Текст книги "Ковальский в тылу врага (СИ)"

Автор книги: Неуловимый Джо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)

Глава 12. Вынужденный интерес к политике

Проснулся я в своём офицерском кабинете в одном ошейнике. Голова болела так, что я не мог пошевелить ею, а шею натёрли какие-то крупные купюры, заправленные за него. Я взглянул на часы и понял, что до подъёма мне оставалось около получаса, но встать меня заставила жуткая вонь. Судя по всему, она исходила из сырой и холодной лужи наполовину эльфийской, наполовину офицерской рвоты. Мне было так плохо, что я побоялся заглядывать в логи своих биометрических показателей в ошейнике.

У меня было полчаса, чтобы совладать с управлением эльфийским иммунитетом и привести себя в более-менее здоровое состояние. Я одновременно контролировал синтез модифицированной алкогольдегидрогеназы и белок-абсорбент этанола и ацетальдегида. Благо, мои доработки человеческой системы обмена веществ, превратившие её в эльфийскую, это позволяли. Поначалу было тяжело, но чем сильнее я концентрировался на управлении собственным телом, тем быстрее мне становилось лучше. За пятнадцать минут до построения я чувствовал себя не хуже, чем в конце не слишком тяжелого дня.

Мои биопанк-технологии, которые я оформил и брендировал как «эльфийские», были поистине многообразны и великолепны. Меня сложно застать врасплох биоинженерными задачами. Даже для уборки рвоты с пола у меня было три эльфийских девайса: две эльфийские руки и одна эльфийская швабра.

Очень некстати для остатков моего похмелья, вся воинская часть стояла на ушах. Утреннее построение было отменено, но чуть позже был всеобщий смотр. В казармах проходила инвентаризация, а солдаты бегали со своими документами и занимали очереди в медпункт сами за собой. Громкоговорители на казармах были включены и транслировали военные марши, срочные новости и важные приказы.

Но то, что форсилось во внутренних армейских социальных сетях, меня напрягало куда больше. Все чины, от рядового до полковника, пересылали и комментировали вчерашнее видео с камеры наблюдения. На нём через КПП спокойно проезжает правительственный лимузин, доверху набитый вусмерть пьяными рядовыми.

В начале меня успокоили время и дата возвращения бойцов – они поспели точно к окончанию увольнительной и по факту ничего не нарушили. Но то, что я увидел в конце, меня напрягло настолько основательно, что я окончательно протрезвел. Из лимузина вышел сам Вишневский. Он пил не меньше, чем пили рядовые, однако в его походке не было ни малейшего намёка на опьянение. Учитывая время записи и остальной контекст, особенно тот, что он никогда раньше не упоминал о биотехнологическом вмешательстве в своё тело, всё это было чрезвычайно странно. В свои пятьдесят шесть, выпив столько же, а то и больше, чем мы, он должен был лежать в больнице, а не вприпрыжку шагать на КПП. Но это всё ещё можно было списать на его крепкое здоровье, солидный опыт и врождённую стойкость.

Но вскоре меня ждали очень и очень тревожные новости. Собственно, из-за них и было отменено утреннее построение.

Сегодня ночью исчезла польская гуманитарная миссия на территории России. Город Лемберг официально принадлежал Польше, гуманитарная миссия не просто передала гуманитарную помощь местным дикарям, а ещё и выдвинулась на территорию, принадлежащую, но неподконтрольную России. Бригада в составе нескольких десятков танков и более трёх тысяч личного состава просто исчезла. В один прекрасный момент она просто перестала выходить на связь. Правительство мгновенно засекретило все спутниковые данные, а карта перестала обновляться. Но самое страшное, что произошло это на руинах древнего городка Требовля, в сотне километров от польской границы.

Не успел я отключить свои уши от вайфая, как меня вызвали к полковнику и потребовали взять с собой все документы на моих подчинённых. Когда я вошел в кабинет полковника, там был подполковник, майор, сам полковник и, собственно, тот, кого я совсем не ожидал увидеть – вездесущий Вишневский.

– Поручик Ковальский, – обратился ко мне подполковник. – Мы ждали вас позднее, быстро же вы оклемались.

– Модифицированные мамиллярные тела, пан полковник, – сказал я и отдал честь. – Встроенный живой будильник.

– Что же, раз так, то давайте приступим к вашему переводу. Раз уж ваши драконы прошли испытательный срок и готовы к постановке на вооружение, кому как не вам их готовить к выполнению боевых задач.

– Мои драконы с рождения готовы. Чего я не могу сказать про людей.

– «Ваши» люди уже на полпути к Лембергу. Приказ свыше, – ехидно заметил подполковник. – Если они не справятся с выполнением боевой задачи, что ж, тогда вы пойдёте под трибунал.

Вишневский хранил молчание.

– Пан полковник, но ведь стандартный период подготовки длится шесть месяцев, а мои бойцы едва три отслужили! Я готовил их согласно курсу шестимесячной подготовки, согласно приказу, если бы у меня был другой приказ, я бы хоть что-то успел!

– Приказ свыше. Приказы не обсуждаются, – грустно ответил полковник.

– Но вы ведь можете отправить более опытных курсантов, тех, которые служат хотя бы четыре… – возмутился я, и мой взгляд упал на мрачную улыбку Вишневского.

– Поручик! – осадил меня подполковник, но его усмирил полковник.

– Поручик Ковальский, – спокойно сказал он. – Остальные тоже отправлены. Читай приказ свыше, а среди новобранцев ваш взвод набирает наилучшие показатели. Можете гордиться. Отправляйтесь к майору и подпишите рапорт о вашем переводе в кинологическое отделение.

– А что если я придумаю какой-нибудь генетический дефект у моих драконов, который не позволит принять их на вооружение? – угрожал я.

– Полковник! Вы разве не видите, он пытается вас шантажировать!

Полковник злобно промолчал, но Вишневский встал и попросил слово.

– Войцех, пытаться давить на армию бесполезно, поверь мне, я пытался. Неоднократно.

– Пан консультант прав, пан поручик, – строго сказал потерявший терпение полковник.

– Мы все, безусловно, ну о-о-очень впечатлены всем этим, – подполковник указал на мою грудь и уши, – но если вы настолько своенравны, что не в состоянии выполнять приказы, то нам придётся говорить с вами иначе.

– Не стоит. Я достаточно силён, чтобы добиться своих целей, но я уверен, что вы сможете распорядиться мною разумно. Прошу вас, присмотритесь к моему вопросу повнимательнее, – сказал я, отдал честь и покинул кабинет.

Я шел по коридору, звонко цокая каблучками своих бабских туфелек. Они меня начали так раздражать, что я сорвал их с ног, вырвал каблуки с мясом и зашвырнул их в сторону двери. Один каблучок воткнулся в дверь точно напротив фамилии подполковника, а второй просвистел в двух сантиметрах над головой Вишневского, следовавшего за мной. Я глубоко вдохнул, облокотился на подоконник и уставился на ухоженную лужайку на улице.

Я сожалел о том, что хотел выслужиться. Я трепетно и компетентно относился к своим обязанностям. Готовил тех ребят, как будто собственных детей. Якуб, Кшиштовский, Ковальчук и многие другие карты были просто выдернуты из моих рук. И скоро все они будут биты. А всё только потому, что они старались, как и я, тренировались и учились, и в итоге оказались там только потому, что были хороши. Не делай как делает учитель, делай как говорит учитель, а ведь я сам учил солдат, что «инициатива – хуже сифилиса», и сам же нарушил это правило. А расплачиваться за мою ошибку будут другие.

Но от моих мыслей меня отвлёк Кульман.

– Вижу, ты основательно привязался к тем ребятам. А зря.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты подумай. Ведь они такие же, как и все остальные, – Кульман показал пальцем на готовившихся к смотру солдат за окном. – Разве ты вправе решать, кому отправляться на фронт, а кому в тылу отсиживаться?

– Будь моя воля, я бы сам за всех воевал. И победил бы, не рискуя жизнями молодых парней. Да я кому хочешь наваляю! Хоть этим бриташкам, хоть немцам-кастратам, хоть коммунистам из Южной Америки, кому угодно! Да чёрт возьми, я и русских варваров заставлю сдаться, если захочу!

– Знаешь, пойду-ка я отсюда. Эльф, который говорит такие вещи, меня откровенно пугает, – сказал он заботливым тоном. – У меня нет ни малейшего сомнения, что ты на это способен, и от того реально страшно. Я не буду тебя уговаривать брать на себя ответственность за всю Польшу, я тебе скажу так:

Вишневский облокотился рядом со мной и довольно искренне признался:

– Ты подумай вот о чём. Они такие же граждане, как и ты, они так же храбры и ответственны, как и ты, ну про ответственность это я загнул конечно, ха, но ведь разве ты запретишь им выполнять эту почётную обязанность? Почему?

– Почему? – я схватил Вишневского за лацканы. – Да потому что они не добровольцы и не контрактники, они срочники, дурья ты башка!

– Ладно. Ты раскусил меня. Скажу по-другому.

Вишневский грубо сбил мои руки и поправил одежду.

– То, что в самое пекло отправили твоих ребят, это не моя вина, а моя заслуга.

– Как прикажешь понимать?

– Ты ведь читал их дела, тебе специально подсунули их предыстории, генеалогические деревья, ты ведь их читал, да?

– Ну да.

– Что «ну да»? Это ведь родственники всех тех политиков, которые и проголосовали за вторжение в Россию!

– Да, я понимаю, – продолжал Вишневский, – сын за отца не отвечает, и уж тем более за дядю, тётю или дедушку. Но они не случайно несколько раз косили от армии, платили взятки, а когда я прикрыл эту коррупционную лавочку, все они как один объявили себя либералами. Мне даже заморачиваться не пришлось. Достаточно было просто порекомендовать сортировку новобранцев по политическим взглядам для оздоровления армии, и бац! Все они оказались в таких взводах!

– Приказ свыше… – пробормотал я, пристально глядя в глаза Вишневскому.

– А знаешь что, – продолжал Кульман. – Если хочешь, отправляйся с ними. Иди, напиши рапорт и сам посмотри, чего они стоят.

– Я конечно беспокоюсь за тебя, но ты сам сказал, что кому угодно наваляешь. Вот и дерзай! За драконами я присмотрю.

К вечеру я уже был в поезде. Я сидел в купе и бормотал себе под нос раз за разом одно лишь слово: Лемберг.

Глава 13. Межмакрозонье

От пересечения судьбоносной «красной линии» прошло менее часа. Мне не стыдно признаться, что я пересекал границу Польши впервые. Во времена моего детства во всех без исключения странах творился такой страшный демографический хаос, что возможность спокойно жить и держаться за источник доходов считалась практически привелегией. Поначалу ездить на заработки считалось престижным, но когда Россия, Китай и Малайзийский Халифат наглухо закрыли границы на въезд, стран, где можно было заработать больше, чем потратишь на путешествие, просто не осталось. Многие не возвращались домой, в основном опасаясь осуждения, даже если и умудрялись заработать немного серо-кровавых денег. Однако мои бойцы были воодушевлены.

Я ехал на БТРе в полной пехотной экипировке. Со мной сидел Якуб, остальные офицеры и пара младших карт. Все они разглядывали весьма неплохие пейзажи, вдыхали осенний воздух вперемешку с чадящим дизельным выхлопом. Впереди ехали груженые гуманитаркой грузовики, парочка самоходных миномётов, МДДТ и автовоз, с горкой нагруженный мотоциклами, ракетными багги, легкими амфибиями и квадроциклами.

По мере приближения к Подолью местность становилась более живописной. Складки крутых холмов напоминали эротичные изгибы женского тела, а наглухо вырубленные леса своими пеньками только усиливали сходство. Но когда мы отдалились от последних признаков цивилизации, дорога превратилась в ужасное месиво неукатанных камней, болота и коряг. Колонна замедлилась, а грузовики начали чадить ещё сильнее. Спасало только то, что местные лесорубы ленились тащиться в глушь, и леса превратились в величественные хвойные волны, усеянные пёстрой пеной лиственных деревьев.

Младшие карты были беззаботны и бодры, они то и дело коротко переговаривались и смотрели на прекрасные пасторальные пейзажи и стада коров с по-детски открытыми глазами. Первые две вечности они развлекались тем, что мечтали поохотиться и добыть какую-нибудь дичь на ужин, спрашивали друг у друга: «Далеко ли до Терибля?»

– А ну прекратить разговорчики! – не выдержал Якуб.

– Остыньте, сержант, – мягко сказал ему я. – Мы пока что в безопасности, пусть поболтают, пока есть возможность.

– Но они же не затыкаются!

Я усмехнулся и спокойно, но отчётливо сказал:

– Это дело опыта, сержант. Вот прилетит коптер и зашвырнёт ему гранату за воротник, быстро пиздеть перестанет.

Солдаты притихли, но хихикать не прекратили. Своим эльфийским слухом я заметил, что они распространяют слух, будто я никогда не был с женщиной, а также упомянули, как пиковый туз обещал научить меня пикаперским премудростям. Они ещё немного сально похихикали мне в затылок и вернулись к своему занятию.

– Разрешите спросить, сержант?

– Разрешаю.

– А далеко ещё до Терибля?

Якуб не ответил. Он раздраженно вздохнул, посмотрел мне в глаза и многозначительно вскинул руку на цевьё автомата. Я усмехнулся в ответ, запустил свои цифровые эмуляторы в ушах и с интонацией навигатора ответил:

– Семьдесят шесть километров четыреста тридцать семь метров до городской черты. Средняя скорость по всем трём типам местности составляет четырнадцать километров и двести тридцать три метра в час. По предварительным оценкам, за это время вы можете задать этот вопрос тысяча двести восемьдесят восемь раз, – сказал я, выждал пятнадцать секунд и добавил: – тысяча двести восемьдесят семь… шесть…

Солдаты умолкли, но ненадолго. Не прошло и двух поворотов, как на изумрудно-зелёном лугу нас встретило стадо великолепных пушистых зубров. Зубр-самец ходил кругами, потом, громко фыркнув, вскочил на самочку. Городские парни, считавшие, что масло берётся в магазине, вдруг вернулись к своей магистральной теме походного стендапа:

– Пан поручик, вы ведь на гражданке ветеринаром были?

– На гражданке… – рассмеялся Якуб, прочитав третье дно в их шутке.

– Ну был и что?

– Расскажите нам, что он делает, очень любопытно…

Солдаты внешне были серьёзны, лишь по их взгляду можно было различить, что внутри они разрываются от надменного смеха.

– Ну, учитывая превышение склона, влажность почвы, сезон и погодные условия… – сказал я с неизменным серьёзным тоном. – Папу-бизона замучал ваш трёп, он решил забраться повыше, чтобы посмотреть, далеко ли ещё до этого Терибля…

Вдруг Якуб усмехнулся и тоже начал проговаривать про себя название города, подозрительно созвучное эвфемизму онанизма. Внутреннее ликование парочки солдат вибрациями передалось по корпусу БТРа.

– О чём это вы думаете, сержант? – спросил его я и тоже усмехнулся.

– Гм. Ну… В смысле? Как это о чём? – сказал Якуб. – Как и все «взрослые» мужчины. О Римской Империи, конечно. – сказал Якуб и прогладил перископ на каске с неизменной харизмой.

– О Священно-Римской империи?

– Нет, о нормально-Римской империи…

Солнышко вышло из-за тучки. Все зубры собрались в кучки и распределились по обширным заливным лугам. Луга были невероятно яркими и ослепительно зелёными, леса и холмы окружали нас так, что воображаемый Терибль показался прекрасным сказочным замком. Всё вокруг казалось таким обаятельным, что Якуб не выдержал и заметил:

– Там внизу речку придётся переходить вброд, – сказал он и добавил: – Если застрянем, наловим в окрестных лесах единорогов и запряжем.

– Единорогов не существует, – сказал один солдат другому. – Ведь так?

– Когда-то я так и про драконов думал. – усмехнулся Якуб, глядя на меня.

Я вдруг представил то, за что мне стыдно даже перед самим собой. Я расхохотался так, что чуть не уронил свой автомат. Мы смеялись вместе с Якубом, и вдруг я понял, почему он вызвался сопровождать меня. Он и правда втрескался в мою дочь и видел во мне не только её отца, но и её портрет.

– Даже и не думай о ней! – едва отдышался я.

– О ком? – притворно непонимающе удивился Якуб.

Он выждал паузу и весьма технично сменил тему:

– А, вы имеете в виду Римскую империю… – расстроенно протянул он. – А вот это вы зря. Ведь северо-восточная её граница проходила где-то именно здесь.

– Что было, то прошло, сержант. – ответил я ему и вновь уставился на горизонт.

Дорога из лугов начала подниматься в гору. Грузовики взревели своими моторами и стали взбираться по каменистой тропе, напоминая котов, которые точат когти. Склон был довольно густо покрыт плотной растительностью, и я своим эльфийским зрением заметил тепло тел большого количества людей, прятавшихся среди кустов. Я быстро отдал приказ, и все солдаты вмиг стали серьёзны. Они опустили свои глазные экранчики и стали пристально выцеливать опасность.

Когда грузовик забуксовал на очередной коряге, из кустов вышмыгнул мальчик лет тринадцати. Он был одет в лохмотья с пришитыми невпопад принтами разнообразных брендов. Он хищно оглядел нас и мгновенно юркнул в кузов грузовика.

– Прикажете огонь?

– Да какой нафиг огонь. Они все безоружны, – ответил я и поставил автомат на предохранитель.

Следом за ним из кустов выскочил бодрый старик. Мальчик осторожно выглянул из грузовика и показал ему жест отрицания. Мальчик выпрыгнул из грузовика и убежал со стариком вместе прямо в кусты.

– Вот засранцы, хлеб ему не понравился! – возмутился Якуб и выпустил зелёную ракетницу из подствольника.

Грузовики ехали дальше. Остальная гуманитарка была в закрытых на замок контейнерах. Мальчик и старик безуспешно попытались их вскрыть, но потом вновь исчезли. Мы поехали дальше.

Вопреки интуиции, спускаться с холма приходилось ещё медленнее. Грузовики то и дело пшикали тормозами, подвывали электромоторами во вспомогательных рекуперативных установках и со звонким треском давили коряги колёсами, специально разложенные на дорогах.

Вдруг прямо перед нами на дорогу выскочила старушка в косынке и не менее странных лохмотьях. Она бодро вскарабкалась на грузовик и позвала остальных, ещё более старых женщин. Старушка достала коробку с хлебом и, совершенно не обращая на нас никакого внимания, стала выдавать коробки другим очень старым женщинам.

Последние старушки в очереди едва могли ходить, не нужно было обладать эльфийским зрением, чтобы заметить последствия ужасно запущенных болезней ног. Некоторые старушки были настолько больны, что не могли носить нормальную обувь, они едва ковыляли в своих грязных тряпичных обмотках.

Когда старушки вытащили из грузовика уже восьмую коробку, Якуб возмутился и сделал предупредительный выстрел в воздух. Старушки не просто не испугались, они были совершенно привычны и технично ускорились.

– Отставить! – приказал я.

– Но отчёты же? – удивился Якуб.

– Насрать, – тихо сказал я и кивнул ему посмотреть назад.

Одну коробку старушки уронили. Она разорвалась, и из неё высыпались галеты и буханки свежего хлеба. Совсем сгорбленная старушка, согнутая практически напополам, доковыляла до хлеба и стала есть растоптанные кусочки прямо с земли.

– Вот тебе и Римская граница. – сказал Якуб – Границы давно нет, а варвары всё те же.

Но вскоре нам обоим предстояло своим глазами увидеть, насколько ошибался сержант. Меньше чем через час мы добрались до города, который согласно разведданным был в опасной близости от таинственного Терибля.

Мы ожидали увидеть груду сырых лачуг, но всё оказалось гораздо хуже. Огромные частные дома располагались друг от друга на расстоянии вытянутой руки. Внешне ухоженные со свежей штукатуркой и сияющими новизной крышами, они выглядели так затратно, что не каждый боец из моего взвода смог бы позволить себе нечто подобное.

Глухие заборы достигали пяти метров, и были построены из дорогого английского кирпича, убогая тропинка из рваного будта прямо перед городом вмиг обрывалась, и превращалась в широкую многополосную асфальтовую магистраль, а между некоторых приоткрытых ворот за нами подглядывали новенькие немецкие спортивные автомобили.

Было совершенно непонятно, зачем нужен спорткар там, где асфальта хватает только на разгон от нуля до ста двадцати, без учёта торможения, но местные явно считали иначе. Периодически из ворот выходили молодые черноволосые люди и девушки, и глядели на нас с осторожностью недоверием и подозрением. Они доставали свои смартфоны, и постоянно фотографировали нас. Меня заинтересовало что они делают, и прислушавшись я понял: Они наводят камеры смартфонов на надписи на наших грузовиках. Смартфоны распознавали написанное и проговаривали значение надписей из динамиков.

Странность людей меня так насторожила, что я связался со всеми водителями, и приказал им быть начеку. А сам занялся тем, что пытался отыскать в этом себе хоть одну мазанку или лачугу, визуально нуждающуюся в гуманитарке. И вскоре нашел.

Та лачуга и была нашим пунктом назначения. Это была вусмерть разрушенная, треснувшая напополам панельная коробка ещё ранне-советского периода, с большим красным крестом на вывеске.