Текст книги "Золотой берег"

Автор книги: Нельсон Демилль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 43 страниц)

Глава 26

Эта пожилая супружеская пара появилась у меня в офисе и объявила, что их браку скоро исполнится пятьдесят лет и что они хотят развестись. Они выглядели лет на девяносто – если вы слышали этот анекдот, можете дальше не читать, – поэтому я спросил у них: «Извините за вопрос, но почему вы так долго откладывали свой развод?» И старый джентльмен прошамкал в ответ: «Мы все ждали, когда умрут наши дети».

Если честно, иногда я испытываю такие же чувства. Сюзанна и я снова помирились, я извинился за то, что поставил под сомнение факт ее рождения от ее отца и тем самым намекнул на то, что ее мать – развратница. Но даже если Шарлотта однажды и наставила рога мужу, то что это меняло? Ведь все равно вопрос, является ли ее отец отъявленным мерзавцем или нет, остается открытым. Я, честно говоря, думаю, что является. Если я его снова встречу, я добавлю несколько дополнительных словечек к его характеристике. Сюзанна, конечно, и сама прекрасно знает, что он собой представляет, поэтому она не очень сердита на меня, она настаивает только на том, что Уильям – ее отец. Возможно.

Я продолжал жить в доме Сюзанны, не платя за постой; мы разговаривали с ней время от времени, но старались не употреблять сложных предложений и отделывались короткими репликами.

По понедельникам я ложился спать пораньше, как того требовал мистер Беллароза. По вторникам я вставал до зари и приходил к моему соседу на чашечку кофе. Сюзанна не спрашивала меня о причинах столь ранних визитов в «Альгамбру», а я, следуя инструкциям моего клиента, не говорил ей о возможности его ареста.

ФБР теперь, конечно, было в курсе того, что я превратился в адвоката Фрэнка Белларозы, но мой клиент не хотел, чтобы они знали о моих дежурствах по вторникам у него дома. По этой причине я вынужден был пробираться в «Альгамбру» по задворкам усадьбы, чтобы меня не заметили с наблюдательного поста в поместье Депоу.

Несколько раз мы с Алленом Депоу встречались в Локаст-Вэлли, и он, очевидно, не осознавая своего нравственного ничтожества, свойственного всем помощникам полицейских и стукачам, приветствовал меня так, словно мы продолжали оставаться друзьями. Когда же мы столкнулись с ним в одном из магазинов лицом к лицу, я поинтересовался:

– Ты не боишься оставлять свою жену в окружении этих типов, которые днюют и ночуют у вас в доме? Тебе ведь, кажется, часто приходится летать по делам в Чикаго.

– Они живут в дачном домике на колесах, он стоит на заднем дворе, – холодно ответил он вместо того, чтобы дать мне за такие слова по морде.

– Слушай, Аллен, могу поспорить, что как только ты уезжаешь, они все-таки залезают в твой дом под предлогом того, что им нужна то чашка воды, то стакан молока.

– Зря смеешься, Джон. Я делаю то, что считаю правильным. – Он заплатил за масло для смазки автоматов или не знаю за что и быстро вышел из магазина.

Да, возможно, он делал то, что он считал правильным. Может быть, это на самом деле было правильно. Но я также знал, что он оказался одним из тех членов клуба, кто предложил исключить меня из его рядов.

Итак, в любой день, не говоря уже про вторники, я был готов вскочить рано утром с кровати и бежать в «Альгамбру», чтобы засвидетельствовать арест Фрэнка Белларозы силами ФБР. Это ожидание возбуждало.

Стояло самое начало августа. В прошлые годы в это время я уже отдыхал в Ист-Хэмптоне. Однако вместо меня теперь там отдыхал доктор Карлтон, черт бы его побрал, – он пользовался моей мебелью, солнечными ваннами Ист-Энда и аристократическим уютом дома постройки восемнадцатого века. Я говорил с этим психиатром по телефону, чтобы поторопить его с оплатой покупки, и он спросил меня:

– Извините, мне просто интересно, почему вы так спешите?

– Моя матушка брала слишком много денег из моего банка и забывала класть их обратно. Это трудно объяснить, док. Давайте все оформим на той неделе, ладно?

Так что мне предстояло съездить еще раз в Ист-Хэмптон, а потом отдать деньги этим ищейкам из ФНС. Но другие ищейки охотились за моим клиентом, и я должен был и тут оставить их с носом. Трудно даже поверить, что всего несколько месяцев назад я жил спокойной и размеренной жизнью, порядок которой нарушался лишь редкими разводами моих приятелей, разоблачениями их амурных похождений и изредка чьей-нибудь смертью. Моей самой большой проблемой была скука.

После нашего семейного скандала у Макглейда я позвонил Лестеру Ремсену.

– Продай на двадцать тысяч моих акций или других ценных бумаг и передай чек моему секретарю в Локаст-Вэлли, – попросил я его.

– Сейчас не время продавать что-то из твоих бумаг. По ним сейчас наблюдается хороший рост. Советую тебе воздержаться от этого шага, – стал отговаривать он меня.

– Лестер, я тоже читаю «Уолл-стрит джорнэл». Делай, пожалуйста, то, о чем я тебя прошу.

– Кстати, я как раз собирался тебе звонить. У тебя есть потери…

– Большие?

– Около пяти тысяч. Если хочешь, я могу назвать точную цифру – тогда ты мне вышлешь чек, а если у тебя сейчас туго с деньгами, то можно просто продать часть твоих акций, чтобы покрыть потери.

– Продавай все, что хочешь.

– Хорошо. Твой портфель ценных бумаг сейчас не в лучшем положении.

На языке Уолл-стрит это значит: «Вы по-идиотски вложили свои деньги». Лестер и я знакомы много лет, мы отлично понимаем друг друга. А сейчас вот таким образом мы говорили о моих акциях. Я вдруг почувствовал, что меня тошнит и от акций, и от Лестера.

– Продавай все. Немедленно, – сказал я.

– Все? Почему? Сейчас на рынке затишье. Подожди до сентября, акции пойдут вверх и…

– Слушай, Лестер, мы говорим об акциях уже двадцать лет. Ты не устал от этих разговоров?

– Нет.

– А я устал. Знаешь, если бы я все эти годы занимался поисками сокровищ капитана Кидда, я потерял бы меньше денег.

– Чепуха.

– Закрывай мой счет, – сказал я и повесил трубку.

Итак, в тот день часы показывали шесть утра, был первый вторник августа, и я, одеваясь, чтобы идти к Белларозе, размышлял о том о сем. Даже если бы доктор Карлтон не жил в моем доме, я не смог бы отдыхать там этим августом, так как обещал моему клиенту быть всегда поблизости. Вероятно, для того чтобы быть уже совсем рядом, мне следовало поселиться в «Альгамбре», но вряд ли дон пожелал бы, чтобы я наблюдал за его бизнесом и его контактами с известными персонажами преступного мира. Да и я не жаждал всего этого.

Занималась заря. Я уже направлялся на мою утреннюю прогулку, держа в руках дипломат, в который в случае ареста мне предстояло уложить пять миллионов долларов наличными и в виде документов на право собственности. Это были средства для освобождения под залог.

Однажды, находясь в доме Белларозы, я уже имел возможность ознакомиться с этими документами и проверить их. Таким образом, мне удалось заглянуть в один из уголков огромной империи дона. Большинство из этих бумаг представляли собой документы на владение недвижимостью – суд без сомнения принял бы их в качестве залога. Там имелось также определенное количество именных ценных бумаг. Общая стоимость купчих и акций была около четырех миллионов долларов, этого с лихвой хватило бы для любого залога. Но для верности Беллароза заготовил еще полиэтиленовый пакет с миллионом долларов наличными.

Это была уже моя третья прогулка в «Альгамбру». Пели птицы, воздух был еще свеж после ночи. Над землей стелился туман, он доставал до уровня моих плеч, и у меня появилось странное ощущение, будто я бреду в своем костюме от «Брукс Бразерз» и с дипломатом в руках прямо в рай для белых англосаксов-протестантов.

Я дошел до бассейна, где Дева Мария продолжала созерцать языческого Нептуна. Тут из тумана вынырнула фигура. Это был Энтони, который выгуливал питбуля. Собака принялась лаять на меня.

– Доброе утро, мистер Саттер, – приветствовал он меня.

– Доброе утро, Энтони. Как себя чувствует дон?

– Он уже встал. Я провожу вас к нему.

– Спасибо, я сам дойду. – Я пошел по тропинке к дому. Энтони может быть очень любезен, если с ним познакомиться поближе.

Я подошел к заднему крыльцу дома. Вероятно, сигнализация еще не была отключена: лампочка у двери продолжала гореть. Я позвонил в звонок. Сквозь стеклянную дверь я увидел, как Винни, узнав меня, прячет под полой пиджака кобуру.

– Проходите, советник. Хозяин на кухне, – сказал он.

Я вошел с заднего входа в вестибюль и, пока пересекал его, успел заметить Ленни, водителя. Он сидел на стуле за одной из колонн и пил кофе. На нем, так же, как на Винни, был хороший костюм. Они явно ждали гостей и были готовы к поездке на Манхэттен. Как только я приблизился, Ленни встал и пробормотал приветствие – я попросил его повторить то же самое почетче. Это выглядело забавно.

Я в одиночестве прошествовал через темный еще дом: через столовую, через комнату для завтраков, через буфетную и наконец оказался в пещероподобной кухне, в которой стоял запах свежесмолотого кофе.

Кухня была полностью переоборудована. Беллароза рассказывал мне, во сколько ему обошлась переправка в Штаты полумили кухонных шкафов, полуакра итальянской кафельной плитки и мраморных столешниц для столов. Все оборудование, однако, было американского производства.

Дон сидел во главе удлиненного кухонного стола и читал газету. Он был одет в синий в полоску костюм и голубую рубашку (она лучше смотрится по телевизору, чем белая). Галстук – темно-вишневый, из переднего кармана пиджака выглядывал платок того же цвета. Его газетная кличка была Денди Дон, и теперь я понял, почему его так называли.

Он поднял на меня глаза.

– Садись, садись. – Беллароза указал мне на стул – я сел справа от него. Не отрываясь от своей газеты, он налил мне кофе.

Я отхлебнул маленький глоток. Вероятно, подумал я, в доме истинного итальянца никогда не встретишь круглого стола, так как за круглым столом могут сидеть только равные. Удлиненный овальный стол имеет вершину – там было место хозяина дома. Я сидел от него по правую руку и размышлял, был ли в этом какой-то тайный знак или я придавал этому слишком большое значение.

Он покосился на меня из-за газеты.

– Так что, советник, сегодня утром они придут? – спросил он.

– Надеюсь. Я не люблю рано вставать.

– Да? Ты не любишь. Но ведь не тебе отправляться в тюрьму, – рассмеялся он.

Но я не нарушал в течение тридцати лет законы.

Он опустил газету на стол.

– По-моему, жюри присяжных заседало три недели. Для обвинения в убийстве этого достаточно. Вот по делам о коррупции они заседают иногда целый год, копаются во всех твоих делах, выясняют, откуда у тебя то, откуда это. С деньгами всегда сложно разбираться. С убийством легче.

– Это точно.

– Судя по этой газете, все случится сегодня.

– Тебе видней.

– Я знаю, ты думаешь, что они не осмелятся предъявить мне обвинение. Ты полагаешь, что уже уладил все через Манкузо.

– Я этого не говорил. Я сказал ему только то, что ты просил сказать – насчет Феррагамо. Я знаю, что Манкузо такой человек, который сможет передать мои слова Феррагамо и, может быть, даже его начальникам. Неизвестно только, что из этого выйдет.

– А я тебе скажу, что из этого выйдет. Ничего. Потому что этот подонок Феррагамо не отступит, раз уж он передал дело на рассмотрение Большого жюри. Он не захочет выглядеть смешным. Но я рад, что ты поговорил с Манкузо. Теперь Феррагамо знает, что думает по этому поводу Беллароза. – Он внимательно посмотрел на меня. – Но тебе не следовало сообщать, что ты стал моим адвокатом.

– Как же иначе я мог бы с ним говорить, представляя твои интересы?

Он пожал плечами.

– Не знаю. Возможно, если бы ты промолчал, он был бы с тобой откровеннее.

– Это неэтично и незаконно, Фрэнк. Тебе нужен двуличный адвокат или бойскаут?

– О'кей. Будем играть в открытую, – улыбнулся он.

– Я буду играть в открытую.

– Ну, это одно и то же.

Мы опять стали пить кофе, и дон поделился со мной половиной своей газеты. Это была «Дэйли ньюс», утренний городской выпуск. Кто-то доставил ему свежий номер, только что вышедший из-под типографского пресса в Бруклине. Я просмотрел заголовки статей, но не обнаружил никаких указаний на возможность его ареста, никаких заявлений Феррагамо.

– Я тут ничего не нашел о тебе, – сказал я.

– Да. Этот подонок не так уж глуп. У меня есть свои люди в газетах, и он это знает. Он приберег свою новость для вечернего выпуска. Так что мы сможем прочесть это вечером. Этот стервец любит газеты, но телевидение он любит все-таки больше. Хочешь перекусить?

– Нет, спасибо.

– Уверен? Я могу позвать Филомену. Давай, поешь. Потом будет не до еды. Поешь сейчас.

– Я на самом деле не голоден. Правда. – Сами знаете, как итальянцы относятся к еде: они бывают ужасно недовольны, когда вы отказываетесь, и просто счастливы, когда вы что-нибудь съедите. Почему им это так важно, не представляю себе.

Он показал на пухлую папку, лежащую на столе.

– Вот эти бумаги, – сказал он.

– Хорошо. – Я уложил папку с купчими и акциями в свой дипломат.

Беллароза вытащил из-под стола полиэтиленовый пакет. В нем было сто пачек стодолларовых купюр по сто купюр в каждой пачке, итого один миллион долларов. Он неплохо смотрелся.

– Смотри не соблазнись по пути в суд, советник, – шутливо предупредил он.

– Деньгами меня не соблазнишь.

– Да? В самом деле? А вдруг я явлюсь в суд, а ты кокнул Ленни и скрылся с моими деньгами? Я сижу в тюрьме и получаю от тебя открытку из Рио. «Пошел ты к черту, Фрэнк», – пишешь ты. – Он засмеялся.

– Мне ты можешь доверять. Я адвокат.

Мои слова вызвали у него бурный смех. Итак, теперь в моем большом дипломате, который скорее можно было назвать маленьким чемоданом, лежали бумаги и деньги. Боже, сколько макулатуры!

– Ты проверил, все документы в порядке? – спросил Беллароза.

– Да.

– Как видишь, я законопослушный бизнесмен.

– Не надо, Фрэнк. Еще не время, чтобы молоть эту чепуху.

– Да? – Он опять засмеялся. – Но ты сам можешь убедиться. Здесь, в этом портфеле находятся бумаги на Стенхоп Холл, на мотель во Флориде. У меня есть еще один мотель в Лас-Вегасе, а также земля в Атлантик-Сити. Это единственная ценность на свете – недвижимость. Землю не изготовишь ни на каком заводе, советник.

– Верно. За исключением Голландии…

– А ведь были времена, когда землю отнимали после большой драки. Теперь только передают бумажки из рук в руки, – ухмыльнулся Беллароза.

– Точно.

– Они ведь могут отобрать мою землю, мою собственность.

– Нет, она будет только заложена. Потом тебе ее вернут.

– Нет, советник, как только они увидят то, что лежит у тебя в портфеле, у них разыграется аппетит. Следующим шагом Феррагамо будет возбуждение дела по акту РИКО. Они наложат арест на всю мою недвижимость, а потом отберут ее у меня. А с теми документами, что лежат в портфеле, сделать это будет куда легче. Из-за этого проклятого убийства я вынужден открывать им все, чем я владею.

– Возможно, ты прав, – согласился я.

– Ну и черт с ними. Пусть все правительства провалятся к чертям собачьим. Им лишь бы наложить лапу на мои богатства. К дьяволу их. У меня еще кое-что есть в запасе.

Кто бы сомневался. Манкузо был прав. У него еще много чего осталось.

– Слушай, я говорил тебе, что уже предложил свою цену за «Фокс-Пойнт»? Девять миллионов. Я разговаривал с тем адвокатом, который заправляет делами наследников. Хочешь заняться этой сделкой?

Я пожал плечами.

– Почему бы и нет?

– Ладно. Я скажу тебе сколько. Девяносто тысяч.

– Это в том случае, если они согласятся на девять. Не забывай про иранцев, – заметил я.

– Пошли они куда подальше. Они же не владельцы. Они покупатели. А я имею дело только с владельцами. Я объяснил этому адвокату, что мое предложение – это наилучшее предложение для его клиентов. Он постарается, чтобы его клиенты это поняли. А о новых предложениях от иранцев они больше не услышат ни слова. Capisce?

– Конечно.

– Теперь у нас будет где искупаться. Я разрешу всем пользоваться пляжем. Никому не придется оглядываться на этих черномазых из пустыни с их паранджами.

– Ты не мог бы больше не употреблять этого слова?

– «Capisce»?

– Нет, другое.

– Что, черт побери, ты имеешь в виду?

– Ладно, забудь.

Он пожал плечами.

– В общем, ты можешь рассчитывать на девяносто тысяч через несколько месяцев. Рад небось?

– Да, есть немного, – кивнул я. – Похоже, тебя совсем не беспокоит это обвинение в убийстве, предстоящие обвинения в вымогательстве, не волнует то, что тебя могут укокошить в любой момент.

– А, все это ерунда.

– Вовсе не ерунда, Фрэнк.

– А что прикажешь мне делать? Лечь и умереть от горя? Если есть дела, надо ими заниматься. Это разные вещи.

– Нет, все это взаимосвязано.

– Чепуха.

– Не забудь, что я тебя предупреждал. – Я налил себе еще кофе и стал наблюдать в окно, как из-за пелены тумана восходит солнце. Если есть дела, надо ими заниматься. Я припомнил историю из учебника, по которому мы занимались в колледже Святого Павла. В ней рассказывалось о двух римских аристократах, которые, стоя на окраине своего города, обсуждали цену участка земли, находившегося в отдалении от них. Продавец расписывал преимущества этого участка, его плодородную почву, его близость к городу. Потенциальный покупатель старался сбить цену. Наконец они ударили по рукам. Ни тот ни другой ни во время переговоров, ни после них не упомянули об одной вещи – земля, о которой шла речь, в это время находилась у неприятеля, который использовал ее в качестве плацдарма для предстоящей атаки на Рим. Мораль этой истории для учеников Древнего Рима – и, очевидно, для моих современников из колледжа Святого Павла – состояла в том, что благородные римляне (и будущие члены американского истеблишмента) должны проявлять наивысшую храбрость и уверенность в себе даже перед лицом смерти и разрушения, то есть заниматься своим делом без излишних сомнений и с непоколебимой верой в будущее. Или, как говорили мои предки, «закусив удила».

– Я не знал, что ты уже оформил документы на Стенхоп Холл, – сказал я Белларозе.

– Да. На прошлой неделе. А ты разве в этом не участвовал? Ты не помогаешь своему тестю оформлять бумаги? Какой же тогда из тебя зять? А?

– Я посчитал, что возникнет конфликт интересов, если я буду представлять его сторону в этой сделке и твою сторону на судебном процессе.

– Да? Ты в самом деле так думаешь? – Он наклонился ко мне. – Слушай, могу я сказать тебе одну вещь?

– Конечно.

– Твой тесть тот еще фрукт.

Мне в голову пришла совершенно дикая мысль. Я мог бы попросить Белларозу убрать Уильяма. А что? Это тоже сделка.

Это тебе от зятя, сукин ты сын. Бах! Бах! Бах!

– Эй, ты меня слушаешь? Я тебя спросил, как тебе удается ладить с твоим тестем?

– Он живет в Южной Каролине.

– Да? Это хорошо. Хочешь взглянуть на картину?

– Подожду, пока ее повесят.

– Мы по этому случаю устроим вечер. Сюзанна будет почетной гостьей.

– Превосходно.

– Как у нее дела? Она теперь здесь не часто появляется.

– Неужели?

– Да. Она сегодня дома? Может быть, она составит компанию Анне?

– Почему бы нет? Я, правда, не знаю, какие у нее на сегодня планы.

– Да? У тебя очень современная жена. Тебе это нравится?

– А как дела у Анны?

– Она понемногу привыкает к здешней жизни. Сейчас все ее безумные родственники разъехались, и она успокоилась. Донна Анна. – Он помолчал и как бы к слову добавил: – Насчет привидений она тоже больше не переживает. – Он недобро улыбнулся. – Тебе не стоило рассказывать ей эту дикую историю.

Я прочистил горло.

– Жаль, что она приняла это так близко к сердцу.

– Да? Черт знает что за история! Дети трахаются! Мадонна! Я ее многим рассказывал. Не знаю только, правильно ли я ее понял. Однажды я рассказал ее своему другу Джеку Вейнштейну. Отличный мужик, вроде тебя. Он утверждает, что есть такая книга. Что ты пересказал эпизод из книги. Это не история с «Альгамброй». Зачем ты это наплел?

– Чтобы повеселить твою жену.

– Что-то она не веселилась по этому поводу.

– Тогда, значит, чтобы самому повеселиться.

– Вот как? – Он продолжал смотреть на меня недобрым взглядом. – Нет, тут что-то другое. Анна думает, что ты и был тем типом, который начал лаять на нее у бассейна. Это был ты?

– Да.

– Зачем ты это сделал?

Я представил себя замурованным в бетон на дне бассейна в том случае, если я и на этот раз отвечу: «Чтобы самому позабавиться».

– Послушай, Фрэнк, прошло уже много месяцев. Забудем об этом, – предложил я.

– Я ни о чем не забываю.

Это точно.

– Ну тогда прими мои извинения.

– О'кей. Это другое дело. Учти, что другим я таких вещей не прощаю. – Он пристально посмотрел на меня и постучал по лбу рукой: – Tu sei matto. Capisce?[21]21
  Думать надо. Понимаешь? (итал.)


[Закрыть]

Когда люди жестикулируют, их лучше понимаешь.

– Capisco, – ответил я.

– У всех у вас с головой не в порядке.

Мы с ним опять углубились в чтение газеты, но несколько минут спустя он обратился ко мне с вопросом:

– Сколько я плачу?

– Ничего не платишь. Это просто услуга за услугу.

– Нет. Услугу ты мне уже оказал, поговорив с Манкузо. Если спасешь меня сегодня от тюрьмы, получишь пятьдесят тысяч.

– Нет, я…

– Соглашайся, советник, ты мне еще можешь понадобиться. А то потом будем поздно: они загребут все мои денежки, обвинив меня в вымогательстве и коррупции.

Я пожал плечами.

– Ладно.

– Вот так-то лучше. Видишь, ты уже почти заработал девяносто плюс пятьдесят, даже не успев позавтракать. – Беллароза погрозил мне пальцем. – И не забудь внести эти доходы в твою декларацию, – засмеялся он.

Я тоже изобразил на лице улыбку. Пошел ты к черту, Фрэнк.

Мы еще поговорили о наших семьях.

– Твоя дочь все еще на Кубе? – поинтересовался Беллароза.

– Да.

– Если будешь звонить ей, скажи, что мне нужен четвертый номер.

– Извини, не понял.

– «Монте-Кристо», номер четыре. Я забыл сказать твоему сыну, чтобы он передал ей. Это такие большие сигары. Номер четыре.

Я не собирался спорить с ним по поводу контрабанды, поэтому просто кивнул.

– Как ты думаешь, – спросил он, – эта старушка останется жить в сторожевом домике?

– Я советовал ей именно так и сделать.

– Да? Сколько ей нужно дать, чтоб она убралась оттуда?

– Нисколько, Фрэнк. Это ее дом. Забудь об этом.

Он пожал плечами.

Я подумал, не сказать ли ему о планах Уильяма Стенхопа задействовать Фонд охраны природы, чтобы препятствовать разделу Стенхоп Холла на мелкие участки. Но понял, что не стоит этого делать. Уильям собирался поступить некрасиво, но это было бы в рамках закона – к тому же он рассказывал мне о своих планах довольно долго, прежде чем я послал его к черту.

– Что ты собираешься делать со Стенхоп Холлом? – все же полюбопытствовал я.

– Не знаю. Посмотрим.

– Там можно будет закапывать трупы.

Он улыбнулся.

– А где сейчас твой сын Тони? – спросил я его. На прошлой неделе я встретил здесь этого юного студента из Ла Саля – своей манерой держаться он мне показался очень похожим на отца. Недаром Фрэнк так гордился им. Я назвал этого мальчишку Маленьким Доном, но, конечно, только про себя.

– Я отослал его к старшему брату до конца лета, – ответил Беллароза.

– К какому старшему брату?

Он посмотрел на меня.

– Не важно к какому. Забудь, что ты про это слышал. Понял?

– Конечно. – Боже, прежде чем задавать этому человеку самые невинные вопросы, следует трижды подумать. Впрочем, богатые и известные люди часто ведут себя подобным образом; у меня много знакомых, которые не любят распространяться о том, где находятся их дети. Но мне они всегда могут об этом рассказать, если я спрошу.

– А твой сын все еще во Флориде? – спросил он.

– Может быть, да, может быть, нет.

Он снова улыбнулся и принялся опять за газету. Теперь он начал разгадывать кроссворд.

– Американский писатель, имя Норман, шесть букв, на конце «р».

– Мейлер.

– Никогда не слышал. – Он вписал слово в кроссворд. – Да, подходит. Ты гениальный парень.

В кухню вошла Филомена. Она была на самом деле уродлива, на такое лучше с утра не смотреть. Они с Фрэнком о чем-то поговорили, и я понял, что он по-итальянски говорит неважно, так как она без конца его переспрашивала. Затем она вывалила на стол целую кучу бисквитов с итальянскими надписями. С Белларозой она разобралась – теперь пришел мой черед.

– Она хочет, чтобы ты позавтракал, – пояснил Фрэнк.

Я подчинился и принялся за еду. Бисквиты были неплохие, особенно если их еще намазать маслом, что я и делал. Белларозе тоже пришлось позавтракать. Филомена наблюдала за нами и жестами показывала мне, чтобы я не смел останавливаться. Беллароза что-то грубо сказал ей – она не осталась в долгу. За завтраком хозяйкой была она.

Наконец Филомена нашла себе другое занятие, и Фрэнк отодвинул от себя тарелку.

– Как она мне осточертела, – пробурчал он.

– Куда же ее денешь?

– Слушай, у тебя нет мужика, который бы согласился забрать ее? – спросил он.

– Нет.

– Ей двадцать четыре, скорее всего, целка, готовит – пальчики оближешь, умеет шить, поддерживать чистоту – вообще работает как вол.

– Беру ее себе.

Он рассмеялся и похлопал меня по плечу.

– Да? Хочешь итальянку? А если я все расскажу твоей жене?

– Мы с ней уже обсуждали этот вопрос.

Мы выпили еще по чашке кофе. Было около восьми утра, и я уже начинал подумывать, что это поздновато для ареста, но в этот момент, крадучись словно кошка, в кухню вошел Винни.

– Хозяин, они здесь, – прошептал он. – Энтони позвонил от ворот. Они идут сюда.

Беллароза махнул рукой, и Винни исчез. Он повернулся ко мне.

– Ты проспорил мне пятьдесят долларов.

Мне показалось, что он хочет получить свой выигрыш сразу, поэтому я протянул ему купюру, и он спрятал ее в карман.

– Вот видишь? – сказал он. – Феррагамо – подлец. Он наврал с три короба жюри присяжных, и они дали ему добро на предъявление обвинения. Меня арестуют за то, чего я не совершал. А ведь он знает, что я не убивал Хуана Карранцу. Теперь на улицах города может пролиться кровь, и пострадают невинные люди.

Лица, у которых нелады с правосудием, начинают вещать так, как будто они святые или жертвы произвола.

Я это неоднократно замечал на примере моих клиентов, которые занимались бухгалтерскими приписками.

Беллароза встал из-за стола.

– Четырнадцатого января этого года, в тот день, когда Хуан Карранца был убит в Джерси сотрудниками Отдела по борьбе с наркобизнесом, у меня было неопровержимое алиби, – заявил он.

– Ну и хорошо, – сказал я, вставая и забирая свой дипломат.

– Ты не спрашивал меня об этом алиби, так как ты не специалист по уголовным делам.

– Да, верно. Мне следовало спросить.

– Так вот, когда все это случилось, я находился здесь. Как раз в тот день я приехал сюда, чтобы получше рассмотреть это поместье. Я провел весь день в «Альгамбре», здесь, в восьмидесяти милях от того места, где был убит Хуан Карранца. Ему прострелили голову, когда он сидел в машине на стоянке на Гарден-Стейт. Но меня там не было. Я находился здесь.

– С тобой кто-нибудь был?

– Конечно. Со мной всегда ездят ребята. Ленни сидел за рулем. Был и еще один парень.

Я покачал головой.

– Это не пройдет, Фрэнк. Это не алиби. Кто-нибудь из здешних видел тебя?

Он посмотрел мне прямо в глаза. Не знаю почему, но я не понял, куда он клонит.

– Так что выкинь это алиби из головы, Фрэнк, – сказал я.

– Советник, если ты скажешь судье во время слушаний об освобождении под залог, что ты в тот день видел меня, то Феррагамо останется с носом, а я буду свободен уже через две минуты. Возможно, мне даже не придется оставлять залог. – Он ткнул в меня пальцем.

– Нет. – Я двинулся к двери.

– Но ты же мог видеть меня. Вспомни, что ты делал в тот день. Ты ездил на верховую прогулку?

– Нет.

Он подошел ко мне поближе.

– Может быть, твоя жена в тот день выезжала верхом? Возможно, она видела меня? Наверное, мне стоит с ней поговорить.

Я бросил портфель на пол и пошел на него.

– Ты, сукин сын, – зашипел я.

Мы стояли примерно в футе друг от друга, и у меня в голове вертелась история с обломком свинцовой трубы.

– Я не собираюсь лжесвидетельствовать в твою пользу, и моя жена не станет этого делать, – сказал я твердо.

В комнате повисла тишина. Мы стояли и пристально смотрели друг другу в глаза.

– О'кей, – наконец произнес Фрэнк. – Если ты считаешь, что сможешь избавить меня от тюрьмы, не делая этого, тогда и нет нужды в таком заявлении. Только помни – ты обязан не допустить, чтобы меня упекли в тюрьму.

Теперь я ткнул в него пальцем.

– Не вздумай еще раз предложить мне это, Фрэнк. И никогда не толкай меня ни на какие противозаконные действия! Или ты сейчас же извиняешься передо мной, или я ухожу.

По выражению его лица ничего нельзя было понять, но мысли этого человека явно блуждали где-то далеко. Потом он как бы опомнился и посмотрел на меня.

– О'кей. Извини, ладно? Пойдем. – Он взял меня под руку, я прихватил дипломат, и мы вышли в вестибюль.

Ленни и Винни стояли возле маленького окошка у входной двери.

– Они что-то затеяли, – сообщил Винни.

Беллароза отстранил их от окошка и сам посмотрел в него.

– Черт меня побери… – Он повернулся ко мне. – Ну-ка, взгляни на это.

Я подошел к окну, ожидая увидеть все что угодно: танки, группы захвата, вертолеты и все такое. Я думал, что увижу машины и в них – не меньше дюжины людей: нескольких агентов ФБР в штатском, местных полицейских и детективов в форме. Но вместо всего этого по центральной аллее усадьбы брел не спеша всего один мужчина в штатском. Он поглядывал на цветы, на деревья, словно человек, вышедший на загородную прогулку. Мужчина постепенно приближался, и я узнал его. Я повернулся к Белларозе.

– Манкузо.

– Да?

Ленни, припавший к другому окну, воскликнул:

– Он один. Этот сукин сын идет сюда в одиночку! – Он взглянул на своего босса. – Давай я прихлопну этого козла.

Я не считал эту мысль очень удачной.

– Да, вот это мужик. Настоящий мужик! – прошептал Беллароза.

Винни был оскорблен.

– Они не имеют права этого делать. Они не имеют права посылать одного человека.

Мистер Манкузо, конечно же, был не один – за его спиной стояла вся мощь закона. В то утро он преподал хороший урок не только Белларозе и его людям, но и мне.

– Он уже здесь. – Ленни полез правой рукой за пазуху. Я надеялся, что он вынет оттуда блокнот для заметок, но он вытащил револьвер. – Мы же прихлопнем его, шеф, верно? – Его голос звучал не очень уверенно.

– Заткнись. Спрячь эту пушку. Вы двое отойдите от двери. Туда. Советник, ты стань вот здесь, – скомандовал Беллароза.

Ленни и Винни отошли в глубь вестибюля за колонны, а я встал рядом с доном.

В дверь три раза постучали.

Фрэнк Беллароза подошел к двери и открыл ее.

– Надо же, какая встреча!

Мистер Манкузо показал свое удостоверение, хотя и без того все знали, кто он такой, и перешел прямо к делу.

– У меня имеется ордер на твой арест, Фрэнк. Идем, – сказал он.

Но Беллароза не сдвинулся с места. Они оба стояли и смотрели друг на друга, словно ждали этого момента долгие годы и теперь хотели им насладиться.