Текст книги "Золотой берег"

Автор книги: Нельсон Демилль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 43 страниц)

И, говоря о гангстерских войнах, Феррагамо был прав на сто процентов.

– Ведомство федерального прокурора, – поведал он, – и прочие правоохранительные органы разного уровня обеспокоены борьбой за контроль над рынком наркотиков, которая может привести к возникновению нового типа гангстерских стычек на улицах Нью-Йорка. Это будут столкновения между различными этническими группировками преступников, которым до сего времени удавалось жить в относительном мире друг с другом. – Феррагамо, оторвавшись от текста заявления, посмотрел в зал.

В наступившей тишине слышно было только дыхание собравшихся у телевизора. Затем репортер из зала пресс-конференции задал Феррагамо вопрос:

– Ожидали ли вы, что Беллароза предстанет перед судом в сопровождении адвоката с Уолл-стрит и с залогом в пять миллионов долларов?

В зале раздался смех, а некоторые из сидящих у телевизора повернули головы ко мне.

– Мы имели кое-какие сведения на этот счет, – улыбнулся Феррагамо.

Затем возникла опять миссис Прилипала, она же Дженни Альварес.

– У вас имеется пять свидетелей, – обратилась она к Феррагамо, – которые заявили, что они были очевидцами того, как Фрэнк Беллароза застрелил Хуана Карранцу. Однако адвокат мистера Белларозы Джон Саттер утверждает, что в то утро он видел Белларозу на Лонг-Айленде. Кто же из них лжет?

Альфонс Феррагамо выразительно пожал плечами.

– Пусть этот вопрос решает суд присяжных, – произнес он и добавил: – В любом случае тот, кто солгал, предстанет перед судом за лжесвидетельство.

Включая и тебя, Альфонс. Я не собираюсь отдуваться один.

После пресс-конференции подошел черед репортажа о пожаре в Южном Бронксе. Видимо, его решили показать в программе новостей только потому, что, согласно общей точке зрения, в Южном Бронксе уже нечему гореть. Мне даже кажется, что телевидение все время пускает в ход одни и те же кадры пожара, снятые когда-то очень давно.

Ленни прошелся по другим телевизионным каналам, но только в одной из программ мы застали последние реплики Феррагамо на пресс-конференции. Вероятно, везде было одно и то же.

Ленни опять переключился на сводный канал новостей: передавали спортивные известия. «Метц» в очередной раз победил, выиграв у «Монреаля» со счетом шесть-ноль. Ура.

Почему это они все пялятся на меня? Кажется, пришла пора уходить в тень – я встал и направился в свою спальню. Открыв дверь, я сразу понял, что ее решили использовать как комнату для совещаний. На кровати и на стульях сидели шестеро неулыбчивых людей, среди них – Салли Да-Да.

– Да? – Он вопросительно уставился на меня.

– Это моя комната, – сообщил я.

Они все переглянулись между собой, потом снова вытаращились на меня.

– Да? – Видимо, они ничего не поняли.

– Ладно, даю вам десять минут, – сказал я, закрыл дверь и опять пошел к бару. Я не возражаю, пусть сидят там сколько нужно.

Народу поубавилось: осталось человек тридцать. Я заметил что Джек Вейнштейн тоже уже ушел. Взяв бокал, я подошел к окну, раскрыл его и стал вдыхать свежий ночной воздух.

Ко мне присоединился Фрэнк Беллароза со своим бокалом в руке и с сигарой во рту. Мы оба молча смотрели на парк и на огни большого города.

– Ну как тебе сегодняшний вечер? – наконец спросил он.

– Любопытно было посмотреть.

– Ты поговорил с Джеком?

– Да. Отличный парень.

– А с кем еще ты говорил?

– С Толстым Поли. Еще с кем-то. Имен я не припомню.

– А моего свояка видел?

– Да. Он сейчас устроился в моей спальне, с ним еще пять человек.

Беллароза ничего не сказал.

Мы опять стали смотреть в окно, мне вспомнился наш с ним разговор на балконе его дома. Он и сейчас предложил мне сигару, помог прикурить. Я выдохнул в окно кольцо дыма.

– Ты понимаешь, что здесь происходит? – спросил он.

– Думаю, что понимаю.

– Да. Нам предстоит долгая и тяжелая борьба, советник. Но наступит день, когда мы выиграем первый раунд.

– Понятно. Кстати, я хотел бы получить назад свои пятьдесят долларов.

– Что?

– У вас, оказывается, есть свой человек в ведомстве Феррагамо.

– Да? От кого ты узнал?

– Какая разница от кого.

Беллароза порылся в кармане и достал пятидесятидолларовую купюру. Я взял ее.

– Хочешь еще одно пари? – предложил он.

– Какое пари?

– Спорим, что это был последний раз, когда ты подловил меня? – Он засмеялся и похлопал меня по плечу.

Мы продолжали пускать в окно клубы дыма.

– Многие из этих моих приятелей, – сказал Беллароза, – считают тебя волшебником или кем-то в этом роде. Capisce? Они очень уважают твой мир и думают, что вы до сих пор держите власть в своих руках. Наверное, это действительно так. Но не исключено, что эта власть начинает от вас ускользать. Возможно, если англосаксы и итальянцы объединят свои усилия, им еще удастся удержать контроль над Нью-Йорком. А может быть, они могли бы даже вернуть себе контроль над всей страной.

Я ничего не ответил, потому что не мог понять, чего больше в его словах – серьезности, юмора или безумия.

– У тебя же есть это… ну как ее?.. Аура, что ли, – продолжал он. – Ты словно подключен к каким-то высшим силам. Про это часто по телевидению говорят, и многие из моих приятелей в это верят.

– Словом, ты не зря потратишь свои пятьдесят тысяч долларов.

– Да. – Он засмеялся.

– Ты наверняка понимаешь, – сказал я, – что никакой особой властью я не обладаю. У меня есть определенные знакомства во влиятельных финансовых и коммерческих кругах, но к политике я не имею никакого отношения.

Фрэнк пожал плечами.

– Ну и что из того? Кто об этом знает? Только ты да я.

– Ладно. Пора спать. Могу я вышвырнуть твоего свояка из моей комнаты?

– Подожди еще немного, – попросил он. – Уже через полчаса появятся первые выпуски газет. «Пост» и «Дэйли ньюс» мне доставят тепленькими, прямо из под пресса. Я послал туда своих людей. – Фрэнк вдруг встрепенулся. – Слушай, а ты позвонил своей жене?

– Нет. А ты своей?

– Да она сама мне перезванивала. С ней все в порядке. Передает тебе привет. Ты ей очень нравишься.

– Она прекрасная женщина. И хорошая жена.

– Да, но когда она начинает переживать о чем-нибудь, хочется лезть на стенку. Ох уж эти женщины. Мадонна! – Беллароза закатил глаза и добавил: – Возможно, это и к лучшему, что мы проведем несколько дней без них. Понимаешь? Когда с ними расстаешься на время, они начинают лучше к тебе относиться.

Интересно, стала ли Анна лучше относиться к своему мужу, когда он вернулся домой после двух лет тюрьмы? Наверное, стала. Возможно, и Сюзанна оценит меня по достоинству, если я отсижу пять лет за лжесвидетельство. А может, и нет.

* * *

Где-то в полночь, когда в номере осталась примерно дюжина человек, в гостиную по очереди вошли двое курьеров, каждый с пачкой газет. Одна из них была «Пост», на ней еще даже не просохла краска, другая – «Дэйли ньюс». Посыльные сложили газеты на стол.

Я прочел шапку из «Пост»: «ПОПАЛСЯ, ФРЭНК!» Да, «Пост» не церемонится. Под заголовком во весь разворот была помещена фотография: Фрэнка Белларозу в наручниках ведут по коридору Федерального суда. Его сопровождает Манкузо. Из подписи под фотографией я узнал, что Манкузо, оказывается, зовут Феликсом. Что ж, это говорит о многом.

Было ясно, что, несмотря на запрет фоторепортажей в здании суда, Феррагамо все же удалось сделать так, что в утренних газетах появилась фотография Белларозы в наручниках. Фотографии бывают красноречивее тысяч слов и, возможно, принесут тысячи голосов, когда придет черед ноябрьских выборов.

Беллароза взял себе экземпляр «Пост» и стал изучать фотографию.

– А я выше Манкузо. Видишь? Феррагамо обожает, когда рядом с арестованным находятся несколько рослых агентов ФБР. Манкузо же он не любит по многим причинам, в том числе и из-за того, что тот ростом не вышел. – Беллароза рассмеялся.

Все присутствующие, включая меня, Фрэнка, Ленни, Винни, Салли Да-Да и его головорезов, а также несколько других «коллег», взяли себе по номеру каждой газеты. Я взглянул на «Дэйли ньюс». В шапке этого номера стояло: «БЕЛЛАРОЗЕ ПРЕДЪЯВЛЕНО ОБВИНЕНИЕ В УБИЙСТВЕ».

Здесь также было фото во весь разворот: Беллароза поднял руки в наручниках вверх в победном жесте. Подпись под фотографией гласила: «Фрэнк Беллароза, известный главарь нью-йоркского преступного клана направляется под стражей в федеральный суд».

– Тебе понравится этот снимок. – Я протянул газету Белларозе.

– Да. Хороший кадр. Запоминающийся.

– Вы отлично выглядите, шеф, – сказал Винни.

– Да. Классные снимки, босс, – подхватил Ленни.

Все присутствующие тоже рассыпались в комплиментах по поводу победного снимка. Интересно, эти профессиональные подпевалы не утомляют Фрэнка?

Я заметил, что Салли Да-Да не поздравляет Белларозу, а углубился в чтение «Ньюс». Мне этот человек сразу не понравился, и он это, видимо, понял. Я ему тоже не внушал симпатию, и я прекрасно знал это, так что мы были в расчете. Но мало сказать, что он мне не нравился, я еще и не доверял ему.

Я перевернул страницу «Дэйли ньюс» и увидел небольшую фотографию Фрэнка в компании с человеком, лицо которого показалось мне знакомым. Из подписи под ней следовало: «Беллароза покидает зал суда вместе со своим адвокатом Джоном Саттером». Ничего удивительного, что этот человек показался мне знакомым.

Беллароза в это время читал «Пост».

– Эй, послушай, что они здесь пишут, – обратился он ко мне и начал читать вслух: «Беллароза явился для решения вопроса об избрании меры пресечения в сопровождении адвоката Джона Саттера из Лэттингтона, Лонг-Айленд, человека аристократического происхождения, чем вызвал удивление и даже шок у судебных обозревателей». – Беллароза посмотрел на меня. – Ты что, в самом деле аристократ?

– Конечно, – ответил я.

Он засмеялся и принялся читать дальше:

– «Саттер является мужем Сюзанны Стенхоп Саттер, наследницы одной из самых богатых семей Золотого Берега». – Он снова поднял на меня взгляд. – Это что же получается? И жена твоя тоже аристократка?

– Чистокровная, – подтвердил я.

– Они вылили тут на тебя целый ушат помоев, советник, – сказал он, пробежав статью. – Они не забыли про твою фирму, про твои клубы, про все остальное.

– Это приятно.

– Да? Откуда, ты думаешь, они достали эту информацию? Это все твой дружок Манкузо и этот мешок с дерьмом Феррагамо. Верно? Они решили всерьез взяться за тебя.

И как здорово они это делают, мог бы добавить я. Впрочем, чего еще можно было от них ожидать? Если люди, подобные мне, лезут на рожон, власти оказываются тут как тут, и пресса начинает забрасывать человека грязью. В этом обществе, как и в клане Белларозы, есть свои неписаные законы. Если вы их нарушаете, вам ломают не кости, как это принято у гангстеров, – вам ломают жизнь.

Я снова просмотрел статью в «Дэйли ньюс». Там, где говорилось про меня, я не нашел следующих слов: «Джон Саттер – добропорядочный гражданин и семьянин, отец семейства. Он честно выполнял свой гражданский долг во время службы в армии, он чтит традиционные американские ценности. Саттер пожертвовал тысячи долларов на акции милосердия, он заботится о людях, работающих у него по найму, и прекрасно играет в гольф».

Вместо этого было написано: «Сам Саттер подозревался Федеральной налоговой службой в уклонении от уплаты налогов».

А я-то думал, что решил эту проблему. Впрочем, разница все-таки есть – во времени употребляемого глагола. «Подозревался». Интересная штука, эта журналистика. Почти искусство. Не знаю, стоит ли мне послать редактору письмо или сразу начать судебный процесс. Скорее всего, я не буду заниматься ни тем ни другим.

Я налил себе виски с содовой и, не пожелав своим новым знакомым «спокойной ночи», удалился в свою спальню и закрыл за собой дверь.

На кресле лежал мой чемодан. Я раскрыл его. Сюзанна оказалась на высоте положения и уложила туда все, что нужно. Там оказался туалетный набор, мой серый костюм, а также синий летний костюм. Были положены подходящие по цвету галстуки, носовые платки и рубашки. Сюзанна не забыла и про белье, которого хватило бы на две недели, что, видимо, можно было расценивать как тонкий намек.

Распаковывая чемодан, я наткнулся на адресованное мне письмо. Оно начиналось с обращения «Дорогой Джон», что меня не удивило, так как Сюзанна всегда помнила, как меня зовут. Но раньше она ко мне так не обращалась, и это вывело меня из себя. Я пошел в ванную чистить зубы и читать письмо. Вот что в нем говорилось:

Дорогой Джон,

по телевизору ты смотрелся великолепно, я, правда, не уверена, что зеленый галстук подходит к синему костюму. Или это что-то с цветом в телевизоре? Мне показалось, что ты здорово расправился с этой журналисткой, у которой вид шлюхи. Я провела весь день с Анной, на которую ты произвел неизгладимое впечатление. Она передает тебе свою благодарность. Домой мне пришлось идти через задний двор, так как у ворот обоих поместий толпятся репортеры. Сколько времени продлится это безобразие? На твоем автоответчике набралось множество посланий, но я ни одного не слушала. Из твоего нью-йоркского офиса пришел факс, они просили тебя перезвонить им. Срочно. К чему бы это? Как повезло Фрэнку, что ты видел его в тот самый день! Была ли я с тобой на той прогулке верхом? Позвони мне сегодня вечером, если у тебя будет время.

С любовью,

Сюзанна.

Да, это она, аристократка Сюзанна Стенхоп. Анна Беллароза провела весь день в рыданиях и плаче, а Сюзанна в это время ухаживала за цветочками. Вот такие мы, полюбуйтесь на нас. Мы можем глубоко переживать, сердиться, сожалеть, но виду никогда не подадим. А что в этом хорошего? Это просто проявление самолюбия, которое, вопреки всеобщему мнению, не приносит счастья даже самому лишь внутренне страдающему человеку.

Но письмо Сюзанны было, пожалуй, чересчур sangfroid[28]28
  Хладнокровный (франц.).


[Закрыть], если употребить французское слово. С другой стороны, я вообще не ожидал, что она напишет мне письмо. Интересно, а Белларозе она тоже написала?

Я разделся и, поскольку пижаму она мне не положила, лег спать в трусах. Нет, все-таки звонить я ей не буду.

Я выпил виски и стал слушать рокот Манхэттена восемью этажами ниже. Во рту у меня по-прежнему стоял привкус рыбного соуса и чеснока. Ничего удивительного в том, что Италия – единственная европейская страна, где отсутствуют легенды о вампирах: просто от этого запаха все вампиры сбежали в Альпы.

Должно быть, я ненадолго отключился, так как внезапно вскочил, вспомнив о данном мне поручении. Я должен сказать Джимми Губе, что Толстый Поли хотел обязательно взглянуть еще раз на то место на Кэнел-стрит. Еще важнее была информация о том, что Джимми следует быть поосторожнее с наличными.

Зазвонил телефон, это была Сюзанна. Я поговорил с ней, но, по правде говоря, мне казалось, что все это происходит во сне.

Снова раздался телефонный звонок. На этот раз на проводе была Дженни Альварес с интересным предложением.

– Заходи ко мне, – пригласил я ее. – Скажи Ленни и Винни, что я просил тебя пропустить. Я в первой спальне по левую сторону.

Чуть позже в дверь ко мне постучали, и она вошла.

– Если я тебе нравлюсь, то почему же ты ведешь себя так по-свински по отношению ко мне? – спросил я ее.

– А мне так хочется, – прозвучало в ответ.

Сбросив туфли, но оставив на себе свое сексапильное красное платье, она вытянулась на кровати рядом со мной. Это было настоящее искушение. Я хотел поцеловать ее, но боялся, что у меня до сих пор изо рта пахнет анчоусами и чесноком.

Не помню точно, что случилось потом, но, когда я проснулся, ее уже не было. Да и вряд ли она вообще приходила сюда.

Глава 30

На следующее утро за чашкой кофе я обзвонил нескольких редакторов и журналистов газет, чьи имена дал мне Беллароза. По поручению Фрэнка я сообщил им следующее: Фрэнк Беллароза заинтересован в том, чтобы процесс по его делу состоялся как можно скорее, всякая отсрочка со стороны ведомства федерального прокурора будет воспринята им как отсутствие доказательств его вины. Мистер Беллароза считает себя невиновным и готов доказать это в открытом судебном заседании.

По идее, это должно было подтолкнуть Феррагамо к ускорению подготовки к процессу, а так как, судя по всему, дело было сфабриковано, то Феррагамо предстояло либо отказаться от своих обвинений, либо согласиться на суд с ничтожными шансами на победу. Феррагамо ни то ни другое не устраивало; он хотел только одного – чтобы кто-нибудь как можно быстрее застрелил Белларозу.

Допив свой кофе в гостиной, я вновь отправился в спальню и набрал номер Сюзанны.

– Привет, – сказал я.

– Привет.

– Мне придется на несколько дней задержаться в городе. Я звоню, чтобы ты знала и не беспокоилась.

– Я поняла.

– Спасибо, что передала мне вещи.

– Не за что.

– И все равно спасибо. – Когда муж и жена переходят на этот бесстрастный тон, можно подумать, что они совершенно чужие друг другу, и, наверное, это так и есть на самом деле.

– Ты прочитал мою записку? – спросила Сюзанна.

– Записку?.. Ах да, конечно.

– Джон…

– Да?

– Нам надо серьезно поговорить.

– О записке?

– Нет, о нас.

– Не о нас, Сюзанна, о тебе.

– А что говорить обо мне? – промолвила она после паузы. – Неужели ты обо мне беспокоишься?

– Ты звонила мне вчера вечером? – спросил я. – Мы с тобой разговаривали?

– Нет.

– Значит, мне это приснилось. Но сон был так похож на правду, Сюзанна. Наверное, мое подсознание хотело мне сказать что-то важное. Что-то, что я уже знал, но боялся признаться себе в этом. С тобой такое случалось?

– Наверное.

– Так вот, во сне я понял, что у тебя роман с Фрэнком Белларозой.

Ну вот, я и сказал это. Она какое-то время молчала, потом спросила:

– Так ты поэтому в плохом настроении? Потому что тебе приснилось, что у меня роман с Фрэнком Белларозой?

– Я думаю, это был не сон. Это было прозрение. Именно это тревожило меня уже много месяцев, Сюзанна, и именно это отдалило нас друг от друга.

В трубке повисла тишина, потом Сюзанна сказала:

– Если ты начал что-то подозревать, Джон, тебе следовало сразу выяснить, справедливы ли твои подозрения. Вместо этого ты встал в позу. Ты сам для себя решил, что непременно должен стать адвокатом мафии, ты оттолкнул от себя всех друзей, всю семью. Возможно, в том, что случилось с нами, ты виноват не меньше, чем я.

– Я в этом не сомневаюсь.

И снова наступила тишина, никто из нас не хотел возвращаться к разговору о супружеской измене. Но разговор начат, и его следовало закончить.

– Итак, да или нет? Скажи мне.

– Тебе приснился дурацкий сон, – ответила она.

– Хорошо, Сюзанна. Если ты даешь такой ответ, я его принимаю, так как ты никогда не лгала мне.

– Джон… нам надо поговорить об этом… не по телефону. Мы наверное, очень много скрываем друг от друга. Ты знаешь, что я никогда не сделаю ничего, что могло бы причинить тебе боль… я так сожалею, что ты носил эту тяжесть все эти месяцы… ты же такой хороший, ты мой единственный. Я это теперь поняла и не хочу тебя терять. Я люблю тебя.

Это звучало так слезливо-сентиментально, было так совершенно непохоже на Сюзанну, что смахивало скорее на искреннее признание в супружеской неверности или, вернее, на мольбу о помиловании. Мне от этого стало очень не по себе: сердце билось как сумасшедшее, а во рту пересохло. Если вам доводилось когда-нибудь уличать свою жену в супружеской измене, вы поймете мое состояние.

– Ладно, поговорим, когда вернусь домой, – наконец промолвил я и повесил трубку. Я остался сидеть, тупо уставившись в одну точку, должно быть, ожидая, когда она перезвонит, но телефон молчал.

Вы должны понять, что до моего появления в суде и последовавшей за этим атаки со стороны прессы я не был готов к обсуждению отношений между Белларозой и Сюзанной. Но теперь, распрощавшись со своей прошлой жизнью и снова обретя себя, я созрел для того, чтобы выслушать мою жену на предмет ее шашней с Фрэнком Белларозой. Более того, я все еще любил Сюзанну, был согласен простить ее и начать все сначала, поскольку, если можно так выразиться, мы оба спутались с Фрэнком Белларозой. И Сюзанна была права, когда говорила, что в случившемся я виноват так же, как и она. Однако Сюзанна еще не была готова рассказать мне, что на самом деле произошло между ними, но и ему пока не решалась сказать, что их отношения закончились.

Поэтому, не получив от нее признания, я оставался пока в подвешенном состоянии мужа, который подозревает, что ему наставили рога, но не уверен, было ли это на самом деле, и потому не может пока требовать развода или простить свою неверную жену, а просто вынужден делать вид, что ничего не произошло. Одним словом, такой муж превращается в дурака.

Или, по-вашему, я должен был спросить Фрэнка: «Эй, приятель, ты что, спишь с моей женой, что ли?»

В то же утро, но позже, Беллароза и я отправились на деловую прогулку. Ленни и Винни уже подогнали «кадиллак» ко входу в отель. Мы опять поехали в Маленькую Италию, чтобы выпить кофе в клубе Белларозы. Между клубом «Крик» и Итальянским Винтовочным клубом, как вы сами понимаете, общего мало, ну, может быть, только то, что и тот и другой – частные заведения и их члены прилагают немало усилий, стараясь облапошить государство в свою пользу. Возможно, у этих двух клубов есть и другие общие черты, но я их не заметил.

На это утро у Белларозы было назначено несколько встреч в клубе, представляющем собой что-то вроде ресторана с закрашенными краской окнами. Само помещение состояло из узких кабинетов, где можно было выпить кофе и поговорить.

Большую часть времени на меня не обращали никакого внимания; присутствующие в основном изъяснялись по-итальянски, но иногда, когда беседа проходила на английском, мне говорили примерно следующее: «Советник, тебе будет совсем неинтересно это слушать». Хочу добавить, что они не ошибались в своих оценках.

В результате я выпил неимоверное количество кофе и прочитал все утренние газеты, а также вдоволь насмотрелся на старичков, которые лихо бились в карты. Игры я не знал, так что просто следил за ее участниками.

Примерно час спустя мы покинули клуб и снова сели в машину. Небо затянуло тучами, но день разгорался жаркий: потоки горячего воздуха поднимались от машин и от не успевшего остыть за ночь асфальта. Жители провинции не могут летом выдержать на Манхэттене больше недели – я надеялся, что и мы пробудем здесь не дольше. Хотя, как я уже понял, этому человеку бесполезно задавать вопросы о времени и месте.

Мы остановились у кондитерской «Феррара», и Беллароза купил для Анны дюжину пирожных, которые были уложены в красивую коробку, перевязанную зелеными и алыми лентами. Беллароза сам отнес коробку в машину. Я не могу вам объяснить, почему вид этого взрослого человека, несущего маленькую коробку, перевязанную цветными лентами, поразил меня своей цивилизованностью, так как на Аристотеля, созерцающего бюст Гомера, он явно не походил. Однако было что-то глубоко человечное в этом жесте, я увидел за ним мужчину, мужа, отца. И, да-да, не удивляйтесь, любовника. Хотя я всегда считал Белларозу настоящим мужчиной, на этот раз я окончательно убедился, что был прав, когда думал, что он производит сильное впечатление на женщин. Пусть не на всех, но на некоторых точно. Я мог представить себе Сюзанну, леди Стенхоп, страстно желающую, чтобы ею овладел этот грубый варвар. Может быть, это ассоциировалось у нее с ее матерью, которую она когда-то застала в постели с садовником или конюхом, не помню точно. Возможно, об этом мечтают все высокорожденные леди – быть изнасилованными мужчиной, который ниже их по социальной лестнице. Не понимаю, почему это так шокирует мужчин? Ведь они сами в большинстве своем всегда не прочь позабавиться со своими секретаршами, официантками или даже служанками. У женщин тоже есть свои прихоти. Хотя не исключаю, что у Сюзанны Стенхоп и Фрэнка Белларозы были какие-то более сложные взаимоотношения.

Итак, остаток утра мы провели в Маленькой Италии, в Гринвич-Виледж и его окрестностях, делая время от времени остановки, иногда для разговоров, иногда для того, чтобы купить провизию. Вскоре в машине стоял густой аромат от сыров и пирожных и еще от какой-то жуткой соленой рыбы под названием «баккала», которую, наверное, нельзя было положить в багажник из-за страшной жары.

– Все это я собираюсь чуть позже отправить домой, – объяснил мне Беллароза. – Анна очень любит эти кушанья. Хочешь тоже послать что-нибудь своей жене?

Когда он называл Сюзанну «моей женой», вместо того чтобы просто называть ее по имени, меня это бесило. Интересно, как он к ней обращается, когда они одни?

– Давай остановимся, купим чего-нибудь? Может быть, цветы?

– Нет.

– Хочешь, я пошлю эти пирожные от «Феррара» твоей жене от твоего имени?

– Нет.

Он пожал плечами.

– Ты звонил домой сегодня утром? Все в порядке? – спросил он, когда мы ехали по направлению к Мидтауну.

– Да. А как твоя жена? Ты звонил ей сегодня утром? Все в порядке? – ответил я вопросом на вопрос.

– Да, все нормально. Я интересуюсь по той причине, что, если дома возникли какие-то проблемы, ты можешь спокойно ехать туда, не беспокоясь о делах. Мы ведь друзья, верно?

– Я вел себя в суде так, как надо?

– Конечно, ты был великолепен.

– Все, вопрос исчерпан.

Он снова пожал плечами и стал смотреть в окно.

Затем мы остановились у итальянского яхт-клуба на Тридцать четвертой улице. Беллароза вошел внутрь один. Минут через пятнадцать он вышел с коричневой сумкой в руке и сел в машину. Что, вы думаете, лежало в этой сумке? Наркотики? Деньги? Секретные сообщения? Нет. Она была доверху наполнена маленькими скрученными вручную сигарами.

– Это из Неаполя, – пояснил Фрэнк. – Здесь таких не достанешь.

Он закурил одну из них, и я сразу понял, почему их здесь не достанешь. Пришлось открыть окно.

– Хочешь? – спросил он.

– Нет, – отказался я.

Тогда он передал сумку Ленни и Винни, и они тоже взяли по штуке. Все трое были прямо-таки счастливы, попыхивая своими контрабандными сигарами. Что ж, сегодня это сигары, а завтра из недр яхт-клуба выплывет что-нибудь еще. Любопытно.

В три часа, вместо того чтобы поехать на ленч в какой-нибудь итальянский ресторан, мы остановились у тележки итальянца-продавца жареной колбасы. Это было возле Таймс-сквер. Беллароза вышел из машины и поприветствовал продавца – старик, чуть не плача от радости, обнял и поцеловал дона. Не спрашивая нас, что мы хотим, Беллароза купил нам по порции жареной колбасы с луком и перцем. Я попросил у продавца майонез. Мы съели колбасу, стоя у машины и разговаривая со стариком-продавцом. Беллароза подарил ему головку овечьего сыра из Маленькой Италии и три сигары из своей сумки. Думаю, мы совершили удачную сделку.

Если судить человека по тому, какую компанию он предпочитает, то Фрэнка Белларозу можно было бы отнести к популистам, которые общаются с массами, как это делали первые цезари, позволяя обнимать себя, целовать себя и обожать себя. Про знатных граждан он тоже не забывал, но, если судить по приему в «Плазе», он держался с ними с холодным достоинством.

Продавец с тележки на время нашего ленча прекратил обслуживать других клиентов, чтобы уделить побольше внимания нам. Обед, таким образом, состоялся на улице; мы, в своих дорогих костюмах, обливались потом на жаре Таймс-сквер, в то время, как наш «кадиллак» загораживал проезд другим машинам. Забавная сценка, подумалось мне.

Мы вытерли руки бумажными салфетками, сказали «буон джорно» и сели в машину.

Фрэнк, все еще дожевывая кусок колбасы, обратился к Винни:

– Скажи Фредди, чтобы он передал своим – на эту колбасу надо набавить цену, на пятьдесят центов за фунт. – После этого, повернувшись ко мне, он сказал: – Это хороший продукт, его все едят: те же латиноамериканцы, те же «баклажаны»; они любят это дерьмо. А где же им еще перекусить? В ресторане «Сарди»? А в кафе подают всякую муру. И там тоже недешево. Поэтому они едят на улице и заодно глазеют на телок. Верно? За это тоже надо платить. Нравится тебе колбаса? Так будь добр заплатить за нее ее цену. Заплатят? Заплатят, как миленькие. Поэтому поднимаем цену на колбасу. Решено.

– Итак, вопрос мы обсудили, – сказал я. – Не пора ли проголосовать?

– Проголосовать? – Он расхохотался. – Ну что ж, давай проголосуем. Фрэнк голосует «за». Все, голосование окончено.

– Неплохо ты устроился, – заметил я.

– Неплохо, – согласился он.

Сказать по правде, на меня произвела большое впечатление забота Белларозы о самых дальних уголках его империи. Вероятно, он полагал, что если решить вопрос с ценой на колбасу, то все важные проблемы решатся сами собой. Он, должно быть, предпочитал вникать во все сам, как в своей личной, так и в профессиональной жизни. Надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду.

* * *

Мы переехали Ист-Ривер и попали в ту часть Бруклина, которая называется Вильямсберг. Видимо, мы направлялись к мосту Вильямсберг, но в этот момент я потерял ориентацию. Бруклин – это для меня тайна за семью печатями, и я надеюсь, мне никогда не придется изучать этот район в подробностях. К сожалению, со мной рядом сидел гид, который то и дело объяснял мне что-нибудь, словно меня это интересовало больше всего на свете.

– А вот на крыше этого дома я первый раз в жизни трахнул девчонку, – поделился со мной Беллароза детскими воспоминаниями.

– Как интересно! – восхитился я.

Потом мы остановились у красивой старой церкви, выстроенной в стиле барокко.

– Это моя церковь, – пояснил Беллароза. – Собор Святой Лючии.

Мы вышли из машины, взошли на паперть и постучали в двери. Нам открыл старый священник. Состоялась обычная процедура с объятиями и поцелуями.

Меня вместе с Белларозой проводили в комнатку на втором этаже, где к нам присоединились еще два священника и где нам подали кофе. Эти люди поглощают дикое количество кофе, но дело вовсе не в кофеине, а, видимо, в том, что за этим напитком они как бы причащаются, так же как христиане, разламывающие хлеб. Всюду, куда приходил Фрэнк Беллароза, к столу подавали кофе, а также какие-нибудь сладости.

Итак, мы пили кофе, болтали о том о сем, но только не о наших вчерашних проблемах с законом. Священники принадлежали к старой итальянской школе, по именам к ним не обращались, поэтому здесь не было глупостей с «отцом Чаком» или с «отцом Баззи». Но, с другой стороны, у них были такие сложные имена, отчества и фамилии, что все они мне казались кем-то вроде «отцов Парторе Каччиаторе». Поэтому я называл их просто отцами.

Старший из священников рассказывал о кознях епископа, на этот раз настоящего, который хотел закрыть собор, так как паства за последние годы значительно поредела и мало кто жертвовал на нужды храма. Святой отец деликатно объяснял нам, что латиноамериканцы, живущие в их квартале, считают, что монетка в десять центов, положенная в кружку для сборов, покрывает все расходы храма.