Текст книги "Золотой берег"

Автор книги: Нельсон Демилль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 43 страниц)

Манкузо похлопал меня по плечу и привлек мое внимание к дальнему углу вестибюля.

Сюзанна сидела, закинув ногу на ногу, в кресле, стоящем между одной из колонн и пальмой. Она была полностью одета в свой костюм для верховой езды, хотя ни тогда, ни позже я не знал и не узнаю, была ли на ней одежда, когда все это случилось. Однако, ее длинные рыжие волосы, обычно спрятанные под шапочкой для верховой езды, сейчас в беспорядке рассыпались по плечам. В остальном моя жена выглядела так, словно ничего не произошло. И еще: в те минуты она была очень красива.

Я приблизился к ней на несколько футов, она подняла на меня глаза, но даже не шелохнулась. Теперь я увидел, что рядом с колонной стоит агент ФБР, который наблюдает за ней, вернее, сторожит ее. Сюзанна покосилась на него – агент кивнул, – встала и пошла ко мне. Удивительно, подумал я, как быстро даже люди благородных кровей приучаются к тюремным порядкам. Скажу честно, смотреть на это было тяжело.

Теперь нас разделяло расстояние в несколько футов. Я заметил, что у нее заплаканные глаза, но сейчас, как я уже сказал, она была абсолютно спокойна. Вероятно, присутствующие при этой сцене ждали, что мы бросимся обнимать друг друга или один из нас закатит скандал и накинется на другого с кулаками. Я понимал, что все шесть или семь агентов готовы в последнем случае немедленно принять меры. Охрана явно пребывала в напряжении: они и так уже потеряли одного человека, которого должны были охранять.

– С тобой все в порядке? – спросил я наконец свою жену.

Она кивнула.

– Где ты взяла оружие?

– Он дал мне его сам.

– Когда? С какой целью?

Казалось, Сюзанна не слышит моих вопросов и на время отключилась, что, в общем-то, нормально при данных обстоятельствах. Но затем она пришла в себя и как ни в чем не бывало ответила:

– Он дал мне пистолет, когда вернулся домой из госпиталя. Агенты ФБР обыскивали дом, и, чтобы они не нашли пистолет, который был у него спрятан, он отдал его мне.

– Понятно. – Да, ты дал маху, Фрэнк. Но, впрочем, если бы не оказалось пистолета, она убила бы его ножом или кочергой от камина – всем, чем угодно. Никто не сравнится в ярости с рыжеволосой женщиной, которой пренебрегли. Поверьте мне, я знаю.

– Ты уже делала какие-нибудь заявления? – спросил я.

– Заявления?.. Нет… Я только сказала… Я забыла…

– Не говори ничего ни им, ни полиции, когда она сюда явится.

– Полиции?..

– Да, они уже едут сюда.

– Разве я не могу пойти к себе домой?

– Боюсь, что нет.

– Меня посадят в тюрьму?

– Да. Я постараюсь, чтобы завтра тебя освободили под залог. – Если получится, добавил я про себя.

Она кивнула и впервые улыбнулась. Ей стоило это немалого труда, но все равно улыбка была искренняя.

– Ты хороший адвокат, – сказала Сюзанна.

– Да. – Я видел, что она бледна и едва стоит на ногах, поэтому посадил ее снова в кресло. Сюзанна посмотрела в ту сторону, где лежало тело, потом перевела взгляд на меня.

– Я убила его, – произнесла она.

– Да, я знаю. – Я встал на колени перед креслом и взял ее руки в свои. – Хочешь что-нибудь выпить?

– Нет, спасибо, – сказала она и добавила: – Я сделала это для тебя.

Я сделал вид, что не слышал ее слов.

Прибыли полицейские из окружного управления – офицеры в форме, следователи в штатском, судмедэксперты, санитары, фотографы и прочие типы, которые работают на месте преступления. Видно было, что их внимание привлекла скорее роскошь «Альгамбры», чем мертвое тело ее хозяина, но они, верные своему долгу, занялись последним.

Сюзанна наблюдала за их суетой с таким видом, словно все это не имело к ней ни малейшего отношения. Мы с ней молчали, я продолжал стоять на коленях у ее кресла и держать ее руки в своих.

Я заметил, что Манкузо разговаривает со здоровым как бык полицейским с багровым лицом, время от времени они бросали взгляды на меня и на Сюзанну. Спустя несколько минут здоровяк направился в нашу сторону – я поднялся на ноги. К нему присоединилась женщина-полицейский.

Приблизившись к нам, мужчина обратился ко мне:

– Вы ее муж?

– И ее адвокат. А вы кто такой?

Тон моего вопроса ему явно не понравился, но с такими людьми лучше начинать с грубости, потому что все равно кончится именно этим.

– Лейтенант Долан, отдел по расследованию убийств, – представился он. Затем повернулся к Сюзанне. – Вы Сюзанна Саттер?

Она кивнула.

– О'кей, миссис Саттер, сейчас я познакомлю вас с вашими правами в присутствии вашего мужа, который, как я понимаю, является и вашим адвокатом. – Долан достал из-за пазухи одну из таких же карточек-шпаргалок, какие я видел у Манкузо, и начал читать вслух. Боже мой, неужели за двадцать лет службы они не могут запомнить несколько строчек простого текста? Я не хвалюсь, но могу сказать, что способен цитировать наизусть целые главы из «Кентерберийских рассказов». А ведь прошло двадцать пять лет, и читали мы их на средневековом английском.

– Теперь вы знаете ваши права? – спросил Долан Сюзанну.

Она снова кивнула.

– Она понимает? – Он поглядел на меня.

– Не совсем, – сказал я, – но для протокола можете записать, что понимает.

– Вы хотите сделать сейчас какие-либо заявления? – Он снова повернулся к Сюзанне.

– Я…

– Нет, – прервал я ее. – Она явно не собирается делать никаких заявлений, лейтенант.

– Хорошо, – кивнул Долан. Он дал знак женщине в полицейской форме, та приблизилась.

– Пожалуйста, встаньте, миссис Саттер, – попросил Долан.

Сюзанна встала.

– Вы арестованы по обвинению в совершении убийства, – произнес он. – Пожалуйста, повернитесь.

Женщина-полицейский, взяв Сюзанну за плечи, заставила ее повернуться и собиралась уже защелкнуть наручники на запястьях, прижатых к спине, но я схватил ее за руки.

– Нет, спереди, – сказал я и посмотрел на Долана. – Она не будет душить вас наручниками, лейтенант.

Лейтенанту очень не хотелось отменять свой приказ, но, осмотревшись по сторонам, он прошипел женщине-полицейскому:

– Спереди.

Прежде чем на Сюзанну надели наручники, я помог ей снять ее твидовый пиджак. Затем наручники сомкнулись на ее запястьях. Так их носить удобнее, менее унизительно и, кроме того, на плечи можно накинуть пиджак или пальто, что я и сделал.

К этому времени мы с Доланом начали лучше понимать друг друга, но, надо сказать, то, что мы поняли, не понравилось ни мне, ни ему. Обращаясь к своей помощнице, но так, чтобы я тоже услышал его, Долан сказал:

– В момент задержания миссис Саттер была подвергнута обыску федеральными агентами – они утверждают, что оружия у нее нет, но вы должны обыскать арестованную еще раз в полицейском управлении и обратить особое внимание на наличие яда или других средств самоубийства. Кроме того, ночью должно быть организовано особо тщательное наблюдение за задержанной из-за возможности самоубийства. Я не хочу, чтобы мы потеряли эту арестованную. – Он покосился на меня, затем произнес: – О'кей, можете увести ее.

– Подождите, – вмешался я. – Я хочу поговорить с моей клиенткой.

Однако лейтенант Долан оказался вовсе не таким любезным, каким был мистер Манкузо при похожих обстоятельствах несколько месяцев назад.

– Если хотите поговорить с ней, поезжайте в полицейский участок.

– Я собираюсь сделать это здесь, лейтенант. – Я взял Сюзанну за левую руку, а женщина-полицейский продолжала держать ее за правую. Бедная Сюзанна. В первый раз с тех пор, как мы с ней познакомились, она оказалась в ситуации, которую была бессильна контролировать.

Но прежде чем ситуация вообще вышла из-под контроля, в нее вмешался Манкузо. Он подошел и, похлопав Долана по плечу, предложил ему отойти в сторону. Они о чем-то пошептались, затем лейтенант вернулся к нам и знаком показал своей помощнице, чтобы она отпустила Сюзанну.

Я взял скованные руки Сюзанны в свои, мы посмотрели друг на друга. Она ничего не сказала, только крепче сжала мои ладони.

– Сюзанна… ты понимаешь, что произошло? – наконец спросил я.

Она кивнула. Мне показалось, что она осознала опасность, которая ей грозит.

– Джон. – Она посмотрела мне в глаза. – Извини, что все так случилось. Мне следовало подождать, пока ты уедешь.

Это было бы действительно неплохо, но Сюзанна, видимо, не хотела так просто расставаться со мной. Поэтому я сказал:

– Возможно, тебе вообще не следовало его убивать.

Она думала в этот момент о чем-то другом или, может быть, не хотела слушать мое мнение, так как ни с того ни с сего заявила:

– У меня к тебе одна просьба. Там, на заднем дворе, привязана Занзибар. Ты не мог бы отвести ее домой? Она не может простоять там всю ночь.

– Я обязательно позабочусь о ней.

– Спасибо. А заглянешь завтра утром к Занзибар и Янки?

– Непременно.

– Так завтра днем я снова буду дома?

– Возможно. Если мне удастся добиться освобождения под залог.

– Моя чековая книжка лежит на письменном столе.

– Не уверен, что они принимают личные чеки, Сюзанна. Но я постараюсь что-нибудь придумать.

– Спасибо, Джон.

Похоже, наш разговор подошел к концу, ведь забота о лошадях уже была проявлена и я узнал, где лежит ее чековая книжка. Возможно, для сарказма момент был неудачный, но, если бы я сказал вам, что настроение у меня было совсем безрадостное, я бы солгал. Однако решить, радоваться мне или плакать я не мог до тех пор, пока не понял до конца, что же произошло. И я не нашел ничего лучшего, как спросить:

– Зачем ты его убила?

Она посмотрела на меня так, словно я задал очень глупый вопрос.

– Он же разрушал нашу жизнь, ты знаешь об этом.

О'кей. Видимо, на этом предполагалось поставить точку. И с этого момента можно было начать строить нашу жизнь заново, если бы мы захотели. Она сама создала возможность для этого. Все, конец истории. Но ничего хорошего на лжи не построишь, поэтому я не выдержал и произнес:

– Сюзанна, скажи мне правду. Он объявил тебе, что между вами все кончено? Он сказал, что не расстанется с Анной ради тебя? Что не возьмет тебя в Италию? Он сказал тебе, что воспользовался связью с тобой только для того, чтобы найти подход ко мне?

Она смотрела на меня, а вернее, сквозь меня, и я понял, что она опять погрузилась в какие-то свои мысли. Наверное, для этого разговора следовало выбрать другое время, но мне не терпелось узнать, успел ли Беллароза сообщить ей, что воспользовался ею лишь для того, чтобы подобраться ко мне. Меня интересовало, не это ли стало причиной его смерти. Вам, наверное, любопытно, знал ли я или хотя бы подозревал о последствиях, когда излагал Белларозе свою просьбу. Это сложный вопрос. Мне надо над ним подумать.

– Если ты сделала это ради нас, Сюзанна, – проговорил я, – то мне остается только поблагодарить тебя за попытку спасти наш брак и нашу совместную жизнь. Но тебе не надо было убивать его.

– Нет, надо. Он был настоящий дьявол, Джон. Он соблазнил нас обоих. Не становись на его сторону. Он всегда становился на твою сторону по любым вопросам, и вот ты тоже пытаешься его выгородить. Теперь я ненавижу вас обоих. Мужчины все одинаковые, не правда ли, они обязательно защищают друг друга, но он был непохож на других мужчин, я сходила по нему с ума, но старалась держать себя в руках, правда старалась, но не могла уйти от него, даже тогда, когда ты попросил меня сделать это. А он пользовался этим, пользовался мной, он обещал, что спасет Стенхоп Холл, но ничего не сделал, ничего, и тебя он использовал, как хотел, и ты понимал, что происходит, поэтому не смотри на меня так…

Сюзанна продолжала захлебываясь говорить одно и то же, и я уже боялся, что с ней начнется истерика, но я знал, что завтра она опять будет прежней Сюзанной. Правда, она не перестанет быть сумасшедшей, но хотя бы будет спокойнее относиться к тому, что случилось сегодня.

Я притянул ее к себе и стал перебирать пальцами ее волосы. Она перестала бормотать и посмотрела на меня. Ее зеленые кошачьи глаза смотрели прямо мне в душу, в них была небесная чистота.

– Я сделала это потому, что этого не смог сделать ты, Джон, – сказала она. – Я хотела возвратить тебе твою поруганную честь. Это следовало сделать тебе. Ты поступил правильно, когда не дал ему умереть, но потом ты должен был убить его.

Возможно, если бы мы жили в другом веке или в другой стране, она была бы права. Но не в нашем веке и не в нашей стране. Хотя, наверное, подобно Фрэнку Белларозе и подобно Сюзанне, мне следовало действовать, основываясь на самых примитивных инстинктах, исходя из опыта пятидесяти тысяч лет существования человечества. Вместо этого я рассуждал, философствовал, думал о высоких материях, а мне надо было всего лишь прислушаться к своим чувствам. А ведь они всегда шептали мне: «Он – угроза твоему существованию. Убей его».

– Поцелуй меня, – попросила Сюзанна, подставляя мне свои восхитительные пухлые губы.

Я поцеловал ее.

Она спрятала голову у меня на груди и всплакнула, затем отошла в сторону.

– Ну, – сказала она сухим, холодным тоном, – а теперь в тюрьму. Я хочу быть завтра на свободе, советник.

Я улыбнулся.

– Скажи мне, что ты любишь меня, – потребовала она.

– Я люблю тебя.

– А я всегда любила тебя, Джон. И всегда буду любить.

– Я знаю.

Женщина-полицейский приблизилась к нам, вежливо взяла Сюзанну за руку и повела ее к выходу.

Я, не отрываясь, смотрел ей вслед, но она ни разу не обернулась. Сознавая, что являюсь объектом внимания всех присутствующих в вестибюле, я решил как можно быстрее уйти и не мешать им заниматься своим делом.

Я направился на заднее крыльцо, чтобы, как и обещал, забрать Занзибар. Мои шаги гулким эхом отдавались в пустом вестибюле. Краем глаза я заметил, что тело Белларозы, покрытое, все еще лежит на прежнем месте. Фрэнка Белларозу окружали люди, у которых он вызывал сейчас живой интерес: фотограф, двое лаборантов и коронер.

Когда я проходил мимо тела, мое внимание привлек какой-то предмет справа от меня. Я остановился и с любопытством уставился на него. Им оказался большой мольберт с укрепленной на нем картиной в лакированной раме – очень красивой раме, надо сказать. Здесь был изображен полуразрушенный вестибюль «Альгамбры». Картина, была написана мастерски, возможно, это была лучшая работа Сюзанны. Впрочем, я не разбираюсь в искусстве. С разбитого стеклянного потолка на вестибюль лились потоки солнечного света, на стенах живописными пятнами белели куски оставшейся штукатурки, по колоннам вился дикий виноград, из вздыбившегося пола поднималась буйная растительность. Но в этом сюжете я видел не романтический взгляд на распад творения человеческих рук, а отражение распада, царившего в душе творца картины, не ушедший навсегда мир былой славы, а разрушенный мир некогда крепкого душевного здоровья. Но что я могу знать о человеческой психологии? Я размахнулся и со всей силы ударил кулаком по холсту – картина и мольберт полетели на пол.

Глава 38

Наступил январь, дни стояли холодные и короткие. Стрелки часов еще только приближались к четырем часам пополудни, но уже почти стемнело; однако мне яркий дневной свет был ни к чему.

Ажурные железные ворота «Альгамбры» были проданы и заменены на простые стальные, створки которых соединялись цепью, но не слишком плотно, так что я смог без труда проскользнуть между ними.

Я миновал сторожевой домик, который теперь использовался под офис по продаже строящейся недвижимости, но сегодня, в воскресенье, здесь никого не было. Закутавшись в свою парку, я брел вверх по длинной дороге к главному дому. Булыжник с дороги также был продан и вместо него под ногами хрустела замерзшая грязь, местами попадались и незамерзшие лужи, так что я шел медленно, не торопясь. Цветов по краям дороги уже, конечно, не было, но тополя еще остались, они стояли голые и серые от инея.

У парадного входа еще существовал фонтан, но осенью из него забыли спустить воду – его мраморная облицовка растрескалась, и весь он был полон льда. На том месте, где когда-то стоял дом, высилась большая груда щебня, камней и черепицы – это все, что осталось от крыши, стен и колонн. Они в самом деле снесли бульдозером весь дом, как и предсказывал Беллароза. Но был ли это акт мести или обыкновенное желание застройщика избавиться от белого монстра, занимавшего слишком много места, я не знал, да и не мог знать.

Было воскресенье, ниоткуда не доносился шум строительной техники, нигде не виднелось ни души. Стояла глубокая тишина, как бывает зимним вечером, когда слышно, как похрустывает ледок под ногой и поскрипывают деревья, раскачиваемые ветром. Я мог бы также признаться, что мне в какой-то момент послышался топот копыт по мерзлой земле, но это было бы неправдой: я всего лишь на мгновение вспомнил о наших с Сюзанной зимних прогулках верхом.

Мне подумалось также о январе прошлого года, о черном «кадиллаке», который стоял здесь или же не стоял, и о человеке, которого я то ли видел, то ли нет. И я понял, что, если бы он не потерялся в тот день и не набрел бы случайно на это место, все могло бы быть сегодня по-другому, скорее всего, лучше, так как худший вариант и представить себе трудно.

Что касается смерти Белларозы, то я до сих пор не мог разобраться в чувствах, которые она у меня вызвала. В первые мгновения я испытал огромное облегчение, почти радость, если честно. Ведь этот человек доставил мне столько горя, он кроме всего прочего соблазнил мою жену (или все у них было по-другому?), и его смерть решала для меня множество проблем. Даже вид его мертвого тела, распростертого на полу, полуголого, залитого кровью, не вызвал у меня никаких чувств. Но теперь, спустя некоторое время, я вдруг ощутил, что мне начинает его не хватать, что он ушел навсегда, что я потерял друга. И все-таки, как я уже упоминал, я до сих пор испытывал смешанное чувство.

Возле кучи строительного мусора я заметил четыре длинных, сколоченных из досок ящика и, приглядевшись, понял, что в них лежат четыре колонны из Карфагена, уже готовые к отправке, не знаю, правда, куда. Ясно, что не обратно в Карфаген – скорее всего, на строительство дома другого богатого человека или в музей; а может быть, правительство конфисковало их за долги и они будут Бог знает сколько времени валяться забытыми на каком-нибудь складе.

Я продолжал прогуливаться, обходя гору мусора и направляясь к заднему двору усадьбы. Вокруг повсюду виднелись кипы сложенных стройматериалов, строительная техника. Я заметил столбики с привязанными к ним веревками, их было множество, они напоминали зажимы, которыми обозначили края огромной раны.

Я прошел дальше и увидел, что уже заложены фундаменты около полусотни новых домов, и, хотя строители пощадили большинство деревьев, ландшафт безвозвратно переменился, по земле протянулись газовые и водопроводные трубы, воздух пересекли провода, а часть дорожек была уже забетонирована. Еще несколько сотен акров земли перешли из природного состояния в ведение пригорода, и сотни новых людей готовились сейчас к переезду на новое место. Они должны были прибыть сюда со своими проблемами, со своими назревающими разводами, с их жаровнями на пропане, с их почтовыми ящиками с номерами, со своими надеждами на то, что на новом месте им будет лучше, чем на старом. Американская мечта, как вы понимаете, постоянно нуждается в новых землях.

Поместье Стенхоп Холл также застраивалось, и несколько домов уже были почти готовы; их построили из дерева и теплоизоляционных плит с застекленными крышами, с огромными гаражами и с системами кондиционирования воздуха. Надо признать, довольно неплохо, но, с другой стороны, и ничего хорошего.

Главный дом, как и предполагалось, был целиком продан какой-то японской фирме, но я ни разу не видел японцев, бегающих по дорожкам или делающих гимнастику на поляне перед домом. Вокруг особняка и в нем самом было так же пустынно, как и в прошедшие двадцать лет. В баре «Макглейд», где я в последнее время провожу свои вечера, прошел слух, что японский народец собирается разобрать дом по камешку и отослать в Японию, чтобы там восстановить его. Правда, никто в «Макглейде» не может объяснить, зачем им это нужно.

«Храм любви» также уцелел, и застройщик Стенхоп Холла использовал его изображение в качестве рекламы на своих проспектах, обещающих всю роскошь и величие Золотого Берега тем первым ста покупателям, которые заранее оплатят часть стоимости своих «вагончиков», которые он строит на этой земле.

Сливовый сад уничтожен, так как никто из будущих владельцев не хочет видеть на своем заднем дворе десять акров умирающих сливовых деревьев. Но бельведер и лабиринт из кустарника являются частью главного дома и имеют шанс на выживание, хотя я не рекомендовал бы восточным бизнесменам с их взвинченными нервами забредать в этот лабиринт.

Итак, Стенхоп Холл и «Альгамбра» разделены, как трофеи на войне, стены и ворота больше не ограждают их от посторонних взоров и незваных гостей, а сами роскошные особняки либо разрушены, либо используются для занятий спортом. Но это уже не мои проблемы.

Я дошел до того места, где когда-то был мраморный бассейн и фонтан, – теперь здесь вырыли очередной фундамент и проложили дорогу: она пересекла территорию бывшего парка. Нептун и статуя Девы Марии исчезли, возможно, их просто закопали в землю.

Я повернулся и снова направился к горе строительного мусора по тропинке, на которой я встретил в пасхальное утро Анну Белларозу. Это воспоминание вызвало у меня улыбку. Пройдя дальше, я оказался во внутреннем дворике несуществующего дома, он остался прежним, правда, фонари и печь для пиццы уже исчезли.

Я пересек дворик и вновь посмотрел на разрушенный дом. Хотя половину строительного мусора уже увезли, я все же мог определить, где располагались какие комнаты, где был раньше вестибюль, и даже мог указать место, где лежало мертвое тело Фрэнка Белларозы.

Справа от меня находились кухня и комната для завтраков, в которой нас так часто принимал Беллароза, слева – комната для игры в мяч, именуемая гостиной. За этой комнатой располагалась оранжерея – теперь от нее остались лишь горы битого стекла, досок и горшков.

Я обошел вокруг дома и снова пробрался по завалам к парадному входу, где был разрушенный фонтан и где когда-то притормозил «ягуар» Сюзанны. Я на мгновение восстановил в памяти эту сцену, похожую на рекламный плакат, прославляющий роскошь быта, когда мы стояли у дверей «Альгамбры» и ждали, что нам откроют.

Я пошел вниз к воротам, ветер дул мне в лицо. Поверх ограды на другой стороне Грейс-лейн виднелись освещенные окна дома Депоу. Радостное зрелище, но только для тех, кто в хорошем настроении.

По дороге я вспомнил нашу последнюю встречу с Сюзанной. Это было в ноябре на Манхэттене. Судебные слушания проводились в Федеральном суде на Фоли-сквер, я присутствовал на них, но не как адвокат или муж Сюзанны, а как свидетель событий, сопутствующих смерти федерального свидетеля Фрэнка Белларозы. Как вскоре выяснилось, мне не пришлось даже давать показания под присягой, судебной комиссии понадобилось всего несколько часов, чтобы дать рекомендацию Большому жюри не рассматривать это дело, так как, хотя Сюзанна Саттер и не могла быть оправдана за свои действия, ответственности за них все же не несла. Эта формулировка показалась мне несколько туманной, но по некоторым признакам можно было понять, что речь шла об ограниченной дееспособности и о гарантиях со стороны Стенхопов в том, что они возьмут на себя опеку над своей дочерью. Надеюсь, что Уильям и Шарлотта не имеют в виду под опекой занятия рисованием и стрельбу из пистолета. В общем, власти в этом деле спустили все на тормозах, и Леди Правосудие решила сделать себе аборт. Я не виню власти в том, что они не стали разбираться в этом запутанном и неоднозначном деле, я рад такому исходу, ибо моя жена создана вовсе не для тюрьмы.

По окончании слушаний я столкнулся с Сюзанной на ступеньках Дворца правосудия. Она стояла в окружении своих родителей, их адвокатов и двух семейных психиатров. Уильям явно не выказал восторга при виде меня, Шарлотта тоже гордо вздернула свой носик вверх. Все было как в старом кино. Моей теще, кстати, следовало быть поосторожнее, ступеньки там крутые.

Сюзанне удалось вырваться из кольца Стенхопов – она, улыбаясь, приблизилась ко мне.

– Привет, Джон.

– Привет, Сюзанна. – Я поздравил ее с успешным завершением судебного процесса. Она вся светилась от радости, что, в общем, естественно после того, как тебя обвиняют в убийстве, а ты выходишь на свободу, да еще при том, что свидетелями этого убийства были шестеро агентов ФБР. Впрочем, они не могли точно припомнить, как все произошло.

Мы немного поговорили, в основном, о наших детях, а не о нашем разводе.

– Ты на самом деле сумасшедшая? – поинтересовался я у нее в какой-то момент.

– Достаточно сумасшедшая для того, чтобы выйти из суда свободной, – улыбнулась она.

Я улыбнулся в ответ. Мы оба сошлись в том, что нам очень жаль бедную Анну, но, возможно, теперь ей стало легче, хотя мы и не верили, что это действительно так. Сюзанна спросила меня, был ли я на похоронах Фрэнка.

– Да, конечно, – ответил я.

– Мне тоже следовало прийти, – сказала она, – но я побоялась, что это будет не совсем удобно.

– Да, это могло показаться неудобным, – согласился я и подумал: «Ведь это ты убила его». Но, похоже, она уже абстрагировалась от этого неприятного эпизода.

Сюзанна, кстати, выглядела прекрасно. На ней был серый шелковый костюм, очень подходящий для появления в суде, и туфли на высоких каблуках, которые ей, видимо, не терпелось сбросить.

Я не знал, увижусь ли с ней снова, поэтому сказал:

– Я все еще люблю тебя.

– Скажи по-другому: «Я буду любить тебя всегда».

– Буду любить тебя всегда.

– И я тоже.

Мы расстались там, на ступеньках суда, – она отправилась в Хилтон Хед, а я на Лонг-Айленд. Я жил теперь в сторожевом домике, несколько потеснив Этель Аллард, которая настояла на том, чтобы я переселился в сторожку, когда Сюзанна продала свой дом. Этель и я стали ладить друг с другом лучше, чем прежде. Я возил ее по магазинам и в церковь по воскресеньям, хотя сам я ни в магазины, ни в церковь больше не хожу. Жизнь идет своим чередом – я рад, что имею возможность помочь человеку, который нуждается в помощи, а Этель довольна, что ей наконец-то удалось приютить у себя бездомного. Отец Хеннингс тоже одобряет этот шаг.

Дом, в котором я и Сюзанна провели двадцать два года совместной жизни, в котором мы вырастили двоих детей, был куплен энергичной молодой парой, переведенной на новое место службы в их мощной корпорации. Раньше они работали в Дюбюке или в Дюлюте, точно не помню. Им предстоит головокружительная карьера по служебной лестнице в их родной корпорации. Они уезжают на Манхэттен рано утром и возвращаются поздно вечером. Они, видимо, не до конца отдают себе отчет, в каком месте живут, но с нетерпением ждут, когда в новые дома переселятся новые жильцы, чтобы наладить здесь игру в боулинг или во что-то подобное.

Дженни Альварес и я встречаемся время от времени. Она увлеклась сейчас какой-то бейсбольной звездой из клуба «Метц», но я стараюсь в наших разговорах не затрагивать эту тему.

На похоронах Белларозы я действительно присутствовал, как я и сказал Сюзанне. Месса прошла в соборе Святой Лючии – монсеньер Кьяро отслужил прекрасную службу и очень хорошо говорил об усопшем, так что деньги по чеку были, видимо, получены вовремя.

Сами похороны состоялись на старом кладбище Бруклина. Это были настоящие похороны главаря мафии – сотни черных «кадиллаков» и так много живых цветов и венков, что они закрыли по дюжине могил по разные стороны от его могилы. Там был, конечно, Салли Да-Да – мы с ним раскланялись; был Джек Вейнштейн – мы договорились как-нибудь позавтракать вместе, но не уточнили дату. Были также Энтони, его освободили под залог по какому-то делу, Толстый Поли и еще человек с наполовину исчезнувшим лицом – как я понял, именно он должен был быть моим крестным отцом; там присутствовали также прочие персонажи со здоровыми лицами, многих из них я помнил по вечеру в отеле «Плаза» и по ужину «У Джулио». Анна в трауре выглядела не очень хорошо, даже можно сказать совсем нехорошо. Она стояла в окружении такого количества рыдающих женщин, что не видела меня, но это к лучшему.

Вместе с Анной здесь были, конечно, и трое ее сыновей – Фрэнки, Томми и Тони. Фрэнки, старшего, я сразу узнал – этакий толстый увалень, который выглядел скорее невинным, чем опасным. Томми, студент из Корнелла, представлял собой типичного американского юношу, у которого есть все шансы сделать карьеру в любой из лучших компаний Америки. Тони, которого я видел раньше, присутствовал на похоронах в форме студента Ла Саля, он был подтянутым и хорошо сложенным парнишкой, но если вы приглядитесь внимательней, то увидите, что под униформой спрятался маленький Фрэнк Беллароза. Вы увидите глаза, которые оценивают мгновенно все и вся. Он посмотрел на меня, и я понял, что он и меня оценил в одну секунду. Сходство с его отцом было настолько разительным, что я заморгал, чтобы убедиться, не привиделся ли мне призрак. В какой-то момент во время службы у могилы, я перехватил взгляд, которым Тони смотрел на своего дядю Сэла, он же Салли Да-Да; на месте дяди Сэла я бы не спускал глаз с этого мальчишки.

Мистер Манкузо также присутствовал на церемонии, но тактично держался в стороне вместе с четырьмя фотографами, которые делали снимки на память или с какой-то другой целью.

Я вспомнил слова, которые произнес у могилы монсеньер Кьяро, цитируя святого Тимофея: «МЫ НИЧЕГО НЕ ПРИНОСИМ В ЭТОТ МИР И ПОЭТОМУ НИЧЕГО НЕ УНОСИМ С СОБОЙ В МОГИЛУ». Это что-то новенькое, раньше я слышал, что «Мы приходим на эту землю лишь однажды».

Вот обо всем этом и вспоминал я, когда брел по дороге между тополей, которые так нравились Фрэнку Белларозе. Я думал также о том, что во всем есть свои приливы и отливы, есть время строить и время разрушать, есть короткие вспышки счастья в истории и в жизни мужчин и женщин, есть восторг и есть цинизм, есть мечты, которые сбываются, и мечты, которым не суждено сбыться никогда.

А было, знаете ли, время – и оно было не так давно, в моем детстве, – когда все вокруг верили в будущее и с нетерпением ждали его и стремились ему навстречу. Однако сейчас все, кого я знаю или кого знал, стараются, наоборот, замедлить ход времени, так как будущее все больше представляется местом, в которое не хочется попасть никогда. Хотя, возможно, это не глобальное культурное или национальное явление, а всего лишь дающий о себе знать мой возраст, да и сумрачное время года.

Но настанет черед весны – это так же точно, как то, что зиме придет конец. Верно? А я уже присматриваюсь к пятидесятифутовому «Союзнику». Эту яхту я смогу купить зимой за бесценок, правда, если мне удастся получить свою долю в моей престижной адвокатской фирме. Тогда на Пасху мы с Каролин и Эдвардом испытаем яхту в недельном плавании, а летом я буду готов выйти в открытое море с моими детьми, если они согласятся приехать, или с кем-то еще, кто захочет составить экипаж яхты «Пауманок-II». Я сделаю остановку в Галвестоне, чтобы увидеться с Эмили, а затем, если мне удастся завлечь ее и Гэри или других двух-трех человек, любящих приключения, мы отправимся в кругосветное путешествие. А что, почему бы и нет? Ведь живем-то один раз.