Текст книги "Месть"

Автор книги: Нэнси Розенберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 28 страниц)

Глава 34

Перебрав накануне пива, Каннингхэм крепко спал, когда раздался телефонный звонок. Его жена подошла к телефону, ответила, толкнула мужа и передала ему трубку.

– Парень, – спросил он, – ты уверен, что он выкарабкается?

– В этом нет никаких сомнений. Он пришел в себя после наркоза, ему удалили две пули. Ему повезло – всего-навсего двадцать второй калибр. Плюс к тому, второй выстрел был произведен с дальней дистанции, поэтому рана оказалась несерьезной, – говорил ему в трубку патрульный сержант. – Но ваш подозреваемый мертв, умер в реанимации.

– Оружие… кажется, то самое, которое мы ищем… черт возьми, – пробормотал Каннингхэм. – Кажется, мы распутаем это дело в Вентуре. Конфискуйте «плимут» и никому ни слова о том, что мы там найдем, – добавил он.

Когда он повесил трубку и улегся в постель, Шэрон повернулась к нему, положив голову на сгиб локтя.

– От тебя несет, как от пивной бочки. Ты собираешься уходить?

– Нет, – ответил он, – мне там до завтрашнего утра делать нечего. Давай спать.

– Ты не хочешь поискать себе другую работу, Брюс? – Произнося это, она не спеша поворачивалась на спину, отодвигаясь от него.

Он промолчал; ответ она знала и так.

Каннингхэм пришел на службу на следующий день к десяти утра. Пистолет все еще находился в лаборатории, отпечатки пальцев не были готовы, но по отделу уже носились слухи о связи этого оружия с двойным убийством. К Каннингхэму постоянно приставали с расспросами. Пострадавший полицейский, Крис Браун был в удовлетворительном состоянии, и назавтра его планировали выписать из госпиталя. Каннингхэм решил навестить его.

– Ты хорошо поработал, дружок, – сказал он, придвинув поближе к кровати маленький стульчик и садясь на него. – Как ты себя чувствуешь?

Молоденький полицейский был бледен, так как потерял довольно много крови.

– Завтра собираюсь домой. Может, если бы я сразу вызвал подкрепление, когда увидел его, то никто не был бы ранен.

– Ты поступил согласно инструкции, и тебе не в чем себя упрекнуть. Он мог просто поехать прогуляться по пляжу, и все было бы испорчено. Благодаря тебе он не смог избавиться от пистолета. Ты все сделал, как надо. – Каннингхэм разгладил пальцами усы и уставился в белый кафельный пол. Он вытащил из кармана пачку «Мальборо» и только потом сообразил, что в госпитале нельзя курить. – Можешь считать, что у того парня был на спине большой бубновый туз, если бы не ты, его все равно пристрелил кто-нибудь другой. Никто не может точно перечислить все дела, в которых замешан он и его братец. Могу только сказать, что поганые эти дела, по-настоящему поганые. Через несколько часов мы узнаем, было ли это оружие задействовано в двойном убийстве в Вентуре. – Следователь заметил, каким взглядом смотрит в потолок молодой полицейский. Он хорошо знал цену такому взгляду. – Тебе до сих пор не приходилось стрелять в людей, сынок?

Полицейский попытался привстать на подушках, но был слишком слаб и снова откинулся на них.

– Я ни разу еще не был ранен, в меня еще никогда никто не стрелял, да и сам я еще ни разу не стрелял на улице, только в учебном тире. Я всегда знал, что это может случиться, но, когда это и в самом деле произошло, я не думал, что будет именно так. – Он посмотрел на Каннингхэма. – Все случилось в считанные секунды. Все уже кончилось, а ты все думаешь, что что-то происходит. Все, чему нас учат, не стоит и дерьма.

– Да, – ответил Каннингхэм, вставая и собираясь уходить, – тут ты прав, мой мальчик. Отдыхай. Я еще навещу тебя.

По дороге в управление он заскочил в магазин и купил себе еду и диетическую содовую воду. Голова трещала от выпитого накануне пива. Каннингхэм не остановился на шести банках, выпитых на пляже. Вернувшись домой, он добавил к ним еще три или четыре, он точно не помнил, сколько. Похмелье верный признак старости, сказал он себе, вспоминая, как раньше мог, выпив в три раза больше, вставать утром и, как огурчик, ехать на службу, готовый сразиться со всем миром. Но на самом деле его беспокоило совсем другое – именно то, из-за чего он вчера напился. Это что-то – тот факт, что у него есть нераскрытое убийство, в котором он подозревал окружного прокурора. Он громко рыгнул. Теперь его желудок взбунтовался, урчал и бурлил. Скоро придется лопать фосфалюгель, подумал он. Так и до язвы недалеко, такие вот дела.

Вернувшись в управление, он разыскал домашний телефон Форрестер и сел в свое кресло, раздумывая, стоит ли ей звонить. Окончательное заключение об отпечатках пальцев на пистолете они получат не раньше понедельника. Были ли у него достаточно веские причины, чтобы звонить ей в выходной день? Хотя он может сообщить ей о смерти Мэнни, уговаривал он себя, и она, конечно, захочет узнать, обнаружили ли оружие. Он поднял телефонную трубку, но потом аккуратно положил ее обратно на рычаг.

Зачем он позвонил ей прошлой ночью? Он действительно не мог сказать зачем, он этого не знал. Если оружие на самом деле окажется тем, которое использовалось в убийствах в деле Лопес – Макдональд, то это дело окажется самым удачным и достойным за всю его полицейскую карьеру. Это он напал на след пропавшей проститутки и придал этому факту решающее значение. Это он своим орлиным глазом обнаружил карточку оперативных наблюдений, с помощью которой была подтверждена связь Кармен Лопес с братьями Эрнандесами, эта ниточка привела к участию братьев в жестоком убийстве. Это он предложил установить наблюдение за Мэнни, хотя, конечно, именно Лили пришло в голову, что оружие, вероятно, спрятано в машине Мэнни. Ну, это можно отдать ей. Нет никаких сомнений, это он упустил. Но все остальное было, как в старые добрые времена, думал он с гордостью. Он собрал воедино все данные и распутал это дело.

Он уже представлял себе заголовки на первых полосах газет. Нет, не тех, которые выйдут завтра, а тех, которые появятся тогда, когда дело полностью расколется, как перезрелый арбуз. Да, так и будет. Это он чувствовал кишками. Он уже заполнял ручкой пустые клетки кроссворда.

Так зачем он ей звонил? Он все еще не знал этого. Дело было сенсационным и само по себе, но, если Лилиан Форрестер, окружной прокурор, самочинно убила Бобби Эрнандеса?..

– Вот мы и вышли на общенациональный уровень, – произнес он вслух. – Мы теперь играем по-крупному.

По мере того как нарастало его волнение, желудок бунтовал все сильнее и сильнее.

Вот почему он позвонил ей. Наступило ли время начать официальное расследование по факту убийства Лилиан Форрестер Бобби Эрнандеса. Часовой механизм этой бомбы уже тикал, а запал был в потных ладонях Брюса Каннингхэма. Он набрал ее номер.

Ответила она сама.

– Вы слышали новость? – спросил он. – О, прошу прощения, это Брюс Каннингхэм.

Лили только что отмыла туалет, а теперь пылесосила ковер.

– Нет, я ничего не слышала. А что происходит?

– Прошлой ночью наши люди застрелили Мэнни Эрнандеса. Он мертв. Он первым открыл огонь по полицейскому, который наблюдал за ним, но наш парень сейчас в полном порядке. Пистолет в нашем распоряжении. Двадцать второй калибр.

– Боже мой, – воскликнула Лили, сидя на краю кровати с тряпкой в руке. – А отпечатки пальцев?

– Ну, тут мы ничего не узнаем до полудня понедельника. Хорошо сработано, не правда ли? На самом деле, хорошо. Так что прорыв, которого вы ждете, может состояться очень скоро.

– Вы очень хорошо поработали по этому делу, Брюс, – проговорила она, затем замолчала, что-то обдумывая. – Может быть, вы как-нибудь заглянете с материалами на двух подозреваемых, которые сидят у нас в тюрьме? Если это тот самый пистолет и Бобби с Мэнни являются соучастниками, то кажется весьма правдоподобным, что эти двое тоже замешаны.

– Почему бы мне не прийти к вам в понедельник. Мы бы сели и разобрались в этом деле вместе. Я предлагаю выйти на Ньевеса. Если на пистолете не окажется его отпечатков, то в общей картине преступления он выглядит достаточно бледно.

– Вы хотите предложить ему сделку?

– Вы можете пока обдумать это. Я знаю, что вы в прокуратуре не очень любите такие вещи, но если предъявить обвинение в изнасиловании и пригрозить обвинением в соучастии в убийстве, то он просто выплюнет вместе с кишками нужные показания, и дело у нас в кармане. Но откуда мне знать?..

– Мне надо обсудить этот вопрос с Ричардом Фаулером и, конечно, с Батлером. Приходите часов в одиннадцать. Может быть, вам удастся встретиться с Ньевесом и допросить его, кто знает, может, удастся обойтись без сделки.

– Но без латунного кастета обойтись вряд ли удастся, – произнес он, смеясь, – но я не собираюсь задирать нос. Пусть имеет шанс. Надо будет выяснить все с его адвокатом.

– С этим не будет никаких проблем. Его адвокат – Кенсингтон, это общественный защитник, наш человек.

Повесив трубку, Каннингхэм достал фоторобот, сделанный по описанию Эрнандеса, так называемый мужчина, который застрелил Бобби. Подчиняясь какому-то импульсу, он сложил рисунок, на котором раскрасил губы, и разорвал его на мелкие клочки. В его ушах продолжал звучать тихий голос Лили с едва заметным техасским акцентом. В ней было что-то такое, чему он не знал названия, но что трогало его до глубины души. Во время их разговора в воздухе висело что-то тяжелое и такое густое, что Каннингхэму казалось – стоит ему протянуть руку, как он сможет дотронуться до этой неведомой субстанции. Это нечто было страхом, причем не только ее страхом, но и его страхом тоже. Он посмотрел на кучу обрывков у себя на ладони. В этой руке он держал ее жизнь, ее будущее и будущее ее ребенка и мужа. Протянув руку к мусорной корзине, он высыпал туда обрывки, которые посыпались в корзину, как конфетти.

Он заменил в папке с делом рисунок дубликатом, на котором не было следов его художественных упражнений. Единственным свидетелем по делу Лили проходил Мэнни, а он был мертв. Женщина, которая заявила, что записала номер машины, не видела лица водителя. Он еще раз посмотрел на рисунок и попытался вообразить, что же именно видел Мэнни. Все это казалось ему какой-то дичью. Они застрелили возможного подозреваемого по одному делу, и заодно его же, как свидетеля по другому. Спекулятивные размышления – очень забавная вещь, подумал он. Может быть, это был какой-то женоподобный убийца, который разъезжает по округе и стреляет в людей, пока он, Каннингхэм, сидит здесь и пытается повесить это дело на своего коллегу.

Нет, то, что он видел, независимо от того, в чем он старался себя убедить, было лицом Лили Форрестер, с волосами, спрятанными под синей вязаной лыжной шапочкой. Это Лили Форрестер и никто другой застрелила человека, который изнасиловал ее дочь.

Каннингхэму требовалось нечто более крепкое, нежели шесть банок пива, чтобы забыть обо всем. Ему требовалось нечто более крепкое, чем то, что могли переварить его желудок и его сознание.

Глава 35

Он позвонил в пятницу утром, когда Шейна собиралась в школу.

– Это Грег, – сказал он. – Мы встретились позавчера вечером, я был с отцом, помнишь?

– Привет, – отозвалась она. Вытянув телефонный шнур, Шейна вместе с телефоном перешла в свою спальню и закрыла за собой дверь. Щенок следовал за ней по пятам, как привязанный. – А я как раз собираюсь в школу.

– Хочешь завтра покататься со мной на доске?

– Я хочу, но я не умею.

– Хочешь, научу?

– Конечно, – ответила она. Вспомнив, как мать настраивала ее против Грега, она уже обдумывала, как бы ей обойти это препятствие. – Скажи мне, когда ты сможешь за мной заехать. Я буду в гостях у подруги.

Шейна услышала, как на заднем дворе открылась дверь гаража, и поняла, что отец вывел машину на подъездную дорожку, готовясь отвезти ее в школу. У Грега было водительское удостоверение. Какая будет поездка! Как здорово, что он может водить машину.

– Я заеду где-то в пять тридцать. Дай мне адрес. Погоди, я только отыщу ручку… Давай, – проговорил он.

Провести ночь у Шарлотты – с этим не будет никаких проблем, но вот улизнуть из дома в пять тридцать, когда ее отец возвращается с работы – это целая проблема.

– Не знаю, смогу ли я, – засомневалась Шейна. – А мы не сможем встретиться в другой день?

Она услышала за окном короткий автомобильный гудок. Обычно отец никогда не сигналил. Наверное, они уже здорово опаздывали.

– Не хочешь вставать в такую рань, угадал? Но это самое лучшее время.

– Ты имеешь в виду пять тридцать утра в субботу? – Произнося эти слова, она поняла, что показала свою глупость, ну конечно же, кто занимается серфингом вечером, самое лучшее время для этого – утро. – Я согласна – это будет просто великолепно.

Вечером Шейна осталась ночевать у Шарлотты. Почти все время она рылась в платяном шкафу подруги, вытаскивая оттуда вещи и с раздражением бросая их на пол.

– У тебя нет чего-нибудь совсем нового? – спросила она. – Я собираюсь на свидание с выпускником. – Она улыбнулась, вздернула плечи и крепко обняла себя. Обе девочки захихикали.

– Ну, выпускником он станет только на будущий год. Ты же сама мне сказала. – Шарлотта лежала в постели на животе, подперев голову руками. – Вы же собираетесь только на серфинг. Так какая разница, во что ты оденешься? – Она свесилась с кровати. – Возьми вот это и вот это, – предложила она.

Шарлотта подняла с пола джинсы с отрезанными штанинами и бумажный спортивный свитер. Шейна надела джинсы, которые оказались ей слегка великоваты и держались на бедрах. Раньше одежда Шарлотты была ей идеально впору. Шейна посмотрелась в зеркало и подняла ночную рубашку, оголив пупок. Ей понравилось, что шорты были немножко велики. Она наденет верх от бикини и будет выглядеть, как девушки, которые на ярмарке гуляли с парнями, похожими на Грега.

Накануне Шейна проинструктировала Грега: он должен просто остановиться на улице напротив окон Шарлотты и ждать. В пять часов Шейна уже проснулась и прилипла к окну, нетерпеливо глядя на улицу. Казалось, прошло несколько часов, когда на улице наконец появился зеленый «фольксваген» со снаряжением для серфинга на крыше, подрулил к тротуару и остановился. Шейна толкнула Шарлотту и поднесла палец к губам, чтобы та спросонья не перебудила весь дом. Шарлотта пообещала сказать своим родителям, что за Шейной рано утром заехала мама и отвезла ее к бабушке.

– Он приехал, – шепнула Шейна, – только не выглядывай в окно, чтобы он тебя не видел.

Когда Шейна с Грегом отъезжали, рожица Шарлотты торчала в окне, как маска тыквы в канун Дня всех святых. Заметив ее, Грег приветственно помахал рукой. Шейна от смущения попыталась свернуться на сиденье невидимым калачиком.

Из Камарильо они поехали по направлению к Лос-Анджелесу, а потом повернули к каньону Топанга, что в Малибу. В утреннем полумраке машина сотрясалась и скрежетала, петляя по извилистой дороге. Багажник был набит бутербродами и гамбургерами, заплесневелыми полотенцами и мокрыми спортивными костюмами. Шейна вообще-то думала, что Грег приедет за ней на белом отцовском «БМВ».

– Как тебе нравится мой фургон? – спросил он. – Я купил его на распродаже за семь сотен. Я просто влюблен в него.

– У тебя потрясающая машина, – соврала она.

Они проехали немного по тихоокеанскому шоссе, приблизились к скале, нависшей над берегом, и остановились.

– Давай поторопимся, – сказал Грег. – Возьми на заднем сиденье гидрокостюм и переоденься, а я пока приготовлю доску. Не беспокойся, я не буду подсматривать.

Шейна переползла на заднее сиденье и стянула с себя купальник. Она была очень благодарна за гидрокостюм, потому что оказалась не готовой красоваться перед Грегом в столь скудной одежде, как купальник.

На доске они отгребли от берега. Лежа на животе, она чувствовала, как он навалился на нее сверху. У берега они были одни, не дойдя некоторого расстояния до того места, где собрались другие любители серфинга, лениво качавшиеся на волнах, сидя на своих досках в ожидании подходящей волны. Грег остановил доску недалеко от берега, на мелководье.

– Значит, так, – инструктировал он. – Как только я скомандую, ты сразу же встаешь на ноги. Я тебе помогу. Когда встанешь, подогни колени и вообрази, что они резиновые. Не бойся. Я поймаю маленькую волну.

Каждый раз, как накатывала волна, он обхватывал Шейну за талию и поднимал ее на ноги, но всякий раз ее ноги подгибались и она соскальзывала с доски и падала в воду. Глаза ей жгло от попавшей в них соли, а руки и ноги скоро стали, как ледышки. На шестой раз ей удалось устоять, правда с его помощью, прокатившись по волне. Ей было интересно, что ему приятнее – кататься по волнам или держать ее за талию? Наконец он отвернулся и посмотрел в сторону других катающихся.

Расстегнув молнию на кармане гидрокостюма, он достал ключи от машины.

– На сегодня хватит. Иди в машину и поспи или просто отдохни. Я покатаюсь еще. – Он тряхнул своими мокрыми длинными волосами в сторону группы спортсменов. – Там в машине есть одеяло, можешь постелить его и поспать на песке.

Шейна почувствовала себя покинутой. Пройдя по берегу, она вскарабкалась по крутому откосу к машине, дрожа от холода, обхватив себя руками, чтобы хоть немного согреться. Она оглянулась, чтобы удостовериться, что вокруг никого нет, скрючилась за багажником «фольксвагена» и сняла гидрокостюм, натянув затем через голову свитер Шарлотты. Вытащив из машины пахнущее плесенью одеяло, она попыталась расправить его на песке. После нескольких попыток ей это удалось. Все, что было видно отсюда – два десятка качающихся на воде голов.

Она закрыла глаза, и скоро сон сморил ее.

Через полчаса Шейна проснулась от собственного сдавленного крика, все тело ее было покрыто холодным потом, ноги свело судорогой, руками она прикрывала грудь. Такое происходило с ней теперь каждую ночь. Она стянула с себя тяжелый, промокший потом свитер и, завернувшись в одеяло, легла на бок. Она чувствовала вкус страха.

– Нет, – шептала она, прячась под пахучим тентом одеяла.

В этот момент Грег хлопнул ее по плечу. С неба уже вовсю светило солнце, и на пляже начали собираться обычные люди, а не чокнутые любители серфинга. Отдыхающие бросали на песок подстилки, втыкали в песок зонтики и натирались кремами для загара.

– Эй, – сказал он, – ты не хочешь поделиться со мной одеялом?

Шейна была завернута в одеяло, как мумия. Развернув этот кокон, он плюхнулся рядом с ней на спину. На Греге сейчас были надеты только плавки. Тело его было мускулистым и стройным, золотистым от загара и присыпанным прилипшим к влажной коже песком.

– Отец сказал, что мне нельзя с тобой встречаться, потому что тебе только тринадцать лет. Это правда?

Шейна постаралась сглотнуть, чтобы прочистить горло и выиграть время.

– Через два месяца мне исполнится пятнадцать, – солгала она.

– Какой кошмар! – воскликнул он. – Ты выглядишь старше. Я думал, что мы с тобой одного возраста. Ну, да это неважно. – Он окинул ее любопытным взглядом. – Ты не думаешь, что у твоей мамы и у моего отца – роман?

– Почему ты так думаешь? – спросила она.

– Я знаю, что мой старик время от времени с кем-нибудь встречается, потому что иногда по вечерам он звонит мне туда, где я живу со своей матерью, и начинает нести всякие глупости. Сначала спрашивает, чем я занимаюсь, а потом сообщает, что сегодня он очень устал и хочет рано лечь спать, так что мне не стоит к нему приезжать, чтобы не разбудить его. Когда на следующий день я приезжаю к нему и шмыгаю в его спальню, то вижу там всегда одно и то же. Пару стаканов на ночных столиках с каждой стороны кровати и на одном обязательно следы губной помады. Родители потрясающие дураки, так глупо врут.

Волосы его начали подсыхать на солнце; местами они совершенно выгорели и были почти бесцветными, местами – сохранили свой золотистый оттенок. Он лежал на спине, скрестив на груди руки, волосы разметались по одеялу.

– А ты что об этом думаешь? – спросил он.

– Вполне возможно. Я даже спросила об этом у мамы. Она сказала, что они просто друзья.

– Ну да, так мы им и поверили. Моя мама… – глаза его затуманились, но, поймав взгляд Шейны, он улыбнулся, потом долго смотрел на океан. – Мне так нравится здесь. Я люблю океан. Чего бы мне на самом деле хотелось – это изучать океанографию в институте в Сан-Диего, но…

– А что тебе мешает? – спросила она, не вполне понимая, что такое океанография и чем он, собственно говоря, собирается заниматься.

– Моего отца никогда по-настоящему не интересовало, чего я хочу. Он все время твердит мне, что я недотепа, что с моими познаниями я смогу поступить только в колледж с неполным курсом обучения. Он думает, если из меня не получится адвокат, то из меня вообще ничего не выйдет.

Шейна рассмеялась.

– Моя мама однажды сказала мне, что я стану официанткой, потому что не проявляю в учебе никакого старания, но она просто хотела меня напугать. На самом деле она так вовсе не думает. Так говорят все родители, понимаешь? Они не могут, наверное, по-другому общаться со своими детьми. Почему бы тебе не поговорить с ним откровенно и не сказать, чего ты на самом деле хочешь от жизни? – Шейна коснулась его руки. – У тебя такой классный отец.

– Это ты классная. А мой папаша просто жопа. Но он в порядке. Мои предки вообще в порядке. Мне совершенно наплевать, чем они занимаются.

Пока он говорил, Шейна сидела, опустив глаза.

– Прости, что я наврала тебе. Но я чувствую себя такой старой, что все мои подружки кажутся мне сущими младенцами.

– Вот что я тебе скажу. – Он встал, отряхивая песок и потягиваясь. – Ты станешь сногсшибательной женщиной.

Шейна посмотрела на свои едва выступавшие под тканью купальника груди. Она была смущена и очень жалела, что согласилась приехать сюда с Грегом. По сравнению с ним она бледна, как поганка, и ножки у нее длинные и худые, как палочки.

– Ты не отвезешь меня домой? – спросила она тихо.

Он поднял одеяло, а Шейна свою одежду. Она шла за ним, по щиколотки утопая в песке. Когда они подошли к машине, окруженной теперь со всех сторон припаркованными здесь автомобилями, он обнял ее и посадил на сиденье.

– Может, мы перекусим? Я просто умираю от голода.

– Я тоже. – Она достала из сумочки щетку и начала причесываться. Грег тронул машину с места. – Я решил встретиться сегодня с тобой, потому что отец сообщил мне, что у тебя проблемы.

У Шейны перехватило дыхание. Да, как она и предполагала, все знают, что ее изнасиловали. Господи, какая гадость. Зачем ее мать рассказывает об этом всем подряд?

– Он говорит, что твои родители развелись, но продолжают жить в одном доме. Это тоска, ребята. Представляю, что тебе приходится переживать, мои-то мамочка и папочка тоже расстались, и я теперь живу с мамой и какой-то теннисисткой-амазонкой. Это ее дом, а не наш.

Шейна немного расслабилась. Хотя, может быть, ему все известно. Посмотрев в его добрые карие глаза, она убедилась, что они смотрят на нее сочувственно, но было ли это сочувствие вызвано разводом ее родителей или тем, что он все знал, она понять не смогла. Каждый раз, стоило ей почувствовать себя уютно в чьем бы то ни было обществе, она начинала прикидывать, знает ли этот человек, что с ней случилось. Эти мысли настолько занимали ее, что Шейна переставала воспринимать, что говорит ей собеседник. Она прижала пальцы к вискам; ей казалось, что голова ее вот-вот лопнет от переполнявших ее эмоций. Она внезапно повернулась к нему и выпалила одним духом.

– Меня изнасиловали.

Он выключил мотор. Они стояли напротив дверей закусочной.

– Твоя мать знает об этом? – спросил он. – Этот парень был старше тебя? Ты пошла к нему на свидание?

– Моя мать была при этом… Он и ее изнасиловал… он ворвался в наш дом… с ножом. Сейчас он в тюрьме. Мы с мамой опознали его как раз в тот день, когда мы с тобой познакомились.

Она замолчала, казалось, в ее животе развязался какой-то тугой узел. Наконец-то был человек, будучи с которым ей отныне не надо будет ни о чем думать. Мама говорила ей, что самое худшее – это таить в себе неприятные вещи, и, осознав, что сейчас произошло, она поняла, насколько ее мать была права. На душе стало необычайно легко, впервые после изнасилования. Она откинула голову на спинку сиденья.

– Ты первый, кому я об этом рассказала. Я не говорила ни о чем даже своим лучшим подругам.

– Ну, а моя матушка – лесбиянка. Если тебе надо было высказать кому-то всю эту гадость, то ты нашла для этого самого подходящего парня. О своей матери я тоже никому не рассказывал, кроме тебя. Пошли. – Он взял ее за руку. – Давай поедим.

Шейна съела два шоколадных батончика, а Грег три. Запивали они еду ледяной водой, на молоко им не хватило денег, на двоих в их карманах оказалось всего четыре с полтиной. В машине было жарко, Шейна сидела у открытого окна: ела шоколад и роняла крошки на голый живот. Она говорила, говорила без конца, не в силах остановиться.

– Моя мама… знаешь, она такая храбрая. Перед этим случаем мы не были с ней особенно близки. Она всегда очень поздно приходила с работы, и папа всегда говорил, что она совершенно не занимается моим воспитанием и ей вообще нет до меня никакого дела. Но в ту ночь… она была просто великолепна. Она пыталась отнять у него нож, и он ее чуть было не зарезал. Это было ужасно. – Она посмотрела на Грега и бросила на заднее сиденье обертку от батончика. – Я хочу сказать… может быть, тебе стоит поговорить с отцом и обсудить с ним важные для тебя вещи. Вот я уже не думаю, что моей маме нет до меня дела. Теперь мы с ней лучшие друзья.

– А ты знаешь, кто такие лесбиянки? – спросил он, взяв щетку Шейны и расчесывая свои волосы.

– Конечно, знаю, мне же тринадцать лет, а не три годика. Тебе об этом сказала твоя мать? Как она тебе это преподнесла?

– В том-то все и дело, что ни хрена она мне не рассказывала. Да и отец ничего мне не сказал. – Он говорил отрывисто и зло. – Три года назад я однажды пришел домой из школы и вижу – моя матушка и та баба только что вышли из душа и лежат на постели, завернутые в простыни. Они не знали, что я их вижу. А через несколько дней я наблюдал, как они взасос целуются, тут у меня окончательно поехала крыша. – Он выругался. Испугавшись, он посмотрел на Шейну, но она не обратила никакого внимания на бранное выражение, она всем телом подалась к нему и ловила каждое его слово. – Это так тошно… Видеть, как твоя собственная мать целуется с женщиной, как с мужчиной. Я-то все знал, а вот отец ни о чем не догадывался, а мне и невдомек было, что все это значит. Как бы то ни было…

– Ну знаешь, – заговорила Шейна, – быть лесбиянкой – это еще не так ужасно. Это же не преступление и ничего такого здесь нет, и не так уж это противно. Просто это другие люди, вот и все. Я хочу сказать, что если твоя мама любит ту женщину, то это ее дело и тебя это не касается. Тебе же не понравится, если она начнет учить тебя, кого тебе любить?

Шейна ощутила себя такой взрослой и мудрой. До этого ей еще не приходилось вести с мальчиками столь откровенные разговоры. Она подняла глаза и натолкнулась на его изучающий взгляд.

– Знаешь, у меня есть подружка.

– О, – вырвалось у нее. Сердце куда-то провалилось. – Это просто здорово.

Она отвернулась и стала смотреть в окно на людей, сновавших по стоянке.

– А ты знаешь, то, что ты мне сказала – имеет смысл. О моей маме и о другом…

Шейна не отвечала. Ей не хотелось на него смотреть.

– Мне правда очень жаль, что с тобой это случилось. Я знаю, что тебе было очень непросто сказать мне об этом.

– Да, нелегко, – ответила она, чувствуя, что по ее щекам текут слезы.

– Ты мне очень нравишься. Я хочу, чтобы мы стали друзьями. Это неважно, что у меня есть подружка, но такого друга, как ты, с которым можно говорить обо всем, у меня нет. Ты меня понимаешь?

– Понимаю.

Улыбка сбежала с его лица, он стал серьезным и озабоченным. Он потянулся к ней и коснулся ее руки.

– Если у тебя возникнут неприятности, звони мне. Звони, даже если и не будет никаких неприятностей. В следующий раз мы покатаемся дольше. На настоящих волнах.