Текст книги "Старины и сказки в записях О. Э. Озаровской"

Автор книги: Автор Неизвестен

Усишша

 
Ишша за рекой, рекой было чётыре двора,
А четыре двора да из ворот и в ворота.
Ишша жил такой кресьянин:
Он и солоду не ростил, завсегда пиво в а рил;
Он ведь денёг не кует, да деньги в займи дает.
Ишша шли таки Усишша да атаманишша:
Стуки-стуки, стуки-стуки, стуки-стуки на крыльцë:
Бряки-бряки, бряки-бряки, бряки-бряки за кольцë:
«Ты ставай-ко, хозяин, отпирай ворот а ;
Ты ставай-ко, хозяйка, добывай огня».
Как хозяин-от встават да ворота им отпират,
Как хозяйка-та встават да огонь им достават.
«Ишша што бы нам, хозяин, как попить бы, нам по и сь,
А попить бы нам, поись да нам позавтракати?»
А хозяин-от идет да ишше куль толокна несёт,
А хозяйка-та идет да им ушат молока несет
Они п о кусу хватили, – призаправилисе;
По другому-ту хватили, – Богу кланялисе.
«Да спасибо те, хозяин, на овсяном толокни;
Да спасибо-те, хозяюшка, на кислом молоки.
Ишша ты бы нас, хозяин, напоил бы, накормил,
Напоил бы, накормил да животом нас наделил».
Да хозяин-от божитьсе: «правда, денёк нет;»
Да хозяйка-та ратитце: «нам негде взеть».
«Ты поди, Самсон, да колупай заслон;
Вы кладите-ко хозяину пыл у под дыру:
Ишша скажо хозяин особину [62]62
  Особо отложенные деньги; «собина» – особина.


[Закрыть]свою» —
Да хозяин-от идё да свою собину несет,
Да хозяйка-та бежит да достальн и деньги ташш ы т.
Они делили, розделили по пет и десятъ рублёв,
Да большому-ту Усишшу девяносто рублёв.
«Да спасибо те, хозяин: напоил нас, накормил,
Напоил нас, накормил да животом нас наделил.
Мы и дворы твои знаем, опять зайдем».
 

Кастрюк

 
Во тау-ль и во городи
Во тау-ли в хорошом е
Поизволил наш царь государь,
Да царь Иван Васильевичь,
А поизволил жонитисе
Да не у нас, не у нас на Руси,
Да не у нас в каменной Москвы,
Да у царя в Бальшой орды
Кастрюка, сына Демрюковичя
Да у его на родной сестры
Да на Марьи Демрюковны.
Собиралса наш царь государь.
Да собиралса с чесн ы м поездом;
Да во ту-ли поход учинил,
Да во ту-ли с каменной Москвы.
Ишше здраво стал государь
Да через реки быстрые,
Да через морë синеё,
Да через полë чистоë
К Кострюку в Бальшу орду,
К Кострюку сыну Демрюковичю.
Говорил его дядюшка
Да Микита Родомановичь:
«Уж ты ой еси, Кастрюк-Демрюк!
Ишша мы к табе пришли
Да не с боём, не с дракою;
Да мы пришли к тобе посвататьсе
Да у тобя на родной сестры
Да на Марьи Демрюковны».
Они сватались, сосваталисе
По рукам они ударилисе
Да слово н а слово пол о жилисе.
Собирался наш царь государь
За столы-те за дубовые,
Да за ясва сахарные;
Да за напиточки стоялые.
Пировал-жировал государь,
Да царь Иван Васильевичь,
Говорил его дядюшка
Да Микита Родомановичь:
«Уж ты ой еси, Кастрюк-Демрюк!
Об чем слово было молвленоë,
По рукам был о уд а реноë»;
Кастрюк поскакиваë,
Кастрюк поплясываë;
Он тому то не ослышитсе;
Он выводит родну сестру
Да ино Марью Демрюковну
Да за нашого прозвителя царя
Да за Ивана-та Васильевичя,
Да за столы-ти за дубовые,
Да за ясва сахарные,
Да за напитоцьки стоялые.
А пировал-жировал государь;
А оттули поход учинил,
Да оттули из Бальшой орды.
Ишше здраво стал государь
Через поле чистоë,
Через море синее,
А через реки быстрые.
Ишше здраво стал государь
Во свою-ту в каменну Москву
Да он ко церкви соборное
Да ко манастырям церковное
Да они веньцями повеньцялисе
Да перснями поменялисе.
Ишше здраво стал государь
Да во своей то в каменной Москвы
За столы-те за дубовые,
Да за ясва сахарные,
За напитоцьки стоялые.
Да пировал-жировал государь,
Говорил его шурин тут
Кастрюк Демрюков сын:
«Уж ты ой еси, царь государь!
У вас есь-ли в каменной Москвы,
У вас есь-ли таковы борьци
А со мной поборотисе,
А с Кастрюком поводитисе?
Да из дани, да из пошлины,
Из накладу-ту великого?»
А говорил тут царь государь
Да царь Иван Васильевичь;
«А любимой дядюшка!
Да Микита Родомановичь,
Уж ты выйди-ко на улоньку;
Затруби ко в золотую трубу,
Штобы ч ю ли за рекой за Москвой,
Штобы ч ю ли три брателка
Да три братьця родимые;
Первой брат и Мишенька!
Второй брат и Гришенька!
Втретьей брат и Васенька!»
Как выходит тут дядюшка,
Да Микита Родомановичь
Затрубил он в золотую трубу.
Да учили за рекой за Москвой,
А учюли три брателка:
А перв о й брат Мишенька,
А второй брат Гришенька
Да третей брат Васенька.
Говорил как тут царь государь
Да царь Иван Васильевичь.
«Любимой шурин мой!
Кастрюк Демрюков сын!
У миня пития на столи,
У миня борьци на двори,
Ковда есь вера боротисе
Те из дани, из пошлины
Да из накладу ту великого».
Кастрюк поскакивае,
Кастрюк поплясывае;
(Вишь коль боек!)
Кастрюк через стол скочил,
Кастрюк пития сплескал.
Говорила как родна сестра,
Да цариця-благоверниця,
Да ино Марья-та Демрюковна:
«Уж ты ой еси, Кастрюк-Демрюк!
Не ходи ты боротисе
Ты из дани, да из пошлины
Да из накладу-то великого».
Кастрюк паскакиваë,
Кастрюк поплясываë,
(Какой-то скакливый был.)
Он тому то не ослышитьсе;
Он выходит на улоньку,
(При публике.)
На крылечюшко красноё.
О перила облегаитьсе.
Говорил как Мишенька:
«Уж ты гой еси, царь государь!
Царь Иван Васильевичь!
Мне-ка не с ким боротисе».
Говорил как Гришенька:
«Уж ты гой еси, царь государь!
Мне-ка не с ким руки патрать» [63]63
  Марать.


[Закрыть]
Да говорил как Васенька:
«Уж ты ой еси, царь государь!
Уж бы рад я боротисе,
С Кастрюком бы поводитисе,
Я из дани, из пошлины,
Из накладу-ту великого, —
Да я топеря со царева кабака,
У мня болит буйна голова,
Шипит ретиво серьцë».
А наливают как чяру вина,
Да не велику, четьвертиною;
А подавают Васеньки,
Да выпиваёт Васенька:
«Да спасибо тибе, царь государь!
Опохм е лил буйну г о лову, —
Не окатил ретив а серьця,
Не звеселил добра молодця».
А наливают вторую чяр у ,
Да не велику, четьвертиною;
А подавают Васеньки,
А выпиваёт Васенька:
«Да спасибо тебе, царь государь
Да царь Иван Васильевичь!
Опохм е лил буйн у голову
Окатил ретив о серьцë, —
Не взвеселил добра молодця».
Наливают третю ю чяр у ,
Да не вел и ку четвертинною;
Подавают Васеньки,
Выпиваёт Васенька:
«Да спасибо тебе, царь-государь,
Царь Иван Васильевичь!
Опохм е лил буйну голову,
Окатил ретиво серьцë,
Взвеселил добра молодця;
Уж я рад нынь боротисе,
Да с Кастрюком и поводитисе,
Я из дани, из пошлины
Из накладу-ту великого!»
Они стали боротисе.
Первый Кастрюк бросил,
Вторый Кастрюк бросил.
Как и Васенька хроменькой
Он на ножку-ту справилса,
За лопотья [64]64
  Лапотье – одежда. Лапотиной до сих пор называют на севере сарафан широкого покроя.


[Закрыть]ти сграбилса,
Он и пр и рвал лапотьё все.
На руках то ей потрехиваёт,
До земли то не допускива е т.
Ишшо думали Кастрюк-Демрюк,
А и Марфа Демрюковна.
Да она проклиналасе
Да она заклиналасе:
«Да не дай, Бог, бывати здесь
У царя в Каменной Москвы
(Ни за што не заманишь ей преником.)
Да не детям, не внучатам,
Да не внучетам, не павнучетам!» [65]65
  У бабушки Кривополеновой талант всеобъемлющий: с задором, с огнем поет она скоморошины и с величайшим проникновением – чудесные духовные стихи.
  По мотиву удивительно красив стих о святом Егорьи; он интересен еще тем. что во второй своей части совсем переходит в былинные формы.
  Глубоки по содержанию стихи о «Вознесении» и о «Михаиле Архангеле».


[Закрыть]
 

Вознесение

 
Проходит Христово да Воскрисение,
Доходит Христово да Вознисение,
Вознесса Христос на небесй,
Со лангилами да с херуимы,
Со опостолами да сарафимы,
Оставил нас нишшую братью,
Оставил убогую сироту.
Заплакала нишшая братья,
Зарыдала убогая сирота:
«На куго ты нас, Христос, да оставляёшь?
На куго нас да спокидаёшь?
Будём мы и холодны и голодны,
Да будем не обуты да не одены,
От темной-то ночи не укрыты!»
Спроговорит Христос, да царь небесной:
«Не плачьте-тко, нишшая братья
Не рыдайте убогая сирота:
Оставлю вам гору да золотую,
Оставлю вам реку да медовую,
Оставлю вам сад с виноградом,
Даг будете вы сыты и пьяны,
Да будете обуты и одены,
А от темной-то ночи и укрыты».
Спроговорил как Иван-от да Златоусто:
«Уж ты истиной Христос, да царь небесной!
Не оставляй нишшим горы да золотою,
Не оставляй нишшим реки да медовою,
Того жа сада да с виноградом,
Нишшим горою да не бладати,
Медовой им реки да не видати,
Того жа сада да с виноградом:
Узнают купци – власти торговы,
Отнимут у их гору да золотую,
Отнимут у их реку да медовую,
Отнимут у их сад да с виноградом,
Да будут они холодны и голодны,
Да будут не обуты да не одены,
От темной-то ночи да неукрыты.
Оставь им своё имё Христово —
Ходить по селам, по деревнем,
Да чясто Христа будут поминати,
Да истиною будут звеличати,
Дак будут они сыты и пьяны,
Дак будут одены и обуты,
От темной то ночи прикрыты».
Слава Христу ту да Сыну Богу,
Да слава Христу и на н е бесах!
 

Михайло Архангел

 
Да зайдут человече да на Хивон на гору
Да згленут человечя да ино верьх по земли.
Ишша чем мати земля изукрашеная?
Изукрашёна земля черьквями божьима,
Да зайдут человече да на Хивон на гору,
Да згленут человечя да ино вниз по земли,
Ишша чем мати земля принаполненая?
Принаполнена земля душ а ми грешныма.
Протекла река да река огненая
От востоку-ту протекала да вплоть до западу;
Ширина глубина да не намереная.
Через огнену реку да перевоз ведь есь.
Перевошшиком Михайло Архангил со Г а вриилом.
Ишша праведных как душ дак перевозит за реку,
Перевозит да переносит их на ту сторону,
Их на ту сторону да ко присветлому ра ю ,
Ко присветлому раю, да к самому Христу.
А и грешны те души да ходят по берегу
А крычят-зычят да громким голосом своим:
«Ты, Михайло Архангил со Гаврилом,
Перевези нас, перенеси да через огнену реку,
Через огнену реку да нас на ту сторон у ,
Нас на ту сторону да к присветлому раю,
Ко присветлому раю, да ко самому Христу!»
Отвичяë Михайло со Г а вриилом:
«Ишшо, души, вы души, да души грешные таки,
Ишша нам ведь вас да нам не велено везти,
Нам не велено везти, да не приказано нам;
Ишша жили, вы душечьки, на вольнем на свету,
Вы не знали, вы ни с е реды, ни пятници,
Да не светлого Христова да воскресеньиця.
Уж вы божьей то церкви не хаживали,
Уж вы звону колокольнему не варывали [66]66
  Не веровали.


[Закрыть]
Как четья-петья [67]67
  Чтения и пения.


[Закрыть]церковнаго не слушивали,
Вы подите, бредите, вы души, да душа в огнену реку,
Души в огнену реку, да муку вечную!»
Тут заплак'ли, зарыдали да души грешный:
«Ты прости-тко, прости да нам ведь белой свет,
Ты ишшо-ко, прошшай да сам Исус Христос,
Ты прошшай-ко, прошшай ты, Михайло Архангил со Гавриилом!
Вы прошшайте, прошшайте да отцы – матери,
Вы прошшайте, прошшайте, да братии, сестрици,
Вы прошшайте, прошшайте, да мужьи мудрые,
Вы прошшайте, прошшайте, да жены мужнии!» Зарыдали, заревели да души грешные.
Присвета мать Богородиця не могла да на пристоли усидеть… [68]68
  Певица рассказывала прозой, что Богородица не могла усидеть на престоле, сорвалась со престола, содвинула гору с горой и засыпала песками огненую реку, чтобы спасти грешников. Здесь М. Д. пыталась сложить стихи.


[Закрыть]
Не могла же как она ихно горë притерпеть,
Столконула как она да две горы;
Тут гора же с горой да столконулиси.
Засыпало реку песками хрешшами сыпучима.
 

Егорей

 
Как у Федора купця,
У черниловця,
Уродил осе и два отрока,
И два отрока и две дочери,
У родил се еси да тут Егорей свет.
Понесли Егорья да по суду по Божьему.
В людях то да таки трех годов,
Егорей свет да такой трех недель;
В людях-то да таки ш'сти годов,
Егорей свет да такой ш'сти недель.
Роспозналосе царишшо Демьянишшо,
Он ведь Федора купца да все под низ кланёт
А он Егорья света к собе берë,
Он к себе берë, да во свою земл ю ,
Во свою землю, да в проклету орду.
Сам жа Егорью да возглаголуёт:
«Уж ты чью Егорей да веру варуёшь?
(Вер ведь много, двенадцать, может.)
Уж ты варуёшь-ле веру жидовьскою,
Уж ты молисьсе-ле ты богам нашим, долы-долам?»
Тут же Егорей да возглаголует;
Он стихи поет да каруимские,
Он глазы возносит да все по ангельски, [69]69
  Гласы. Часто вместо «гласы» бабушка произносит блазы или влазы.


[Закрыть]
Тут жа царишшо да осержалосе,
Тут же Демьянишше да воспылуитсе:
«Хошь-ли, Егорей, на огни сожгу?»
Взял как Егорья на огни жокчи,
Не добре Егорей на огни горит,
Под светым Егореём вода тецет,
И вода тецет и трава ростет,
И трава ростет и цветы цветут.
Тут жа Егорей да возглаголуë,
Он стехи поё да харуимьские,
Он влазы возносит да как по ангельски.
Тут жа царишшо да осержалосе,
Тут жа оно да воспылуитьсе:
«Хошь-ле Егорей, на воды стоплю?»
Не добры Егорей на воды тонë,
Свет Егорей да по верьх плаваë.
Он стихи поет да харуимьские
Он глазы возносит да все по ангельски.
Тут жа царишшо да осержалосе
Тут жа оно да воспылуитси:
«Хошь-ле, Егорей, да на пилы спилю?»
Взял как Егорья да на пил а х пилить,
Не добры Егорея пилы берут,
От света Егорья да пилы сыплютсе.
Тут же Егорей да возглаголуë,
Он стихи поет да харуимьские.
Тут жа царишшо осержалосе,
Тут жа оно да воспылуетси.
Взял как Егорья за бел ы руки,
Он повел как Егорья да во чисто полë,
Закопал Егорея да во глубок погр е б;
Он не мелок, не глубок да сорока сажон.
Засыпал он песком хрешшом сыпучим-е,
Закатал он каменьём серым-е.
Забросал он плитьём залезным-е.
Сам же Егорью да возглаголуë:
«Не бывать те, Егорей, на белом свету,
На бел о м свет у да на светой Руси,
Не видать те, Егорей, да свету белого!»
Тут жа Егорей да возглаголуë
Он стихи поет да харуимьские
Он блазы возносит да все по ангельски.
«Спас уж, ты Спас, да многомилослив,
Присветая ты мати, да Богородиця!
Уж вы дуньте-тко, ветры, да ветры буйные,
Соносите пески-хрешши сыпучие
Сокатайте каменьё сероë,
Собросайте плитьё залезноë!»
Как по божьей да было милости,
По Егорьевськой было таланисти, —
Дунули ветры, да ветры буйные,
Соносили пески-хрешши сыпучие,
Сокатали каменьё сероë,
Собросали плитьё залезноë,
Стал и как Егорей на белом свету,
На белом свету и на светой Руси.
Он пошол как Егорей да по чисту полю,
Он зашел как Егорей да во Божью церькву,
Во Божьей церкви да все пустым пусто,
Все пустым пусто да некуго нету.
Тут стояла Елена премудрая,
Все премудрая да богомольнея,
Тут жа Егорью да возглаголуë:
«Уж ты чью, Егорей, да веру варуёшь,
Уж ты варуёшь веру жидовськую;
Уж ты молисьсе ли богамъ ихным долы-долам?»
Тут жа Егорей да возглаголуёт:
Он стихи поет да харуимськие,
Он влазы возносит да все по ангельски.
Тут жа Елена да возглаголуёт:
«Уж ты ой жа еси, да ты Егорей Свет,
Ты поди-тко, Егорей, на конюшен двор,
Ты бери-тко, Егорей, коня доброго,
Коня доброго да со семи цепей,
Поежжай-ко в заставы жидовськие:
Есь там три заставы жидовських-е,
Добрым молодцям да все проезду нет,
Ясным соколам да тут пролету нет».
Тут жа Егорей как послушлив был,
И послушлив был да послухмянён был,
Он пошол и как Егорей да на конюшон двор
Он берет ведь Егорей коня доброго,
Коня доброго да со семи цепей.
Скоро он скачёт на добра коня,
Он поехал к заставы жидовськие.
Приежжая к первой заставы жидовськие;
Пришли горы высокие,
Пришли леса дремучие,
Добрым молодцям да все проезду нет,
Ясным соколам да тут пролету нет.
Тут жа Егорей да возглаголуë;
Он стихи поет да харуимськие,
Он власы возносит да все по ангельски:
«Спас, уж ты Спас, да многомилослив,
Присвета ты мати, да Богородиця,
Розодвиньтесь-ко горы высокие,
Розодвиньтесь-ко леса дремучие
На все стороны да на четыре же:
Добрым молодцям да все проезд бы был,
Ясным с о колам да все пролет бы был!»
Как по Божьей да было милости,
По Егорьевской было таланисти —
Розодвинулись горы высокие,
Розодвинулись леса дремучие,
На вей стороны, да на четыре же —
Пролегла туды да путь дорожечка
Добрым молодцям да все проезд тут стал
Ясным соколам да все пролет тут стал.
Приежжаёт Егорей ко второй заставы жидовськое,
Тут сидит как ведь да Вострогор птиця.
А хватат, имат да все живком людей.
Тут-жа Егорей да возглаголуë:
Он стихи поёт да харуимськие,
Он блазы поёт да все по ангельски;
«Он жа еси да, Вострогор птиця!
Полетай-ко жа ты да на синё морë
А хватать имать да серых утицей,
А ишша имать да белых лебедей!»
Как по Божьей да было милости,
По Егорьевськой было таланисти
Полетела как тут да Вострогор-птиця,
Полетела она да на синё морë
А хватать-имать да серых утицей,
Ишша имать да белых лебедей.
Пролегла туды да путь дорожечка,
Добрым молодцям да все проезд тут стал
Ясным соколам да все пролет тут стал.
Приежжаë к третьей заставы жидовською.
Он стехи поет да харуимськие,
Он влазы возносит да все по ангельски,
Слезовал как Егорей с добр а коня,
Розувал как сапог да со прав о й ноги,
Засыпал он песку да хрешшу серого,
Он и шшиб Змеишшу да во черны глаза…
 

(Как тут у меня стало нескладно, и мама не складно говорила, тут уж я не умею.)

 
Тут Змеишше в землю по поесу!
Розувал сапог да со левой ноги,
Засыпал песку-хрешшу серого,
Шшиб как Змеишшу во черны глаза
Тутъ и Змеишшо скрозь землю прошло.
Приежжат Егорей свет к отцю, к матери
Отец-матушка не признали Егорея.
 

(Тут уж боле ничего не знаю, не слыхала…)

Виноградье

 
Виноградне красно-зеленоë [70]70
  Припев через каждые два стиха. Величальное «Виноградье» поется о Рождестве.


[Закрыть]
Да ишшо хто такой стучит
Да во светых-то вечерах?
Да во светых-то вечерах
Да виноградчицы стучят.
Да ишшо спрашивают робята
Господина да во дворах.
Да ешшо около двора
Да все трава да мурава.
Да все трава ли мурава
Цветы лазуревые,
Да ворота те тут как были
Да как хрустальнего стекла;
Да ободверенки те были
Как чист о го серебра;
Да приворотенки те были
Да все решетчетые;
Да блаослови, сударь хозяин,
Да ко двору притти.
Да ко двору притти,
Да на красн о крыльце взойти.
Со красного со крыльця
Да на нов ы сени ступить,
Со новых-то со сеней
В нову горенку зайти,
Въ нову горенку зайти
Да середи на п о лу стать.
Да блаослови, сударь хозяин,
Да виноградиë испеть
Да как у хозяина (имярек)
Как во горенке у их
Стоит тесовая кровать,
Да на тесовой на кровати
Да пухов а я перин а .
Да на пуховой на перине
Тут бел а я простыня.
Да как подушечки те были
У их ш о лковые,
Одеялышко лежало
Тут чёрного соболя,
Да тут и спит опочивает
Тут ведь сам-от господин
Да со своею госпожею,
Да со умною жоной.
Меж има-то ведь каталса
Да злачен перстень,
Да не злачён перстень катался —
Крепка дум а меж има.
Они думали гадали
Да ясна сокола сряжали.
Да ясён сок о л летит,
Да им куниць-то догон и т
На житье им на бытье,
Да на богатесьво.
Да выходил ведь господин
Да на прекрасноë крыльцë.
Да выносил он господин
Да он серебряной рупь,
Да подарил он господин
Да виноградчицей.
Да выходила госпожа
Да на прекрасноë крыльцë,
Да выносила госпожа
Да золоту гривну,
Подарила госпожа
Да виноградчицей.
Да выходили малы дети
На прекрасноë крыльцë
Да выносили малы дети
Да бел крупичатой калачь.
 

Микола

 
Светитель Микола, Меркольской Чюдотворец!
А гд е жа твои мошшы? Неверной стр а ды немьцях,
Ах, во земли во турьской, в славном Балеградьи.
Питом лик твой на свету икону,
Ставим мы икону в новую чесовню,
В кивоварену божн и цю,
Украшаём мы Светителя, мы жа чистым серебром,
Мы жа красным золотам, жемчугом окатистым,
Прибегаём к Светителю с верою, с любовью,
А просим у Светителя великой мы помошшы,
В бедах и в напастях он свет сохраняë,
В болезнях лёжашших он свет истеляет,
В темницях сидяшших он свет избавляë,
А по морю плаушших он свет направляë,
Волны да усмиряë, врагов прогоняëт.
Слава Христу Богу со своим угодником,
Со светителем Миколой, с Мерькольским чюдотворьцем.
 

Небылица

 
Небылиця в лицях небывальшына,
Да небывальшына, да неслыхальшына.
Старину спою да стародавною,
Да небылиця в лицях, небывальшина,
Да небывальшына да неслыхальшына.
Ишша сын на матери снопы возил, [71]71
  После каждаго стиха припев: «да небылиця…».


[Закрыть]
Все снопы возил, да все коноплены.
Как стар а матерь да в кореню была,
Молода жона да в пристяжи была.
Как стар у матерь да попонюгивал,
Молоду жону да присодерживал.
На гори корова белку лаела,
Ноги росширя, да глаза выпуча.
Ишша курица под осеком [72]72
  Забор.


[Закрыть]траву секет,
Как овця в гнезди да яицë садит.
По поднебесью да сер медведь летит.
Он ушками, лапками помахивал,
Он черным хвостом да принаправливал.
По синю морю да жорнова пловут,
Жорнова пловут да тут певун поет.
Как гулял гулейко [73]73
  Таракан.


[Закрыть]сорок лет за печью,
Ишша выгулял гулейко ко печьню столбу.
Как увидел гулейко в лоханки воду:
«А не то-ле, братьци, все синё морë?»
Как увидел гулейко, из чяшки ложкой шти хлебают:
«А не то-ле братци, корабли бежать,
Корабли бежать, да все гребци гребут?!»
 

Пятиречие

Читайте простонародные сказки, молодые писатели, чтобы видеть свойство русского языка.

А. Пушкин

Посвящается книга всем пинежанам и светлой памяти Марии Дмитриевны Кривополеновой, род. в 1844 г. 8 апреля в дер. Усть-Ежуга, ум. в 1924 г. 8 марта в дер. Веегора на р. Пинеге и Александра Останина, жившего в городе Кеми и на море

От составителя

Этой книгой бросается горсть скатного жемчуга из неистощимых запасов словесной сокровищницы, хранимой в течение веков и всегда полнящейся народом на Русском Севере. В этой горсти названием сказки объединены почти все виды устного поэтического творчества: собственно сказки (волшебные), сказки-новеллы, сказки-анекдоты, легенды, рассказы из собственной жизни, былины и даже песни, но с явным действенным движением.

Образ каждого сказочника, в уста которого вложена сказка, бытующая на данной реке (хотя бы текст в более полной редакции был записан в другом месте), – образ собирательный, слитый из многих встреченных мною обитателей данной реки. Исключение представляет образ «Скомороха», в котором, кроме подлинных мезенцев, слились встреченные мною на Севере вообще талантливые, блещущие острословием и юмором сказочники-творцы, часто импровизаторы. Вся ценность современных записей произведений заключается в их языке – богатом, образном, сохранившем и очень древние формы и рождающем новые словообразования, органические и всегда верные. Заглядывать в колыбель народного языка всегда полезно и поучительно, особенно теперь, когда в городах создаются новые слова и формы, большей частью беспочвенно, случайно и уродливо. Образованным людям есть чему поучиться у неграмотных крестьян, условиями быта сохранивших и сохраняющих красоту языка. Северный крестьянин творит как ребенок, всегда гениально, потому что мыслит так же как ребенок: образами. Он тонко чувствует все отклонения и изменения смысла от употребленных форм. В этом читатель убедится.

Наряду с ощущением северного языка, несущего множество местных слов и выражений (приложен словарь), автор стремится передать и дыхание языка, т. е. его звучание. Это неприятно для глаза; но, преодолев неприятность, читатель приучится воспринимать текст не только глазами, но и ушами и почерпнет новое наслаждение. Ведь произношение человека – признак, который дороже описания цвета волос или одежды. Оно говорит о месте жительства, среде и профессии. Явно и ярко. Рассказчик (мощное теперь орудие культуры) получит в книге не только желанное народное произведение, но и сможет добиться точного звучания, даст подлинную живую речь, даст рассказу нужный северный колорит. Надо только помнить, что северный говор – о кающий, т. е. начертанное «о» всегда произносится как таковое, даже когда оно и не под ударением, в противоположность говору а кающему (московскому, например). Москвич скажет «сабака» (первый гласный звучит как средний между «о» и «а», ближе к «а»). Северянин произнесет точно: «собака».

Такое же замечание надо сделать относительно буквы «г». На севере она звучит как принято в печати, без замены ее в произношении звуком «в» в прилагательных и местоимениях род. пад., т. е. не Краснова, молодова, ево, моево, а красного, молодого, его и моего.

Для точной передачи звучания введены и два новые знака h и Ї.

Знаком h обозначен звук «г», но не обычный взрывной, а так наз. «фрикативный», который звучит лишь в некоторых словах и их производных (когда, тогда, всегда, где, боги, богиня, убогий, господь, богатый, т. е. так: коhда, тоhда, hде, боhи, боhиня, убоhий, боhатство, боhатырь) у коренных москвичей, на образцовых сценах Малого и Художественного театров и у деревенского люда. Но городское московское население его теряет, а у крестьян оно держится крепко. Звук, обозначенный буквой Ї, – это йотированный и=йи, который обильно встречается в украинском языке и обозначается в украинской печати именно так, и у наших северян. Не Илья, а Їлья=Йилья. Не имя, а їмя=йимя, не их, моих, твоих, а їх, мо їх, тво їх (также у коренных москвичей).

Звук, обозначающийся буквой «щ», распадается у северян на составные «ш» и «ч» средней твердости довольно редко. Чаще он заменяется долгим и очень твердым «щ», что изображается двумя «ш»: большашша, свишшет вместо большущая, свищет, или же комбинацией двух звуков: очень мягкого «ш» и очень твердого «ч», который обычно в литературном произношении звучит мягко. Это особенно сказывается на произношении слова «еще». На севере его произносят различно: щë, їшша, ишшо и наконец ешьчо. Эта последняя манера очень характерна для ходивших на морских судах, своего рода «шик» мореходов и лиц, подражающих им.

Окончания глаголов тся не устойчиво: то произносится тса, тсе, цца, то тца, тце, иногда одним и тем же лицом.

Итак эта книга предлагает познание городом северной деревни в узкой, но драгоценной для человека области – области слова. Образованному горожанину, который несет культуру в деревню, предлагается познать культуру языка у неграмотного или малограмотного северянина.

В течение многих лет работы всегда стоял передо мною образ учителя, может быть, и неожиданно для последнего, так как фактически я никогда у него не училась; все же я прошу проф. Дмитрия Николаевича Ушакова принять мою горячую ученическую благодарность.

О. Озаровская