человек. Ни одного из них поймать не удалось. Происходило нечто мистическое, никак не укладывавшееся в тщательно разработанные схемы Шнейдера. Что–то все время ускользало от понимания посрамленного гауптштурмфюрера, чего–то он не мог осознать, определить. Дело было не только в том, что беглецы ухитрялись исчезнуть без следа, точно надевали на себя шапки–невидимки. Белокурую Бестию больше всего изумляли и пугали неукротимый дух доведенных до полного истощения существ, их разум, воля. Жалкие, обтянутые кожей скелеты жили, мыслили, вели борьбу и одерживали победы. Непостижимо!

Очевидно, в лагере существовала организация, подготовлявшая побеги. Нащупать ее при помощи агентуры не смогли. Многоглазый азиатский зверь, загнанный в клетку из колючей проволоки, не выдавал своей тайны дрессировщику, не собирался смириться перед ним, накапливал силу.

И вдруг совершенно неожиданно – сообщение: один из беглецов пойман, его везут в лагерь. Гауптштурмфюрер почувствовал облегчение. Все становилось на место. Теперь он узнает, кто и как подготавливает побеги. Он умеет допрашивать…

Два дня после получения телеграммы Шнейдер изнывал от нетерпения. Наконец в его кабинет ввели запыленного ротенфюрера из полевой жандармерии. Шнейдер вскрыл пакет и огорчился: оказывается, пойман Шкворнев, тот самый Шкворнев, которого пленные в лагере считали придурком и наградили презрительной кличкой Слизь.

– Как он вел себя в дороге? – спросил Шнейдер жандарма.

– Мы с ним помучились, господин гауптштурмфюрер, – брезгливо поморщился тот.

– Были попытки бежать?

– Нет, он тихий… Но ужасная вонь – он гадит прямо под себя.

– Симуляция помешательства?

– Вряд ли. По–моему, настоящий псих. Беспрерывно молится богу.

Шнейдер сделал необходимые пометки в бумагах жандарма, отпустил его.

– Принести пайку хлеба и котелок баланды. Вызвать двух лучших переводчиков.

Когда все было готово, ввели пойманного беглеца. При одном взгляде на Шкворнева комендант лагеря понял, что он ничего не добьется от этого человека. Одна сторона лица Пантелеймона была вспухшей и синей, покрытые струпьями губы кровоточили, серые, замутненные страданием глаза смотрели на гауптштурмфюрера благостно, всепрощающе.

Шнейдер показал рукой на столик. Пантелеймон увидел хлеб и котелок с дымящейся баландой, на его лице отразилось радостное удивление, из приоткрывшегося рта потекли слюни, но он не тронулся с места, только застенчиво улыбнулся и покачал головой. Запах, исходивший от него, был действительно ужасным.

– Объясните ему, что он получит еду, как только ответит на три моих вопроса, – сказал Шнейдер, не спуская глаз с пленного. – Первый вопрос: кто помогал им бежать?

Пантелеймон, растерянно блуждая взглядом, выслушал переводчиков, понимающе закивал головой.

– Что он сказал? – нетерпеливо спросил комендант лагеря, заметив, что губы Шкворнева прошептали какое–то слово.

– Он говорит: «Господь», – сообщил один из переводчиков.

– Господь… – уныло подтвердил второй.

– Спросите, кто и где их прятал?

Переводчики долго и настойчиво втолковывали пленному, на какой вопрос он должен ответить. Слушая их, Шкворнев широко раскрывал глаза, кивал головой, бормотал что–то.

– Что он говорит? Переведите каждое его слово. Переводчики растерянно переглянулись.

– Он говорит несвязное: «Господь… рука бога… господь отвел руку, спас меня…»

– Кажется, он сказал еще – «яма», господин гауптштурмфюрер.

– Яма? – оживился Шнейдер. – Спросите, где была яма? В какой яме он сидел?

Как ни бились переводчики, Пантелеймон, в изнеможении закрывая глаза, твердил свое:

– Руки бога отвели смерть от меня… Слава всевышнему… Скоро–скоро господь смилуется… Благодать снизойдет.

Обрюзгший от вечного пьянства помощник коменданта лагеря с нескрываемым отвращением наблюдал за сценой нелепого, на его взгляд, допроса.

– Валяет дурака, – сказал он, не вытерпев.

Гауптштурмфюрер отломил половину пайки, протянул хлеб Шкворневу. Он решил сделать еще одну проверку хотя уже не сомневался, что имеет дело с умалишенным. Пантелеймон долго, озадаченно и испуганно смотрел на хлеб, как будто не мог припомнить, что это такое, затем взял его обеими руками, поднес ко рту и начал равнодушно жевать, громко икая, не обращая внимания на то, что на пол сыплются драгоценные крошки.

– Уведите, – отворачиваясь, тихо сказал Шнейдер. – Завтра утром будет повешен.

– Господин гауптштурмфюрер, разрешите мне заняться с ним, – обратился к нему помощник.

– Попробуйте. Только ничего не выйдет. Этот человек безумен.

– Он запоет у меня по нотам…

Помощник коменданта добился своего – в комнате, специально предназначенной для допросов, Шкворнев запел. На Пантелеймона сыпались удары, а он, сплевывая с губ кровь, радостно тянул слабым, надтреснутым голосом псалмы, восхваляя господа бога, благодаря его за ниспосланные мучения.

И палачи в конце концов отступились от него.

Пантелеймон свалился на пол. В темноте его можно было принять за кучу вонючего тряпья. Избитый, измученный до предела, он испытывал блаженство. Он знал, что господь бог ведет его сквозь терни мучений к светлым вратам рая. Он понял это еще тогда, когда попал в руки власовцев. Не страшный удар прикладом винтовки в лицо ошеломил его, а предательство брата во Христе. Богу угодно было провести его через такое тягчайшее испытание, и Пантелеймон прошел через него, не усомнившись, а лишь окрепнув в вере. Он стал нечувствительным к боли, тело казалось невесомым, он не испытывал ни жажды, ни голода. Душа его радовалась, торжествовала, вырываясь из бренной земной оболочки, готовая порхнуть к ослепительному свету божьей мудрости и вечного райского счастья.

Пантелеймон многого уже не помнил, а то, что осталось в его памяти, представлялось ему искаженным, точно было отражено в кривых зеркалах. И все же, когда его повели утром в лагерь, – колючая проволока, голая, утрамбованная земля, раздававшаяся позади веселая музыка напомнили ему что–то сладостно–жуткое. Он знал, куда его ведут, и конфузливо улыбался, как будто понимал, что не заслужил таких пышных проводов, и жалел, что не может поделиться своим счастьем с другими.

Заключенные были построены на аппель–плаце. Бахмутов стоял в первом ряду. Он догадался, что немцам удалось поймать кого–то из бежавших. Это его не поразило – он не исключал такой возможности. Однако, увидев приготовления к казни, Бахмутов понял, что Белокурая Бестия не смог что–либо выведать у своей жертвы и поэтому намеченный на сегодня очередной побег не следует откладывать. Если бы пойманный кого–либо выдал, его бы не казнили так быстро. Он потребовался бы для дальнейших допросов, очных ставок с другими.

Никого не выдал, ничего не рассказал…

Кого же из восьмерых постигла жестокая неудача?

Опутанные проволокой ворота распахнулись, и по рядам пронесся вздох облегчения: «Слизь!» Бахмутов, вытянув шею, присмотрелся. Да, это был несчастный баптист, загадочный беглец. Вполне закономерно, что попался именно он. И этот жалкий человек оказался крепким, как кремень… Не выдал, не сказал. Поразительно! Бахмутов смотрел на процессию сквозь приспущенные ресницы. Все шло согласно знакомой программе – музыка, кривляние помощника коменданта, отчаянно бодрая речь Белокурой Бестии.

– Его товарищи убиты. Убиты! Мы не могли доставить их вонючие тела в лагерь. Но я еще раз заявляю: все, кто…

Ряды замерли. Никто не шелохнется. Все слушают с напряженным вниманием, но Бахмутов чувствует – нет отчаяния обреченности в этом напряжении.

И вдруг кто–то кашлянул: «Кхе!» И прокатилось по рядам приглушенное, насмешливо–торжествующее: «Хе–хе!»

Вот так, купанный в молоке, господин гауптштурмфюрер.

И это не все – сегодня убегут еще двое…

Шкворнев не слышал, как рядом кричал маленький человек и как слова этого человека, словно эхо, повторяли переводчики в разных углах аппель–плаца. Пантелеймон стоял на ящиках, выше всех, со связанными позади руками, с петлей на шее. Он видел шеренги ангелов с темными худыми лицами, в полосатых одеждах, и их торжественный хорал звучал в его ушах. Было утро, солнце золотило край тучи на востоке, лучи веером подымались из–за нее в небо, но вот они начали наклоняться, протянулись к лагерю, нежно коснулись плеча Пантелеймона. Голоса ангелов стали громче и торжественней. Пантелеймон увидел на востоке сияющее лицо бога и понял, что бог протягивает к нему свои светлые руки. Свершилось! Он стоит на вершине вечного блаженства.

И когда ящик был выбит из–под ног Пантелеймона и веревка с силой рванула его за шею, он изумился тому, что у бога оказались такие грубые, жесткие руки. Это было последнее, о чем успел подумать Пантелеймон. Тотчас же пламя его веры вспыхнуло в нем необычайно ярко, ослепило и сожгло его.

34. Тревожусь о судьбе племянницы

История, которую рассказал на допросе задержанный в лесу власовец, показалась Пошукайло хорошо заученной «легендой». Это не было новостью – штурмбаннфюрер Герц уже не раз пытался заслать к ним в отряд своих агентов под видом бежавших из лагеря советских военнопленных. Не так–то легко отделять плевел от пшеницы, но у партизан уже накопился опыт, как распознавать обличье врага, предателя под маской патриота.

Пошукайло смущали только два момента. Обычно гитлеровцы вооружали своих агентов довольно–таки правдоподобными «легендами». События, в которых якобы принимал участие власовец, следовало отнести к разряду маловероятных, прямо–таки фантастических. В то же время его рассказ о том, как он попал в плен, выглядел до удивления бесхитростно. Он мог бы придумать много уважительных и хотя бы смягчающих вину своего поступка причин – оглушило, контузило, попал в плен, находясь без сознания. Нет, он все это отвергал.

Допрашивать власовца Пошукайло поручил недавно прилетевшему с Большой земли лейтенанту Шульге. Лейтенант и власовец были одного возраста и чем–то неуловимым походили друг на друга. Очевидно, сходство было в выражении их лиц. Оба они напоминали Пошукайло студентов, бьющихся над решением трудной задачи.

– Игорь, вот ты говоришь, что твои пальцы сами разжались и выпустили автомат, – допытывался Шульга.

– Да, у меня б–было такое ощущение. Вернее, я не чувствовал ни п–пальцев, ни рук. Они как будто онемели.

– Скажи, может быть, в автомате не было патронов?

Вопрос Шульги выглядел как подсказка. Было похоже, что молодого следователя растрогала версия Игоря Донца и он, возможно подсознательно, сочувствовал власовцу. Пошукайло недовольно кашлянул и вмешался:

– Донец, какие боеприпасы оставались у вас в тот момент, когда вы сдались в плен? Наверняка были патроны и гранаты, если не у вас, то у ваших раненых и убитых товарищей. Вы воспользовались этими боеприпасами?

Власовец глотнул слюну.

– Гранат в блиндаже н–не было. Это я знаю т–точно, замполит бросил последнюю. П–патроны, возможно, были. Я не уверен, что расстрелял все свои. К–кажется, в магазине что–то о–оставалось.

– Значит, вы сдались в плен не потому, что у вас окончились боеприпасы и не было возможности продолжать сопротивление?

– В–возможно, я м–мог бы убить еще одного н–нем–ца, но я… Я был б–буквально п–парализован страхом.

– Странный у вас был паралич… Руки–то перед фашистом вы смогли поднять?

Игорь взглянул в глаза Пошукайло и опустил голову.

– Да, я п–поднял руки. Н–не скрываю, очевидно, я п–поступил тогда, как жалкий трус.

Шульга с мрачным сочувствием глядел на своего однокашника. Он верил, что Игорь Донец говорит правду. Пошукайло тоже хотелось верить, но он знал, что все это может оказаться только ловкой игрой в искренность. Возможно, штурмбаннфюрер отказался от шаблона, решил использовать новый психологический трюк.

– Донец, вы хотели бы, чтобы мы приняли вас в наш отряд?

Игорь пристально посмотрел на командира отряда и, кажется, понял, с какой целью задан этот вопрос. В его глазах появилась тоска. Он сидел, кусая губы, молчал.

– Донец, отвечайте на вопрос.

Власовец вскочил на ноги, прижал руки к груди:

– Т–товарищи, я ведь не д–дурак какой. Я все п–пре–красно п–понимаю. Вы не м–можете доверять мне. Это естественно. Вы д–даже можете с–считать меня ш–шпио–ном. П–проверьте меня. Я п–прошу немногого. Винтовку я п–принес. Д–дайте мне п–патронов п–побольше. Я п–по–йду к шоссе. Один. Т–там часто ходят н–немецкие машины. Я в–видел… Вот т–тогда вы мне п–поверите.

Пошукайло не спускал глаз с возбужденного, начавшего сильно заикаться власовца. Хлопец умный… Что ж, были и такие. Были великолепные актеры. Плакали, клялись, просили дать им возможность отомстить гитлеровцам. Если Герц делает крупную ставку на Игоря Донца, то этому агенту позволено многое. Ради того, чтобы Донец завоевал доверие у партизан, ему разрешено поохотиться на немцев, принести в отряд документы убитых. Нет, хлопче, мы тебя будем проверять не раз и не два, со всех сторон протрем, осмотрим, а когда станешь чистый, как стеклышко…

Мысли Пошукайло оборвал дежурный отряда. Он открыл дверь землянки и подавал знаки командиру, вызывая его к себе.

– Продолжайте, лейтенант, – сказал Пошукайло, поднимаясь. – Пусть более подробно расскажет, что он видел и слышал, находясь у бандеровцев.

За порогом землянки ожидали дежурный и боец, явившийся с далекого маячка, через который осуществлялась связь с городом.

– Товарищ командир, в девять двадцать послышалась автоматная и ружейная стрельба у северной околицы села Большан. Стрельба продолжалась две–три минуты. В десять пятнадцать в расположении маячка появилась группа людей: три хлопца, вооруженные автоматами и винтовкой, две женщины и ребенок. Один из хлопцев был ранен, его несли. Старший группы сообщил нам пароль. Не обычный пароль, а тот, особый… Сказал, что у них была стычка с полицаями. Мне было приказано доставить их сюда.

По особому паролю могли явиться только три человека. Неужели это Оксана, исчезнувшая из города неделю назад?

– Позовите Вениамина Львовича, – уже на ходу приказал дежурному Пошукайло. – Скажите, есть раненый.

Через минуту Пошукайло увидел возле дуба приведенную в отряд группу. Раненый лежал на земле. У его изголовья стояли на коленях молоденькая девушка и женщина.

Хлопец в кепке рванулся навстречу Пошукайло.

– Товарищ командир, дайте врача. Срочно. Помирает наш…

Пошукайло взял его за локоть, отвел в сторону.

– Ты кто такой? Кто тебе сообщил пароль?

Хлопец не стал отвечать, торопливо расшнуровал ботинок, отпорол ножичком свежеподшитую дратвой подкладку и вручил Пошукайло сложенный в восьмушку листок.

– Товарищ командир, врача позовите…

– За врачом послали, – разворачивая листок, сказал Пошукайло. – Сейчас придет.

«Друже! Нахожусь у своих. Шеф получил задание готовить нашу армию для вооруженной борьбы в тылу советских войск. Все идет по плану: получаем оружие, боеприпасы, инструкторы наших союзников помогают готовить командиров в военных школах. Получаем рекомендации. СБ уничтожает всех, кто заподозрен в симпатии к большевикам. Особое внимание – разжиганию вражды между украинцами и поляками. Оказывается, этого желают и те, кто гостит на островах. Ты спрашиваешь о Тарасе. Это мой старый верный друг, можешь верить каждому слову. Привет Гелене. До скорой встречи. Твоя Оксана».

– Тарас? – спросил Пошукайло, прочтя записку.

– Так точно! – хлопец тревожно поглядывал в сторону тех, кто остался у дуба. Там уже появился человек в белом халате и два санитара с носилками.

– Не беспокойтесь, Вениамин Львович хороший врач. Он все сделает. Когда Оксана передала тебе записку?

– Сейчас припомню, у меня все в голове перемешалось… – Тарас прищурил глаза. – Первая ночь – эсбе, вторая – хутор Вишневый, еще одна ночь – экспресс. Три дня назад.

– Где она осталась?

– Братынский лес. На карте могу показать точно.

Пошукайло вынул из полевой сумки карту.

– Это кто с тобой пришел?

– Жена погибшего летчика, Румянцева Наталья Николаевна. Не сумела эвакуироваться, осталась здесь. Степан и Юрко Карабаши. Тут я должен сразу предупредить, товарищ командир. Вы знали такого националиста Ясного?

– Допустим…

– Его немцы повесили недавно.

– Все может быть… Почему ты спрашиваешь о Ясном?

Тарас замялся, опасливо поглядывая по сторонам:

– Степан и Юрко – родные братья Ясного.

Пошукайло не поверил. Его было трудно чем–либо удивить, но… братья Ясного в партизанском отряде? Тут было чему удивиться.

– Не путаешь? Родные братья?

– Точно. Я знал, что вы будете… В общем, вам это не понравится. Только я ручаюсь за них головой. Это верные хлопцы.

– Не спеши ручаться… Где ты их подцепил? Оксана о них знает?

– Конечно.

– Почему она не упомянула в записке?

– Она поставила им условие – разгромить эсбе. Мы ночью напали и перебили. Только один убежал. Забрали документы. Можете проверить – документы у Степана.

Командир отряда развернул карту:

– Покажите, где осталась Оксана.

Карта была старая, польская. Тарас плохо ориентировался на ней. Наконец он нашел Братын, Заречное, тоненькую голубую жилку реки. Это место на карге было почему–то помечено синим карандашом.

– Здесь. Речка Бездна. Тут, на хуторе, находится сотня.

– Ты был там?

– А как же. Целый месяц там припухал.

– Что там случилось четыре–пять дней назад?

– Откуда вы знаете? – удивился Тарас.

– Бандеровцы расстреливали советских военнопленных?

– Хотели расстрелять.

– Сколько человек убежало?

– Двое.

– Кто?

– Один военнопленный, другой вроде власовец. Так говорили. В немецкой форме был.

– Узнаешь его?

– Должен узнать. Он у вас?

Пошукайло не ответил. Тяжесть свалилась с его плеч. Теперь он знал, что Игорь Донец говорил на допросе правду. Все–таки было бы обидно, если бы этог умный хлопец оказался прожженным негодяем. Пошукайло спрятал карту в сумку, приветливо взглянул на Тараса:

– Значит, головой ручаешься за братьев Ясного?

– Как за себя.

– Идем посмотрим на твоих братьев.

Забытый всеми, Славка сидел у дуба, расставив поцарапанные грязные ножки, тихо хныкал и таращил сонные глаза на незнакомых людей. Человек десять обступили раненого Юрка. Врач, молодой, с тонким белым лицом и черной курчавой шевелюрой, только что сделал перевязку и теперь проверял пульс. Юрко лежал с закрытыми глазами, дыхание его было редким, судорожным, веки и губы посинели, нос заострился. Стефа по–прежнему стояла на коленях у его изголовья, отгоняя рукой мошек, и уже не плакала, а как рыба, вытащенная из воды, хватала открытым ртом воздух.

Врач опустил руку раненого, наклонился над ним, оттянул синее веко. Глаз Юрка неподвижно, бессмысленно смотрел в небо.

– Да… – врач поднялся, огорченно поджал губы.

– Что, Вениамин Львович? – тихо спросил Пошукайло.

Врач оглянулся, посмотрел в глаза командиру отряда.

– И ничего нельзя?..

– Рана не очень серьезная. Дело в том, что он потерял много крови.

Стефа подползла на коленях к врачу, схватила руками его ноги.

– Пане доктор, спасите. Умоляю! Пане доктор, прошу. Всю жизнь молиться за вас буду.

– Успокойте ее, – раздраженно махнул рукой врач. – Уведите отсюда.

Наталья Николаевна и Степан силой оторвали Стефу от ног врача, помогли ей подняться.

– Возьми себя в руки, Стефа.

– Наталья Николаевна, милая. Это я его погубила. Я виновата во всем…

Какой–то атлетического телосложения партизан толкнул локтем Тараса и спросил хрипловатым, окающим баском:

– Кто она ему? Сестра?

– Тут другое дело, браток. Любовь…

– Смотри, – удивился партизан. – Сильно убивается, однако.

– Его может спасти только переливание крови, – сказал врач, обращаясь к командиру отряда. – Но…

– Доктор, – бросился к нему Степан. – Я дам кровь.

– Я тоже могу дать, – встрепенулся Тарас.

– Вы знаете, какая у вас группа?

– У меня вторая.

– Я его брат, у нас одна кровь.

Врач отрицательно покачал курчавой головой:

– Родство не играет роли. Нужна первая группа.

Тот партизан, который спрашивал Тараса, крякнул, посмотрел на раненого:

– Вениамин Львович, я дам кровь.

– Группа?

– Та самая, какая всем годится. Даже лошадям можно вливать…

– Уралец, ты точно знаешь? Если ошибешься…

– Донором в госпитале был, однако. Не сомневайтесь, Вениамин Львович.

– Крови нужно много… – предупредил врач.

– Ну, сколько? Полведра хватит?

– Литр возьму…

– Лады, доктор.

Вениамин Львович вопросительно взглянул на Пошукайло. Тот торопливо кивнул головой:

– Так. На носилки его. Осторожней! Несите к моей землянке.

Стефа побежала вслед за носилками.

– Куда? – остановил ее врач. – Если хочешь, чтобы он жил, – не мешай.

Наталья Николаевна схватила девушку за руку, отвела к дубу.

Пошукайло шепнул что–то дежурному и подошел к женщинам.

– Успокойтесь, товарищи. Вениамин Львович сделает все возможное. Располагайтесь пока здесь, отдыхайте. Сейчас вас накормят. Мы живем небогато, но каша с салом найдется. Ну и нужно мне познакомиться с вами, поговорить с каждым в отдельности.

В первую очередь командир отряда интересовался тем, как развивались события во время расстрела советских военнопленных и какую роль сыграл в них Игорь Донец.

Тарас и Степан почти слово в слово повторили показания власовца. Когда невдалеке от них конвоир провел Игоря, они сразу же без колебаний признали его:

– Он! Похудел только сильно и небритый…

Показали хлопцев Игорю. Он долго осматривал их, изучал лица и указал на Тараса.

– Этого помню, приносил обед нам в погреб. Второй мне на глаза никогда не попадался.

Игорь Донец говорил правду.

Это был счастливый день для Пошукайло. Стало известно, где находится Оксана, судьба которой уже начала волновать его. Тайна эксперта по восточным вопросам была раскрыта полностью. В отряд явились хлопцы, которым можно доверять. Вениамин Львович еще раз показал свое лекарское мастерство – не успели прибывшие в отряд подкрепиться пшенным кулешом, как прибежал санитар: «Вениамин Львович сказал: «Будет жить!» Уже глаза открывал… Сейчас оба спят как новорожденные младенцы. Уралец тоже ослаб».

Ночью в эфир полетела шифровка с сообщением Оксаны.

Полковник Горяев ответил: «Понятно. Делайте все возможное, чтобы сорвать преступные планы. Передайте благодарность Гелене. Тревожусь о судьбе племянницы. Седой».

Эпилог

Полковник Горяев в каждой радиограмме запрашивал: «Где племянница? Срочно сообщите все, что узнаете». И получал столь же стереотипный ответ: «Продолжаем поиски».

Оксана не давала о себе знать.

Уже по приказу Горяева отпустили из отряда Гелену – после долгой беседы с капитаном Армии Людовой она уехала туда, где отряды этой армии сражались с оккупантами за свободу и независимость своей родины;

уже получили партизанское боевое крещение Игорь Донец и Степан Карабаш, и выздоравливающий Юрко мечтал о том дне, когда и он сможет отличиться в бою;

уже привыкли в отряде к неутомимым труженицам Наталье Николаевне и Стефе, успевавшим ухаживать за ранеными, стирать белье, обшивать партизан;

уже давно похоронили Вепря, Месяца и на их места были назначены не менее жестокие палачи;

уже понял штурмбаннфюрер Герц, что он не сможет дать хода донесению Осины – Ева не вернулась из служебной командировки, а советник Хауссер был найден в своей комнате то ли убитый, то ли покончивший с собой;

уже успела группа подпольщиков, в которую входил Василь Гнатышин, подорвать еще один немецкий эшелон и готовилась к новой диверсии;

уже сменил Белокурую Бестию другой комендант в Квитчанском лагере советских военнопленных и Бахмутов ознаменовал это событие тем, что на следующий день удачливо совершили побег еще двое пленных – однако, как ни старались разведчики Пошукайло выведать что–либо о судьбе Евы Фильк или Надежды Пилипчук, они ничего не смогли узнать.

Следы Оксаны обрывались в хуторе Вишневом на берегу речки Бездны.

Пошукайло не прекращал поиски. Он обвел большим кругом на карте хутор Вишневый. Там, в этом круге, долго бродили по селам и хуторам нищий безрукий старик и бойкая портниха из Братына, таскавшая с собой старенькую ручную швейную машинку. Туда была послана большая группа бойцов, в которую вошли Тарас и Степан Карабаш, снова нацепившие на свои шапки алюминиевые трезубы.

Портниха два дня жила в хате Андрея Дудки, шила хозяину брюки, перелицевала жакет хозяйке и узнала, что две недели назад в этой хате «одну пани – любку сотенного Ганку – застрелили ночью, а другую, ту, что была помоложе, так и не нашли, хотя искали долго, поделась она неизвестно где».

Вооруженная группа партизан, выдававшая себя в тех местах за бандеровцев, допрашивала самого Дудку, встречалась с подпольщиками и даже побывала на том месте, где располагалась расформированная ныне сотня. Добытые ими сведения только подтвердили то, что сообщила в отряд портниха.

Оксана исчезла. В ту пору недорого ценилась жизнь человека, многие исчезали бесследно, и оуновские палачи уже не подсчитывали своих жертв. Стаи одичавших псов, как волки, бродили по лесам. Они разрывали свежие, небрежно заваленные ветвями и землей могилы. Долго–долго потом пугали лесников и лесорубов белые, пробитые топором или пулей черепа, найденные среди кустов черники или можжевельника в Братынском лесу.

Начались первые холода. Густые туманы стлались над болотной поймой Бездны, словно хотели понадежнее укрыть тайну реки, ставшей могилой многих.

Горяев не смог смириться с мыслью, что его разведчица погибла. И в эфир по–прежнему летели слова: «Продолжайте поиски».

notes

Примечания

1

Варьят – сумасшедший (польск.).

2

* Здесь – семей.

3

Байстрюк – незаконнорожденный ребенок.

4

Сельробовцы – члены легальной организации трудящихся Западной Украины Сельроб, действовавшей под руководствам Коммунистической партии Западной Украины.

5

Гостинец – большая, мощенная камнем дорога, шоссе.

6

* Схрон – тайник, замаскированное подземное помещение.

7

Злодий – вор, уголовник.

8

Алярм – тревога.

9

Бахур – сорванец.

10

АК – Армия Крайова, подпольная националистическая военная организация, действовавшая под руководством польского эмиграционного правительства в Лондоне.

11

Кобета – женщина (польск.).

12

Аковцы – офицеры и солдаты Армии Крайовой.