Текст книги "Черепашки-ниндзя и Карлик Кон"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

Соседи

Толстяка – старшего брата Майкла – вся округа считала слабоумным, и он сам давно смирился с этой мыслью. Лишь его верный друг Малыш, которому Толстяк поверял все свои секреты и видения, верил, что когда-нибудь сможет заработать денег столько, чтобы врачи починили Толстяку мозги. Малыш по-своему любил Толстяка, жалел его и относился к нему снисходительно, как старший к младшему.

Занимаясь ремонтом своего, почти столь же безобразного дома, как и вновь приобретенное жилище их соседей, Толстяк и Малыш ожидали Майкла, которого уже почти час назад отправили за растворителем.

–   Он, наверное, знакомится с новыми соседями, – заявил Малыш, переливая краску из одного ведра в другое. – Я видел, как сегодня к их дому подъехал лимузин. К тому же в нем сидела... девушка, довольно симпатичная...

–   Ты уже разбираешься в девушках? – удивленно спросил Толстяк, осторожно размешивая в ведре краску.

–   Каждый мужчина должен в этом разбираться, – буркнул Малыш.

Толстяк на мгновение задумался. А потом сказал:

–   Значит, я не мужчина...

По его сосредоточенному и потемневшему взгляду Малыш почувствовал, что Толстяк снова перенесся в давно прошедшие времена. Голос его стал похож на шепот, глаза заволокло слезами.

–   Послушай, Малыш, – сказал он. – Мне было снова видение. Нет, даже не видение... Все было на самом деле, ей-богу!

Малыш снисходительно улыбнулся, помешивая в ведре краску:

–   Ах, опять тебе было видение? – сказал он.

Толстяк обидчиво поджал губы:

–   Но я же видел ее!

–   Кого? Кого ты видел?

–   Пречистую Деву Марию, – наконец выдохнул Толстяк и посмотрел на Малыша, проверяя не смеется ли он. Нет, Малыш не смеялся. Немного успокоившись, Толстяк продолжил: – Она была совсем рядом... Дотронуться можно. В золотой короне и в синем платье, с золотыми цветами. Босая... Руки маленькие, смуглые. И она держала младенца... учила его ходить... А потом увидела, что я на нее смотрю, и улыбнулась мне... Тут у меня на глазах выступили слезы. А когда я их утер, она уже исчезла. И сделалось так тихо... Понимаешь...

–   Ну и мастер ты сочинять, – ответил Малыш.

–   Вот, ты мне не веришь, – снова обиделся Толстяк. – Но все это было! Было на самом деле. В жизни не так, как всегда, в жизни бывает по-другому.

–   Может, это так же было, как в тот раз, когда Дьявол на твоих глазах красил в красный цвет колеса велосипеда и работал хвостом вместо кисточки? – со смехом вспомнил Малыш.

Толстяк смутился:

–   Ну чего ты все про это вспоминаешь?

–   А потом у тебя под ногтями оказалась красная краска! – расхохотался Малыш.

–   Ну ладно, тогда, я может, и выдумал, – сказал недовольный Толстяк. – Но тогда... тогда я все это нарочно рассказал, чтобы вы с Майклом в другие мои видения поверили... которые настоящие... Которые я не выдумал... – с жаром добавил он.

Малыш посмотрел на него строго и сказал:

–   Ты бы поосторожней, Толстяк, со своими видениями. А то люди еще подумают, будто ты действительно, с хромыми мозгами.

–   А ты как думаешь? – спросил Толстяк, – у меня не хромые мозги?

Малыш на минуту задумался.

Толстяк, не дождавшись его ответа, вдруг закричал, размахивая кисточкой с краской:

–   Я ведь не просил, чтобы мне были видения. Не моя вина, если я слышу голоса, если... если мне является Пресвятая Дева... если черт и ангелы ценят мою компанию...

Все, кто видел Толстяка в такие минуты, обычно смеялись, но Малыш, хотя и знал, что Майкл не одобрит подобных разговоров с Толстяком: решил дать ему высказаться. К тому же вид у его друга был довольно жалкий. Красный нос со взбухшими жилами... капли пота и краски на круглом лице. Огромные синие глаза с удивительно длинными мохнатыми ресницами...

В общем, Малышу больше ничего не оставалось, как выслушивать все то, что говорил Толстяк, уставившись в ведро с синей краской.

–   И ведь знаешь, Малыш, – бормотал Толстяк, – были когда-то такие люди, которых на земле еще никто не видел, кроме меня. А если даже и услышит кто о них, все равно не поверит. Они отдавали своих девушек, красивых девушек и парней в жертву каким-то существам, что жили под водой... Да... А взамен покупали, что угодно... Ну, все, что хочешь! И встречались они с этими существами на маленьком острове. Вон там... возле леса.

–   Мы же договорились, Толстяк, что ты не будешь рассказывать мне больше никакие небылицы, – жалобно протянул Малыш.

–   Но это никакие не небылицы, – возразил Толстяк, по-прежнему уставившись на ведро с синей краской. Капли синевы стекали по длинной кисти, которую он держал в руках, образуя на поверхности множество причудливых зигзагов и колец.

–   Так, значит, так оно и было? – спросил у него Малыш.

–   Да, так и было, – ответил Толстяк, – под водой у них были всякие города. А остров этот они специально подняли со дна озера. В каменных домах жили еще какие-то существа, когда остров поднялся на поверхность. Люди увидели как-то их и перепугались. Очень перепугались, Малыш...

–   Почему? – Малыш незаметно перешел на шепот.

–   Потому, что эти твари любили, когда люди приносили им себя в жертву...

–   В жертву?!

–   Да. Это происходило в день всех святых... в общем, регулярно... И отдавали им кое-какие безделушки, которые сами же делали...

–   А что эти существа им давали взамен? – поинтересовался Малыш.

–   Рыбу! – воскликнул Толстяк.

–   Рыбу? – удивился Малыш.

–   Да. Рыбу. Рыбу до отвала! Похоже, что они ее со всего озера сгоняли!..

–   А еще? Неужели только рыбу?

–   Еще – золотые... или... похожие на золотые... побрякушки... всякие вещи.

–   Ну, ладно, рассказывай дальше, – снисходительно сказал Малыш.

–   Ну, так вот, слушай... Встречались они с этими существами на том островке... в заколдованном лесу... Они приходили туда, прихватив свои жертвы... А обратно привозили золотые украшения... Сначала эти существа никогда не выходили на остров, но со временем стали туда наведываться... Понимаешь, похоже на то, что они могли жить как на воде, так и на суше... Люди сказали им, что могут перебить их всех, но те ответили что, если захотят... сами перебьют всех людей. Но сейчас пока не хотят этого. А потом люди решили породниться с этими существами.

–   Как породниться? – удивился Малыш. – Это спаривание, что ли?

–   Ну да, вроде того, – смущенно ответил Толстяк.

–   Понятно. Давай дальше.

–   Существа эти им сказали, что если люди станут жить под водой, то превратятся в бессмертных.

–   И что же люди? Стали с ними спариваться?

–   Ну да... Стали... Те из них, что навсегда спускались под воду, иногда возвращались, чтобы навестить тех, кто остался на суше...

Неожиданно у Толстяка потекли по лицу слезы. Он размазывал их кулаком.

–   Ты чего, Толстяк? – спросил Малыш.

–   Я знаю, никто не верит мне, – заговорил Толстяк быстро и сбивчиво, – все смеются, и никто, кроме меня самого в это не верит...

–   Я верю тебе, верю, Толстяк, – попытался успокоить его Малыш.

Но у Толстяка определенно началась истерика. Его вдруг стало колотить от непонятно

откуда нахлынувшей тревоги. Потом он опустил свою пухлую ладонь на плечо Малышу и

засмеялся:

–   А представь себе, Малыш, что однажды ночью ты видишь, как кто-то отправился на своей лодке, нагруженной чем-то большим и тяжелым куда-то в сторону лесного озера... а на следующий день... пропал отец... Я однажды ночью... я видел их... Я залез на крышу увидел их... боже, что творилось в ту ночь... Они стучали в наши двери, но отец, покойный отец, не открывал... Толпы мертвецов и умирающих... а потом все успокоилось, хотя больше нашего отца я никогда не видел... Он умер... утонул... в этом озере...

Толстяк тяжело дышал. Лоб его покрылся испариной. Рука, сжимавшая кисть с капающей с нее синей краской, напряглась. Вскоре он застонал, и по его толстым щекам заструились слезы.

–   Боже, что же довелось мне тогда пережить, Малыш! Меня бы уже давно, наверное, прикончили злые духи за то, что я их видел. Потому, наверно, они лишили меня ума, Малыш. Я сильно тогда перепугался и никогда больше после той ужасной ночи не залазил на крышу... Теперь у меня... хромые мозги...

–   Успокойся, Толстяк! – Малыш попытался обнять его, но Толстяк продолжал, будто не замечая вовсе присутствия Малыша.

–   Самое страшное – еще впереди! Они, эти злые духи... – они расплодились повсюду, в водах, на суше, в лесах... Обратились в пауков, червей, в гнусных насекомых, в карликов... Я знаю, я знаю, что это за твари... Я знаю, что они еще хотят сделать! Я видел их однажды ночью... когда... исчез отец... Иех-ахх-ах! – вопль Толстяка прозвучал так неожиданно и был наполнен таким нечеловеческим страхом, что Малыш едва не упал в обморок. Глаза Толстяка, устремленные куда-то сквозь него в сторону леса, были готовы вылезть из орбит, пухлая ладонь с силой впилась Малышу в плечо. И если бы не заскрипели в этот миг сзади тормоза автомобиля Константа, приехавшего заводить знакомство со своими новыми соседями, то наверняка Малыш не выдержал бы – и разревелся от страха.

–   Здравствуйте! – раздался громкий приветливый голос Константа.

–   Здравствуйте,– повторил Малыш.

Толстяк по-прежнему стоял как вкопанный, с его длинной кисти, зажатой в правой руке, стекала ярко-синяя краска. Стекала в ведро. И мимо ведра, образуя везде и всюду разной величины причудливые фигуры: кольца, зигзаги, стрелы...

–   Помощь нужна? – улыбнулся Констант.

Глядя на Толстяка, он едва сдерживал смех:

–   Я только что познакомился с вашим братом Майклом...

–   Нет, нет, – уныло сказал Малыш, и тут же скороговоркой добавил: – К сожалению, по условиям нашего страхового полиса, только нам разрешено пользоваться оборудованием и инструментами... Но все равно, спасибо за предложение, – добавил он через паузу.

Констант засмеялся и крепко пожал его маленькую сухую ладонь.

–   Садитесь, поедем вместе к Майклу. Они с Элисой ждут нас возле дома...

Первое знакомство

Майкл и Элиса сидели среди нераспакованных чемоданов, паутины и всякого хлама, которым был наполнен дом.

Закурив сигарету, Майкл вдруг неожиданно спросил:

–   Скажи, ты считаешь себя современной женщиной?

–   Интересненький вопросик, – улыбнулась Элиса. – Я бы не удивилась, если б услышала его из уст своего папочки...

Майкл, будто не заметив ее иронии, снова спросил:

–   А как ты думаешь, почему в наше время мужчины и женщины по-настоящему не любят друг друга?

Элиса пожала плечами.

–   Это что же, тест?

–   Нет, – ответил Майкл. – Я всего лишь пытаюсь быть с тобой откровенным.

Элиса улыбнулась:

–   Странный ты парень, Майкл... Женщина хочет лишь, чтобы ее любили, чтобы с ней говорили и чтобы одновременно сгорали от страсти к ней... По-моему, это еще с детства известно... – она кокетливо улыбнулась, откинув одной рукой свои длинные волосы.

В темной, почти призрачной комнате, окруженная со всех сторон паутиной, она казалась яркой бабочкой, неожиданно попавшейся в чьи-то расставленные сети.

–   Ладно, пойду на кухню, поставлю чайник, – сказала она Майклу. – Ты, я вижу, в вопросах любви еще мальчишка!

Она сделала несколько шагов по узенькому скрипучему коридору, разделявшему кухню и комнату.

Но Майкл внезапно преградил ей дорогу. Чуть заметная улыбка играла у него на губах.

–   А что если я поцелую тебя? – спросил он, и едва уловимо коснулся руки девушки. Она еле удержалась от смеха.

–   Какой ты смешной, Майкл, – сказала она, проводя ладонью по его красивому лицу.

–   Почему? – растерялся Майкл.

–   Разве девушку об этом спрашивают? Неужели ты до сих пор не целовался?

Медленно и осторожно Элиса сама прижалась к нему. Ее губы почти коснулись его губ. И она ощутила его близость.

Внезапно Майкл обхватил ее за талию и страстно поцеловал, привлекая к себе. Элиса охотно поддалась его ласке. Майкл снова и снова целовал ее, еще необузданнее, чуть ли не делая ей больно.

–   Элиса, – тихо прошептал он, – Элиса...

–   Я ужасно устала. Хочется лечь поскорее, – улыбнулась она.

–   Послушай, – неожиданно сказал Майкл, – прислушайся... Ты ничего не слышишь? Элиса насторожилась. Где-то совсем рядом заплакал ребенок. Она снова вслушалась.

–   По-моему, кто-то обижает Малыша? – сказала она.

–   Я сейчас! Мигом! Пойду посмотрю! – крикнул Майкл, выпустил ее из своих объятий. Он быстро пересек узкий проход, заваленный хламом и, миновав кухню, выбежал во двор. Элиса некоторое время стояла молча. Закусив нижнюю губу, она прислушивалась к звукам,

доносившимся с улицы.

Плач больше не повторялся. Прошло несколько минут. А Майкл не возвращался. «Ну, что ж, пускай сам меня позовет», – подумала Элиса и осторожно, чтобы не споткнуться, спустилась в подвал по темной лестнице. «Если он стесняется целовать меня там, может быть здесь он будет посмелее», – подумала она и улыбнулась.

Неожиданно Элиса ощутила чье-то невидимое присутствие. Она встрепенулась, как животное, почуявшее тревогу.

Она хотела подняться обратно наверх, в комнату, но ноги ее словно приросли к полу. Где-то совсем рядом она услышала прерывистое дыхание. Сердце девушки заколотилось сильней и сильней.

–   Кто здесь? – вдруг закричала она, обернулась и увидела Майкла, спускающегося к ней по темной лестнице.

–   Майкл! – закричала Элиса, бросаясь к нему. – Здесь еще кто-то есть.

–   Здесь только ты да я! – весело ответил Майкл и заключил ее в свои объятия.

–   Что ты собираешься делать? – насторожилась Элиса.

–   Жить с тобой здесь, – ответил Майкл, покрывая поцелуями ее лицо и шею.

–   Сейчас?! Здесь?! – попыталась возразить девушка, но он поцелуем закрыл ей рот.

–   Судьба послала мне желанную женщину – это прекрасно! – прошептал Майкл.

Вдруг почти рядом с ними раздался снова чей-то жалобный голосок, будто заплакал малыш.

–   Ты слышала? – спросил Майкл.

–   Да, – еле слышно произнесла Элиса.

–   Кто это?

–   Не знаю...

–   Но ты тоже слышала?

–   Да...

Кто-то снова близко от них не то хихикнул, не то чихнул. Послышалось легкое покашливание, похожее на птичий клекот...

–   Страшный дом, – прошептала Элиса, прижимаясь к Майклу.

Она нечаянно задела рукой за какую-то странную сеть, свисающую со стола. На пол посыпались тарелки, блюдца, старые книги, гравюры.

–   О, боже! Полно барахла, – простонала девушка.

–   Это старый хозяин дома... Он был любитель собирать всякий хлам, – сказал Майкл. – Его звали Том Санди...

–   Том Санди? – удивилась Элиса.

–   Да... Кажется, в молодости он был неплохим художником... да ты, наверное, о нем слышала?

–   Да, слышала, – ответила девушка.

Она вспомнила, что когда-то на одной из выставок, вместе с отцом видела картины этого художника. Они показались ей очень необычными и даже зловещими. На одной из них был изображен голубой цветок с четырьмя или пятью лепестками. На другой – какой-то человек в мантии и шляпе, держащий в руке, словно зажженную свечу, пучок синевато-стальных пяти или четырехлепестковых цветов... Одна из картин называлась «Цветок клевера».

–   Так вот... Он был чудаковатый, странный такой мужик, потом спился... вроде бы, даже убил свою жену.

–   Чудаковатый, странный, – передразнила Майкла Элиса, – вроде тех, кто ездит на мятых грузовиках и зарабатывает тем, что красит дома?

Майкл рассмеялся и крепко прижался к ее губам.

–   Давай посмотрим, что в этом ящике? – предложил он, указывая на сундук, стоящий в самом темном углу подвала.

–   А может, не стоит? – прошептала Элиса, держа его за руку.

–   При условии, конечно, что ты не боишься, – улыбаясь, добавил Майкл.

–   Я?! Боюсь! Дай-ка мне сюда ломик... Я первая его открою!

Девушка схватила в правую руку первый попавшийся на глаза железный прут и решительно подошла к сундуку.

–   Возьми лучше вот это! – посоветовал ей Майкл и протянул молоток.

–   Молоток? – переспросила Элиса. – Хорошо... Можно и молоток.

Она занесла руку для первого удара по железной крышке старого сундука, но в эту минуту с улицы донесся дикий крик Толстяка.

–   А-а-а-аа! – загудел подвал.

–   А-а-а! – вскрикнула Элиса, выронив из рук молоток.

–   По-моему, это Толстяк свалился со стремянки! – крикнул Майкл.

Взявшись за руки, они выбежали из подвала и первое, что увидели они перед собой – была синяя физиономия Толстяка с разинутым ртом и ошалевшими глазами.

–   Ты упал со стремянки? – быстро спросил Майкл. – Не отвечай. Я вижу – упал...

–   Но нет... – начал было Толстяк.

–   Ничего, ничего, – подбадривал его Малыш, размазывая краску по его одежде, – синий – сейчас самый модный цвет... Я видел... в журнале мод...

–   Там есть ванна, – сказала Элиса, – рядом с кухней, по крайней мере... кажется, что там ванна, – добавила она, подумав.

–   Я не люблю синий цвет, – хныкал Толстяк, хлопал ладонями себя по лицу.

–   Ничего, ничего, – утешал его Майкл, – я сам видел... в журнале мод, честное слово.

В подвале

Выкрасив себя в синий цвет, Толстяк спустился в подвал. Он искал ванну. Искал и не находил.

«Сегодня полнолуние» – внезапно раздался голос за его спиной. Толстяк оглянулся.

–   Эй! Кто здесь? – спросил он. Никто ему не ответил.

Затем, спустя мгновение, он услышал чьи-то быстрые шаги, словно кто-то поднимался или спускался по лестнице. Он увидел человека, который нес в руках растение высотой в человеческий рост. С цветами синевато-стального цвета. «Да ведь это бывший хозяин дома, дядюшка Том», – пронеслось в голове у Толстяка. Между тем человек, несший цветок, положил растение на старый сундук, стоящий в темном углу подвала и сказал:

–   Это самый крупный экземпляр данной породы. Я бы сам никогда не поверил, что это может быть! Это – цветок клевера.

–   Том, куда же ты пропал? – спросил Толстяк. – Где ты был?

Мужчина провел рукой по своим волосам, поиграл рыболовным крючком, лежащим на столе и с утомленным видом пожал плечами.

–   Не знаю, – после паузы ответил он.

В дверях показалось еще чье-то бледное лицо. Это был покойный отец Толстяка.

–   Отец, – прошептал Толстяк и шагнул было ему навстречу. Но лицо вошедшего оставалось старчески спокойным. Он налил себе стакан вина, выпил вместе с Томом Санди, и они начали о чем-то страстно спорить.

До Толстяка долетали отдельные фразы их разговора. Они говорили об удивительных способах ловли рыбы на лесном озере. О неизведанных озерных глубинах. О крыльях птиц. О бабочках. О цветах. О клевере.

–   Сегодня, наконец, я постиг главное! – сказал Том Санди.

Ничего не понимая, Толстяк смотрел на него. Он был настолько поражен странным видением, дрожащим звуком еле уловимых слов, что лишь наполовину понимал их смысл.

–   Любовь – наибольшая глубина на земле, когда-либо измеренная человеческим инструментом, – говорил Том Санди. В его словах заключался какой-то призрачный двойной смысл... Как будто за говорившим стоял кто-то незримый и говорил его устами.

Толстяк не мог отвести взгляда от лица Тома: оно вдруг стало таким призрачным и ненастоящим!

Толстяк закрыл на секунду глаза. И увидел вокруг синие огоньки... Ему вдруг припомнились картины, написанные Томом Санди, картины, которых он, Толстяк, понять не мог, но смутно чувствовал, что они полны чего-то такого, чего не было на земле.

Том Санди тем временем оторвал от гигантского растения, которое принес с собой один лист и стал крутить его в руках.

–   Какая драгоценность, – произнес отец Толстяка, разглядывая лист, который держал в своих ладонях Том.

–   Да... – произнес Том Санди. – Я теперь знаю захватывающее чувство победы... Чувство гордости и могущества. Чувство силы.

–   Наверно для науки это имеет тоже большое значение? – сказал его собеседник.

–   Для науки, для науки... – повторил Том, находясь мысленно в отсутствии. – Какое мне дело до науки! – вдруг вырвалось у него. – Какое мне дело до искусства!

Он внезапно вскочил со стула.

Толстяк, забившись в угол, не сводил глаз со своего отца. Но тот сидел молча и неподвижно. Том прошел несколько раз по подвалу.

–   Для меня теперь наука и искусство – вещи второстепенные ... Жизнь ... отвратительная жизнь, деньги ... это все иссушило наши души, украло наше внутренее ~я~! И теперь, чтобы не кричать постоянно о нашем горе, мы гоняемся за детскими причудами – чтобы забыть об утраченном нами, только чтобы забыть. Так лучше не лгать самим себе!

Отец Толстяка молча слушал. Наконец он сказал:

–   И все же в наших причудах есть смысл... я знаю точно, почему я занимался всю жизнь измерением глубины лесного озера. Я знаю, что когда я все-таки достиг дна, я вступил в связь с тем царством, о котором знали и говорили многие, но не многие достигали его по– настоящему. В то царство не может проникнуть ни один луч солнца... Я достиг чего искал! – закричал он, а затем, как-то зловеще усмехнувшись, взглянул в сторону Толстяка, почти влипшего в темную стену подвала, и сказал: – Да, я достиг чего искал. Теперь я защищен от ядовитых укусов змей, от веры и надежды, могущих жить лишь при свете. Я познал это по толчку, ощутил это в сердце, когда коснулся дна лесного озера... Он, тот о ком ты не говоришь, Том, но кто присутствует во всей твоей жизни, – он явил мне тайный свой лик!

–   Твоя душа изранена, – тихо произнес Том, не глядя на своего собеседника.

–   А твоя, Том?.. Я хочу сказать. Ты ведь помнишь, когда-то был священником. Ты прекрасно понимал людей... прекрасно рисовал... реставрировал фрески, но потом... что-то случилось и с тобой... тоже. Том... В твоих картинах стали появляться какие-то синие пятна, какие-то тени, фосфорические цвета...

Том Санди ничего не ответил. По-видимому, он созерцал развертывающуюся перед ним картину. Картину, рождавшуюся в его сердце. Затем он снова сел и, неподвижно уставившись в одну точку, разглядывал сорванный лепесток клевера, стал говорить, почти не переводя дыхания:

–   Ты ошибаешься в одном... Я никогда не был священником... Уже в юности темное влечение отвлекло меня от этого мира – целыми часами я ощущал, как лик природы на моих глазах превращался в ухмыляющуюся дьявольскую рожу... Горы, лес, озеро, небо, даже мое тело казались мне стенами темной тюрьмы... Мне кажется, ни один ребенок не испытал того, что ощущал я, когда тень проходившего мимо облака, затемнявшего солнце, падала на луг. Уже тогда мною овладевал страх... Мне казалось, что чья-то рука внезапно сорвала повязку с моих глаз... Я пил, стал беспробудно пить. А вскоре, возвращаясь с похорон моей матери, я потерял свою душу... Было полнолуние... Да... Тогда я заглянул по-настоящему в иной мир, тоже таинственный, но другой... Он был наполнен предсмертными муками крошечных существ, которые, скрываясь в травах и корнях, терзали друг друга в порыве немой ненависти... В тот миг я ощутил, что я точно такой же... алчный... жадный... глухой и жестокий... Все то, что я чувствовал раньше, что пытался воплотить в своей живописи, оказалось... просто... сплошным паучьим коконом... – Том усмехнулся и закрыл лицо руками. – Я не мог спать... не мог думать... Я стал бормотать только одну фразу: «Боже, избавь нас от лукавого... » Но видел только его... Маленького, горбатого, с гнилыми зубами, требующего от меня золото... золото... золото... Я знаю, что он убьет меня... я чувствую его приближение. Ведь я уже практически мертв... да я мертв... столько лет... я не брал в руки кисть. Я – паук... паук, погребающий себя заживо.

Вдруг Том как-то судорожно, двумя пальцами сжал лепесток растения, который держал в руках и прошептал:

–   Если только... еще цел монастырь... Над его входом высечен из камня герб: цветок клевера– четырехлистника... с голубыми лепестками... Когда-то... ты говоришь, что я был священником... – Том горько усмехнулся, налил себе вина из бутылки, стоящей на столе, и сказал: – Хочешь, я расскажу тебе о цветке четырехлистника?

–   Конечно, – горячо прошептал его собеседник и тоже налил себе вина в стакан.

–   Я вступил в этот орден. или секту... как тебе будет удобней это называть. совсем молодым человеком... Едва научившись держать в руках кисть. За монастырем был сад – там есть место, на котором летом цвели эти растения, а монахи поливали их кровью из ран, полученных при бичевании... Так вот... тот, кто вступал туда, сажал такой цветок, который, словно при крещении, получал свое собственное христианское имя... Мой цветок носил имя Патрика и питался моей кровью... А я сам изнывал в томлении по чуду, ожидая, что незримый садовник оросит корни моей жизни... Ведь все знали, что когда-то на могильном холме основателя этой секты, в течение одной лунной ночи вырос голубой клевер-четырехлистник вышиной в человеческий рост... весь покрытый цветами. А когда раскрыли гроб, то тела там не оказалось... Говорили, что святой превратился в растение, и от него произошли все остальные... Так вот, – продолжал Том, разглядывая листок четырехлистника, который держал в руках, – когда осенью цветы увядали, мы собирали и ели... веря в то, что сможем переставить горы. Но я сорвал маску с питаемого мной вампира. Мною вдруг овладела непримиримая ненависть. я вышел в сад и втоптал в землю растение, питавшееся моей кровью... Так, чтобы не было видно ни одного листа, хотя и после этого... когда я ушел из монастыря. и поселился здесь... в этом доме... здесь... и там... вокруг... стали появляться эти странные маленькие растения... маленькие клеверы-четырехлистники... Они расползались по земле и всегда являлись на моем пути... С тех пор путь мой был словно усеян этими растениями и чудовищными происшествиями... – со вздохом сказал Том Санди.

–   Что же было дальше после того, как ты растоптал свой цветок? – спросил его отец Толстяка, сидящий в глубокой задумчивости.

Том усмехнулся:

–   А дальше... Мной стали интересоваться другие миры... и силы... Я стал собирать старинные вещи, имеющие отношение к таинственным обрядам черной магии... Но цветки клевера все еще появлялись на моем пути... Вскоре я спился... потом... умерла в Ирландии моя мать... И я продал ее прах коварному карлику Кону! Но он все же надул меня! – Том громко засмеялся, – и теперь я жду своей смерти... Я знаю... что он скоро придет за мной... – внезапный хрип прервал последние слова Тома Санди. Он еще раз смял листок клевера, который вертел в руках, встал и решительно направился к окну, на подоконнике которого стояло огромное растение с голубыми цветами.

Толстяк каким-то непостижимым образом почувствовал его намерение. Оторвавшись от темной стены подвала, он поспешил на помощь растению. Но его остановила внезапная вспышка молнии.

Том Санди исчез. И отец Толстяка тоже.

Перед растерявшимся испуганным Толстяком оказался лишь огромных размеров сундук, из которого доносились странные звуки, похожие на детский плач.

–   Эй, кто здесь? – прошептал Толстяк, вытирая со лба холодный пот.

–   Выпусти меня отсюда! – вдруг раздался детский голос где-то около него.

Толстяк снова прислушался.

–   Пожалуйста, выпусти меня! Пожалуйста...

–   Кто здесь? – тихо спросил Толстяк, разглядывая сундук.

–   Ну почему ты не хочешь выпустить меня из этого сундука? – умолял голос.

–   Как ты туда забрался? – поинтересовался Толстяк, все еще не решаясь поднять крышку.

–   Ну, пожалуйста, выпусти меня! – нежно настаивал чей-то ласковый детский голосок, – пожалуйста, мне здесь страшно и темно!

Сердце Толстяка сжалось, и он открыл крышку. Открыл – и оцепенел от ужаса. Прямо на него, обнажая гнилые зубы, смотрела непомерно огромная голова карлика Кона.

Брызгая слюной во все стороны, он закричал:

–   Я вернулся! Я вернулся!

Только теперь Толстяк вдруг увидел, что рядом с сундуком лежит на полу маленький голубой четырехлистник-клевер. Тот самый, которым много лет назад Том Санди запечатал зловещий сундук, клевер, удерживающий заклятие над нечистой силой.

–   Господи, что я наделал! – закричал Толстяк, почувствовав сердцем, что совершил какую-то оплошность. Но как исправить ее, он не знал.

–   Эй, приятель! – позвал его карлик. – Не дашь ли раскурить старому Кону трубочку?

В тот же миг он быстро засунул свою сухую костлявую руку в карман к Толстяку и вытащил зажигалку.

–   Я голоден! – закричал карлик. – Не ел ничего десять лет!

Таким же быстрым движением он схватил длинными, загибающимися книзу ногтями, проползающего по стене паука и засунул его себе в рот.

–   Кто – ты?! – выдохнул Толстяк.

–   А на кого я похож? – захохотал карлик.

–   Не знаю... – прошептал Толстяк.

–   Видишь мою шляпу? Видишь пряжки на моих башмаках? Я же карлик Кон! По профессии сапожник... И к вопросу о башмаках... – карлик неожиданно прыгнул на стол и сверху вниз посмотрел на Толстяка, – твои башмаки не мешало бы почистить... Но вначале... – он быстро огляделся по сторонам и спросил: – Ты не видел тут где-нибудь рядом горшок с золотом? А?

Он больно схватил Толстяка за ухо своими острыми, словно щипцы, пальцами и зашипел:

–   Говори! А не то я откушу тебе ухо и сделаю из него башмак!

Толстяк закричал что было сил, вырываясь из его цепких лап. Кровь, вперемешку с синей краской, растекалась по его щеке, капала на шею и плечи. Не помня себя, Толстяк взбежал вверх по пыльной лестнице.

–   А!!! Тебе удалось сбежать! – слышал он сзади голос карлика. – Я ослабел... Мне нужно мое золото. Без него у меня мало сил!..

–   Ой-ой-ой! Карлик! – кричал Толстяк, взбегая по лестнице, – в подвале карли... карлик Кон...

Увидев кровь на синем лице Толстяка, Майкл бросился к нему:

–   Что случилось?

–   Он вылез из ящика... У него такие длинные пальцы... Такие морщинистые... пальцы с большими ногтями... Он... у него такой рот страшный... он сожрал... паука, – всхлипывая, бормотал Толстяк.

–   Карлик? – спросил подбежавший к ним Малыш.

–   Может вернемся к реальности, Толстяк? – сказал Майкл, осторожно вытирая платком его лицо.

–   Нет, правда... правда... я его видел... он даже пытался мне почистить ботинки, – доказывал Толстяк сквозь слезы.

–   Да? – удивился Малыш. – А про горшок с золотом он не говорил?

–   Да, да... – подтвердил Толстяк. – Говорил... Сказал, что требует свой горшок с золотом... Малыш, переглянувшись с Майклом и Элисой, снисходительно похлопал Толстяка по плечу.

–   Хорошо, хорошо, – сказал Майкл, – я сейчас приду.

–   Ты куда? – испугался Толстяк, хватая его за руку.

–   Чтобы тебе было лучше, я пойду вниз в подвал и все проверю, – ответил Майкл.

–   Не ходи, не ходи туда! – закричал Толстяк, отчаянно подбирая нужные слова, путая мысли, чувства и воспоминания.

–   Хорошо, – остановил его Майкл.

Он взял в руки железный прут и направился к дому. Элиса бросилась за ним:

–   Я тоже пойду с тобой, Майкл! Толстяк окликнул их:

–   Подождите! Майкл! По-моему, эта палка слишком мала...

–   Да? – удивился Майкл.

–   Подождите меня! Подожди, Майкл! Я тоже иду! На всякий случай... – добавил Толстяк, и все вместе, один за другим, они тихо спустились в темный подвал.