Текст книги "Золотой берег"

Автор книги: Нельсон Демилль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 43 страниц)

Итак, она, видите ли, поменяла все свое расписание только для того, чтобы выпить в моей компании. А мне что делать в такой ситуации? Вышвырнуть ее за дверь после первого бокала? Попросить прислугу отеля, чтобы нам принесли «монополию»?

– Польщен оказанным мне вниманием, – сказал я, прочистив горло.

Она улыбнулась. О, какие у нее губы. Надо вам сказать, что я не любитель красоток испанского типа, но эта женщина произвела на меня сильное впечатление. У нее был естественный загар, карие глаза с загадочным блеском и густые темные волосы, которые свободно падали ей на плечи. Когда она смеялась, у нее появлялись ямочки на щеках – мне очень хотелось их потрогать.

– Насколько я понимаю, ты разведен? – спросила она.

– Не слышал про такое.

– А я слышала.

– От кого?

– От тех людей, которые живут с тобой в одном номере.

– Да? Странно, но даже я об этом не знаю.

– Большинство мужчин в подобной ситуации сказали бы «да», – улыбнулась она.

– Я не принадлежу к большинству мужчин. Я люблю говорить правду. А ты замужем?

– Была. Я рожала ребенка на телеэкране. Помнишь такую передачу? Она шла два года назад.

Я в самом деле припомнил какую-то пошлую и топорно сделанную передачу, которая в подробностях рассказывала о беременности и родах тележурналистки. Вообще-то я редко смотрю телевизор и до этого момента не мог узнать в Дженни героиню того репортажа.

– Вспомнил. В зале, где проходили роды, было дикое количество телекамер. Все это выглядело очень вульгарно.

– На телевидении совсем другие критерии, – пожала она плечами.

– Помню, там также присутствовал гордый муж.

– Мы с ним развелись.

– Поэтому новых родов и младенцев на экране пока не предвидится.

– Пока, – улыбнулась она.

Мы еще немного поговорили, я следил за тем, чтобы не перебрать. Когда я превышаю свою дозу, у меня возникают проблемы в постели. И это как раз в те моменты, когда хочется больше всего. С алкоголем шутки плохи.

– Послушай, – обратился я к ней. – Я просил тебя подняться ко мне, чтобы у этих двух головорезов не возникло никаких сомнений на мой счет. Понимаешь?

– Думаю, что понимаю. Так ты хочешь, чтобы я тут изобразила страстные стоны, а потом тихо удалилась?

– Ну… нет. Мне просто нравится быть с тобой. Но… Я просто хотел тебе объяснить, почему я пригласил тебя сюда.

– Теперь я в курсе. А хочешь знать, почему я согласилась прийти сюда?

– Потому что я вызываю у тебя интерес.

– Точно. Ты мне очень интересен. В тебе есть загадка. Честно сказать, я заинтригована.

– Приятно слышать. Однако должен тебе сказать, что вообще-то меня считают очень скучным человеком.

– Это невозможно, – улыбнулась она. – Наверное, это было когда-то давно?

– Нет, недавно – в апреле, в марте. Я наводил скуку на окружающих. Именно поэтому от меня ушла жена.

– Но ты же сам говоришь, что ничего не знаешь об этом.

– Ну да, меня же не было дома несколько дней. Возможно, мне следует позвонить домой и послушать, что моя жена наговорила на автоответчик.

Но звонить домой я не стал. Мы поговорили о том о сем, но о Фрэнке Белларозе не упомянули ни разу. Во время этого разговора мне пришла в голову мысль, что существует множество способов избавиться от Фрэнка Белларозы, не прибегая к помощи ножа. Можно, например, передать кое-какую информацию в прессу и на телевидение через мою собеседницу. При этом я не раскрывал бы своего имени, а она гарантировала бы надежность своего анонимного источника. Через нее я мог бы передать такие сведения, которые в два счета отправили бы дона в тюрьму или в могилу. Таким образом, никто уже не стал бы обвинять меня в лжесвидетельстве, а я избавился бы от этого мрачного персонажа, испортившего мою жизнь. Я упоминаю об этой мысли потому, что она давно сидела во мне. Видимо, я слишком долго общался с этим опасным человеком. Но я был настроен на то, чтобы обойтись в отношениях с ним безо всякой личной мести. Какое бы зло он мне ни причинил, оно все равно останется на его совести, и, возможно, наступит день, когда ему придется держать ответ за содеянное. «Мне отмщение и Азъ воздам», – сказал Господь. Поэтому я выкинул из головы мысли о мести и снова вернулся к теме нашего разговора.

– Учти, в любом случае я ничем тебе не обязан. Даже если ты пробудешь здесь всю ночь, ты все равно не получишь от меня никаких сведений.

– Я же сказала тебе, что я здесь только потому, что ты вызываешь у меня интерес. Сексом за информацию я не расплачиваюсь, а ты вроде тоже не из тех, кто предлагает женщине постель в обмен на услуги. По-моему, именно в такую игру мы играли там, внизу.

– Но здесь игра уже другая. Кроме того, я уже давно не играю ни в какие игры.

– Да? Но мне все-таки интересно с тобой. Кстати ты видел себя по телевидению?

– Конечно.

– У тебя были растрепанные волосы.

– Я знаю. И галстук у меня был ядовитого цвета, хотя на самом деле он вполне обычный. Могу показать.

– О, я верю на слово. Так иногда бывает из-за телекамеры.

Раздался телефонный звонок, но я не стал поднимать трубку. Дженни позвонила на телестудию и сказала, что она появится у них только к утру. Я выпил еще виски с содовой, а она просто виски. В какой-то момент мы с ней сбросили туфли. В моей комнате стоял телевизор – мы посмотрели ее выпуск новостей в одиннадцать часов. Изложение дела Белларозы заняло одну минуту, потом шли короткие репортажи об откликах в прессе, в том числе мое заявление. Феррагамо появился на экране на десять секунд. «В настоящее время мы проверяем алиби мистера Белларозы на день совершения преступления, – заявил он, – и, если обнаружим улики, которые противоречат этому алиби, мы потребуем отмены освобождения под залог и вновь возьмем мистера Белларозу под стражу. Мы также примем предусмотренные законом меры в отношении лица, которое засвидетельствовало это алиби».

Десять секунд. Этот человек был профессионалом.

– Он имеет в виду тебя, я правильно поняла? – спросила миссис Альварес.

– Да, по всей видимости, – ответил я.

– Какие меры? Что они могут тебе сделать?

– Ничего. Я же сказал правду.

– Следовательно, пять федеральных свидетелей солгали? Нет, не отвечай. Не будем о делах. Извини, это я по привычке. Извини. – Она задумалась, потом, все же не выдержав, сказала: – Но какой в этом смысл, Джон?

– А какой смысл в том, чтобы обвинять Фрэнка Белларозу в совершении убийства средь бела дня на улице города?

– Никакого, но… ты уверен, что видел его?

– Это что, для интервью?

– Нет, просто личный вопрос.

– О'кей… Я могу утверждать, что это был он.

– Если ты будешь говорить о делах, я уйду, – улыбнулась она.

– О, извини, больше не буду.

Начали передавать спортивные новости. Я был страшно доволен, что «Метц» опять наголову разбили монреальцев со счетом девять-три.

– Здорово играют ребята, – заметил я.

– Возможно. Но «Янки» все равно обойдут их в финале.

– «Янки»? Да они и до финала-то не дотянут.

– Чепуха, – сказала она. – Ты видел, как играют «Янки» в этом сезоне?

– Там и смотреть не на что.

Мы поговорили таким образом еще немного – ясно было, что она разбирается в этих делах, но болеет только за одну команду.

– У них нет даже хорошего лидера в нападении, – попытался я объяснить ей свой взгляд на эти вещи.

– Зато у них есть слаженная командная игра, приятель, поэтому они могут эффективно действовать по всему полю.

Ее упорство начало меня раздражать. Я попробовал опять объяснить ей некоторые основы игры в бейсбол, но она оборвала меня на полуслове.

– Слушай, – сказала она. – Хочешь, я проведу тебя в ложу прессы на стадионе «Янки»? Тогда ты увидишь, как играет эта команда, и мы сможем обстоятельно поговорить об их игре.

– В Бронкс я не поеду, даже если ты мне заплатишь. А как играют «Янки», мы можем вместе посмотреть по телевизору.

– Хорошо. На следующей неделе они должны играть против Детройта. Я хочу, чтобы ты обязательно посмотрел эту игру.

В общем, ночь удалась, мы повеселились на славу, а на следующее утро я чувствовал себя немного лучше по сравнению со вчерашним днем. Capisce?

Глава 32

Мы провели в «Плазе» еще несколько дней, но ни Фрэнк, ни я ни напрямую, ни намеком ни разу не упомянули о том, что моя жена оказалась у него в любовницах. На мой взгляд, однако, эта проблема угнетала его. Я же делал вид, что ничего не замечаю. Я не хочу сказать, что играл с ним в какую-то игру: он не был человеком, с которым стоило играть в какие бы то ни было игры. Но, судя по всему, он испытывал вполне понятные чувства, как и все мы, смертные, и, видимо, понимал, что переступил за рамки даже тех принципов, которые провозглашал Макиавелли. То есть он по-крупному согрешил и теперь мучился. Я мог бы посоветовать ему обратиться к одному из своих святых отцов, чтобы тот устроил ему краткую исповедь по телефону. «Восславь Святую Марию, Фрэнк, и да простятся тебе грехи твои. До встречи на церковном причастии». – Вот так примерно это могло бы выглядеть.

В один из этих дней я встретился за ленчем с Джеком Вейнштейном, к которому испытывал определенную симпатию. На другой день я позвонил Альфонсу Феррагамо, к которому питал явную антипатию. Но с Альфонсом я поговорил очень любезно – так, как мне и советовал мой клиент. Мы с мистером Феррагамо пообещали друг другу играть честно и в открытую, но оба, конечно, лгали.

Альфонс (а не я) затронул тему сотрудничества моего клиента с Министерством юстиции в обмен на снятие обвинения в убийстве.

– Он не виновен в убийстве, – заметил я.

– А мы думаем иначе, – сообщил мне Феррагамо. – И вот что еще я хочу сказать. Я могу поговорить с Вашингтоном на предмет обеспечения пожизненной безопасности для Белларозы в том случае, если он заговорит.

– А как насчет отпущения грехов?

– Это пусть решает его священник, – хмыкнул Феррагамо. – Я говорю о гарантиях безопасности для него в обмен на информацию. Хорошую информацию.

Хорошая информация? Какую такую информацию хочет получить этот сукин сын от дона всех донов – может быть, местонахождение оптового склада торговцев марихуаной на Стейтен-Айленд? У Белларозы полно первоклассной информации, только он не будет сообщать ее федеральным органам юстиции.

– Мы гарантируем ему неразглашение информации и безопасность за сообщение любых сведений под присягой, – сказал Альфонс, и на этот раз условия уже не соответствовали полностью тем, о которых он упоминал чуть раньше. На этого человека нельзя полагаться. Я задумался. Если бы человек, подобный Фрэнку Белларозе, начал говорить, мафии в Нью-Йорке был бы нанесен сокрушительный удар. И, возможно, именно по этой причине «коллеги» Фрэнка предпочитали видеть его мертвым, а не живым. Просто он слишком много знал, и у него была слишком хорошая память.

– Мистер Феррагамо, – произнес я. – Мой клиент не может сообщить ничего по делам об организованной преступности. Но даже если бы он располагал этими сведениями, он, скорее, предпочел бы говорить не с вами, а с генеральным прокурором штата.

Мои слова задели его за живое. Когда имеешь дело с федеральной формой правления, всегда есть возможность сыграть на различиях в интересах разных уровней власти. Этому нас учили на занятиях по гражданскому праву. Если точнее, не учили, а должны были научить.

– Это не самая лучшая мысль, мистер Саттер. В этом случае будет невозможно обеспечить защиту вашего клиента от обвинений со стороны федерального правосудия, – предупредил меня Альфонс.

– А разве сотрудничество с вами не избавит моего клиента от обвинений со стороны прокуратуры штата Нью-Йорк? – возразил я.

– Ну… в таком случае можно попробовать добиться совместных гарантий его неприкосновенности. Вы на это намекаете?

– Возможно. Кроме того, нам хотелось бы, чтобы не налагались взыскания за шесть случаев неправильной парковки в Нью-Йорке.

Он сделал вид, что смеется. Тогда я понял, что мне удалось стать хозяином ситуации.

– Итак, мистер Саттер, – продолжал он, – прошу вас изложить своему клиенту мое предложение. Вы производите впечатление разумного и толкового человека. Возможно, именно такому человеку, как вы, удастся убедить вашего клиента в необходимости подобного шага.

– Я передам ему ваши слова. – Вы должны понять, что любой американский прокурор спит и видит, чтобы ему хоть раз в жизни представилась такая возможность – заставить главаря мафии целый год надиктовывать свои показания на магнитофон и выдать еще тысячи своих сообщников. Если честно, эта сделка была выгодной и для Фрэнка. Фактически Феррагамо тем самым даровал ему жизнь. Но среди «коллег» Фрэнка очень мало людей, которые идут на такого рода соглашения, а уж с предложениями о сотрудничестве с федеральным правосудием вы могли бы подходить к кому угодно в Америке, но только не к Фрэнку Белларозе. Но Альфонс сделал предложение. Моей обязанностью было удостовериться, что у него серьезные намерения, и передать наш разговор моему клиенту.

– Кстати, мистер Феррагамо, хочу вам сразу сказать: мы хотим, чтобы процесс по этому делу состоялся как можно раньше. Если он будет откладываться, мне придется жаловаться через прессу, – пригрозил я федеральному прокурору.

– С моей стороны не будет задержек, мистер Саттер. Мое ведомство подготовило все в срок.

Вранье.

– Отлично. Когда я буду иметь возможность поговорить со свидетелями со стороны обвинения?

– Скоро.

Вранье.

Надо также отдавать себе отчет в том, что федеральные прокуроры не так уж часто напрямую общаются с представителями защиты, а если и делают это, то не скрывают при этом своего высокомерия. Однако мистер Феррагамо, видимо, уже успел прочитать обо мне в газетах и скорее всего у него создалось впечатление, что я обладаю какой-то определенной властью, так что он был со мной любезен, по крайней мере, во время того разговора. Свою роль играло и то обстоятельство, что я должен был убедить Фрэнка сдаться властям. Но существовал еще вопрос о моем лжесвидетельстве, и здесь он, по-видимому, терялся в догадках.

– Я смотрел ваше выступление по телевидению вчера вечером, мистер Феррагамо, – пошел я в атаку, – и мне не понравились ваши намеки на то, что я солгал по поводу местонахождения моего клиента в тот день.

– Я не говорил, что вы солгали, и не упоминал вашу фамилию. Я только сказал, что мы занимаемся проверкой алиби.

– То есть, вы хотите сказать, что послали своих следователей на Лонг-Айленд и на мои фирмы, чтобы выяснить, где я был четырнадцатого января этого года. Мне это не нравится.

– Если в этом будет необходимость, мистер Саттер, мы так и сделаем, – сказал он и добавил: – Но вы же могли просто обознаться, мистер Саттер, не так ли?

– Я уверен, что видел именно того, кого я видел.

– Если вы так настаиваете на своем и десять лет тюрьмы за лжесвидетельство вас не пугают, тогда, вероятно, вы сами должны прекрасно знать, где вы были четырнадцатого января. Ведь на следующий день вы улетели на отдых во Флориду, верно?

Боже мой, сначала Федеральная налоговая служба, теперь этот прокурор. Почему они так настойчиво стремятся упрятать меня за решетку? Наверное, я им очень не нравлюсь.

– Вы напрасно тратите свое время и деньги американских налогоплательщиков, мистер Феррагамо, – ответил я. – Хотя я отдаю должное вашей дотошности и оперативности.

– Спасибо за комплимент. Подумайте о нашем разговоре. Все, что мы можем предложить вашему клиенту, мы можем предложить и вам.

Я прикусил губу, язык, а также ручку.

– Благодарю за оказанное внимание, – только и мог проговорить я.

* * *

На следующий день я переговорил на эту тему с Джеком Вейнштейном в его офисе в Мидтауне, так как по телефону такие вещи не обсуждаются. Я изложил ему весь свой разговор с Феррагамо.

– Я прекрасно знаю, что ответит Фрэнк на это предложение, – добавил я, – но пойми, Джек, для него это, возможно, последний шанс спасти свою жизнь и начать новую.

– О'кей, Джон, – сказал Вейнштейн после долгой паузы. – Предположим, что я – Феррагамо, я обвиняю тебя в лжесвидетельстве и тебе светит десять лет тюрьмы. Мне нужна от тебя вся информация, которую ты имеешь о своих друзьях, родственниках, все, что касается их махинаций с налогами, страховками, баловства с кокаином и марихуаной. Словом, касательно всех тех мелких преступлений, которые ты наблюдал на протяжении всей жизни рядом с ними. После этого в тюрьму отправляются твои партнеры, семья твоей жены, твои школьные товарищи, а ты сам остаешься на свободе. Что ты ответишь мне на такое предложение, Джон?

– Я отвечу: «Пошел ты к черту, Альфонс».

– Вот именно. А у тех людей, на которых мы работаем, отношение к таким делам другое, гораздо более серьезное. У них врожденное чувство недоверия к правительству, они строго соблюдают свой кодекс чести и молчания. Понимаешь?

– Да, но мир изменился, Джек. На самом деле.

– Я знаю. Но этим людям никто еще об этом не сообщал. Подойди сам к Фрэнку и скажи, что мир изменился и что ему лучше заложить всех своих коллег. Иди и объяви ему это.

Я поднялся, собираясь уходить.

– Вероятно, – сказал я напоследок, – Фрэнк Беллароза играет по старым правилам из-за того, что он в состоянии пока удерживать свой старый мир под своим контролем.

– Думаю, что на этот раз ты прав. Но ты все же передай ему предложение Феррагамо. Только постарайся уложиться за пару минут.

– Понял.

– Слушай, как тебе название «Вейнштейн и Саттер»?

«Не слишком здорово, Джек», – подумал я про себя. Но улыбнулся и сказал:

– А как тебе название «Саттер, Вейнштейн и Мельцер»?

– Мельцер? – заржал Джек. – Да я с ним обедать рядом не сяду.

Я вышел из офиса Вейнштейна, осознавая, что, несмотря на мои противоречивые чувства по отношению к благополучию, здоровью и свободе Фрэнка Белларозы, я все-таки сделал свое дело.

Но чтобы убедиться в этом до конца, я в этот же день передал Фрэнку предложение Феррагамо. Двух минут мне не понадобилось, так как через тридцать секунд после начала разговора Беллароза сказал:

– Пошел он к черту.

– Это твое окончательное решение?

– Пошел он куда подальше, к чертям собачьим. Он, по-моему, не понимает, с кем имеет дело.

– Ну, положим, он только сделал предложение. Не воспринимай это как личное оскорбление. Он просто выполняет свою работу.

– Пусть он катится к дьяволу со своей работой.

Гордыня губит нас – так, кажется, говорят в таких случаях.

* * *

В один из вечеров я, Фрэнк, Ленни и Винни отправились в Итальянский Винтовочный клуб. Вместе с другими стрелками, вооруженными револьверами и винтовками, мы спустились в подвал и всю ночь занимались тем, что пили и стреляли по мишеням. Неплохое развлечение, напоминает охоту на пернатых в Хэмптоне. Не хватает только прекрасного осеннего пейзажа, благородных джентльменов в твидовых пиджаках, марочного шерри и пернатых. Но для Манхэттена и это неплохо.

Ленни и Винни, как выяснилось, оказались прекрасными стрелками – мне следовало сразу об этом догадаться. Однако я не сделал этого и в результате потерял двести долларов, после того как начал заключать с ними пари.

Вот я и оказался в тире, где развлекаются мафиози в компании с любовником моей жены и с его дружками. От спиртного наше зрение потеряло зоркость, и мы начали мазать. Один из коллег поднес дону портрет Феррагамо, нарисованный на мишени. Художник не обладал талантом Микеланджело, но портрет был неплохой: на нем всякий мог бы узнать Альфонса с его выпученными глазами, горбатым носом и тонкими губами. С тридцати футов Фрэнк всадил пять-шесть пуль прямо в «яблочко» мишени. Все были в восторге. Недурной результат для человека, который вылакал дозу, способную свалить многих с ног. Но, откровенно говоря, на меня этот эпизод произвел неприятное впечатление.

* * *

Несколько следующих дней мы по большей части провели в номере, отвечая на телефонные звонки и принимая гостей. Я предполагал, что у человека, подобного Белларозе, должна быть «подружка» или даже много «подружек», или, по крайней мере, какая-нибудь девица на ночь. Но за все время нашего пребывания в отеле «Плаза» я не заметил у него никаких склонностей к подобного рода развлечениям. Возможно, он на самом деле хранил верность своей жене и любовнице.

Что касается моих любовных похождений, то мной от него было получено следующее указание:

– Ты можешь водить сюда кого угодно, но, пожалуйста, не приводи больше журналисток. Ей же надо во что бы то ни стало выудить из тебя хоть какую-нибудь информацию, как ты не понимаешь?

– Да нет, ей просто нравится быть вместе со мной.

– Как же, знаю я их. Они ложатся под мужиков и делают карьеру. В нашем деле, слава Богу, таких нет и не может быть.

Действительно, в бизнесе Фрэнка не было ни одной бабы. Пожалуй, если правительству не удастся поймать этих ребят на вымогательстве или на убийствах, им можно будет предъявить обвинение в дискриминации по половому признаку.

– Послушай меня, советник, – сказал в дополнение Фрэнк. – По-моему, лучше якшаться с самим дьяволом, чем со шлюхой, которая хочет сделать себе имя на скандалах.

Что прикажете на это отвечать? То, что у нас с Дженни Альварес особые отношения, и это мое личное дело? Но поймите, мне трудно было корчить из себя высокоморального типа после того, как меня видели с бутылкой виски в руках, заталкивающим эту красотку к себе в спальню. Согласны? Так заслуживал ли я морали, прочитанной мне Фрэнком Белларозой? Да, заслуживал.

– В мужском бизнесе должны быть только мужики, – не унимался Фрэнк. – Женщины играют совсем по другим правилам.

– Бывает и мужчины играют по другим правилам, – сообщил я ему.

– Да. Но некоторые из них все же соблюдают правила. Вот я, например, стараюсь, чтобы в моем бизнесе были завязаны только члены моей семьи. Понимаешь? Только мои родственники. Вот почему я хочу сделать тебя почетным итальянцем. – Он расхохотался.

– Так я буду сицилийцем или неаполитанцем?

– Я сделаю тебя римлянином, – снова зашелся он от смеха, – так как большинство римлян страдает геморроем.

– Польщен.

– Ну вот и отлично.

В самом деле, все, кто был завязан в бизнесе Фрэнка, были мужчинами, итальянцами, в большинстве своем выходцами с Сицилии или из городка в окрестностях Неаполя, откуда произошел род Белларозы. Это обстоятельство безусловно облегчало ведение дел, но очень препятствовало проникновению в эту среду свежих идей из внешнего мира.

Возможно, роль связующего звена с внешним миром играл для Белларозы Джек Вейнштейн. Он явно не имел никакого отношения к солнечной Италии. Совершенно случайно я узнал, что семьи Вейнштейна и Белларозы познакомились между собой, когда те и другие жили в Вильямсберге. Надо вам сказать, что этот район Бруклина преимущественно населен не итальянцами, а немцами, евреями и ирландцами. Здесь воистину царило смешение многих языков, хотя, если быть точным, на бытовом уровне общения между представителями различных наций почти не происходило. Тем не менее иммигранты, жившие в Вильямсберге, все же отличались от других колоний Нью-Йорка, которые зачастую представляли собой совершенно автономные образования, отделенные от внешнего мира. Итальянцы из Вильямсберга, особенно те из них, кто жил поблизости от собора Святой Лючии, посылали своих детей в школу и те дружили с детьми других национальностей. Уже это свидетельствовало об их открытости. Обо всем этом мне сообщил сам мистер Беллароза, и, хотя он не употреблял таких слов, как «автономные образования» и прочее, я его прекрасно понял. Таким образом, его дружба с Джеком Вейнштейном насчитывала уже немало лет. Это был любопытный факт. При этом Джек не хотел, да и вряд ли мог, попасть под действие законов мафии. Он был кем-то вроде Генри Киссинджера при президенте, если вы позволите мне провести такую аналогию. Так что у меня не имелось ни желания, ни возможности вписаться в структуру преступного клана Белларозы. Для них я мог быть лишь благородным римлянином, больше никем.

* * *

В воскресенье мы наконец покинули отель «Плаза» и вернулись на Лонг-Айленд. Наш кортеж состоял из трех машин, каждая из которых была под завязку набита итальянцами и продуктами итальянской кухни. Я ехал в средней машине кортежа вместе с Белларозой и задыхался от запаха сыров и дешевых сигар. Интересно, что мне потом делать с моим костюмом – долго кипятить его или сразу выбросить на помойку?

Что касается Сюзанны, то она больше не звонила, вернее, она больше не звонила мне. Я также ей не перезванивал, да у меня и не было такой возможности, так как ее новый номер телефона я выбросил. Поэтому, если честно, я немножко нервничал в преддверии возвращения домой.

– Наши женщины встретят нас с распростертыми объятиями. – Беллароза был настроен оптимистично.

Я промолчал.

– Они наверняка полагают, что мы только и делали, что развлекались в Нью-Йорке. Едешь на работу, а они думают, что ты едешь веселиться. А ты в это время бегаешь по городу как собака, заколачиваешь деньги. Верно я говорю?

– Верно.

– Анна, наверное, приготовит сегодня на вечер все мои самые любимые блюда. – И он начал расписывать мне свои излюбленные блюда этим напевным тоном, который употребляют итальянцы, когда говорят о еде. Я, кстати, даже кое-что понял из его монолога, как никак я почетный итальянец. Вероятно, разговоры о еде разожгли в нем аппетит, так как он, не медля, открыл коробку с бисквитами и развернул упаковку сыра, который источал аромат давно не стиранных носков. Позаимствовав у Винни ножик, Беллароза начал уписывать этот свой сыр. Завтрак бизнесмена.

– Будешь? – спросил он меня, не переставая жевать.

– Нет, спасибо.

– Знаешь, как в итальянских кварталах называют контейнер для мусора?

– Нет, не в курсе.

– Столовка на колесах. – Он захохотал, довольный шуткой. – Теперь ты рассказывай.

– Знаешь этот анекдот про тупого мафиозо, который решил, что полицейская машина должна непременно взлететь в воздух? Знаешь, что с ним случилось?

– Нет.

– Он обжег себе рот о выхлопную трубу. Машина так и не взлетела.

Этот анекдот ему так понравился, что он опустил вниз перегородку из плексигласа, отделявшую нас от передних сидений, и тут же пересказал его Ленни и Винни. Они заржали, хотя я не был уверен, что они поняли, в чем соль.

Какое-то время мы ехали молча, я пытался привести в порядок свои растрепанные мысли. Несмотря на недомолвки между мной и доном, я все-таки продолжал оставаться его адвокатом и, как он утверждал, его другом. Я мог бы в это поверить, если бы не одно обстоятельство: я нужен был ему как человек для подтверждения его алиби, а это сильно меняло дело.

Откровенно говоря, у меня отсутствовало всякое желание служить ему дальше в качестве адвоката, быть его другом и свидетелем его алиби. Я мог бы сообщить ему об этом еще несколько дней назад, но по причине того, что он был освобожден под залог, я чувствовал, что мне трудно рвать с ним сейчас все связи. Если судить с адвокатской точки зрения, с точки зрения участника судебного процесса, мое заявление являлось не чем иным, как лжесвидетельством, даже при том, что оно было сделано не под присягой. Опять же с точки зрения адвоката, если я откажусь от своего заявления, то буду исключен из своей юридической корпорации, а кроме того, получу пулю в лоб. Таков жребий почетного итальянца, если взглянуть на это дело с обратной стороны. Его жизнь состоит не только из поглощения вина и спагетти, в ней есть также закон омерты – обета молчания. В таком случае я становлюсь врагом всех этих сицилийцев и неаполитанцев. Поэтому я должен соблюдать клятву верности дону, не высказанную вслух, но обязательную для исполнения. Mamma mia! Как могло такое случиться с усердным прихожанином епископальной церкви?

Беллароза поддел ломтик сыра на кончик ножа и сунул его мне под нос.

– Вот. Ешь. Не люблю, когда со мной рядом сидят и смотрят, как я ем. Mangia.

Я послушно взял у него сыр и положил в рот. Вкус был неплохой, но запах – отвратительный.

– Понравилось? – Беллароза не мог скрыть своего удовлетворения.

– Molto bene[29]29
  Очень вкусно (итал.).


[Закрыть], – промямлил я. Теперь мы были не только сообщниками в преступлении, но и говорили и пахли одинаково.

– Слушай, – обратился он ко мне после паузы, – я знаю, ты злишься на меня, думаешь, что это я устроил тебе эту историю с Мельцером. Но пойми, в жизни все непросто. Иногда жизнь бьет тебя так, что надо благодарить Бога, что остался в живых. Но зато в следующий раз ты становишься крепче и уже знаешь, как уклоняться от ударов.

– Спасибо тебе, Фрэнк, за все, что ты сделал для меня. Я и не думал, что это так полезно для здоровья.

– Да ладно тебе.

– Только больше не делай мне таких подарков, прошу тебя.

– О'кей, но еще несколько советов. Бесплатных. Не делай мне тоже таких подарков, как этот твой разговор с этой шлюхой-журналистской. Не пытайся отплатить мне. Послушай меня, я тебе только добра желаю. Ты мне нравишься, и я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось.

– Фрэнк, я не собираюсь затевать вендетту, мстить тебе, как это принято у вас. Мне здорово попало – я утерся и извлек для себя урок. Вот и все. Если бы я начал мстить тебе за историю с Мельцером и за прочие дела, мы бы сейчас с тобой здесь не разговаривали. Так что давай так: что было, то прошло. На этом кончаем наши дела и расстаемся друзьями. Capisce?

– Да-а-а, – протянул он после долгой паузы. – Ты, конечно, парень меткий, но, бьюсь об заклад, ты не станешь поднимать на меня руку.

– Еще раз обманешь меня, тогда и поглядим.

– Да?

– Да.

Этот наш разговор был ему явно не по душе, но он, помолчав, все же сказал:

– Ладно, с моей стороны больше никаких обманов не будет, так что не будем тебя испытывать. О'кей?

– Договорились.

Беллароза протянул мне руку, я пожал ее. Ни я, ни он, пожалуй, не смогли бы объяснить, что значило это дружеское рукопожатие. Фрэнк наверняка не верил в мой отказ от мести, так же как и я не верил ему, зная, что при первом же удобном случае он не преминет обмануть меня.

– Слушай, приходите ко мне на ужин сегодня вечером, – сказал он тоном примирения, когда мы уже приближались к Лэттингтону. – У нас же полно еды. Анна пригласила гостей. Все мои родственники. Никаких разговоров о делах.

– А мы что, уже стали родственниками?

– Нет, но быть приглашенным на такой семейный вечер – это большая честь.

– Благодарю, – ответил я, ничего не пообещав.

– Вот и славно. Сюзанну тоже с собой возьми. Думаю, Анна уже ее пригласила. – Фрэнк вдруг заулыбался. – Слушай, есть идея. Давай посвятим этот вечер ее картине. Там будут все свои, я как раз хотел показать им то, что она нарисовала. Давай?

У меня было такое впечатление, что об этом его плане все приглашенные родственники уже давно знают. В приличном обществе такие вечера устраивают специально для того, чтобы примирить рассорившихся супругов. Но у Фрэнка, как обычно, реализовывалось сразу несколько задумок.