Текст книги "Месть"

Автор книги: Нэнси Розенберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 28 страниц)

Глава 39

Голый Каннингхэм стоял в ванной на напольных весах и смотрел, как стрелка подрагивает у отметки в 225 фунтов. Он осторожно подвигал ногой и показания весов несколько уменьшились. Тут открылась дверь, и в ванную вошла Шэрон. Спустив трусы, она села на унитаз, одновременно содрав с плеч Каннингхэма мокрое банное полотенце.

– Я старый профи в этих делах, – сказала она при этом.

Оставшись без полотенца и найдя нужное положение ног, Каннингхэм со вздохом облегчения увидел, что стрелка остановилась на отметке 223 фунта. Если он перевалит за двухсотдвадцатипятифунтовый рубеж хотя бы на шесть унций, не миновать ему неприятностей на ближайшей медицинской комиссии.

– Что ты вообще делаешь тут в это время суток? – спросила она, вставая и спуская воду.

В ответ он облапил ее огромными ручищами и оторвал от пола. Со стуком поставив ее на ноги, он хвастливо сказал:

– Леди, у вас появился грандиозный шанс. Сегодня утром я просто необыкновенно хорошо себя чувствую. Давайте пойдем в спаленку, и там я вам кое-что покажу.

– Ну да, – произнесла она вызывающе, – болтаешь ты много, а на деле…

– О, да ты оказывается прожженная потаскушка, леди, ты знаешь об этом?

Он отвернулся к зеркалу и, намылив лицо кремом, начал бриться, а Шэрон отправилась отвозить детей в школу. Ему стало интересно, а возит ли Лили Форрестер в школу свою дочь, и если да, то не едут ли они сейчас туда в ее маленькой красной «хонде»?

Он достал из платяного шкафа свой лучший коричневый пиджак и понюхал его под мышками. Пиджак давно не чистили, и он ощутил слабый, но неприятный запах. Каннингхэм пошел в ванную и взял флакон одеколона, который дети подарили ему на День отца. На этикетке было написано «Хиро»[5]5
  Него – герой (англ.) – Прим. ред.


[Закрыть]. Одеколон явно для преуспевающих людей, подумал Каннингхэм, брызгая из бутылочки на ткань пиджака, но зато каково название. Название для чемпионов. К тому же у него была целая коллекция «Хиро» – дезодорант, шампунь и жидкость после бритья.

По дороге в криминалистическую лабораторию Каннингхэм открыл в машине все окна. По кабине гулял свежий воздух, утро было прохладным. В воздухе еще не устоялся смог и выхлопные газы, и он сразу вспомнил чистый утренний воздух Омахи. Выйдя из машины, он ощутил в груди сильное волнение и взлетел по лестнице, ведущей к дверям лаборатории, прыгая сразу через две ступеньки. Оказывается, он еще не потерял вкус к работе, да что там говорить, он просто насмерть пристрастился к ней. В его работе присутствовали азарт погони, постоянные неожиданные сюрпризы и необыкновенное удовлетворение, когда он закрывал дело и отправлял его в архив.

В лаборатории Каннингхэм вел себя очень требовательно, рвал и метал, пока не получил желаемое – его громовой голос гулким эхом отражался от облицованных кафелем стен лаборатории. В десять тридцать с папкой, лежавшей рядом с ним на сиденье, он лавировал в густом водовороте уличного движения, пробираясь к административному комплексу в центре города. В десять сорок он уже стоял в приемной отдела окружного прокурора, на двадцать минут раньше, чем планировал. Он достал удостоверение и показал его дежурному.

– Кого именно вы хотите видеть? – спросила его девушка. – Я посмотрю, свободен ли этот человек.

Каннингхэм просунул голову в дверь и показал девушке на пульт.

– Детка, нажми вот эту маленькую кнопочку, а остальное я сделаю сам.

Девушка подпрыгнула от неожиданности, но послушно нажала на требуемую кнопку.

Пройдя широкими шагами по коридору мимо множества клерков и секретарей, Каннингхэм остановился у двери Лили Форрестер. Некоторое время он тихо постоял в коридоре, наблюдая за ней сквозь стеклянную прозрачную стену. Низко опустив голову к столу, она что-то писала. Лица ее видно не было. Наконец он вошел и покашлял. Она вздрогнула от неожиданности, подняла голову, уронила на стол ручку и быстро посмотрела на часы. Не было никакого сомнения, что она ждала его прихода. Он же рассчитывал, что ему удастся застать ее врасплох, свалиться, как снег на голову, наблюдать ее смятение.

– Брюс. – Она судорожно проглотила слюну, стараясь подавить нервозность, которая охватила ее при виде детины-следователя. – Вы пришли так рано, что я вас сразу и не узнала. Кажется, я скоро совсем ослепну из-за этих проклятых бумаг.

Он вошел в кабинет, похлопывая себя по животу. Пиджак был расстегнут, он был маловат Каннингхэму, и, когда тот его застегивал, пузо начинало сильно выпирать.

– Кажется, я набрал несколько лишних фунтов, – проговорил он и, подойдя к ее столу, с размаху бросил на него стопку листков, сколотых между собой. – Вот заключение по вашему случаю.

Она взволнованно посмотрела на него.

– Об оружии? – спросила она. – Мне помнится, вы сказали, что данные будут готовы в полдень.

– Я проезжал мимо, по дороге зашел к ним и выбил из них акт экспертизы, – пояснил он и замолчал. Лили начала перелистывать заключение экспертов, потом бросила бумажки на стол.

– Послушайте, у меня не так уже много времени, – сказала она. Глаза не были ей подвластны, буквы расплывались, к тому же она была в таком смятении, что не могла сосредоточиться. Короче, читать она не в состоянии. Единственное, что она отчетливо понимала – это то, что Каннингхэм стоит в нескольких футах от нее и смотрит ей прямо в глаза.

– Так каково заключение? То это оружие или не то?

– Почитайте и увидите. – Он оперся спиной на стену и улыбнулся ей.

Лили опять взяла в руки пачку листов и начала просматривать их. Не приняв утром валиум, она сделалась раздражительной и нетерпеливой. Одно присутствие Каннингхэма вызывало у нее такое ощущение, словно она расползается по всем швам, но мало этого, он еще затеял какую-то дурацкую игру. Она швырнула бумаги на стол.

– Это то гребаное оружие или нет?

Он оттолкнулся спиной от стены.

– То самое.

– И?.. – Подавляемый страх превратился в ярость. Она не могла ее сдержать. Она загнана в угол. Она находится в маленькой комнатушке наедине с человеком, который может уничтожить ее одним движением пальца.

– Можно я закурю? – спросил он, доставая из кармана пачку сигарет.

– Нет, здесь не разрешается курить, – ответила она. Сердце ее билось частыми тяжелыми толчками. Он стоял слишком близко от нее. Она следила за каждым его движением.

– Понятно. – Он спрятал в карман сигареты и, продолжая внимательно изучать ее лицо, начал ерошить пальцами усы. Он подошел к ней сзади, склонился над столом, перегнувшись через ее плечо. Теперь он жарко дышал ей прямо в шею.

Лили ощущала его запах, затылком чувствовала его теплое дыхание. У нее задрожали руки, и она, чтобы он ничего не заметил, спрятала их, положив на колени. «Каждую секунду, – думала она, – я могу взорваться, выскажу ему все и положу конец этому сумасшествию».

– Каннингхэм, может быть, вы сядете и расскажете мне то, что я хочу знать? Вы же понимаете, что мы не можем просидеть тут вот так целый день.

Он повернулся по направлению к свободному краю ее стола, но продолжал стоять на месте.

– Ну, в общем дело обстоит так. Кажется, нам удалось найти на пистолете отпечатки пальцев Бобби и Мэнни Эрнандесов, а также Ричарда Наварро. Удалось также определить, что именно этим оружием была убита Кармен Лопес. Вот и ответ на ваш вопрос – это то самое гребаное оружие. – Он улыбнулся.

Она приложила руку к груди и посмотрела на него снизу вверх.

– Господи, значит, они оба соучастники. И Наварро тоже был с ними.

– Вы все еще хотите, чтобы я поговорил с Ньевесом? – спросил он, прикуривая и оглядываясь в поисках какой-нибудь жестянки, куда можно было бы стряхнуть пепел. Увидев на столе стаканчик с остатками кофе, он подошел к нему и прямо перед Лили стряхнул туда пепел с сигареты. Она нервничает, чего-то боится. Он чувствовал это. Если он нажмет немного посильнее, подумал он, еще немного сильнее…

– Батлер хочет, чтобы вы напугали его. Заставили его говорить без всяких обещаний с нашей стороны. Единственное, что мы можем ему предложить – это предварительное заключение под усиленной охраной и отбывание срока в федеральной тюрьме общего режима. Конечно, в том случае, если он расколется.

Лили говорила усталым надтреснутым голосом. Лицо ее было бледным и осунувшимся. Под глазами резко обозначились темные круги. Она не могла сосредоточиться на разговоре. Совсем неважно, что она хотела казаться жесткой и крепкой, на самом деле она хрупкая, маленькая и беззащитная. Она выглядела как женщина, которая вот-вот сорвется. По ее носу и щекам рассыпались веснушки.

– У моей маленькой сестренки были точно такие же веснушки, как у вас, – вдруг ни с того, ни с сего, ляпнул он.

– Да? – ответила Лили, помолчав и не поднимая глаз.

В этот момент они были просто двумя человеческими существами, а не следователем и прокурором. Затем она быстро взглянула на него.

– Вы не будете возражать, если мы поговорим о допросе Ньевеса, а не о моих веснушках?

– Если мне нечего будет ему предложить, то я просто потеряю свое время.

Лили внезапно лишилась остатков самообладания. Она вскочила, грохнув кулаками по столу, стаканчик с остатками кофе и окурком Каннингхэма скатился на пол, рассыпая по ковру пепел и разливая кофейную гущу.

– Вы говорите о своем времени? – заверещала она. – Сейчас вы хрен знает на что переводите мое время. Я хочу, чтобы вы допросили Ньевеса, все, разговор окончен. Мне наплевать, что вы можете предложить ему. Он убийца. Об освобождении здесь не может быть и речи.

В течение секунды Каннингхэм оказался снова возле стола, он оперся обеими ладонями о столешницу и вплотную приблизил к ее лицу свое. Он даже чувствовал теплоту ее дыхания.

– Об освобождении не может быть и речи, я не ослышался?

Он замолчал, его слова тяжело повисли в воздухе. Он знал, что Лили поняла его еще до того, как роковые слова были произнесены. Он видел, как краска схлынула с ее и без того бледного лица, когда он просто повторил ее собственные слова. Она все поняла. Он ясно это видел. Еще чуть-чуть и она расколется.

– Ну вот что, – сказал Каннингхэм, – если он заговорит, он рискует жизнью, будет он сидеть в федеральной тюрьме или нет. Кто-нибудь достанет его и там. Я лично не стал бы раскрывать свою душу, рискуя тем, что в один прекрасный день мне в сортире перережут глотку, даже если это будет расчудесный сортир федеральной тюрьмы. – Он отошел, обернулся и пристально посмотрел на нее. – А вы стали бы?

Она коротко взглянула на него. Он продолжал.

– Вы требуете, чтобы он дал вам фунт кокаина в обмен на щепотку марихуаны.

Она часто моргала глазами, на лбу у нее выступили капли пота. Она отпрянула от него, вдавившись в кресло. Опустив глаза, проговорила глухим голосом:

– Батлер сказал, что, возможно, подумает о прошении о помиловании… но сначала попробуйте нажать… он не хочет, чтобы мы заходили с козырного туза.

Звуки вылетали из ее горла, как слабеющие всплески, ему пришлось напрячь слух, чтобы расслышать ее последние слова. Каннингхэму стало жарко в пиджаке, он сильно вспотел. Ему пришлось распустить узел галстука, чтобы не так страдать от жары. Все складывалось совсем не так, как он себе представлял идя сюда. Все, что ему сейчас хотелось сделать, это поскорее уйти, пока он не сказал ничего такого, о чем впоследствии ему пришлось бы сожалеть. Обвинение было слишком слабым, чтобы можно было арестовать ее без постановления генерального прокурора. Свидетель мертв, а у него самого нет стопроцентной уверенности в своей правоте. Если бы он уже твердо решил засадить окружного прокурора за решетку, то он бы лучше знал, что ему сейчас делать. Но он этого не решил.

– Я сейчас пойду и допрошу Ньевеса, – проговорил он, придав лицу торжественное выражение, и направился к двери. В комнате не было окон, и под потолком стелился слоями сигаретный дым. Мимо проходили люди, некоторые уже были готовы отчитать Каннингхэма за курение, но, встретившись с ним взглядом, затыкали себе рты и молча проходили мимо по своим делам. Он выглянул в коридор, повернувшись спиной к Лили. Взглянув на окурок сигареты в руке, он вернулся в кабинет, поднял с пола стаканчик и положил туда окурок. В течение секунды он изучал ее лицо, пытаясь представить его себе в лыжной шапочке и без макияжа. Он знал, как она будет выглядеть в таком виде, и это ужаснуло его. Сейчас она как две капли воды походила на свой фоторобот.

– Это ваша дочь? – спросил он, взяв фотографию, стоявшую на столе. – Она просто красавица. Вам раньше не говорили, что она – вылитая вы?

На какое-то мгновение ее лицо перестало быть напряженным. Она протянула руку и взяла у него фотографию.

– Прекраснейший ребенок в мире, – добавил он.

Она покраснела от смущения.

– Так думает каждый родитель.

– Нет, не каждый, – ответил он, внимательно вглядываясь в ее лицо. – Я бы не сказал этого об Эрнандесах, будь они даже моими сыновьями. Какие-то они были ненастоящие, как лаптем деланные. – Он заметил, как по ее лицу пробежала тень. Когда она потянулась за очками, ее руки явно дрожали. Так-то, подумал он, уверенный, что может прочитать ее мысли: у них тоже были родители. – Кстати, вот еще что. Мы нашли в «плимуте» Мэнни Эрнандеса трубочку с травкой, было там и несколько пузырьков с остатками. Они, видно, были под кайфом, когда убивали Лопес и Макдональда.

– Травка, – задумчиво произнесла Лили, передвигая по столу папку с делом.

Каннингхэм вышел, оставив за собой сложную смесь запаха сигаретного дыма и одеколона «Хиро», в его памяти накрепко запечатлелось личико Шейны Форрестер. Не так уж плохо, подумал он, быть шефом полиции в маленьком тихом городке. Сейчас бы он скучал и мог использовать эту скуку, чтобы дать передышку мозгам. Если бы ему сейчас кто-нибудь предложил такую работу, он согласился без колебаний.

Он просунул голову в кабинку дежурного охранника.

– Это я, большой, страшный, ужасный волк, детка, – сказал он грозным голосом. – Я знаю, что ты с удовольствием выпустишь меня отсюда.

Звякнул звонок, и Каннингхэм прикрыл за собой двойную дверь. Он направился в тюрьму. Дела принимали плохой оборот, на самом деле, плохой. Было такое впечатление, что сейчас и хорошие и дурные люди стали носить черные бандитские шляпы. Еще немного, и все начнут выходить из дома, только предварительно вооружившись девятимиллиметровым пистолетом или автоматом. Время порядочных людей в белых шляпах прошло, надвигаются другие времена. И все же…

– Черное есть черное, а белое есть белое, – сказал он громко, пересекая двор здания суда. Но, что бы он там ни изрекал, сам он сейчас воспринимал все исключительно в серых тонах.

Так как Каннингхэм был офицером полиции, ему разрешили допрашивать Бенни Ньевеса в маленькой комнатке, где стояли два стула и стол. Обстановка, как на выпускных экзаменах в колледже. Следователь сел на один стул, Ньевес – на другой. Парень был очень мал ростом, и Каннингхэм подумал, что если бы ему пришла в голову идея покачаться на качелях на детской площадке, то надо было бы посадить на другой конец доски двоих, а то и троих ребят комплекции Бенни. Парень весил не больше ста пятнадцати фунтов. Волосы аккуратно подстрижены, возможно, по настоянию общественного защитника. Маленькие черные глазки затуманены страхом.

Посмотрев на Ньевеса, Каннингхэм вздохнул с облегчением, слава Богу, пошедшая наперекосяк встреча с Лили закончилась. С Бенни Ньевесом он мог бы общаться в любое время дня и ночи. А Форрестер, подумал он, с Форрестер совсем другое дело.

– Так вот, Бенни, я – следователь Каннингхэм из управления полиции в Окснарде. Я приехал сюда, чтобы спасти твою душу. Ты посещаешь в тюрьме церковную службу?

– Да, – смиренно ответил Ньевес. Он совершенно явно недоумевал, какое отношение его вера имеет к его делу.

– Ты веришь в Бога?

– Да, брат, верю.

– Как ты думаешь, Бог прощает грешников? Как ты думаешь, существует ли ад для тех, кто упорствует в грехе?

Каннингхэм недавно испробовал такой подход к подследственному, и он подействовал. Когда человек изо дня в день сидит в тесной камере, его помыслы часто обращаются к религии. Говорили, что даже Кеннет Бьянки, знаменитый Хиллсайдский душитель, выйдя из тюрьмы, стал священником.

– В Библии сказано, что если грешник покается, то Господь простит ему грех, – ответил парень с убийственной серьезностью.

Каннингхэм оказался прав. Бенни обрел своего Господа в тюрьме графства Вентура.

– А что значит покаяться в грехе?

– Сказать, что ты сожалеешь о содеянном, брат. И что ты никогда впредь не будешь подобного делать.

– Хорошо, Бенни, брат мой, это подходит к истине, но не совсем близко. Вот смотри, я, конечно, следователь, но не я был назначен вести твое дело. Сегодня утром со мной говорил наш Господь и сказал мне: «Там, в тюрьме, есть один парень, которому нужна твоя помощь, и зовут его Бенни Ньевес».

Каннингхэм заметил, как глаза парня стали размером с блюдце, а челюсть отвисла.

– Глядя на меня, не скажешь, что я твой ангел-хранитель, уж очень я большой. – Каннингхэм перегнулся через стол и в упор посмотрел Бенни в глаза. – И все потому что тебя ждет смертный приговор, но Господь сказал мне, что тебя можно спасти.

– Хреновня какая-то, брат, ты сумасшедший, – сказал Бенни. – Ты меня разыгрываешь. Ты просто гребаный коп, а никакой ты не ангел-хранитель.

Хотя слова Бенни были очень грубы, он с надеждой вперился в глаза Каннингхэма. В своем море страха он пытался отыскать хоть каплю надежды.

– Слушай, Бенни. Слушай меня внимательно, я собираюсь предложить тебе шанс покаяться, это может оказаться твоим последним шансом. Смотри, у нас есть пистолет, который использовали при убийстве. Мэнни и Бобби оба убиты. На пистолете полно отпечатков пальцев, но твоих там нет. Мне кажется, что те два парня, которые сидят в тюрьме вместе с другими и клянутся, что они ни в чем не виноваты и просто сели в машину, попросив, чтобы их подвезли, говорят правду. Я не думаю, что Бог воздаст тебе, если ты промолчишь и эти ребята заплатят за то, в чем они не виноваты.

Бенни вскочил со стула и, подойдя к стене, прислонился к ней спиной.

– Они ничего не сделали. Они просто стояли на улице и просили подвезти их до дома.

– Отлично, Бенни, но эти твои слова не освободят их. Их можно освободить от тюрьмы, а тебя избавить от смертного приговора только в том случае, если ты расскажешь, как все в точности происходило в тот день. Мы не думаем, что ты стрелял в девочку, и не считаем, что это ты проломил парню камнем голову. Это было бы совсем плохо, но ты этого не делал, ты понимаешь, что я хочу сказать?

Снаружи донесся лязг запирающегося электронного замка. Бенни нервно оглянулся, словно опасался, что кто-нибудь может подслушать их разговор. Он не отвечал.

– Если ты заговоришь, то тебя будут содержать под индивидуальной охраной. Весь срок, к которому тебя приговорят, ты будешь отбывать в федеральной тюрьме. Ты слышал о таких тюрьмах, Бенни? По сравнению с тюрьмами штатов – это загородные клубы. Там есть плавательные бассейны и площадки для игры в гольф, там вполне сносно кормят. Это место, где отбывают наказание жирные коты, которые проштрафились только в том, что воруют деньги у честных налогоплательщиков.

– Не нужен мне этот хренов гольф. – Он посмотрел на Каннингхэма, и лицо его перекосилось и задергалось. – Я не хочу умирать. – Он снова сел на стул и наклонился поближе к Каннингхэму. – Они убьют меня, брат, – прошептал он.

– Если тебя приговорят к смерти, то ты умрешь с гарантией. А самое худшее – это то, что ты умрешь без прощения. Хочешь ли ты после смерти шагать по дороге, вымощенной золотом, или попасть прямехонько в ад? – Каннингхэм встал и нажал кнопку связи с охраной. – Хорошенько подумай, потом дашь мне знать, что надумаешь. Вот моя визитная карточка.

Он бросил на стол карточку. В тот же момент в комнату вошел надзиратель, чтобы увести заключенного.

Стоя у дверей, снабженных электронными замками, Каннингхэм взглянул на телевизионный монитор и рыгнул. Он полез в карман, достал оттуда упаковку ролэйдса и кинул в рот одну таблетку. Лекарство он купил только вчера.

– Эй, откройте эту чертову дверь, – заорал он в монитор. – Я начинаю чувствовать себя, как самый поганый заключенный.

Он подождал. Но дверь не открывалась и никто не появился. Он рассчитывал зайти к Лили на обратном пути, но его одолела такая изжога, словно в желудок ему воткнули раскаленную кочергу.

– Что за дьявольщина здесь происходит? – снова заорал он. Его подавленность нарастала. Он не мог даже представить себе такую возможность: оказаться здесь – без собственности, без солнца и свежего воздуха, за решетками и без надежды вырваться на волю. Он начал стучать в дверь кулаками, ему показалось, что, если его не выпустят сию же минуту, он просто не выдержит и умрет. Конечно, мир за стенами тюрьмы – огромная мусорная свалка, но здесь настоящий сточный колодец. Это был конечный пункт всякого существования.

– Простите, что заставил вас ждать. Я отлучился в туалет, – раздался голос невидимого охранника. – Дьявол, на улице льет, как из ведра.

– Это мой любимый сюжет, – отозвался Каннингхэм.

– Что – дождь? – спросил тот же голос.

– Нет, парень, дьявол.