Текст книги "Месть"

Автор книги: Нэнси Розенберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 28 страниц)

Глава 25

Собираясь на работу, Лили приняла душ и оделась, из шкафа она выхватила первые попавшиеся ей под руку вещи. От действия выпитых накануне лекарств ей было все безразлично. Взглянув на себя в зеркало, висевшее в спальне, она вдруг поняла, что уже надевала на работу этот костюм пару дней назад. Она разделась, заглянула в шкаф и обнаружила там свой любимый черно-белый костюм с застежками на боку. Жакет был аккуратно вычищен и лежал на месте. Все ее белье было выстирано, выглажено и опрятно сложено в стопки на полках шкафа.

Застегнув юбку и оправив жакет, Лили почувствовала, что костюм болтается на ней, как на вешалке. Она вошла в ванную и встала на напольные весы. С тех пор, как она взвешивалась последний раз, она потеряла восемь фунтов. Волосы ее были гладко зачесаны назад, щеки ввалились, а все лицо было каким-то помятым и измученным. Она вынула из волос заколку и распустила их по плечам, решив завтра же постричься. Ей пойдет что-нибудь стильное – какая-нибудь прическа типа каре. Ей хотелось в один прекрасный день посмотреть на себя в зеркало и увидеть там совсем другого, незнакомого человека.

Придя на кухню, она нашла там Шейну, уже полностью одетую. Девочка ела из тарелки хлопья с молоком. Дай, лежа у ее ног, тоже завтракала. Шейна торопливо встала, налила в чашку кофе и подвинула ее матери.

– Это ты выстирала все мое белье? – спокойно спросила Лили. – Я очень тебе признательна. Это очень мило с твоей стороны.

Шейна положила тарелку в мойку, взяла губку и вымыла раковину.

– Все это пустяки, мама. – Она обернулась к Лили. – Ты так много работаешь и очень устаешь в последнее время. Я беспокоюсь о тебе.

– Иди ко мне, – сказала Лили, раскрыв объятия. Шейна подошла и обняла мать за талию. – Как ты, девочка? Ты в порядке?

Шейна отстранилась и изобразила на лице улыбку.

– Я в полном порядке. Ты же знаешь. – Она посмотрела на Лили так, словно та точно знала, что подразумевает под этими словами Шейна. – Некоторые дни ничего, а иногда – хоть волком вой. Это случается, когда я даю себе волю и начинаю слишком много думать о том, что случилось. Но я стараюсь не делать этого.

Она взяла на руки щенка, вошла в свою комнату, постелила на пол газету и закрыла дверь.

Лили отвезла ее в школу и наблюдала, как ее дочь смешалась с толпой детей. Отойдя на несколько футов, Шейна ссутулила плечи. У Лили сжалось сердце, и она отвернулась. Она так и не смогла до конца понять магическую натуру Шейны, ее волшебный характер. Это не было ее врожденным свойством, Шейна добилась этого, как великий атлет или знаменитый пианист упорным трудом добиваются своих фантастических результатов. Изнасилование отняло у нее веселость и оптимизм, и Лили очень сомневалась, вернутся ли они к ее дочери, станет ли она когда-нибудь такой, какой была прежде.

Ричард стоял в коридоре возле ее кабинета и ждал ее прихода: на лице испытующая вопросительная улыбка, в руке чашка с дымящимся кофе. От него исходил знакомый цитрусовый аромат.

– С добрым утром, однако, – шутливо проговорил он. Правда, при виде ее сумрачного лица он прикусил язык и у него немного приоткрылся рот. – Ты хорошо выглядишь и прекрасно одета, но я чувствую, что сегодня с утра у тебя поганое настроение, так?

В руке у Лили была розовая бумажка, которую ей на вахте вручила секретарша, на ней было написано, что звонила следователь Марджи Томас. Ричард проводил ее до кабинета, вошел и сел на стул. Лили взглянула на толстую стопку дел, лежавшую на полке для входящих бумаг, и морщина между ее бровей стала еще глубже.

– Извини, – сказала она, – просто сегодня, видимо, не лучший день месяца. У меня, кажется, предменструальный синдром.

Уголки ее рта слегка приподняла робкая улыбка, но она быстро сбежала с лица, уголки губ снова опустились.

Ричард пододвинул стул поближе к ее столу, протянул руку, снял с полки стопку папок и положил их на пол, рядом с собой.

– Я сегодня приехал на работу в шесть тридцать и уже разобрался со всеми своими делами. Ну что, теперь ты чувствуешь себя повеселее? Расскажи лучше, как Шейна перенесла вчерашнее опознание?

– Во первых, Ричард, я не хочу, чтобы ты брал на себя всю работу в отделе, брось эту привычку. – В ее голосе прозвучало несколько больше металла, чем она того хотела.

– Тебе не кажется, что ты несколько превратно толкуешь мои намерения. Я хочу разделить с тобой ответственность и освободить для тебя немного времени, особенно теперь, когда тебе приходится туго. Батлер в курсе и разделяет мое мнение.

То, что она проявила излишнюю эмоциональность в их прошлую встречу, несомненно немного уменьшило в его глазах ее самонадеянность. Она ясно это видела. Настаивать, чтобы он вернул ей папки, было бесполезно.

– Спасибо, Рич. Труп, который нашли в Мур-парке – это тело Патриции Барнс. Каннингхэм звонил мне вчера после того, как ее сестра опознала труп.

– И?.. – произнес он с вопросительной интонацией.

– Она была задушена, и нет никаких данных о причастности к этому убийству Эрнандеса, но они продолжают разрабатывать его след. Каннингхэм хочет, чтобы мы связались с начальством и получили разрешение установить слежку за братом Бобби Эрнандеса – Мэнни, в надежде добыть что-нибудь, что пролило бы свет на дело Лопес – Макдональд.

– Ну а все-таки, что с опознанием фотографий? – снова спросил он, в глазах его была озабоченность.

– Шейна уверена в том, что на одном из снимков он. Я считаю, это не так. Мужчина действительно похож, но это не он. – Лили увидела на столе свои очки, которые она вечно забывала на работе, и поспешно нацепила их на нос. – Шейна считает, что я не узнала насильника только потому, что не надела при этом свои проклятые очки. Но я хорошо вижу, у меня всего лишь небольшая дальнозоркость, и я отлично разглядела этого ублюдка, могу гарантировать.

– Но, может быть, она права, а ты ошибаешься. Ты об этом не подумала? Кто этот человек? Сумели ли они его найти? – Ричард цедил слова сквозь стиснутые зубы, выпрямившись на стуле так, словно он проглотил аршин.

Лили рассердилась.

– Не лезь в это дело, Ричард. – Она снова пожалела, что говорит слишком резко, и, встав, закрыла дверь, чтобы никто не услышал их разговора из коридора. Она вернулась к столу, наклонилась к нему и прошептала: – Мне очень стыдно, что я так реагирую на твои слова и действия… Я знаю, ты очень внимателен ко мне, и, естественно, ты хочешь знать, что происходит, но, если я позволю себе слабость и мы будем каждый день говорить об этом на работе… ну… я не знаю… я просто не вынесу этого.

– Не надо больше ничего говорить. – Он дотронулся до ее плеча и сразу же убрал руку. – Я понял тебя. Ты будешь говорить мне только то, что захочешь сама. Я больше не стану возвращаться к этой теме. И давай пообедаем сегодня вместе.

Лили глубоко вздохнула, собираясь отказаться, но в этот момент вспомнила, что у Шейны сегодня тренировка по софтболу и она снова весь вечер будет дома одна. Может быть, она успеет отвезти Шейну к психологу после тренировки, а оттуда ее заберет Джон?

– Я отвечу тебе попозже. Но, может быть, нам удастся пообедать, – произнесла она. – Мне очень стыдно за прошлую встречу.

Вместо того чтобы смотреть на него, она в этот момент взглянула сквозь стеклянную перегородку в соседнее помещение, по которому прошел, неся кипу бумаг, секретарь.

– В том, что произошло в прошлый раз, была моя вина, Лили. Я был совершенно глух и непонятлив. После того, как ты ушла, я почувствовал себя последней скотиной.

Она попыталась напрячь память и воскресить свои впечатления и чувства, которые она испытала в их первое свидание и на следующий день в служебном кабинете. Сейчас все это казалось ей сценами из какой-то другой, нереальной и давно прошедшей жизни, возврата в которую нет.

– Я позвоню тебе позже, – сказала она мягко.

Он наклонился, чтобы подобрать с пола папки, а она, набрав телефон Батлера, решила заняться организацией наблюдения за Мэнни Эрнандесом. Ричард подошел к ней сзади и дотронулся до ее шеи, по позвоночнику Лили от этого прикосновения пробежал холодок.

После того, как она уговорила Батлера позвонить в управление полиции Окснарда и оказать необходимое давление, она стала разыскивать по телефону Марджи Томас. Ей сообщили, что следователь выехала на место происшествия. Психолог, однако, оказалась у телефона и согласилась принять Шейну в восемь часов. После тренировки Шейну заберет отец, у них останется время перекусить, а она освободится и сможет пообедать с Ричардом.

– А вы сами не собираетесь прийти? – спросила она Лили.

– Я же приезжала с Шейной на прошлой неделе, – ответила она.

– Я имею в виду, что мне хотелось бы поработать и с вами. Я хочу, чтобы вы справились с последствиями душевной травмы. Вы нуждаетесь в этом не меньше, чем ваша дочь.

Лили прекрасно знала, что никогда не сможет сесть перед этой женщиной и излить ей свою душу. В ее душе было слишком много такого, что она никогда не сможет обсудить с кем бы то ни было. Она вспомнила эту почти девочку в туфлях на низком каблуке и белых носочках, и ей показалось, что она будет рассказывать свои темные тайны одной из сверстниц Шейны.

– Вы знаете, я сейчас больше обеспокоена состоянием дочери, а на сеансы психотерапии для себя у меня просто не хватает времени.

Психолог хмыкнула с такой интонацией, словно она каждый день по телефону выслушивает подобную ересь. Лили продолжала:

– Я хочу, чтобы вы выяснили у нее, почему она вдруг решила поменять школу и переехать из нашего дома в другой вместе со мной. Для меня лично такой поворот дела решит массу проблем. – Лили поняла, что это прозвучало эгоцентрично, и поправилась. – Я хочу сказать, что мы с мужем собираемся развестись, и я вернулась в наш дом только из-за изнасилования. Я хочу быть рядом с Шейной и разъехаться с мужем. Но я не хочу побуждать свою дочь к действиям, которые могут ей навредить.

– Как известно, у палки два конца, – ответила женщина. – Оставаться в доме, где родители живут вместе только потому, что так надо ей, Шейне, в особенности учитывая происшедшую драму, само по себе создает нездоровую обстановку. С другой стороны, радикальная смена обстановки – то есть перемена школы и расставание с друзьями – тоже будут для нее сейчас не полезны.

– Понятно, – сказала Лили. Она ожидала именно такого ответа – ох уж эти уклончивые люди! – Но вы можете, по крайней мере, выяснить, почему она намерена перейти в другую школу? И постарайтесь разузнать, действительно ли она хочет жить со мной.

– Конечно, – заверила женщина. Ее голос был тверд. – Миссис Форрестер, я понимаю, что как окружной прокурор вы привыкли получать информацию по первому требованию, но разговоры, которые я веду с вашей дочерью, сугубо конфиденциальны. Я очень признательна вам за любую информацию, но я не могу передавать вам содержание того, что доверяет мне ваша дочь.

Лили почувствовала, как мускулы ее лица начали непроизвольно дергаться. Еще немного и она потеряет самообладание.

– Мы сейчас говорим о моей дочери, – она подчеркнула слова «о моей дочери», – и все это очень серьезно. Так что, или вы поможете мне, или я буду искать другого врача.

В этот момент в кабинет вошла секретарь Лили Джен. Лили раздраженно махнула рукой, и бедная девушка поспешно ретировалась. Лили на своем крутящемся стуле повернулась лицом к стене.

– Вы зря так волнуетесь, у вас нет для этого никаких причин, – умиротворяющим тоном проговорила доктор Линдстром. – Я же не сказала, что отказываюсь обсуждать с ней эти проблемы. Я обязательно это сделаю, просто не могу передавать вам всю информацию. – Она помолчала. – Все, что вам надо сделать, это самой обсудить с ней этот вопрос. Мне кажется, именно теперь она близка вам, как никогда. Самый большой подарок, который вы можете ей сейчас преподнести – это найти хорошего психотерапевта для самой себя. Может быть, преждевременно об этом говорить, но я чувствую, что она хорошо справляется со свалившимся на нее несчастьем.

– Еще одна причина, по которой я вам звоню, заключается в том, что Шейна на предъявленных ей фотографиях опознала одного человека, которого она считает насильником. Я думаю, она ошиблась и, когда увидит его воочию, согласится со мной. Но мне кажется, что вам стоит обсудить с ней эту возможность.

– Конечно, – ответила доктор Линдстром и добавила: – Прежде, чем мы закончим, я бы хотела дать вам телефон группы, о которой говорила – о группе переживших инцест. Вот этот телефон.

Лили чертила круги в треугольниках на лежащей на столе бумаге и машинально записала телефонный номер, а рядом, мелкими, едва различимыми буквами написала слово «инцест».

– Возможно, там мы с вами и увидимся. Мы встречаемся каждый четверг.

– Так вы ведете занятия в этой группе? – спросила Лили едва слышным голосом.

– Нет, Лили, я член этой группы. Я в свое время тоже пережила инцест. Мне следовало бы сказать вам об этом в нашу первую встречу, так что вы не одиноки.

Потом позвонила Марджи Томас и сообщила, что опознание планируется провести завтра в пять тридцать. Когда Лили стала расспрашивать ее о подозреваемом, та уклонилась от ответа и не выдала никакой информации. Лили внезапно ощутила, как именно она выглядит со стороны – она была жертвой. Перед своим мысленным взором она увидела длинную вереницу женщин, все они были скованы между собой длинной стальной цепью, как захваченные в военном походе пленники, все эти женщины медленно шли, меся ногами непролазную грязь, согнувшись под тяжестью своего прошлого.

Зазвонил телефон, и Лили, погруженная в свои размышления, подскочила на месте от неожиданности. Она нажала на кнопку, но не стала снимать трубку, застыв на месте со скрещенными на груди руками. Телефон перестал звонить.

Папки на столе остались нетронутыми, а Лили, наклонившись близко к столу, продолжала чертить на бумаге бессмысленные фигуры. Она зачеркнула слово инцест и заполнила всю страницу словом убийца. Потом смяла бумажку в кулаке и швырнула ее в мусорницу. Через несколько минут она достала ее оттуда и разорвала в мелкие клочки.

Глава 26

Весь день Каннингхэм держался на адреналине и глюкозе. Накануне ночью он буквально рухнул в постель рядом со спящей женой, не притронувшись к оставленному для него в микропечи ужину. Сегодня он съел на завтрак три шоколадных батончика, на обед проглотил сникерс, а теперь жевал чипсы, запивая их диетической кока-колой. Одновременно он просил позвать к телефону судмедэксперта Чарли Дэниелса.

– Каннингхэм, трех часов еще нет. Я же сказал тебе позвонить не раньше трех.

Ну, да, да, говорил, но я очень спешу. – Он рассмеялся. – А потом уже два часа, можно считать, что это очень близко к трем.

– Подумать только, он спешит, – заявил Дэниелс. – Я не ослышался, нет? – И тут он заорал в трубку во всю силу своих легких. – Можно подумать, что в этом треклятом мире никто больше не спешит. Один только Каннингхэм. Нет, все, как сумасшедшие, несутся, словно не понимают, что впереди все равно не светит ничего, кроме вечного покоя, понял ты, старая жопа?

Каннингхэм бросил в рот несколько чипсов и отодвинул трубку подальше от уха. Чарли всегда так орал в течение примерно пяти минут, а потом сильно кашлял. Он очень любил, когда его упрашивали.

– Ну, я очень прошу тебя, Чарли, – произнес Каннингхэм проникновенным тоном. – Я сделаю для тебя все, что ты захочешь, мой сладкий.

Он услышал щелчок и понял, что Дэниелс продолжает его слушать молча. Это был хороший знак.

Послышалось шуршание перебираемых листов бумаги, и в трубке вновь послышался голос Чарли.

– Смерть от удушения… Убийство произошло около двух недель назад, во влагалище нет следов спермы и насильственного введения полового члена. На месте преступления побывало слишком много машин, поэтому следов протекторов мы не обнаружили.

– Продолжай, Чарли, переходи теперь к хорошим новостям.

– Мы нашли у нее под ногтями кусочки кожи и волос. Волосы эти не ее. Пока это все. Ты позвонил как раз тогда, когда я вскрывал ее грудную клетку.

Каннингхэм сбросил ноги со стола и сел прямо, уронив пакет с чипсами на пол. Полицейские, сидевшие за столами в комнате, раскричались.

– Ну и свинья же ты, Каннингхэм.

Проигнорировав эти вопли, он продолжил разговор с Дэниелсом.

– Кстати, о деле Бобби Эрнандеса. Есть у нас образцы его кожи и волос, чтобы сравнить их с вашей находкой? Он подозревается в этом убийстве.

Дэниелс снова разорался.

– Вы, конечно, спешите, но, между прочим, подозреваемый мертв.

– Чарли, послушай меня. Это может быть очень важно для дела, дела очень серьезного. У нас есть образцы?

– У нас есть образцы его кожи, но вот что касается волос… Не знаю. Его кремировали?

– Нет, его зарыли в землю, – ответил Каннингхэм.

– Ну и хорошо, чего у нас нет, мы добудем. Я позвоню тебе позже.

Он скрестил пальцы, моля небо о том, чтобы образцы тканей сохранились, иначе ему придется добывать ордер на эксгумацию, а это такая трата времени, такая волокита…

По селектору позвонили из комнаты радиосвязи и сообщили, что пилот вертолета, который по приказу Каннингхэма осматривал окрестности Мур-парка, в бинокль обнаружил там что-то интересное и отправил по этому адресу поисковую группу из департамента шерифа. Патрульные полицейские, прибыв на место, нашли там сумочку Патриции Барнс и теперь везли ее в полицейское управление. В сумочке было ее идентификационное удостоверение, и, по мнению полицейского, на сумочке могли оказаться интересующие их отпечатки пальцев.

Ну, кажется, дело начинает вырисовываться, думал он. Одна только мысль о том, что убийца Этель Оуэн снова разгуливает на свободе, вызывала в нем непреоборимое желание погрузить в машину жену и детишек и уехать из этого забытого Богом города назад в Омаху. Но развернувшееся дело зацепило его за живое. Были убиты двое молодых людей. Их превратили в окровавленные отбивные. А очаровашку Патрицию Барнс сейчас рассекали на куски в прозекторской, и старина Чарли копался в ее кишках, а он, он сам в это время как ни в чем не бывало сидит и жрет чипсы и кушает сникерсы.

«Да, это не для твоей диеты, – мысленно сказал он Патриции. – Ты мечтала о Беверли-Хиллз. Ну, ничего, в следующей жизни ты будешь такой же худышкой, как малютка Мелисса».

Каннингхэм позвонил в лабораторию, чтобы они внесли полученные с сумочки отпечатки пальцев в свой волшебный компьютер, при этом настоял, чтобы дождались его, прежде чем трогать сумочку, он хотел самолично проследить за тем, как будут брать с нее отпечатки пальцев.

Повесив трубку, он достал из кармана фотографии, которые дала ему сестра Патриции, и разложил их на столе, пристально их разглядывая и стараясь запомнить лицо убитой.

– Мы стараемся, детка. И если тебя действительно убил тот человек, о котором я думаю, то ему не придется беспокоиться, чтобы какой-нибудь судья отпустил его на свободу. Он получил свое возмездие. Видишь, на земле еще осталось хоть немного справедливости, Пэтти. Правда, не слишком много, на всех ее почему-то не хватает.

Глава 27

Шейна поехала домой на школьном автобусе и сошла в двух кварталах от дома, неся в руках охапку книг. Пройдя чуть-чуть, она почувствовала сильную усталость и села передохнуть. Каждое утро она просыпалась в четыре или пять часов, и, как ни старалась, не могла уснуть снова. От утомления она часто засыпала в классе во время занятий, уронив голову на стол и обхватив ее руками. Иногда она засыпала настолько крепко, что будил ее только звонок.

С неба ярко светило солнце, и Шейна подставила лицо его теплым ласковым лучам. Мимо проехала машина, и она ощутила резкий запах выхлопных газов. Крича и толкаясь, пробежали несколько мальчишек лет десяти.

– Хочешь поглядеть фотографии грудей моей мамки? – спрашивал один из них.

– Да нет у тебя таких фотографий. Все ты врешь.

– А вот и не вру, – ответил первый. – Понимаешь, она делала операцию по увеличению груди, и врач сфотографировал ее титьки до операции и после, а я нашел эти фото у нее в комнате. Хочешь посмотреть?

Шейна оглянулась и испепеляющим взглядом посмотрела на мальчишек, бежавших дальше по улице. Какие гады, подумала она, какие противные маленькие гады. Школа, в которую она ходила, была битком набита глупыми мальчишками и тупыми девчонками. Они все надоели ей до тошноты. Она встала, отряхнула с себя пыль и подобрала с земли книги. Вдруг, как-то совершенно неожиданно, словно впервые, увидела во дворе прямо перед собой клумбу, сплошь засаженную тюльпанами. Она сорвала один из них, понюхала и выбросила в канаву. Была только одна вещь на свете, которую она ненавидела больше, чем школу – это дом, в котором жила. Она ненавидела свою комнату с выходящими на улицу окнами, куда с улицы мог забраться кто угодно. Она ненавидела бестолковый двор и отвратительную коричневую плитку, которой были выложены стены кухни, она ненавидела ссоры между родителями. Но самое ужасное, чего она была не в состоянии выносить, – выражение лица матери.

До того, как случилось изнасилование, говорила она себе, она была глупой и незрелой, эгоистичной и испорченной. Может быть, то, что случилось – наказание за все это. С самого начала ей надо было сказать маме, что у отца есть подружка и что она, Шейна, останется с ней, с мамой. Но ничего, она сделает это теперь, чего бы это ей ни стоило.

Подойдя к дому, она достала ключи, вошла и первым делом направилась в свою комнату посмотреть, как дела у малютки Дай. Несмотря на то что было светло, Шейна обошла весь дом и зажгла свет во всех комнатах. Собачка следовала за ней по пятам. Потом Шейна включила телевизор в гостиной и стереосистему в своей комнате. Она проверила, заперта ли входная дверь и все другие двери в доме. Такую ритуальную процедуру она теперь проделывала ежедневно. «Я делаю это не потому, что напугана, нет, это не так, – думала она, – я вообще никогда в жизни ничего не боялась. Просто я хочу убедиться в своей безопасности, вот и все».

Зазвонил телефон – это была Салли.

– Ты собираешься сегодня на тренировку? – затараторила она звонким высоким голосом.

– Да, – ответила Шейна, сбрасывая с ног туфли. – Я всегда хожу на тренировки, ведь мой папа – тренер, ты что, забыла?

– Ты слышала, что случилось у Хитер Стенфилд? Дэвид Смит пригласил ее на свидание, и она успела всем об этом рассказать, а через час они поссорились. Представляешь, как это печально? Хорошо бы тебе встретиться с ней, она так плакала и…

Шейна положила трубку на кровать и стала переодеваться. Дэвид Смит, наверное, из тех мальчишек, которые с вожделением разглядывают фотографии грудей своих матерей или сестер. Если бы она дала себе труд прислушаться, то смогла бы различить тихие звуки, доносившиеся из телефонной трубки. Она представила себе, что Салли, съежившись, лежит в трубке. Словно все детишки в ее классе были пропущены через волшебную уменьшающую машинку и одна она осталась среди них огромным неуклюжим гигантом. Она схватила трубку, поднесла ее к уху и услышала:

– …и она потом купила мне тот костюмчик, который мы видели на ярмарке, и новые туфли, но они оказались мне малы, и я натерла себе пальцы…

– Какой ужас, – посочувствовала Шейна и снова бросила трубку на кровать. Она пошла в ванную и открыла воду. Потом она взяла трубку и сказала: – Мне надо идти. Пока.

Она наклонилась и выключила из розетки телефонный шнур.

В ванне она погрузилась в горячую воду, над которой остался торчать только ее нос. Сквозь слой воды она хорошо слышала шум своего дыхания и биение сердца. Если им с мамой удастся вдвоем вырваться из этого дома, то мама снова научится улыбаться и смеяться. Все будет, как хотела мама, они поселятся в стандартном загородном домике, чистеньком и аккуратном. Они с мамой будут есть только здоровую пищу. У них не будет пепельниц, переполненных зловонными отцовскими окурками, ей, Шейне, больше не будут докучать глупые девчонки вроде Салли, для которых новое платье и новая пара туфель – самое главное в жизни событие.

Внезапно погас свет, и Шейна, ухватившись за занавеску душа и разбрызгивая воду, выскочила из ванны. Сквозь узкую щель в окошке ванной комнаты пробивалась полоска света. Сердце ее стучало с барабанным грохотом. Он здесь, в доме. Он пришел так, как это показывают в кино – проник в дом и отключил электричество. В доме стояла мертвая тишина, Шейна прокралась к двери и проверила, заперт ли замок. На этот раз он не возьмет ее без борьбы, думала она, открывая в темноте шкафчики и шаря в них в поисках чего-нибудь, что могло бы послужить ей оружием. Раздался щелчок, послышались пение и музыка, зажегся свет, и сквозь пар она увидела в зеркале себя, с куском металлической трубы в руке. Господи, это были всего-навсего перебои с электричеством. Она прислонила трубу к стене и уставилась на свое отражение, не в силах оторваться. Ее страх разрешился истерическим хохотом. Сидя на унитазе и схватившись за живот, она смеялась, она не могла остановить этот припадок хохота, хотя по лицу ее уже градом катились слезы. Все вокруг были так серьезны и смотрели на нее странным взглядом – мама, папа, все ее маленькие съежившиеся друзья. Это они виноваты в том, что она сошла с ума. Это они сидели и терпеливо ждали, когда же она что-нибудь начудит, может, они надеялись, что у нее лопнет голова или произойдет еще что-то невероятное.

Припадок хохота прошел, и Шейна начала массировать себе виски, вспоминая мужское лицо из подборки фотографий. Ей казалось, что в голове у нее лежит шар, который то надувается, то спадает, в мозгу что-то пульсировало. Но она точно знала, что это он; она не могла забыть его. Мама не смогла его хорошенько разглядеть, потому что на ней не было очков. Следователь сказала, что они найдут его и устроят настоящую очную ставку, вот тогда и мама его узнает. Шейна встала, схватила трубу и представила себе, как он стоит напротив нее, голый, и между ног у него торчит эта отвратительная штука. Она стукнет его по ней трубой. Шейна отбросила трубу, которая со звоном покатилась по плиткам пола. Открыв дверь, она внимательно посмотрела, нет ли кого в холле, потом пробежала в свою комнату, схватила спортивную форму и бегом вернулась в ванную, заперев за собой дверь.

Шейна не была готова, когда домой вернулся отец. Она все еще сидела в ванной, вытирая насухо волосы, и Джону пришлось трижды стучать в дверь, чтобы извлечь ее оттуда.

– Мы опаздываем, – предупредил он, когда она открыла дверь. – Пошевеливайся. Ты же знаешь, я люблю приходить на тренировки вовремя.

Во время тренировки она была грустна и рассеянна. Стоило девочкам сгрудиться вокруг нее, как она просто уходила. Они оставались стоять с озадаченными выражениями на лицах.

Джон велел ей потренироваться в отбивании мяча.

– Я не хочу сегодня делать это, – упрямо отказалась она. От недосыпания и переутомления все ее тело болело. Единственное, чего ей хотелось – это свернуться на поле калачиком и уснуть. – Я потренируюсь в подаче.

Заметив, что рядом стоят несколько девочек, Джон взял дочь за руку и отвел в сторонку.

– Это командный спорт, Шейна. Я не могу разрешить подавать только тебе. Другим девочкам тоже надо тренировать подачу. Ты же знаешь, как это делается у нас.

Она рывком высвободила руку и встала на линию, заняв там свое место. С того времени, как случилось изнасилование, он стал относиться к ней совершенно по-другому, он стал избегать ее, словно она страдала некой болезнью, которой он боялся заразиться. Наблюдая за ним сейчас углом глаза, она видела, как он, ободряюще улыбнувшись, похлопал одну из девочек по спине. Шейна не хотела, чтобы он обнимал и целовал ее, как маленького ребенка, но это вовсе не значило, что она перестала нуждаться в его любви. Ее глаза сузились, когда она подумала, что он улыбается своей подруге, улыбается всем, кому угодно, но только не ей. Раньше он всегда, несмотря ни на что, позволял ей делать то, что хотела она. А теперь, когда он действительно был ей нужен, когда она с трудом выносила ежедневное хождение в школу, он обращал свое внимание на кого угодно, только не на нее.

Когда наступила ее очередь отбивать мяч, она ударила по нему с такой силой, что тот улетел далеко за пределы площадки. Раздосадованная неудачей, Шейна с такой же силой отшвырнула от себя биту. Та описала дугу и с сухим стуком ударила по ноге одну из девочек. Джон опрометью кинулся к пострадавшей, в то время как Шейна неподвижно стояла на поле и безучастно взирала на происходящее…

Схватившись за ногу и крича от боли, девочка упала на поле. Штанина так тесно прилегала к травмированной ноге, что Джон, сбегав к джипу, принес нож и разрезал джинсы, чтобы взглянуть на рану. Все девочки столпились вокруг пострадавшей. Та, громко крича, обвиняла во всем Шейну.

– Ты сделала это нарочно! Я знаю, что нарочно. Позвоните моей маме, у меня сломана нога, я знаю.

На голени виднелись большая припухлость и синяк.

– Слава Богу, перелома нет, – сказал Джон. Он послал одну из девочек позвонить матери пострадавшей и повернул сердитое лицо к Шейне. – Никогда не швыряйся битой. Никогда. Ты же знаешь, что этого ни в коем случае нельзя делать, – крикнул он.

Шейна бросила на землю свой шлем, подошла вплотную к лежавшей на земле девочке, и с недовольной миной осмотрела ее синяк.

– Ты просто избалованная маленькая плакса. Что ты вообще понимаешь в жизни? Что ты будешь делать, если кто-нибудь и вправду причинит тебе боль, что ты будешь делать, если умрет кто-нибудь из твоих родных или вообще с тобой случится настоящее несчастье. – Она зашагала прочь с поля. Обернувшись, зло выкрикнула: – Я ухожу, плевать я хотела на вашу дурацкую команду.

Шейна ждала отца в машине. Когда приехала мать пострадавшей девочки, Джон велел, чтобы другие девочки тренировались в подаче мяча друг другу до тех пор, пока за ними не приедут их родители. Когда он собирался уходить, к нему подошла Шарлотта.

– Вы не возражаете, если я заберу домой снаряжение?

– Конечно, нет. Спасибо, мое солнышко.

– Что случилось с Шейной? Она правда решила бросить занятия? – спросила девочка, горестно качая головой. – Она даже перестала ходить с нами на ленч.

Джон обернулся, взглянул на джип, потом снова повернулся к Шарлотте.

– А кстати, с кем она теперь ест ленч?

– Я не знаю. Мне кажется, что она теперь вообще не ест.

По дороге к местному ресторану Джон попытался поговорить с дочерью.

– Шейна, что за бес в тебя вселился? Эти девочки – твои подруги. Как ты могла накричать на свою подругу, когда ей было больно?

– Подумаешь, ее слегка ударило по ноге, а она обвинила меня, будто я специально бросила в нее битой. Глупая плакса. И все они такие. Детский садик.

– Но они столько лет были твоими подругами. Они все очень тебя любят.