Текст книги "Золотой берег"

Автор книги: Нельсон Демилль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 43 страниц)

Глава 19

– Кесарю – кесарево, – процитировал Фрэнк Беллароза. – Но, – добавил он, – не более пятнадцати процентов от чистой прибыли.

Я даю своим клиентам примерно такие же советы, но рекомендую им платить семнадцать процентов от суммы общего дохода и, кроме того, выставляю им счет за оказываемые услуги. Видимо, нечто подобное имеет в виду и Фрэнк Беллароза.

Был вечер пятницы, и я сидел на своем обычном месте в клубе «Крик». Народу в клубе собралось много, и все вокруг выглядело примерно так же, как я описывал ранее, с той лишь разницей, что теперь напротив меня сидел Епископ.

Даже не оглядываясь по сторонам, я чувствовал, как выпученные глаза окружающих в растерянности перебегают с меня на моего приятеля Фрэнка. Лестер Ремсен расположился за соседним столиком, с ним были Рендал Поттер и Аллен Депоу, который, если вы помните, оказал властям неоценимую услугу, предоставив свой чердак для наблюдательного пункта. Оттуда следили за «Альгамброй».

Преподобный мистер Хеннингс также присутствовал, он сидел вместе с тремя посетителями за угловым столиком у окна. На нем была спортивная куртка, наброшенная на костюм для гольфа. В руке он держал бокал красного вина. Я заметил, что служители епископальной церкви и католичества на публике употребляют в основном красное вино. Вероятно, поступая так, они не хотят порочить свой образ: у алтаря ведь тоже подносят красное вино, а отнюдь не холодное пиво.

За другим ближайшим столиком, очевидно предназначенным для потомков голландских родов, устроились Джим Рузвельт, Мартин Вандермеер и Сирил Вандербильт. Последний, видимо, забрел сюда из клуба «Пайпинг рок» в поисках разнообразия.

Народу становилось все больше, и, говоря словами поэта, приверженца философии дзэн-буддизма, все здешние были здесь. Плюс еще кое-кто. У меня возникла странная мысль, что люди узнали про Саттера, приведшего с собой Белларозу, и прибежали поглазеть на это зрелище. Впрочем, нет. Это был обычный вечер пятницы.

Фрэнк щелкнул пальцами, призывая старого Чарли, официанта, который, обслужив миллион клиентов, теперь позволил себе удовольствие расположиться в зале для коктейлей на правах члена клуба и пить, курить и разговаривать. Чарли, естественно, не обратил никакого внимания на щелканье Фрэнка. Тогда Фрэнк щелкнул пальцами еще раз и крикнул:

– Эй.

Я подмигнул ему и сказал:

– Я сейчас принесу выпивку. – Я встал и направился к стойке бара.

Бармен Густав приготовил мой мартини еще до того, как я дошел до стойки.

– Сделай еще виски с имбирным элем, – попросил я Густава. По его ухмылке сразу стало ясно, что он думает об этом напитке.

Ко мне подошел Лестер. Его, вероятно, послали соседи по столику: их разбирало любопытство.

– Привет, Джон.

– Привет, Лестер.

– Кто это с тобой?

– Это Антонио Пюльези, всемирно известный тенор.

– Он похож на Фрэнка Белларозу, Джон.

– Удивительное сходство.

– Джон… это не дело.

Виски с элем было готово, я записал его на мой счет.

– Что это значит, Джон? – не унимался Лестер.

– Он мой сосед, – уточнил я. – Просто захотел прийти сюда со мной. – Что было, кстати, сущей правдой. Мне бы самому такая мысль в голову не пришла. Я понял, что вопросы Лестера выводят меня из себя.

Лестер продолжал меня допрашивать.

– Ты что, собираешься еще и обедать здесь?

– Да, мы собираемся. К нам присоединятся Сюзанна и миссис Беллароза.

– Послушай… Джон, как член руководства клуба и как твой друг…

– И мой кузен.

– Да… и это тоже… я считаю своим долгом сказать тебе, что сегодня вечером многие были очень раздосадованы и обескуражены…

– Что-то я не вижу здесь ни одного раздосадованного лица.

– Ты знаешь, что я имею в виду. Я понимаю твое положение и ничего не имею против, когда приглашают посторонних выпить что-нибудь, тем более это бывает не так часто. – Он добавил sotto voce[18]18
  Шепотом (итал.).


[Закрыть]: – Это относится и к меньшинствам. Можно устроить здесь иногда ленч с друзьями. Но только не ужин, Джон, и, пожалуйста, без женщин.

– Лестер, – не вытерпел я, – несколько месяцев назад ты пытался вовлечь меня в мошенничество и склонял к присвоению чужого имущества. Не мог бы ты теперь оставить меня в покое и убраться к черту? – Я забрал бокалы со стойки и вернулся за свой столик.

Когда я поднес ко рту свой мартини, я отметил, что у меня слегка подрагивает рука.

Фрэнк взболтал содержимое своего стакана.

– Ты забыл принести шерри.

– Я не официант, черт побери.

Как вы понимаете, Фрэнк Беллароза не привык, чтобы с ним так разговаривали. Но так как случай был особый, он не нашелся что ответить и продолжал помешивать свой коктейль.

Настроение у меня тогда было препаршивое, сами знаете, по какой причине. По-моему, конфликт с налоговой службой в чем-то схож с семейной ссорой. Я спросил мистера Белларозу:

– Так что на моем месте сделал бы ты? Откупился бы от этого типа? Пустил бы ему пулю в лоб?

Глаза Белларозы округлились, словно он был шокирован моими предложениями. Мне это показалось забавным.

– Никогда, слышишь, никогда не следует обижать федеральных агентов, – назидательно изрек он.

– Если бы ты встретил мистера Новака, ты сделал бы исключение.

Он улыбнулся, но промолчал.

– Так что, его надо подкупить? – не отставал я.

– Нет. Ты – честный человек. Не делай того, что тебе не свойственно. Это ничего не даст. – Он замолчал, потом добавил: – У этого парня в пиджаке наверняка был спрятан микрофон, а он, в свою очередь, предполагал, что ты тоже без него не обошелся.

Я кивнул. По правде говоря, мне было бы легче расквасить морду мистеру Новаку, чем предложить ему взятку.

Я окинул взглядом моего визави. Мистер Беллароза был одет в свой обычный костюм, состоящий из пиджака и водолазки. Должно, быть, он когда-то давно увидел этот фасон на рекламном плакате с роскошным особняком в качестве фона. С тех пор он менял только расцветки. На этот раз пиджак был зеленым, а водолазка канареечного цвета. Само по себе это сочетание не очень бросалось в глаза, так как сезон твидовых пиджаков закончился и местные завсегдатаи облачились в идиотские одежды веселеньких цветов, они напоминали мне тропических птиц. Слава Богу, Беллароза не додумался надеть серый, сверкающий акульей кожей костюмчик. Я все же сделал ему замечание.

– На твоем месте я оставил бы «Ролекс» дома, Фрэнк.

– Да?

– Да. Некоторым простительно носить такие часы. Тебе – нет. Купи себе часы спортивного фасона. А из обуви – лучше мокасины или «доксайды». Знаешь, как они выглядят?

– Конечно.

Вряд ли он знал, мне кажется. Я прикончил свой мартини и подозвал Чарли, обойдясь без щелканья пальцами. Заказал еще порцию.

– И шерри для этого джентльмена.

– Джентльмен предпочитает зеленый или красный шерри, сэр? – Чарли обратился с вопросом ко мне, словно я привел с собой на поводке бульдога и заказывал ему миску молока.

– Красного! – пролаял Беллароза.

Чарли исчез в одно мгновение.

В зале появились женщины, они пришли к своим мужьям или присели за столиками в ожидании супругов. Я приметил Бэрил Карлейль – она была, как всегда, со своим мужем, черт-знает-как-его-зовут. Она сидела ко мне в профиль, и я разглядывал ее, пожевывая пластмассовую трубочку для коктейлей. Хорошая баба. Бэрил повернулась ко мне, и мы обменялись взглядами, в которых можно было прочесть: «Ну что, не продолжить ли нам наши игры?»

Беллароза тоже покосился на Бэрил, затем на меня.

– О, да здесь попадаются стоящие экземпляры. Мне кажется, эта уже готова с тобой на все.

Я был рад, что он подтвердил мои предположения, однако на всякий случай сообщил ему:

– О сексе тут не говорят.

Он улыбнулся.

– Не говорят? А о чем же говорят? О деньгах?

– Мы говорим о бизнесе, но никогда о деньгах.

– Как же это?

– Это не так легко, верно. Послушай, Фрэнк, мне нужен адвокат – специалист по налогам. Не тот, который был у тебя, когда ты загремел за решетку, а тот, благодаря которому ты сейчас на свободе.

Напитки были доставлены, Беллароза помешал вишенкой в своем бокале, затем положил ее в рот.

– Мне нужен твой налоговый адвокат, – поторопил я его с ответом.

Он медленно жевал свою вишню.

– Адвокат тебе не нужен. Адвокаты необходимы, когда дело доходит до суда. А тебе нужно разобраться с этим делом еще до суда.

– Согласен. Но как?

– Прежде чем ответить на вопрос «как», надо ответить на вопрос «почему».

– На вопрос «почему» я ответ уже знаю. Я не собираюсь расставаться с тремя сотнями тысяч долларов и идти в тюрьму на несколько лет. Вот тебе «почему».

– Но ты не понимаешь «почему». Почему ты не хочешь всего этого?

– Потому что я не собирался никого обманывать.

– Вот этого не надо, парень.

Я пожал плечами и принялся за свой мартини. Я осмотрелся кругом, чтобы оценить сложившуюся обстановку. Кто-то сразу отводил взгляд, а некоторые, и в их числе Мартин Вандермеер и отец Хеннингс, посмотрели мне прямо в глаза недобрым взглядом. В противоположность им Бэрил подарила мне улыбку, она словно давала мне понять, что мы с ней можем начать все сначала. У меня было такое чувство, что возбуждение Бэрил объяснялось в первую очередь тем, что рядом со мной сидел мистер Беллароза. Бэрил из тех женщин, которые, даже находясь в браке, не прочь побаловаться со шпаной. По-моему, я был для нее сейчас воплощением ее идеалов – что-то вроде гангстера с дипломом.

Я снова взглянул на Белларозу. Видимо, мы зашли в тупик, мне предстояло отыскать ответ на вопрос «почему». Я попытался припомнить некоторые положения философии Фрэнка, изложенные им в «Альгамбре». Наконец я сказал:

– Новак сам имеет против меня зуб, вот почему. Я переспал однажды с его женой и оставил ее в горах в Кэтскилле одну во время снежной бури.

Беллароза улыбнулся.

– Вот теперь ты ближе к истине. – Он взял из вазочки горсть отвратительного сухого печенья и отправил его в рот. Я собирался как-то пожаловаться администрации клуба на это безобразие с печеньем, но с этого вечера мне, видимо, придется воздерживаться от любых жалоб.

Беллароза проглотил печенье и заговорил:

– О'кей, давай теперь я расскажу тебе, как я все это представляю. В этой стране все болтают о демократии, а, по-моему, тут идет бесконечная классовая борьба. Не веришь? Поверь, приятель, это так. Вся здешняя история – это история борьбы трех классов: высшего, среднего и низшего. Мне об этом рассказали еще тогда, когда я учился в Ла Саль. Ты понимаешь, что имел в виду мой учитель истории, когда говорил про эти вещи?

– Думаю, что понимаю, Фрэнк. Я, слава Богу, тоже учился, правда, в Йельском университете. Ну, хорошо. А как же быть с классом преступников?

– Все то же самое. Ты разве не знаешь, что есть разные классы преступников? Ты думаешь, я и «баклажан» – торговец крэком[19]19
  Название одного из видов наркотиков.


[Закрыть] – одно и то же?

Я грешным делом так и думал, но, когда он предложил взглянуть на проблему с исторической и экономической точек зрения, я понял, что ошибался. Возможно, с Фрэнком Белларозой у меня на данный момент было больше общего, чем с преподобным Хеннингсом, например, которому явно не нравились ни мои деньги, ни я сам. Я сказал:

– Жена моего сторожа, Этель, тоже сторонница теории классовой борьбы. Надо вас как-нибудь познакомить. Вот смеху-то будет.

– Да, но ты меня, видимо, не до конца понял. Это совсем не то, что в Европе с их безумными политическими партиями и болтовней. И я еще раз повторяю: у нас существует классовая борьба.

– Так вот почему Новак прицепился ко мне. Он что, коммунист?

– Что-то вроде этого. Но он, правда, вряд ли сам об этом подозревает.

– Как я не догадался? А он меня все пытался убедить, что он борец за охрану природы.

– Да. Кроме того, идет и другая война – между мерзавцами из правительства и нормальными людьми, которые не желают знаться с этим правительством. Эта война длится так же давно, как и классовая борьба. В чем тут суть? В том, что правительство изо всех сил пытается изобразить, что оно заботится о бедняках и об идиотах. И те на самом деле верят, что оно о них заботится. Capisce? И что же остается нам, людям вроде тебя и меня? Нам надо, с одной стороны, прикрывать свои яйца, чтобы их не отрезала всякая шпана, а с другой – не спускать глаз со своего кошелька, в который норовит залезть правительство. Верно?

Он был, безусловно, прав. Но когда я объясняю это своим клиентам, я употребляю другую лексику. Возможно, именно по этой причине меня всегда понимают.

Беллароза продолжал:

– Федеральная налоговая служба ополчилась против тебя вовсе не потому, что ты нарушил закон, и все такое. Если бы дело обстояло так, я бы тебе не позавидовал, но все гораздо проще. Они прицепились к тебе, потому что ты им не нравишься.

– Но, Фрэнк, – возразил я, – за тем, что они делают, чаще всего не стоит никакой философии. Это в основном случайность или бюрократическая глупость. Я знаю, я с ними сталкиваюсь каждый день. Не думаю, что ФНС или Новак ополчились лично против меня.

– Важно, с чего все начинается. А начинается с того, что они охотятся за определенными людьми. Это не случайность и не глупость, приятель. Это запланировано. А если это так, то это называется война. Поэтому, когда тип вроде Новака шьет против тебя дело, это всегда оборачивается именно личным конфликтом. Так ты его не на шутку разозлил, говоришь?

Я улыбнулся.

– Ну, совсем чуть-чуть.

– Да-а. Это твоя первая ошибка.

– Я знаю.

– Послушай, советник. Новак – это мелкая сошка, он зарабатывает тридцать, может быть, сорок тысяч в год. Ты зарабатываешь, скорее всего, в десять раз больше. Это похоже на ситуацию со мной и с Феррагамо. Тот же случай. Потому что и тот и другой находятся на государственной службе, а таких людей не следует оскорблять.

– Но он меня достал.

– Понятно. Они это делать умеют. Но послушай, Новак пошел работать в ФНС не для того, чтобы сохранять твои сбережения. Он пошел туда из-за своих принципов, и эти принципы надо понимать.

– Я понимаю.

Беллароза перегнулся ко мне через стол.

– У этого Новака есть власть, сечешь? Он способен вздрючить и тебя, и меня, да-да. И он горы свернет ради этого, ведь он не обладает этой властью больше нигде – ни в банке, ни в офисе, даже у себя дома, возможно, он – ничтожество. Какой у тебя может быть дома авторитет, если ты приносишь в год тридцать тысяч? – Беллароза посмотрел мне прямо в глаза. – Попробуй влезть в его шкуру хотя бы на один день.

– Ну уж нет, я туфли из синтетики не ношу.

– Да? Вот видишь. А поживи-ка, как он, в его гнусной квартире или паршивом домишке. Задумайся, покупать или не покупать костюм, в котором тебя и похоронят. Посчитай-ка, во что семье обойдутся продукты, учеба детей и так далее. И при всем этом он ведь еще боится, что на него косо посмотрит шеф, что правительство урежет ему зарплату. А потом позвони мистеру Джону Саттеру в его роскошный офис. Ну-ка расскажи, как ты будешь относиться к этому пижону-юристу?

О Господи, мне стало даже почти жалко Стивена Новака.

– Все это я понимаю, но я хотел бы знать…

– Так вот, тебе надо, во-первых, понять, с кем ты имеешь дело, и уразуметь, что эти люди набрасываются только на людей с положением. На людей вроде меня и, да-да, не удивляйся, на людей вроде тебя. На людей, чьи проблемы с уплатой налогов могут стать сенсацией. Знаешь почему?

– Да, Фрэнк, знаю, налоги – это мой хлеб. Федеральная налоговая служба любит устраивать сенсации по той причине, что с их помощью она может напугать миллионы простых налогоплательщиков. И люди уже покорно несут им свои денежки.

– Да им плевать на уплату налогов для правительства! Ты так до сих пор ничего не понял. Им важно только одно – запугать человека. Это делается, чтобы показать, на чьей стороне власть. А еще большую роль играет зависть. Парень вроде Новака не в состоянии стать таким же богатым, как ты или я, но у него есть мозги и он понимает, что, прикрываясь интересами государства, он может разорить и тебя, и меня. Поэтому он – опасный человек.

Я кивнул. Беллароза в самом деле прекрасно озвучивал мысли Макиавелли в современном изложении.

– Возьми того же Феррагамо, – продолжал Беллароза. – Он прикидывается, что защищает справедливость, равенство, демократию, заботится об интересах бедных и о жертвах преступников и так далее. Вранье. Дело совсем в другом, приятель. Дело все в той же чертовой власти. Дело в зависти, в зависти к конкретным людям. А сверху все это приправлено чепухой, но чепухой, приятной для слуха. Послушай, я могу отвезти тебя в Бруклин, где в одном квартале за день происходит столько преступлений, сколько не случается и за целый год в вашем гнусном шикарном округе. Ты встретишь там Феррагамо? Ты встретишь там Новака, требующего, чтобы торговцы наркотиками заполнили налоговую декларацию? И вот что я тебе скажу, советник. Дело не в том, что ты прожил жизнь, как я, или так, как ты ее прожил. Если они решили засадить тебя за решетку за мошенничество, они все равно посадят тебя на пять или на десять лет, кем бы ты ни был: преступником или адвокатом. А скостят тебе срок только после того, как тебя посадят, не раньше. Capisce? И скажу тебе еще кое-что, что тебе наверняка не понравится. Когда ты смотришь на присяжных, они тоже смотрят на тебя и прикидывают, на сколько лет тебя упрятать. Когда я смотрю на присяжных, половина из них думают, что я уже подкупил другую половину, и прикидывают, останутся ли они в живых, если проголосуют за обвинительный приговор. Вот что значит власть, приятель! У меня она есть, а у тебя ее нет. Со мной никто не захочет связываться. И вот еще одно соображение для тебя: если ты думаешь, что правительство взъелось на тебя из-за того, что ты не заплатил налоги, если ты считаешь, что дело только в этом, значит, ты ничего не понял из нашего разговора. Так что поразмысли над этим хорошенько.

Я уже думал об этой проблеме и как настоящий патриот отверг в очередной раз мысль о продажности властей.

– Все это твои фантазии, Фрэнк, – произнес я.

– А я тебе скажу, что у меня просто не хватает фантазии, чтобы представить все так, как есть на самом деле. – Он откинулся на спинку стула и доел печенье, которое еще оставалось в вазочке. – Теперь ты понимаешь «почему». Значит, ты созрел для разговора с мистером Мельцером. Он объяснит тебе «как».

Несколько мгновений я не мог произнести ни слова, потом понял, что следует спросить:

– А кто такой, этот мистер Мельцер?

– Он в свое время работал на них. Был большой шишкой в ФНС. Сейчас занимается частными консультациями. Понимаешь? Разбогател на продаже секретов противника. Он лично знает всех этих мерзавцев. Улавливаешь? Жаль, я поздно его встретил. Но, возможно, тебе он сможет помочь.

Я задумался. Да, предатели, продающие ружья индейцам, в самом деле существуют. Но я бы никогда не стал рекомендовать их своим клиентам. Насколько я знал, они занимаются темными делами, поддерживая личные контакты с сотрудниками ФНС, возможно даже давая взятки и шантажируя своих бывших коллег. Их клиенты никогда не знают, как обделываются делишки. Нет, Джон Саттер, мистер Принципиальность, никогда бы не стал рекомендовать предателей из ФНС своим клиентам. Даже если бы это было законно. Он чтит адвокатскую этику.

Должно быть, на лице у меня были нарисованы неуверенность, скептицизм и, возможно, даже разочарование, так как Беллароза сказал:

– Мистер Мельцер гарантирует тебе с самого начала, что против тебя не будет возбуждено никаких дел. Никаких уголовных преследований, никакой тюрьмы.

– Каким образом он может это гарантировать?

– Это его бизнес, друг мой. Если желаешь действовать самостоятельно, ради Бога. Если же хочешь воспользоваться помощью Мельцера с его гарантиями, что ты никогда не увидишь, как выглядит изнутри федеральная тюрьма, тогда дай мне знать. Но решай быстро, пока мерзавцы не раскрутили это дело. А то и Мельцер не поможет.

Я взглянул на Белларозу. Действительно, он давал личные гарантии того, что я не попаду за решетку. Мне, конечно, придется уплатить примерно триста тысяч долларов, но зато я не буду подписывать чеки, сидя в тюремной камере. Что чувствовал я в тот момент? Облегчение? Благодарность? Признательность моему новому другу? Бьюсь об заклад, что нет.

– О'кей, пусть будет Мельцер, – кивнул я.

– Вот и хорошо. Он сам с тобой свяжется. – Беллароза вновь стал оглядываться вокруг. – Приятное место.

– Да.

– Сюда принимают католиков? Итальянцев?

– Да.

– Мои сыновья смогут приходить сюда, если я стану членом клуба?

– Да.

– Как здесь готовят?

– Не так, как твоя Анна.

Он засмеялся, потом посмотрел на меня изучающим взглядом.

– Так ты поможешь мне вступить? О'кей?

– Ну… тебе понадобятся три рекомендации. Понимаешь?

– Да. Я же состою в нескольких клубах. Найди тех, кто будет меня рекомендовать. Я здесь никого не знаю.

Начинается.

– Я же говорил тебе, Фрэнк, если я даже найду рекомендующих, тебя не пропустит комитет клуба.

– Да? Почему? – Слово «почему», кажется, нынче вечером будет главным вопросом. – Ну-ну, расскажи.

– О'кей, потому что этот клуб – один из самых закрытых и престижных клубов Америки и его члены не захотят… ну, в общем, как бы ты сам охарактеризовал себя, Фрэнк? Если откровенно.

Он промолчал, поэтому я пришел ему на помощь.

– Главарь мафии? Глава преступного клана? Какую профессию ты укажешь в анкете? Какого рода доходы ты декларировал в прошлом году? Что напишем – гангстер?

Он снова промолчал, и я продолжил:

– Понимаешь, эту организацию нельзя ни запугать, ни подкупить, ни пролезть в нее с помощью знакомых политиков. У меня больше шансов стать доном мафии, чем у тебя – членом этого клуба.

Беллароза задумался, и было заметно, что он не особенно рад услышанному, но я все же решил выложить все «хорошие» новости.

– Тебя не желают видеть здесь даже в качестве гостя. Если я еще раз приведу тебя сюда, мне придется в дальнейшем играть в гольф на общественном корте, а стрельбой по тарелочкам заниматься в подвале Итальянского винтовочного клуба.

Он допил свой бокал и теперь хрустел остатками льда так, что у меня мороз пошел по спине.

– О'кей, – сказал он наконец. – Тогда тебе придется оказать мне другую услугу.

Я в этом не сомневался.

– Если это будет законно и в моих силах, я, конечно же, окажу тебе услугу.

– Хорошо. Мне пришла в голову одна мысль. Ты будешь моим адвокатом в суде по делу об убийстве. Вот и будем квиты.

Шах и мат. Я сделал глубокий вдох и кивнул.

– Отлично. Но за услуги я не плачу, учти, – добавил он.

– Я за них счета не выставляю.

Беллароза улыбнулся.

– Но твои расходы я покрою.

Я пожал плечами. На какое-то мгновение мне представилась жуткая картина – дон Беллароза протягивает мне руку. Потом в газете клуба появляется фотография с надписью под ней: ГЛАВАРЬ МАФИИ И ЗНАМЕНИТЫЙ АДВОКАТ ЗАКЛЮЧАЮТ СДЕЛКУ В КЛУБЕ «КРИК». Но Беллароза, слава Богу, не собирался обмениваться рукопожатиями, и я счел за лучшее переменить тему разговора.

– Я, кстати, остался должен тебе за конюшню.

– Да. Во сколько Доминик оценил свою работу?

Я назвал ему сумму, которую писал мне на листке бумаги Доминик, но при этом добавил:

– По-моему, он вышел за пределы этой сметы.

– Эти парни в первые годы работы здесь просят не много. Затем они выучивают английский и начинают понимать что к чему. Вот тогда они дерут с клиентов семь шкур. – Он ухмыльнулся. – Это называется «американская мечта».

Тут он, по-моему, немного ошибался.

– Эти парни даже зарплату себе попросили ниже минимальной, – сообщил я.

Он пожал плечами.

– Ну и что из этого? Откуда они узнают, что им положено больше? Пусть и расплачиваются за свое незнание. Верно?

– Да, но я подозреваю, что ты сам приплатил им за эту работу. Мне кажется, ты хочешь сделать так, чтобы я остался тебе должен.

Он ничего на это не ответил, но потом спросил:

– Ты ценой и работой доволен?

– Да.

– Все, на этом кончаем.

– Кому я плачу?

– Ты платишь мне. Зайди как-нибудь, выпьем кофе. Наличные, чек, мне все равно.

– Хорошо.

Беллароза поудобней устроился на стуле, закинул ногу на ногу и некоторое время молча смотрел на меня. Затем сказал:

– Теперь, когда ты знаешь, что не отправишься за решетку, ты выглядишь значительно лучше.

Я выглядел бы еще лучше, если бы знал, что за решетку отправляется Фрэнк Беллароза. Черт бы его побрал.

– Слушай, – вдруг воскликнул он, – твоя жена в самом деле здорово рисует!! Правда, она не позволяет мне смотреть на свою картину. Гонит меня, но я все равно подглядываю, когда она уходит. Она у тебя настоящий художник.

– Рад, что тебе нравится.

– Да. Надо присмотреть хорошее место, куда повесить эту картину. Анне она тоже очень нравится. Теперь она понимает, о чем говорила Сюзанна. Помнишь? О руинах. Анна и Сюзанна, кажется, нашли общий язык.

– Рад слышать. Готовка твоей жены пришлась нам очень кстати. – Теперь, когда мы закончили серьезный разговор о делах, я снова вернулся к моей строгой и аристократической манере разговора. Я видел, что на Фрэнка это произвело впечатление. А то он, возможно, подумал, что мы с ним стали закадычными друзьями, которые не прочь поболтать о взятках, убийствах и возбужденной Бэрил Карлейль. Нет, пусть знает, что, несмотря на наши дружеские отношения, я могу держаться гордо и высокомерно, как горный орел. Думается, он уже это осознал. Вот кого он покупает – орла. А не каких-нибудь дешевых свиней.

Я вдруг осознал, что шум в зале поутих. Взглянув в сторону двери, я увидел, что к нам направляется Сюзанна, а рядом с ней идет Анна Беллароза.

Анна была одета в очередной свой костюм пижамного типа, на этот раз изумрудно-зеленый, но такой же свободный, как и предыдущий. На ногах – белые туфли, усыпанные искусственными бриллиантами. На ней было навешано столько золота, что этого количества хватило бы, чтобы изменить цену на этот металл на бирже.

Анна ловила на себе взгляды окружающих, и чем ближе она приближалась к нашему столику, тем яснее становилось, что она оказалась в центре внимания всей публики. Ее лицо приняло глуповато-смешливое выражение, и мне стало за нее даже неловко. Бедная Анна. Интересно, понимает ли она, почему все вокруг уставились на нее? Да потому что она была очень странно одета, потому что у нее были груди, от размера которых становилось дурно, и потому, что каждый из присутствующих сразу же понял, что она – жена главаря мафии.

Сюзанна, естественно, держалась как королева, ее совершенно не смущала ее компаньонша, которую она сопровождала так, словно та была особой королевской крови.

Фрэнк и я встали при их приближении, и мы все обменялись приветствиями и поцелуями. Как я и предполагал, все посетители не пожалели потратить четырех долларов на коктейль, лишь бы не пропустить зрелище. Никто не собирался уходить.

Надо вам сказать, что, несмотря на мои объяснения с Фрэнком, ни мне, ни Сюзанне не угрожала участь отверженных. Нет, Джону Уитмену Саттеру и Сюзанне Стенхоп-Саттер может быть позволено многое. Люди полагают, что чем древнее род, тем более эксцентричными могут быть его представители. Если в шестидесятые и семидесятые Рокфеллеры и Рузвельты позволяли себе обедать за одним столом с черными и с босяками, то почему бы Саттерам не поужинать с преступником? Возможно, именно это теперь станет модным? А что? Взять и поужинать с преступником в клубе «Крик». Высокий класс.

Конечно, самыми нетерпимыми к появлению здесь четы Беллароза окажутся нувориши, которые сами пролезли сюда совсем недавно, и Фрэнк Беллароза напоминает им слишком многое из их убогого прошлого.

Сюзанна выглядела просто потрясающе в своем простом белом шелковом платье, едва достающем до колен и подчеркивающем ее загар. Мы все сели, и к нам сразу же подошел Чарли, хотя его никто не подзывал. Леди Стенхоп не нуждается в том, чтобы подзывать официантов. Они чувствуют это и возникают рядом сразу при ее появлении. Уже одного этого достаточно, чтобы оставаться ее мужем.

Были заказаны напитки, и завязался светский разговор.

– Ты сегодня великолепно выглядишь, – сказал я Анне.

Она улыбнулась, глаза блеснули. Она явно была ко мне неравнодушна. Не знаю, по какой причине, мой взгляд опустился на ее бюст, и там я снова обнаружил золотой крестик, затерявшийся между двух огромных живых холмов. Не был ли это тайный знак с ее стороны?

Сюзанна обратилась с вопросом ко мне и к Фрэнку:

– Ну что, деловые разговоры закончены?

– Да, Фрэнк мне очень помог, – ответил я.

– Прекрасно, – отозвалась Сюзанна. Обращаясь к Фрэнку, она сказала: – Мои адвокаты посоветовали мне пойти на сепаратную сделку с налоговым ведомством. С тем чтобы оставить Джона одного разбираться с этим делом. Представляете? В кого мы превращаемся?

Беллароза, услышав, что у Сюзанны есть свои собственные адвокаты, мог бы задать точно такой же вопрос. Но, надо отдать ему должное, он сразу понял подтекст этого вопроса.

– Ведомства приходят и уходят, – заявил он. – Законы тоже не вечны. А вот хранить преданность своей семье, своему роду, своей жене или мужу надо всегда. – Он взглянул на меня. – А если ваша жена подарила вам детей и ведет себя достойно, то надо быть преданным и ей. Capisce?

Фрэнк, конечно, не был знаком со Стенхопами. Я что-то пробурчал ему в ответ.

Беллароза продолжал:

– Если вы предаете семью, будете вечно гореть в аду. Если же семья предает вас, то никакое наказание за это не будет чрезмерным.

Все это звучало так, как будто кто-то у кого-то украл деньги. Я бы не возражал, если бы Фрэнк читал мне свои заповеди с глазу на глаз, но в присутствии Сюзанны мне вовсе не хотелось представать в виде олуха, ловящего каждое слово из его убогих сентенций. Поэтому я решил вмешаться.

– А что ты имеешь в виду под предательством? К нему относится, например, супружеская измена?

Забыв о том, что здесь о сексе не говорят, Беллароза ответил:

– Мужчина может изменить своей жене, не предавая ее. Такова мужская натура. А вот жена не может изменить, не предав при этом своего мужа.

Я, конечно, предполагал, что он скажет нечто подобное, мне просто хотелось, чтобы это услышала Сюзанна, – сам не знаю, откуда у меня появилось такое желание. Такого рода сентенция могла бы перерасти в оживленный спор между двумя современными обычными супружескими парами, однако у нас был особый случай. Беллароза если и имел слабость, то только одну – он был несколько старомоден, словно вышел из пятидесятых годов, к тому же мышление его ограничивалось рамками его культуры, происхождения и профессии.

Он, конечно, осознавал, что вокруг него существует совсем иной мир, и хорошо понимал человеческую натуру, именно поэтому он и высказал эту сентенцию и именно поэтому эта тирада была в какой-то степени верной. Но он совершенно не понимал, что в Америке таких вещей не говорят. Нельзя уничижительно говорить о неграх и латиноамериканцах, а уж о женщинах и подавно. Нельзя также пренебрежительно отзываться о меньшинствах, бедняках, иммигрантах и других социальных группах, которые сейчас пользуются особым расположением властей. Фрэнк Беллароза не был деликатным человеком. Да он в этом и не нуждался, и это была одна из причин, по которой я ему немного завидовал.