Текст книги "За живой и мертвой водой"

Автор книги: Николай Далекий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 27 страниц)

– Ну как же! – в отчаянии вскрикнул сотенный. – Да хотя бы роевой Топорец. Ведь Топорец и привел этих советов.

– Послать за Топорцом. Пусть ждет. Я скажу, когда зайти.

Сотенный выбежал из хаты и тут же вернулся. Вид у него был несчастный – не успел принять сотню, как одна беда за другой. Уж лучше бы Богдан за все отвечал…

– Читай список. Говори, какая фамилия, откуда он, сколько времени в сотне, что за ним замечалось. Плохое и хорошее. Полную картину.

Довбня начал давать характеристики каждому. Он то и дело сбивался, путал, но Вепрь не перебивал его, и лишь когда речь зашла о Топорце, попросил еще раз назвать фамилию роевого.

Дошла очередь до Карася. Сотенный с самой лучшей стороны аттестовал молодого расторопного и смелого вояку, но на лице Вепря уже появилась ласковая сладенькая улыбочка.

– Говоришь, в сотне он около месяца?

– Так.

– Привел его Богдан?

– Так, друже Вепрь, он явился с Богданом. Такой худой, несчастный, в тюрьме сидел перед этим. В ровенской тюрьме. Сейчас отъелся немного, как говорится, пришел в себя. Боевой, исполнительный. Огонь, а не хлопец! И сегодня первый мне на помощь бросился, прямо под пули лез.

– Первый… Под пули… – с улыбочкой кивал головой Вепрь.

Могила вынул из планшетки тетрадь и написал на обложке: «Карась – сознательный украинец, хорошо отвечал на вопросы во время моей беседы. Вряд ли его следует подозревать».

Окружной прочел и приказал:

– Топорца!

Брат Ясного… У Вепря были сложные отношения с Ясным. Он восхищался Петром и в то же время презирал его. Они были людьми разного склада. Вепрь считал себя человеком, умеющим реально оценивать обстановку. Для него, от природы склонного к авантюризму, в мире не существовало ничего святого. Он давно принял для себя девиз иезуитов – «Цель оправдывает средства» – и не очень–то смущался, если средство надолго заменяло цель. Петр Карабаш был идеалистом, витал в облаках, парил там в поднебесье на крыльях национальной идеи… Он не признавал никаких компромиссов с совестью и если бы узнал о связях Вепря с немецкой разведкой, не стал бы искать смягчающих обстоятельств, а, не раздумывая, потребовал бы смертной казни для «предателя». Между тем Вепрь был уверен, что именно эти связи приносят оуновцам куда больше пользы, нежели «принципиальная» позиция оторванных от реальной почвы «кристально чистых» болтунов.

Ясный своей рукой застрелил младшего брата… Шестнадцатилетнего мальчишку! Вепрю было бы понятно, если бы Петр сделал это ради своей карьеры, славы, но Петр не был карьеристом, этот психопат действовал во имя высоких принципов. Как оказалось, брат Ясного ни в чем не был виноват. Вепрь уже располагал точными сведениями, каким образом аковцы^[12] подготавливали и провели свою операцию против хутора Рутки Это делалось, видимо, не без благословения «друга Украины». Что поделаешь – политика. Ясный политиком никогда не был. Взял и ухлопал несчастного хлопца… Нет ничего хуже этих святош, одержимых, прущих напролом. Таково было мнение о Ясном у окружного. Однако сейчас, когда неистовый Петр Карабаш был мертв и уже не представлял никакой угрозы для Вепря, – образ погибшего соратника менялся в сознании окружного, приобретая все более и более светлые, героические черты.

И вот перед ним брат Ясного. Роевой… Это тоже похоже на принципиального Петра – он мог бы устроить брата куда–нибудь повыше, но, видимо, счел, что так будет несправедливо, пусть брат сам пробивает дорогу наверх. Держал хлопца в черном теле. Ну что ж, он, Вепрь, позаботится о карьере брата своего погибшего товарища. Это последний из Карабашей… Не надо говорить ему о гибели старшего брата. Узнает сам. А ведь не похож на Петра, совсем не похож. Может, ошибка?

– Псевдо, фамилия, имя?

– Топорец, Карабаш, Степан.

– Старшего брата имеешь?

– Так.

– Имя брата?

– Петро.

– Когда видел брата в последний раз?

– Давно. Месяца два…

– Письма не получал?

– Получил… Неделю назад.

Слегка покраснел – знает о судьбе младшего. Петро все написал. Держится достойно, хлопец с характером.

– Шеренговый Карась в твоем рое?

– Так.

– Что можешь сказать о нем?

– Что я скажу… Приказы исполняет. Бойкий, все хватает на лету. И чтоб потянул у кого что–нибудь, этого не слышно. Ведет себя хорошо.

– Что–нибудь рассказывал о себе? Кто он, откуда?

– Он из Ровно, сирота будто бы. Был в Германии на работе, по болезни его отпустили оттуда, потом сидел в тюрьме в Ровно.

– Его Богдан в сотню привел. Где его Богдан выкопал?

– Этого я не знаю.

– Я знаю, друже Вепрь, – торопливо вмешался Довбня. – Мне Богдан рассказывал. Они ехали в поезде…

Окружной скривил губы, легонько махнул рукой. Сотенный понял этот жест и сейчас же умолк.

– Скажи, друже Топорец… Когда все это произошло… ты стоял на левом фланге?

– Так.

– А где стоял Карась?

– Почти рядом, во второй шеренге.

– Ты его видел?

– Так.

– Скажи, ты ничего не заметил? Как он стоял, как смотрел… Может быть, он нервничал, может быть, ты заметил какое–нибудь движение, взмах руки?

Степан понял наконец, почему Вепрь интересуется Карасем, и то смутное подозрение, какое возникло у него раньше и о каком он даже боялся думать, снова обожгло его – это Карась бросил гранату. Кто он, этот хлопец? Неужели Карась не спал в ту ночь и слышал разговор Юрка со Стефой? Его ответ Могиле был странным, двусмысленным… Он знал, что роевой читает какую–то книгу, он предлагал отпустить пленных: «На кой бес они нам, друже роевой? Возиться с ними…» И на поляне, когда они стояли в строю, у Карася было такое отчаяние на лице, будто это его собирались расстреливать…

Тишина. Все смотрят на Топорца, все ждут, что он ответит.

– Нет, не заметил…

Кажется, сотенный и Могила вздохнули с облегчением. Только Вепрь по–прежнему напряженно смотрит на него. Какой пронзительный взгляд у этих маленьких глаз, как будто окружной видит его насквозь.

– Почему ответил не сразу? – улыбнулся Вепрь.

– Я должен был хорошо припомнить все. Чтобы не ошибиться.

– И ничего такого не припомнил?

– Нет.

Вепрь долго смотрел в глаза Степану, но Степан выдержал его взгляд, не сморгнул даже.

– Достаньте из моей сумки блокнот и ручку, – тихо сказал окружной, прикрывая глаза ресницами.

Затаившаяся было боль снова напомнила о себе – тупая, упрямая, глубокая боль. Нехорошо… А врача привезут часа через четыре, не раньше. Нужно было держать при себе врача. Хотя бы еврея. Среди евреев были хорошие врачи. Сколько прошло через его руки, скольких он отправил на тот свет… Напрасно. Врачей, сапожников и портных можно было бы и не уничтожать. Вепрь взял в руки блокнот, ручку и, то улыбаясь, то морщась от боли, написал несколько слов. Вырвал листок, сложил вчетверо.

– Позовите Сокола. Друже Топорец, тебе нечего делать здесь в сотне. Это преступление – держать такого хлопца на должности роевого. Нам нужны люди. Я пошлю тебя на более важный участок. Согласен?

– Как будет приказано.

Сотенный привел Сокола.

– Кто там из наших на ногах?

– Один Савка.

– Передай Савке записку. Пусть отведет Топорца к Месяцу. Пусть сейчас же отправляются. Он знает, где они сегодня будут.

Окружной с благосклонной улыбкой протянул Степану руку.

– Служи Украине верой и правдой, друже Топорец. Будь беспощаден к ее врагам, как твой… как наш Петро.

Тонкие пальцы у Вепря были холодными, пожатие – слабым.

Когда Сокол и Степан Карабаш ушли, Вепрь задумался.

– Может, привести Карася? – спросил сотенный.

– Приведите… Я хочу посмотреть на него. Только он не должен ни о чем догадываться. Представьте его мне как отличившегося сегодня – не растерялся, бросился…

Окружной вдруг замер – за дверью послышался шум.

– Посмотрите. Если врач, сейчас же…

Дверь открылась, и в хату стремительно вошел Марко. Он растерянно и боязливо посмотрел на Вепря, но тотчас же справился со своим смущением, подошел и что-, то зашептал на ухо окружному.

– Веди сюда! – Вепрь окинул взглядом хату. – Поправьте простыню. Снимите френч, стул поставьте возле меня. Всем выйти.

Он осторожно подтянул простыню к подбородку, положил поверх нее руки. Наконец–то явился человек Малого. Ну что ж, Малый убедится… Сегодняшнее происшествие будет расписано как серьезная стычка с крупным отрядом большевиков.

28. С глазу на глаз

Все вышли из хаты. Вепрь прикрыл глаза, полутьма сомкнулась над ним. Его знобило, и ему хотелось лежать так вот, не шевелясь, ничего не видя, ни о чем не думая, долго–долго. Словно сквозь сон он услышал легкие шаги. Открыл глаза и изумился – возле него стояла строгая красивая девушка с портфелем в руке.

– Фельдшерица? Доктор? – спросил он, радуясь возможной путанице.

– Нет. Вы – Вепрь?

– Так.

– Меня послал к вам друг Украины – Малый.

Вот как! Малый послал к нему девушку… Эта девчонка будет инспектировать его. Самолюбие окружного было уязвлено. Ну что ж, он сумеет пустить пыль в глаза этому инспектору.

– Очень рад. Прошу садиться.

– Как вы себя чувствуете? Вы в состоянии вести разговор?

– Пусть это вас не беспокоит. Легкое ранение… Мы только что отбили нападение большевиков.

– Да, мне пришлось быть свидетельницей. Попали под выстрелы и несколько часов ждали в лесу, пока все не затихнет.

Окружной представил себе, как дрожала от страха эта молоденькая немкеня, услышав выстрелы, и поспешил ее успокоить:

– Не волнуйтесь. Теперь вы в полной безопасности.

Ирония Вепря не ускользнула от внимания Оксаны.

– Я не совсем уверена, – сердито сказал она, усаживаясь на стул. – После того, что мне пришлось испытать…

– Но я не мог всего предвидеть, пани, – мягко, тем же чуточку насмешливым тоном, возразил окружной. – Мы на войне, а на войне бывают…

– Я говорю не об этом случае. Вам известно, что люди Месяца схватили меня как большевистскую связную, сутки держали под арестом, провоцировали, избивали?

Кровь прилила к лицу Вепря. Он понял, почему посланец Малого прибыл с таким опозданием. Какой позор! Беркут и Месяц получат свое, как только он поднимется. Он проучит этих молокососов. Боже, с какими людьми приходится ему работать – темнота, деревенщина, а каждый мечтает стать министром, полководцем, дипломатом…

– Пани, можете быть уверены, что все виновные понесут тяжелое наказание. Слово чести! Я сам займусь расследованием… А пока что я приношу вам самые искренние извинения. Может быть, вам нужна медицинская помощь? Скоро сюда прибудет врач.

– Нет, врача мне не надо. Но я должна буду сообщить о случившемся своему шефу. – Оксана решила хорошенько припугнуть Вепря.

– Что поделаешь, пани, что поделаешь, – огорчился окружной. – Войдите в мое положение. Я буду говорить откровенно, совершенно откровенно. У нас мало опытных, хорошо подготовленных людей. Приходится все строить на голом месте. И если хотите знать, в этом в известной мере повинны и вы, немцы.

– Я попрошу вас… – Оксана надменно вскинула голову.

– Но ведь вы не поддержали нас в начале войны с большевиками, – с грустным укором сказал Вепрь. – Вы арестовали, наше правительство и наиболее активных членов ОУН.

– Это уже принадлежит истории! – отрезала Оксана.

– Хорошо, не будем трогать историю, – снисходительно улыбнулся Вепрь. – Но Малый должен понять, что мы потеряли драгоценное время, нужное для организации государственного аппарата, подготовки людей и армии. Мы вынуждены брать молокососов, желторотых мальчишек и ставить их на ответственные посты. Эта глупая, возмутительная история, в какую вы попали… Ничего подобного не произошло бы, если бы Месяц имел хотя бы такую подготовку и опыт, какие имеет ваш рядовой гестаповец.

Огорчение окружного, очевидно, было искренним. Он умолк на несколько секунд, лежал, устремив взгляд в потолок, кусая губы.

– Вы, конечно, знаете, что случилось на железной дороге? Сотней, напавшей на эшелон, командовал отважный, но совершенно не разбирающийся в политике человек. Я понимаю ваше возмущение – огромная потеря, эшелон с танками… Передайте Малому, что прискорбный эпизод у Братына – это случайность, недоразумение. Да, да несчастный случай!

«Неужели кто–то из оуновцев совершил на железной дороге диверсию против гитлеровцев? – подумала Оксана. – Вепрю можно верить – он сокрушается, оправдывается…»

– Да, но все–таки… – сурово, словно ее не удовлетворили объяснения Вепря, сказала девушка.

– Пани, поверьте, чистая случайность. Мы на войне, а на войне могут быть жертвы и от своего оружия. Мы наказали виновника этой трагедии, наказали жестоко. Бывший командир сотни Богдан осужден специальным трибуналом и расстрелян как большевистский агент, пробравшийся в наши ряды. Я лично присутствовал при расстреле…

– Этот Богдан был действительно связан с большевиками?

Вепрь несколько секунд обдумывал ответ, сказал решительно:

– Нет, не был. Но это не имеет значения… Сейчас мы находимся в сложной и трудной обстановке. Поверьте, нам не так–то легко убеждать темные массы в том, что немцы наши друзья, союзники. Поэтому мы должны идти на хитрость: всех, кто вздумает обратить оружие против немцев, мы будем обвинять в связи с Советами, всех будем жестоко карать как большевистских агентов. Обязательно передайте это Малому. Передайте, что мы остаемся верными своему союзническому долгу. У нас общий и страшный враг – Советы, большевики. И вы сами смогли убедиться, мы уже сейчас ведем с ними борьбу и несем жертвы.

– Господин Вепрь… – начала Оксана, но окружной, слабо улыбнувшись, поправил ее.

– Друже… Называйте меня – друже Вепрь. В целях конспирации.

– Друже Вепрь, вы говорите о жертвах. Но что ваши жертвы по сравнению с теми, какие несут сейчас на Восточном фронте немецкие солдаты – цвет Германии, – защищая Европу от большевистско–азиатских орд? – Это была почти точная цитата из статьи в газете «Волынь», которую Оксана прочла перед отъездом.

Кажется, Вепрь разозлился, улыбочка его стала язвительной:

– Если Малый послал ко мне пани, то я могу надеяться, что она разбирается в обстановке, политике и мне не придется объяснять ей самые простые вещи?

– Нет, не придется, – в тон Вепрю сказала Оксана. – Но вопрос о жертвах я не считаю простым.

– Всему свое время. Я хочу спросить пани: почему немцы вдруг стали такими добрыми к нам, оуновцам? Вы выпустили почти всех арестованных оуновцев, снабжаете нас оружием, даете в наши военные школы своих инструкторов, помогаете организовать службу безопасности.

– Этого требует политика, – не моргнув глазом, сказала Оксана.

– Прекрасно! Пан советник очень умный человек и знает, что он делает… Мы ему благодарны. Я еще об одном хочу спросить пани – где, по ее мнению, будут находиться советские войска через полгода или, скажем, через год? Мы говорим с вами откровенно, не так ли?

Отвечать нужно было как можно туманней.

– Я поняла вашу мысль… Малый нарисовал мне картину возможных событий.

– А он сказал вам, что немецкие войска вынуждены будут покинуть эту территорию и сюда придут Советы? – не отставал окружной.

– Не исключено… Мы сделаем это в целях выравнивания линии фронта.

По лицу Вепря разлилась откровенно–насмешливая улыбка, но он тут же мучительно скривил губы и простонал едва слышно.

– Извините… – сказал он, томно улыбаясь. – Свежая рана. Это пройдет… Мы говорили с вами…

– О том, что произойдет, когда мы сократим линию фронта, – подсказала Оксана.

– Мы говорили о том, что немцы будут вынуждены в скором времени отступить, а сюда придут Советы, – безжалостно уточнил Вепрь. – Вот тогда–то вы, немцы, скажете нам спасибо – в тылу у Советов появится армия ваших союзников. Учтите, мы очень выгодная армия для вас. Это не то, что СС «Галичина», поверьте. Мы не требуем ни обмундирования, ни продовольствия, нам нужны только оружие и боеприпасы, как можно больше оружия и боеприпасов. Было бы хорошо, если бы мы получили от вас автоматы, это самое удобное оружие для нас. Скажите Малому, пусть не скупится, сделает все возможное. Все окупится, уверяю вас – окупится вдвойне, втройне. Как только фронт продвинется на Запад и мы окажемся в тылу у Советов, мы начнем активные боевые действия.

Вепрь стиснул зубы, закрыл глаза, видимо, стараясь пересилить боль, и продолжал, снизив голос:

– Возможны крупные операции… Да, да, вы не сомневайтесь. Но в основном мы будем придерживаться тактики непрерывных мелких ночных нападений на обозы, небольшие группы солдат, милиции, железнодорожников, на советскую администрацию. Уже сейчас мы готовим в лесах и селах хорошо оборудованные тайники, схроны. Представьте: ночью – стрельба, убитые, раненые, днем – все тихо. Напуганные жители будут держать язык за зубами – они никого не знают, никого не видели… В этом отношении мы будем спокойны. Передайте Малому, что его совет полностью претворяется в жизнь: мы взяли на учет всех людей в селах, которые могут симпатизировать большевикам, и безжалостно уничтожаем всех подряд. Остальные будут напуганы. Никто не пикнет! Советам нужны будут хлеб, продовольствие – мы постараемся, чтобы они ничего не получили. Каждый, кто добровольно отдаст налог, будет казнен. Вот тогда–то вы оцените своих союзников и пожалеете, что мало помогали нам.

На этот раз Вепрь замолк надолго. Он лежал, стиснув зубы, с полуприкрытыми глазами. Он то старался улыбнуться, то вздрагивал и морщился от боли.

– Пожалуйста, – Вепрь протянул к Оксане руку. – Там где–то мой френч. Достаньте из внутреннего кармана жетон. Я дам вам на всякий случай…

От шелковой подкладки изодранного, окровавленного френча окружного шел слабый запах духов. Оксана нашла в кармане два самодельных медных четырехугольных жетона, наподобие гардеробных номерков.

– Возьмите один. Любой. Возвращаться будете по экспрессу. Это гораздо безопаснее. Это наш новый тайный вид сообщения и связи – экспресс. Мы организовали несколько линий. Эти жетоны на линию, идущую на Ровно. В четырех километрах отсюда – хутор Вишневый. Там одна хата под красной черепицей. Хозяин – Андрей Дудка. Первый пункт. Стоит вручить жетон на первом пункте, и вас доведут, довезут, а если надо, то и на руках отнесут по цепочке от пункта к пункту до самого Ровно. Никто ни о чем не будет спрашивать, никто не посмеет задержать: жетон – это пропуск, документ, приказ. Вы прибудете в Ровно раньше, чем на поезде.

– Как на ковре–самолете? – усмехнулась Оксана.

– Так, как на ковре… – тихо сказал Вепрь и закусил губу.

Оксана поглядела на его желтеющее лицо, заострившийся нос, заметила пульсирующую темную жилку на виске, и вдруг ей стало ясно, что перед нею лежит умирающий человек. Догадывался ли Вепрь, сколь серьезно его ранение? Не похоже… Очевидно, он старался обмануть себя, бодрился, но, несомненно, каждое слово давалось ему с трудом.

– Почему господин советник позволил казнить наших товарищей? – неожиданно спросил Вепрь.

– Он прилагал все усилия, чтобы не допустить этого.

– Так. Он умный человек. Но и ему тоже трудно… Я понимаю. Не надо было этого делать, не надо… Напомните господину советнику, что мы продолжаем разжигать ненависть украинцев к полякам. Я готовлю две крупные акции.

– Но, собственно, для нас, немцев, польза от этой вражды невелика…

Вепрь раскрыл глаза, удивленно посмотрел на «инспектора». Оксана поняла, что допустила оплошность. Нужно было по–иному, более тонко заставить Вепря высказаться на эту тему. Она спокойно поправилась.

– Я понимаю, вражда между украинцами и поляками отвлекает их, делает невозможным их совместные выступления против нас.

– Не только это, – покачав головой, возразил окружной. – Нужно смотреть вперед. Мы заранее вызываем у поляков недоверие, ненависть к советским солдатам. Ведь в Советской Армии много украинцев. Я уверен, что Малый это тоже учитывает. Я даже думаю, что польскому правительству в Лондоне тоже выгодна эта вражда. О, они не хотели бы, чтобы поляки встречали советских солдат с цветами как освободителей… То хитрые дипломаты.

Голос Вепря становился все слабее и слабее. Он почти бредил.

– Вы говорили о своих военных школах, в которых работают наши инструкторы, – напомнила Оксана. – Я должна побывать хотя бы в одной из них.

– Это трудно. На женщину будут обращать внимание. Но если пани настаивает, я постараюсь… Я могу организовать вам встречу с инструктором. Он расскажет. Нам нужны такие люди. И оружие. Автоматы… Передайте Малому – побольше автоматов.

Оксане требовалось получить ответ еще на один вопрос. Признаться, ей не терпелось поскорее выйти из хаты. Там, у крыльца, ждал ее Тарас. Вот уж кого она не ожидала здесь встретить…

– Друже Вепрь, вы умеете мыслить как политик. Один частный вопрос. Предположим, русские победят нас, немцев. На что вы можете рассчитывать в таком случае?

Глаза окружного оживились, хитренько заблестели.

– Этого мы не боимся. Нам помогут Англия и Америка. Они не захотят пустить советов в Европу. Увидите – Англия и Америка объявят большевикам войну. Мы свяжемся с ними. Возможно… возможно…

Вепрь не договорил, но Оксана поняла, что он хотел сказать: «Возможно, связь уже налаживается». Кольцо замкнулось. Теперь Оксана знала, о чем шла речь в третьей шифровке. Но напрасно разведка союзников потревожила Хауссера и начала наставлять его. Эксперт по восточным вопросам намного опередил своих наставников и уже давно начал свою кровавую игру. Вепрь – мелкая пешка в этой игре. Его смерть даже не будет замечена, у «друга Украины» найдутся другие фигуры. Игра будет идти по–крупному, на жизни тысяч обманутых людей. Полковник Горяев не ошибся, почуяв в неприметном чиновнике особенно опасного врага, действующего невидимым, подлым и страшным оружием – хитро подготовленными провокациями.

– Где доктор? – открывая глаза, с мучительной улыбкой спросил Вепрь. – Я вас попрошу… Вы, наверно, голодны. Позовите сотенного Довбню. Он где–то там. Я должен дать ему указания.

Оксана не успела подойти к двери, как Довбня появился на пороге.

– Привели доктора? – встрепенулся окружной.

– Пока фельдшер…

На лице Вепря появилось разочарование, кивком пальца он подозвал к себе сотенного.

– Друже, вот эта пани… – с трудом выговорил он. – Ты мне отвечаешь за нее головой. Любую ее просьбу, приказание выполнять беспрекословно. Ясно?

– Ясно, друже Вепрь.

– Давай этого коновала… – Вепрь улыбнулся своей шутке и протянул Оксане руку. – Извините, я должен прервать наш разговор. Я скоро подымусь. Мне нужны только хорошая перевязка и день–два спокойствия. Мы еще поговорим… Я все расскажу, объясню. Передайте…

Вепрь выпустил руку девушки. Посланца «друга Украины» уже не существовало для него. Опасливо и жадно смотрел окружной комендант СБ на запыхавшегося толстяка, которого подводил к нему сотенный. Заурядный деревенский фельдшер с сытой глупой встревоженной физиономией предстал перед ним как человек, способный предсказывать будущее. Заученная улыбочка сошла с лица Вепря. Широко раскрытыми, полными страха и страдания глазами он вопрошал своего оракула: «Жизнь или смерть? Жизнь или смерть?»

29. Выбор

Гранату бросил Карась… Это сделал он. Больше некому. Вот когда раскрылась та опасная загадка, которую таил в себе приведенный в сотню Богданом непонятный хлопец. Как он решился? Ведь не в мячик играл, бросая гранату, знал, на что идет, чем рискует. Значит, припекло его… Кто он? Совет? Ничего не поймешь, говорит как настоящий волыняк. Где его подцепил Богдан? Богдан исчез, словно корова языком его слизала. Все связано с нападением на немцев. Богдан исчез, появился Вепрь.

Степан вышел вслед за Соколом на крыльцо. Лицо его горело. Он сразу заметил Карася среди толпившихся на улице вояк. Хлопец стоял у тына, разговаривал с товарищами, а сам косил глазом на крыльцо штабной хаты. Неужели догадался, зачем роевого вызвали к Вепрю? Если догадался, то чего ждет, на что надеется? Похоже, Вепрь прикажет, а может быть, уже приказал арестовать Карася. А кто попадет в руки к Вепрю… Предупредить? Пусть удирает немедленно. Может, он не спал–таки в ту ночь, слышал разговор Юрка со Стефой? Начнут хлопцы Вепря катовать Карася – все расскажет сопляк, вспомнит, что было и чего не было. И пропал Юрко… Надо предупредить. Только как это сделать, чтобы не заметили? Беда, беда…

Пока Степан решал, как ему следует поступить, к штабной хате подкатила подвода. На ней, кроме возницы сидели два незнакомых бандеровца и две девушки. Одна из девчат, по одежде и виду городская, держалась очень уверенно, вторая – деревенская с испуганными печальными глазами была похожа на арестованную. Еще не успела подвода остановиться, как один из бандеровцев с сумрачным неприятным лицом спрыгнул на землю и, отталкивая всех, кто не успел посторониться, взбежал на крыльцо, скрылся за дверью. Карась тем временем очутился у подводы. Помог слезть городской девушке. Девушка небрежным кивком поблагодарила его, отряхнула пыль с юбки и обвела строгим взглядом стоявших у хаты людей. Степан заметил на ее лбу и щеке смазанные йодом царапины. Тут из хаты выбежал прибывший бандеровец и очень почтительно пригласил городскую следовать за ним.

Пользуясь тем, что внимание всех было привлечено к приезжей, Степан, проходя мимо Карася, наступил ему на ногу и направился к плетню. Там он стянул с ноги сапог и оглянулся. Карась следил за ним.

– А ну, помоги…

Тарас немедленно подскочил к роевому.

– Посмотри… У тебя рука тоньше. Там, кажется, гвоздь. В самом носке.

Тарас засунул руку в сапог, и их головы оказались рядом.

– Слушай, ты… чертяка, – порывисто задышав, сказал Степан. – Тебе здесь не место. Мотай! Иначе…

– Не понимаю, друже?.. – так же тихо, не поднимая головы, отозвался Тарас, и губы у него побелели.

– Врежу по морде – поймешь… – сквозь зубы прошептал роевой. – Я ничего не знаю и не видел, не говорил… – И добавил уже громко, раздраженно, вырывая сапог из рук вояки: – Не нащупал? Дай сюда!

Роевой сунул ногу в сапог и, не глянув на Карася, торопливо зашагал к сараю.

Тела убитых лежали в саду на траве, невдалеке от могилы сестры Богдана. Проходя миме, Степан взглянул в ту сторону. Советов бросили вместе с овчаркой как попало, а своих хлопцев выложили рядышком голова к голове, накрыли холстами. Советов четверо – старшина Сидоренко, украинец, татарин и окруженец, тот, что должен был расстреливать… Среди своих – женщина. Наверное, бывшая учительница. Принесло ее сюда… Погиб куренной Смерека и три охранника. Кто виноват? Вепрь мог бы отпустить пленных. Петро, тот бы, пожалуй, отпустил. Все–таки у Петра в характере есть благородство. А там как знать. На брата он руку поднял… Кто же такой этот чертов Карась? Видать, все–таки совет он. А может быть, волыняк, комсомолец. Сколько их таких немцы и хлопцы из эсбе постреляли! Смотри, какой закаленный и бесстрашный. Ну, теперь–то он даст деру. Наверное, уже скрылся. Куда он пойдет? Это его дело. Пусть убирается ко всем чертям, пока еще держится отчаянная башка на плечах.

Степан не стал долго размышлять о Карасе. К черту всех! У него была одна цель – спасти младшего брата. Этой цели должны быть подчинены его чувства, мысли и действия. Он все рассчитал. Решил вещи с собой не брать, а уложить их в рюкзак и оставить на своей соломенной постели в сарае. Ему нужен был предлог в самом скором времени вернуться в сотню. Он намеревался появиться в хуторе на следующий день вечером, забрать рюкзак, а на обратном пути ночью заглянуть в Горяничи и увидеться с Юрком. Та хата на примете… Нужно чтобы Юрко немедленно перевел Стефку в другое место, а сам скрылся куда–нибудь подальше. Может быть, со временем удастся распутать узелок, какой затянул Петро, и доказать, что Юрко и Стефка ни в чем не виноваты.

Степан упаковал вещи в рюкзак. В руках у него осталась только книжка, вернее, остаток книжки, большинство листов из которой было вырвано. Оставлять книгу в рюкзаке было опасно: кто–нибудь полезет, найдет ее, а книга на русском языке… Брать с собой еще рискованнее. Нужно выбросить. Степан сунул книгу за пазуху и вышел из сарая.

Река с тихим журчанием омывала излучину высокого берега. Степан зашел в кусты ивняка, оплетенного диким хмелем, росшим над самой кромкой берега. Он вынул книгу и прежде чем швырнуть ее в воду, раскрыл наугад. Книгу эту он раздобыл случайно и читал тайком, жадно, урывками. Оставалось немного, и он жалел, что не дочитал.

Глаза забегали по строчкам, и у Степана сразу захватило дыхание, точно горькая судьба донского казака стала вдруг его судьбой.

«…В сенях звякнула щеколда. Первой вошла Дуняшка. Григорий увидел ее бледное лицо и, еще ни о чем не спрашивая, взял с лавки папаху и шинель.

– Братушка…

– Что? – тихо спросил он, надевая в рукава шинель.

Задыхаясь, Дуняшка торопливо сказала:

– Братушка, уходи зараз же! К нам приехало четверо конных из станицы. Сидят в горнице… Михаил говорит – тебя надо арестовать… Рассказывает им про тебя… Уходи!

Григорий быстро шагнул к ней, обнял, крепко поцеловал в щеку.

– Спасибо, сестра! Ступай, а то заметят, что ушла, – и повернулся к Аксинье.

– Хлеба! Скорей! Да не целый, краюху!

Вот и кончилась его недолгая мирная жизнь… Он действовал как в бою, поспешно, но уверенно: прошел в горницу, осторожно поцеловал спавших детишек, обнял Аксинью.

– Прощай! Скоро подам вестку…»

Все, хватит… Но глаза не послушались, еще раз скользнули по строчкам.

«Целуя ее, он ощутил на губах теплую соленую влагу слез. Ему некогда было утешать и слушать беспомощный, несвязный лепет Аксиньи. Он легонько разнял обнимавшие его руки, шагнул в сени, прислушался и рывком распахнул наружную дверь. Холодный ветер с Дона плеснул ему в лицо…»

Все! Степан обеими руками толкнул от себя книгу и она, шелестя надорванным листом, полетела вниз, шлепнулась в воду. Прощай, Григорий Мелехов! Прощай, суровая честная книга. Степан на секунду закрыл глаза, и сердце его сжалось от томительного предчувствия. Что ждет его впереди, какие преграды придется преодолеть, куда приведет его тот путь, на который он ступил? Но ходу назад не было. Юрко, сам того не зная, звал Степана к себе на помощь, умолял не бросить его в беде. И Степан, все отвергая, ничего не боясь, шел на зов брата.

Савка уже бегал по хутору, искал роевого.

– Где ты пропал, друже Топорец? – нетерпеливо закричал охранник. – Сейчас едем. Иди получай автомат. Давай скорее, подвода ждет.

Склад, где хранилось оружие, был открыт. В дверях Степан столкнулся с Тополем и Карасем. Оба вояки получили винтовки и патроны. Карась, положив винтовку на приподнятое колено, ловко загнал пять патронов в магазин, а две обоймы сунул в карман.

– Куда вы? – растерянно спросил Степан.

– Ту пани, что приехала, охранять будем, – ответил Тополь. Карась кивком головы подтвердил слова Тополя и сказал тихо, прочувствованно:

– Спасибо, друже роевой. Доброе слово не забывается…

Так и осталось загадкой для Степана, почему Карась не счел нужным учесть его предупреждение. Понял он только одно: хлопец этот играет со смертью, играет умело, весело и, видать, не в первый раз.