Текст книги "Месть"

Автор книги: Нэнси Розенберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 28 страниц)

Внезапно он страшно разозлился. Ему стало душно, и он расслабил узел галстука.

– Вот что, – проговорил он, – мы возвращаемся в Омаху. Я так и знал, что именно так все кончится, что рано или поздно это произойдет. Весь этот городишко – не что иное, как одна вонючая помойка.

– Успокойся, папочка, не так уж все и страшно. Я имею в виду, оттого, что он один раз попробовал травки, он не станет завтра колоть себе наркотики в вену, не сядет на иглу. Мальчик уже большой и просто хочет испытать сильное ощущение.

– Когда он вернется сегодня домой, запрети ему уходить. Я приеду и разберусь с ним. И знаешь что, Шэрон…

– Что? – глупо хихикнула она.

– Пойди выпей кофе или еще чего-нибудь такого. Это не смешно. Это совсем даже не смешно. – Он швырнул трубку на рычаг.

Ну вот, подумал он, началось то, что должно было начаться. Даже его собственные дети уже не могут выжить в этой вонючей дыре, не прибегая к наркотикам. Потом они начнут курить индийскую коноплю и воровать. Он сгреб папки на столе в одну кучу и, вместо того чтобы положить их обратно в шкаф, сбросил на пол. Потом он намеренно наступил на них ботинком и пошел к выходу.

– Каннингхэм, зараза, – окликнул его другой следователь. – Посмотри, какой бардак ты натворил. Что с тобой, парень? Ты что, с ума сошел?

– Сошел, Снайдер. Это ты правильно заметил. Я совершенно спятил. Если кто-нибудь будет интересоваться, где я, посылай их на хрен, ладно?

Он прошел через двойные двери и зашагал к машине. Он решил немедленно ехать домой разбираться со своим старшим сыном. Ни один из его детей никогда не станет наркоманом. Ни один, пока он жив и может остановить это, думал Каннингхэм, заводя двигатель «крайслера» и выезжая со стоянки.

Глава 30

По пути в свой кабинет Лили зашла в архив и попросила выдать ей папку с делом Эрнандеса. Перед тем как окончательно закрыть дело, предстояло собрать все данные, относящиеся к его участию в убийстве Патриции Барнс, и провести судебное заседание. Учитывая факт похищения и изнасилования, необходимо было снять с жертвы обвинение в неявке в суд, кроме того, к делу надо было приобщить свидетельства о смерти обоих участников дела. Держа в одной руке портфель, а в другой папку, Лили вышла из архива, не будучи уверенной, что в папке находится фотокопия судебно-медицинского освидетельствования трупа Эрнандеса. Она содрогнулась от ужаса при одной мысли о том, что ей придется смотреть на эти фотографии. Еще больший ужас охватывал ее, когда она вспоминала, что настанет момент, когда ей предъявят фоторобот предполагаемого убийцы Бобби.

В этот вечер им с Шейной предстояло поехать в полицейское управление Вентуры для окончательного опознания. Ей придется еще раз взглянуть на снимок Эрнандеса. Если Шейна опознает подозреваемого, неважно того или другого, предстоит бурная сцена, в ходе которой Лили придется полностью использовать свой дар убеждения. Выйдя из архива, она быстрым шагом направилась по заднему коридору к себе. Вдруг она увидела нечто такое, от чего остановилась и похолодела. Она увидела, как Ричард разговаривает с новым окружным прокурором, красивой молодой блондинкой. Он стоял, склонившись над женщиной, опершись рукой о стенку, и весело смеялся. Женщина отвечала ему тем же. Лили почувствовала себя так, словно ее ошпарили кипятком. Она повернулась и поспешила обратно по коридору. Влетев в холл, она столкнулась с Маршаллом Даффи. Папка выскользнула из рук Лили, бумаги рассыпались по полу.

– Таких встреч надо по возможности избегать, – улыбнулся он, наклонившись, чтобы помочь ей собрать разлетевшиеся по полу листки.

– Я сама все соберу, – проговорила она, – это моя вина. Мне надо было лучше смотреть, куда иду.

Ее пальцы дрожали, пока она пыталась сложить бумаги в одну кучу и сразу поднять их с пола. Маршалл держал в руках стопку листов, и на верхнем Лили увидела свое подобие. Он держал в руках фоторобот!

– Что с вами случилось, леди? Я никогда раньше не видел вас здесь. Начальство что, снова решило похоронить вас тут?

Лили внимательно смотрела, как он отвел в сторону руку, в которой была зачаровавшая ее картинка. Ей хотелось протянуть руку и схватить рисунок, но она стояла, как пораженная столбняком, и молчала.

Не дождавшись ответа, Маршалл подошел ближе и внимательно всмотрелся в ее лицо.

– Вы хорошо себя чувствуете? – спросил он.

– Да… то есть нет… Я хочу сказать, что мне слишком многое приходится держать в голове. – Она все еще не могла отвести глаз от рисунка. Наконец нервы ее не выдержали. Она протянула руку и выхватила бумаги у него из рук. – Простите, – сказала она, – спасибо.

Она отошла, чувствуя, что взгляды окружающих прикованы к ней, словно папка с материалами обвинений горит у нее в руках.

Когда она проходила мимо стола своего секретаря, девушка протянула ей стопку розовых карточек – телефонограммы с сообщениями, но Лили проигнорировала этот жест, пройдя мимо, оставив девушку в полном недоумении сидеть на месте с раскрытым от удивления ртом. Уголком глаза Лили увидела, что в свой кабинет вернулся Ричард и начал прикалывать к висящей на стене доске фотографии с изображениями места преступления. Она направилась в дамский туалет, движением защитника игрока футбольной команды – одним ударом плеча – открыла дверь, вошла в кабинку и закрыла дверь на задвижку. Поставив на пол портфель, она села на унитаз и раскрыла папку.

– О Боже мой, – воскликнула она и схватилась рукой за сердце. Она смотрела на лист бумаги с рисунком и видела свои глаза, рот, нос и свою длинную шею. – Нет, – прошептала она, пытаясь безуспешно проглотить слюну – от страха у нее моментально пересохло во рту. Однако, как бы то ни было, никто пока не обратил внимания на ее сходство с этим портретом. Слишком уж угрожающим было выражение глаз, слишком уж сжат был рот, а все лицо на картинке выглядело слишком напряженным.

Из стопки бумаг высовывалось несколько сколотых между собой снимков, на них она увидела треугольное лицо Эрнандеса. Она протянула к ним руку, но решилась только на то, чтобы спрятать рисунок со своим изображением под другие листы дела. После этого она открыла дверь кабинки. Она подошла к зеркалу и посмотрелась в него. Перед ней стояла незнакомка, незнакомка, страшно похожая на человека, изображенного на рисунке. За несколько прошедших минут она совершила тысячемильное путешествие в ад и обратно, встретившись лицом к лицу со страшным ночным кошмаром – своим собственным изображением.

Приняв две таблетки валиума, Лили сняла с волос заколку и распустила их по плечам. Она подкрасила губы помадой, нарумянила щеки и оттенила веки. После этого снова взглянула на свое отражение в зеркале. Конечно, портрет на рисунке имел какое-то сходство с ней, но вряд ли кто-нибудь сможет с уверенностью сказать, что на картинке изображена именно она. Если бы она подозревалась в убийстве, ее давно бы уже арестовали. Каннингхэм не стал бы с ней разговаривать, все рассказывать ей и соглашаться на сотрудничество, чтобы потом, совершив неожиданный кульбит, явиться к ней с ордером на арест. По ее мнению, это был скромный герой, ковбой из доброго старого времени. Нет, он ничего не знал и ни о чем не догадывался, сказала она своему отражению и вышла из туалета. Никто ничего не знал и никто ничего не понял.

Наполнив себе стаканчик из кофейника, стоявшего на маленьком столике в комнате, где находилась секретарша, она сунула папку под мышку, собрала предназначавшиеся для нее телефонные сообщения и поспешила сложить все это у себя на столе, прежде чем вместе с Ричардом приступить к просмотру документов. Освободившись от папки, она заметила, что ее руки продолжают дрожать. Валиум и кофе, подумала она, завтрак чемпионов. Она отпила пару глотков и поставила пластмассовый стаканчик на стол.

В кабинете Ричарда громоздилось две доски – демонстрационная и черная, на которой можно было писать мелом. Ричард был занят тем, что маленькими булавками прикалывал к доскам фотографии с изображением места преступления по делу Лопес – Макдональд. Пользуясь как руководством к действию описанием, составленным судмедэкспертом, он старался с помощью него расположить снимки в порядке очередности получения жертвами телесных повреждений. На глаза Лили попалась глянцевая восемь на десять фотография изуродованного тела семнадцатилетней Кармен Лопес; мысль о том, что маленькое тело Шейны тоже могло бы попасть на такую доску, пронзила ее холодом от макушки до пяток.

– Боже, это в какую же рань ты пришел сегодня на службу? – спросила она, оценив, какую большую работу он уже проделал.

Улыбаясь, он обернулся к ней.

– Тебе когда-нибудь приходило в голову, что существует словосочетание «С добрым утром»? Употребление его как нельзя лучше годится для того, чтобы начать день. – Он подождал, пока она поближе подойдет к доске, и добавил, понизив голос: – Особенно после прошлой ночи…

– С добрым утром. – Она старалась придать своему голосу бодрые интонации, хотя в ее воображении неотступно виделась блондинка – окружная прокурорша то в его объятиях, то в его постели. Конечно, она вчера оставила его, охваченного растерянностью и не способного на какие-либо действия, но он в конце концов придет в себя, это всего лишь вопрос времени.

– Я все время думал о том, куда мог деться пистолет, – проговорил Ричард, – и том факте, что они остановились всего в нескольких милях от места совершения преступления уже без оружия. Мы несколько раз тщательно прочесали местность, так как думали, что они выбросили пистолет сразу после убийства. Если в нем участвовали братья Эрнандес, то тогда отсутствие пистолета становится более чем понятным.

Он взял со стола чашку кофе и отпил несколько глотков. Расстегнув пиджак и ослабив галстук, он приготовился работать дальше, в то время как Лили сидела, уставившись прямо перед собой невидящим взглядом.

Она вспомнила вспышки выстрелов в то раннее утро и старое отцовское ружье, которое она спрятала под горой за церковью. Может ли так случиться, что его кто-то нашел? Взял ли этот кто-то его себе или сдал властям? Эрнандес угрожал ей и Шейне ножом. Если бы у него был пистолет, то он, конечно, без всякого сомнения…

Видя, что Ричард смотрит на нее, ожидая, что она скажет на все это, она проговорила:

– Я думаю. Дай мне минуту на размышления. Понимаешь, я не привыкла работать с партнером, так что здесь может возникнуть некоторая неловкость.

– Ну ладно, мы сейчас все это развесим до конца, – произнес он с деланной бодростью, поворачиваясь к доске и продолжая прикалывать к ней фотоснимки.

Эрнандес задушил Патрицию Барнс, разрушив убеждение Лили в том, что это именно ее кровь была на ноже, который он всунул ей в рот со словами, что на лезвии «кровь шлюхи».

– Рич, у нас есть абсолютная уверенность в том, что на теле жертв нет ни одного ножевого ранения? – спросила она. – Сук дерева, введенный во влагалище, вызвал огромные повреждения, это я понимаю, но не было ли предварительно нанесено ножевое ранение? Это же вполне возможно.

Он подошел к столу, поднял с него пятнадцатистраничное патологоанатомическое заключение и вручил его Лили.

– Можешь снова внимательно прочитать его или, если захочешь, можешь даже позвонить им, если полагаешь, что в преступлении могло быть задействовано другое оружие. Я, правда, помню, что повреждения описывались, как разрывы с неровными краями; такие повреждения невозможно причинить ножом.

– Если пистолет был у Мэнни Эрнандеса в тот момент, когда его брат был взят под стражу, и уже были произведены аресты по нашему делу, то, естественно, пистолет не был обнаружен ни в доме, ни в машине Бобби, – сказала она. – Но догадались ли полицейские обыскать машину Мэнни?

Он взволнованно обернулся, отбросив со лба прядь темных волос.

– Это хороший вопрос, Лили. Чертовски хороший вопрос. Держу пари, что этого никто не сделал, так как Мэнни не включен в число подозреваемых, проходящих по делу об убийстве его брата.

– Думаю, что нам надо позвонить Каннингхэму и спросить у него. – Она по памяти набрала номер телефона. Дежурный сообщил ей, что смена Каннингхэма начинается в три часа дня, а сейчас только девять утра. – Ну что ж, тогда мы позвоним в отдел убийств.

Один из следователей попросил ее немного подождать и через несколько минут принес с собой папку, которую он извлек из стола Каннингхэма.

– Подождите… Я читаю.

– Пожалуйста, пожалуйста, я подожду, – проговорила Лили, нажимая кнопку громкоговорителя, чтобы освободить руки.

Вернувшись к своему креслу, она достала из портфеля желтый блокнот и ручку.

Наконец человек на другом конце провода заговорил.

– Обыскали только фургон Бобби. Мы конфисковали фургон и обыскали дом. Больше по этому поводу в деле ничего нет.

– Спасибо. – Лили повернулась лицом к Ричарду. – Видимо, мне стоит подготовить постановление об обыске машины.

– Давай, – согласился он, – можно ручаться, что, как только Мэнни узнает из новостей, что его брат обвиняется в убийстве Патриции Барнс, оружие немедленно исчезнет.

– За ним установлено наблюдение, и, если нам удастся поймать его при попытке избавиться от пистолета, это будет намного лучше, чем просто обнаружить в его машине пистолет. Он может легко свалить все на брата, сказав, что тот оставил оружие в его машине без его, Мэнни, ведома. Все, что мы можем предъявить ему – это эпизодическая связь с Кармен и посещение Наварро в тюрьме.

Они согласились на том, что Лили подготовит постановление об обыске машины, а если оно будет у них в руках, они подумают, когда им воспользоваться.

Диктуя требование на постановление об обыске, Лили перелистала дело Эрнандеса, отложила его в сторону и занялась другими делами, стопкой сложенными в ящике ее стола. Сегодня Ричард не прикасался к ним, и Лили пообещала себе, что не тронет дело Эрнандеса до тех пор, пока не разберется с другими делами.

Она пропустила ленч и проработала весь день, не отрываясь, несмотря на протесты Ричарда. Одним из новых было дело о растлении малолетних. Все пострадавшие, три сестры, стали уже взрослыми. В рапорте указывалось, что во время вечернего разговора одна из сестер призналась другим, что ее в детстве растлил отец, который в настоящее время разведен с женой, их матерью, и не живет в семье. После этого признания остальные сестры рассказали, что и они были в свое время растлены отцом. Этот человек в течение пятнадцати лет служил водителем школьного автобуса, и Лили понимала, что, возможно, существуют и другие пострадавшие, которые так и не осмелились признаться. Дела, подобные этому, встречались не часто, хотя по новому законодательству минимальные сроки заключения по ним увеличились до десяти лет – при развратных действиях с малолетними детьми при отягчающих обстоятельствах преступления. Данный случай был вообще очень важен, так как тяжелые психологические расстройства, которые обычно развиваются у жертв сексуального насилия, обычно рассматриваются как возможные; в данном же случае их историю можно было проследить в ходе судебных заседаний и достоверно документировать.

Лили обещала Шейне, что заберет ее из школы в половине четвертого, а сейчас было уже три. Лили решила до проведения опознания поехать вместе с Шейной в кафе и покормить ребенка. Лили протянула руку к папке, которая весь день преследовала ее, как призрак, не в силах больше противостоять своему влечению.

В папке не было снимков вскрытия – только портретные фотографии и копии документов в двух экземплярах. Лили взяла одну фотографию и пальцем поправила на носу очки. Она внимательно посмотрела на снимок и моментально вспомнила, как он глядел на нее сверху вниз с расстояния в несколько дюймов. Потом попыталась вызвать в памяти его фигуру, освещенную светом, падавшим из двери ванной, в те несколько страшных секунд до его бегства. Проглотив слюну и пытаясь оставаться спокойной, она сняла очки и снова взглянула на фотографию. На близком расстоянии черты лица на снимке расплылись и потеряли четкость. Лили больше не могла лгать самой себе.

Перед тем как уйти, она положила в сумочку одну фотографию, проглотила две таблетки валиума и запила их глотком холодного кофе. Когда она выходила из кабинета, на ее носу плотно сидели очки, а в животе было такое ощущение, словно желудок завязан тугим, болезненным узлом.

Шейна стояла на краю тротуара напротив школы с охапкой книг в руках, внимательно всматриваясь в поток машин в поисках автомобиля матери. Дети, торопливо спускаясь с лестницы, тут же разбегались в разных направлениях и растворялись в толпе, некоторые собирались маленькими группками, болтая и весело смеясь, – воплощение бьющей через край юношеской энергии при свете полуденного калифорнийского солнца. Одна только Шейна, как картонный силуэт, стояла в стороне, словно проглотив аршин.

Эта сцена напомнила Лили эффект двойной фотографической экспозиции, когда на снимке, как призраки, появляются размытые изображения с другого снимка. Вернется ли когда-нибудь чудо, подумала она, вспоминая мелодичный смех Шейны и то время, когда для нее видеть улыбку на лице дочери было равносильно выигрышу в престижных соревнованиях. Сейчас на Шейне были надеты новые джинсы, купленные всего месяц назад, но сидели они на ней уже мешковато, а для того, чтобы они не спадали, девочке приходилось сильно затягивать на поясе ремень. Шейна заметила машину Лили и пошла к ней, не обращая внимания на нескольких девочек, пытавшихся заговорить с ней.

– Дружок, я просто умираю от голода, – сказала Лили. – Я сегодня пропустила ленч. Так что давай куда-нибудь заглянем и поедим чего-нибудь вкусненького. Как ты на это смотришь?

– В общем никак, – ответила Шейна и глубоко вздохнула.

– Ты завтракала в школе?

Девочка ничего не ответила, бросив книги на заднее сиденье, откуда те попадали на пол.

– Я сегодня получила двойку за контрольную по математике.

– Ты сможешь ее исправить. Естественно, со всеми этими неприятностями… ну, нечего было и рассчитывать… – Лили замялась, подыскивая подходящие слова. – Сказать по правде, я и сама-то не слишком блестяще сейчас справляюсь с работой. А что если нам нанять репетитора? Может быть, мы и правда наймем репетитора на остаток учебного года.

– Я хочу поменять школу. – В голосе девочки звучало напряжение. – Я уже говорила тебе об этом.

– Но, Шейна, тебе будет очень трудно влиться в новый коллектив в самом конце года. У тебя не будет друзей, и я не знаю, в твоих ли интересах менять школу прямо сейчас. Почему это так важно для тебя?

Девочка откинула назад волосы и заправила их за уши. Потом повернулась к матери.

– Потому что я думаю, что все шушукаются у меня за спиной обо мне. Что все всё знают. И потом, все они ненавидят меня.

Лили въехала на стоянку ресторана Сиззлера и выключила зажигание.

– Я уверена, что они ничего не знают и ни о чем не догадываются, но я прекрасно понимаю твои чувства. В первые дни на работе я испытывала то же самое, но я заставила себя перестать думать об этом.

– Знаешь, мама, кого ты мне сейчас напомнила? Нашу психологиню. А я терпеть ее не могу.

– Давай поедим, ладно? Я не буду задевать тебя, а ты – меня, договорились?

На лице Шейны наконец появилось некое подобие улыбки.

– Ты снова позволяешь мне вцепиться тебе в волосы?

Когда они входили в ресторан, Лили ухватила себя за волосы, но не стала их дергать, а просто держала в ладони.

– Шейна, я держусь только благодаря тебе. Я сейчас могу даже спокойно вспоминать, что происходило с нами все эти дни.

– Мама, ты у меня прелесть, ты же знаешь. – Шейна подняла на Лили ясные голубые глаза. – Ты мой самый лучший друг теперь.

– Это значит, что ты сейчас обязательно поешь, ладно?

– Ну, конечно, я поем. Мы посмотрим, кто из нас сможет больше съесть. Ты сама сильно похудела. – Шейна улыбнулась и просунула пальцы под пояс юбки матери, ощутив, как свободно облегает материя стан Лили.

В полицейском участке Марджи Томас сразу же увела Шейну на опознание, оставив Лили в коридоре. Лили то нервно закидывала ногу на ногу, то вытягивала их перед собой, не силах спокойно усидеть на месте. Узнав в проходившем мимо человеке следователя, работавшего по делу Лопес – Макдональд, она остановила его и спросила, нет ли чего-нибудь новенького. Арнольд Кросс был еще молод, до тридцати, и он, видимо, лишь недавно стал следователем. Он был свежевыбрит, светловолос, накрахмален и отутюжен, с влажным взглядом.

– Позавчера я долго разговаривал с братом Кармен, и тот сказал, что до своего перевода в среднюю школу Вентуры Кармен водилась с очень дурной компанией. Правда, он не смог назвать ни одного имени. Но, черт, чего же вы хотите, парнишке всего двенадцать лет. – Кросс хотел что-то Добавить, но передумал и промолчал.

Лили догадалась, что, должно быть, ему известно о том, что ее тринадцатилетнюю дочь изнасиловали и что это и есть та причина, почему Лили находится сейчас в полицейском участке. Извинившись, она отошла к фонтанчику в дальнем углу комнаты, где раскрыла сумочку, чтобы достать еще одну таблетку валиума. Она чувствовала, что мужчина смотрит ей в спину, и старалась сделать так, чтобы он не заметил, как она кладет в рот и глотает лекарство. Повернувшись, она увидела идущих навстречу Марджи и Шейну. Молодой следователь понял намек и исчез.

– Мы закончили. Теперь ваша очередь. – Произнеся эти слова, Марджи повернулась к Шейне. – Пойди пока попей водички или просто подожди здесь. Мы недолго.

– Мама, дай мне ключи. Я подожду тебя в машине. Начну пока делать уроки.

Лили отчаянно хотелось узнать, что происходило в комнате между Марджи и Шейной, но она знала, что спрашивать об этом категорически воспрещалось до окончания следственных действий. Она попыталась прочитать ответ в глазах Шейны, но девочка была замечательно собранна и спокойна, спокойнее, чем сегодня днем до приезда в полицейский участок. Если бы она действительно увидела человека, который изнасиловал ее, сумела бы она сохранить такое спокойствие? Видимо, случилось то, чего она и ожидала – увидев его живьем, девочка поняла, что это не тот мужчина. Лили пошла следом за Марджи в комнату со специальной стеклянной перегородкой, где проводилось опознание.

– Дай мне ключи, мама, – снова попросила Шейна.

– Держи. – Лили передала ей сумочку. – Ключи лежат где-то на дне.

Ей потребовались доли секунды, чтобы опознать его в группе сидевших за перегородкой мужчин. Он приковал ее взор, она не могла смотреть больше ни на кого. В смотровой комнате было полутемно, Марджи не произнесла ни слова.

– Скажите им, чтобы они повернулись в профиль, – попросила Лили следователя. Марджи через микрофон отдала распоряжения опознаваемым. Лили подошла к перегородке и, упершись ладонями в стекло, впилась взглядом в его профиль. Здесь он выглядел старше, чем на снимке.

– Фотография третьего номера была сделана за несколько дней до того, как мы видели ее в прошлый раз?

– Я думала, что да, потому что в это время он находился в тюрьме за нанесение словесного оскорбления, но оказалось, что это не так. Той фотографии пять лет, и ее взяли из наших старых запасов. Кто-то забыл вложить новую фотографию в дело.

– Скажите им, чтобы они наклонились, как будто завязывают шнурки на ботинках, – попросила Лили, и следователь повторила в микрофон ее требование.

Лили наконец отошла от стекла и рухнула на стул, обхватив голову руками. До этого, стоило ей вспомнить об изнасиловании, как перед ней мгновенно вставало лицо Бобби Эрнандеса. В голове ее все вращалось, словно лодка, подхваченная водоворотом. Человек за перегородкой был не мертвой фотографией, а живым мужчиной во плоти, она ощутила это живое присутствие, и ее охватил страх. Неужели она убила другого человека? Лили снова подняла глаза и взглянула на мужчину за перегородкой. Она ощутила во рту вкус ржавого лезвия. Это был он! Шейна оказалась права. Лодка ее сознания вновь покачнулась, и она представила себе Эрнандеса. Это была своеобразная форма отрицания очевидного, она боролась с собственной волей. Оставалась еще слабая тень сомнения. Если бы только она могла увидеть живого Эрнандеса, ей бы все стало окончательно ясно. К горлу подступила желчь, и она, давясь, проглотила ее. Эрнандеса она никогда уже не увидит. Она сама об этом позаботилась.

Лили сняла очки и стала шарить рядом с собой в поисках сумочки, чтобы снова посмотреть на фотографию Эрнандеса, которую она захватила с собой из кабинета. Вспомнила, что сумка у Шейны. В сумке лежит фотография Эрнандеса. Вскочив со стула, она бросилась к двери. Марджи кинулась следом за ней.

– Вернитесь, – крикнула следователь, думая, что у Лили очередной приступ паники. – Нам надо закончить это дело, а потом вы спокойно уйдете.

Лили вылетела из опознавательного помещения, проскочила приемную, миновала помещение архива; головы сидящих там людей немедленно повернулись в ее сторону, когда она, хлопнув дверью, выбежала в холл. Марджи настигла ее уже на выходе. Лили тяжело и быстро дышала, наклонившись, она держалась за живот.

– Я прошу вас, – сказала Марджи. Она тоже запыхалась, пока гналась за Лили. – Мне следовало бы самой понять, когда с вас хватит. – В ее глазах появилось раздражение. – Мой Бог, ведь вы же окружной прокурор, держите себя в руках. – Марджи моментально пожалела о сказанном. – Прошу простить меня. Мне не следовало этого говорить, но я просто стараюсь хорошо выполнить свой долг.

Обычно полные показной бодрости лавандовые глаза Элизабет Тейлор смотрели устало и утомленно, на лбу под игривой темной челкой проступали капли пота.

– Это номер три, – отрывисто произнесла Лили, не принимая извинений, она прекрасно понимала, что в глазах Марджи ее чувства стоят не больше куска дерьма.

– Я сейчас пойду за Шейной, мы вернемся и сделаем заявление.

Женщина-следователь положила руку на плечо Лили, та отстранилась.

– Я тоже выполняю свой долг, ведь речь идет о моей дочери. – С этими словами Лили повернулась и вышла на улицу.

Она подошла к своей «хонде» и попыталась открыть дверь со стороны пассажира, но та оказалась запертой. Шейна увидела мать, и опустила стекло. В руках у нее была фотография Эрнандеса.

– Кто это? – требовательно спросила она. Она растеряла всю свою уверенность, в глазах ее было недоумение.

– Это фотография обвиняемого, который когда-то проходил у нас по одному делу. Кто-то дал мне эту фотографию, так как изображенный на ней человек похож на того, которого я описала. Так что эта фотография не имеет никакого отношения к делу. – Лили просунула голову в салон и попыталась завладеть снимком. Девочка отдернула руку, и Лили не смогла дотянуться до кусочка глянцевого картона.

– Нет! Он очень похож. Я хочу, чтобы его тоже привели для опознания. Я думала, что это номер третий, там, в опознавательной, за стеклом, я была в этом совершенно уверена, но теперь…

– Шейна, прошу тебя, отдай мне фотографию. Ты совершенно права, я тоже указала на третий номер. Это он, это совершенно точно он.

Лили старалась успокоить бешено бьющееся сердце, сделав несколько медленных, глубоких вдохов и надеясь, что скоро подействует валиум; она не желала больше пережевывать все несуразности и двусмысленности этого дела. Сцену надо было немедленно прекратить.

– Он мертв. Произошла ошибка. Я только что об этом узнала.

– Что ты хочешь этим сказать – он мертв? Марджи только что узнала об этом? Она вообще что-нибудь знает?

– Человек, который дал мне эту фотографию, не знал, что мужчина, изображенный на ней, давно убит. Его застрелили в бандитской перестрелке за несколько месяцев до изнасилования. Теперь он ничего не значит ни для Марджи, ни для кого бы то ни было. Я обещала ей, что мы сейчас вернемся и сделаем официальное заявление. Она ждет.

– Все они так похожи. Может быть, это тоже не он. – Из глаз Шейны закапали крупные слезы.

Лили выдвинула запор и, открыв дверцу, просунулась в салон и потянулась к Шейне.

– Радость моя, мы не судьи и не присяжные. От нас требуется только одно – сказать правду: что человек за перегородкой кажется нам тем мужчиной, который напал на нас. Больше от нас ничего не требуется. Когда я узнала, что человек, изображенный на этой фотографии, мертв, я забыла о нем и не положила снимок на место.

Шейна позволила наконец взять у нее фотографию. В нижней части снимка было написано имя Эрнандеса.

– Отдай мне сумочку и пойдем в участок. А потом мы поедем домой и постараемся выбросить все это из головы, ладно?

Когда фото оказалось опять в сумочке, и они с Шейной шли по направлению к участку, Лили произнесла:

– Не говори ничего Марджи. Это будет конфуз и потеря времени. Мне нельзя было выносить фотографию со службы. У того человека, который дал мне снимок, могут быть неприятности, да и у меня тоже.

Шейна коротко взглянула на мать, в ее глазах мелькнуло недоверие.

– Я ничего не скажу Марджи, – спокойно проговорила она. – Этот на фото не очень-то и похож. Тот был худее и безобразнее, он больше походил на злодея. И на лице у того были угри, как у человека за перегородкой. Это точно он.

Когда они вошли в вестибюль и Лили попросила девушку на проходной позвонить следователю Томас, Шейна выпалила напоследок:

– Мне бы хотелось, чтобы этот за стеклом тоже оказался мертвым.