Текст книги "Даринга: Выход за правила (СИ)"
Автор книги: Ника Ракитина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)
Глава 12
– Вообще-то мы ей спальник предлагали, а она не взяла, – напомнил обиженный Риндир. – Но если тебе приспичило, я еще подкопаю дно в глубинах нашего эгоизма.
– Это ты сейчас о чем? – сказал Люб, зевая. Вонь торфа и огня вгоняли его в сонливость, да и день был невероятно долгий. Насыщенный событиями. И спальник уже раскинут – бери себе да ложись.
– Да о том же, – тянул паузу штурман. – Об элементарной вещи. Мы девушке не представились. Не поделились, можно сказать, самым сокровенным. Тем, что драгоценнее банальных крови и ногтей. И она им не поделилась тоже.
– Ты на истинное имя намекаешь? – Люб зевнул снова, так, что едва не отвалилась челюсть. – Может, они тут вообще все безымянные. Ну или представилась бы именем… как его, – покопался он в недрах обширной памяти – своей и кибера заодно, – детским, обиходным. Мы бы ведь сходу не отличили, тайное оно или где.
– А может, у нее тут удостоверение личности есть? – намылился к новому поиску Риндир. Этого не брало вообще ничего, ни усталость, ни ночь. Собственно, привык он к сдвигающимся вахтам. Для любого элвилин не поспать сутки-другие вообще к проблемам с организмом не вело, просто Люб, как врач, предпочитал соблюдать режим. Лечь, прокрутить события дня в тишине и покое, обдумать то, что на бегу, в жестком ритме обдумать не удавалось. Но теперь приходилось хватать напарника за руку.
– Кончай уже по чужим вещам без разрешения шариться!
– Между прочим, я у девушки в белье не роюсь. Да, и как показала практика, она прекрасно обходится без белья. И наготы не стесняется.
– Обратная сторона оборотничества, – врач крепко держал Риндира за локоть. – Уймись, говорю. На связь выйди – и спать.
– Сам выйди. Я еще поснимаю, – штурман ловко вывернулся из захвата. – А то наука антропология в лице Фенхеля нам не простит. И начальник экспедиции тоже. Обещаю ничего подозрительного руками не трогать.
– Ты все равно в перчатках!
Но штурман уже скрылся в кладовой.
Люб включил связь и сухо и коротко – куда суше и короче, чем требовалось – перечислил события дня, упомянул о первом контакте, сбросил фото и видео и, получив подтверждение, что отчет выслушан и записан, отключился. Тяжело вздохнув, поднялся на ноги и стал посолонь обходить помещение. Холм под дубом, собственно, весь был домом. Сквозное дупло в дубе служило дымовой трубой и давало хорошую тягу, судя по тому, что не приходилось кашлять от дыма. Пол земляной, утоптанный до каменной твердости, и тщательно выметенный – у двери стояли жесткая прутяная метла на длинной ручке и несколько травяных пахучих веников. Стены торфяные, подпертые слегами и обработанные смолой от гнили. Вместо двери низкий тесный проем, с которым Люб уже познакомился собственными боками.
Центром главного зала был прямоугольный очаг. Рядом – сложены подпертые вертикальными палками сучья, горка торфа в сусеке. По другую сторону выстроились горшки и котлы из меди, глиняная и деревянная посуда, обильно расписанная узорами и выдавленным орнаментом. Даже под налетом копоти краски радовали свежестью. В них не было лакированной сдержанной колористики, свойственной, допустим, Элладе. Густые, сочные, в чем-то яростные цвета. Ведьмовская стихийная, ничем не сдерживаемая сила – такое они создавали впечатление.
Дальше к стене стояли и висели на крючьях на изогнутых ручках чаши и кувшины: резаные из кости, опрятные, благородной желтизны, с ритмичными узорами, наводящими на мысль о волне или пламени. Вовсе не такие запущенные, как черепа снаружи. Над посудой старательно поработали и речным песком отчищали от грязи – сканер зафиксировал присутствие диоксида кремния. Люб, повинуясь порыву, снял перчатку и прикоснулся к сосудам рукой – точно кошку погладил. Узоры – штришки и точечки – промассировали подушечки пальцев.
– …скорее всего, ритуального характера, – завершил он фразу на камеру и двинулся дальше, совершив полный круг. Сдвинул плотные крышки с плетеных корзин, покачал в ладони похожие на овес и просо семена. Проверил сканером вытянутый из каменной ступы каменный же пест: то же зерно, только истолченное в муку. Больше в зале ничего интересного не было.
Отодвинув висящую шкуру, Люб заглянул к нёйд. Она спала, завернувшись в такие же шкуры, густой палевый ворс пах чем-то пряным, возможно, нарочно обработанный от насекомых. Сканер нашел в нем желтую сухую пыльцу. Горсть ворсинок врач выстриг на образцы. Убедившись, что сон женщины ровен и крепок, врач осторожно опустил шкуру и заглянул в еще одну похожую нору. Там травяной запах сделался резче, заставив Люба чихнуть. Слой выделанных шкур, одежда для зимы и лета, меховая зимняя обувь – похоже, до снега, а он должен был быть на Даринге обильным, нёйд обходилась без обуви.
Люб заснял и обмерил лежащее сверху. Заметив на шкурах утолщение, сунул руку наугад, нащупал гладкое и твердое и вытянул статуэтку оленя в двенадцать сантиметров высотой. Безрогого, скорее всего, самочки. Была она рыжая, с коротким выбеленным хвостиком и пятнышками на крупе. Кроме этих пятнышек и белой раскраски хвоста и морды, вся оленюшка была вырезана из цельного куска медового дерева и натерта смолой, защищавшей от гниения. Но, в отличие от лака, эта смола не сделала дерево скользким и давала ощутить живую фактуру. И зверь больше напоминал земных, чем местные неуклюжие разновидности.
– Эй! Я уже кладовую обмерил, а ты тут согнутый стоишь!
Врач едва ли не со скрипом распрямился: так затекла спина.
– Там все так разумно устроено. Ручей ледяной, в нем продукты не портятся. Птички подкопченные висят, зайцы… И запасной выход наружу. Я выглядывал – от черепов прям иллюминация…
Риндир заметил статуэтку и нежно принял в ладони. Повертел:
– Она сама вырезала? Или…
Люб снова сунул оленя под шкуры.
– Завтра сам спросишь. А теперь – спать.
– Я снаружи устроюсь, – известил Риндир. – Мне еще спальник с дуба снимать. Люб, не желая протискиваться в лаз, улегся на спальник у очага. Но ворочался еще долго. День тек перед глазами, поворачиваясь то одной, то другой гранью. Врач то бегал по пуще огромным котом, неся в зубах теплую пеструю птицу, то снимал с гибкой березы нёйд-ворона, распугав скунсовой вонью ее врагов. То тяжело спускался с горы и шел подсвеченной тропой по болоту. То бегал, как ошпаренный, поджигая светильники-черепа… И, уже проваливаясь в сон, раскрытым разумом поймал последний солнечный луч – изумрудно-зеленый, как трава, которой порос холм-жилище. Сплелся с ним мыслью и наконец спокойно уснул.
Не прошло, казалось, и пары часов, как Люба разбудило бодрое уханье. Он резко сел, поискал источник шума. Сова явно выбрала для себя дуб-дымоход. Так что надо было выбираться наружу, чтобы прогнать нахалку.
Дрова в очаге догорели, но сверху и во входное отверстие сеялся яркий утренний свет.
Врач проверил – нёйд все еще спала. И вылез наружу. Риндир завтракал, сидя на травке справа и чуть выше входа. Рядом с ним стоял термос с кофе, лежали на салфетке аккуратные бутербродики. И каждое движение было изящным – прямо образец для дипломатического приема. Он обвел Люба взглядом, кивком пригласил садиться и произнес, флегматично обозревая перистые облака:
– На новом месте приснись жених невесте.
– Что?
– В моем случае, конечно, наоборот, – печально ответил штурман.
– Ты это о чем сейчас? – прищурился Люб, наливаясь подозрением. – Ты к ней в сны заглядывал?
– И не думал. Мне снилось свое.
Он влил в себя крышечку горячайшего, чернейшего кофе и заметно взбодрился:
– Понимаешь? Звездолет стерилен и сны дистиллированные. Обычные. Обыденные даже. Хорошо еще, когда звезды снятся. А так каюты, коридоры, дежурства… по камбузу. А тут первая ночевка на вновь открытой планете, под огромными звездами. От первозданного воздуха голова кругом. Он… по-особенному пахнет.
Врач согласно кивнул.
– Вот и приснился мне сон. Будто я рыцарь. И еду по лесу, неопрятному такому, голому. Серые деревья с ветками, торчащими во все стороны. На них паутина, как рваные занавески, колышется. И подъезжаю к какому-то замку. Или монастырю.
Он подтянул колено к груди и обнял ладонями. А Люб на автопилоте вгрызся в бутерброд.
– Каменная ограда с плющом, литые чугунные ворота. Мощеные дорожки блестят от дождя, а из стрельчатых окон свет – узкие лучи на камне, словно сквозь щели в занавесках. И приглушенная музыка. Шнитке.
– Непременно Шнитке? Не Гайдн?
Риндир поморщился.
– Да ну тебя!
– Я тебя внимательно слушаю, – Люб скопировал позу друга, украдкой косясь на бутерброды.
– Еще я видел девушку в подвенечном платье, бегущую к ограде. Потом оказалось, что это монашеский балахон. У нее были испуганные глаза. А пальцы так вцепились в завитки литья, что аж побелели. А по земле от нее ко мне тянулись два шнура, и я мучительно раздумывал, за какой потянуть. Даже просыпаясь, повторял: «Синий или красный? Красный или синий?»
– Знаешь что, Риндир? Я тебя за твои шуточки убью! – пригрозил Люб и вплотную занялся кофе и бутербродами. После завтрака, придя в благостное состояние, врач вытянулся на траве, закинув руки за голову. Наверху шелестел дуб, черепа на ограде выгорели и погасли, утратив в жути, но прибавив в неприглядности. Кибер отключил силовое поле, спустился из развилки ветвей и раскинул солнечные батареи на краю болота, избегая тени.
– И чем ты дальше занимался?
– Убедился, что ты дрыхнешь. Понял, что сам уже не засну. Плюнул. Закрепил зерно диктофона в ухо, перекинулся и туда, где мы собираемся Врата растить, слетал, – перестал дуться штурман, вытряхнул крышечку и завинтил термос. – Тут до их города лету меньше часа.
– Мог бы меня предупредить, ты, наглый авантюрист!
– Я предупредил, – Риндир расплылся в обаятельной улыбке. – Я тебе на наладонник SMS скинул. Но ты же его не смотрел?
Люб заглянул во входящие:
– Действительно скинул. Но рисковать не стоило. Аурора же тебя съест, когда узнает.
– А я получил разрешение на воздушную разведку.
Врач подпер щеки ладонями и огорченно покачал головой:
– Тебя могли подстрелить.
Штурман хмыкнул.
– Какую скорость развивает стрела, слетая с тетивы? Не ищи, я тебе так скажу: до ста метров в секунду. На какую высоту она способна подняться? А я в пике даю больше трехсот километров в час. И с отличной координацией.
– Трепло, – Люб быстро пересчитал на калькуляторе. – Каких-то восемьдесят три метра в секунду с кучей троек в периоде. Стрела явно тебя обгоняет.
– Ты еще вес стрелы и натяжение лука не учел, – с задумчивым видом уточнил Риндир.
Глава 13
– А также внутреннюю баллистику... У лука, да-да! И сопротивление воздуха. Зануда.
Люб оглянулся на вход под холм.
– Давай, делись! Что ты там разведал?
Риндир протянул другу диктофон.
– Лучше один раз увидеть, чем семь раз услышать, – изложил свою позицию врач. И тут же голова закружилась от распахнувшегося простора.
Они часто так менялись картинками-ощущениями. Низкая посадка кота, скольжение в зарослях. Острые запахи и много-много оттенков серого вдобавок к цветному. Даже элвилин столько не видят. Трепещущие вибриссы, плавная грация, резкие удары хвоста по бокам. Мягко, практически беззвучно, упруго ступают лапы с втянутыми в подушечки перламутровыми когтями, готовыми выстрелить в нужный момент.
Сокол видел мир иначе. Парил в воздухе рыжим силуэтом – легкий, стремительный, смертоносный. Мог разглядеть безупречным зрением, как колеблется от бегущей мыши трава. Или как поднимаются вдалеке с болота лебеди. Сбивал налету или снимал с дерева добычу прежде, чем та успевала опомниться. А удар прижатых к телу лап был так силен, что мог разорвать ей спину надвое. Но в этот раз Риндир не охотился, а плавно кружил над старинным городом, поднятым на земляную террасу и полукольцом прижатым к реке.
Из укрытых зеленым дерном валов вырастали деревянные палисады. За полукольцом лежали бессистемно разбросанные по вытоптанному лугу дома, заглубленные так, что серебристые тростниковые крыши скатами упирались в землю. Вились над городом, сплетаясь с туманами, тоненькие дымы. Девчушка с тонкими косами развешивала на плетне выстиранное белье. Топталась и мекала на крыше коза с торчащим изо рта клочком сена. Обнявшись, катались в пыли мальчишка в задранной рубашонке и мохнатый пес. О них споткнулась тетка с корзинами и стала громко им выговаривать… Мужик в переднике за ноги тянул из бочки второго – в мягких, ярких сапогах. Видно, тот пришел торговать бочку и увлекся… Наивные, милые сценки чужого быта проплывали внизу, как кино. Краски были сочные, чистые, каждый жест выразителен и не требующий перевода.
Лоскутки огородов, низкие, разлапистые плодовые деревья. За бурлящей рекой с челноками, лодками, пузатыми ладьями, пристанями из потемневшего дерева и приземистыми складами – там и сям раскиданные слободы, едва начинающие золотиться поля, пруды с птицей, бурые рогачи на пастбищах. К лугу едет, погромыхивая, телега с женщинами и детьми, следом с косами на плечах шагают мужчины. Белая одежда резко выделяется на охристом и зеленом.
Сокол поднялся выше, к нагромождению камней у склона горы – местному замку. Тот спал еще, только в знобком рассветном холоде двигались по стенам и смотрели с башен часовые. Одетые так же, как и те, которых пришельцы разогнали. Круглые шлемы, чешуйчатые кольчуги, заправленные в сапоги кожаные штаны. Только на круглых щитах вместо стилизованных весов – олень. Тяжелые шерстяные плащи с запонами, топоры у пояса. Странно мягкий, скрадывающийся шаг.
Сокол присел в стенной нише, крутя головой. Отсюда проснувшийся, удивительно бодрый город был тоже виден, как на ладони. Рядом громко шумела на перекатах река. Ее шум заглушали ласточки. Ближе к замку, за цепочкой внутренней стены стояли терема. Как в детских сказках – резные, разноцветные. С украшенными филигранной резьбой коньками двускатных гонтовых крыш. Только вместо коней по краям были вытесаны сидящие соколы. Стамеской ли, топором – но обозначено было чуть ли не каждое перышко, дырочки ноздрей на клювах, впившиеся в бревно когти. И раскрашены со знанием дела – от серой спинки до светлого подбрюшья в пятнышки, до «усов» и темной шапочки на голове.
На тесных окнах резные запертые ставенки, подпертые точеными столбами крыльца. Богатые хозяева, как и в замке, тоже спят. Прислуга суетится во дворах, растапливает летние печки, колет дрова, подметает. Похоже, и здесь, как на Земле, летом жизнь выходит наружу, и только зимой возвращается в тесные дома. Заклекотав от полноты чувств, Риндир спиралью пошел выше, вдоль тропинки, огибающей склоны – к вершине, где должно было вырасти кольцо Врат. Работа предстоит немалая – вычищать, выравнивать, искать или долбить пустоты, чтобы прятать технические помещения. А наверху приволье, воздух холодный и чистый, и меж обломками камней цветут похожие на шапки лиловые цветы, которые элвилин назвали вереском. И желтые, и белые на сизых стебельках. Их ерошил и раскачивал ветер. Плотно обжимал в полете соколиные перья.
Здесь были только ветер. Да блеск и шум лежащего ниже водопада. Сокол уселся, сложив серповидные крылья, на наклонном камне. Огляделся, впитывая звуки и запахи. Привлеченный колебанием травы, присмотрелся к каменным обломкам, там и сям по ней разбросанным. В тени одного дремала девочка, с головой укрытая линялым плащом, почти сливаясь по цвету с камнем. Риндир принял бы ее за прикорнувшую пастушку, но никого, похожего на местных овец или гусей рядом не было. Из-под плаща торчала ступня, узкая, нежная, наверняка не приученная к ходьбе босиком, несмотря на травяные потеки и царапины на коже. Словно спугнутая взглядом, нога дернулась и убралась под плащ. Зато выглянула рыжая макушка – густого, темного оттенка липового меда.
Девочка спала, склон горы жил утренней безмятежной жизнью. Кто-то стрекотал в траве, жужжа, летали насекомые, шуршал былинками ветер. Все это оттеняла, покрывала бархатным баритоном река. В разноголосицу щебетали в густой зелени невидимые птицы. И вдруг настала тишина. Звук реки остался, а остальное как отрезало. Перья Риндира встали дыбом. Ледяное чужое присутствие можно было резать ножом. Сокол поднялся на крыло: трава внизу двигалась и будто покрывалась инеем. Это было скорее психологическое ощущение, чем реальность. Но без раздумий, на чистых инстинктах сокол спикировал и врезался когтями, заставляя лопнуть кожу и плоть белого с золотым узором змея. Разглядел вытянутую голову, рудименты лап. Понял по дерганью, что добыча жива и все еще рвется к спящей и зубчиками надклювья сломал врагу шейные позвонки.
Тело судорожно билось в траве, голова с ошметками кожи лежала неподвижно, с затянутыми плевой глазами. Клекот атакующего сокола заставил девочку проснуться. Лет четырнадцати на вид, лицо худое и грязное, пальцы стиснуты на краю плаща, поднятого, чтобы загородиться. А глаза изумительные, серые, и волосы падают густой волнистой, даже на вид тяжеленной гривой. Риндир хотел бы как-то ее утешить, успокоить, но вовремя раздумал превращаться. Да и видел это всего лишь мгновение, и прянул в сторону, услышав фырканье, топот, шорох осыпающихся камней, скрип кожи и полязгиванье металла. Взлетев, он созерцал с вышины, как на полянку верхом въезжают трое. Под ними явно были кони – если судить по пышным волосяным хвостам, гривам и копытам. Вот только с боков спускалась длинная, переплетенная, украшенная бусинами, колокольчиками шерсть. Пряди были разноцветно выкрашены, заплетены в косички, скручены жгутами, так что получались узоры. Морды и крупы коней – выбритые, бурые.
Двое охранников в пластинчатых кольчугах и шлемах, с круглыми щитами за спиной – опять стилизованные весы. У обоих в руках короткие копья и топоры у пояса. Риндир изучил оружных мельком, куда больше интересовал его третий. И шерсть его коня была гуще, и узоры обильнее – свидетельствуя о статусе. Зато одеяние матерчатое, простое, больше годящееся для деревенщины, чем для дворянина. Выпадали за образ нарочитой бедности только золотая вышивка, напомнившая штурману убитого змея, меч на кольчатом поясе и золотые весы на золотой же тяжелой цепи, закрепленной на плечах, чтобы не давила шею. Цепь напоминала рыцарскую. Или колодезную, подумал сокол ехидно. И не лениво дяденьке полпуда лишних на себе таскать?
Ехал замаскированный боком, по-женски, на подушке, заменяющей седло. Голову укрывал капюшон, руки до ногтей были упрятаны в длинные рукава, ноги Риндиру и вовсе не удалось разглядеть.
Охранники спешились. Один подставил спину, чтобы господину было удобнее слезать. Второй петлей на палке поднял из травы змеиное тело. Штурман разглядел на его лице ужас и омерзение. Закутанный тоже дернулся, точно сожалел, что покинул лошадь. Быстро заговорил, обращаясь то к телохранителям, то к девочке.
– Koletis! – донеслось до Риндира несколько раз.
Рыженькая куталась в плащ, перебирала, мяла руками ткань. Закутанный шагнул к ней ближе, заговорил быстро и так тихо, что даже острый слух сокола мало что позволял разобрать. Но и все равно ничего понятно не было без перевода, а в лицо под опущенным капюшоном заглянуть Риндир не мог при всем желании.
Закутанный указал девочке на плечо. Она решительно помотала головой. И вдруг бросилась бежать, словно козочка, прыгая по крутой тропинке. И исчезла из виду в густых зарослях у водопада. Телохранители посовещались, взгромоздили господина на подушку и тоже поехали вниз, прихватив в мешке убитую змею.
...Люб открыл глаза.
– Понять бы, кто они и о чем говорили.
Штурман согласно кивнул.
– Я в переводчик все перегнал. Да и на «Твиллег» трансляция постоянно идет, должны уже быть результаты. И позавтракать бы, между прочим.
– Так мы же уже.
– Посущественней чего-нибудь.
Люб нервно фыркнул:
– Ты ж тощий вроде. И куда в тебя столько лезет?
Глава 14
– Это нервное, – сообщил Риндир и пошел доставать из холодильника кибера продукты. Разложил мозаикой на траве цветные банки и тубы. – И вообще, если бы они ребенка хоть пальцем тронули, силой попытались увезти – я бы вмешался.
– И невольно выбрал бы одну из сторон.
– Какую? – штурман выдавил на галету полоску сливок с апельсином. – Это просто девочка против троих здоровых амбалов.
Врач схватил галету и сунул в рот. Прожевал.
– И все равно это не повод вслепую лезть. Может, этот, причепуренный, – ее отец? Забеспокоился, кинулся искать? Сделал ей родительское внушение. Времена здесь дикие, мог переложить через колено и выдрать, так не тронул ведь?
– Просто ангел во плоти, – штурман проследил, как во рту друга исчезает еще одна галета. – Слишком легко он двигался для отца.
– Суховато, по-моему, – оценил пищу Люб. – Так и она не старуха. Сколько ему лет может быть: тридцать? Двадцать восемь?
– Если рано заводят детей – может, – неохотно согласился Риндир, снабжая порцию галет другим десертом.
– Обязаны рано рожать. При частых родах женский организм изнашивается быстро, если в пище не хватает железа, начинается анемия. А мужчина может погибнуть на охоте или на войне. Или от болезни сгореть.
– Так что там с кровью нашей нёйд? – остановил его Риндир.
– Кстати, – врач вызвал виртуальный экран и погрузился в данные, предоставляя штурману возможность завтракать без опасений, что кусок вырвут изо рта.
– Кровь как кровь, – сказал после паузы Люб. – Идентичная натуральной. То есть, человеческой. За одним ма-аленьким исключением. Одноклеточная микроводоросль, возможно, симбионт, в огромных количествах присутствует. Посмотреть хочешь?
Риндир пожал плечами:
– Не особенно. А что она там делает?
– Живет, – Люб ухмыльнулся и добавил уже серьезно. – Слишком мало материала, чтобы сказать больше. Но, возможно, Липат нам поможет. Уже, небось, лягушек препарирует или этих твоих колетисов. Не мог хоть кусочек прихватить?
– Не мог. Проснется наша вороница – у нее спроси, – буркнул штурман обиженно. – Может тут, на болоте, эти бледные змеи пачками шмыгают. Экран сверни, идет!
Врач плавно встал, переводя наладонник в спящий режим.
– Стой и не двигайся, никаких резких движений, – предупредил мысленно. – И особо в глаза не смотри.
– Спасибо, кэп, – так же мысленно отозвался штурман. Они стояли на пологом склоне лицом ко входу в землянку, а нёйд спускалась к ним с царственной грацией зверя. Заплетенные и корзинкой уложенные на голове волосы, глаза прозрачные и чистые, загорелая упругая кожа блестит капельками воды.
– Вроде дикие люди не стремились особенно умываться, даже глиной намазывались от комаров… – засмотревшийся Люб едва не подпрыгнул от неожиданности и незаметно спрятал руки за спину, чтобы не погрозить Риндиру кулаком. Вернувшись взглядом к ведьме, отметил: посконные штаны, рубаха... В руках горшок с торчащей ручкой ложки ли ножа. Ни следа измождения и слабости. Видимо, долгий сон оказался для нее и впрямь целебным. Нёйд поймала его взгляд, и нежные, не тронутые помадой губы дрогнули в улыбке. Засветились глаза.
Бесшумно ступая на плоские стопы, ведьма обошла мужчин посолонь на расстоянии вытянутой руки, от нее пахло зверем и дымом. Люб почувствовал, как в нем рождается желание от низа живота кверху через хребет – жгучее, древнее. Он стал строить в голове циклическую формулу дезоксирибозы. Отпустило. А нёйд, завершив круг, смотрела на них снизу вверх, покусывая губы. С опаской коснулась острого уха Люба, пальцем потрогала горячую щеку. Подергала откинутый капюшон. Прошлась ладонью по гладкой коже комбинезона. Смешно наморщила лоб. Потянулась на цыпочках, заглядывая в глаза – они у элвилин были светящиеся, с кошачьими зрачками: у Люба золотистые, у штурмана серые. До полудня было далеко, зрачки не превратились в прямые щели, но и свечение радужки достаточно выдавало нечеловеческую природу гостей.
А они увидели у ведьмы на шее дареные янтари.
Нёйд увидела, что они увидели. Покачала низку ладонью. Уселась, скрестив ноги, и поставила перед собой горшочек. Надрезала ладонь и капнула в короткую траву кровью. Сказала что-то. Ожил переводчик:
– Как я, но сюда, – и палец нёйд с коротким ногтем однозначно указал внутрь горшочка.
– А своим можно? – Риндир повертел туповатое каменное оружие и, отложив, вынул собственный нож. Нёйд сидела спокойно, похоже, не возражала. Штурман сцедил в горшочек немного крови и потянулся за биоклеем. – Дикость какая-то, саднит…
– Терпи, – приструнил его Люб и повторил процедуру.
Нёйд заглянула в горшочек, кивнула, бросила:
– Ждите, – и исчезла за дубом на холме. Через полминуты зашумели крылья, и огромный ворон с горшочком в лапах полетел на северо-запад.
– Сьялан, – энергично высказался штурман и растянулся на траве. Птички пели, солнце пригревало, и делать что-то абсолютно не было желания.
– Интересно, куда она нашу кровь понесла? – прервал врач затянувшееся молчание. Риндир зевнул:
– В лабораторию, на опыты. А потом начнет использовать нас в своих жутких магических экспериментах.
– Ритуалах. Ты действительно поверил в магию?
Штурман посмотрел на небо:
– Что-то я такое видел определенно.
– Ширше на вещи надо смотреть, – не согласился врач. – Как считаешь, магия – выход за границы познанного или расширение этих границ? Для диких племен само наше существование – магия. Неподвластность болезням и самой смерти, быстрая регенерация. А способность надолго задерживать дыхание под водой? А «Твиллег»? Чем не летучий замок из сказки? Да и наши костюмы возьми! – он схватил нож, оставленный нёйд, и потыкал себя в бедро. Ткань спружинила. – Гладкая тонкая шкурка, а не пробивается. Мне кажется, она вообще ее приняла за кожу.
– И решила, что нам нечем размножаться, – Риндир зафыркал.
– Потом вообще может оказаться, что магия – это особый вид энергии, – не сдавался Люб. – Как магнитное поле. Птицы его ощущают, а люди – нет. Или излучение, через которое Земля пролетела когда-то. И в сказках и мифах память о нем осталась.
– Или за способности нёйд отвечают те одноклеточные микроводоросли в крови, – со смешком подвел итог Риндир. – Так или иначе, контакт состоялся. И теперь надо вытянуть сюда как минимум Фенхеля или уговорить девушку отправиться с нами.
– Сутки по пересеченной местности в любую сторону, – скривился Люб. – И угораздило же Аурору запретить полеты…
– Я с ней сам могу долететь и куда быстрее, – штурман прижал пальцем широченную улыбку. – А ты тут оставайся, на хозяйстве.
Люб уже испытывал нешуточную необходимость уронить Риндира и повалять как следует, когда нёйд возвратилась. Вышла к элвилин в человеческом облике, поставила перед ними пиво в кувшине и хлеб на деревянном блюде. Села на пятки, жестом предложив гостям устраиваться так же. Отломила от лепешки краешек и стала вдумчиво жевать, кивнув, чтобы угощались.
Риндир положил кусок лепешки в рот. И тут же мысленно возопил:
– Гадость! Горькая, плесенью отдает, зерна непротертые внутри.
– Ешь! – рявкнул на него Люб. – Не вздумай выплевывать! Это эксперимент. То есть, ритуал.
И сам надул щеки и стиснул рот, чтобы не подавиться и не начать плеваться.
– Вообще я больше люблю мясо…
– Жесткую оленину с жилами? Ешь и молчи.
Мужчины сосредоточенно перемололи травяной хлеб и запили пивом. То оказалось приятнее, чем они опасались.
– Надо своим угостить. Нейтральным чем-нибудь.
– Минералкой без газа, – распорядился врач.
Риндир показал нёйд, как отвинчивать бутылочку со смешным лисенком на боку, отпил напоказ – не отравлено. Ведьма глотнула и выплюнула – вода показалась ей слишком соленой. Виновато сморгнула. Из-под ресниц взглянула искоса, не обиделись ли пришельцы. Люб широко улыбнулся, стараясь особо не демонстрировать зубы. Указал на себя, отчетливо выговорил:
– Люб.
Показал на штурмана:
– Риндир.
Тот, смеясь, подхватил игру. Постучал себя в грудь кулаком, гордо вытянул шею:
– Робинзон!
Пальцем ткнул в живот Люба:
– Пятница. Я – Робинзон, ты – Пятница.
– Можешь ты две минуты без шуточек своих обойтись?! – прошипел друг. – Я представиться пытаюсь, а ты ее путаешь.
Нёйд поводила глазами, лукаво улыбнулась и тоже ткнула Люба пальцем:
– Ты Пятниса.
Проследила за реакцией. Риндир откровенно хохотал, хватаясь за бока. Люб пыхтел:
– Научил на свою голову!
И стал втолковывать:
– Не Пятница. Люб!
Поднял из наладонника экран, быстро пролистал изображения, и над предплечьем сформировалась и стала медленно вращаться голограмма сидящего на хвосте рыжего мейкуна со стрелолистом, торчащим изо рта.
– Люб! Охранитель брачного ложа как семейной святыни, – зыркнул он на Риндира.
– Да знаю я, – пожал плечами тот. Нёйд же осторожно потянулась к коту рукой и с удивлением глянула на пальцы, прошедшие сквозь изображение. Люб поспешно свернул экран.
– Прости, неловко получилось. Я – Люб, – указал он на себя снова. – Этот ехидина – Риндир. Мы – оттуда, – он указал на небо.
– Я знаю, – отозвался переводчик внезапно, синхронизируясь с высоким голосом нёйд. – Я видела, как упала звезда.
Если бы мужчины не сидели, они упали бы непременно. А так – обошлось.
– Ты – видела?
Нёйд с завидной точностью указала рукой направление, в котором приземлился «Твиллег». Элвилин молча переглянулись.
– Оригинальные у тебя светильники… – Люб, уходя от скользкой темы, покосился на надетые на тын черепа. – Почему ты так торопилась их зажечь на закате?
– Это защита. Чтобы старые боги не навредили чужакам. Но теперь они отведали вашей крови и признали вас за своих.
– Ну-у… хотя бы одна загадка разрешилась, – задумчиво протянул Риндир. – Навалив еще несколько новых. Послушай, э-э… милая дева. Почему ты так свободно говоришь за богов? И почему старые? И в каком смысле отведали?
– Я – нёйд, безымянная. Служанка старых богов. Епископ Трилл нарушил равновесие. И им нужна ваша помощь.
