Текст книги "Месть"

Автор книги: Нэнси Розенберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 28 страниц)

Нэнси Тейлор Розенберг
Месть

Моему любимому мужу и лучшему другу Джерри, без поддержки которого написание этой книги было бы невозможным.

Глава 1

Душное, мрачное помещение. Стены без окон. В помещении сидел человек. Помещение – зал суда. Человек – убийца, ждущий оглашения приговора. В зале ни репортеров, ни зрителей. Жертвой убийцы был член соперничающей банды. Голос женщины-обвинителя эхом отдавался под сводами зала. Она зачитывала заключительное обвинение.

– Ваша честь, в данном случае все поймут, что максимально возможный приговор будет необходим и оправдан. Обвиняемый – преступник с большим стажем. Ранее он уже был судим за вооруженное нападение, по собственному признанию обвиняемого, его поведение характеризуется полным пренебрежением к человеческой жизни.

Пока она перебирала лежащие перед ней бумаги, кондиционер испустил скрежещущий металлический звук и замолк навеки.

– Я хочу зачитать вам небольшой кусок из протокола допроса. «После того, как вы один раз ударили его ножом, вы продолжали наносить удары и нанесли их еще трижды, так ли это?» Вот ответ обвиняемого: «Он продолжал облизываться и дергался, вроде как у него внутри был часовой механизм».

Она сделала паузу.

– Ваша честь, речь шла о человеческой жизни; а не о часах фирмы «Таймекс».

На скамье подсудимых тихо посмеивался обвиняемый, закрывая, словно ребенок, рот сложенными лодочкой ладонями. Адвокат выстрелил в него полным неудовольствия взглядом и обвиняемый выпрямился, напустив на себя подобающий моменту строгий и торжественный вид. Судья также не преминул бросить на подсудимого негодующий взор поверх очков. Обвинитель открыла рот, чтобы продолжить свою речь, но решила прежде снять жакет. Если она этого не сделает, то через секунду просто утонет в поту.

– Согласно закону, обвиняемый должен быть передан в Калифорнийский департамент исправительных дел для отбывания заключения сроком от двенадцати лет до пожизненного. В деле есть отягчающие обстоятельства – применение оружия и предыдущая судимость. Учитывая это, обвиняемый может быть приговорен к сроку от девятнадцати лет до пожизненного заключения. В деле отсутствуют смягчающие вину обстоятельства.

Она упала в кресло. Воздух был тяжел и неподвижен. Между грудями потекла противная струйка пота. В уме она уже перебирала подробности других дел.

– Молодой человек, – произнес судья после того, как было зачитано обвинительное заключение, – если бы позволил закон, я бы отправил вас в тюрьму до конца ваших дней. Вы гниющий прыщ на теле человечества.

Поднялся и опустился судейский молоток, заключенного передали в руки конвоя. Суд закончился. Хотя приговор был максимальным, менее, чем через десять лет заключенный мог подать прошение о пересмотре дела. Обвинитель подняла со стола тяжелую папку с делом и направилась к выходу. Рядом с ней семенил адвокат.

– Кажется, мы теперь долго не будем сталкиваться в зале суда, – проговорил он, имея в виду ее повышение по службе. – Черт, это очень прискорбно, Лили.

Они открыли двойную дверь и вместе вышли в холл.

– Этот невинный смешок, вероятно, стоил вашему подзащитному лишних пяти лет заключения. Хотя он заслужил их своими прошлыми подвигами. Вам следует лучше управлять своим зверинцем.

– Да, Форрестер, конечно, вы правы.

Она прошла под аркой детектора металла в зону безопасности, оставив за дверью кивающего адвоката.

Она восемь лет проработала помощником окружного прокурора, и, несмотря на это, преступники, которых с ее подачи приговаривали к различным срокам заключения, продолжали иметь для нее какое-то значение; они задевали оголенные провода, подключенные к ее нервам. Каждый приговор вызывал возникновение в ее сознании какой-то вольтовой душ, от которой сыпались искры, часть из них попадала и на окружающих. Она вошла в свой кабинет и со всей силы швырнула папку с делом в пуленепробиваемое окно. Она с мрачным удовлетворением смотрела, как вылетевшие из папки бумага усеяли казенный ковер, устилавший не менее казенный пол. Те же имена, те же лица. Ничего нового, все это уже было. Система выплевывала их назад, как тухлые куски мяса. Причем, чем чаще система глотала их, тем более тухлыми и вонючими они становились. Она вспомнила о гильотине и решила, что это было не такое уж варварское изобретение. Перед изобретателем, определенно, следовало бы извиниться.

Она собрала оставшиеся в ее ведении дела в открытый картотечный ящик, стоявший у нее на столе. С завтрашнего дня ей надо было принять дела в качестве руководителя отдела сексуальных преступлений. Это была еще одна ступень лестницы, ведущей к обитому черной кожей судейскому креслу. Самое заветное ее желание было достичь такого положения, когда она могла бы смотреть на зал суда сверху вниз и чтобы никто без разрешения не смел бы даже приблизиться к ней. Она хотела, чтобы за ней было закреплено полное право повелевать и принимать решения. Она желала власти, но еще больше, чем власти, она жаждала подчинения, возможности управлять событиями. Ей страстно хотелось добиться хотя бы каких-то реальных результатов. Она была замужем за человеком, который ничего не хотел, ни на что не надеялся и ничего не делал. Джон даже не хотел своей собственной жены, не желал ее, как мужчина. Но все это началось очень давно, почти сразу после рождения дочери. Так что сейчас это было для нее уже не в новинку. Они спали в одной кровати, не занимаясь сексом уже в течение нескольких лет.

Она оглядела кабинет, рассыпанные по полу бумаги, ящики картотеки. Посмотрев на часы, она поняла, что опаздывает на вечеринку, которую устраивало агентство по поводу ее повышения и других назначений. Каждые шесть месяцев в управлении начиналась суета кадровых перемещений.

Она встала на четвереньки и извлекла из-под стола два предмета: фотокопию патологоанатомического заключения и поздравительную открытку, полученную ею по случаю дня рождения. Фотокопию она вложила в папку, а открытку развернула и поставила на стол. Эта была одна из тех музыкальных открыток, которая играла «С днем рожденья тебя». Вчера ей исполнилось тридцать шесть лет. Об этом не вспомнил никто, кроме ее матери. О ее дне рождения не вспомнили ни муж, ни ее так называемые друзья. Может быть, если бы мать не прислала ей эту открытку, она и сама не вспомнила бы о своем дне рождения.

Она стояла, как завороженная, и слушала знакомую мелодию, глядя, как на открытке по очереди вспыхивают и переливаются красные, белые и желтые флюоресцирующие цвета. Звуки становились все слабее и глуше. Наконец она поняла, что истощилась миниатюрная батарейка. Теперь музыка годилась бы разве только для торжеств по случаю дня рождения мышки. Она с размаху кулаками расплющила открытку об стол, милостиво заставив ее замолчать и спросив себя, какого срока заслуживает она за убийство из жалости поздравительной открытки. Наверное, минуты четыре, но, учитывая смягчающие обстоятельства, можно скостить пару минут.

Она сунула бумага в ящик, швырнула открытку в мусорный бак, при этом та издала последний писклявый звук. Лили подхватила портфель и покинула кабинет.

На улице к ней подошел рослый мужчина.

– Форрестер, – сказал он, – жюри только что вынесло вердикт по поводу убийства второй степени тяжести по делу Оуэна. Я пришел, чтобы выяснить отношения с одним из ваших следователей, вот, решил похвастаться.

Этот человек был сыщиком из Окснарда, причем неплохим сыщиком. Таких осталось немного. С этим делом он работал уже несколько лет. Она с удовольствием поболтала бы с ним, но и так страшно опаздывала.

– Поздравляю вас, Каннингхэм. Один ноль в вашу пользу, можете отметить мелом это очко у вас на доске для записей.

Ей очень нравился этот человек. Он был полностью предан своей работе. Все остальное существовало для него постольку, поскольку оно не мешало ему отдавать делу всего себя без остатка.

– Мы очень нуждаемся в установлении истины и в вашей работе. Я хочу сказать, что если все будет продолжаться дальше в том же духе, то наши противники преступники выиграют войну с нами.

Нарушив правила, она перешла улицу в неположенном месте. Оглянулась и подумала, сколько раз она пересекала улицу в этом месте, а потом шла к бару. Она никогда всерьез не волновалась, что когда-нибудь ее оштрафуют. Если люди могут убивать и калечить себе подобных, потом спокойно отсидев за это несколько лет в тюрьме, снова выйти на свободу и приняться за старое, то она имеет полное право переходить улицу там, черт возьми, где ей нравится. Она была низкооплачиваемым слугой народа и имела право на льготы и послабления. Прямо у нее перед носом взвизгнули тормоза, и водитель погрозил ей пальцем. Она сладко улыбнулась в ответ и еще больше замедлила шаг.

Бар «Элефант» до отказа заполнили мужчины и женщины в форме. С тех пор как было закончено строительство правительственного комплекса, управление захватило бар и с тех пор считало его своей собственностью. Атмосфера там была, как в «Касабланке» образца 1942 года. Стены выкрашены в белый цвет, под потолком кружились лопасти вентиляторов. На сцене играл чернокожий пианист, которого вряд ли кто слушал, поскольку все были заняты своими делами. Здесь действительно вершились дела, рассматривались прошения о помиловании и творилась закулисная кухня. Если прокурор говорил, что дело надо решить в подразделении номер шестьдесят девять, значит, речь шла о выпивке в «Элефанте». Это в управлении было известно всем.

У стола напротив двери стояли два юриста отдела – Клинтон Силверстайн и Маршалл Даффи. Это был один из тех высоких столов, за которыми не сидят, а стоят. Обычно администрация баров и ресторанов использует такие столы затем, чтобы натолкать как можно больше людей на возможно меньшую площадь. Силверстайн водил пальцем по краю своего стакана с джином и тоником, а Даффи в это время наливал себе пиво из высокого кувшина. Даффи был высок и черноволос, на нем отлично сидел сшитый по последней моде костюм, сорочка накрахмалена и сияла незапятнанной белизной. На шее повязан галстук. Он склонился над полным и коренастым Силверстайном.

– Ты забавный чудак, знаешь, – говорил он Клинтону. – Это так, хотя я и называю тебя своим другом.

– Да, я чудак. Все правильно. Правда, при этом я не ношу контактных линз. Ты знаешь, как странно ты в них выглядишь?

Клинтон отступил от стола, расслабил узел галстука и улыбнулся приятелю.

Даффи отпил из стакана, проглотил пиво и заговорил.

– Блюз моего детства. Его очень любит моя жена. Все женщины любят блюз. Подумаешь, большое дело – это назначение. Я думал, что тебе вообще на все наплевать.

– Это было раньше. Раньше мне действительно было наплевать. Когда начальником был Фаулер. Меня тошнит от отделения мелких правонарушений. Черт подери, если мне придется заниматься еще одним делом о вождении автомобиля в пьяном виде, я брошу все и подам в отставку.

– Да никуда ты не подашь. Ты спокойно проглотишь это назначение. Тоже мне, большое дело, назначили бабу. Не так уж она и плоха. У нее чудесная маленькая задница. Она чем-то похожа на мою жену. – Даффи отошел от стола, едва не свалив стоящую в кадке пластмассовую пальму.

– Да меня совершенно не волнует, как она выглядит. Я знаю только, что она баба с большим приветом. Единственное, что ей нужно – это транквилизаторы и хороший мужик. То и другое вместе. Вот что я думаю. Она будет править железной рукой, попомни мои слова. – Клинтон запустил руки в свои курчавые волосы, подняв их дыбом и став похожим на чемпиона по боксу Дона Кинга.

– Знаешь, это выглядит так, будто горшок дразнит котел за черноту, мой дорогой. – Даффи посмотрел на входную дверь. – Ну-ка сделай глоток побольше, Клинти, и успокойся. Вот идет твой новый босс.

– Лили, – позвал ее мужской голос. – Идите сюда.

В баре было темно и дымно, она плохо ориентировалась в полумраке, ее глаза еще не отвыкли от яркого дневного света. Она пошла на голос.

– Привет, Маршалл, кажется, вечеринка успешно началась без меня.

Ей было тревожно. Она нервно оглядывала помещение. Судя по всему, здесь было все управление в полном составе и половина присяжных поверенных округа. Она редко посещала подобные вечеринки. У нее было для этого слишком мало времени, да к тому же коммуникабельность не являлась ее сильной стороной.

– Нет, мы все с нетерпением вас ждем. Вы сегодня почетный гость. Что будете пить?

Она собралась было заказать привычный бокал белого вина, но затем передумала.

– Я хочу «Маргариту» с солью.

Даффи замахал рукой, стараясь привлечь внимание официантки, и Лили торопливо добавила:

– Да, еще я хочу рюмочку текилы.

«Может, после этого мне станет лучше», – подумала она. Кажется, мужчины поступают именно так, когда им выпадает трудный день. Отойти от суеты и дать алкоголю сбить себя с ног. Кажется, это идет им на пользу. Может, и ей это будет полезно. Сегодня был трудный день, кроме того, на психику давило новое назначение.

– Знаете, на меня это произвело впечатление. Клинтон и я только что говорили о вас. Он признался, как волнуется от того, что ему придется работать под вашим началом.

– Кажется, не очень-то он взволнован. Кстати, куда это он исчез?

Она засмеялась, хотя ей было совсем не смешно. Такие специалисты, как Силверстайн, представляли для нее особую проблему, с которой придется столкнуться, приступив к работе. Как она будет руководить специалистами, которые имеют намного больший, чем у нее, опыт работы и не меньшее самолюбие. Это будет очень нелегко. Пожалуй, сейчас ей стоит выпить, чтобы притупить испуг и волнение.

Даффи повернул голову и сделал удивленную физиономию. Клинтон переместился за стоявший в отдалении стол и разговаривал с Ричардом Фаулером, предшественником Лили.

Лили пыталась смотреть в прозрачные голубые глаза Даффи, но ее так и тянуло посмотреть на Фаулера.

– Вас перевели в отдел убийств, пошли по моим стопам, да? – Она жгла глазами спину Фаулера, желая, чтобы он обернулся. Вместо того чтобы аккуратно поставить на пол портфель и сумочку, она с шумом уронила их на пол. Но грохот падения утонул в гуле бара, и Фаулер не обернулся. Ее лицо пошло красными пятнами. – Где официантка? – поинтересовалась она.

Лили решила заказать стакан белого вина, ей совершенно не улыбалось, чтобы Фаулер увидел, как она, словно водитель грузовика, хлещет текилу. Но было поздно, оказывается, Даффи уже сделал заказ.

– Думаю, что меня можно назвать жертвой Большого кадрового перемещения, – сказал Даффи, упираясь локтями в стол.

Его слова прошли мимо ее сознания, мыслями она вновь обратилась к Фаулеру. Последние две недели он работал с ней, обучая ее премудростям руководства, чтобы ей было как можно легче приступить к выполнению своих новых обязанностей. Это был высокий мужчина ростом около шести футов пяти дюймов[1]1
  1 фут (12 дюймов) равен 0,348 м. – Прим. ред.


[Закрыть] с длинным крепким телом бегуна или пловца. Волосы и глаза не просто темные, они были абсолютно черными и красиво контрастировали с атласно-белой кожей. Несмотря на свои размеры, передвигался он совершенно бесшумно и очень ловко, как большой кот, готовый броситься на ничего не подозревающую добычу. Он двигался так, как Лили мечтала двигаться сама. И это притягивало ее к нему.

Фаулер заметил ее и подошел к их столу. В этот момент появилась официантка с напитками. Он снял с подноса «Маргариту» и вопросительно взглянул на Лили. Она кивнула. Потом он посмотрел на рюмку и спросил:

– Это тоже ваше?

– Нет… Да… Я… – Она залилась краской и начала заикаться, как последняя дура.

Фаулер пришел к ней на помощь.

– У вас был очень тяжелый день. Мне бы он тоже дорого обошелся.

Поставив на стол оба бокала, он придвинулся к ней, не стесняясь стоявшего напротив Даффи. Она ощутила запах крепкого мужского одеколона – от Фаулера исходил аромат лимона. Последние две недели она постоянно вдыхала этот запах, ей даже казалось, что им пропиталась ее одежда. Подобное бывало, когда ей приходилось работать с курильщиками, тогда одежда долго хранила запах табачного дыма.

– Ну что, по рюмочке, а? – сказал он и слегка улыбнулся одним уголком рта. – Неужели эта неделя была так тяжела?

– Нет, нет, вы-то были просто великолепны. Вы, видимо, имеете в виду мой сегодняшний приговор? Да, это далось мне нелегко, особенно сравнение человеческой жизни с часами. Каково сравнение, а?

– Вы имеете в виду его фразу: «Он продолжал облизываться»? А что, это, пожалуй, остроумно. Парень сможет стать великим комиком, когда выйдет из тюрьмы.

– В том-то и проблема. В том-то и суть, что можно убить человека, а потом вас снова выпустят на улицу и вы сможете начать снова убивать. Одна эта мысль делает меня больной. К этому нельзя привыкнуть, как бы часто вы ни встречались с подобным. – Она увидела приближающуюся официантку и наклонилась, чтобы поднять сумочку и вытащить оттуда деньга. – Я хочу заказать вам что-нибудь выпить.

– Официантка уже ушла. Закажете в следующий раз, если уж вам так этого хочется.

Теперь он стоял вплотную к ней. Их бедра соприкасались. Лили одним глотком опрокинула в себя рюмку текилы и запила ее «Маргаритой», облизав с губ соль. Чем ближе к ней он находился, тем в большее волнение она приходила. Она начинала говорить, как начинающий обвинитель, словно ей впервые в жизни приходилось зачитывать обвинительное заключение по поводу убийства.

– А вы помните последнюю вечеринку, на которой мы были вместе? Я помню, – проговорил он. – Вы были в белом платье с открытой спиной, а волосы распущены по спине. Вы выглядели просто фантастически.

– Последний раз я была на вечеринке больше пяти лет назад. Это было на барбекю у Денниса О’Коннорса. Если мне не изменяет память, вы были в джинсах и голубом свитере.

Их глаза встретились, и он не стал отводить взгляд, внимательно рассматривая то, что пока не принадлежало ему. Текила все еще жгла ей горло, и она испытывала от этого большие неудобства. Взяв со стола холодный бокал, она прижала его к щеке.

– Мне надо позвонить. Присмотрите за моим портфелем, ладно? – Она направилась в заднюю часть бара, потом оглянулась и, улыбаясь, добавила: – А знаете, Ричард, у меня никогда в жизни не было белого платья с открытой спиной.

На свете очень много вещей, которых Лили никогда не делала, вещей гораздо более важных, чем хождение по вечеринкам в платьях с открытой спиной. Одним из таких дел было наличие любовника. У Лили никогда не было мужчин на стороне. Хотя муж постоянно обвинял ее в том, что она обманывает его, она оставалась верной женой, несмотря на эти нелепые обвинения и полное отсутствие секса в их семейных отношениях.

Проталкиваясь к двери, она наткнулась на Пола Батлера, окружного прокурора, низкорослого мужчину старше пятидесяти лет, который редко общался с людьми, находившимися ниже его по служебной лестнице. Для нее было удивительно видеть его здесь.

– Пол, – сказала она, – я не видела, что вы здесь, а то давно подошла бы к вам. Думаю, что ваш секретарь уже проинформировал вас о том, что завтра состоится наша совместная конференция по делу Лопес – Макдональд. – Текила сильно ударила по пустому желудку Лили. Ей страшно хотелось выглядеть трезвой, поэтому она старательно артикулировала каждое слово.

– О, да, – ответил он, равнодушно глядя ей в глаза. – Напомните мне суть этого дела.

– Двойное убийство, подростки, любовники… Парня забили дубинкой, а девушку изнасиловали и нанесли ей тяжкие телесные повреждения. Под стражей пятеро подозреваемых – все испанцы, возможно, члены банды родственников.

Сенсационное дело, выплеснувшееся на первые страницы газет, парень и девушка были лучшими студентами одного колледжа.

– Вы сами просили созвать эту конференцию, Пол. Мне поручили дело еще до повышения, и я его уже практически закончила. Вы вспомнили теперь?

Она старалась говорить безразличным тоном, не желая подчеркивать тот факт, что он оказался неосведомленным в столь важном деле.

Батлер опустил глаза и откашлялся.

– На этой неделе должны принять бюджет, я сейчас почти все время занят с мэром. К тому же эти служебные перемещения. Мы обсудим этот вопрос завтра.

Он хотел было пройти мимо нее, но она рванулась вперед и схватила его за руку. Она никогда в жизни не сделала бы этого, если бы не алкоголь.

– Я только хотела выразить вам свою благодарность за мое повышение. Я знаю, что были и другие кандидатуры.

Даже в тусклом свете бара она заметила, что от смущения его лицо приняло свекольно-красный оттенок. Она слишком тесно прижала к себе его руку. Это была плохая привычка, она возникла от тщеславия, так же как и то, что Лили не носила очки вне службы. Она взглянула на его волосы и подивилась тому, насколько они редки, раньше она как-то не замечала этого. Он отступил назад, словно почувствовал, что его пристально изучают.

– Конечно, конечно, – пробормотал он. – Хорошо, мы завтра обязательно обсудим это дело: Лопес – Макдональд.

Когда он проходил мимо, его притиснули к ее груди. Лили чуть не рассмеялась, увидев в его глазах выражение неподдельного ужаса. Неужто он и вправду вообразил, что она с ним флиртует? Это просто нелепо. С кем бы она ни собралась флиртовать, это был бы точно не Пол Батлер. Она оперлась о латунные перила, окружавшие стойку бара, глядя, как он удаляется на своих коротких ножках, удивляясь такому устройству мира, где простое изъявление благодарности стало настолько редким, что, будучи высказанным, вызывает подозрение. Возможно, Батлер даже не знал, что повысил в должности именно ее. Он не помнил даже дела Лопес – Макдональд. Может быть, его помощники просто наугад вытащили бумажку с ее именем из шляпы?

Нет, подумав, решила она, это, конечно, просто невозможно. Он лично звонил в кабинет Ричарду и устроил ему разнос, а потом объявил о его смещении с должности. Буквально несколько часов спустя он сам звонил ей и сообщил о назначении. Ричард, правда, оставался инспектором, но инспектором Муниципального суда, а это можно было рассматривать, как понижение в должности. Рассказывали, что Фаулер пришел в ярость от одного слишком мягкого приговора, вынесенного в связи с каким-то ужасающим сексуальным преступлением, и вломился в апартаменты судьи Реймонда Фишера. Он нашел Фишера в ванной комнате. Сорокалетний судья сидел за туалетным столиком и нюхал кокаин. Одной из причин, по которой Лили хотела получить место судьи, был тот факт, что самые худшие и скользкие плавали по поверхности, как плавает масло на поверхности воды. Они были непотопляемы и неприкасаемы, их темные тени омрачали жизнь всем, кто был ниже их по положению. Судью Фишера застигли за употреблением кокаина, а с должности сместили Фаулера. Вот оно – совершенное и непредвзятое судейство!

В глубине бара, возле входа в женский туалет, Лили обнаружила телефон. Она была уверена, что это женский туалет, на нем должно быть какое-то экзотическое имя – вроде Бванагэлс, или что-то в этом роде. Она была в этом баре много раз, но никогда еще не пила текилу. Алкоголь разгуливал по ее крови и качал ее, как корабль во время шторма. Она поискала на двери фигурку в юбке и не найдя таковой, решила наудачу вломиться в туалет. Первой, кого она там встретила, была Кэрол Абрамс.

– Лили, – пропела ей маленькая блондинка, – примите мои поздравления по случаю повышения. Это была совершеннейшая неожиданность.

Она потрепала Лили по плечам своими ухоженными ручками с розовыми наманикюренными ногтями. При этом движении ее аккуратно подстриженные волосы сместились вперед, и Лили скорее угадала шестым чувством, чем увидела, как эти волосы ровно, волосок к волоску, легли на прежнее место, словно притянутые невидимым магнитом. Отбросив со лба непослушную прядь, Лили увидела дешевый лак на своих ногтях и непроизвольно спрятала руки за спину.

– Я не скажу, что сама не мечтала о таком повышении, – продолжала Кэрол. – Нет, не буду отрицать, мне хотелось занять это место. Но я счастлива, что оно досталось именно вам, женщине, а не какому-нибудь идиоту, который будет сидеть у себя в кабинете и целыми днями мастерить бумажные самолетики. Вы же понимаете, что я хочу сказать?

Лили зашла в кабинку, закрыла дверь и тщательно заперла ее на задвижку. Кэрол Абрамс могла последовать за ней и даже открыть дверь и продолжить разговор. Ее совершенно не смутил бы вид Лили на унитазе, со спущенными колготками. Неутомимая и блестящая Кэрол была сущим наказанием для любого отдела. В зале суда она буквально изматывала судью, жюри, адвокатов и весь состав суда до последнего человека.

– Я не знаю, как вы относитесь к Фаулеру, но я бы не сказала, что в восторге от его смещения. Я хочу сказать, что этот человек точно знает закон, правда, совсем недавно он был выведен из равновесия и потерял контроль над собой. Ведь каждый понимает, что нельзя сходить с ума и преследовать судью за не понравившийся тебе приговор. Боже мой, я думаю, что он очень страдает от понижения в должности. Вы понимаете, что я имею в виду?

– Кэрол, почему бы нам не обсудить это завтра? – сказала Лили.

Спуская воду, Лили подумала, что ей не хочется выходить, пока за дверью стоит Кэрол, и она пожалела, что спустила воду. Лили хотелось сказать ей в лицо одну вещь. Вот сейчас она откроет дверь и скажет ей прямо в глаза, что Фаулер знает об этой жизни то, чего она, Кэрол, при всей ее сверхактивности не узнает никогда, но…

Лили открыла дверь и никого не увидела. Кэрол ушла. Боже, благодарю тебя за маленькие радости.

Осмотрев в зеркале свое помятое лицо, она вытащила из растрепавшейся прически шпильки, пригладила свои ярко-рыжие волосы щеткой, подкрасила губы помадой, попыталась наложить на веки тени. Потом подошла к телефону и позвонила своей тринадцатилетней дочери.

– Шейна, это я.

– Секунду, мам. Я только скажу Шарлотте, чтобы она подождала у телефона.

Лили подумала, какое безумие, что у девчонки в таком возрасте уже есть своя собственная телефонная линия и что она, мать, вынуждена чего-то ждать; но папочка…

– Почему ты звонишь?

От удивления Лили широко открыла глаза и отступила на шаг от телефона. С каждым днем Шейна становится все саркастичнее. Лили помнила, каково приходится девочке, когда она переживает наступление зрелости, и изо всех сил старалась понять свою дочь, думая, что это всего лишь преходящие юношеские выкрутасы.

– Ты готовишь уроки или просто болтаешь по телефону? Что делает папа?

– Шарлотта помогает мне по телефону разобраться с домашним заданием. А папа спит на диване.

Лили представила себе привычную картину: в раковине навалены грязные тарелки, телевизор надрывается во всю мочь, а этот… вытянувшись, дрыхнет на диване и храпит на весь дом. Именно поэтому Лили последнее время стала часто задерживаться на службе. Джон спит перед телевизором, Шейна часами болтает по телефону, сидя в своей комнате. Вряд ли стоит спешить домой.

– Передай ему, что я задерживаюсь, у меня важная встреча и я вернусь домой через несколько часов.

– Мам. У Шарлотты сейчас лопнет терпение. Скажи ему это сама.

– Я люблю тебя, – прошептала Лили.

Дочь отключилась. Трубка молчала. Она представила себе прелестное личико Шейны и попыталась совместить его с ее голосом, тоном и поступками. Ее родное дитя, ее чудная маленькая девочка превратилась в грубое и несносное существо. Лили стала просто зависеть от своей дочери. Всего только несколько лет назад Шейна могла часами сидеть на полу около матери и, буквально глядя ей в рот, ловить каждое ее слово. Лицо девочки при этом сияло и лучилось радостью. А теперь она зависит от собственной дочери. Если бы Лили в свое время посмела таким тоном поговорить со своим отцом, он бы так стукнул ее, что она полетела бы на пол. Но Джон сказал, что те времена безвозвратно канули в вечность: дети получили право отвечать родителям в том же тоне. Теперь Шейна обожает своего отца.

Лили начала шарить в сумочке в поисках еще одного четвертака, чтобы позвонить Джону, но потом передумала и закрыла сумочку. Она обязательно пожалуется ему, что Шейна постоянно болтает по телефону и совсем не занимается, Лили просто не сможет удержаться. Джон повесит трубку, пойдет в комнату Шейны и передаст ей, что мать велела прекратить болтать по телефону. Сам бы он ей этого ни за что не сказал и не скажет, обязательно сошлется на Лили. Он еще, пожалуй, добавит, что мать велела ей убрать в комнате, а то она утонет в мусоре. Это будет произнесено очень кстати и вроде бы невзначай. Если его слова не подействуют и Шейна не выразит своего недовольства, он напомнит, что когда-то мать сказала, что ей придется стать официанткой, если она и дальше будет продолжать так пренебрегать своими занятиями и не будет готовиться к поступлению в колледж. Такие замечания, которыми иногда обмениваются между собой нормальные родители, никогда не достигают ушей ребенка. Но Джон все передавал Шейне, и не только это. Иногда он просто лгал ей.

Ему стоило быть поверенным, думала Лили, пробираясь к своему месту сквозь толпу, заполнившую бар, оправляя юбку и одергивая жакет. Ему бы быть адвокатом или юрисконсультом по бракоразводным делам.

На своем месте она обнаружила еще один бокал «Маргариты», рюмку текилы и Ричарда Фаулера. Она отставила рюмку в сторону и пригубила «Маргариту». Ее волосы свободно падали на глаза, а она в это время исподволь рассматривала Фаулера от ботинок до макушки. Это основательный человек, подумала она, человек с убеждениями, настоящий воин. Этот не будет драться, заслоняясь ребенком, как щитом. Это не тот человек, который удовлетворяется скучной правительственной работой в течение тридцати часов в неделю, а все остальное время позволяет жене тащить груз семьи, слоняясь по дому без дела. Он не был таким мямлей, как Джон. Гнусавый ньюйоркский выговор Силверстайна доносился от соседнего стола. Он бросал себе в рот попкорн и пытался одновременно разговаривать. Четыре зернышка из пяти упали на пиджак и на пол. Даффи, кажется, уже ушел домой.

– У вас великолепные волосы, – сказал Ричард. – Я и не думал, что они такие длинные, вы же никогда на службе не носите их распущенными.

Он протянул руку и коснулся ее волос, накрутив локон на палец.

– Носить в нашем департаменте распущенные волосы было бы непрофессионально. Я и сама не знаю, почему я до сих пор не постриглась. Наверное, мне не хочется расставаться со своей юностью или что-нибудь в таком роде.

Она попыталась глубоко вздохнуть. Она задыхалась, ей не хватало воздуха. Он был так близко.

Фаулер убрал руку от ее волос. Лили хотелось взять его за руку и вернуть ее на свои волосы, ощущая их наэлектризованность, ей хотелось, чтобы его пальцы гладили ее лицо, ее тело, но момент был упущен. Через весь зал к ним направлялся частнопрактикующий адвокат Лоуренс Боденхем. Новым писком моды среди частнопрактикующих адвокатов являлись длинные, до плеч, волосы, а у Боденхема они даже были завиты на кончиках. Подойдя к столу он пожал руку Лили.