Текст книги "Три версты с гаком. Я спешу за счастьем"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 35 страниц)

Артём не огорчался, что теперь Гаврилыч приходит поздно. Две комнаты и кухня были почти готовы, а в мастерской, которая все ещё стояла без потолка, зимой все равно работать нельзя: там печки нет.

Редкий день Артём не встречался с Таней. Он приходил к ней домой. Даже в один дождливый вечер вместе с суровой Таниной хозяйкой пили чай с душистым малиновым вареньем.

Артём поднимался с рассветом. Жаль было пропускать прозрачное осеннее утро. Когда багровое солнце ещё только – только встаёт, раздвигая спящие в белесой дымке вершины сосен, а мелкие лужицы на дороге прихвачены тонким синеватым льдом и на похудевших яблоневых ветвях попискивают синицы, хорошо выйти босиком на холодное заиндевевшее крыльцо и крикнуть «Здорово!» вертлявой сороке, ожидающей его на крыше детсада. Только ранним утром так широко и свободно дышится. А как сверкает иней на закудрявившейся траве!

По тропинке вдоль огорода можно выйти на опушку леса и, прислонившись к толстому сосновому стволу, смотреть, как работают в лесу пёстрые дятлы, слушать голоса птиц, оставшихся на зимовку. А потом, позже, на бугре, где старый клуб, покажется знакомая фигура в коричневом плаще, перетянутом узким поясом. Таня улыбнётся, помашет рукой и почти бегом спустится вниз, по накатанной велосипедистами тропинке…

3

Они идут по извилистой дорожке в Голыши. Под ногами поскрипывают опавшие листья. Листья такие ещё живые и красивые, что жалко наступать. И Таня перепрыгивает. Лес стал светлее, прозрачнее. С тропинки сквозь бор можно увидеть, как проносится по высокой железнодорожной насыпи товарняк. И тогда с откосов поднимаются в воздух листья и начинают кружиться над вагонами. Они опускаются на крыши пульманов, платформы и вновь взлетают, устремляются вслед за последним вагоном, но где им, мёртвым листьям, догнать грохочущий поезд? Им ничего не остаётся, как снова печально опуститься на крутые песчаные откосы, на просмолённые шпалы, прильнуть к блестящим рельсам. Опуститься и тихо ждать следующего поезда, который снова взбаламутит их, смешает с дымом и паром, щедро взметнёт в воздух и умчится, может быть, туда, где листья вечнозелёные и никогда не умирают…

Артём и Таня одни в лесу, не считая синиц и дятлов, которые их совсем не боятся. У берёзы с раздвоенным стволом Артём останавливается и, повернув к себе девушку, целует. Она почему – то всегда приподнимается па цыпочки, щеки розовеют, а густые длинные ресницы вздрагивают. Из её рук мягко падает в листву портфель, битком набитый тетрадками.

– Что бы подумали мои ученики, если бы увидели меня здесь, в лесу, целующейся с тобой?.. – говорит Таня.

– Они бы сразу подтянулись и исправили все двойки.

– А по – моему, наоборот: моим ученикам это не понравилось бы.

– Зато мне очень нравится… – Артём снова привлекает её к себе.

Вот так идут они, взявшись за руки, и останавливаются чуть ли не у каждого дерева.

– Я обратила внимание, если долго смотреть на какой – нибудь лист, он ни за что не слетит с дерева… Остальные срываются, падают, а тот, на который смотришь, держится… Почему так?

– Это он нарочно, чтобы тебя позлить…

– Тебе не хочется уехать в Ленинград? – без всякого перехода спрашивает она.

– Нет.

– Честное слово?

– Честное слово.

– Странный ты человек, – говорит она. – Все рвутся в город, а ты торчишь в деревне…

– В посёлке, – улыбаясь, поправляет Артём.

– Наши учителя говорят, как ударят морозы да все вокруг занесёт снегом, сядешь ты на свою машину, и прощай Смехово!

– Морозы, снег, вьюга, пурга… Как давно всего этого я не видел.

– Теперь мне понятно, из – за чего ты здесь остался: из – за пурги?..

– Мне здесь очень хорошо… – говорит он и, видя, что она пристально смотрит в глаза, будто сомневаясь, добавляет: – Это потому, что ты здесь.

– А если бы меня не было, ты бы остался?

– Не знаю, – отвечает он.

– Иногда в школе мне вдруг кажется, что ты уехал. Я не могу дождаться конца уроков, хватаю портфель и бегу домой… Один раз даже забыла ребятишкам написать на доске домашнее задание… Прибегу, а твоя машина стоит на месте. У меня как гора с плеч… А вдруг когда – нибудь её там не будет? Знаешь что, Артём, когда я утром иду в школу, я не думаю, уехал ты или не уехал. А потом, к концу занятий, начинаю волноваться, нервничать… Ты меня не провожай в школу, а лучше встречай, ладно?

– Ну и фантазёрка ты!

– Встречай меня, Артём.

– Скоро мы будем вместе ходить в школу и возвращаться…

Теперь она останавливается, роняет портфель и обеими руками обхватывает Артёма за шею.

– Любишь?

– Люблю… А ты?

– Люблю…

– Очень?

– Очень – очень!

Пройдя ещё несколько шагов, она вдруг спохватывается:

– Почему ты сказал, что скоро мы вместе будем ходить и возвращаться? Ты что же это, на ступеньках будешь сидеть и дожидаться меня? В таком случае я попрошу у бабушки тулуп…

– Мы теперь с тобой коллеги, – улыбается Артём.

– Коллеги? – Глаза её становятся большими – большими.

– Можешь поздравить, с той недели я зачислен в вашу школу учителем рисования. Двенадцать часов в неделю…

– В нашу школу? – все ещё не верит она.

– Постой, а ты меня не разлюбишь? – спрашивает он. – Был художником, а вот стал учителем…

– Артём, как я рада!

– Я тоже…

– Подожди… – озабоченно хмурит она лоб. – Это нехорошо, что мы будем в одной школе… Я буду тебя стесняться. Может быть, мне лучше перевестись в другую?

– Вот тебе и раз! – изумляется Артём. – Я из – за тебя и согласился… Мы же только на переменках будем встречаться да в учительской.

– Ты не знаешь наших учителей… Особенно Аля Родина, как начнёт ехидничать…

Нет – нет, я лучше перейду в другую школу!

– Ты права, если Аля Родина начнёт ехидничать, наше дело плохо, – в тон ей говорит Артём. – Что же нам делать?

– Не знаю.

– Есть один выход! – хлопает себя по лбу Артём. – Давай поженимся.

– Я боюсь.

– Чего?

– Боюсь за тебя замуж выходить.

Он всегда удивлялся, когда сосны и ели расступались и показывались первые дома посёлка. Дорога до школы была такой короткой. Таня, размахивая портфелем – сама – то ещё совсем школьница! – взбегала на крыльцо, оборачивалась и дарила ещё одну чудесную улыбку. В светлых тонких чулках ноги её стали ещё красивее. Артём дожидался, когда зазвенит звонок, и лишь тогда уходил. Мальчишки и девчонки здоровались с ним, как со старым знакомым. Наверное, они совсем не удивятся, когда он придёт к ним в класс, раскроет журнал и скажет: «Здравствуйте, ребята!» Нет, лучше: «Здравствуйте, дети!» Так педагогичнее…

Назад, в Смехово, дорога была длиннее. Становилось тепло. Осенью солнце не поднимается высоко, но ещё греет. Над землёй стелется пар. Это изморозь испаряется. Иногда наверху что – то зашуршит, и на тропинку совсем рядом глухо упадёт красная еловая шишка, и ещё потом долго – долго с шорохом сыплются сухие иголки и мелкие сучки. Это весёлая рыжая белка бросила в Артёма до половины вылущенную шишку. Сейчас белкам раздолье – кругом полно всякого корма, а вот зимой придётся распечатывать кладовые, разбросанные по всему лесу.

Артём шагает по гулкому, пустынному бору и напевает под нос какую – то глупую песенку.

4

В пятницу после обеда Артём и Мыльников наконец выбрались на Барсучье озеро. По шоссе доехали почти до Валдая, потом повернули налево, миновали деревню, километров двенадцать ехали по асфальту, затем снова выскочили на просёлок. Трудяга «газик» рычал, плевался дымом, преодолевая глубокие колдобины. Несколько раз застревали на раскисшей пожне. Вылезали из машины, бросали под колеса палки и сучья. Один садился за руль, второй толкал «газик» сзади. И когда Артём совсем было потерял надежду увидеть глухое Барсучье озеро, сквозь редкий лес блеснула вода.

И вот все забыто: длинная кошмарная дорога, сомнения, усталость. Артём и Алексей Иванович сидят друг против друга в большой надувной лодке, ощетинившейся удочками и спиннингами. Под рукой в полной боевой готовности подсачники. То и дело со свистом взвиваются в облачное небо, а затем шлепаются в воду хитроумные мыльниковские блесны. Рыбаки сосредоточенно вертят катушки, с замиранием сердца ожидая могучего рывка.

На высоком, заросшем кустарником берегу розовеет палатка. Даже место для костра выбрано: забиты два кола с перекладиной. Рядом кривые сучья, хворост. На перекладине будет висеть котелок, а под ним весело трещать костёр. И в закопчённом рыбацком котелке забурлит двойная окуневая уха…

Барсучье озеро было небольшое, но красивое. Сосновый бор окружал его со всех сторон. Ни одного острова. Берега крутые, с торчащими из обрыва засохшими корнями деревьев. Корни нависали над водой, на них шевелились на ветру черные пряди мха. Откуда – то, по – видимому, с другого водоёма, прилетали небольшие озёрные чайки. Сделав несколько ленивых кругов и не снижаясь, улетали.

Забрасывал блесну Мыльников не очень далеко. Был он в широченных синих галифе с красным кантом, в брезентовой на меху куртке и резиновых сапогах. Круглое щекастое лицо будто кирпичом натёрли. Толстый нос лоснился.

– Сейчас будет удар, – после каждого броска приговаривал он и старательно крутил катушку.

Но удара не было. Блесна, посверкивая в воде, возвращалась к лодке, поднималась в воздух и, немного подрожав на конце удилища, снова со свистом улетала прочь.

– Мда-а, – вздохнул Артём, растирая кисть.

– Что вы сказали? – спросил Мыльников.

– Возможно, здесь щук вообще нет.

– Посмотрите, какие берега. – Сказал Мыльников. – Щука ходит…

– Берега ничего…

Мыльников положил в лодку спиннинг и полез в карман куртки. Достал газетный свёрток, развернул и протянул поджаренные пирожки.

– Угощайтесь, жена испекла.

С пирожками расправились в два счета. Мыльников разгладил на колене промасленную газету и ткнул пальцем в карикатуру.

– Узнаете?

На карикатуре был изображён собственной персоной Алексей Иванович. Он гордо сидел за рулём грузовика, который мчался по дороге, вымощенной самой разнообразной продукцией спиртзавода «Красный май». И короткая подпись: «Три версты с гаком. Ремонт дороги по – мыльниковски». А вверху пространная статья Носкова, посвящённая этой злободневной теме.

– Ну что ж, – сказал Артём, – правильно вас продёрнули… С вашими – то возможностями да техникой эту дорогу можно за месяц заасфальтировать или уж, в крайнем случае, загрунтовать и засыпать щебенкой.

– Слышали такую песенку? – ухмыльнулся Алексей Иванович. – Мустафа дорогу строил, а Жиган по ней ходил… Пусть Осинский строит. У него тоже продукция бьющаяся…

– Во – во, Носков и пишет: вы ждёте, когда Осинский построит, а он ждёт, когда вы…

– Почему – то не его, а меня на весь район прославили. Как на ваш просвещённый взгляд, карикатурка – то ничего?

– Вполне приличная, – скромно заметил Артём.

– Интересно, чья это работа? – Алексей Иванович с интересом разглядывал рисунок. – Жена говорит, художник схватил самую суть: лунообразное лицо, нос картошкой, самоуверенный вид… Вроде бы у меня, кроме вас, и знакомых художников – то нет…

– Вон круги пошли… Никак щука ударила! – сказал Артём.

– Я ведь говорил, щук здесь тьма.

– Вашими молитвами… – улыбнулся Артём, подводя к лодке пустую блесну.

5

Яркий костёр пылал на берегу Барсучьего озера. От торчащих из песчаного обрыва скрюченных корней протянулись длинные дрожащие тени. С осин слетали синеватые листья и опускались в воду. Их много плавало у самого берега. Солнце спряталось за бором, подсветив багрянцем редкие перистые облака. Снова прилетели три чайки и, сделав величавый круг над притихшим озером, исчезли за вершинами сосен.

Ни одной рыбки не поймали на Барсучьем озере. И вот вместо окуневой ухи варили кашу с мясом. Инициативу в этом деле сразу захватил Мыльников. Он сказал, что ещё не встречал такого человека, который смог бы лучше его сварить уху или кашу из пшёнки.

– Вы как любите: пересол или недосол? – спросил он.

– Золотую середину, – сказал Артём. Он примостился на тужурке и смотрел на костёр. – По – моему, уже готова.

Мыльников попробовал дымящееся варево, покачал головой.

– Ещё минут пять покипит, – убеждённо заметил он.

– Почему именно пять, а не три или не десять?

– Внутреннее чутье, – сказал Алексей Иванович. – На фронте, помню, был такой случай. Из землянки на КП я всегда ходил по узенькой тропке вдоль траншеи. Сами понимаете, каждый день артобстрел, бомбёжки… И вот иду я на КП, подошёл к тропинке, а пушки уже грохочут вовсю. И что – то подсказывает мне, чтобы не ходил этой дорогой. Со мной был начальник штаба. Мы в одной землянке жили. Я и говорю ему: пойдём ельником, это немного дальше, но за укрытием. А он засмеялся и пошёл по тропинке. Я – ельником. И что вы думаете? Прямым попаданием! Хоронить было нечего… Вот что такое внутреннее чутье, молодой человек!

– А нынче что же? Ни одной рыбины! Выходит, подвело вас внутреннее чутье?

– Это пустяки… На рыбалке оказаться без рыбы – обычное дело.

– У меня вот нет внутреннего чутья, – сказал Артём. – И кашу могу пересолить, и пойти не той дорогой…

– Кому что дано, – заметил Мыльников, снимая котелок с огня.

Обидно, конечно, что глухое лесное озеро встретило их так неприветливо. Стоило в такую даль забираться, чтобы вместо ухи угощаться пшённой кашей. Костёр совсем прогорел, и Артём подбросил сухих веток.

Темнота со всех сторон незаметно и бесшумно обступила палатку, костёр. Неподалёку сухо треснула ветка, зашуршал папоротник, и снова стало тихо. Уж не барсук ли выбрался из норы на охоту? Недаром ведь назвали озеро Барсучьим?

Они закурили и, попыхивая папиросами, молча смотрели на огонь. Спать не хотелось. Артём вспомнил про транзистор и достал из вещмешка.

– Как же мы забыли про музыку? – сказал Мыльников. – Вся рыба была бы наша.

– Вы оптимист, – усмехнулся Артём.

– Здешние аллигаторы никогда музыки не слышали…

– Давайте послушаем последние известия, – сказал Артём.

Когда закончились последние известия, прогорел костёр, Алексей Иванович начал было комментировать события, но тут совсем низко над костром кто – то пролетел, а немного погодя раздался громкий и пронзительный крик.

– Филин, – сказал Мыльников.

– Какой же это филин? – возразил Артём. – Летучая мышь.

– Что вы! – усмехнулся Алексей Иванович. – Какая мышь? Филин!

Придвинув вплотную к угасающим углям голые ступни, Артём взглянул на него. Глаза Алексея Ивановича прикрыты короткими ресницами, толстые губы оттопырены, на переносице складка. Такого упрямца, пожалуй, никогда не переспоришь…

– А ведь это я карикатуру на вас нарисовал, – вдруг сказал Артём.

Мыльников приоткрыл один глаз, хмыкнул:

– Я знаю.

– И молчали?

– Ждал, когда вы сами скажете.

– Не подумайте, что я раскаиваюсь, – сказал Артём. – Дорогу вы обязаны построить. Ведь это вопиющее…

– А если не буду строить? – перебил Алексей Иванович.

– Тогда мы с Носковым напишем в «Известия» или в «Правду»…

– Значит, объявляете войну?

– Выходит, так.

– А если бы у вас не было машины, тогда как? Артём посмотрел ему в глаза:

– Неужели вы думаете, я хлопочу для себя?

– Нет, не думаю.

– Эти три версты с гаком – позор для всего посёлка, – сказал Артём. – Мой дед воевал с вами… Я нашёл в его бумагах три или четыре заявления в райисполком. И ответы на них.

– По – вашему, я упираюсь из упрямства? Вы не представляете себе, что такое привести в порядок дорогу. Знаете ли вы, сколько стоит один километр магистрального шоссе? Я не говорю, что наша дорога будет стоить столько же, но, уверяю вас, мне это мероприятие влетит ещё в какую копеечку! Если бы ещё на Осинского можно было положиться, но он из тех, которые наобещают с три короба, как до дела дойдёт – в кусты. А денег мне никто на строительство дороги не даст. Не завода это дело. Придётся изворачиваться своими силами… Что скажут ревизоры – контролёры? Они ведь за каждый рубль с меня спросят?

– Значит, никакой надежды?

Мыльников поковырял в костре обожжённым суком, выхватил из пепла толстыми пальцами красный уголёк и прикурил.

– К чему все это говорю? Чтобы вы не думали, что все так просто: тяп – ляп, и дорога готова. Мыльников, такой – разэтакий, из самодурства не хочет строить… Если бы Осинский не был трепачом, можно было бы рискнуть. Моя техника и люди, его – мост через Березайку, строительный материал, песок, щебенка… Кстати, все это под рукой. Но я знаю Осинского, он и пальцем не пошевелит для этой дороги.

– Следующая карикатура на Осинского, – сказал Артём. – А ваш, Алексей Иванович, портрет я нарисую и вывешу в клубе. Осинский от зависти лопнет!

На озере тяжело бултыхнуло. Будто бревно бросили в воду. Мыльников так и расплылся в улыбке:

– Слышали? А вы говорили, здесь нет щук…

Когда они забрались в палатку, улеглись на надувных матрасах и вежливый Алексей Иванович пожелал спокойной ночи, Артём сказал:

– А все – таки это была летучая мышь, а не филин.

Глава шестнадцатая

1

– Артём, стучат! Да проснись же! Кто – то приехал, слышишь? – Таня все сильнее трясёт его за плечи.

Артём с трудом продирает глаза. В голове мелькают обрывки захватывающего сна. Ему снилось, будто он только что прыгнул с самолёта. Над ним розоватые пушистые облака, внизу широко раскинулась земля. Он летит грудью вперёд, распластав руки, как птица крылья.

Замирает сердце, но ему хорошо и радостно. Пальцы сжимают алюминиевое кольцо, пора дёргать, но он почему – то медлит. А земля, разворачиваясь вдаль и вширь, все ближе, неотвратимее. Он уже различает ярко – зелёный луг с ромашками, приземистые одонки и маленькую фигурку, которая машет белой косынкой… Кто это? «Дёргай!» – свистит ветер в ушах…

– Я и не подозревала, что ты такой соня, – говорит Таня.

Он окончательно просыпается и, ещё не понимая, в чем дело, вспоминает, что за кольцо парашюта так и не дёрнул…

– Кто бы это мог быть? – спрашивает Таня, тревожно заглядывая в глаза.

В дверь грохочут, слышны неясные голоса: мужской и женские. Артём вскакивает с кровати, выходит в коридор.

– Кто – то появился… – слышится знакомый голос. – Здесь живёт знатный колхозник Артём Тимашев?

– Лешка! – удивляется Артём, открывая дверь. – Откуда, черт длинный… – и умолкает, хлопая глазами: на крыльце рядом с его другом Алексеем стоят две улыбающиеся женщины, и одна из них – Нина!

– Не ждал, старик? – хохочет Алексей. – А мы вот взяли и нагрянули… Ну, я тебе скажу, и дорожка сюда, в твоё чертово, как его? Хохоталово!

– Смехово, – только и нашёлся что сказать Артём, глядя на смутно белеющее в сумраке лицо Нины.

– Вот я и приехала к тебе, – говорит Нина.

– Ты что, не собираешься нас в дом пускать? – спрашивает Алексей, глядя на ошеломлённого приятеля.

– Заходите, – бормочет Артём, отступая от двери.

– Вы поглядите на его физиономию!.. – гремит Алексей. – Он все ещё не проснулся. Помню по студенческому общежитию. Ты, старик, всегда горазд был спать!

Артём первым входит в избу и поспешно раскрывает дверь в большую комнату. Включив свет, говорит:

– Будьте как дома… Я сейчас! – и убегает в спальню.

– Не забудь штаны надеть, – смеётся Алексей. – Тут все – таки дамы.

Таня сидит на кровати, закутавшись до подбородка в клетчатое одеяло. Глаза блестят.

– Понимаешь, приятель – художник приехал… – бормочет Артём, торопливо одеваясь. – Из Ленинграда.

– Из Ленинграда… – как эхо повторяет Таня. Слышно, как за тонкой дощатой перегородкой разговаривают гости, двигают стулья.

– Девочки, не знаю, как вы, а я чертовски голоден… Тащите все на стол. Закуска в зеленой сумке, – распоряжается Алексей. – А коньяк… Где же коньяк? Уж не разбился ли? По такой дорожке, что мы ехали, в ад грешников возят…

– Коньяк в рюкзаке, где фотоаппарат, – говорит незнакомая Артёму девушка.

– Старик! – орёт из другой комнаты Алексей. – За то, что я привёз сюда твою Нину, с тебя причитается… Кстати, это её была идея – нагрянуть к тебе… Твоё Смехалкино даже при свете фар понравилось ей… Хочешь, насовсем её здесь оставлю… Как, Нина, согласна? Слышишь, она согласна!

– Вот трепач! – негромко говорит Артём. – Наверное, тяпнул где – нибудь по дороге…

– Ну, что ты там целый час копаешься? Можешь фрак не надевать. Тут все свои… Да выходи же ты, чертов отшельник, дай хоть взглянуть на твою бородатую рожу!

– Артём, ты нарочно от нас спрятался? – спрашивает Нина.

– Она мне за дорогу всю плешь проела – все волновалась, что ты куда – нибудь отсюда удрал… – говорит Алексей. – Везёт же некоторым – их любят…

– Бедненький… Тебя никто не любит! – кокетливо замечает незнакомая девушка.

– Ты меня не любишь, не жалеешь… Разве я немного некрасив?.. – с выражением декламирует Алексей.

– Одевайся, – негромко говорит Артём.

Таня молча смотрит на него. Глаза у неё какие – то отрешённые, далёкие.

– Иди к ним, – говорит она.

– А что же ты? Сидеть тут будешь? – Иди, говорю… Тебя ведь ждут.

Артём не успевает ответить: распахивается дверь, и на пороге появляется Нина. Она в коротком вязаном платье, белых чулках и высоких сапожках. От электрической лампочки на золотистых волосах её вспыхивает мягкий блеск.

– Я очень соскучилась по тебе, Артём… – с порога говорит она и умолкает на полуслове, увидев на кровати Таню, закутанную в одеяло. Секунду они смотрят друг другу в глаза: удивление и растерянность в светло – серых глазах и пристальное внимание в больших черных. Первой отводит взгляд Нина. Изумление на её лице сменяется вежливой улыбкой.

– Добрый вечер, девушка, – говорит она. – Извините, я ворвалась к вам… Артём, ты мог бы и предупредить нас, что у тебя… гостья?

Взгляд её задерживается на Таниной одежде, повешенной на спинке стула.

– Точнее – не гостья, а обнажённая Маха… – с холодной улыбкой добавляет она.

– А вы напоминаете Юдифь, – говорит Таня. – Для полноты картины вам лишь не хватает меча и головы несчастного Олоферна…

– Я в этой ситуации, судя по всему, и должен быть головой Олоферна? – попытался разрядить напряжённую обстановку Артём.

Но девушки не удостаивают его даже взглядом.

– Выйдите, пожалуйста, из комнаты, – ледяным тоном говорит Таня. – Я должна одеться.

Нина поворачивается и выходит.

– Ты тоже уйди, – после некоторого молчания говорит Таня.

– Позволь мне сначала привести себя в порядок… – говорит Артём. – Одевайся, я сейчас тебя познакомлю…

– Выключи свет, я не хочу одеваться при свете. Она смотрит на него не мигая. Черноволосая голова немного наклонена набок, рука у самого подбородка сжимает одеяло.

– Это мои друзья, – говорит Артём виноватым тоном и оттого, что оправдывается, сам на себя начинает злиться. – Я тебе рассказывал об Алексее… Ну, а Нина…

– Я тебя просила выключить свет.

– Хорошо, хорошо…

Он завязывает шнурок ботинка и выключает свет. Таня молча одевается.

– Нина… – приглушённо произносит в темноте Артём. – Короче говоря, мы с Ниной…

– Я тебя ни о чем не спрашиваю, – перебивает она.

– В общем, одевайся и выходи… Мы ждём тебя.

– Ты не видел мои туфли?

– Я сейчас свет включу…

– Не надо, – говорит она. – Иди к ним.

В столовой уже накрыли стол, на тарелках рыбные и мясные консервы, ветчина, колбаса и в центре бутылка коньяка. Даже высокие зеленые рюмки были выставлены. Стройная крашеная блондинка с тёмными влажными глазами хлопотала у стола. Нина, зябко приподняв плечи, стояла у раскрытой форточки и курила. Когда вошёл Артём, она повернулась и как ни в чем не бывало улыбнулась:

– Ты уж извини, что без телеграммы…

– Знаешь, старик, – сказал Алексей, наливая коньяк в старинные рюмки, – мы взяли да и махнули в Суздаль… Какие там рестораны! А церкви, часовни! Я еле уговорил девочек назад ехать. Ходили как зачарованные… Ну вот, а на обратном пути завернули к тебе. Знал бы, что такая дорога – ни за что не свернул бы с шоссе!

– Лёша ругался, как сапожник, – улыбнулась крашеная блондинка.

– Познакомься, – спохватился Алексей. – Ира… Чует моё ретивое, что я на ней женюсь…

– За тебя ещё замуж никто не пойдёт!

– Слыхал, Артём? – балагурил Алексей. – Уж если мы с тобой, старина, не женихи, то, я скажу вам, вы, девочки, зарылись… Верно, старик?

– Верно, – машинально повторил Артём, прислушиваясь, что там происходит за стеной.

– Вы тоже такой же самоуверенный, как и ваш друг? – спросила Ирина, с любопытством глядя на него.

– О чем вы? – смутился Артём. – Я думал про дорогу… Эти три версты с гаком – стихийное бедствие для посёлка…

Когда все перестали смеяться, Алексей сказал:

– Что с тобой, дружище? Будто тебя пыльным мешком ударили?

– Ты недалёк от истины, – усмехнулась Нина.

– Какие – то тайны мадридского двора… – Алексей поднял рюмку. – Давай, старина, тяпнем за встречу!

– Подождите, – сказала Нина. – Артём, что же ты не пригласишь к столу свою милую Маху?

Алексей обалдело уставился на Артёма.

– Маху? Где же она?

– Рядом, – сказала Нина. – За стенкой. Посмотрев озадаченно на Нину, Алексей поставил рюмку на стол:

– Давай её сюда немедленно!

Артём встал из – за стола и отправился в другую комнату. Там гулял сквозняк.

– Таня! – негромко позвал он. Молчание.

Он включил свет: в комнате никого не было. Постель прибрана, даже клетчатое одеяло наброшено поверх. Окно приоткрыто, и тонкая занавеска – подарок Тани – колышется на ветру. Артём подбежал к окну и распахнул. Холодная белая ночь заглянула ему в лицо. Выпал первый снег. От окна к калитке протянулась редкая цепочка следов. Дунул ветер, и мягкие снежинки коснулись лица.

– Твоя прекрасная Маха исчезла, как с белых яблонь дым… – услышал он голос Нины.

Обернувшись, Артём увидел в углу, под стулом, Танины туфли. Как же так? Она ушла в одних чулках? Прямо по снегу? Схватив туфли, он бросился вон из комнаты, заставив Нину отпрянуть от двери.

– Что тут у вас происходит? – спросил Алексей, загородив дорогу. – Где твоя Маха?

– Её звать Таня, – сказал Артём.

– Где же ты её прячешь, Черная Борода?

– Она ушла… босиком по снегу, – сказал Артём, отстраняя его. – Я должен её догнать!

С туфлями в руках он выскочил в сени и, махнув с крыльца на тропинку, помчался к калитке.

– Ну вас всех к черту! – сказал Алексей, усаживаясь за стол. – Ирка, давай выпьем.