Текст книги "Хрупкое сердце (ЛП)"

Автор книги: Николь Жаклин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)

Николь Жаклин
Хрупкое сердце
Серия: " Приемная любовь" #3

Переводчик: (с 1 по 3 главы) Екатерина Л., (с 4 по 18 главы) Юлия Ф.

Редактор: (С 1 по 9 главы) Виктория К., (с 10 по 15 главы) Настя С., (с 16 по 18главы) Екатерина Л.

Вычитка: Екатерина Л.

Обложка: Екатерина О.

Пролог

Генри

Я никогда не хотел становиться отцом. Эта мысль неустанно крутилась в моей голове, когда я вышел на послеполуденное солнце. Черт, это продолжалось уже в течение нескольких месяцев, но в последнее время эти слова били, как молот, постоянно врезающийся в мой мозг. Я едва мог думать о чем-либо другом.

– Почему бы тебе не отложить до понедельника выполнение своего таинственного дела? – поинтересовался мой сосед по комнате, прерывая моего внутреннего демона, когда мы уходили с работы. – Мы собираемся на пляж.

– Не могу, – ответил я, пожав плечами.

Зависать на пляже по пятницам было довольно распространенной вещью среди парней, с которыми я общался. В пятницу мы обычно уходили с работы пораньше, что давало нам несколько дополнительных часов, чтобы насладиться выходными. Движение в Сан-Диего было ужасным в конце дня, но если выехать достаточно рано, то мы могли добраться до Империал-Бич прежде, чем большинство людей отправлялись домой.

Так что на самом деле я не пропускал ничего такого, что не было бы на следующей неделе.

– Ну, если ты быстро закончишь со своим загадочным делом, то дай мне знать, – глядя через плечо, пошутил Роклин, направляясь к своему грузовику.

Я отмахнулся от него и вытащил ключи из кармана. Была причина, из-за которой мне не хотелось делиться своими планами со всем гребаным отрядом. И не нужно было, чтобы моя команда вмешивалась в мои дела из-за того, что даже не было их проблемой. Сейчас я направлялся в юридический отдел, пока там все не закончили работу на сегодня. Хотя был велик шанс, что они тоже закончили пораньше, но я надеялся, что кто-то все же был там, кто мог бы мне помочь.

Я стучал по колену, обтянутому камуфляжной формой, пока ждал в неудобном кресле в передней части юридического здания. Место было практически пустым перед выходными, но, к счастью, было похоже, что кто-то еще оставался, с кем я мог поговорить. Потому что не был уверен, когда у меня появится еще один шанс встретиться с кем-то, прежде чем отправляюсь на очередные учения на следующей неделе. Но мысль о том, чтобы уехать, не приведя свои дела в порядок, заставляла меня чертовски нервничать.

Прислонившись головой к стене, я закрыл глаза и мысленно представил маленькую лысенькую малышку, которую увидел на прошлой неделе. Ребенок Морган.

Ну и мой ребенок тоже, если решусь думать о ней в биологических терминах.

Мой желудок скрутило.

Мне не хотелось думать о ней таким образом.

Когда Морган сообщила мне, что беременна, я запаниковал и ответил так, словно вопрос об аборте был предрешен заранее. Почти два года спустя я продолжал удивляться, почему она не врезала мне тогда хорошенько по яйцам. Вместо этого, она спокойно сказала мне, что оставляет ребенка и что ничего не ожидает от меня.

Первым чувством, которое охватило меня – было облегчение. Ошеломление, головокружение, облегчение.

И тогда я спросил сам себя. Действительно ли я был таким парнем? Мог ли просто оставить свою плоть и кровь? Ведь я вырос в семье, которая принимала детей, которые даже не были их детьми. Они ценили семью превыше всего. И я столько раз в течение моей жизни становился частью дискуссии об отцах-бездельниках и о том, насколько они ужасны.

Поэтому вместо того чтобы бежать без оглядки, я попытался присутствовать в их жизни. Но ни слова не сказал своей семье, предпочтя не выслушивать их мнения и не терпеть их удушающее вмешательство. Но поддерживал связь с Морган, пока та вынашивала ребенка. В тот момент любые отношения между нами были невозможны, но я продолжал проверять, просто, чтобы убедиться, что она в порядке. Мне не было интересно посещать вместе с ней врача. А когда она сообщила, что у нее будет девочка, я ничего не почувствовал, но все равно продолжал пытаться.

Мне не хотелось быть тем человеком, о которых мои родители отпускали едкие замечания. Не хотелось, чтобы дочка Морган росла, думая, что с ней что-то не так, и в конечном итоге стала бы стриптизершей с проблемами из-за отца.

Ладно, я знал, что последнее предположение было широким обобщением, но ничего не мог с собой поделать. Вот куда направились мои мысли. Итак, я пытался.

Я навещал ее, звонил и делал все, что нужно было Морган, но, в конце концов, мы поняли очевидное. Его просто не было. Того чувства, которое, как мне было известно, должно было быть у меня, у любого родителя, пусть даже самого дерьмового. Я этого не чувствовал.

Меня не интересовал ребенок. Я не задавался вопросом, была ли она в порядке, и не беспокоился о ней. Вообще ничего не чувствовал к ней, ну кроме обычной заботы о крошечном человечке. Я бы прыгнул перед автобусом ради нее? Конечно. Но я бы сделал это ради любого ребенка.

Вот кем она была для меня – просто случайным ребенком.

Со мной было что-то не так, я был в этом уверен и не мог исправить это или изменить. Хотя пытался. Боже. Я целый год пытался почувствовать к ней хоть что-нибудь. И неважно, что я делал или какой ужасный сценарий представлял в своей голове, стараясь вызвать какую-нибудь реакцию. Но просто ничего не чувствовал.

Пытался убедить себя, что смогу притворяться. Смогу просто притворяться, что чувствую что-то, пока действительно не почувствую. Никто не узнал бы. Но после того, как остановился у них на ее первый день рождения и наблюдал, как эта девчушка, похожая на меня, ела свой торт, я так ничего и не почувствовал, кроме небольшого веселья и скуки. Но также я знал, что притворяться не вариант.

Внутри меня что-то сломано. Что-то, что я никогда не понимал, что оно мне нужно, пока эта пустота не ударила меня в лицо, насмехаясь над моей неспособностью установить родственную связь.

– Харрис? – позвал голос между двух кубликов (прим.пер. Кублик – рабочее место в офисе).

Я встал и рассеяно провел руками по форме, разглаживая складки, пока шел вперед.

– Вы хотите изменить бенефициара для получения пособия после смерти? – спросил меня парень, глядя на бумаги, которые держал в руках, когда я проследовал за ним в недра юридического отдела.

– Да, сэр, – ответил я.

Я не мог быть ее родителем. Не мог быть отцом, который учил бы ее кататься на велосипеде или доске для серфинга. Меня не будет рядом, чтобы напугать ее сопровождающего на выпускной, и никогда не смогу перевязать ей колено после сильного падения на детской площадке.

Но мог помочь издалека. Мог бы убедиться, что у Морган будут деньги, которые ей нужны, чтобы малышка не осталась без них. Так что я мог бы помочь с этим. И если со мной что-нибудь случится, могу убедиться, что о них позаботятся. Это меньшее, что я мог сделать.

И если когда-нибудь настанет время, когда Морган и малютка Этта получат мое пособие после смерти, я был абсолютно уверен, что моя семья найдет их.

Они не смогут остаться в стороне.

Глава 1

Тревор

Даже спустя несколько месяцев после его смерти, мой младший брат все еще был первым человеком, о котором я думал, когда просыпался утром, и последним, о ком думал перед тем, как заснуть ночью. Он был повсюду, куда бы я ни посмотрел, в каждом разговоре, даже если его имя не упоминалось. Прямо ирония судьбы, что он занимал так много места в моих мыслях, хотя за последние несколько лет до его смерти я мог целыми днями даже не вспоминать о нем.

Генри всегда был таким. Он появлялся в самые неподходящие моменты. Например, как в тот вечер, когда я, наконец-то, решился и пригласил на свидание Кристен Престон в выпускном классе, а он плюхнулся рядом с нами в кинотеатре, словно я позвал его с собой. А когда должен был думать о нем и говорить с ним, мы оба были слишком заняты, чтобы наверстать упущенное. И теперь, когда он ушел, я сделал бы все, чтобы стереть этот факт из своей памяти. Генри был всем, о чем я мог думать.

Я, черт возьми, так сильно скучал по нему. А еще был так зол, что хотелось врезать по чему-нибудь.

Интересно, испытывали ли другие родные братья и сестры, которые случайно родились в одной семье, те же чувства друг к другу, что и я к Генри? Злились ли они так, чтобы им хотелось достучаться до своих младших братьев, или им было проще отказаться от того, за кого им никогда не приходилось сражаться? Когда он появился в нашей жизни, место Генри было временным. Прошло несколько месяцев, прежде чем мы узнали, что он может остаться навсегда. Но будучи мальчишкой, который постоянно наблюдал, как многие другие дети до него входили и выходили из нашего дома, мне было трудно осознать, что Генри остается. И пришлось принять осознанное решение, чтобы начать думать о нем как о семье. Но как только это произошло, я понял, что ничто никогда не разорвет эту связь. Даже после всего, что узнал о Генри после его смерти, я все еще чувствовал, что борюсь за память о нем, ищу ответы, которые показали бы, что его решения в жизни имели хоть какой-то смысл.

– Мам? – позвал я, распахивая дверь без стука. – Ты дома?

– Я в задней части дома, – крикнула в ответ она откуда-то из недр дома, в котором я вырос.

Я пошел на звук ее голоса по коридору и увидел, что та сидит за длинным столом в своей мастерской, наклеивая маленькие листки на страницу альбома для газетных вырезок.

– Привет, Трев, – поздоровалась она, поднимая голову и улыбаясь мне. – Все в порядке?

Чувство вины ударило меня сильно и быстро. Несколько месяцев назад случайный визит не вызвал бы такого вопроса, но моя мама, казалось, постарела на годы меньше, чем за несколько месяцев. Потеря Генри, мальчика, которого она растила, как своего собственного сына, с тех пор, как ему исполнилось всего два года, стала ударом, от которого та так и не оправилась. Но открытие того, что он бросил собственного ребенка, казалось, полностью сломило ее.

– Просто захотелось увидеть тебя, – объяснил я, улыбаясь в ответ. Затем вошел в комнату и посмотрел на альбом, который та делала. Он был заполнен фотографиями детей моей кузины Кейт и приемного брата Шейна. Прошло уже несколько лет. Но я все еще не мог поверить, что мои сводные брат и сестра влюбились в друг друга. На странице, над которой работала мама, были снимки их четырех старших детей, бегущих сквозь разбрызгиватель воды. – Выглядит неплохо.

– Спасибо, – поблагодарила она, беря клей-карандаш. – Клянусь, я не поспеваю за фотографиями. Это прошлогодние.

Я передвинул стул с другой стороны небольшой комнаты, развернул его и вытянул свои длинные ноги, сев рядом с ней. Моя мама была такой миниатюрной, что я всегда чувствовал себя гигантом, находясь около нее. С тех пор как мне исполнилось тринадцать, я был выше ее ростом, и мы часто ловили на себе недоуменные взгляды, когда она брала меня в город за школьной одеждой или другим случайным дерьмом – маленькая белая женщина с бледной кожей командовала темнокожим черным ребенком, который превосходил ее ростом.

Она никогда не позволяла этим взглядам беспокоить себя, и я тоже, по крайней мере, вслух. Поэтому лишь слегка приподнимал подбородок и подходил на шаг ближе, чтобы убедиться, что любые комментарии, направленные в ее сторону, сперва проходили через меня. Пока был ребенком, это срабатывало. Люди немного отступали, не желая создавать проблем. Однако по мере того, как я взрослел, населению, похоже, становилось все труднее просто не лезть не в свое дело. Я никогда не знал, было ли это связано с изменениями в моей внешности или с социальными изменениями, которые происходили вокруг нас, заставляющие людей приглядываться повнимательней и выбирать, на чьей стороне они хотят быть. Как будто там вообще были гребаные стороны.

– Отец скоро должен быть дома, – сказала мама, отвлекая мое внимание от того, как она изящными руками складывала маленькие буквы в верхней части страницы. – Мы собирались жарить бургеры на гриле. Если хочешь, оставайся.

– Может быть, – ответил я. – Вообще-то, мне хотелось поговорить с вами.

– О чем? – Она с любопытством посмотрела на меня.

– Думаю, мне пора отправиться в Калифорнию, – тихо произнес я, наблюдая, как ее глаза заблестели от едва скрываемой боли. – Прошло уже несколько месяцев, и мы все немного успокоились…

– Ты же знаешь, что я не думаю, что это хорошая идея, – прервала та меня, ее руки неподвижно лежали на столе.

– Мам, кто-то же должен туда поехать.

– Я должна поехать, – упрямо ответила она.

– Нет, – возразил я, коротко тряхнув головой. Во-первых, я не мог представить себе, чтобы моя мама далеко уехала от дома, как не мог представить, что она отправится в Калифорнию, чтобы увидеть ребенка Генри, и будет обескуражена его матерью, или еще хуже – та будет манипулировать тем, чтобы мама могла общаться с девочкой. Это опустошит ее.

– Тревор, – предостерегающе произнесла она, выпрямив спину и отодвинувшись от спинки стула. – Я знаю, что ты волнуешься, сынок, но ты понятия не имеешь, как справляться с подобными ситуациями. Биологические матери…

– Биологические матери?

– Да, – терпеливо повторила она, протягивая руку, чтобы похлопать меня по колену. – Они оберегают своих детей.

– А приемные матери, значит, нет? – резко спросил я, сжав челюсти.

Мама рассмеялась.

– Я тебя умоляю, – ответила она. – Да я пошутила. Ради своих сыновей я готова драться с горным львом.

– Тогда что ты имела…

Она прервала меня, подняв ладонь.

– Мне следовало сказать «матери», ладно? – сказала мама с легкой улыбкой. – Я имела в виду матери. Все матери оберегают и защищают своих детей. И если ты отправишься туда, будучи резким и подавляющим, она может не захотеть иметь с нами ничего общего.

– А когда я бываю резким? – заспорил я.

– Ты имеешь в виду, кроме как сейчас? – сухо спросила она.

– Не думаю, что это хорошая идея, чтобы ты поехала туда, мама, – тихо произнес я, не зная, как описать свои сомнения, не оскорбив ее.

– Согласен, – сказал мой отец из дверного проема позади нас. – Ты же знаешь, как я к этому отношусь, Эл.

– Я не фарфоровая кукла, – раздраженно произнесла мама, сердито глядя на мужа.

– Ты совсем не знаешь эту женщину…

– Я знаю ее имя. Знаю, что она знала моего мальчика – очень хорошо, надо сказать, если у них родился общий ребенок. Знаю, что та воспитывает этого ребенка без помощи моего сына, и, по-видимому, делала это еще до того, как он умер!

Я встал вслед за мамой, когда она с негодованием поднялась на ноги.

– Тревор сам может поехать и познакомиться, – сказал мой отец, в уголках его глаз образовались морщинки, а голос стал более глубоким. – А ты можешь злиться сколько угодно. Мне хочется познакомиться с ребенком Генри так же сильно, как и тебе, но ты в моем приоритете, дорогая.

Беспокойство в глазах моего отца, должно быть, задело какую-то внутреннюю струну моей мамы, потому что в одну секунду она стояла неподвижно посреди комнаты, готовясь к битве, а в следующую – смягчилась и медленно подошла к моему папе, обхватив его руками за талию, пока он стоял, упершись руками в обе стороны дверного косяка.

– Когда ты планируешь отправиться? – спросил папа, обняв маму за плечи.

– На следующей неделе, – ответил я, прислонившись бедром к столу, за которым работала мама. – Я собираюсь поехать на своем грузовике.

– Та еще предстоит поездочка, – сочувственно произнес отец. – Ты остановишься у Шейна и Кэтти? Возможно, они захотят пойти с тобой, чтобы познакомиться с девочкой.

– Ты ведь шутишь, да? – ответил я, и мои губы дрогнули. – Я думал, мы не хотели пугать мать.

Папа захохотал, а мама покачала головой.

– Все любят Кейт, – произнесла она с упреком. – Если уж на то пошло, то она, скорее всего, станет лучшей подругой этой девушки.

– Давай просто подождем и убедимся, что она стоит того, чтобы быть с ней лучшими друзьями, ладно? – сказал я, когда мы вышли из комнаты для рукоделия и направились по коридору к кухне. – Мы ничего о ней не знаем.

– Генри она явно нравилась.

– Необязательно, – заметил я, чувствуя, как от смущения по моей спине побежали мурашки. – Мы не знаем, были ли между ними какие-то отношения.

– Очевидно, это не очень важно, раз Ген ни разу не упоминал о ней, – сказал мой отец, вытаскивая еду из холодильника.

– Что? – спросила мама, переводя взгляд с меня на папу. – Ты хочешь сказать, что она была… девушкой на одну ночь? – Она казалась настолько шокированной, что мой отец фыркнул от смеха, в то время как мне хотелось провалиться сквозь землю. Любой разговор о сексе с моей матерью вызывал примерно такой же дискомфорт, как если бы мои яйца были эпилированы воском… на самом деле, я бы предпочел, чтобы мои яйца были эпилированы воском.

– Не уверен, что у Генри действительно были отношения, – пробормотал я, пока она пристально продолжала смотреть на меня, словно ожидая ответа.

– Ну, просто замечательно, – рявкнула мама, направляясь к кухонной раковине. – А как насчет тебя?

Мои глаза расширились от ужаса, я застыл на месте, слишком боясь пошевелиться, чтобы какой-нибудь звук не заставил ее повернуться в мою сторону.

– Прекрати, – сказал папа, легонько хлопнув маму по бедру. – Он не хочет говорить с тобой о подобном дерьме, сумасшедшая ты женщина.

– Я думала, что воспитала их в уважении к женщинам, – ответила она так, словно меня вообще не было в комнате. – Думала, что научила их тому, что секс – это дар, к которому нельзя относиться легкомысленно и который нужно принимать с благодарностью.

– А теперь ты говоришь, что наши сыновья должны быть благодарны женщинам, желающим заняться с ними сексом? – с сомнением спросил папа, пока я оглядывался вокруг, отчаянно пытаясь найти лучший путь к отступлению.

– Ну, разве ты не благодарен мне за то, что я занимаюсь с тобой сексом? – огрызнулась мама.

– Само собой, разумеется, – ответил отец, подтверждая.

Ох, да к черту все это. Мне нужно было убираться отсюда к чертовой матери.

– Тревор Рэймонд Харрис, даже не думай об этом, – сказала мама, не поворачиваясь ко мне. Я успел сделать только один шаг назад.

– Мне нужно пиво, – пояснил я, медленно продвигаясь к задней двери. Мой отец всегда держал свое пиво в холодильнике на заднем дворе, так что у мамы было достаточно места в холодильнике для еды.

– Видишь, что происходит, когда ты занимаешься сексом направо и налево? – спросила мама, поворачиваясь, чтобы остановить меня взглядом. – Вот видишь!

– От меня никто никогда не беременел, – резко возразил я, расправляя плечи. – И я бы не стал это делать.

– Ты не можешь знать это наверняка.

– Я чертовски уверен, что сделаю все, что в моих силах, чтобы этого не произошло, – парировал я, стоя на своем. – Я осторожен, всегда.

– Осторожен не означает, что…

– Элли, – прервал ее мой отец. – Достаточно.

Мама резко закрыла рот.

– Ты злишься вовсе не на Трева. Перестань на него давить.

Тело мамы слегка дрожало от сдерживаемого гнева, но она коротко кивнула.

– Иди за своим пивом, – приказала она, но ее голос немного смягчился. Потом вышла из комнаты, не сказав больше ни слова.

– Господи, – промямлил я, как только она отошла подальше.

– Ей сейчас нелегко приходится, – сказал папа, возвращаясь к нарезанию лука. – Но ты же понимаешь, что это было не из-за тебя, верно?

– Да, понимаю.

– Она пытается понять, о чем думал твой брат, когда оставил этого ребенка, – произнес он, не оборачиваясь ко мне. – После всего, что мы пережили, после всех этих лет надежды и осознания того, что это просто не произойдет для нас, а затем найти другой способ построить нашу семью… черт, я тоже этого не понимаю.

– Просто потому, что это могло быть только на одну ночь, – заметил я, качая головой, хотя он не мог меня видеть. – Но это не причина. Для меня это не было бы причиной.

– Я знаю это, Трев, – произнес он, оглядываясь на меня через плечо и кивая. – Я знаю тебя, сын.

– Я тоже ничего не понимаю.

– Вы с Генри совершенно разные, – объяснил папа, возвращаясь к своей луковице. – Ты, Шейн и Генри такие же разные, как мел, сыр и бифштекс, и это не имеет никакого отношения к тому, как ты выглядишь, или когда ты переехал жить к нам. Ваши личности просто не могут быть более разными.

– Никогда бы не подумал, что он способен на такое, – с отвращением произнес я, выходя на улицу, чтобы взять пару банок пива. А когда вернулся в дом, папа уже споласкивал руки.

– Я тоже не мог себе этого представить, – сказал отец, принимая свое пиво с благодарным кивком. – Но, черт возьми, теперь вы взрослые мужчины. Нужно принимать свои собственные решения и жить своей собственной жизнью. Я просто продолжаю твердить себе, что мы понятия не имеем, при каких обстоятельствах Генри оставил этого ребенка.

– Это чушь собачья, – упрямо возразил я.

Папа протянул руку и сжал мое плечо.

– Запомни одну вещь, Трев, пока ты злишься на своего брата. Возможно, он и не заботился о своих обязанностях так, как мы, но он все же организовал эту страховку жизни, чтобы позаботиться о них на случай, если с ним что-нибудь случится.

– А ты не сердишься? – спросил я, когда он взял блюдо с сырыми гамбургерами.

Отец усмехнулся.

– Если бы он был здесь, я бы задушил этого маленького засранца собственными руками, – пробормотал он, вынося блюдо на улицу.

* * *

Поздно вечером я поехал домой на своем грузовике. Мне всегда нравилось проводить время у родителей, когда у меня было свободное время. Даже после того, как мама выпустила пар на кухне, я еще долго оставался после ужина, болтая с ними обоими. Она, казалось, успокоилась спустя некоторое время, проведенное в одиночестве, и я был благодарен ей за это.

Потому что всегда очень чутко реагировал на мамино настроение. В тот день, когда встретил ее, я влюбился в нее. Мне было семь лет, я стоял на крыльце, окруженный таким количеством деревьев, какого никогда в жизни не видел. Рука социального работника покоилась на моем плече, а потрепанный рюкзак свисал с моей руки. И когда открылась дверь, маленькая белая женщина с нежной улыбкой и приятно пахнущими духами пригласила нас войти. Именно тогда я почувствовал, что сорвал куш. К тому времени я побывал во многих приемных семьях – больше, чем мог вспомнить или сосчитать, – но почему-то сразу почувствовал, что нашел свое место.

Я даже не сильно возражал, когда ее широкогрудый муж (или лучше «с накачанной грудью») вошел в комнату и приветственно обнял ее за поясницу. Нет, это ложь. Сначала мне захотелось, чтобы Майк ушел. Красивая женщина, от которой пахло ванилью, была моей, и мне было трудно смотреть на то, как тот обошел ее и поцеловал. На тот момент у меня было мало хорошего опыта общения с мужчинами, и крупный мужчина казался мне проблемой.

По мере того, как проходили недели, я ни разу не видел, чтобы Майк повышал голос, а тем более руку, в сторону Элли, и он начал расти в моих глазах. В конце концов, я начал проводить время с ним, гуляя по лесу или рыбача в ручье, протекавшим через нашу землю. Со временем наша связь укрепилась, превратившись в нечто постоянное и нерушимое.

Но если быть честным с самим собой, то даже после того, как я начал называть их своими родителями, даже после того, как Майк вытирал глаза во время моего слушания об усыновлении – впервые я увидел, как плачет взрослый мужчина – моей первой любовью, моей самой большой любовью, всегда была Элли. Моя мама.

Поэтому, когда Элли плакала, это отзывалось глубоко в моей душе. Когда же та была счастлива, все мое тело будто становилось легче, казалось, что я могу пробежать несколько миль. Я чувствовал ее эмоции почти так же, как если бы они были моими собственными, и я потратил всю свою жизнь, подстраиваясь под ее настроение, хотя это и сводило ее с ума. Она никогда не поймет моих чувств к ней. Просто не сможет.

Элли приняла в свою семью семилетнего мальчика, у которого никогда в жизни ничего не было, и любила его. Ее любовь не была чем-то таким, что мне нужно было заслужить, и никогда ничем не была обусловлена. Она любила меня, потому что я существовал. Вот так просто. И поскольку это было так просто, я посвятил свою жизнь, чтобы любить ее в ответ.

Думаю, что где-то в глубине души моя любовь к маме была причиной того, что я не мог простить Генри. Помимо того, что от него забеременела какая-то женщина, и тот не поделился со мной, своим братом, и того, что он бросил эту женщину в беде, как и своего ребенка, я не мог простить ему то, как вытянулось лицо Элли, когда я сообщил ей эту новость. И не мог забыть, что тот намеренно доверил именно мне эту новость и возложил на меня бремя обо всем ей рассказать. Вот ведь мелкий засранец.

Когда вошел в дом, там было темно и тихо, и я в миллионный раз пожалел, что у меня нет собаки. Было бы здорово иметь кого-то, с кем можно было бы поболтать, кого-то, кто ждал бы и был бы счастлив видеть меня, когда я вернусь домой. Но я просто не мог оправдать то, что привел щенка домой, когда обычно работал допоздна, и тому пришлось бы быть самому по себе весь день.

Я сбросил ботинки и снял пальто, потом прошел в гостиную и плюхнулся на диван. Приближалось лето, поэтому по телевизору не было ни хрена толкового, но я нашел новый боевик, который еще не видел, и закинул ноги на кофейный столик. Мне нужна была передышка от мыслей о Генри и моей предстоящей поездке.

* * *

Следующая неделя прошла как в тумане – я завершил дела на работе, которые не могли ждать, и готовил свой дом к закрытию на некоторое время. Потому что не был уверен, как долго пробуду в Калифорнии, чтобы познакомиться с маленькой девочкой Генри и ее матерью, но мне чертовски не хотелось возвращаться в грязный дом с холодильником, полным протухшей еды.

Мой дом был построен на участке моих родителей, поэтому я знал, что им будет не сложно приехать и присмотреть за всем, пока меня не будет, но мне не хотелось беспокоить их этим. Я построил свой дом на этом клочке земли отчасти потому, что не мог себе представить, как смогу покинуть лес, который спас меня, когда я был ребенком, и отчасти потому, что знал – мои родители никогда не уедут отсюда, и, в конце концов, я буду нужен им рядом. И мама, и папа были еще довольно молоды и прекрасно ладили, но мой отец проработал лесорубом уже тридцать лет, прежде чем частично вышел на пенсию. И я знал, что настанет тот день, когда у него будут проблемы. Управлять лесопилкой было нелегко. Физическая сторона этой работы гарантировала, что суставы и кости моего отца быстро разрушались, даже если эта самая работа позволяла тому хорошо выглядеть в свои пятьдесят.

Мой телефон зазвонил, когда я готовил ужин из того, что осталось в холодильнике. И ответил, не поднимая его с кухонного стола.

– Алло? – ответил я, едва обращая внимание на того, кто звонил.

– Трев? – позвала Анита. – Почему тебя так плохо слышно?

– Ты на громкой связи. Что случилось? – спросил я, сморщив нос, когда понял, что брокколи, которую собирался бросить на сковородку, оказалась склизкой у основания. Дерьмо.

Ани была подружкой моего двоюродного брата Брама, но также та была одной из приемных детей, которых взяли к себе мои тетя и дядя, когда мы были подростками. Так что я знал ее половину своей жизни. Она была немного грубовата, отпускала несмешные шутки, которые редко были уместны, и никогда никому не давала спуску. А еще была одной из моих лучших подруг. Ани была из тех, кто будет сражаться с тобой, пока не выдохнется, а потом – защищать перед другими, как только переведет дыхание.

– Нам с Ариэль скучно, – пожаловалась она. – Брам работает допоздна, так что мы приедем.

– Вы уже поужинали? – спросил я, оглядывая свои жалкие жареные овощи.

– Да.

– Хорошо, – сказал я, кивая. – Увидимся через несколько минут.

– Вообще-то, я уже за дверью.

Я рассмеялся и выключил плиту, прежде чем направиться к входной двери.

– Почему просто не постучала?

– Ну, мне не хотелось прерывать тебя, если ты отбиваешь мясо или еще что-нибудь, – ответила она, разъединяясь, когда я распахнул дверь.

– Считаешь, что я ответил бы на звонок, если бы мастурбировал? – спросил я, пока та несла свою малышку Ари вверх по ступенькам.

– Эй, – проворчала она, прикрывая ладонью ушко малютки. – Следи за языком!

– Уверен, что с тем количеством мата, которое ты используешь в разговоре, ты не можешь жаловаться на язык других людей, – парировал я, выхватывая Ариэль, когда Ани подошла ко мне. – Привет, сладенькая.

Я повернулся и прошел вглубь своего дома, не потрудившись дождаться Ани, которая уже снимала туфли у входной двери. Она прекрасно могла найти дорогу на кухню, учитывая то количество времени, которое провела в моем доме, и будет смотреть на меня как на инопланетянина, если я попытаюсь играть роль гостеприимного хозяина.

– Уезжаешь завтра, да? – спросила она, входя на кухню.

– Таков план. Я выезжаю безбожно рано, чтобы успеть преодолеть большую часть пути до полуночи.

– Хорошая идея, – согласилась она, заглянув в мою сковороду и сморщив нос. – Ты собираешься остановиться где-нибудь на ночь?

– Да. – Я передал ей Ариэль и вернулся к стряпне. – Наверное, я смог бы успеть к завтрашнему вечеру, но не стоит торопиться.

– Тянешь время, когда осталось совсем чуть-чуть?

– Вовсе нет, – возразил я. – Просто нет надобности лететь туда на всех парах.

– Слова, – сказала она, садясь за стол. – Хотя вставать спозаранку, чтобы провести целый день за рулем, это полный отстой.

– Да, та еще поездочка предстоит. По крайней мере, со мной не будет никаких детей.

– И то правда, – согласилась она, кивая. – Пришлось бы останавливаться каждые пару часов, чтобы кто-нибудь пописал.

– Я взял бы с собой несколько бутылок.

– И как мне теперь это развидеть.

Я рассмеялся и продолжил готовить ужин, а она достала игрушку Ари, чтобы поиграть с ней, и устроилась удобней в своем кресле. Как только я сел напротив нее, та пристально уставилась на меня.

– Ты готов к этому? – серьезно спросила она, слегка покачивая малышку на коленях.

– Разберусь с этим, когда придет время, – ответил я, пожав плечами. – Просто надеюсь, что она не полная дура.

– Сомневаюсь, – возразила Ани, качая головой.

– Что, можно подумать, Ген цеплял нормальных цыпочек, чтобы переспать с теми? Этот парень был магнитом для чудачек.

– Генри, конечно, мудак, – заметила Ани. – Оставить своего ребенка, как сделал это он… но не думаю, что он настолько мудак, чтобы оставить своего ребенка с дерьмовой матерью.

– Черт возьми, мне кажется, что я совсем его не знал, – пробормотал я. – Понятию не имею, зачем он это сделал.

– Он видел, какое дерьмо творили родители с их детьми, когда вы росли…

– Не из первых рук, – возразил я.

– Верно, – согласилась она. – Он попал в приемную семью, когда был еще очень мал, поэтому не думаю, что тот помнил свою прежнюю жизнь, и слава богу. Но он все равно видел, как другие приемные дети приходили и уходили в ваш дом. Наша семья не понаслышке знает, что могут сделать с ребенком, больше, чем другие.