Текст книги "Три версты с гаком. Я спешу за счастьем"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 35 страниц)

2

Подгребая к своему острову, Артём увидел, как на плёсе охотится окунь. Вода так и кипела, бурлила, во все стороны брызгали серебристые мальки. Судя по всему, жировал крупный окунь. Осторожно двигая вёслами, он подплыл поближе и без всплеска опустил якорь. Глубина метров семь. Насадив самого крупного червя, забросил удочку. Но окунь не брал.

Неожиданно лодка вздрогнула, накренилась, и Артём чуть было не бултыхнулся в воду.

– Я напугала тебя? – увидел он у кормы смеющееся Танино лицо. Она в первый раз назвала его на «ты».

– Я решил, ко мне вернулся чудо – лещ, которого я упустил, – улыбнулся он.

Держась одной рукой за лодку, она приподняла садок из металлической сетки, привязанный капроновым шнуром к резиновой уключине, и воскликнула:

– Это ты поймал?

– Мне русалка помогала, – сказал Артём. – Это разве рыба? Ты бы посмотрела, какой у меня лещ из – под самого носа ушёл!

– Ну и хорошо, что ушёл… Можно, я и этих выпущу?

– Выпускай, – сказал он, глядя на неё.

– И тебе совсем не жалко?

– Нет.

Она раскрыла под водой садок и перевернула. Живые окуни и подлещики, не веря в такое счастье, растерянно плавали рядом. И вдруг как по команде бросились врассыпную. Таня собрала в садок дохлую рыбу, которая боком плавала по поверхности, и сказала:

– Это хорошо, что ты не жадный.

– Давай вдвоём рыбачить? – предложил Артём. – Я буду ловить, а ты обратно в озеро выпускать…

– Лови один…

Она отпустила лодку и поплыла к берегу. Её намокшая белая косынка соскользнула с головы, но она даже не заметила. И тогда Артём прыгнул с лодки, зацепив ногой удочку. В несколько взмахов он подплыл к медленно опускающейся на дно косынке, подхватил её и припустил за девушкой.

Заметив, что он её преследует, Таня изо всех сил замолотила руками и ногами по воде, но Артём быстро догнал её. Полные загорелые ноги мельтешат у самого лица. Артём не удержался от соблазна и поймал её за пятку.

– Я закричу… Отпусти сейчас же!

Лицо у неё очень испуганное, глаз не видно – мокрые волосы облепили лоб, щеки.

– Я не знал, что ты воды боишься.

– Когда я увидела, что ты плывёшь сзади, мне вдруг стало страшно, – немного успокоившись, сказала Таня. – Вода, вода… Берег далеко, кругом ни души… Наверное, так чувствует себя человек в океане, когда его преследует акула…

– Это я – акула?

– Не плыви, пожалуйста, за мной, – попросила она.

То и дело оглядываясь, она поплыла к берегу. Черный, лоснящийся купальник то показывался над водой, то исчезал. В глазах ещё притаился страх, губы сжаты. Артём видел, как она вышла на берег. Повернувшись к нему спиной, отжала волосы. Сверкающие капли упали на траву. Стройная, с закинутыми вверх руками, она стояла на берегу, с головы до ног облитая солнечным светом. Он ожидал, что она оглянется, улыбнётся, но девушка, так и не оглянувшись, ушла по примятой траве к палатке, просвечивающей сквозь ольховые кусты.

Артём повязал на шею косынку, перевернулся на спину и, гладя на облака, поплыл к лодке, стоявшей на якоре.

3

Они молча сидели у костра и смотрели на огонь. Совсем рядом зудели комары, но пока не нападали. Артём то и дело подбрасывал сырых ольховых веток, и густой белый дым отгонял комаров.

– Пойду лодку на берег вытащу, – сказал Артём, поднимаясь с земли.

Большое полузаснувшее озеро примолкло. К вечеру оно всегда становилось тихим, спокойным. Огромное блестящее зеркало, отражающее закатное небо, облака, потемневший лес. Лишь на плёсе играла рыба, и большие круги разбегались то тут, то там. Артём вытащил покрытую вечерней росой лодку, поставил удочки и спиннинг к толстой сосне. Садок с рыбой привязал к осоке.

Он решил пройтись по острову. Мерцали среди высоких крон звезды – видно, тучи прошли стороной, – сиял месяц. Чуть слышно шевелились, поскрипывали ели и сосны. Ночная птица отчётливо спросила: «Кто вы? Кто вы?» И тотчас вторая с присвистом воскликнула: «Уйди-и! Уйди-и!» Из кустов выпархивали потревоженные птицы и с недовольным писком проваливались в темноту. В мокрой траве, под деревьями горели светлячки. Артём нагнулся и подобрал одного. Небольшая округлая букашка, напоминающая мокрицу, шевелила многочисленными ножками и выпячивала нижнюю часть брюшка, которое весело горело ярким зелёным огнём. Букашка и на ладони продолжала светиться. Не хотела выключаться.

Таня все в той же задумчивой позе сидела у костра. На прямых черных волосах играл красноватый отблеск.

– Я сейчас думала о тебе, – сказала она. – Когда ты ушёл, а костёр почти прогорел и я осталась одна – одна, мне стало как – то одиноко, и я захотела, чтобы ты поскорее пришёл. Я не испугалась, ничего подобного! Просто впервые подумала, что женщине необходим мужчина… Чтобы он сидел рядом, подбрасывал ветви в костёр, ловил рыбу… Ты улыбаешься, а мне до сегодняшнего дня это и в голову не приходило. Я считала, что женщины сами по себе, а мужчины… Ты смеёшься надо мной?

– Дай твою ладонь!

– Зачем?

Артём взял её руку и положил букашку.

– А теперь посмотри.

Она разжала ладонь и воскликнула:

– Светлячок!

Долго разглядывала его, то приближая к глазам, то отстраняя.

– Издали такой красивый, – сказала она, – вблизи обыкновенный червяк…

Встала и стряхнула букашку в траву.

– На них надо издали любоваться.

– Я тоже сейчас думал о тебе…

В туго натянутое полотно палатки ударялись ночные бабочки. Месяц появился среди сосновых вершин, щедро посеребрил редкие облака и снова затерялся в густых ветвях. Через равные промежутки настойчиво вопрошала птица: «Чьи вы-ы? Чьи вы-ы?»

– Почему ты засмеялся, когда я сказала, что женщины сами по себе, а мужчины тоже сами по себе? Я и сама чувствую, что рассуждаю как наивная дурочка… Но я действительно так думала. Матери и отца я не помню. Моя сестра каждый день ругается с мужем… Когда говорит о нем, у неё даже лицо меняется, становится некрасивым, злым. Мне непонятно, зачем тогда они вместе?

– Ты никогда, вероятно, никого не любила, – сказал Артём. – Мне очень приятно, что ночью у потухшего костра ты вдруг вспомнила обо мне. А если бы сейчас был день, солнце – тебе и в голову бы не пришло, что я необходим.

– Наверное, не пришло бы, – согласилась она. – Я не умею обманывать. И очень не люблю, когда меня обманывают… Не люблю – не то слово. Для меня такой человек больше не существует. Я не могу понять: зачем люди обманывают друг друга? Неужели так трудно говорить правду? Я знаю, многие не любят, когда им говорят правду… Даже ненавидят тебя за это. Но все равно лучше говорить правду, чем лгать. Это ведь ужасно, жить все время с ложью. Человек привыкает ко лжи, и она ступит у него внутри, будто второе сердце…

– У тебя, наверное, мало друзей? – спросил он.

– Мало, – сказала она. – А разве их должно быть много?

– У меня тоже мало, – сказал он. – Настоящих.

Она ничего не ответила. Заколыхалось полотнище палатки, послышалась осторожная возня: раздевается.

Угли в костре подёрнулись пеплом, комары гудели над самым ухом.

Он встал и, отмахиваясь от них веткой, пошёл вниз, к озеру.

Глава десятая

1

На острове объявился ещё один жилец. Артём и Таня чинно сидели друг против друга и пили из эмалированных кружек чай. Сидели за настоящими столом и скамейками. Все это Артём сколотил из найденных на берегу досок и жердей.

– Пр – ривет! – вдруг услышали они скрипучий старческий голос.

Таня и Артём уставились друг на друга. Они были уверены, что, кроме них, на острове никого нет.

– Здравствуйте, – вежливо поздоровалась Таня и огляделась, ища глазами незнакомца. Но его не было видно.

– Пр – ривет!

На этот раз Артём решил, что приветствие обращено непосредственно к нему, и приподнял край старой соломенной шляпы, в которой всегда рыбачил. Но и после этого таинственный незнакомец не появился.

– В прятки будем играть? – спросил Артём, держа в руке кружку с дымящимся чаем.

Молчание.

Артём встал и обошёл палатку: никого! Он даже в кусты заглянул, за стволы толстых сосен. Это становилось забавным.

– У него голос странный, – шепотом сказала Таня. – Как у Буратино.

– Почему у него? – возразил Артём. – Может быть, это она…

– Кир – ра, привет, Кир – ра!

Артём задрал голову и увидел на нижнем суку большую ворону с крепким жёлтым клювом. Наклонив черную голову набок, она смотрела на них смышлёным глазом.

– Я же говорил, это она… – растерянно произнёс он.

– Ты… ты снимал шляпу перед вороной! – рассмеялась Таня.

– Чертовщина! – улыбнулся и Артём. – Говорящая ворона… Как в сказке. Расскажи такое – не поверят.

Ворона невозмутимо царапнула себя по носу когтем и спланировала вниз. Прыг – скок прямо к котлу. Взглянув на опешивших людей, долбанула клювом котёл со вчерашней ухой, так что дужка звякнула, а затем в мгновение ока засунула туда голову и вытащила белого разваренного окуня. Прыг – скок, подпрыгнула и вместе с окунем взлетела на сук.

– Вот даёт! – подивился Артём.

– Очень вежливая ворона, – сказала Таня. – Она нам даже представилась… Её звать Кира.

Услышав своё имя, ворона перестала клевать прижатую к ветке лапой рыбу и взглянула на девушку.

– Мы рады с тобой познакомиться, – сказала Таня. – Меня звать Таня, а этого сердитого человека в шляпе…

– Краб, – не задумываясь, брякнула ворона. Они так и покатились со смеху.

– Ладно, принимаем тебя в нашу компанию, – сказал Артём и вывалил из котла на траву остатки ухи.

Кира не заставила себя долго ждать, тут же слетела вниз и, без всякого страха поглядывая на людей, с аппетитом принялась клевать.

2

Кроме этих трёх слов, ворона знала ещё два: «рыба» и «ракета». Произносила она слова охотно и довольно чисто. Особенно хорошо «р» выговаривала. Кира была общительная, весёлая ворона. Хвост у неё почему – то раздваивался, как у ласточки. Позже Артём узнал, что Кира прилетела к ним из школы – интерната – это с другого конца озера. Несколько лет назад ребята с боем отобрали оперившегося птенца у кошки. Выходили, выкормили, и из покалеченного птенца выросла большая сильная ворона. Вот только в память о несчастном детстве остался раздвоенным хвост. Впрочем, это обстоятельство ничуть ей не мешало. Она прекрасно летала и неизменно пребывала в хорошем настроении.

Поселилась Кира на сосне, над самой палаткой. Артёму это не совсем понравилось – каждое утро он счищал с оранжевого полотна помёт, – но ссориться с Кирой из-за таких пустяков не хотелось, и она, расположившись на нижнем суку, с удовольствием смотрела на огонь, где кипела уха. Кира ела все, что ей давали. Один раз она прихватила пустую банку с собой на сук, а потом уронила прямо Артёму на голову. С тех пор он стал закапывать в землю все консервные банки. Кира суетилась рядом и всем своим видом выражала крайнее неудовольствие.

Больше всего Кира любила наблюдать за рыбной ловлей. Она располагалась на носу резиновой лодки, где вентиль, и с завидным терпением смотрела на поплавок. Когда он нырял в воду, Кира даже подскакивала на месте и хлопала крыльями, как бы торопя поскорее подсекать. И в награду всегда получала мелкую рыбёшку – крупную Артём ей не давал. На лодке она никогда не ела. Брала рыбину в клюв и улетала на остров. Расправившись с ней где – нибудь на суку, снова прилетала и терпеливо ждала следующей поклёвки.

Однажды Кира, выразив Артёму полное презрение, продемонстрировала своё великое искусство в рыбной ловле. Клёв был отвратительный. Поплавок будто прилип к воде. За час ни одной поклёвки. Кира вместе с Артёмом наблюдала за мёртвым поплавком. Наконец ей это надоело. Сердито прокричав: «Кир – ра, р-рыба, р – раке – та!» – взмыла вверх и сделала круг над озером, зорко глядя на воду. Затем круто спикировала вниз и неподалёку от лодки, едва коснувшись воды, снова взмыла. Артём увидел у неё в клюве большую плотвицу. Кира гордо пролетела над ним и опустилась на свою любимую сосну.

Если к Артёму Кира относилась с недоверием, например, ни за что не садилась на плечо, то с Таней подружилась с первого дня. Куда бы та ни шла, Кира всегда её сопровождала. То перелетала с ветки на ветку и выкрикивала свой скудный запас слов, то садилась на плечо и тихонечко пощипывала за ухо. Но стоило ей увидеть, как Артём садится в лодку, тут же покидала девушку и отправлялась с ним на рыбалку.

Случалось, к Кире прилетали приятели и приятельницы. Среди них была одна сорока. И тогда ворона с раздвоенным хвостом, как истинная и гостеприимная хозяйка острова, показывала гостям свои владения. Радушно звала их к костру, но гости предпочитали держаться от людей подальше.

Таня подружилась с вороной, пробовала даже учить новым словам, но то ли Кира оказалась упрямой ученицей, то ли Таня – плохой учительницей, только ворона не выучила больше ни одного слова. Таня любила загорать на надувном матрасе. Иногда к ней присоединялась Кира, но, убедившись, что рыбкой тут не разживёшься, снова улетала к Артёму.

Однажды, когда он рыбачил у острова, напоминающего шапку Мономаха, приплыла на надувном матрасе Таня. За эти несколько дней она стала совсем шоколадной.

– Я не буду мешать тебе? – спросила она.

И хотя рыба клевала, а для настоящего рыбака это наивысшее удовольствие, Артём обрадовался девушке. Он свернул удочки – все равно напуганная рыба отошла – и сказал:

– Это я тебя позвал сюда… Сидел в лодке и говорил тебе: «Плыви скорее, я жду…» Вот ты и услышала.

– Мне скучно стало… Какой ты смешной в этой шляпе! Когда ты удишь рыбу, у тебя такой вид, будто решаешь мировые проблемы. Ну улыбнись, пожалуйста.

– Не могу, – сказал он. – Рыбалка требует исключительной серьёзности.

Щурясь от солнца, Таня посмотрела на дальний берег и вздохнула:

– Как тихо здесь, и ни души. Озеро, сосны на берегу, белые облака… Так, наверное, было миллионы лет назад, когда над водой летали страшные ящеры…

– Я начинаю верить в телепатию, – сказал Артём. – Об этом же подумал и я…

– Скажи, где Кира?

– Она мне пыталась объяснить, куда полетела, да я ничего не понял… Плохо ты её научила разговаривать.

– На этом острове, наверное, много земляники, – сказала Таня.

– Я на нем ещё не был.

– Поплывём? – предложила она.

Остров был рядом, и Артём, не раздумывая, бултыхнулся с лодки в воду. Таня положила матрас на лодку, и они поплыли.

Земляника на острове была. В тени – ещё твёрдая, белая, а на солнцепёке – сочная, красная. Они молча срывали нежные душистые ягоды и отправляли в рот. Трава, цветы, кусты, деревья, разомлевшие на солнце, волнами распространяли всевозможные запахи. В цветах озабоченно копошились пчелы, басисто гудели большие черные шмели, порхали бабочки – лимонницы.

Таня первая заметила под берёзой шалаш, сложенный из тонких веток. На крыше образовались дыры, и пол шалаша был выложен солнечными пятнами.

– Здесь кто – то жил, – тихо сказала она.

– Здесь жили Он и Она, – таинственно заговорил Артём. – Они ушли от людей и вдвоём поселились на этом тихом острове… Они захотели узнать, действительно ли с милым рай в шалаше.

– А потом? Что же было потом?

– Потом подул ветер, пошёл проливной дождь, на них стало капать и… рай кончился. Они ушли, а шалаш остался.

– Наверное, тот, кто говорит – с милым рай в шалаше, на самом деле никогда в нем и не жил, – сказала она.

В этот полуденный час стало тихо кругом. Не слышно птиц, пчёл. Над головой остановились облака, застыло огромное озеро, не шелохнется на берёзе ни один лист. Артём и Таня стояли у входа в шалаш и смотрели друг на друга. Он и Она – одни в этом вдруг примолкшем мире.

Молчание затягивалось, нужно было что – то сказать, но он не мог: пересохло в горле. Глядя на неё, Артём подумал, что никогда в жизни не видел таких красивых глаз. И эти глаза были влажные, тёплые.

– Пойдём туда… – незнакомым голосом сказал он и с ужасом подумал, что вот сейчас этот влажный блеск уйдёт из её глаз, лицо станет холодным, и все кончится. Когда она становится такой, ему хочется убежать куда – нибудь подальше и не видеть её. Как странно, что иногда глаза женщины могут ранить гораздо больнее, чем самые – самые жестокие слова.

У неё вдруг задрожали губы, она передёрнулась, будто от озноба, и, все так же прямо глядя ему в глаза, быстро заговорила:

– Со мной ещё никогда такого не было… Я знаю, что должна тебе такое сказать, чтобы ты… ну, не смотрел на меня так… Ты нехорошо смотришь… Должна сказать и не могу…

– И не надо, не говори!

– Мне не нужно туда идти… – продолжала, будто прислушиваясь к себе, Таня. – Я знаю, что не нужно… Я всегда поступала так, как думала, а сейчас не понимаю, что это со мной?..

Артём обнял её горячие плечи и увлёк за собой в сумрачный шалаш. Они опустились на сухое слежавшееся сено.

– Я делаю все, что ты хочешь… – шептала она. – И мне это нравится… вопреки здравому смыслу!

– Я тебе тогда у костра неправду сказал, что ты мне нравишься… – тоже шепотом говорил Артём. – Я тебя люблю… Слышишь, Таня, люблю!

Он нащупал тесёмку купальника и дёрнул. И тут солнечные пятна набросились на них сквозь дырявую крышу. То выхватывали из полумрака её полные губы, то глаза, то золотистое плечо, то удивительно белую, с загнутым вверх соском грудь.

Артём целовал Таню. Ничего подобного он ещё никогда не испытывал. Он на миг разжал свои объятия, чтобы поделиться переполнявшим его через край счастьем, сказать какие – то нежные слова, но она зажала ему рот ладонью и прошептала:

– Ради бога, молчи!

3

Артём сидел, привалившись голой спиной к жёсткому сосновому стволу и вытянув ноги. Над островом плыли облака – его любимые облака, которые сейчас ничего не напоминали. Ровно шумели деревья, добродушно плескалась у берега волна. Где – то в стороне, за островом, прошла моторная лодка. Долго слышался басистый гул. Постепенно он становился визгливее, тоньше и наконец оборвался. И снова благословенная тишина. Совсем близко пролетели три большие утки. Казалось, они очень торопятся и чего – то боятся: длинные шеи напряжённо вытянуты, быстро – быстро машут крыльями. И что за жизнь у бедных уток? В любой момент может грянуть выстрел, и дробь со свистом рассечёт воздух.

Пришла Таня, тихая и печальная. Села рядом. В волосах запутались сухие травинки. Длинные ресницы опущены. По тому, как они вздрагивают, чувствуется, она ждёт: что он сейчас скажет?

Обняв её за плечи, Артём сказал:

– Таня моя… Моя Таня!

– Почему твоя?

– А чья же? – Он, улыбаясь, приподнял её подбородок и посмотрел в глаз.

Девушка отодвинулась, сняла его руку с плеча.

– Ты стал такой самоуверенный.

– Ладно, критикуй, ругай, можешь даже отколотить, только позволь тебя поцеловать.

– Нет.

Она ещё дальше отодвинулась. Сорвала почти прозрачный колокольчик на длинной ножке и стала сосредоточенно рассматривать его.

– Даже теперь мы с тобой не можем найти общий язык, – с досадой сказал Артём.

– Даже теперь… – повторила она.

– Я хотел сказать…

– Лучше ничего не говори, – перебила она. – У меня такое впечатление, что ты вдруг поглупел.

– Это, наверное, от счастья.

– А вот я не чувствую себя счастливой… – со вздохом сказала она.

Над головой зашуршало, посыпались сухие иголки, и скрипучий голос громко произнёс:

– Пр – ривет!

4

Умываясь утром, Артём заметил на другом берегу, рядом со своей машиной, мотоцикл. «Рыбачок пожаловал», – подумал он. Иногда в пятницу приезжали рыбаки, но они всегда останавливались на песчаной косе, далеко выдававшейся в озеро. И рыбачили совсем в другой стороне. Артёму так и не удалось с ними ни разу перекинуться словом. Впрочем, ему не очень – то этого и хотелось. Он чувствовал себя на острове владетельным князем и не желал, чтобы кто – либо нарушил невидимые границы его вотчины.

После завтрака Таня с Кирой отправились на прогулку по острову, а Артём, испытывая смутное беспокойство, сел в лодку и поплыл к противоположному берегу. Про мотоцикл он Тане ничего не сказал.

«Москвич» стоял под толстой елью. Гладкую крышу будто кто – то нарочно усыпал иголками. Какая – то птица оставила свою отметку на капоте. Артём увидел снаружи в лобовом стекле свою загорелую до черноты бородатую физиономию со светлыми глазами. На лбу длинная царапина: это он сам себя зацепил блесной. Большой нос покраснел и облупился.

– М-да… хорош женишок! – пробормотал Артём. Тут послышалось покашливание, и грубоватый голос насмешливо произнёс:

– Видали мы таких женишков…

Из прибрежных кустов вышел Володя с ружьём на плече, В зубах тлела папироса. Рукава рубахи закатаны. Руки мускулистые, волосатые. Возможно, он давно стоял здесь и видел, как Артём причалил и по – идиотски любовался на себя, смотрясь в лобовое стекло, будто в зеркало.

– Где её прячешь? На острове?

– На дурацкие вопросы я не отвечаю.

Володя выплюнул окурок, наступил на него огромной ступнёй в сапоге, подошёл ближе. Сузившиеся глаза смотрят зло, губы кривятся в усмешке.

– Развлекаетесь на лоне природы… Рыбку ловите? Его наглый тон стал раздражать Артёма.

– А ты, смотрю, специалист по крупной дичи? – в тон ему сказал он.

– Из ружья не только по дичи стреляют…

– Ты меня заинтриговал, – усмехнулся Артём.

– Я ведь такой… отчаянный!

– Как же, помню… Когда вы втроём на меня одного навалились.

– Послушай, борода, что тебе, своих питерских мало? Чего к нашим – то девкам пристаёшь?

– Дурак ты, – сказал Артём.

Володя выпятил широкую грудь, сорвал с плеча ружьё и зачем – то сунул под мышку, а кулаки сжал.

– Я тогда не просил дружков подсоблять мне, – процедил он. – Так, по пьянке увязались… Я и один из тебя котлету сделаю…

– Не тряси ружьём – то, – сказал Артём. – Ненароком выпалит… прямо тебе в ухо!

Володя подошёл к сосне и повесил двустволку на сук. Лицо его побагровело от гнева. Сверля Артёма глазами, сказал:

– Хочешь, я твою телегу в озере утоплю?

– Попробуй…

Он матюгнулся, подскочил к «Москвичу» и, навалившись грудью на багажник, сдвинул с места. Артём видел, как вздулись под рубахой мышцы, напряглась загорелая шея, а подошвы сапог вдавились в землю. Машина медленно покатилась по пологому берегу к воде. Треснула ветка под колесом, и «Москвич» по радиатор вошёл в воду. Парень ещё поднатужился, но передние колеса накрепко увязли в песке.

Володя распрямился и со злорадной ухмылкой посмотрел на Артёма.

– Вытащи – ка теперь, борода… – сказал он.

– Здоров ты, ничего не скажешь… – Артём подошёл к нему и прежде чем парень сообразил, в чем дело, изо всей силы снизу вверх ударил в подбородок. Взмахнув руками, Володя упал на спину, как подкошенный. Секунду лежал, изумлённо хлопая глазами, потом вскочил и… тут же получил второй удар в челюсть. На этот раз он поднимался с песка медленно и неохотно. Глаза его осоловели, губы были разбиты. Сплёвывая кровь и потирая подбородок, он смотрел мимо Артёма. Охота драться и показывать свою силу у него пропала.

– А теперь давай вытаскивать. Попробуем приподнять за передок, – спокойно сказал Артём и вошёл в воду. Володя остался на берегу.

– Ну, что же ты, Геркулес, задумался?

– Я же в сапогах…

Володя потоптался, сел на землю и, кряхтя, морщась, стал стаскивать сапоги.

– Тесноваты? – полюбопытствовал Артём. Володя ничего не ответил. Поставил сапоги рядом, сверху, на солдатский манер положил портянки. Закатав брючины, вошёл в воду и стал рядом с Артёмом. Вид у него был растерянный и озадаченный. Верхняя губа вздулась и наползла на нижнюю.

– Раз – два, взяли! – скомандовал Артём.

Касаясь твёрдыми, как кирпичи, плечами, они с трудом вытащили из песка глубоко завязшие колеса и сдали машину назад. Дальше шел подъем, и Артём, наказав Володе не отпускать передок, залез в кабину, включил зажигание и дал задний ход. Рыча и изрыгая дым, «Москвич», пятясь, выбрался на берег. Артём отвёл его подальше, выключил мотор и, поставив рычаг переключения на скорость, до отказа вытянул рукоятку ручного тормоза. Теперь машину и трактором не сдвинешь с места.

Парень, сидя на песке, обувался.

– Как ты понял, разговор с позиции силы не получился, – сказал Артём. – Заталкивать машину в воду… Ты бы ещё шину проколол…

Володя хмуро взглянул на него и пробурчал:

– У Татьянки научился нотации читать?

– Гм, – озадаченно сказал Артём. – А ты, пожалуй, прав.

– Боксом занимался? – пощупав подбородок, спросил Володя.

– Один год, в армии.

– Иначе ты бы со мной в жизнь не справился…

– Ещё бы! Машины в озеро запросто кидаешь…

– Ну ладно, – сказал Володя. – Может, с тобой и не надо было с этой, как ты говоришь, с позиции силы… Только сильно допёк ты меня. Ей – богу, как узнал, что ты с ней на озеро укатил, схватил ружьё и сюда… Хорошо, что остыл маленько. Я ведь с утра тут припухаю. Вот какое дело – то. Татьянка сильно мне нравится.

– Мне тоже, – сказал Артём.

– Ты приехал – уехал, а я серьёзно… Может, я жениться на ней хочу.

– По – честному, я бы тоже не против, если, конечно, согласится.

Володя отвернулся и долго смотрел на остров. Лицо его все больше мрачнело, на скулах заиграли желваки.

– Я знаю, Татьянка девка строгая, – наконец заговорил он. – И в обиду себя не даст… А все ж таки будет лучше, если она сейчас со мной уедет.

– Ей здесь нравится, – сказал Артём. – А впрочем, хочешь – позову её?

– Не надо, – сказал Володя. – Ещё подумает, слежу за ней…

– А разве не так?

– Ты не говори ей, что мы тут… беседовали.

– Не скажу, – пообещал Артём.

Володя подошёл к своей «Яве». Рывок – и мотоцикл затарахтел. Сняв с сука ружьё, Володя повертел его в руке и, вдруг вскинув, дуплетом выпалил вверх. На крышу «Москвича» посыпались иголки и сучки. Рядом с Артёмом упал опалённый бумажный пыж. С соседнего дерева со вспологаным криком сорвались две сороки и, вереща, полетели прочь. А громкое эхо, всколыхнув тишину, пошло гулять от острова к острову. Володя разобрал ружьё, сложил в брезентовый чехол и приторочил к багажнику. Все это он делал сосредоточенно, не спеша.

Длинные рыжеватые бачки на лице двигались вверх – вниз. Казалось, он улыбается. Но Володя не улыбался; усевшись за руль, он обернулся и угрюмо сказал:

– Лучше бы тебе, борода, уехать отсюда…

«Ява», выпустив клубок пахучего дыма, резво взяла с места. Видно, он хорошо знал дорогу, потому что с такой скоростью по узенькой лесной тропке вслепую не поедешь.

Артём поддал босой ногой пыж, спихнул лодку в воду и, равномерно взмахивая вёслами, поплыл к острову.