Текст книги "Месть"

Автор книги: Нэнси Розенберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 28 страниц)

Глава 31

Было уже пять часов, и Каннингхэм собирался через несколько минут ехать домой, чтобы успеть к началу местных новостей. Ему всегда доставляло удовольствие смотреть на себя по телевизору, кроме того, он понимал, что это производит впечатление на Шэрон и детишек. Он зарабатывал не слишком много и не мог предоставить семье все, что было нужно, но знал: несмотря на это, и жена и дети гордятся им, и самыми лучшими моментами были те минуты, когда они видели своего мужа и отца на телевизионном экране. После скандала, который разразился на следующий день после того, как Шэрон обнаружила у Томми сигарету с марихуаной, Каннингхэм дал себе торжественную клятву уделять семье больше времени.

Наблюдение за Мэнни Эрнандесом пока не дало ничего нового. Звонил Фаулер и сообщил, что постановление на обыск машины составлено, находится в полицейском управлении и может быть в любой момент использовано. Позвонил и капитан, который сказал, что не в его человеческих силах разрешить продолжение наблюдения за Мэнни в течение более двадцати четырех часов, особенно учитывая тот факт, что само дело по существу находится вне их юрисдикции. Перекрестив пальцы, Каннингхэм молил Бога, чтобы Мэнни сегодня посмотрел новости и услышал, что его брат подозревается в убийстве Барнс, тогда он бросится прятать пистолет, если тот действительно находится у него, и они смогут взять его прямо на месте, да еще с поличным. Если это произойдет именно так, то он, Каннингхэм, купит себе новую пару ботинок, это уж будьте уверены. Тогда в глазах всех он станет восходящей звездой, и, может быть, у него возьмут еще одно интервью для телевидения.

Выходя из своего кабинета, он увидел, что по коридору навстречу ему идет Мелисса с кипой компьютерных распечаток в руках.

– Ты хочешь мне что-нибудь отдать, детка, или просто приглашаешь с собой отведать жареный куриный стейк?

Она проигнорировала его выпад.

– Кое-что у меня есть, но одному Богу понятно, что это такое. Так или иначе, мне придется вас с этим ознакомить.

– Валяй, – разрешил он.

Мимо них по коридору прошел полицейский в форме. Он остановился и похлопал Каннингхэма по плечу.

– Удачи тебе в делах, дружище, – произнес он. Потом скользнул между ними и зашагал дальше по своим делам.

Мелисса крепко прижала кипу бумаг к груди. Она не разрешила ему войти в отдел записей, сказав:

– У вас есть время вернуться в свой кабинет? Мне надо разложить все это по порядку, чтобы показать вам, где мы находимся в нашем расследовании.

Звучало интригующе. К тому же если он не поспеет к шестичасовым новостям, то наверняка успеет посмотреть десятичасовые.

– Следуй за мной, моя радость. Для тебя у меня всегда есть время.

В дежурной комнате было пусто, он плотно уселся в кресло, закачавшееся и жалобно заскрипевшее под его тяжестью. Мелисса расположилась в кресле рядом и разложила на столе распечатки. Он протянул к ним руки, но она тотчас стукнула его по пальцам, словно ребенка, который без разрешения запустил руку в вазочку с печеньем.

– Прекратите, – возмутилась она. – Вы же мне все спутаете.

– Ох, маленькая ты моя начальница!

– Ладно, вот номер, который записала свидетельница: ЕВ0822. Обработав все похожие номера, я сопоставила их со списком всех владельцев малолитражных красных автомобилей, зарегистрированных в нашем районе.

– Продолжайте, – бросил Каннингхэм, – я весь внимание.

– Как вы видите, мне удалось сузить список до десяти номеров. Я думаю, что сначала дам вам посмотреть на список владельцев с их адресами, чтобы вы могли решить, кого вы исключите, а кого будете проверять. Тогда я уж посмотрю, привлекались ли эти люди в прошлом к уголовной ответственности.

Она встала и собралась уходить.

– Отлично, Мелисса, – произнес он, – прокрути их всех прямо сейчас.

Лицо ее стало напряженным, она откашлялась.

– Я ухожу сейчас и сегодня уже не вернусь на работу. Моего отца только что забрали в госпиталь и говорят, что он очень плох.

Каннингхэм всегда сочувствовал ей. Годами тащила она на себе груз забот о нуждах своего отца и с каждым днем все больше и больше усыхала. Может быть, на этот раз он наконец умрет, и тогда она сможет зажить нормальной жизнью.

– Прости меня, куколка. Большое тебе спасибо. Я все просмотрю и сразу дам тебе знать.

Он проследил за ней взглядом, пока она шла к двери, а потом погрузился в изучение разложенных перед ним бумаг. Начав читать, он не обнаружил ни одной знакомой фамилии, отпала самая легкая возможность – когда убийца был бы уже известен, как старый уголовный волк. Прочитав восьмое по счету имя, он буквально остолбенел. Номер был очень похож – FP0322. Такой номер можно издалека спутать с номером ЕВ0822. Номер был зарегистрирован на имя Джона и Лилиан Форрестер.

– Вот черт! – воскликнул он и рассмеялся.

Уж кого он не ожидал встретить в этом списке, так это Лилиан Форрестер. Этот номер – табу. Потому что Лили окружной прокурор. Отдел механических средств транспорта не помещал фамилии прокуроров в справочники, чтобы какой-нибудь идиот, которого они отправляют в тюрьмы, не вздумал мстить или шантажировать их. Из чисто спортивного интереса он позвонил в компьютерный отдел и попросил посмотреть, кем выданы водительские права Форрестер, ему захотелось узнать, где она живет. Компьютерщики сказали, что перезвонят ему через несколько минут. Он думал о Лили Форрестер, ясно представив себе ее лицо.

Он много раз работал в прошлом с Форрестер и был о ней очень высокого мнения, намного более высокого, чем о ее окружении. Он считал большинство чиновников из ведомства окружного прокурора надутыми индюками, которые больше беспокоились об утверждении своих приговоров, чем о реальной вине людей, вовлеченных в те дела, по которым они выступали обвинителями. Но Лили была упорной и трудолюбивой, она всегда была искренне озабочена исходом каждого дела, которое проходило через ее руки. Они с Лили во многих отношениях похожи. Если она вгрызалась в какое-нибудь дело, то хватка у нее бульдожья. От ее внимания не могло ускользнуть ничто. Зазвонил телефон – на проводе был компьютерный зал.

– Все готово, – сказала девушка.

– Давайте.

– Адрес: 1640 Оверленд, Камарильо. Я просмотрела, что есть на нее в картотеке. Она зарегистрирована только как жертва изнасилования, которое имело место в Вентуре двадцать девятого апреля нынешнего года. Я могу, если вы хотите, прислать вам по факсу копию полицейского рапорта.

Каннингхэм не ответил. Преступление произошло совсем недавно, но Лили ни разу не обмолвилась о нем ни единым словом, ни разу не пожаловалась и не допустила никакой слабости. Ему не следовало запрашивать на нее данные. Он просто поиграл, использовав свое служебное положение для удовлетворения своего любопытства. Так поступали многие полицейские, которые таким способом узнавали адреса приглянувшихся им девах, которых они углядели за рулем автомобилей. Этого не полагалось делать, но это все равно делалось.

– Эй, – спросила девушка из компьютерной, – вам нужен рапорт или нет? У меня на связи уже другой офицер.

– Пришлите, – велел он. – Сделайте на факсе пометку «убийство» и проставьте на нем мое имя.

Он повесил трубку на рычаг и протянул руку к папке с делом Эрнандеса. Он прекрасно знал, что он там найдет. Ему просто надо было удостовериться. Вот что он хотел найти: Бобби Эрнандес убит утром тридцатого апреля, на другой день после того, как изнасиловали Лили. Она управляла красной малолитражкой, номер которой можно легко спутать и принять за тот, за который и приняла его свидетельница. Следующий пункт – словесный портрет. Перед тем, как взглянуть на него, он оглянулся, чтобы удостовериться, что все другие следователи уже ушли.

– Ну нет, – произнес он, глядя на фоторобот, – ты сбрендил, Каннингхэм.

Лили, насколько он ее помнил, была в высшей степени привлекательной женщиной. Случись ей оказаться в его постели, он уж не стал бы ее выгонять. Но этот тип с картинки точно не был тем человеком, которого Каннингхэму хотелось бы будить по утрам.

В это время раздался сигнал, и в углу начал работать факс. Каннингхэм подошел к аппарату, чтобы забрать оттуда пришедшие рапорта. Он стал читать их по мере готовности.

– Боже милостивый, так была изнасилована ее дочь, ее тринадцатилетняя дочь.

Он вытащил из факсимильного аппарата последний листок, собрал их все и понес к столу. Там он стал читать их подряд, стараясь запомнить каждую деталь. Все сходилось. То описание насильника, которое они дали, точно походило на словесный портрет Эрнандеса. Мысленно он уже был готов достать свою ручку и заполнить пустые клетки кроссворда, но остановил себя, надеясь, что все это простое совпадение. Ему приходилось бороться с собственной логикой, так как он никогда не верил в простые совпадения; если бы он был настолько доверчив, то не смог бы довести до конца и половины своих дел. Во всяком случае, большинство из тех, кого ему приходилось арестовывать, убеждали его в том, что все это не более, как простое совпадение.

Весь следующий час он, сидя за столом, старательно вникал в полицейские донесения. Почему, ну почему, ради всего святого, окружной прокурор не сообщила о таком преступлении в полицию в течение более чем шести часов? Кроме того, ее муж потом еще раз звонил в полицию и сказал, что после изнасилования его жена еще не вернулась домой. Она приехала домой только через час после того, как чей-то выстрел разнес Эрнандеса на куски на пороге его собственного дома. Какую машину, по словам мужа, следовало разыскивать полиции? Ту же маленькую красную «хонду». Это была ее машина, а не машина ее мужа, что могло бы избавить сейчас Каннингхэма от головной боли. Если бы муж был дома вместе с дочерью, а красная «хонда» спокойно стояла в гараже, то?.. Нет, подумал он, это тоже не сняло бы всех подозрений. Пока ребенок спал, муж мог отъехать на «хонде» и застрелить Эрнандеса.

Он вернулся к изучению рапорта и нашел время, когда Джон Форрестер позвонил в полицию, беспокоясь о месте нахождения своей жены, и время, когда полицейские прибыли в их дом в Камарильо. Форрестер мог сообщить в полицию об исчезновении жены из телефона-автомата, застрелить Эрнандеса и приехать домой за восемнадцать минут до прибытия полиции. Это, конечно, возможно, но он был бы чокнутым сукиным сыном, если бы поступил таким образом, дав полиции описание той самой машины, в которой он находился в тот момент сам. Значит, в «хонде» ехала сама Лили Форрестер, а муж мог приехать домой окольными путями… или она… видели ли полицейские эту машину… или вообще какую-нибудь машину? Может ли быть такое, что Джон и Лили сговорились о совместных действиях, решив расправиться с Эрнандесом?

Связь Форрестеров с Эрнандесом была уже решенным вопросом. Дело Патриции Барнс расследовалось под руководством Лили, оно было практически прекращено производством в день изнасилования. Снова вытащив из папки фоторобот, Каннингхэм положил его на стол, убрал с него остальные бумага, чтобы ничто не помешало ему воспринимать рисунок. Каннингхэм взял лист бумага и закрыл им верхнюю часть лица на портрете, оставив для обозрения только рот, нос и подбородок. Затем перевернул листок и вышел из комнаты.

Зайдя в архив, он крикнул темноволосой круглолицей девушке, к которой относился с нескрываемым презрением:

– У вас есть какой-нибудь цветной карандаш?

– Нет, у меня нет никакого цветного карандаша, – ответила она с сарказмом.

– А есть у вас такой маленький карандашик, которым вы красите губы? Вы понимаете, что я имею в виду. У моей жены есть такой. Им она сначала наводит контур, а потом закрашивает его губной помадой.

Девушка пошарила в большой черной сумке, извлекла оттуда небольшой пластиковый пакет, из которого достала маленький красноватый карандаш. Она подняла его высоко вверх, как бесценный приз.

– Это то, что вы имели в виду? – спросила она.

– Дайте его мне.

– А почему это я должна дать его вам? – спросила она, вздернув носик. – Вы для меня никогда ни черта не делали. И дело не только в этом. Этот маленький карандашик обошелся мне в три доллара. Дайте мне три бакса и забирайте карандаш, – проговорила она, улыбаясь и думая, что все это игра, наподобие сбора конфетных фантиков.

Каннингхэм порылся в кармане, вытащил пятерку и припечатал ее к столу.

– Сдачу можете оставить себе. Купите себе пилюли для похудания или что-нибудь еще в этом роде. А теперь дайте мне эту хренову вещицу, ладно?

Вернувшись в отдел, он обвел карандашом губы на портрете, сделав их немного шире. Дежурная комната по-прежнему была пуста, но мимо прошел один из следователей, направляясь к своему столу. Это был задержавшийся трудяга из дневной смены.

– Раскрашиваешь картинки, Каннингхэм? Так вот, оказывается, чем ты занимаешься тут все ночи напролет. Ты что, приносишь с собой порнографические альбомы «Раскрась сам»?

Каннингхэм ничего не ответил, сослуживец промолчал тоже, прошел к своему столу и начал что-то писать. Когда контур был обведен, Каннингхэм раскрасил губы в красный цвет и встал, рассматривая свое произведение.

– Вот так, – говорил он, расхаживая взад и вперед около стола, время от времени останавливаясь, чтобы еще раз посмотреть на рисунок. Он был слишком возбужден, чтобы снова сесть за стол на свое кресло. – Вот так. – Собрав со стола свои папки, он обратился к другому следователю: – Пойду-ка я. Сделай одолжение, скажи диспетчеру, что, если поступит что-нибудь насчет убийства, пусть позвонят мне домой. Я заболел.

По пути домой он подъехал к магазинчику самообслуживания, припарковался и просто сидел в машине, бездумно глядя, как люди входят в магазин и выходят из него. У него трещала голова, боль зажала ее в тиски и не отпускала. Поначалу он хотел ехать домой, принять аспирин и что-нибудь поесть. Но вдруг, вместо этого, он решил купить полдюжины пива и высосать его в одиночку где-нибудь в укромном месте. Было еще рано, только половина девятого, и если он сейчас вернется домой, то дети его с ума сведут. В этот момент лицезрение самого себя в десятичасовых новостях ровным счетом ничего для него уже не значило. Если его подозрения оправданны, то история с Эрнандесом может стать общенациональной сенсацией. Может быть, он даже попадет в пятнадцатиминутный отрывок в популярном шоу под названием «Крепкий коп». Он купил шесть банок пива и поехал на пляж.

Каннингхэм припарковал машину на отдаленном участке пляжа, недалеко от завода по очистке сточных вод. На этом месте часто вылавливали трупы: мертвых любителей виндсерфинга, перевернувшихся гребцов и жертв убийств, сброшенных в океан. Морские течения, преодолевая многие мили, приносили безжизненные тела и складывали их на песок, прямо рядом с заводом, словно море понимало, что эти предметы не имеют отношения к нему и должны быть возвращены туда, где люди перерабатывают отходы своей жизнедеятельности.

Время шло, он вскрыл уже третью банку пива. Головная боль отпустила. Он покинул Омаху по причинам более существенным, чем холодный климат. В его памяти возникли картины прошлого.

Однажды, когда Каннингхэм был еще патрульным полицейским, его с напарником направили к продовольственному магазину, где в этот момент происходило ограбление. Видя, что стекло окна, выходящего во двор, разбито, и слыша, как им показалось, шум внутри здания, они вызвали подкрепление. Напарник занял позицию во дворе, а Каннингхэм у фасада. Подкрепление еще не прибыло, когда Каннингхэм услышал звон разбитого стекла, пистолетный выстрел и истошный голос напарника, вызывавшего по рации «скорую помощь». Каннингхэм в это время со всех ног бежал во двор. На земле, истекая кровью из огромной раны на голове, лежал молоденький парнишка.

Напарник склонился над распростертым телом.

– Это носок… носок, – повторял он. Голос и выражение глаз говорили о том, что он близок к истерике.

Каннингхэм отодвинул его в сторону и начал непрямой массаж сердца. Нажимая на грудную клетку раненого, Каннингхэм бросил взгляд на асфальт и увидел в луже крови что-то похожее на губку, он понял, что это мозги мальчишки, выбитые пулей из его головы. Дальнейшее проведение реанимационных мероприятий явилось бы пустой тратой времени. Он прекратил массаж и вытер окровавленные руки о форменные штаны.

– Я думал, что это пистолет… ты слышишь меня? – Напарник схватил Каннингхэма за рубашку. Вдали послышался, приближаясь с каждой секундой, вой полицейской сирены. – Он лез через окно… Я увидел у него в руке что-то белое… Я подумал, что это револьвер, инкрустированный жемчугом. Я выстрелил. Я не знал, что это ребенок… Я не знал.

Каннингхэм взглянул на правую руку мальчишки и увидел, что она обернута белым спортивным носком. Он обернул руку, чтобы не порезаться, выбивая стекло окна.

Напарник нагнулся к голенищу и вытащил оттуда завернутый в целлофан пистолет двадцать второго калибра – они называли их подкидышами – незарегистрированное, чистое оружие. Многие полицейские носили их именно для таких вот ситуаций, на случай, если им придется по ошибке убить невооруженного подозреваемого. Каннингхэм стоял и безмолвно смотрел, как напарник, наклонившись, снял носок с руки мальчика. После этого он вложил пистолет в безжизненную руку, подержал его, а потом отпустил. Оружие упало на землю.

– Не выдавай меня, – просил напарник, пока к месту происшествия подъезжали полицейские машины и карета «скорой помощи». – У меня пятеро детей, мне вот-вот должны дать сержанта.

При расследовании выяснилось, что убитый был четырнадцатилетним беспризорником, сбежавшим из дома от жестокого обращения. Он жил на улице. В продовольственный магазин с аптечным отделом он лез не за наркотиками или деньгами, а за едой. В следующем месяце напарник Каннингхэма стал сержантом, а сам он следователем. Поскольку тот человек был его непосредственным начальником, Каннингхэм уволился из отдела.

Он открыл последнюю банку и посмотрел на темневший песчаный пляж, освещенный лишь огнями завода и лунным светом, пробивавшимся сквозь мрак туманной ночи. Он внимательно оглядел песчаную косу, праздно думая, что, может быть, где-то там, в темноте, лежит труп. Что бы сделал он сам, если бы кто-то изнасиловал его дочь, а он не только знал бы, кто этот кто-то, но смог бы узнать, где он живет? Допустил бы он, чтобы наказание определил закон, или позволил бы зверю своей ярости взять дело правосудия в свои руки? Лили Форрестер хорошая женщина. Она преданный делу и трудолюбивый прокурор. Она мать. Тот его давний партнер тоже был хорошим человеком и отцом. Но Каннингхэм ненавидел его за то, что он вложил пистолет в руку мертвого мальчика. Он ненавидел себя за то, что стал соучастником той лжи, которая навеки прилипла к памяти о бедном мальчишке.

Он уговаривал себя, что Бобби Эрнандес был ошибкой Господа. Он убийца и насильник, который подстерегал свои жертвы, как хищное животное. Каннингхэм с отвращением вспомнил о том неописуемом насилии, которому подверглась Кармен Лопес, девочка, которая посмела подняться выше зараженного преступлением окружения, где она выросла, которая училась в школе и готовилась к достойной жизни. Ее друг, Питер Макдональд так и не успел ничем отличиться за свою короткую жизнь. Хотя он и не мог пока доказать, что Эрнандес является соучастником преступления, инстинкт подсказывал Каннингхэму, что он не ошибается, и Бобби был среди тех, кто убивал Кармен Лопес.

Он видел Лилиан Форрестер в последний раз более шести недель назад. Но ясно представлял себе ее лицо. Она не была из тех прокуроров, которые надменно расхаживают по залу суда, влюбленные в звуки собственного голоса, стремящиеся добиться приговора любой ценой, лишь бы победить и вставить в свою шляпу еще одно цветистое перышко. Он вспомнил, какое усталое было у нее лицо во время расследования последнего дела об убийстве, где он выступал следователем, а она обвинителем. Он вспомнил ее не слишком хорошо отглаженный костюм, ее непослушные рыжие волосы, прядями падающие ей на лоб. Она жила своей работой; работа поглощала ее без остатка. Они были очень похожи, они были близкородственными душами.

Родство, рожденное убеждением.

Он допил пиво и поехал домой.

Глава 32

Лили и Шейна ехали домой из полицейского управления в Вентуре. Обе только что подписали заявление, в котором говорилось, что они, мать и дочь, считают Марко Курасона, американского гражданина кубинского происхождения, человеком, совершившим преступление, жертвами которого они стали. В детстве и юности он имел массу приводов в полицию, был судим за воровство, а за пять лет до настоящего преступления был приговорен к тюремному заключению за изнасилование. Вследствие того, что он не смог найти себе работу, Марко Курасон в апреле нарушил условия своего досрочного освобождения под честное слово, за что был подвергнут аресту на пять суток, который отбыл в тюрьме графства.

Он был освобожден из тюрьмы в тот самый день, когда мать и дочь стали жертвами насилия.

Марджи Томас проинформировала Лили о том, что среди вещественных доказательств, добытых при судебно-медицинском освидетельствовании Шейны, имеется несколько волосяных фолликулов с ее лобка. Следствие собирается установить, нет ли идентичных волосяных фолликулов на теле Марко Курасона. Перед тем, как подписать заявление, Лили попросила, чтобы его вернули в опознавательную комнату и попросили прочитать вслух записанные на листе бумаги слова: «Попробуй крови шлюхи». Лили внимательно слушала, как он читает написанные слова из своей половины комнаты. Шейна в это время терпеливо ждала мать в коридоре.

Согласно правилам, вскоре должно было состояться слушание по поводу освобождения Марко Курасона под залог, но, учитывая нарушение им условий освобождения под честное слово, суд будет вынужден отклонить просьбу о таком освобождении. Учитывая его прошлое осуждение, которое в данном случае можно рассматривать как отягчающее вину обстоятельство, общий срок тюремного заключения может составить до двадцати лет. Лили решила не говорить Шейне, что кассационный суд может сократить этот срок до десяти лет. Ей не хотелось, чтобы в душе девочки поселился страх.

Приглушив эмоции валиумом, Лили, как во сне, плыла по морю смущения и ужаса. Единственным утешением было знание того, что проститутку убил именно Эрнандес. Но этого было ей мало. Ей надо было убедиться в его причастности к делу Лопес – Макдональд. В этом случае смертная казнь, к которой она приговорила Эрнандеса, выглядела бы в ее глазах менее варварской. К тому же она не вполне убеждена, что насильник Курасон, но в этом случае она готова доверить суду и закону определить степень его вины. Прошло время, ярость ее утихла. Единственное чувство, которое она испытывала, стоя у полупрозрачного стекла, было отвращение.

Отвлекшись от своих мыслей, она заметила, что они проезжают административный центр.

– Давай заедем ко мне на работу, посмотришь наше новое здание, – предложила она Шейне. – Я задержусь там не больше, чем на пять минут. Я сегодня рано ушла, и мне необходимо кое-что сделать.

– Я не против, но мне надо готовить историю.

– Захвати с собой учебник истории и тетрадь, я посажу тебя за стол в свободной комнате, а сама пока сделаю несколько звонков. Сообщу твоему отцу, что мы вернемся поздно.

– Я уже звонила ему из участка и сказала, что тип, который напал на нас, сидит в тюрьме, – проговорила Шейна с выражением облегчения на лице. – Я просто хотела, чтобы он знал. – Шейна повернулась и посмотрела матери в глаза.

Было около восьми часов, стоянка почти пустовала. На огромной площади перед зданием находилось всего несколько машин. Прямо перед входом во Дворец Правосудия, куда подъехала Лили, стоял белый «БМВ», в точности похожий на автомобиль Ричарда. Подъехав ближе, она рассмотрела номер.

Это действительно оказался его автомобиль. Лили развернула машину и собралась уезжать, опоздала она буквально на доли секунды. Он увидел ее и махал ей рукой, выходя из стеклянных дверей.

– Кто это? – спросила Шейна.

– Это человек, который работает в моем отделе. Он был его руководителем до того, как я заняла это место, а теперь помогает мне входить в курс дела. Так уж распорядилось начальство.

Пока Лили и Шейна открывали двери, Ричард подошел к ним. Он широко улыбался и не моргнул глазом, увидев, что Лили не одна.

– Ты, должно быть, Шейна, – проговорил он, как взрослой протягивая ей руку. – Я очень много слышал о тебе от твоей матери, а кроме того, видел на ее столе твою фотографию.

Лили представила его.

– Шейна, это Ричард Фаулер.

Она обернулась и, увидев за рулем «БМВ» молодого человека, решила, что это, видимо, сын Ричарда. Хотя стекла машины были подняты, чувствовалось, что машина сотрясается от громкой музыки, грохочущей в салоне из стереосистемы. Лили почувствовала себя увереннее и даже попыталась откинуть со лба волосы и расправить плечи. Когда она, подъезжая к зданию, увидела «БМВ», краем глаза успела заметить, что Ричард стоит в дверях Дворца с молодой блондинкой – окружным прокурором.

Ричард обратился прямо к Шейне.

– Подождите минутку, только заткните уши, а то, когда я открою дверь своей машины, вы рискуете оглохнуть. Я хочу, чтобы вы обе познакомились с моим сыном. – Он повернулся к Лили. – Я оставил на работе бумажник, а мы собираемся купить чего-нибудь поесть, возвращаться не хочется, ты не одолжишь мне пятерку? Подожди… Я сейчас позову Грега.

На их уши обрушился удар сильнейшей звуковой волны – это был, скорее всего, рэп. В следующее мгновение наступила звенящая тишина.

Из машины вышел красивый молодой человек и направился к ним. От отца он унаследовал темные глаза, а вот волосы были светлыми. Они свисали на спину длинными прядями, как у рок-звезды, – шелковистые и сверкающие в лучах заходящего солнца. Волосы были тщательно, как у девочки, ухожены. Бесспорно, именно от отца он унаследовал плавную танцующую походку, залихватски-распутную улыбку и уверенность в себе.

– Грег, это Лили Форрестер, окружной прокурор, назначенный на мою прежнюю должность. А эта милая девочка – ее дочь Шейна.

Шейна украдкой взглянула на мальчика, глаза ее были полуоткрыты, казалось, ресницы вот-вот приклеются к нижним векам. Щеки слегка порозовели, но она сумела справиться со своим смущением и одарила собеседников улыбкой, какой Лили никогда не видела у своей дочери. Лили знала, что Шейна нервничает; понимала она и то, что Грег произвел впечатление на ее дочь.

Ричард направился было к своей машине, а Лили сделала несколько шагов к входу в здание.

– Увидимся завтра, – бросил он.

Они остановились, посмотрели сначала на детей, а потом друг на друга. Грег и Шейна пребывали в своем мире, не обращая внимания на происходящее вокруг.

– Ты в какую школу ходишь? – спросил Грег, облокотившись на крышу «хонды».

– На будущий год я собираюсь перейти в среднюю школу в Вентуре. А пока я хожу в школу в Камарильо. Я ненавижу ее. – Шейна выставила вперед ногу и тоже оперлась на машину.

– Радикальное решение. Я тоже буду учиться там в выпускном классе. Ты, кстати, не ходишь на пляж? – спросил он, играя своими волосами.

Ричард помрачнел, Лили же, наоборот, была довольна. То, что она видела, явилось намеком на возрождение прежней чудесной Шейны. Она не хотела, чтобы это превращение остановилось на мертвой точке. Для Шейны наступило время вернуться к нормальной жизни.

– Рич, мне нужно просмотреть одно дело. Возможно, мне понадобится твой совет. – Она обернулась к молодым людям. – Ребятки, вы пока пообщайтесь, а мы поднимемся наверх. Мы отлучимся максимум на десять минут.

– Нет проблем, – с готовностью откликнулся Грег. – Я несколько часов назад съел пару гамбургеров.

Ричард озадаченно посмотрел на Лили, однако беспрекословно последовал за ней в здание.

– О каком деле ты говоришь? Лопес – Макдональд? По нему нет ничего нового. – Он озабоченно нахмурил брови. – Знаешь, я мало рассказывал тебе о Греге. С девочками он ведет себя, как настоящий мужчина.

– Я это заметила, – сказала Лили. – Каков отец, таков и сын.

– Если честно, мне хотелось, чтобы они познакомились до того, как наши отношения откроются. Я не хочу, чтобы Грег положил на нее глаз. – Он скривился. – Но, кажется, это уже произошло. У тебя такая красивая дочь. Она очень похожа на тебя.

Они вошли в вестибюль; чтобы идти дальше, требовался ключ.

– У тебя есть ключ? – спросила она. В уме она проигрывала его последнее заявление об их «отношениях». Он не пропускает ни одной юбки в управлении и еще смеет толковать о каких-то там отношениях. – Думаю, что подойдет один из ключей, которые висят у тебя на поясе.

Ричард поискал ключ, но взгляд его оставался прикованным к лифту.

– Пожалуй, я вернусь. Ты не против?

Он явно нервничал, потирая пальцами подбородок.

– Прошу тебя, не делай глупостей. Шейна отчаянно в этом нуждается. Впервые за, я уж и не знаю сколько времени, я вижу ее оживленной. Ну, пусть они немного пофлиртуют.

– Что ты собралась делать здесь такое, что не могло бы подождать до завтра?

Лили намеревалась позвонить в тюрьму и поинтересоваться, когда точно был в день изнасилования освобожден из тюрьмы Эрнандес. Собственно, это надо было сделать уже давно. Но сейчас здесь оказался Ричард, и она колебалась, будучи не в состоянии сочинить правдоподобное объяснение своим действиям.

– Ладно, пошли, – сказала она. – У Шейны полно уроков.

В лифте он попытался зажать ее в угол, но она уклонилась, проскользнув под его рукой.

– Может быть, дети стоят у лифта и все увидят, когда откроется дверь, – наивно объяснила она.

– В том-то все и дело. Я хочу, чтобы они знали, что мы любим друг друга. Я хочу, чтобы в будущем мы начали жить одной семьей. Я все время мечтаю об этом. Ты не поверишь, когда узнаешь, сколько у меня всяких планов. Я даже думаю, что в будущем нам стоит открыть свою адвокатскую контору.

Двери лифта закрылись. Лили почувствовала, как от его слов по ее жилам разливается приятное тепло. Она только не могла разобраться, сама ли так реагирует на то, что говорит Ричард, или валиум. Открыв сумочку, чтобы достать ключи от машины, она увидела там фотографию Эрнандеса и торопливо захлопнула сумку. Нет, это все-таки валиум. Мечты – это для тех, кто не прошел по краю и не заглянул в пропасть, откуда пахнуло смертным холодом.

Ричард держал двери лифта открытыми. Они дергались, начиная закрываться, и, наталкиваясь на препятствие, производили оглушительный шум, который давил Лили на уши. Не в силах шелохнуться, она прижалась спиной к стене лифта.

– С тобой все в порядке? – спросил он и потрогал рукой ее лоб. – Господи, вы же сегодня ходили на опознание. Боже, как я мог забыть? Я сегодня был ужасно занят, потом вот Грег приехал… Что случилось?