Текст книги "Старины и сказки в записях О. Э. Озаровской"
Автор книги: Автор Неизвестен
Жанры:
Фольклор: прочее
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)
Слыхала я у людей, старых девок, у б…ей.
Не в каком царсви, в нашем осударсви, на ровном мести, как на скатерти, в самом том, в котором мы живем, был жил царь с женой, двоїма: не было детей. Родилась у їх дочь. Ей кстили. Кум и кума обдержали и сказали, што это детище выростет, и будет она по базару вожена и кнутом стегана. А царь сказал:
– Может-ле быть так? Я ей никуда не выпушшу.
Сказка скоро сказываетце, дело долго деїтце – стала эта дочка в возрасте и стала проситце гулять у отца.
– Папенька, спустите меня погулять, грит, с мамушками, с нянюшками, с летныма красныма деушками в цисто поле на крут бережок, ко синему морю.
Отец спустил. Отправилась эта царевна с мамушками, нянюшками, с летныма красныма деушками в цисто поле на крут бережок. И стоїт на бережоцки суденышко небольшое с парусками. И зашла эта царевна на судно и дунул попутной ветерок. Укинуло за сине море. Усе прошло, нету никуго. Царь хвать, похвать – нету доцери, утерялась. Вот эта царевна вышла на крутой бережок. А тут был на берегу колодец. У колодца было древо высоко превысоко. Эта девица влезла на древо и села. В этом осударсви была ега-баба (это, бывает, матюкливо?), у ей была доць. Она послала эту доцку к колодцу.
– Поди ты, некрасишша, поди за водой!
Она пришла, стала воду черпать и видит в колодце очень это красавица была царевна. Пришла ко своей матери и говорит:
– Ты, маменька, зацем говоришь, што я некрасишша? Меня краше на свете нету.
Она скоцила:
– Што ты, што ты?
– Пойдем посмотрим в колодце и увидишь, какая я есь красавица.
Ну и пошли. Взгленули в колодец, и увидела ега-баба эту красавицу.
– Ах, ты, подлая, што ж ты врешь?!
Она подняла на древо глаза-ти и увидала царевну.
– Девиця, слезь с куста!
Ну, она слезла и пошла.
– Ну, ты, девиця, живи у меня. Како ты мастерсво знаешь? Умеешь-ле ты вышивать ширинки?
– Умею.
Она мастериця… и не говори! Стала вышивать, бабка продавать стала.
В то время царь стал клик кликать.
– Хто может мне шапка высадить земчугом: стара старушка – будь бабушкой, стар старицек – дак будь дедушко, пожила жоноцька – тетушка, пожилой мужицек – дядюшка, в ровню мужчина – названой брат, красна девиця – обруценная жена.
Вот это в то время услышала ега-баба.
– У меня доцька высадит, грит.
Ну, она пришла домой и говорит царевны:
– Доци, сади шапку царю.
Она стала садить, расклала эти ставки на окно. Садила, садила, уж под конец садит, одна только супротив носу на головы последняя ставка на окошки была. Прилетел ворон, да эту вставку склюнул да унес (светла была, дак…). Пришло время, што нать нести шапка царю на лице, и понесла эта ега-баба и говорит:
– Это не моя доци садила, у меня есть пришлая девиця.
– Веди ей суда, под суд ей.
Обсудили ей по базару водить и кнутом стегать.
Выїскалась бабушка-задворенка с дедушком и говорит:
– Не нажите девьего тела, не страмите. Оддайте мне место доцки, у меня нету некуго.
Вот она и взела ей.
Вот и живет и хорошо. Доць хор о ша, слушаїтце. Пришло время этот старицек стал їменинник, ангельский день.
– Мы пойдем, доцка, к обедни боhу молитьце, ты пеки и вари, готовь кушанье. Сготовишь, на стол собери, все кушанье сноси и выйди на крыльце, поклонисе на все стороны четыре: «Батюшкова Талань, поди ко мне на обед, хлеба-соли кушать, всякого питинья и кушанья».
Она так и сделала.
Вышла, поклонилась:
Батюшкова Талань,
Поди ко мне на обед,
Хлеба-соли кушать,
Всякого питинья и кушанья!
Ну, Талань и їдет, нарядна принарядна, столь хороша, дак стрась. Села за стол, попила – поїла, ницего не убыло, насыпала серебра кучю и пошла, поблаhодарила. И дедушко и бабушка пришли от обедни и говорят:
– Ну, доци, этта хто был-ле?
– Была Талань попила-поїла, ничего не убыло и насыпала серебра.
И завтра бабушка-їменинница.
– Ты тожи, доци, пеки и вари, и Талань зови.
Она также наварила, напекла, на стол собрала, вышла на крыльце и закланелась:
Маменькина Талань!
Поди ко мне на обед,
Хлеба-соли кушать,
Всякого питинья и кушанья!
Талань пришла така жа нарядна, красива, попила – поїла, ницего не убыло, поблаhодарила и куцю золота положила.
Бабушка и дедушко пришли, также спросили, она все рассказала.
– Ну, говорят, доци, завтра ты їменинница: пеки, вари, и свою Талань зови. Так ей не упускай: штоб она заплатила тебе за обед, хоть што нибуль да проси.
Так она и сделала. Вышла на крыльце, стала кланетьце да Талань зазывать.
Талань моя, учась горькая!
Поди ко мне на обед,
Хлеба-соли кушать,
Всякого питинья и кушанья…
Талань идет ремховата, приремховата, и некрасивая, вся обремхалась, и престрашная страшна. Села за стол и стала жорить, чисто все прижорила, и пошла, не поблаhодарила. Доцька эта в сугон:
– Талань моя, учась горькая. Заплати ты мне за обед. Все ты у меня припила, приїла, хоть чего ле мне да дай.
Талань полезла в яму, та захватила ей за тряпки и держитце.
– Дай мне хоть чего-ле!
Она узел оторвала, бросила, другой оторвала, бросила, третий оторвала – бросила. Она эти узлы собрала и пошла. И пришла домой печальная.
– Што мне бабушка да дедушко скажут?
Ну и пришли эти бабушка да дедушко от обедни.
– Ну, що, доци, была-ле Талань?
– Была. Ремковата, приремковата, некрасива, страшна; и все у меня прижрала.
– Дала-ле тебе чего?
– Вот дала только три узла трепков.
– Покажи.
Дочка принесла. Розвезали первой узел – нет ничего, другой – нет ничего, третий – петелка да крючок золоты.
– Ну, доци, храни и то: на нужно время годитце.
Ну, в то время опять-жа тот царь стал клик кликать. Шил он кафтан. Шил он одежину для себя, царску. Не хватило у него золота на крючок и петелку. Везде он выспрашивал во всем царсви, – нету такого.
– Хто мне подберет к крючкам да петелкам парно. Не хватило золота.
Они говорят:
– Поди-ка, доци, понеси ты, не подойдет-ле твое.
Она и пошла, и понесла, и показала. Как у царя, так и у нее. Также подошло: как в один лиёк литы. Он тут и сказал:
– Будь ты мне обруценная жена.
Веселым пирком и за свадебку, и повенцялись и стали жить да поживать да добра наживать, лиха избывать. И пошли гулять и ходить: по саду гуляют. – И вдруг летает над нима ворон и куркает:
– Щë тако он куркает, – царь говорит.
Она руку уставила кверху. Ворон надлетел и ставку выплюнул на руку. Она и сказала:
– Вот я тебе шапку садила, у меня ворон унес ставку, меня присудили по базару гонять, кнутом стегать…
Эту егу-бабу расстреляли на воротах.
Печорец вспомнил и рассказал слышанную в далеком детстве сказку.
28. Ай-братБывало-живало, не в каком царсви, не в нашем государсви, на ровном мести, как на скатерти.
В одной было деревни, был новобранец молодой целовек. Он был їменинник, выпивши вина, стал веселой и вышел на крыльце:
– Ах, есь-ле борец, как я молодец!
И подскочил целовек:
– Садись, говорит, їмай меня за шею. Я воюю в цистом поли с поляницей. Я скрычю, а ты помоги мне.
И понес его.
В цистом поли стал он драцця с поляницей. Дрались, дрались, схватились. Он бросил ей и скрыцял:
– Помоги мне, товаришш!
Этот подскоцил; в то время она легнула первого, и он улетел в поле без вести.
В то время новобранец одолил ей и скрыцял:
– Ай-брат, hде ты?
– Эва я! – откликнулся. – Здесь я! Ну, грит, садись на меня, я снесу тебя, hде ты был.
Полетели живо. (Он, может, какой боhатырь был). На то место посадил и сказал:
– В сегоднешнем году тебя возьмут в солдаты, и будешь ты служить у царя при дворце младшим конюхом. Царь будет тебя любить, а старши конюхи не залюбят. Ты меня вспомнишь, как наложут каки службы. Скажи: «Ай-брат!» – я, грит, тут и есь.
Скоро сказка сказываетце, а времë долго длитце.
Пришло то времë, взели его в солдаты. Его назначили к царю младшим конюхом. Вот и служит, хорошо живет.
Царь был їменинник, вышел на крыльце и щë то за морем сосв е тило.
– Щë тако за морем сосв е тило? Мне бы узнать охота. Я бы тому человеку дал полжитья и полбытья и под їменья моего. После моего быванья царем на царсьво посадил бы (холостой был царь-от).
Старши конюхи учюли, стали доносить царю, быдто хвастат младший конюх, а тебе не доносит и хоцет через троі сутки узнать, щë это за морем сосветило. Вот и призвал царь младшего конюха.
– Ты щë же старшим конюхам хвасташь, а мне не доносишь, быдто через трої сутки узнашь, щë тако за морем сосветило?
Тот грит:
– Нде же через трої сутки? Через несколько годов может я бы узнал.
– А не узнашь, голова с плеч.
Он вышел на крыльце запичалился:
– Ай-брат!
Тот тут и есь:
– Щë, брат?
– Царь службу наложил.
– Каку таку?
– Весьма велику.
– Церез трої сутки вот узнать, щë за морем сосв е тило?
– А, грит, это не служба, а службишка. Служба вся впереди. Это королевна вышла на крыльце в золотом платьи, поворотилась и сосв е тила в глазах за синим морем.
Он пришел к царю и сказал, щë за морем сосв е тило. Царь был холост. Стал про эту королевну думать. Стал печалитце, как бы достать. Конюх хвастат, быдто через трої сутки достанет королевну.
Царь опеть позвал младшего конюха.
– Ты опеть хвасташь, а мне не доносишь, быдто через трої сутки достанешь королевну.
– Кабыть через несколько годов, так может я бы и достал. hде же через трої сутоцки?
– Доставай, а не то голова с плеч!
Он вышел на крыльце, запецелился, воздохнул:
– Ай-брат!
Тот тут и есь:
– Щë, брат?
– Царь службу наложил.
– Каку таку?
– Королевну достать.
– Это не служба, а службишка. Служба вся впереди. Садись на меня.
Вот и полетели. Прилетели там в государьсво. Он его овернул комаром и говорит:
– Ты лети к ей в комнату, повались на кровать целовеком, она разбудицця, схватит саблю, захочет казнить тебя, а ты овернись кольцем на руку.
Вот он полетел во дворец, залетел в королевнину спальню и повалилса целовеком с ей рядом на кровать. Она разбудилась, схватила саблю, а он овернулся кольцем, стал поговаривать брать ей замуж. Она и стала сбивацце, срежацце за него, видит: не простой целовек. Средилася, вышли на крыльце, он скрыцял:
– Ай-брат!
Тот тут и есь.
– Щë, брат?
– Неси нас к царю.
– Садитесь.
Царь весьма весел. Так уже и не говори! Поцитает этого конюха, а старши его не любят.
Царь стал эту королевну взамуж звать, а она:
– Я без венцяльнего платья не иду. У меня есь платье за три-деветью морями, за тридеветью городами, в тридесятом царьсви, в церкви за тремя замками, в яшшики.
Опеть старши конюхи учюли, доносят царю, щë младший хвастат, быдто платье это достанет. Опеть царь младшего конюха требует:
– Ты опеть хвасташь, а мне не доносишь. Доставай платьё в трої сутки, а нет – дак голова с плеч.
Запецелился младший конюх, вышел на крыльце:
– Ай-брат!
– Щë, брат?
– Службу велику царь наложил: достать венцяльне платьё королевное.
– Ну, садись.
Опеть полетели. Прилетели к церкви, тот и говорит:
– Я овернусь лань-золоты рога, буду убегать кругом церквы, весь народ убежит за мной, на вот клюци, отомкни яшшик и возьми платьё.
Он зашел, этот самый солдатик, отомкнул яшшик и взел это платье, свернул и вышел на крыльце:
– Ай-брат!
– Щë, брат?
– Неси к царю.
Прилетели к царю. Подали королевны венчяльне платьё, она говорит:
– Все еще не иду, надо мне пара к о ней вороных в синем мори, под серым камнем, узды-золоты.
Ну, стары конюхи учюли, доносят царю:
– Младший конюх хвастат, быдто этих к о ней-золоты узды он достанет.
Царь опеть его стребовал, осердилса, наложил службу: этих коней в трої сутки достать, а не достанешь, – голова с плеч.
Вот солдатик и запецелился, вышел на крыльце и скрицял:
– Ай-брат!
Тот тут и есь:
– Щë, брат?
Рассказал ему младший конюх про службу, тот и отвечяет:
– Вот это уж служба. Купи салтырь, да три свещи. Стань на бережку против сера камня, три свещи зажги и цитай салтырь. Первой вал придет до оборти. Ты стой читан, не дробей. Второй вал придет до колен, свещи потухнут, – ты все читай, не дробей. Третий вал придет до грудей – тут и кони выскоцят. Ты за узды хватай, они поташшут тебя в море, ты тогда крыци: «Ай-брат!» Я тут и есь, помогу тебе.
Как сказано, так и сделалось. Он поставил эти свещи на три угла. Вал приходил и первой и второй, он не дробнул. Вот пришел третий – до грудей, – тут и кони выскоцили. Солдатик за узды, погнался, они уташшили его в морë, он скрыцал:
– Ай-брат!
– Щë, брат?
Тут и есь, помог, выташшил из моря, и полетели, и к царю, и прилетели, и коней привели.
Веселым пирком да и свадебкой.
Я там был,
Пиво пил.
Пиво тепло,
По усу текло,
В рот не попало,
За рукав убежало.
Дали мне синей кафтан
Да красны рукавицы
Да красну шапку.
Я поехал домой.
Ехал, ехал.
Ципка крыцит:
«Дедко, синь кафтан!
Да хорош кафтан!»
Мне чюетця «скинь кафтан
Да положь кафтан!»
Я положил под кокору,
Да и теперь не знаю, под котору.
Опеть еду. Опеть ципка крыцит:
«Дедко, красны рукавицы
Да хороши рукавицы».
Мне чюетця:
«Дедко, крадены рукавицы,
Положь рукавицы».
Я век не воровал, мне не ладно, меня страшит, я и положил рукавицы под кокору, да и не помню, под котору.
Ципка опеть крыцит:
«Дедко, красна шапка».
Мне чюетця:
«Дедко, крадена шапка».
Я и оступился этой шапки. Проць бросил.
С интересом заслушались Помора и посмеялись, как дети, хитростям лисы, когда он рассказал сказку.
29. Григорей ВысотаЖил-был Григорей Высота в боровой избушки, грезной, грезной, цёрной. И сам был грезняшший, в байны никовды не бывал, церной, как церт какой.
А вымоітся, дак собой прекрасен будет. Да только никоhда не мылся. Пришла лиса.
– Григорей Высота! Ты женисьсе-ле?
– Да што ты, што ты, Лиса?! Да хто за меня пойдет?
– Да уж стану сватать, дак высватаю. Дозволишь-ле сватать?
– Дак кого сватать станешь?
– Царску дочи!
– Да што ты, што ты, Лиса? Я ведь цёрной, грязной.
– Вымоіссе! Уж посватаю.
Пошла. Рылась, рылась – земчужинку нашла и к царю побежала.
– Царь, вольней целовек! Григорей Высота вам кланеїтсе… Дозвольте мероцьку, нам земчюг мерить.
– Какой такой Григорей Высота? Слыхом не слыхать, видом не видать! Слуги, дайте мероцку, да смолки прилепите, посмотрим, какой такой земчюг?
Лиса земчюжинку на дно прилепила, да рылась, рылась, – серебрушку в земли нашла. Прибежала к царю; мероцку обратно принесла.
– Царь, вольней целовек! Григорей Высота оцень блаhодарит, не даїте-ли цетверика серебро мерить?
– Хто такой Григорей Высота, што такой Григорей Высота? Слыхом не слыхать, видом не видать! Слуги, возьмите цетверик, намажьте смолой, дайте ей. Како тако серебро цетвериками мерит!
Лиса серебрушку на дно улепила, побежала к царю, спасибо дала, в лес побежала, согнала зверей стадо:
– Медведи, волки, куны, соболи, белки, зайци! У царя свадьба! Быка пеценого дают. Пойдем веема на свадьбу!
Стадо стоїт у ворот. Лиса пришла к царю.
– Царь, вольней целовек! – я от Григорея Высоты! Привела стадо. Отпирай ворота, запускай їх.
– Што такой Григорей Высота? Ну, как не принеть? Отпирайте, слуги, ворота.
Ну, и свататься лиса пошла.
– Царь, вольней целовек! Григорей Высота послал меня за добрым делом, за св а тасьвом!
– Приежжай, вези жониха. Покажи, какой Григорей Высота!
Лиса hде-то рубашку достала, прямо в ногах выползала, Григорея Высоту в рубашку одела, – красивой стал.
– Да, как я, Лиса, в одной рубашки?
Повела к реки:
– Вымойсе, в кусьях сиди, мене дожидайсе!
Оставила да наперед побежала к царю:
– Царь, вольней целовек! Мы ехали мостом. Мос-от подломило. Мы упали, разбойники коней угнали, всю одежу обрали. Сидит наш жоних в кустышках в одной рубашецьки…
– Довольно у нас золотых корет да коней, золотой бархатной одежи. Берите золоту корету, самолучших коней, везите жониха!
Привезли. Ах, какой жоних! Красивой, нарядной!
Царевны пригленулсе Григорей Высота.
– Папа, дай слово молвить. Оддашь – пойду, и не оддашь – пойду!
Григорея Высоту средили, наредили, как надо быть.
Все срежаются из-за столов ехать к молодому, а он:
– Как жа, Лиса? Ужели в борову избушку? Куда я с молодой?
– Молци!
Лиса наперед побежала. Бежала, бежала, пастыри овец пасут.
– Пастыри, пастыри! Цьї вы пастыри?
– Мы пастыри Змея Лютого!
(А это был целовек, только звали Змеем, царь был такой.)
– Не говорите так! Едет царь с громом, царица с молоньей, вас жгать будут! Говорите, што Григорея Высоты!
Дале бежит, видит пастыри к о ней пасут.
– Пастыри, пастыри! Цьї вы, пастыри?
– Змея Лютого!
– Не говорите так! Едет царь с громом, вас убьет, царица с молоньей – обожгет! Говорите, што Григорея Высоты!
Дале пастыри коров пасут.
– Пастыри, пастыри, цьї вы пастыри?
– Змея Лютого!
– Не говорите так! Едет царь с громом, – вас убьет, царица с молоньей, – обожгет. Говорите, што Григорея Высоты!
Бежала, бежала, к Змею Лютому прибежала.
Дом большой, пребольшой. В дому, што угодно есь (штож царь! Змей Лютой звали, а царь!)
– Царь Змей! Ты што знаешь?
– Што, Лиса? Ницего не знаю!
– А вот, што я тебе скажу. Едет царь с громом, царица с молоньей, тебя сожгать хотят.
– Што ты, Лиса! Я куда денусь-то?
– А вот видишь, дуб-от под окошком у тебя. Возьми и сядь в дуб-от, в дуплё-то!
Он и сел.
Вот едут, едут с колок о лами, гремят, шумят, звенят! Невесту везут!
Привезли, за столы сели. И пир пошел. Сидят, пируют.
– Што такое? Как я не люблю этот дуб! Григорей Высота! Сожгать его надо, сожгать! Да штоб не выскочил нихто!
И сожгли.
А Григорей Высота остался жить в осударсьви Змея Лютого.
Царь из избушки боровой, грезной, што глядеть-то страшно!
Дождавшись своей очереди, Скоморох, уверенный в успехе и подогретый действием рассказанной сказки, начал.
30. Волшебное кольцоЖили Ванька двоїма с матерью. Житышко было само посл е дно. Ни послать, ни окутацца и в рот положить нечего. Однако Ванька кажной месец ходил в город за пенсией. Всего получал одну копейку. Идет он о гды с этима деньгами, видит, – мужик собаку давит:
– Мужичек, вы пошто шшенка мучите?
– А твое како дело? Убью вот, телячых коклетов наделаю.
– Продай мне собачку.
За копейку сторговались. Привел домой:
– Мама я шшеночка купил.
– Што ты, дураково поле?! Сами до короба дожили, а он собак покупат!
Через месяц Ванька пенсии две копейки получил. Идет домой, а мужик кошку давит.
– Мужичек, вы пошто опеть животину тираните?
– А тебе како дело? Убью вот, в ресторант унесу.
– Продай мне.
Сторговались за две копейки. Домой явился:
– Мама, я котейка купил.
Мать ругалась, до вечера гудела.
Опеть приходит время за получкой итти. Вышла копейка прибавки.
Идет, а мужик змею давит.
– Мужичек, што это вы все с животными балуїте?
– Вот змея давим. Купи!
Мужик отдал змея за три копейки. Даже в бумагу завернул. Змея и пров е щилась человеческим голосом:
– Ваня, ты не спокаїссе, што меня выкупил. Я не проста змея, а змея Скарапея.
Ванька с ей поздоровался. Домой заходит:
– Мама я змея купил.
Матка язык с перепугу заронила. На стол забежала. Только руками трясет. А змея затенулась под печку и говорит:
– Ваня, я этта буду помешшатьсе, пок а мес хор о ша квартира не отделана.
Вот и стали жить. Собака бела, да кошка сера, Ванька с мамкой, да змея Скарапея.
Мать этой Скарапеї не залюбила. К обеду не зовет, по отчесву не величат, їмени не спрашиват, а выйдет змея на крылечке посидеть, дак матка Ванькина ей на хвост кажной раз наступит. Скарапея не хочет здеся жить:
– Ваня, меня твоя мама очень обижат. Веди меня к моєму папы!
Змея по дороги и Ванька за ей. Змея в лес – и Ванька в лес. Ночь сделалась. В темной дебри стала перед їма высока стена городова с воротами. Змея говорит:
– Ваня, я змеіного царя дочерь. Возьмем извошшыка, поедем во дворец.
Ко крыльцу подкатили, стража чесь отдает, а Скарап е я наказыват:
– Ваня, станет тебе мой папа деньги наваливать, ты ни копейки не бери. Проси кольцо однозол о тно, волшебно.
Змеїной папа не знат, как Ваньку принеть, куда посадить.
– По настояшшему, говорит, вас, молодой человек, нать ба на моей дочери женить, только у нас есь кавалер сговореной. А мы вас деньгами отдарим.
Наш Иванко ничего не берет. Одно поминат кольцо волшебно. Кольцо выдали, рассказали, как с їм быть.
Ванька пришел домой. Ночью переменил кольцо с пальца на палец. Выскочило три молодца:
– Што, новой хозеин, нать?
– Анбар муки нать, сахару-да насыпьте, масла-да…
Утром мати корки мочит водой да сосет, а сын говорит:
– Мама, што печка не затоплена? Почему тесто не окатываш? До ночи я буду пирогов-то ждать?
– Пирого-ов? Да у нас год муки не бывало. Очнись!
– Мама, обуй-ко глаза-те, да поди в анбар!
Матка в анбар двери розмахнула, да так головой в муку и ульнула.
– Ваня, откуда?
Пирогов напекли, наелись, в город муки продали, Ванька купил себе пинжак с корманами, а матери платьё модно со шлейфом, шляпу в цветах и в перьях, и зонтик.
Ах, они наредны заходили: собачку белу, да кошку Машку коклетами кормят.
Опять Ванька и говорит:
– Ты што, мамка, думаш, я дома буду сидеть да у глы подпирать?.. Поди, сватай за меня царску дочерь.
– Брось пустеки говорить. Разве отдадут из царского дворца в эдаку избушку?!
– Иди сватай, не толкуй дале.
Ну, Ванькина матерь в модно платье средилась, шляпу широкоперу нал о жила и побрела за реку, ко дворцу. В полату зашла, на шляпы кажной цветок тресется. Царь с царицей чай пьют, сидят. Тут и дочь невеста придано себе трахмалит да гладит. Наша сватья стала середи избы под матицу:
– Здрасте, ваше велико, господин амператор. У вас товар, у нас купец. Не отдаїте-ли вашу дочерь за нашего сына взамуж?
– И кто такой ваш жоних? Каких он родов, каких городов и какого отца сын?
Мать на ответ:
– Роду кресьенского, города вашего, по отечесьву Егорович. Царица даже чай в колени пролила:
– Што ты, сватья, одичала?! Мы в жонихах как в сору каком роемся-выбираем, дак подет-ли наша девка за мужика взамуж?
– Пускай вот от нашего дворца да до вашего крыльца мост будет хрустальной. По такому мосту приедем жанихово житье смотрять.
Матка домой вернулась невесела: собаку да кошку на улицу выкинула. Сына ругат:
– Послушала дурака, сама дура стала. Эстолько страму схватила…
– На! Неужели не согласны?
– Обрадовались… Только задачку маленьку задали. Пусь, говрят, от царского дворца да до жанихова крыльца мост будет хрустальной, товда придут жанихово житье смотрять.
– Мамка, это не служба, а службишка. Служба вся впереди.
Ночью Иванко переменил кольцо с пальца на палец. Выскочило три молодца:
– Што, новой хозеин, нать?!
– Нать, штобы наша избушка овернулась как бы королевскима палатами. А от нашего крыльца до царского дворца мост хрустальной, и по мосту машина ходит самосильно.
Того разу, со полуночи за рекой стук пошел, робота, строїтельсво. Царь да царица спросонья слышат, ругаются:
– Хал ера бы їх взела с їхной непрерывкой… То суботник, то воскресник, то ночесь робота…
А Ванькина семья с вечера спать валилась в избушке: мамка на печки, собака под печкой, Ванька на лавки, кошка на шешки. А утром прохватились… На! Што случилось!.. Лежат на золоченых кроватях, кошечка да собачка ново помешшенье нюхают. Ванька с мамкой тоже пошли своего дворца смотрять. Везде зерькала, занав е сы, мебель магазинна, стены стеклянны. День, а ланпы горят… Толь боhато! На крыльцо выгуляли, даже глаза зашшурили. От їхного крыльца до царского дворца мост хрустальной, как колечко светит. По мосту машинка сама о себе ходит.
– Ну, мама, Ванька говорит, оболокись помодн е да поди зови анператора этого дива гледеть. А я, как жаних, на машинки подкачу.
Мама сарафанишко сдернула, барыной наредилась, шлейф роспустила, зонтик отв о рила, ступила на мос, ей созади ветерок попутной дунул, – она так на четвереньках к царскому крыльцу и съехала. Царь да царица чай пьют. Мамка заходит резво, глядит весело:
– Здрасте. Чай да сахар! Вчерась была у вас со сватаньем. Вы загадочку задали: мос состряпать. Дак пожалуйте роботу принимать.
Царь к окошку, глазам не верит:
– Мост?! Усохни моя душенька, мост!..
По комнаты забегал:
– Карону суда! Пальтë суда! Пойду пошшупаю, может ише оптической омман здренья.
Выкатил на улицу. Мост руками хлопат, перила шатат… А тут ново диво. По мосту машина бежит сухопутно, дым идет, и музыка играет. Из каюты Ванька выпал и к анператору с поклоном:
– Ваше высоко, дозвольте вас и супругу вашу всепокорнейше просить прогуляться на данной машинке. Открыть движение, так сказать…
Царь не знат, што делать:
– Хы-хы! Я то бы ничего, да жона-та как?
Царица руками, ногами машет:
– Не поеду! Стрась эка! Сронят в реку, дак што хорошего?!
Тут вся свита зауговаривала:
– Ваше величие, нать проехаться, пример показать. А то перед Европами будет канфуз!
Рада бы курица не шла, да за крыло волокут. Царь да царица вставились в каютку. Свита на запятках. Машина сосвистела, звонок созвонил, музыка заиграла, покатились, значит.
Царя да царицу той же минутой укачало, – они блевать приправились. Которы пароходы под мостом шли с народом, все облеваны сделались. К шшасью середи моста остановка. Тут буфет, прохладительны напитки. Царя да царицу из каюты вынели, слуги поддавалами машут, їх в дейсво приводят. Ванька с подносом кланяїтся. Они, бажоны, никаких слов не примают:
– Ох, тошнехонько… Ох, укачало… Ух, растресло, растрепало… Молодой человек, мы на все согласны! Бери девку. Только вези нас обратно. Домой поворачивай.
Свадьбу средили хорошу. Пироги из печек летят, вино из бочек льется. Двадцать генералов на этой свадьбы с вина сгорело. Троїх сенот о ров в драки убили. Все торжесво было в газетах описано. Молодых к Ваньки в дом свезли. А только этой царевны Ванька не надо был. У ей в заграницы хахаль был готовой. Теперь и заприпадала к Ваньки:
– Супруг любезной, ну, откуда у тебя взелось эдако богасьво? Красавчик мой, скажи!
Скажи да скажи и боле никаких данных. Ванька не устоял против этой ласкоты, взял да и росказал. Как только он з а спал, захрапел, царевна сташшила у его с перста кольцо и себе с пальца на палец переменила. Выскочило три молодца:
– Што, нова хозейка, нать!..
– Возьмите меня в этих хоромах да и с мостом, и поставьте середи городу Парижу, где мой миленькой живет.
Одночасно эту подлу женшину с домом да и с хрустальным мостом в Париж унесло, а Ванька с мамкой, с собакой да с кошкой в прежной избушки оказались. Только Иванко и жонат бывал, только Егорович с жоной сыпал! Все четверо сидят да плачут.
А царь собрался после обеда к молодым в гости итти, а моста-та и нету, и дому нету. Конешно, обиделся, и Ваньку посадили в казаматку, в темну. Мамка, да кошечка, да собачка христа-ради забегали. Под одным окошечком выпросят, под другим съедят. Так пожили, помаялись, эта кошка Машка и говорит собаки:
– Вот што, Белой, сам себе на радось нихто не живет. Из-за чего мы бьемся? Давай, побежим до города Парижа к той б…и Ванькино кольцо добывать.
Собачка бела, да кошка сера кусочков насушили и в дорогу переправились через реку быстру и побрели лесами темныма, пошли полями чистыма, полезли горами высокима.
Сказывать скоро, а итти долго. Вот и город Париж. Ванькин дом искать не долго. Стоїт середи города и мост хрустальной, как колечко. Собака у ворот спреталась, а кошка зацарапалась в спальну. Ведь устройсво знакомо.
Ванькина молодуха со своим прихохотьем на кровати лежит и волшебно кольцо в губах держит. Кошка поймала мыша и свиснула царевны в губы. Царевна заплевалась, кольцо выронила. Кошка кольцо схватила да в окно, да по крышам, по заборам вон из города! Бежат с собачкой домой, радехоньки. Не спят. Не едят, торопятся. Горы высоки перелезли, чисты поля перебежали, через часты дебри перебрались. Перед їма река быстра, за рекой свой город. Лодки не привелось, как попасть? Собака не долго думат:
– Слушай, Маха, я вить плаваю хорошо, дак ты с кольцом-то седь ко мне на спину, живехонько тебя на ту сторону перепяхну.
Кошка говорит.
– Кабы ты не собака, дак министр бы была. Ум у тебя осударсьвенной.
– Ладно, бери кольцо в зубы да молчи. Ну, поехали!
Пловут. Собака руками, ногами хлопат, хвостом правит, кошка у ей на загривки сидит, кольцо в зубах крепит. Вот и середка реки. Собака отдувается:
– Ты, Маха, молчи, не говори, не утопи кольца-то!
Кошки ответить н е как, рот занет…
Берег недалеко. Собака опеть:
– Вить, ежели хоть одно слово скажешь, дак все пропало. Не вырони кольца!
Кошка и бякнула:
– Да не уроню!
Колечко в воду и булькнуло…
Вот они на берег выбрались, ревут, ругаются.
Собака шумит:
– Зазуба ты наговориста! Кошка ты! Болтуха ты проклята!
Кошка не отстават:
– Последня тварь – собака! Собака и по писанью погана… Кабы не твої разговоры, у меня бы за сто рублей слова не купить!
А в сторонки мужики рыбину только што сетью выловили. Стали черевить да солить и говорят:
– Вон hде кошка да собака, верно с голоду ревут. Нать їм хоть рыбны черева дать.
Кошка с собакой рыбьи нутренности стали їсь, да свое кольцо и нашли…
Дак уж, андели! От радости мало не убились. Вижжат, катаются по берегу. Нарадовавшись, потрепали в город.
Собака домой, а кошка к тюрьмы.
По тюремной ограды на виду ходит, хвое кверху! Курняукнула бы, да кольцо в зубах. А Ванька ей из окна и увидел. Начал кыскать:
– Кыс-кыс-кыс!!
Машка по трубы до Ванькиной казаматки доцапалась, на плечо ему скочила, кольцо подает. Уж как бедной Ванька зарадовался. Как андела, кота того принял. Потом кольцо с пальца на палец переменил. Выскочили три молодца:
– Што, новой хозёин, нать?!
– Нать мой дом стеклянной и мост хрустальной на старо место поставить. И штобы я во своей горницы взелся.
Так все и стало. Дом стеклянной и мост хрустальной поднело и на Русь поташшило. Та царевна со своим дружишком в каком-то месте неокуратно выпали и просели в болото.
А Ванька с мамкой, собака бела, да кошка сера стали помешшаться во своем доме. И хрустальной мост отворотили от царского крыльца и перевели на деревню. Из деревни Ванька и взял себе жону, хорошу деушку.
Скоморох кончил сказку, но, когда легли спать, он долго не унимался, плетя свои небылицы. Так при взрывах неугасающего смеха кончился день третий.
