Текст книги "Даринга: Выход за правила (СИ)"

Автор книги: Ника Ракитина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

Глава 23

Штурман по спирали обогнул замок, убедился, что с Ауророй и ее стражниками пока еще все в порядке, и поднялся выше, к Соколиной башне. При старом князе там селились вестные соколы. А при епископе ее вычистили, выскребли помет, и на самом верху под щитом устроили святилище Судии. Вестных птиц переселили. И одним из чудес Трилла считалось то, что он может связаться с соратницами без них. А в башне, плотней других прилегающей к горе, торчащей, как средний палец, над остальными, епископ всегда молился по вечерам – когда один, когда вместе с Бранвен и иногда с доверенными людьми – чьей службой он особенно был доволен. А прочим под угрозой смерти входить туда было запрещено.

Соколу на запреты было плевать. Он взлетел наверх, сверкнув под закатным солнцем сияющим рыжим оперением, влетел через узкое окно без рамы – одно из ряда по западной стороне, – и оттуда бесшумно и стремительно под крышу, в густую, замотанную пыльной паутиной тень. Уселся на одну из резных деревянных балок, на которые опиралась конусовидная крыша. И обратился разом в зрение, слух и эмпатию.

Круглый обширный чертог внизу не был поделен на клетушки и покои, целиком принадлежа Судие, чья статуя стояла в простенке между окнами, напротив низкой полукруглой двери, окованной железом. Судия здесь был немного другой, чем у нёйд в храме. Деревянный, в белом с золотом плаще с капюшоном, закрывавшим лицо до волевого рта. Складки вдоль губ, тяжелый подбородок, могучая шея. Левая рука приподнята и сжата в кулак. В ней чашечные весы, одна чаша золотая, вторая черненая. В нее кто-то бросил гнилое яблоко. Риндир едва удержался от насмешливого клекота. Перевел глаза на правую руку Судии, лежащую на «яблоке» скрытого в складках плаща меча. Рука была выполнена с угрожающей достоверностью: вплоть до косточек пальцев и натянутых жил. Рука не священника, но воина.

Совсем не похожая на нежные, с длинными пальцами кисти Трилла. Который как раз сбросил глухой плащ на одну из низких, длинных, тоже резных скамей, стоящих по обе стороны зала. Оставшись в белой с золотом то ли рясе, то ли мантии. Сокол перелетел на другую балку, чтобы рассмотреть наконец лицо епископа в подробностях: удивительно юное, бритое, исключая бакенбарды и жидкую кудрявую бородку, квадратом обводящую подбородок. Кожа Трилла была бледной и прыщавой, нос тонким, сильно выдающимся. Узкие глаза властно горели. А губы были почти девичьими: оттопыренными, нежными. Епископ пригладил жидкие волосы и сказал мягко:

– Сними плащ, Бранни. Ты в доме Судии, его не нужно стесняться.

Девочка повиновалась. Словно нарочно копаясь как можно дольше, аккуратно складывая плащ и разглаживая на той же скамье.

– Разуйся и подойди, Судия ждет, – в голосе Трилла просквозила досада. Легкая, почти незаметная.

Риндир еще раз сменил местоположение, пытаясь разглядеть принцессу. Но ее волосы прятал белый чепец, а на набеленном раскрашенном лице невозможно было рассмотреть ни единой собственной черты. А складчатое узкое платье сковывало естественные движения, и ребенок двигался, словно кукла.

Бранвен подошла к Судие почти вплотную, не поднимая глаз. Епископ встал у нее за спиной.

– Тебе стыдно, Бранни, верно? – сказал он сладко. – Ты была плохой девочкой, очень плохой. И Судия хочет тебя наказать. Разденься, Бранни.

Она медлила.

– Кому я сказал, разденься!

Сокол вонзил когти в балку, приказывая себе не вмешиваться. Это их собственные, инопланетные дела. Может, именно так и положено прислуживать Судие?

Бранвен медлила, и голос Трилла ударил, словно кнут:

– Снимай платье!

Руки девочки поднялись вопреки ее собственной воле и стали неловко стягивать узкое одеяние, пока то кучкой не упало к ногам. Она поежилась в тонкой полотняной рубахе. Епископ обошел королеву, брезгливо вытянул из черненой чаши гнилое яблоко, запустил в окно. Но чаша все равно чуть перевешивала.

– Зачем ты пялилась на этих купцов?

– Я не…

– Молчи! – двумя пальцами он закрыл Бранни рот. – Я все видел. И Судия… тоже, – Трилл дышал громко и шумно. – И велел мне тебя наказать.

Он обошел королеву и опять встал сзади, на этот раз с плетью в руке.

– Сними рубашку с плеч.

Девушка застыла, и тогда Трилл одним стремительным движением рассек ткань и кожу. Дыхание его стало прерывистым, глаза томными, язык сладострастно ходил по губам, а левая рука шарила и мяла ткань между ногами.

На спине Бранни проступила алая полоса. И еще одна.

– Упрись ему в ноги, живо!

Трилл толкнул королеву вперед и навалился сверху, пытаясь поднять ее и свой подолы, кнут в руке ему страшно мешал. И тут сокол, поджав когтистые лапы, яростно атаковал епископа сверху, словно зайцу, раздирая спину. От бешеной боли Трилл потерял сознание. Бранни тоже лежала неподвижно, утыкаясь в ноги Судии лицом, и кажется, почти не дышала. А Риндир стремительно раздумывал, стоит ли превращаться, не напугает ли ее еще больше незнакомый голый мужчина. И все же перетек в человеческий облик – очень быстро и оттого болезненно. Пощупал пульс на шее Бранвен. Она была без сознания. Штурман подхватил со скамьи плащ Трилла и натянул на себя, стянул поясом. Поглубже надвинул капюшон. Обуваться не стал – сапоги епископа были бы ему малы. Уповая на то, что у Трилла не осмелятся интересоваться, почему тот бродит по замку босой.

Плащом Бранвен он связал епископа, замотав с головой, и утянул за статую Судии. Прикрыв королеву платьем, поднял на руки. Штурман знал план замка, спальня Бранни была ярусом ниже в этой же башне, как раз напротив спальни Трилла. Он задвинул за собой тяжелую дверь и стал спускаться по неудобной узкой винтовой лестнице, стараясь, чтобы Бранни не задевала стены плечом и коленками. Голова юной королевы покоилась у штурмана на плече. Посреди бесконечного муторного спуска девочка на миг открыла глаза и спросила жалко:

– Я уже женщина?

– Нет. Что ты! Нет, – и твердо добавил: – Я никому не дам тебя в обиду.

Девушкам, спящим на пороге опочивальни, Риндир самым грубым голосом велел принести горячую воду и убираться с глаз. Похоже, они были достаточно запуганы епископом, чтобы не задавать лишних вопросов. Стражники у покоя Трилла остались стоять, как изваяния. Риндир задумался, не повторялась ли такая сцена и раньше. Телепатически связался с одним из стражей Ауроры:

– Пошли с дроном аптечку, Адам, – и мысленно же обозначил маршрут. – И да, – штурман поморщился, – скажи Ауроре как-нибудь аккуратно, что наверху Соколиной в простенке за Судией раненный Трилл лежит. Подберите его там, окажите первую помощь. Конец связи.

Вода подоспела прежде аптечки. Риндир шуганул девчонок, запер на засов массивные двери и стал бережно обмывать спину Бранвен. Королева дернулась, села в постели, прикрываясь руками.

– Тише, – как можно мягче сказал он. – Я должен обработать раны.

Девочка поводила глазами, словно стараясь проникнуть под капюшон, и штурман забросил его за спину.

– Ты не Трилл… – королева мучительно наморщила брови. – Я тебя видела… утром. На берегу. Откуда ты здесь?

– Я тебе снюсь.

– Тогда снись подольше, пожалуйста, – плечи Бранвен опустились, она расслабилась.

– Если ляжешь и будешь слушаться меня.

Штурман отошел к окну и поймал летучую машинку, разложил содержимое аптечки на консоли при кровати. Провел над телом Бранни сканером, изучил рекомендации. И принялся заливать шрамы на спине девочки биоклеем, не пробуя использовать заживляющие препараты. Подумав, что надо как-то устроить так, чтобы Люб смог ее осмотреть.

Стараясь не давить на хрупкие ребра, помог королеве повернуться набок и стал отмывать с лица корку краски, прорытую дорожками слез. Выплеснул воду в окно, на дотлевающий закат. Отправил назад дрон с аптечкой. Устало потянулся гибким телом.

– Спи, Бранни. Теперь все будет хорошо.

Хотя сам далеко не был в этом уверен.

– Я не хочу спать. Я боюсь.

Шепот был едва слышен. И только острый слух элвилин позволил Риндиру его различить.

– Мне снится то жуткое место, куда ушел отец. И куда осенью брат отправит меня. Я уродливая, страшная, рыжая. На мне никто не хочет жениться.

Штурман улыбнулся:

– Я тоже рыжий. И многим нравлюсь. И друг у меня тоже рыжий. Большой, надежный, как медведь. Я вас познакомлю когда-нибудь.

– Тогда женись на мне. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! – она встала на колени в постели, умоляюще стискивая ладони.

– Так нельзя, Бранни.

– Потому что я страшная, да? – вгляделась она в лицо Риндира глазами-фонариками, словно пробуя докопаться до души. – И потому что ведьма… Я стараюсь сдерживать это. Но иногда оно прорывается, – она вцепилась скрюченными пальцами в меховое одеяло. – И тогда Судия наказывает меня. Но к утру все шрамы заживают. Брат… Епископ Трилл говорит, что это нехорошо. И говорит, что в обители все это исправят. Но я не хочу туда. Не хочу, чтобы меня исправляли.

Слезы потекли у Бранни по щекам и закапали с подбородка, сначала редко, но грозя перетечь в настоящий дождик. Небось, сканер орал бы сейчас, что ей нужна лошадиная доза успокоительного. Риндир скрипнул зубами. Завернул Бранни в шкуру и сгреб в охапку. Стал носить по покою, словно младенца, разбуженного страшным сном.

– Расскажи мне про эту обитель.

Бранни икнула.

– Если смотреть страху в лицо – он не такой и страшный.

Еще раз мельком пожалел, что рядом нет Люба с его профессионализмом врача и психолога. Крепче прижал Бранвен к себе.

– В лесу когда-то стояла обитель нёйд. Искусных, опасных. У них искали помощи, им несли дары. Но однажды налетела буря. Стволы ломались, как тростинки. И воды, хлынув из-под земли, поглотили все вокруг. Кто осмеливался проходить или проезжать там – часто слышали песнопения из глубин. Это место боялись и обходили стороной. Потом озеро заросло и превратилось в болото. Но иногда, в такие же бурные ночи, обитель всплывала на поверхность, и можно было видеть свет и слышать пение, – девочка тяжело дышала под шкурой, на лбу выступил пот. – А если подойти к ограде – то и увидеть нёйд в таких же вот плащах, как на тебе. Они умерли, но все еще живые. И брат… Трилл говорит, что они ему служат. Они хотят меня к себе.

– Как же он может позвать их, если они утонули? – скептически приподнял бровь Риндир.

– Там спрятана веревка от била. То есть, две. Но одну нельзя трогать.

– Он тебя просто пугает, маленькая.

– Нет!

– Мне тоже снятся страшные сны. А потом я просыпаюсь и просто над ними смеюсь. Если тебе приснится страшный сон – просто помни, что я рядом. Как человек или как золотой сокол. Хорошо?

Бранни кивнула.

Риндир аккуратно уложил девочку на кровать. Присел рядом, напевая на родном языке:

…Мы без спроса пришли, мы однажды уйдем,

чтоб вернуться опять через пару веков,

нам сказали, что где-то найдется наш дом,

далеко, далеко-далеко.

Наше право – сгореть, словно листья, в костре,

Наше право – тонуть, словно листья, в ручье,

Для детей ноября есть реальность и бред,

Только нет лишь вопроса – зачем?..

Королева уснула, словно под колыбельную, разметавшись на постели. Щеки были мокрыми от слез, но на губах играла улыбка. Гадкий чепец сполз, по подушкам рассыпались яркие рыжие волосы. Штурман поежился от тянущегося из окон сквозняка, укрыл девочку меховыми одеялами. И отправился наверх, вернуть на место одолженный у Трилла плащ.

Глава 24

Риндир сидел на лавке с ногами, прикрываясь плащом Ауроры, и мечтал, чтобы обильная резьба так не резала зад. В коробе под лавкой определенно имелись подушки, чтобы сиденье умягчить, но штурман малодушно не собирался босиком опять ступать на каменный пол, по которому тянули сквозняки. Холод накрыл Риндира как-то внезапно, и он бы уже маялся простудой – если бы не зверский элвилинский иммунитет. Еще ему хотелось привалиться к спинке лавки – такой же резной, и чего местных тянет все подобным образом украшать? – и подремать хоть немного, но Аурору уймешь сейчас, пожалуй!

Штурман бросил тоскливый взгляд поверх ее плеча на окно-отвор без рамы. Холод вливался в него и выползал под двери вместе со звездным светом, звезды были крупные, яркие, и свет плошек, стоящих перед ликом Судии в локоть величиной и у постели, не глушил его, а скорее гармонировал.

Стражникам караван-ханум постель не полагалась. Они обходились горой подушек и меховых одеял, разбросанных перед дверью, но не спали – вот же гады – а с интересом пялились на происходящее. И сна у них, в отличие от перенервничавшего Риндира, не было ни в одном глазу. Фенхель так и вовсе подтянул к груди колено, возложил на него ладони, на ладони подбородок, и с интересом стрелял глазами, точно филин, то на жертву распекания, то на сдерживающее ярость начальство. Своды и стены в замке, конечно, прочные, да и двери, утопленные в арку, им не сильно уступают. Тут хоть весь изорись, хоть убийца тебе в спину ножичком тыкай – не услышат и не прибегут. Да и под дверью подслушивай кто – дроны в ту же секунду доложили бы. И все же Аурора блюла реноме, распекала Риндира вполголоса, отчего ему, впрочем, легче не становилось. Что выражения, что интонации, что взгляды – впору отравиться.

Адам из-за спины госпожи Бьяники подавал штурману ободряющие знаки, показывая, что всецело на его стороне. Ганелон, третий охранник, молчал. Возможно, даже дремал, сохраняя на лице сосредоточенное выражение и пялясь круглыми глазами перед собой.

– Ты понимаешь, что поставил под угрозу наше дело?

Риндир помотал головой.

– Практически сорвал так успешно начатые переговоры? Зачем тебя туда вообще понесло?

– Цмин отпустил.

– С Цмином я еще поговорю.

– То есть, ради решения наших проблем я обязан был оставить девочку во власти сладострастного садиста?

– Я этого не говорила, – прошипела Бьяника.

– Нет, сказали.

– Не ссорьтесь, девочки, – разрядил обстановку Фенхель. – Кто соберет больше вагонов – тот и будет паровоз.

На него зашипели с обеих сторон.

– Кто тебя вообще звал во все это вмешаться? Спал бы спокойно у костра или концентраты наворачивал. Прямо вот сейчас хоронят кого-то, кого медведь задрал или женщина родами померла. Мы не можем, просто не можем физически спасти всех, – прошипела Аурора яростно в глаза Риндиру. – Думаешь, я не жалела, не мечтала спасти в детстве Спартака или Жанну д’Арк? Чтобы счастья всем и никто не ушел обиженным? Сколько их, погибших несправедливо, изнасилованных, осужденных без вины только в одной истории человечества? О некоторых даже памяти не осталось…

Штурман посмотрел скептически в ее выпуклые глаза, на покрасневшее от гнева лицо.

– И жалела и плакала когда-то. И мне вовсе не хочется, чтобы такое происходило и с нами. Из-за твоего необдуманного донкихотства. Думаешь, устав по контактам бездушные бюрократы писали?

Риндир кивнул: он ровно так и думает.

– Каждое слово в этом уставе, буквально каждое, – страстно стиснула кулаки Аурора, – оплачено кровью. Оплачено потерями. Нашими – и тех цивилизаций, с кем мы входили в контакт. Потому и составлено так, чтобы исключить… юношеский максимализм.

Штурман скрипнул зубами.

– Да хоть у Фенхеля спроси, хоть у Альва. Если не веришь мне, – журила (пеняла) она. Далеко не все, что мы видим – мы правильно истолковываем. Мы иногда друг друга не можем понять, хотя не один пуд соли вместе съели. А тут гуманоиды, похожие на людей, но культура их может быть принципиально другая. И внешнее сходство поведения – обманка, повод для ошибок.

– Он ее бил. И пытался изнасиловать, – рявкнул Риндир. – И хоть из шкуры вылезьте – не докажете мне, что это не так.

– Хорошо. Допустим – так. Ты все истолковал верно. Мы все равно не можем всем помочь.

Штурман поднял на нее серые продолговатые глаза:

– Всем не можем. А Бранвен – должны. Неужели из-за вашего прагматичного выбора мы бросим ее насильнику и убийце?

– Я отстраняю вас от этого дела, Абранавель. Вместо чем создавать нам сложности, возвращайтесь на «Твиллег» и остудите голову.

Он поднял голову:

– Какие сложности я вам создаю? Мешаю договариваться с драгоценным Триллом? Адекватным и договороспособным? А плащ могу и вернуть.

– Боюсь, сейчас он не такой адекватный, как был до встречи с вами, – хмыкнул Фенхель. – Наши окна не выходят на Соколиную. Мне пришлось идти по крышам в кошачьей ипостаси и с аптечкой на спине. Без страховки. Удовольствие то еще. Епископ едва не задохся под плащом. Ему пришлось вкатить дозу снотворного и успокоительного прежде, чем обработать рану. И рана, скажу я вам… Вроде сокол не орел…

– Будь у меня больше пространства для разгона – я бы ему позвонок выбил, – пригрозил штурман. – Или позвоночник вырвал. Ну что, Трилл ваш драгоценный жив?

– Не скончался пока, – Фенхель сузил глаза. – Спит перед Судией, аки младенец. Никто ничего не слышал. Но когда его найдут утром – подумают на нас. Это уж непременно. Чужаки в замок – демон в замок. Или там психованная летучая мышь-исполин.

Ганелон с Адамом едва слышно засмеялись.

– Можете меня отстранять, – уперся Риндир. – Я все равно буду защищать Бранвен от него. Все наше счастье ничего не стоит, если оплачено слезами ребенка.

– Сколько угодно, – бросила вполголоса яростная Аурора. – Успокойтесь наконец! Нам надо подумать, как купировать созданную вами, Абранавель, проблему.

– Никакой проблемы не вижу, – пожал плечами Фенхель. – Наоборот, мы можем обратить ранение Трилла нам на пользу. Вы знаете, насколько древние люди верят в вещие сны?

Аурора перевела дыхание. Уселась напротив антрополога, сложив красивые руки на коленях.

– Говорите.

– Представьте, что Судия послал вам вещий сон. Вы видели раненного епископа в храме и бросились за помощью. Главное, сыграть все это убедительно.

– Настроюсь и сыграю, – она поджала подведенные губы. – Только святилище мне покажите, какие-нибудь интересные подробности – чтобы поверили.

– И еще, госпожа начальница, если примете мой совет, – узкое лицо Фенхеля озарила задорная улыбка, разом делая строгого антрополога намного моложе. – Не кладите яйца в одну корзину. Любой человек смертен. Внезапно смертен. Тем более правитель. Даже такой почтенный и уважаемый, как епископ Трилл. И попрошу заметить, такое может случится и без нашего вмешательства. На этот случай стоило бы сохранить хорошие отношения с королевой Бранвен.

– Может, и возвести ее на престол? – Аурора сердито стукнула об пол подушкой.

– Может, и возвести…

– Это прямое вмешательство.

– Прямое вмешательство и нарушение равновесия уже само наше присутствие здесь, – Фенхель собрал в хвост отросшие волосы. – Влияние происходит так или иначе. Даже от спички, вынутой из коробка.

– Могли бы сравнение и посовременнее привести, – вздохнула, сдаваясь, Аурора.

– А оно как раз посередине, – Фенхель подмигнул зеленым глазом. – Между Дарингской цивилизацией и нашей.

Риндир задумчиво почесал бровь. И спросил мысленно:

– И как это тебе удается? Только что она метала громы и молнии…

– Это все моя несравненная харизма, – Фенхель мысленно хмыкнул. – Учитесь, юноша.

– Хорошо, хорошо. Пусть Риндир займется охраной королевы. Только дроны в помощь возьмет. А то как накроют сетью да хвост выщиплют.

– Не дождетесь!

– Хватит, – Фенхель сделал страшные глаза и подтолкнул штурмана в плечо: – Что, мир?

– Мир, – неохотно согласился тот. И протянул госпоже Бьянике руку для пожатия. Рукопожатие Ауроры было по-мужски сильным.

– О каждом шаге мне докладывать, – бросила она сурово. – Связь утром, вечером и в экстренных случаях. Мальчики, можно на его птичке веб-камеру закрепить?

Ганелон с Адамом закивали.

– А телепатии с дронами вам недостаточно?

Антрополог незаметно показал Риндиру кулак. А когда Аурора взглянула на него – невинно спрятал руки за спину.

– Утром уточню у Люба, сколько можно находиться в виде птицы без потери когнитивных способностей. Придумаем, кем и как тебя тогда подменять.

– Котиком, – улыбнулся антрополог. – Котиков любят все. А крыши замка я сегодня хорошо изучил.

Аурора подняла глаза к потолку, изображая страдания:

– И учтите: все равно мне эта идея не нравится.

Мужчины согласно закивали.

– Экипируйте его – и с глаз долой. Будем разыгрывать вещий сон. Кстати, – посмотрела она на штурмана. – Ты Бранни вниз нес, а потом наверх поднимался?

– Угу.

– Тогда хорошо. Не возникнут у стражи перед опочивальней епископа неудобные вопросы, как Трилл раздвоиться смог.

Проворчав «достали меня уже этим Триллом», штурман превратился в сокола и вылетел в окно, надеясь только, что какой-нибудь дотошный любитель зоологии не следит сейчас за местными аналогами козодоев, сов и летучих мышей и не впадет в когнитивный диссонанс, увидев летающего в полночь сокола. Ну, хотя бы биноклей здесь пока не изобрели. Надо подсказать Ауроре, ходовой товар. Сложив крылья, он нырнул в комнату спящей Бранвен.

Стал человеком и тщательно запер на все засовы дверь. Утянув с постели пару подушек и сброшенное королевой одеяло, удобно устроился на полу, чутким слухом улавливая движение внизу и отдаленные крики, которые становились все яснее по мере приближения. Среди мужских встревоженных голосов выделялся спокойный и суровый голос начальницы – с гипнотическими интонациям: и не захочешь, а станешь повиноваться. На Риндира такие штучки не действовали, а на местных – наоборот. Похоже, епископ Трилл владел основами местной разновидности эриксонианского гипноза и прокачал чувствительность паствы до максимума. Мимо двери протопотали, проорали и ушли наверх, не став извещать королеву, что епископ ранен. А впрочем, не убедились еще.

Риндир встал и наклонился над девочкой, проверяя, не разбудили ли. Она спала тревожно, глубоко вздыхая и всхлипывая. Риндир подул ей на лицо, побрызгал водой. Подумал, не получится ли погрузиться в ее сон, чтобы навести там порядок, чтобы кошмары не пугали ребенка. Но отказался от этой мысли. Еще ни разу у них не вышло вступить в мысленный контакт с аборигенами, и результат был непредставим. А он и без того сегодня дров наломал. То есть, уже вчера. Настроив организм, чтобы проснуться с первыми проблесками рассвета, штурман опять завернулся в одеяло. Звериная шерсть кисло пахла и скребла кожу.

И сон самого Риндира, в который он нырнул, как в болото, был далеко не ласковым, хотя и знакомым. Ему снился тот самый угрюмый голый парк под толщей вод – тот, о котором штурман рассказывал Любу. Мир вокруг был тусклым, серым и плотным – таким плотным, словно штурман двигался в смоле. Она была со всех сторон – невидимая, но вполне ощутимая. Ни звезд, ни проблеска лун, ни малейшего звука. Даже ветра не было. Но мужчина упорно пробивался к свету тусклых фонарей за кованой оградой. И, внезапно для себя, вышел к воротам. Две веревки – бледная и кровавая – тянулись к висящей у них железяке. И штурман остановился, словно витязь на распутье, решая, которую выбрать.