Текст книги "Месть"

Автор книги: Нэнси Розенберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 28 страниц)

Глава 6

Утопая в мягком дерне игрового поля в спортивном центре города, она подошла к площадке и ухватилась руками за ячеистую сетку проволочного ограждения. Шейна подавала мяч и, откинув правую руку назад, встретилась глазами с Лили. Другие родители сидели на трибуне в теплых куртках и потягивали дымящийся кофе из пластмассовых стаканчиков. Лили, чтобы согреться, пришлось обхватить себя руками.

Ее дочь была обаяшкой. В ней была какая-то искра божья. Только этим можно объяснить ту симпатию, которую она внушала всем окружающим с первого класса школы. Сгусток энергии, красоты и острого ума – она была самой восхитительной девочкой, какую Лили когда-либо приходилось видеть. В этой девочке заключался смысл жизни Лили. До совсем недавнего времени, что бы ни происходило в служебной карьере, Шейна оставалась для нее центром, вокруг которого вращалась Вселенная. Ее дочка оказалась тем единственным человеком, который сумел убедить ее, что в мире на самом деле существует добро. И вот теперь она, превращаясь в женщину, ускользала от матери. Лили стала не нужна ей. Теперь у нее был отец, который по первому требованию исполнял любой ее каприз. Так же, как когда-то единственным ребенком Джона была Лили, теперь единственным предметом его забот стала Шейна.

Проблема с Шейной была уже чем-то большим, чем подростковый эдипов комплекс. Джон настраивал дочь против матери по причинам, совершенно непонятным для Лили. Может быть, это произошло, когда она объявила Джону, что хочет стать судьей? Джон же всегда мечтал о том, что она откроет собственную адвокатскую контору и будет «лопатой грести» деньги, а он, выйдя на пенсию, займется выгодным вложением этих денег. Конечно, судейское кресло весьма престижно, но заработок ненамного превышает тот, который Лили имеет теперь. Джон не мог этого понять. Он говорил Лили, что она просто дура и что стремится стать судьей только затем, чтобы взять над ним власть и потрафить своему «я».

Шейне было всего несколько месяцев, когда Лили решила поступить на юридический факультет. Это было поворотное решение. До этого она работала в регистратуре местного госпиталя, а Джон – в агентстве по подбору кадров. Его зарплата колебалась от месяца к месяцу, и, чтобы свести концы с концами, Лили приходилось продолжать работать. Джон всячески поддерживал ее и постоянно говорил, что скоро она будет зарабатывать большие деньги и им больше никогда не придется считать каждую копейку.

– Ты закончишь юридический, – обычно говорил он, – а я открою собственную контору по подбору кадров. Мы обязательно это сделаем.

Лили работала в ночную смену, а днем ходила на занятия. Шейну она оставляла на попечение приходящей няни только на то время, что бывала на занятиях. Остальные часы дня и вечера Лили проводила с девочкой. Она постоянно, не сюсюкая, на равных разговаривала с Шейной.

Лили и сейчас точно помнила ту секунду, когда Шейна произнесла свое первое слово. Ничего замечательного девочка не произнесла – это было обычное, как у всех детей, «дай-дай». Но зато потом она заговорила, как волшебная шкатулка. Из ее рта с легкостью выскакивали все те слова, которые Лили произносила при ней в самом младенческом возрасте. Шейна прекрасно умела произносить все слова, относящиеся к юриспруденции, включая самые трудные термины. Когда ее спрашивали: «Как тебя зовут?», она с улыбкой отвечала: «Истица», что вызывало неописуемый восторг слушателей.

В то время Лили спала по нескольку часов в день, когда спала Шейна, и клевала носом на работе в ранние предутренние часы. Несмотря на это, она была счастлива. У нее просто не было времени испытывать беспокойство по поводу своих отношений с мужем. В ее жестком расписании отношения с ним не предусматривались. А он, казалось, этого не замечал. Когда Шейна пошла в школу, Лили получила место в канцелярии окружного прокурора. Каждое утро перед работой Лили готовила дочери завтрак и отводила в школу. Одноклассники сразу полюбили Шейну. Она знала, как вести себя в компании, умела делиться сладостями, любила позабавить детей и взрослых и постоянно добровольно исполняла роль Пеппи Длинный Чулок, со своими ярко-рыжими, почти морковного цвета, косичками и веснушками.

Девочка росла совершенно бесстрашным ребенком. Она ничего не боялась. Лили это очень нравилось, ей хотелось, чтобы ее дочь научилась противостоять всему и вся. Она одновременно учила Шейну, чтобы та была щедрой, доброй к другим, сильной, храброй и рассудительной.

– Если ни меня, ни папы нет дома, – обычно говорила она ей, – и случается что-то непредвиденное, представь себе, что ты уже взрослая и поступай как взрослый человек. Главное, верь, что у тебя это получится, потому что ты и на самом деле можешь поступать как взрослая.

Шейна всегда смущенно моргала глазами и улыбалась, когда Лили произносила такие речи. При каждом удобном случае Шейна старалась показать матери, что та не ошибается в своем мнении о ней, и заслужить одобрение Лили. При полной поддержке матери Шейна лазила по деревьям, играла в футбол и предпочитала раздавить паука, нежели визжать, как другие девчонки. Однажды она ударила по носу соседскую собаку, когда та бросилась на нее. Потом она прибежала домой и бросилась в объятия Лили, буквально лопаясь от гордости. Для Джона и Лили она была золотым, волшебным ребенком.

Годы проходили, а волшебство оставалось. Шейна научилась пользоваться своим очарованием для усиления власти, которую доставляло ей ее волшебство. Чтобы погреться ее теплом, поклонники делали за нее уроки, давали ей деньги и позволяли ей носить свои вещи прежде, чем надевали их сами. Несколько лет назад Шейна начала меняться. Влияние Джона заметно и сильно возросло. Шейна стала покрикивать на родителей, характер ее сделался весьма капризным. Лили отказывалась исполнять ее капризы, но все портил Джон, который позволял Шейне помыкать собой, как ребенком. Пропасть между ними как родителями стала расширяться.

Лили пробовала беседовать с дочерью, используя старые, как мир, психологические трюки, но все было напрасно. Наконец ей пришлось оставить все ухищрения, сесть с Шейной за стол и обсудить с ней ее поведение.

– Ты просто ничего не понимаешь, – заявила ей Шейна. – Весь день, пока я в школе, я должна улыбаться и быть со всеми очень милой. Иногда, когда я возвращаюсь домой, мне становится невмоготу себя больше контролировать, мне хочется расслабиться.

Как любой девочке-лидеру в школе, ей приходилось постоянно следить за своим имиджем. Другие девочки были склонны завидовать ей и сочинять о ней всякие небылицы. Как-то раз одна девчонка после уроков ударила ее по лицу. Шейна ответила тем же, и ее исключили. Лили попросила Шейну извиниться, но та заявила, что не может этого сделать. Очень трудно уступить и тем самым признать свое поражение, находясь в господствующем положении. Подобно Лили, Шейна была волевым человеком и предпочитала сама управлять миром, ее окружавшим.

Однажды, в прошлом месяце, Шейна пришла домой в прескверном настроении. Лили вновь вернулась к старому разговору.

– У большинства людей в жизни есть очень немного верных друзей, общение с которыми доставляет истинную радость. Почему ты упрямо хочешь, чтобы таких друзей у тебя было десять или пятнадцать? Почему для тебя так важно всем нравиться?

– Ты не понимаешь, – ответила Шейна. – Дело вовсе не в этом. Просто я им нужна.

Лили недоверчиво покачала головой.

– Это абсурд. Они не так уж нуждаются в тебе, как ты воображаешь. О чем ты вообще говоришь? – Подумав, она продолжала: – Ты хочешь сказать, что тебе приходится быть лидером, что, если им не будешь ты, непременно станет кто-то другой?

– Правильно, дело именно в этом, – ответила Шейна. – Понимаешь, мама, я не курю, не слушаю до умопомрачения рок и не якшаюсь с парнями. Я получаю хорошие отметки – заметь, очень хорошие отметки, – я часто даю советы, выслушиваю чужие жалобы и вникаю в их проблемы. Девочки ссорятся между собой, а я улаживаю их конфликты.

Вот такая история, подумала Лили. Ребенок объясняет свое поведение точно так же, как она сама объясняет свое желание сделаться судьей, после того как она стала окружным прокурором. С тех пор как Лили победила демонов своего детства, она взяла в свои руки вожжи своей судьбы и научила ребенка делать то же самое.

Низкорослая брюнетка-подающая резко распрямилась и ударила по мячу, бросившись к первой ячейке, следующая девочка тоже ударила по мячу, но он остался в первом секторе. Игра кончилась, победила команды Шейны.

Девочки пришли в раздевалку. Большинство их жалось к Шейне. Поведение девочек после игры изменилось по сравнению с прошлым годом. Вместо того чтобы бежать пить содовую и закусывать ее печеньем, девочки полезли в сумочки за тенями для век и губной помадой.

Джон проник в самую гущу спортсменок, подбежал к Шейне, схватил ее за талию и поднял высоко в воздух.

– Я так горжусь тобой, – сказал он.

Оба они видели Лили с расстояния нескольких футов и улыбались. Но эта была улыбка, вовсе не предназначавшаяся ей. Лили понимала, что они гордо щеголяют своей близостью, всем своим видом показывая ей, что этот момент принадлежит только им двоим и они не склонны делиться своей радостью с ней. Джон поставил Шейну на землю, в упор посмотрел на Лили, потом положил руку на плечо Шейны и повел ее в раздевалку, снова оглянувшись, чтобы удостовериться, смотрит ли еще на них Лили. Другие девочки сгрудились вокруг Джона, так же, как вокруг Шейны. Лили била дрожь, она стояла, судорожно вцепившись в проволоку ограждения. Дочь и муж больше не смотрели на нее.

Через несколько минут Джон подошел к ней, по дороге подняв несколько бит. Край бейсбольной шапочки оставил на его лбу глубокий след. Ему исполнилось уже сорок семь лет, то есть Джон был на одиннадцать лет старше своей жены. Хотя волосы на его голове изрядно поредели, он до сих пор отличался громким заразительным смехом и широкой улыбкой, обнажавшей ряд ровных белых зубов, которые красиво выделялись на его загорелом мужественном лице. Он до сих пор сохранил мужскую привлекательность. На его лице сейчас не было и следа приветливости, налет обожания он оставит для дочери.

– Смотри-ка, ты все-таки успела, – сказал он ровным невыразительным голосом, сдвигая на затылок свою бейсболку. – С трудом вырвалась, чтобы посмотреть заключительные пять минут игры? Ты уверена, что все успела на работе? Я хочу сказать, что тебе может навредить стремление побыть в кругу семьи. Под угрозой окажутся твои амбиции, касающиеся судейского кресла, так?

– Перестань, – ответила она, нервно оглядываясь, не слышит ли их кто-нибудь. – Я отвезу Шейну домой в своей машине.

Она повернулась спиной к мужу и зашагала к раздевалке.

Лицо Шейны пылало от возбуждения. Она почти на целую голову возвышалась над остальными девочками. Ее длинные рыжие волосы имели золотистый отблеск, которого были лишены волосы Лили. Волосы Шейны были стянуты в конский хвост, пропущенный через отверстие в бейсбольной шапочке и спадающий ей на спину. Широко расставленные глаза своей голубизной могли соперничать с синими буквами на форменной майке. Высоко расположенные выдающиеся скулы придавали ее облику что-то неземное и взрослое, какую-то не присущую ее возрасту элегантность. Лили подумала, что лицо Шейны могло бы украсить следующий номер «Космополитэн».

Когда они подошли к машине Лили, Шейну догнала одна из девочек.

– Позвони мне через тридцать минут, – сказала ей Шейна.

Когда они окажутся дома, телефон в комнате Шейны будет звонить не переставая, пока не отметятся все ее подружки.

– Это моя мама. Мама, это Салли.

Салли застыла с открытым от удивления ртом.

– Вы так похожи, просто трудно поверить.

Шейна влезла в машину и зло захлопнула дверь. В ее взгляде, которым она резанула мать, просквозили раздражение и досада. Лили почувствовала, как у нее упало сердце. Шейна всегда гордилась сходством с матерью. Дочь всегда с удовольствием сообщала маме, что все ее подружки считают Лили очень красивой женщиной. Лили помнила, как дочка, глядя на нее снизу вверх, нетерпеливо спрашивала, будет ли и она такой высокой и стройной, когда вырастет. А не далее как на прошлой неделе, она кричала, что вымахала высотой с жирафа, что она самая высокая девочка в классе и что в этом виновата Лили.

Лили попыталась начать разговор.

– На работе была куча дел по расследованиям. Пришлось покопаться… Ты прости, что я не смогла приехать раньше. Я очень спешила, но эти пробки… – Шейна неподвижно смотрела прямо перед собой, ничего не отвечая. Лили нервно проглотила слюну. Кажется, сегодняшний день будет таким же, как многие предыдущие. – Как дела в школе?

– Прекрасно.

– Много уроков?

– Уже сделала.

– Хочешь прокатиться со мной в воскресенье на роликах?

– Я каждый день тренируюсь в секции софтбола и занимаюсь гимнастикой. Так что мне не нужна дополнительная физическая нагрузка.

– А как насчет прогулки? Может, погуляем?

– Ты же сказала, что запрещаешь мне гулять. – Она бросила на Лили полный враждебности взгляд. – Мы возьмем с собой Шарлотту и Салли?

– Нет, я хочу провести это время только с тобой. Я не хочу делить тебя ни с Шарлоттой, ни с Салли. Кстати, где жакет от моего костюма, который ты одолжила Шарлотте без моего разрешения?

– Да не волнуйся, получишь ты назад свой расчудесный жакет. Ну, я просто забыла об этом. И вообще, остынь, мама. – Эти последние слова Шейна произнесла раздраженным и визгливым голосом. – Потом в ее мозгу что-то произошло, и она обернулась к матери со сладкой улыбкой и заговорила совершенно елейным тоном. – Мне нужен новый костюм, на следующей неделе у нас будут танцы.

Вот и дожили, подумала Лили, вновь ощутив жжение в груди. Последнее время их отношения с дочерью довели ее до того, что она начала делать вещи, к которым всегда испытывала отвращение. За последний год она стала покупать Шейне разные вещи, лишь бы только заслужить вот такую мимолетную улыбку. Как родитель, она чувствовала, что вступила на весьма зыбкую почву. Она каждый раз решала, что, несмотря ни на что, будет придерживаться строгих правил и ограничений в отношениях с Шейной, но в следующую минуту ее решимость рушилась и Лили нарушала собственные правила. Чтобы выиграть у Джона Шейну, ей пришлось играть с ним в его игру, по его правилам. А его правилом было давать Шейне все, что бы она ни попросила.

– Я только две недели назад купила тебе все эти вещи, Шейна. Разве ты не можешь надеть их на танцы?

– Мам… Я уже ходила в этом костюме в школу. Я не хочу надевать его и на танцы.

– Ну, хорошо, посмотрим, – сказала Лили примирительно.

Шейна выглянула в окно.

– Ну а что еще у тебя происходит? Давай немного посплетничаем.

– У меня сегодня началась первая менструация.

Лили заметно разволновалась. От недоверия к искренности этих эмоций у Шейны округлились глаза. Это было что-то очень сокровенно женское, чем они могли поделиться друг с другом. Теперь, подумала Лили, они смогут, приехав домой, запереться в спальне и поговорить об этом, как раньше говорили обо всем на свете.

– Я знала, что это должно было вот-вот произойти. Я не говорила тебе, что у меня это началось в таком же возрасте? Ты именно из-за этого стала такая раздражительная и эмоциональная. Я тоже была такой. Это нормально. Теперь ты уже настоящая женщина. У тебя есть схватки в животе и судороги? Как ты себя чувствуешь? Мы сейчас остановимся у аптеки. Чем ты пользуешься? – Лили понимала, что трещит, как сорока, но ее это нисколько не беспокоило. Это могло стать для них обеих новым началом.

– Папа уже купил мне сегодня тампоны.

Руки Лили, сжимавшие руль, побелели от напряжения, с такой силой она вцепилась в рулевое колесо. Она сняла ногу с педали газа, и машина резко остановилась посередине загородного шоссе. Автомобили сзади них яростно сигналили и проносились мимо. Она взглянула в лицо дочери.

– Ты могла бы позвонить мне на работу и все рассказать. Почему ты этого не сделала? Почему ты вычеркнула меня из своей жизни?

Ей необходимо было выслушать ответ: как мазохистка, она с наслаждением ожидала удара.

– Папа сказал, что ты очень занята и не надо тебя беспокоить.

Слова: «Папа уже купил мне сегодня тампоны» со звоном отдавались в ее ушах. Теперь к ним присоединились и эти: «Папа сказал, что ты очень занята». Тем, что родная дочь не сказала ей, что у нее наступил поворотный в жизни каждой женщины момент, тем, что поступила не по заведенному обычаю, а без смущения обратилась к отцу, Шейна просто уничтожила ее. Дальнейший путь до дома они проделали в молчании.

Джон приехал вскоре после Лили и Шейны. Дом их располагался в бывшей фермерской общине Камарильо в двадцати минутах езды от Вентуры. Просторное ранчо, выстроенное лет двадцать назад, окна обрамлены красивыми наличниками и закрывались ставнями. Джон пришел на кухню и приготовил две чашки мороженого – для себя и Шейны. Порцию дочери он понес в ее комнату. Она в это время болтала по телефону, плотно прикрыв дверь. Он вошел, поставил чашку на стол и собрался уходить, но она схватила его за рубашку, удержала на месте и потянула, пока он не склонился близко над ее лицом. Она поцеловала его в губы и сразу же продолжила разговор. Он повернулся и вышел в гостиную, чтобы съесть свою порцию перед телевизором. Лили стояла в коридоре. Она отступила, чтобы пропустить Джона, глядя на него горящим взглядом. Потом она пошла в душ. Подобное повторялось после каждой игры, и Джон ни разу не предложил Лили мороженого.

Она не раздеваясь стояла в ванной и смотрела на себя в зеркало. Она была здесь нежеланным пришельцем, интервентом – чужаком в собственном доме, который без ее зарплаты они не смогли бы содержать. Без всех этих бессонных тяжелых ночей, стрессов и трудной работы, оставивших неизгладимый отпечаток на ее лице. Джон же просто бездумно проводил время, занимался софтболом, смотрел телевизор и ждал дня розыгрыша очередной лотереи. Когда они разговаривали, хотя это случалось довольно редко, он разглагольствовал о космических кораблях, пришельцах из космоса и загробной жизни, эти темы резкой чертой отделяли мир, в котором обитал он, от реального мира Лили.

Она вошла в комнату и посмотрела на полулежавшего на диване Джона.

– Мы можем выключить телевизор? Я хочу поговорить с тобой.

Вдруг он вскочил с дивана.

– Я только что вспомнил. Шейна говорила мне, что у нее судороги. Бедняжка. Я обещал принести ей тиленол.

Он направился на кухню.

Лили выхватила из его руки две таблетки и отрывисто сказала:

– Я сама отнесу ей тиленол. А потом мы встретимся с тобой на заднем дворе. Мне надо с тобой поговорить.

На заднем дворе они смогут поговорить, не опасаясь, что Шейна услышит их. Они, по крайней мере, смогли в свое время договориться не ссориться в присутствии дочери.

Лили открыла дверь в комнату Шейны. Та все еще говорила по телефону. При этом она сидела на полу в углу комнаты, потому что на кровати, заваленной всяким хламом, не было ни одного квадратного дюйма свободного пространства.

– Пожалуйста, прекрати говорить по телефону и ложись спать, тебя же завтра невозможно будет поднять.

Не отрывая трубки от уха, Шейна повернулась к матери.

– Я заканчиваю через минуту.

– Я принесла тебе тиленол. Он помогает при судорогах.

– А ты принесла мне воды?

– Ванная в двух футах от тебя. Вот она, видишь?

– Папа, принеси мне стакан воды! – крикнула Шейна.

– Несу, несу, дорогуша, – ответил он и через секунду появился в комнате со стаканом воды. Лили вышла.

Лили стояла в коридоре, прижавшись спиной к стене и слушала их разговор. Речь шла о сегодняшней игре. Они живо обсуждали ее. Джон расхваливал Шейну и всячески восхищался ее игрой. Она могла представить себе, как Шейна, встав на цыпочки, нежно обняла отца за шею и поцеловала его в щеку. Он вышел из комнаты Шейны и натолкнулся на жену, которая стояла неподвижно, как статуя, скрестив руки на груди. Он постоял, подождал, пока она не сдвинулась с места, и пошел за ней на задний двор.

Джон уселся в шезлонг; Лили присела на нейлоновый раскладной стул напротив. Было совершенно темно. Свет лился только из одного окна соседского дома. Тишину нарушал лишь работающий телевизор. Горящий конец его сигареты напомнил ей светлячка, за которыми она очень любила охотиться в детстве. Иногда ей даже удавалось посадить в банку пару светлячков.

– Где ты была прошлой ночью? – спросил он.

– У меня была деловая встреча. Я просила Шейну сказать тебе об этом, но ты, видно, не соизволил проснуться.

Лили благодарила Бога за то, что было темно и Джон не мог видеть ее лица. Она совершенно не умела лгать и краснела при малейшей попытке, и Джон, прекрасно зная такую ее особенность, не раз говорил ей об этом.

– Я тебя видел, – заявил он. В его голосе слышалось смешанное чувство гнева и грусти.

Лили потерла внезапно озябшие в сыром ночном воздухе руки и нервно рассмеялась. О чем он говорит? Не может быть, что он имеет в виду то, о чем она подумала в первый же момент, как только он это сказал.

– Так, так, – пробормотала она. – И что же конкретно ты видел?

Он молчал. Потом повторил, обращаясь больше к самому себе:

– Я тебя видел.

– Послушай, Джон, перестань играть со мной в эти дурацкие игры. Что ты хочешь всем этим сказать?

– Я хочу, чтобы ты ушла из дома. – Он встал, в его голосе теперь зазвучали неприкрытая горечь и желчная злоба. Он был само обличение – мужчина, который перестал играть. – Ты меня слышишь? Я хочу, чтобы до завтрашнего утра ты ушла из нашего дома.

Темной массой он навис над Лили, она отвернулась и смотрела в сторону. Уголком глаза она следила за перемещениями огонька его сигареты, за движением темного силуэта его руки, когда он бросил окурок на грязную половину двора. Она живо представила себе, что сейчас этот окурок взорвется, как зажигательная бомба, вокруг поднимутся к небу языки пламени, все ее тело будет в ожогах, как будто наружу вырвется то пламя, которое сжигает ее сейчас изнутри.

Его рука полетела к ней, как большая ночная птица, как летучая мышь, Лили даже услышала характерный посвист – это в складках рукава от резкого и быстрого движения засвистел воздух. В следующее мгновение раздался звонкий удар. Он влепил ей пощечину. Комедия кончилась, началась драма.

– Переезжай к своему любовнику, к тому парню, с которым ты прошлой ночью так нежно прощалась на стоянке.

Лили железной хваткой вцепилась в его руку. Ее привычный мир рушился, разбиваясь на куски, как упавшая с высоты огромная стопка фарфоровых тарелок.

– Ты хочешь, чтобы я уехала? – закричала она. – Ты, несчастное дерьмо. Ты думаешь, что я жажду провести остаток жизни с тобой, корячась на работе, как ишак, а ты в это время будешь валяться перед телевизором и настраивать против меня мою собственную дочь?

Он рывком освободил свою руку.

– Я никогда не настраивал Шейну против тебя. Просто ты слишком погружена в свои дела, чтобы обращать внимание на дочь, на твоего единственного ребенка.

Он выплевывал слова сквозь стиснутые зубы, его грудь тяжело вздымалась от возмущения.

– И что ты предлагаешь? Чтобы я бросила работу? Чтобы мы существовали на мизерное пособие, но зато могли бы сидеть здесь и по первому требованию приносить Шейне воду? Ты ее начисто развратил. Она была прекрасным ребенком, а теперь стала неуважительной, капризной эгоисткой. – Лили резко замолчала, жалея о вырвавшихся у нее последних словах. – Сейчас ты, конечно, побежишь и доложишь ей, что я сказала. Неужели ты не понимаешь, что приносишь ей вред, когда передаешь ей то, что я говорю тебе, как отцу, и то, что касается только нас двоих? Давай, действуй. Расскажи ей все. Теперь меня это больше не волнует.

Она отступила к нейлоновому стульчику, чуть не упав при этом. Схватив стул, она швырнула его на грязную половину двора.

– Посмотри на этот двор, Джон. Ты даже не замечаешь, что половина двора заросла непроходимой грязью. Тебя это вообще не беспокоит. Ты видишь только то, что хочешь видеть.

– Ты проститутка, шлюха. Ты позволяешь пользоваться тобой как шлюхой.

Она взяла себя в руки и понизила голос.

– Как спермоприемник. Да, Джон? Ты это хотел сказать? Что я позволяю использовать себя как спермоприемник?

Он не ответил.

– Может быть, если бы ты был мужчиной и обращался со мной как с женщиной и женой, мне не понадобился бы другой мужчина. – Она подошла к нему вплотную, теперь их разделяло всего несколько дюймов. – Ты знаешь, Джон, люди занимаются сексом. Женатые люди, я хочу сказать. И занимаются они этим не только для того, чтобы иметь детей. – Ее голос вновь поднялся до крика. – Они занимаются этим потому, что это приятно и хорошо и потому что это нормально.

Его затрясло, он отступил на несколько шагов назад.

– Ты больна, Лили. Ты не можешь быть настоящей матерью.

Он повернулся и зашагал к дому.

– Мне нужен муж, Джон. Муж, а не жена.

Он хлопнул дверью, оставив ее одну во дворе. От удара двери проснулась и залаяла соседская собака. Лили охватила необычайная легкость, во всем теле было ощущение свободного полета. Наконец-то она освободилась. Единственной проблемой оставалась Шейна.

Войдя в коридор, она увидела, что из-под двери Шейны пробивается полоска света. Впрочем, было только десять часов, дочь еще не спала. Открыв дверь, Лили увидела, что Шейна собирает в папку бумаги с кровати.

– Можно я зайду на несколько минут?

Юной женщине потребовалось мгновение, чтобы по выражению лица определить душевное состояние своей матери.

– Конечно. Ты что, поссорилась с папой? Я слышала со двора ваши крики.

– Да. – Лили повернула голову в сторону, надеясь, что Шейна не успела разглядеть багровый след пятерни Джона на ее лице.

– Может быть, мы выключим свет и ляжем в кровать, чтобы поговорить, как делали это, когда ты была маленькой?

– Конечно, мы так и сделаем. – Шейна выключила свет и улеглась в кровать поближе к стене. – Что у вас произошло?

– Твой отец и я решили развестись, – ответила Лили, шмыгнув носом и чувствуя, как по ее лицу потекли слезы. Ей было так хорошо во дворе; произошло наконец то, чего она так хотела; но теперь ее охватил ужас. – Наши отношения вконец испортились уже давно. Ты же знаешь об этом.

– Мы станем бедными? Родители Салли развелись, и она говорит, что теперь они бедняки.

– Я гарантирую тебе, что ты не станешь бедной, Шейна, даже если мне для этого придется лечь костьми на работе или найти дополнительный заработок. Я люблю тебя и всегда буду делать так, чтобы у тебя было все, что тебе нужно. Я всегда буду рядом с тобой, когда буду нужна тебе.

Шейна села, в темноте спальни виднелся только ее силуэт. Голос прозвучал хрипло и надтреснуто.

– Где мы будем жить, если вы с папой разведетесь? У нас больше не будет семьи?

Лили тоже села и потянулась к дочке, но та отстранилась.

– Мы всегда будем семьей, Шейна. Я навсегда останусь для тебя матерью, а твой отец всегда будет для тебя папой. Мы оба очень тебя любим.

– Я не верю, что это происходит со мной. Я не могу поверить, что вы это делаете. – Она заплакала. – Прямо сегодня. Вы это делаете сегодня, сейчас.

В сознании Лили явственно всплыл тот факт, что сегодня у ее дочери началась первая в ее жизни менструация. Она обессиленно упала на маленькую кровать дочери. Этот день она запомнит на всю оставшуюся жизнь.

– Шейна, прошу тебя, постарайся меня понять. Я знаю, что это тяжело. Я просто не могу больше жить вместе с твоим отцом. Я хотела подождать с разводом, пока ты не закончишь школу, но…

– Так почему ты не ждешь? – прервала ее Шейна.

– Потому что я больше не могу этого выносить. Потому что я слишком стара, чтобы ждать долгое время. Если мы сделаем это сейчас, то у нас обоих останется шанс заново устроить свою жизнь.

Шейна, хлюпая носом, улеглась рядом с Лили.

– Ты хочешь сказать, что ты сможешь найти другого мужчину? Да?

– Возможно. И, может быть, твой отец сможет найти другую женщину, которая сумеет сделать его счастливым.

Шейна, раздумывая, молчала. Лили продолжала.

– Одному из нас надо уйти. Сегодня было сказано очень много неприятных слов. Папа хочет, чтобы ушла я. Я имею полное право остаться в этом доме, и я не знаю, как бы все повернулось, если бы дело касалось только меня и папы. Знаешь, когда я подолгу засиживаюсь в своей комнате или поздно задерживаюсь на работе, то это оттого, что мне не хочется видеть папу. Ты вечно сидишь у себя, а он храпит на диване. Попробуй посмотреть на все это моими глазами.

– Я хочу остаться с папой.

У Лили упало сердце. Она предчувствовала, что все будет именно так. Она встала, зажгла свет и посмотрела Шейне в глаза. Вытерла с ее щек слезы.

– Почему? Что я тебе сделала? Что я сделала не так? Скажи мне.

Шейна взяла с ночного столика носовой платок и высморкалась.

– Папа любит меня больше, чем ты.

Лили почувствовала, как ее душит злоба. Она взорвалась.

– Это неправда. Неважно, что ты думаешь, но это неправда. Ты знаешь, почему ты так думаешь? Потому что он дает тебе все, что ты попросишь, больше времени проводит с тобой и никогда ничего от тебя не требует. Так?

Взгляд голубых глаз Шейны блуждал по комнате. Потом она посмотрела на мать.

– Может быть, и так.

Что можно было еще сказать? Ребенок честно ответил ей, что думал. Она встала и уже собиралась выйти из комнаты, когда Шейна заговорила.

– Останься со мной на ночь, мама. Выключи свет. – Уже лежа в постели, Шейна прижалась к Лили и положила голову ей на плечо. – Я люблю тебя. Просто я хочу остаться жить с папой, понимаешь?

– Понимаю, – ответила Лили, – понимаю. Я все понимаю.