Текст книги "Три версты с гаком. Я спешу за счастьем"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 35 страниц)

5

Печальное зрелище – видеть, как разбирают старый дом. Длинные доски, облепленные, будто шелухой, сгнившей дранкой, шлепались в огород, на весь посёлок скрипели и трещали стропила, выворачиваемые из своих гнёзд, шатался и разъезжался по швам потолок. Когда остатки крыши рухнули на землю, в воздух поднялся столб коричневого праха.

Дом трещал, стонал, кряхтел. Нелепо торчала из сруба обнажённая красная кирпичная труба. Просыпая песок и опилки на пол, плотники выворачивали потолочины.

– Не знаю как строить, а разрушать вы мастера, – сказал Артём.

– Дворец тебе отгрохаем, Артём Иваныч, – откликнулся Паровозников.

За воротами в полной готовности стоял «Москвич». Здесь больше делать нечего, а в Ленинграде ждут дела: в мастерской стоит незаконченная картина для клуба строителей, в издательстве «Искусство» должен решиться вопрос об издании северного альбома – итог поездки в Хибинские горы.

Ещё раз взглянув на то, что осталось от старого дедовского дома, Артём сел за руль. Было начало одиннадцатого. Если все благополучно, то к семи вечера будет в Ленинграде. Солнце стояло над крышей вокзала, из – за леса медленно наползали большие пышные облака. Флегматичные смеховские куры не спеша переходили дорогу перед самыми колёсами. Артёму даже приходилось сигналить, чтобы поторопить их. И снова были выбоины, ямы, ухабы. Но уже проверено на практике: если едешь по плохой дороге вторично, она не кажется такой безнадёжной.

У дома с голубыми наличниками Артём остановился: навстречу с белым эмалированным бидоном шла Таня. Шла, как всегда, чуть покачиваясь и высоко держа голову. Артём с удовольствием смотрел на неё.

– До свидания, – сказал он, когда она поравнялась. Девушка остановилась и взяла бидон в другую руку.

Артём ждал, что она улыбнётся, но Таня молча смотрела на него. Глаза её ничего не выражали. Так она могла смотреть на дом, забор, дерево. После той встречи у колодца Артём увидел её впервые. Он ждал, что она снова придёт за водой и они поговорят немного, но вместо Тани воду из колодца черпала её сестра. Она тоже была высокой и статной, только волосы у неё не черные, а русые, и она гораздо старше своей сестры. И голос её совсем непохож на приятный мелодичный Танин.

– Уезжаете? Совсем? – спросила Таня. Черные брови её чуть приподнялись.

– Совсем, – зачем – то соврал Артём.

– Передавайте привет Ленинграду.

И, звякнув дужкой бидона, зашагала дальше. Артём положил руку на руль, но скорость не включил. Отворив дверцу, крикнул вслед:

– Что вам привезти из Ленинграда? Таня обернулась:

– Аничков мост… Или Исаакий!

Артём видел в зеркало, как она оступилась и чуть не выронила бидон. Поставив его на обочину, нагнулась и стала мыть боты в луже.

Заглядевшись, Артём забыл про дорогу и дал полный газ.

«Москвич» подпрыгнул и передними колёсами бухнулся в глубокую лужу. Артём выругался, дал задний ход и осторожно повёл машину почти вплотную с забором.

Поскорее бы оставить позади эти проклятые три версты с гаком! А там шоссе, простор. Втыкай прямую передачу и жми на всю катушку!

Глава шестая

1

Артём любил Ленинград. Когда десять лет назад приехал поступать в художественный институт имени Репина, он вместе со студентами до ночи бродил по улицам, площадям, набережным, не переставая удивляться и восхищаться этим городом. Вздымающиеся мосты на Неве, белые ночи, Невский проспект, Дворцовая площадь, Петропавловская крепость… Юношеская пылкая влюблённость в Ленинград со временем прошла – ведь город бывал и хмур, и туманен, и бесконечно дождлив. Очень часто днём приходилось включать электричество, чтобы можно было работать. Во все четыре времени года Ленинград разный. И больше всего он нравится Артёму осенью. Влюблённость прошла, осталась любовь.

В июне в Ленинграде было жарко и душно. Из – за каменных зданий и дворцов не видно солнца, но все небо над городом – громадное раскалённое солнце. И от него никуда не спрячешься: ни в парке, ни на набережной, ни в кафе с зимним названием «Север». Напряглись взмыленные кони на Аничковом мосту, стоят в парадной форме на своих гранитных постаментах суровые и мужественные Барклай де Толли и фельдмаршал Кутузов у Казанского собора. Ослепительно сияет позолоченный купол Исаакия. А по Невскому из – за жары ленивее, чем обычно, течёт пёстрый поток людей. И вместе с ними от Московского вокзала к Дворцовой площади идёт Артём.

У толпы свой ритм, и если ты попытаешься идти быстрее, то ничего из этого не выйдет.

Артём и не пытался нарушать железный закон, он шел, как все. И хотя жара навалилась на плечи, прилепила к спине белую рубашку, жгла ступни в лёгких сандалетах, у него было хорошее настроение: завтра утром он уезжает в Смехово! Туда, где нет этих прекрасных гранитных дворцов, набережных и площадей, этих великолепных гастрономов с подвешенными в витринах окороками и колбасами, но зато есть сосновый бор, маленькая речка Березайка, в которой можно в любое время выкупаться, где есть поля с рожью и васильками, и главное – где нет толпы, которая в течение одного часа способна вымотать самого здорового человека.

А пока Артём шел по Невскому и разглядывал девушек. Пусть приезжие поминутно крутят головами и раскрывают рты от восхищения, он, Артём, все это сто раз видел…

Ничего не скажешь, красивых девушек на Невском хоть отбавляй! У Артёма было хорошее настроение, и он улыбался им. И девушки улыбались. Может быть, и не ему, а кому – нибудь другому, но все равно было приятно. Артёму нравились их короткие юбки и платья. Он вспомнил Таню из Смехова. У неё тоже укороченная юбка, и её стройные ноги только выигрывают от этого.

Артём нырнул в полусумрак подземного перехода. Солнце и жара отступили. Из туннеля тянуло прохладой. На стенах афиши, афиши, афиши… Они кричали о концерте знаменитой югославской певицы, о новом спектакле Большого драматического, куда все равно билетов не достать, о гастролях иногородних театров…

2

Алексей открыл дверь и расплылся в улыбке.

– Я уже думал, тебя вместе с дедом похоронили на сельском погосте… Какого черта ты там застрял?

– Ну, у тебя и шуточки, – поморщился Артём.

– Тут такие дела творятся, а ты как в воду канул… Хотя бы адрес оставил. Слышал, зимой в Москве откроется российская выставка?

– Читал.

– Ты, конечно, выставишь своего оленевода и портрет Черкасова? Я твою фамилию в списках видел…

– Меня это не интересует, – сказал Артём.

– Не интересует? – опешил Алексей. – Что ты мелешь?..

– Я не дам на выставку ни одной своей картины…

– Погоди, погоди… – сказал Алексей. – Что это мы стоим в прихожей? Пошли в мастерскую… Тут без поллитры, я гляжу, не разберёшься…

Алексей получил квартиру и мастерскую лет пять назад. Огромное, во всю стену, окно мастерской выходило на Московский проспект. Через дорогу точно такой же дом и двухэтажные окна во всю стену. Там тоже живут художники.

В мастерской у Алексея порядок. В аквариумах плавают красивые рыбы, на одной стене, как на выставке, развешаны картины. В углу мольберт задёрнут холстом. В прошлом году Алексей начал большое новое полотно, но так и не закончил: за накрытым простенькой скатертью столом сидят фронтовики без лиц. Найти настоящие характеры Алексею пока не удалось, «Вот закончу оформление Дворца и засяду за свою картину…» – говорил он своим приятелям. Закончив одну работу, он находил другую, а картина так сиротливо и стояла в углу.

«Ну, теперь все! – решительно заявлял Алексей. – К черту халтуру – сажусь за своих фронтовиков!» И опять не садился… А когда Артём стал подсмеиваться над ним, он взял и закрыл картину холстом, И на вопрос: «Как картина?» – кратко отвечал: «Двигается».

Алексей наскоро соорудил на кухне ужин, достал из холодильника начатую «Столичную», помидоры, которые мгновенно покрылись испариной. Налил по рюмке и, чокнувшись, буркнул:

– С возвращеньем, бродяга!

Закусывая, испытующе смотрел на Артёма, а тот отправлял в рот яичницу с колбасой, холодные помидоры, от которых начинало ломить зубы, и молчал.

– Что молчишь – то? – спросил Алексей. – Рассказывай, что это на тебя нашло?

– Первый раз в этом году ем свежие помидоры… – сказал Артём. – Болгарские?

– Ладно, все это ерунда… На меня тоже, бывает, накатывает. Главное, что ты вовремя приехал, я уж не на шутку стал волноваться… Тут, понимаешь, из Минска приехали какие – то тузы, побывали на Охте во Дворце культуры и… в общем, им очень понравилось, и они с ходу предложили подписать контракт… Держись за стул – сейчас упадёшь! В полтора раза больше, чем мы здесь получили… Вот тут я и заметался: тебя нет, а они требуют немедленного ответа. Хоть другого в напарники бери…

– Теперь ты держись за стул, – сказал Артём. – Во – первых, я завтра уезжаю в Смехово, а во – вторых, больше я никогда не буду заниматься оформительскими работами.

Алексей вскочил со стула и забегал по тесной кухне. От волнения у него даже лицо покраснело.

– Нет, этот человек определённо с ума сошёл! – кричал он. – Отказываться от такого подряда… Да скажи я кому – нибудь – любой руками и ногами ухватится…

– Возьми и скажи, – ввернул Артём, но Алексей и ухом не повёл.

– Тебя кто – то околдовал в этом… как его? Хихикалово! Разве нормальный человек будет такую чепуху молоть?..

Случалось и раньше, Алексей бросался в наступление и убеждал Артёма. Бегая по кухне и задевая маленькие белые табуретки, Алексей не умолкал ни на секунду, ухитрялся налить в рюмки, чокнуться, выпить и даже закусить.

Выждав, пока он не иссяк, Артём сказал:

– Не трать, старик, зазря порох… Деньги у меня сейчас есть – кланяюсь тебе за это, и я решил пожить в деревне и попытаться написать что – либо стоящее… Если я ещё на это способен… И поверь, я говорю серьёзно.

Алексей сразу успокоился, перестал мотаться из угла в угол. Сел напротив и, задумчиво посмотрев на приятеля, сказал:

– А я уже заключил с ними договор… И за тебя, скотина, расписался…

– Перепишешь.

– Ты меня без ножа зарезал! Ведь я с другими художниками никогда на пару не работал… Кого мне взять?

– Ты же говорил…

– Говорил, говорил! – снова взорвался Алексей. – С другим я не смогу…

– Ну, тогда плюнь на все это, – сказал Артём.

– Какой же дурак от таких денег отказывается?

– Видишь, один уже нашёлся… – улыбнулся Артём. – Кстати, зачем тебе деньги?

У тебя все есть: отличная квартира, дача, машина… Жены, правда, нет. Так ведь настоящую жену ни за какие деньги не купишь – сам говорил… Я думаю, Лёша, жадность тебя обуяла…

– Ну тебя к черту! – отмахнулся Алексей. – Позвоню – ка я Маркелову, он, кажется, в городе…

Вслед за ним Артём вошёл в мастерскую. Из огромного окна лился яркий солнечный свет.

– Здравствуй, Артём, – услышал он знакомый голос.

– Ты меня так ошарашил, что я забыл тебе сказать… – пробормотал Алексей, склоняясь над телефоном.

В глубоком кресле у окна сидела Нина и кормила рыб. Наверное, потому, что яркий свет ударил в глаза, Артём её сразу не заметил.

– Ты загорел и помолодел, – сказала она и улыбнулась. – Настоящий крестьянин… Косоворотку бы тебе, холщовые порты, лапти с онучами и лукошко с семенами через плечо и – пошёл бы ты сеять по России – матушке доброе, вечное, разумное…

– Пока… он посеял смуту в моей душе… – буркнул Алексей.

Набрав нужный номер, он повернулся к ним спиной и стал что – то бубнить.

– Я разыскивал на набережной Кутузова, – сказал Артём. – А тебя, оказывается, всегда здесь можно найти…

– Ревнуешь?

Она снизу вверх смотрела на него, и крапинки в её глазах слабо мерцали. Сколько же они не виделись? Почти полгода. Ревнует ли он её?..

– Лёша мой старый друг, – сказала Нина. – Когда мне скучно, я прихожу сюда.

Алексей – он сидел на низком табурете в дальнем углу мастерской – горячо говорил в трубку. Уговаривал Маркелова поехать в Минск.

– Это верно… Лёша весёлый человек.

– Я рада, что ты ревнуешь. И странно было бы, если бы не ревновал… Здоровая, чистая натура. Крестьянин, ты не обижаешься? Я не обольщаюсь, будто ты любишь меня… Тебе просто непонятно, почему я не с тобой, а с ним.

– Женская душа всегда была для меня потёмки, – сказал Артём. – Поэтому я до сих пор и не женился.

– Если бы ты слишком хорошо знал женщин, им было бы с тобой неинтересно…

– Ты имеешь в виду женщин вроде тебя?

– Я не хотела тебя обидеть… Но ты действительно совсем не знаешь женщин… Поэтому ты мне и нравишься.

– Что ж, нет худа без добра, – усмехнулся Артём.

Алексей повесил трубку и подошёл к ним. Очевидно, он договорился с Маркеловым, потому что лицо у него стало не таким озабоченным, как раньше.

– Вы что – то тут насчёт меня проезжались? – с улыбкой спросил он.

– Я давно заметила, что художники и писатели страшно мнительные люди, – заметила Нина.

– Если ты такая наблюдательная, то скажи, что случилось с Артёмом? Приехал из деревни, по – моему, чокнутый… Я тут гигантское дело провернул, а он чуть было все не испортил…

– Тебя интересует моё мнение? Так вот, деревня благотворно повлияла на Артёма.

– Может быть, и мне податься в деревню? – усмехнулся Алексей.

– Тебе не поможет, – сказала Нина. – Ты слишком городской человек…

– Ты, кажется, осуждаешь?

– Увы, нет. Я сама до мозга костей горожанка. Я бы не смогла прожить в деревне и месяца. По – моему, там живут герои.

– Ну и представление у тебя о современной деревне! – сказал Артём.

– Черт побери! – воскликнул Алексей. – У меня тоже есть на Псковщине деревня, где я родился… Слышали про реку Великую? Вот на берегу этой реки и жили мои предки. Я там не был тридцать лет. Смутно помню клён в саду, реку да баньку с каменкой на самом берегу… Каждый год собираюсь съездить туда, правда, дорога до деревни отвратительная… А что? Возьму да и съезжу!

– Не съездишь, – сказала Нина.

– Вот вернусь из Минска и махну! – загорелся Алексей. – Захвачу этюдник… Поживу там, поброжу по лесам.

– Не поедешь ты, Лёша, в деревню, – сказала Нина. – Чужая она для тебя… В Таллин, Ригу, Алупку – пожалуйста, это для тебя, а деревня…

– Я же там родился!

– Не огорчайся, – улыбнулась Нина. – Гении рождаются в деревне, а умирать приезжают в город.

– Спасибо, утешила…

– Так это гении, – сказала она.

3

Хотя пора белых ночей давно прошла, на набережной было светло. Петропавловская крепость, мягко подсвеченная прожекторами, тянулась в звёздное небо. Нева была удивительно спокойной. В берегах отражались огни. Посередине, перекрещиваясь, протянулись широкие блестящие полосы: следы давно прошедших кораблей. Круглая луна огромной медалью впаялась в тихую гладь. У берега дремали две чайки.

Нина сидела на гранитном парапете, Артём стоял рядом и смотрел на воду.

– Почему не спросишь, как живу я, что делаю? – сказала она.

– Зачем?

– Я часто вспоминаю дни, проведённые на даче… Ты был такой милый!

Его раздражал этот снисходительный, чуть насмешливый тон. Что – то неуловимо изменилось в ней. А может быть, в нем? Он тоже вспоминал дачу. И много думал о Нине. Но совсем не о такой, которая сидела рядом на парапете. Та Нина была ближе.

– Твои окна выходят на Неву? – спросил он.

– Я вижу из окна, как мимо проплывают пароходы, – сказала она и искоса взглянула на него.

– А ты видела мою машину?

Она улыбнулась и тоже стала смотреть на воду. Гладкая прядь качалась у белой щеки.

– Один раз ты стоял больше часа… – заговорила она, не поднимая головы. – Вон там, не доходя автобусной остановки. Курил и бросал сигареты в воду… Кстати, дай сигарету.

Она закурила. И Артём подумал, что тогда, на даче, она не курила… Однако по тому, как она держала сигарету и выпускала дым, было видно, что не новичок.

– Покажи, где твоё окно, – сказал он. – Впрочем, не надо…

– Зачем тебе окно? Я ведь здесь. – Она посмотрела ему в глаза.

– Здесь? – усмехнулся Артём. – Ты далеко – далеко.

– Не хочешь пригласить меня в свою милую деревушку?

– Это посёлок, – сказал Артём.

– Расскажи, где он?

Артём нехотя стал рассказывать о Смехове, о кошмарной дороге расстоянием в три версты с гаком, о доме, который сейчас строит некий Серёга Паровозников.

Нина внимательно слушала и, когда Артём замолчал, сказала:

– Хочешь, я к тебе как – нибудь приеду?

– Вот дом построю…

– Ты не хочешь, чтобы я приехала, – сказала она. Причём без тени огорчения, с улыбкой, которая раздражала Артёма.

– Ты и так не приедешь, – сказал он.

Она спрыгнула с парапета, ладонями разгладила на бёдрах юбку.

– Надолго ты в своё Смехово, крестьянин?

– Думаю, что да.

– Не смотри так на меня, пожалуйста, своими пронзительными серыми глазами… Ну чего ты пытаешься во мне найти? Если царевну Несмеяну, то напрасно. Я современная женщина без предрассудков. А тебе нужна совсем – совсем другая… Крестьянка, например. Когда влюбишься, напиши её портрет и покажи мне. Только вряд ли тебе удастся женский портрет…

– Я постараюсь, – сказал Артём.

– А почему ты ни разу не предложил мне позировать? – спросила она. – Алексей уже кучу этюдов сделал, но я их все забраковала…

– Уж если такой знаток женской натуры не смог, то где уж мне…

– Где уж нам уж… Ты уже и разговариваешь, как крестьянин.

– А ты действительно совсем не знаешь деревни. Крестьяне – это давно устаревшее понятие…

– Что же ты замолчал? Скажи, что теперь сельских жителей называют колхозниками. И ещё как это? Ну, которые в совхозе работают? Совхозниками?

– Вот видишь… – сказал Артём, усмехаясь.

– Почему ты отказался от такого великолепного заработка? – спросила она, пропустив его слова мимо ушей. – Алексей потрясён… Он был уверен, что ты с радостью поедешь с ним в Минск.

– Я не хочу об этом говорить.

– Оказывается, и я тебя совсем не знаю… – Она стала смотреть на него, будто и впрямь впервые увидела.

– Ну ладно, я пойду, – сказал Артём.

Нина положила ему руки на плечи, притянула к себе.

– Ты обидчивый, как ребёнок… Пойдём ко мне и выпьем по чашечке бразильского кофе.

– Я давно хотел тебя спросить… Твой муж моряк?

– При чем тут муж… – с досадой сказала она. – Я одна дома. Этого достаточно?

– Я ведь крестьянин, как ты говоришь, и, наверное, поэтому не люблю черный кофе… А самовара у тебя наверняка нет.

Она легонько толкнула его, рассеянным движением поправила волосы. Ничего не изменилось в её лице, но то очарование, что так нравилось Артёму, совсем исчезло. Нина была чужой и далёкой, причём больше, чем когда – либо.

– Самовара у меня нет, – сказала она, – ты прав.

И когда он понял, что она сейчас уйдёт и они, возможно, больше никогда не встретятся, ему захотелось остановить её, развеять эту отчуждённость и снова увидеть её такой же Ниной, какой знал… Вот стоит она рядом, высокая, красивая. Собственно, чем он недоволен? Она с ним, приглашает домой. Почему бы ему действительно не подняться к ней и не выпить натурального бразильского кофе? Он выпьет заморского кофе – его, разумеется, привёз из Рио – де – Жанейро муж – моряк, – подойдёт к окну и посмотрит вниз. И увидит набережную и то самое место, где стояла его машина, а он курил и бросал в Неву сигареты, дожидаясь её… Смешно, наверное, выглядит сверху приплюснутая машина и скучная человеческая фигура…

Он уже раскрыл было рот, чтобы сказать что – нибудь и разрядить эту напряжённую обстановку, но она вдруг с улыбкой произнесла:

– Я совсем забыла… Тебе ведь завтра рано выезжать? В это… как его… Смехово!

Артём пробормотал, что это не имеет значения, когда выезжать. Можно и не рано, но она уже не слушала его.

– До свидания, Артём, – сказала она и, не протянув руки, пошла к своей парадной.

Ещё можно догнать её, остановить, но он даже не пошевелился. Вытащив смятую пачку сигарет, закурил. На душе было пусто. С ним действительно что – то происходит, а что, он и сам ещё не знал.

С Финского залива наползали на звёздное небо разлапистые перистые облака. Сонных чаек отнесло от берега почти на середину. Подул ветер, и черная блестящая вода подёрнулась рябью. У Петропавловской крепости погасли прожекторы, и приземистые каменные строения сразу из праздничных стали угрюмыми и мрачными. Теперь можно было поверить, что здесь когда – то томились политические узники. Узкое перистое облако нависло над тусклым шпилем.

Дотрагиваясь ладонью до шершавого парапета, Артём зашагал к Литейному мосту.

Глава седьмая

1

Приехал он в Смехово в пятом часу. Сразу за поворотом настроение приподнялось: по дороге прошёл грейдер, на обочинах кучи песка. Теперь можно было ехать со скоростью двадцать – тридцать километров. Правда, грейдер сровнял дорогу лишь до моста, проскрести вдоль улицы у него, видно, силёнок не хватило, но, как говорится, и на этом спасибо.

Ровно полтора месяца не был Артём здесь. Паровозников твёрдо обещал, что через полтора месяца день в день вручит ключи.

Артём не был наивным человеком, чтобы до конца поверить словам Паровозникова, но то, что он увидел, повергло его сначала в изумление, потом в гнев: старый дедовский дом, изуродованный до неузнаваемости, кособочился за дощатым забором. Крыши не было, одни жидкие стропила. Пачки свежей дранки весело поблёскивали у колодца. Кругом разбросан строительный хлам: трухлявая щепа, битый кирпич, стружка, гнилые бревна. Ветер шевелил рваные клочья обоев на досках.

И ни души. Не слышно доброго тюканья топоров, кряхтенья брёвен, не пел рубанок. Тихо вокруг дома. Отворив старую дверь, косо висевшую на петлях, Артём услышал могучий храп. Бригада «Ух!» в полном составе предавалась глубокому сну. Острые топоры воткнуты в бревенчатые стены, брезентовые сумки висели на топорищах, у подоконника, в стружках, выстроилась батарея бутылок. В основном «Московская» и «Волжское». Серёга Паровозников раскинулся на верстаке, заняв ключевую позицию на высоте. Остальные кто как лежали на полу, подсунув под головы чурбаки и обрезки досок.

Дом изнутри представлял собой ещё более жалкое зрелище: бревна были подогнаны неровно, между ними щели, из которых клочьями торчал зелёный мох, пол ступенчатый, из грубо отёсанных досок, потолок прогнулся, из прорех при каждом шаге сыпалась труха.

Артём, бесцеремонно перешагивая через спящих, ходил от стены к стене и все больше мрачнел. Он готов был хватать этих несчастных халтурщиков за ноги и вышвыривать в окно. Ещё хорошо, что не все деньги отдал им… А уж больше они не получат и гроша ломаного! Проспиртованный тяжёлый дух витал в жилище. Артём хотел отворить форточку, но рама, как будто только и ждала, когда до неё дотронутся, сорвалась с гнёзда и со звоном рухнула вниз, на бревна.

Никто не проснулся. Только Паровозников перевернулся на своём верстаке и громко икнул.

Артём остановился посередине, поднял доску и что было силы трахнул по полу.

– Вон, к чертовой матери! – рявкнул он, побледнев от гнева.

Плотники, будто солдаты по команде «Тревога», проворно повскакали на ноги. Моргая мутноватыми, покрасневшими глазами, уставились на Артёма. Лишь Серёга Паровозников продолжал дрыхнуть.

– Работнички! – гремел Артём. – Вам нельзя доверить могилу копать, не только что дом строить… Что вы мне тут понатыкали? Ветер дунет и стены рассыплются… Забирайте свои топоры – и вон! Чтобы и духа вашего не было!

Плотники переминались с ноги на ногу и медленно трезвели. Очевидно, подобную оценку своей работы им приходилось слышать не впервые, и они не удивлялись и не оправдывались. Только здоровенный Гришка, тот самый, который навострился водку без очереди покупать, попытался возразить:

– А шо стены? Матерьял гнилой… Ты дай нам ядреный лес, такую хибару отгрохаем…

– А этот жулик все ещё прохлаждается?! – Артём подскочил к верстаку и за ногу сдёрнул Паровозникова.

Очутившись на полу, бригадир ошалело захлопал глазами. К красноватой щетине прицепилась тоненькая стружка, под правым глазом лиловый подтёк.

– С возвращеньицем, хозяин, – хрипло сказал он, приходя в себя.

– Как я сразу тебя не раскусил… Ключи, говорит, в ручку, как в Америке…

– Это я для смеху, – пробормотал Паровозников, подтягивая штаны.

Не будь Артём так зол, можно было бы рассмеяться, глядя на обалдевшего Паровозникова. Но Артём сам себя не узнавал: по натуре он был спокойным, уравновешенным человеком. По крайней мере, так ему до сих пор казалось. А тут будто бес вселился!

– Лучше бы я твою похабную рожу и не видел, – сказал он Паровозникову. – Освобождайте помещение, чертовы халтурщики! Это я не для смеха…

Когда плотники один за другим с предосторожностями – пол в коридоре был ненадёжный – выбрались из дома, Артём подобрал с верстака позабытый кем – то брусок для заточки инструмента и вышвырнул в проем окна.