Текст книги "Офицерский корпус Русской Армии - Опыт самопознания"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 49 страниц)

Военный патриотизм требовал, чтобы армией управляли подготовленные, опытные, твердые начальники, идущие своей прямой дорогой, постоянно увеличивающие и совершенствующие свои познания, накапливающие опыт. Военная карьера должна быть закрыта для тех, кто уклоняется от исполнения своих обязанностей, избегает строя, стремится служить в гражданских учреждениях.

Д. Баланин: Слабые, угодливые, колеблющиеся, слабоподготовленные и равнодушные к своему делу должны уступить свое место сильным, правдивым, решительным, знающим и увлекающимся делом. Только при этих условиях наступит снова золотой век для нашей доблестной армии, и ее победоносные знамена покроются свежими лаврами; только тогда наша вооруженная сила выкажет всю мощь, которую таит в себе и проявить которую так необходимо возможно скорее для подъема Родины во всех отношениях...

Прочь слабость, равнодушие, колебание – да здравствует энергия, любовь к делу и бодрость!

Меньше эгоизма и сделок с совестью, больше справедливости и неуклонного исполнения перед Родиной своего долга по чистой совести и присяге{509}.

Русская история знает целую когорту беззаветно преданных делу морских и сухопутных офицеров. Простое перечисление их имен заняло бы многие страницы. Преданность своей профессии они сохранили и на службе советской власти, и в эмиграции, где многие годы продолжали заниматься идейной военной работой.

Духа не угашайте!

В идеале от командира (начальника) требуются многие качества: любовь к своему делу, доскональное знание его особенностей, увлеченность военным искусством, интеллигентность (способность к умственной работе), сильный характер, воля и мужество, почин и энергия, доверие со стороны подчиненных, которые должны признавать в нем полный авторитет, рыцарскую честность, абсолютную справедливость, умение вести к победам, "делать своих людей счастливыми". Командир, в свою очередь, должен понимать, что эти качества не могут проявиться при угнетенном состоянии духа, что все военное искусство, а тем более искусство командования, "состоит в том, чтобы развить духовные силы и, опираясь на них, добиваться победы"{510}, что вера в победу, дух и инициатива – выше всего{511}, они – основа подлинного профессионализма.

В начале XX века стало ясно, что множество бед проистекает от бездушной и бездарной системы командования, основанной на выколачивании офицерской энергии, придирчивости, разносах, непомерных взысканиях, хамстве, холопстве, несправедливости и других явлениях, угашающих дух офицерства. В противовес этому предлагалось поощрять все, что развивает, одухотворяет, систематично втягивает в самостоятельную и ответственную работу, укрепляет личную инициативу, расширяет служебный горизонт, что способствует выработке здоровых волевых и сильных характеров, сплачивает командный состав в одну идейную рабочую артель. А для этого необходимо было двинуть на верхи армии "людей настоящего, широкого дела, личной инициативы и вдумчивой работы", сделать офицерский труд "осмысленным, деловитым, прогрессивным, сердечно оборудованным"{512}, а офицерскую службу привлекательной, "столь же приятной, как у японцев, без германской суровости и оскорбительных служебных отношений". Из военных рядов следовало удалить все то, что портит, унижает и оскорбляет достоинство офицера, не способствует развитию его самостоятельности и творчества, неприятно действует на душу армии{513}.

После Русско-японской войны "офицеры бежали из армии" или "мечтали об отставке" большей частью не из-за материальных неудобств, а по причинам исключительно духовного свойства. Было "тошно служить", так как в жизнь проводились разрушительные реформы, не прививавшие полезного нового. Службою перестали дорожить, ибо она перестала ценить настоящего офицера, поставила его в такие атмосферу и условия, которые порождали неуверенность в себе, в своем дальнейшем существовании, нервировали, множили ряды забытых, обиженных, недовольных. Между тем дворянские традиции, уровень культуры (начало XX века!) требовали отношений, основанных на особой воинской этике, одновременно свидетельствующей о достоинствах как отдающего приказания, так и исполняющего их. Плохо будет, если наш офицерский состав будет ради своих материальных интересов подавлять в себе самолюбие и не оберегать свое личное достоинство, хотя бы бегством из армии. Непрерывное приспособление и подавление своего самолюбия уже принесло плоды на поле Маньчжурии.

Не покладистых и угодливых начальников надо иметь и поощрять, ибо не они нам дело сделают в военное время. Люди храбрые и решительные всегда горды, они не любят грубого и даже неловкого дерганья. Этим людям свойственны откровенность и независимость.

Это все качества, которые требуют большой осторожности и сдержанности со стороны начальников, но люди этих же качеств неоценимы в военное время. Таких-то людей твердого закала, с сильно развитым чувством собственного достоинства и удержите на службе.

Итак, мало подобрать командный состав. До подбора нужно надлежаще подготовить его, а затем, подготовив и подобрав, – удержать на службе тою прочно установленною и всюду проводимою особою воинскою вежливостью и поддержкою, которая затем на поле брани выльется в победное боевое товарищество{514}.

Решению офицерского вопроса должны бы способствовать и другие меры: искусное командование, достойные условия материальной, служебной и духовной жизни, хорошее содержание, справедливое движение по службе, возвышение достойных и прежде всего строевых офицеров, предоставление им в определенных пределах самостоятельности, благоприятное решение пенсионного вопроса.

И. Злобин: Что же нужно нашей армии? Необходимо строй поощрять предпочтительно перед всякими другими родами военной деятельности, тогда все будут стремиться в строй; надо, чтобы строевые офицеры были не пасынками, а Вениаминами русской армии; тогда будут любить строй, будут знать друг друга, явится общность интересов, товарищество, словом, те краеугольные камни, которые составляют главный фундамент армии – дух ее{515}.

Только в этом случае армия могла освободиться от негодных кадров и собрать здоровые силы, способных, энергичных, образованных, лучших. Ведь ее заветным идеалом призван был быть уравновешенный офицер, над которым "не висит Дамоклов меч, всеминутно грозящий его самолюбию и праву на уважение и постоянно держащий его в беспокойстве за завтрашний день. Только такой офицер мог широко раскрыть клапаны своего ума и сердца для восприятия науки, искусства и долга"{516}. Главное: "Духа не угашайте!"

В. Тимошенко: Армия без самоуверенности, армия без веры в вождей – не армия.. Самодеятельность есть главное качество военного человека... Довольно с нас реформ, и не лучше ли вернуться попросту и без затей к старине, к тем временам, когда дух Петра и орлы Екатерины раздвинули наши пределы до степени величайшего в свете государства... Меняйте оружие, меняйте строй, но ради Бога – духа не угашайте!{517}

Д. Баланин: "Не угашайте духа", а всеми силами укрепляйте его и тогда дерзайте требовать от отдельных воинов и целых войсковых частей проявления такой доблести, которая в суете будничной, мелкой и пошлой жизни кажется близоруким людям только безумием! А между тем это безумие часто приводит к подвигам, которые перерождают отдельных людей и воспитывают целые нации! Это безумие нередко легко разрешает тяжелые, наболевшие, проклятые вопросы и дает не только славу, но и благоденствие народам!{518}

Воодушевленные петровские, суворовские, скобелевские войска творили историю, создавали воинскую славу России. Дух великих полководцев обеспечивал победы. Бездуховные войска и униженные офицеры могли привести только к поражениям. Следует заметить, что длительное угнетение духа российского офицерства, пренебрежительное и оскорбительное отношение к нему руководства и различных слоев общества, а в конечном итоге и враждебность со стороны солдатской массы, дорого обошлись России.

Русское офицерство было оскорблено павловско-николаевской военной системой, изначально направленной против всего талантливого, даровитого, сильного, самостоятельного. Первым против нее восстал Суворов, угодивший за это дважды в опалу и пророчески заявивший в 1798 г.: "Всемогущий Боже, даруй, чтоб зло для России не открылось прежде 100 лет, но и тогда основание к сему будет вредно"{519}.

Более века система эта приводила к неудачам, выдвигая Аракчеевых, Дибичей, Паскевичей, Ванновских, Янушкевичей и "задвигая" Суворовых, Кутузовых, Ермоловых, Скобелевых, Милютиных, Мартыновых, Свечиных, вынужденно и в значительной степени формально пользуясь талантами последних (при жизни) и их духовным наследием (после смерти). Пока Шамиль создавал на Кавказе мюридистское государство, Ермолов все это время (1827-1853 гг.) в расцвете сил оставался не у дел. На этом бездушном фоне даже милютинская военная реформа 1862-1874 гг. оказалась инородной. Сам ее организатор граф генерал-фельдмаршал (с 1898 г.) Дмитрий Алексеевич Милютин (1816-1912) в 1880 году был отстранен от дальнейшего реформирования, более тридцати лет пребывал в забвении, пережив еще и позор Русско-японской войны. Система вызывала вполне законное негодование и определенную оппозиционность в среде думающих офицеров Генерального штаба.

Е. Мартынов: Управление войсками давно уже было самой слабой стороной русской армии. В ее обширной боевой работе за последние сто лет было обнаружено много храбрости и весьма мало военного искусства...

Начиная со второй половины царствования императора Александра 1, в армии устанавливаются порядки, не благоприятствовавшие выдвижению способных самостоятельных людей, проникнутых духом широкой инициативы; наоборот, на подобных начальников обыкновенно смотрели как на элемент опасный, который нужно по возможности устранять от дела. Примерами являются: отставка знаменитого Ермолова в самый разгар его завоевательной и административной деятельности на Кавказе; увольнение покорителя Ташкента Черняева, которого, несмотря на все его хлопоты, не допустили даже к участию в Русско-турецкой войне 1877-1878 гг.; долгое бойкотирование во времена той же кампании Скобелева, что довело этого столь прославившегося впоследствии генерала до покушения на самоубийство (так в тексте, – А.С.) и многое другое.

После Русско-турецкой войны фельдмаршал Гурко писал своему начальнику штаба Нагловскому: "Об исправлении ошибок и недостатков нашего военного строя нечего и помышлять. Ничего в армии не будет изменено. Опять в начале кампании мы будем бродить в потемках и стукаться лбом о неспособности, коими кишит наша армия"{520}.

Система, существовавшая в армии, способствовала не развитию, а подавлению таких моральных качеств, как решительность, предприимчивость, готовность брать на себя ответственность, – наиболее важных для войны, отмечал генерал-лейтенант Евгений Иванович Мартынов (1864-1937) в одном из дореволюционных своих трудов. Им приводятся слова военного министра генерала Алексея Николаевича Куропаткина (1848-1925), сказанные при прощании с офицерами 1-й Маньчжурской армии: "Люди с сильным характером, люди самостоятельные, к сожалению, во многих случаях в России не только не выдвигались вперед, а преследовались; в мирное время такие люди для многих начальников казались беспокойными, казались людьми с тяжелым характером и таковыми и аттестовались. В результате такие люди часто оставляли службу. Наоборот, люди без характера, без убеждений, но покладистые, всегда готовые во всем соглашаться с мнением своих начальников, выдвигались вперед"{521}.

Победность – черта самостоятельная, явление искусства, следствие нешаблонных действий. Суворова, Кутузова, Ермолова, Скобелева и другие военные таланты не раз обвиняли в том, что они использовали собственную систему действий. В глазах врагов и "уставников" это выглядело как воевание не по правилам, вопреки общепринятым нормам. Приходилось защищать стремление к победе и право на военное творчество. "Бездарность скажет, что она соблюдала правила и нормы, но следовало их не соблюдать, а применять. В отличие от настоящей правильности (применения), я назвал эту правильность (соблюдения) пресловутой и сказал, что она всегда – удел бездарности и причина поражений и что бездарность надо искоренять из армии", – писал А. Шеманский{522}.

Принцип самостоятельности и инициативы частных начальников – закон вооруженной борьбы, один из важнейших (наряду со знанием военного дела) факторов военного искусства, условие победоносности. Он завещан Петром Великим, который очень внимательно относился к развитию самодеятельности среди своего командного состава. Недаром Основатель регулярной армии "в приложение и противность Воинского устава" приписал своей рукой к нему пункт, где прежде всего отмечено, что офицер не имеет права оправдываться ссылками на устав, "ибо там порядки писаны, а времян и случаев нет, того ради ему необходимо рассуждение иметь" и "не держаться Воинско устава, яко слепой стены", опасаясь "жестокого истязания за нерассуждение"{523}. Известно, какое значение придавал самостоятельности действий офицеров Суворов ("местный в его близости, по обстоятельствам, лучше судит"), а Скобелев прямо говорил, что "в современном бою батальоны и роты приобрели, безусловно, право на самостоятельность-инициативу; значение гг. субалтерн-офицеров и унтер-офицеров, не говоря о батальонных и ротных командирах, стало слишком первенствующим... В бою необходимо, чтобы гг. офицеры сохранили полную энергию, самообладание и способность самостоятельно решаться при всяких обстоятельствах"{524}.

А. Верховский: Всякий, кто становится к большой работе, знает, какое огромное значение имеет участие, активное сотрудничество всех коллективная работа. В нашем военном деле при строгом соблюдении дисциплины, при ясном сознании необходимости все усилия направлять к единой поставленной приказом цели, самодеятельность имеет решающее значение. Блестящим развитием самодеятельности объясняются успехи немцев в войнах последнего времени Армия, в которой развита и воспитана самодеятельность, может быть уподоблена живому организму, в то время как армия без самодеятельности – это лишь мертвый механизм, способный действовать лишь при особых искусственных условиях, которых на войне создать нельзя Это паровоз, выпущенный с рельс на вспаханное поле{525}.

Как уже было отмечено, офицеры считали себя ответственными перед историей за будущее нации и армии, думали о грядущих войнах, готовились к ним Неоцененный до сих пор вклад в это дело внес генерал от инфантерии Карл-Август-Фридрих Маврикиевич Войде (1833-1905) В своих работах "Победы и поражения в войне 1870 года и действительные их причины", "Действительное значение самостоятельности в командной системе на войне", "Самостоятельность частных начальников на войне" и некоторых других ему удалось на конкретном опыте доказать, что "самостоятельность частных начальников" станет весьма широко использоваться в будущих войнах, что на ней должна строить свои расчеты победительная командная система. Ни величайший гений полководца, ни численное превосходство, ни образцовое общее командование, ни даже лучшая военная система не могут беспрерывно обеспечивать успехи. Немцы в войне с Францией (в 1870 году), как перед этим и с Австрией, наглядно показали, что можно успешно воевать и меньшими силами и далеко не при образцовом управлении, если в полной мере использовать такое эффективное средство, как самостоятельность частных начальников "Немцы, – отмечал Войде, – обладали этою силою с относительным совершенством. Она-то в самых разнообразных своих проявлениях помогала немецкому начальству успешно, почти без запинки, справляться со сложным механизмом громадной современной армии. Частные немецкие начальники, исполняя приказания свыше, превосходили иногда не только ожидания, но и самые смелые надежды старших начальников, так было под Седаном. Они нередко исправляли более или менее неизбежные промахи старших и дарили их далеко не всегда заслуженною победою... Разумному, смелому, хотя, впрочем, подчас едва ли не заносчивому почину частных немецких начальников французы, как в общем, так и в частности, умели противопоставить только рутинную пассивность, всегда выжидавшую толчка извне"{526}

В грядущих войнах, по убеждению Войде, противники немцев должны будут серьезно посчитаться с этою "в проявлениях своих почти стихийною силою и заранее изыскать средства и способы для противовеса; эту же силу, как неизбежный, во всяком случае, фактор современного военного искусства (хотя бы одного немецкого), не может игнорировать ни одна благоустроенная армия". В будущем победит военная система, которая заявит себя "живою и разумною сверху донизу самостоятельною, плодотворною деятельностью"

Разделение труда ведет к тому, что "всякий, кому указана частная цель, не только волен, но обязан в пределах ее дать полный ход своей творческой силе и способности; в этом он вполне самостоятелен, лишь бы не упускал из вида общей цели, поставленной себе старшим начальником и не мешал другим, стремящимся к этой цели"

Германия вообще и Пруссия в особенности после наполеоновских войн имела длительный мирный период и не могла опираться на непосредственный военный опыт. Через деятельность Большого Генерального штаба она заменила его чужим, истинной военной наукой (являющейся выводом для будущего из правдивой истории и ближайших войн) и, опираясь лишь на эту науку, "создала цельную, грозную военную систему, выработала практическое военное искусство и после полувекового замирения заявила себя громовыми ударами кампаний Богемской и Французской".

Главное основание русской военной системы – народные силы, на которые всегда была надежда, но им следовало бы помочь развитием самостоятельности и умением, которые могут "основываться только на военной науке, а черпать ее надо, где можно, хотя бы из Франко-прусской войны"{527}.

К. Войде: Не надо забывать, что армия уподобляется машине в известных только отношениях; во многих же других она нечто совершенно иное Составные части армии – не мертвые капиталы, а живые организмы, одаренные не только физическими силами, но еще умственными и нравственными Таким образом, полководец при хорошем составе подчиненных не употребляет свою волю и энергию для того, чтобы просто сдвинуть их с места, он, напротив того, своими приказаниями побуждает их к самостоятельной разумной деятельности. Таким образом, мысль и воля старшего не только не теряются в трении, но они новою увеличенною энергией возрождаются в работе его подчиненных Понятно, что все это будет тогда, когда частные начальники способны понимать старшего и, так сказать, играть ему на руку. Из этого само по себе следует, что частные начальники должны знать и понимать свое военное дело в требуемой для каждого степени, т.е. что они должны быть соответственно образованы, обладать знаниями и умениями...

Источник, из которого черпала Пруссия, а вместе с нею и вся Германия, – это не что иное как наука. Опираясь на великие наполеоновские уроки, освещая их размышлениями и пополняя зорким наблюдением за всеми позднейшими военными событиями, немцы, с легкой руки гениального Клаузевица, создали и развили целую новую военную науку и применили ее к делу в пределах мирной практики Германия своей наукою воспитала целый сонм просвещенных военных специалистов; она не побоялась развязать им рук "правом самостоятельного почина". На этой же науке Германия, или вернее Пруссия, основала и всю свою военную систему{528}.

Несмотря на заветы русских полководцев и уроки Войде для будущего, принцип самостоятельности так и не нашел достойного места в командной системе русской армии ни во время Японской, ни в Перовой мировой войнах. И в этот период истории по-прежнему в рядовом офицерстве заглушалась всякая инициатива, ему запрещалось иметь собственное мнение. Младшие начальники приучались слепо исполнять уставы. "За весь корпус офицеров думали только высшие начальники, а остальные являлись безучастными исполнителями их приказаний", без всяких рассуждений и учета обстановки. Людей, способных "дирижировать" своим делом и этим путем направлять деятельность подчиненных, было немного{529}.

Н. Обручев: Минувшая война с беспощадной убедительностью показала, что свидетельствовалось и самим главнокомандующим генерал-адъютантом Куропаткиным, что офицерский состав армии не обладал достаточной инициативой. Тайна победы скрывается не в точном применении уставных норм, а в правильной оценке стратегических и тактических установок. Жестокие удары судьбы должны, наконец, нас заставить уверовать, что существует военная наука, что военное дело не исчерпывается одним уставом. Можно быть прекрасным уставником, как был, например, Аракчеев, значительно превосходивший в этом деле своего современника Суворова, но ничего не понимать в военном деле Пора перестать бояться инициативы. Японцы поняли, что в ней – сила{530}.

После неудачной войны офицерству в очередной раз приходилось отстаивать точку зрения, что надо чутко относиться к боевому опыту, помнить о развитии самостоятельности, не "рождать" инициативу, а создавать соответствующую для нее обстановку, менять систему командования, выдвигать на первый план людей с твердым и энергичным характером, без чего нет простора и проявления частного почина: "Ясно, что вся служба офицера должна быть поставлена так, чтобы ему указывались только цели, которых нужно достигнуть, а средства предоставлялись его разумению, на его личный страх и ответственность; только таким путем возможно развить это необходимое для военного качество и добиться того, чтобы широкое проявление почина при каждом удобном случае и небоязнь ответственности стали делом обычным, но нельзя ожидать частного почина на войне там, где деятельность даже старших войсковых начальников ограничена тесными узенькими рамками, где беспрерывные запросы снизу и самые точные определенные указания сверху, где самое простое распоряжение всегда вызывает ряд недоразумений, и никто ничего не решается принять на свою ответственность. Такой системе должен быть положен конец"{531}.

В идеале офицерством должны двигать и руководить "не жирные оклады и личные благополучия материального характера", а идейное служение делу, патриотизм чистой воды, офицерская доблесть и честь с присущей скромностью. Военной карьере и службе посвящают себя, а не занимаются этим делом как обычной профессией. "Поэтому избирающие военную службу для карьеры или материального обеспечения – это грубое заблуждение и глубокое оскорбление основ военной службы и ее жизненного дела, офицерского труда, офицерской работы, офицерского звания и офицерского достоинства"{532}. Русский офицер служит не за деньги, а по убеждению и долгу. Лично для себя он никогда ничего не требует, духовные ценности ставит выше материальных, развитие воинской доблести, скромность и бескорыстие для него на первом плане жизни.

С. Макаров: Денежное вознаграждение военных чинов за совершаемые ими военные заслуги не подходит к духу русского воинства... Русский воин идет на службу не из-за денег, он смотрит на войну как на исполнение своего священного долга, к которому он призван судьбой, и не ждет денежных наград за свою службу. Я считаю, что от призовых денег командиры судов не будут ни храбрее, ни искуснее, ни предприимчивее. Тот, на кого в военное время могут влиять деньги, не достоин чести носить морской мундир. Соразмерять заслуги этих людей дробными расчетами рублей и копеек неправильно и даже оскорбительно.

Вследствие всего выше сказанного я нахожу, что право на денежное призовое вознаграждение военнослужащих как несовместимое с доблестью, присущей русскому воинству, следует отменить{533}.

Оскорбляло и угашало дух, однако, то, что начиная с конца XIX века "содержание офицера было нищенским" (Н. Обручев), "жизнь массового армейского офицерства была всегда полуголодным переползанием из года в год" (А. Мариюшкин), его дух постоянно подрывали "ежедневная будничная нужда и лишения своей семьи" (А. Геруа). Денег на жизнь и потребности, соответствующие высокому статусу офицера и его напряженному труду, катастрофически не хватало, Материальная необеспеченность не содействовала спокойствию духа офицеров на войне и в мирное время, не позволяла им, при всем патриотизме, полностью отдаваться военному делу, заниматься самообразованием, идти по пути умственного развития, вынуждала значительную часть времени (и мыслей) тратить на поиск дополнительных средств существования. Следствием нужды были забвение офицером военного долга, эксплуатация служебного положения и казенного имущества в личных интересах, карьеризм{534}, появление "офицеров-коммерсантов"{535}. Создавалась противоречивая ситуация: с одной стороны, "бегство" офицеров из армии усиливалось, их некомплект принимал угрожающие размеры, а с другой – многие из них на службу шли по материальным причинам, из-за содержания и льгот, в надежде побыстрее достигнуть более высокооплачиваемых и прибыльных должностей. Приходилось, хотя и анонимно, признать: Военнослужащие, как и служащие в иных сферах государственной деятельности, путем служебной карьеры приобретают две важнейшие в житейском обиходе вещи – общественное положение и денежные средства. Получение чинов и орденов составляет конечную цель службы лишь для немногих людей, поставленных в счастливые условия собственной материальной обеспеченности. Громадное большинство везде служит ради получаемого от казны содержания, которое сплошь и рядом является единственным источником существования. В военной службе еще преимущественно можно видеть людей, служащих по семейным дворянским традициям или из-за чести и удовольствия носить мундир... Но следует заметить, что в наше время материального оскудения дворянского сословия людей с независимыми средствами немного и в военной службе. Большая часть служит, главным образом, ввиду получаемого на службе содержания. Это люди, которые прекрасно ознакомлены с нуждой, так как военная служба, при всей своей почетности, есть самая невыгодная по денежному вознаграждению. Тем не менее с повышением в чинах и назначением на самостоятельные должности, оклады содержания военнослужащих достигают размеров, достаточно хорошо обеспечивающих приличное существование не только человека одинокого, но и людей семейных. Правда, такое благополучие наступает довольно поздно, когда служба подходит к концу, чувствуется порядочное утомление и в душу закрадывается желание пожить на склоне лет для себя... Многие бывают вынуждены продолжать службу иной раз всю жизнь, чтобы могла существовать их семья... Процветание в войсках семейной жизни, в связи с отсутствием у большинства каких бы то ни было собственных средств и крайней недостаточностью послеслужебного обеспечения и являются главными обстоятельствами, удерживающими многих на службе дольше того времени, чем можно желать в интересах службы{536}.

Не имея возможности, но и не всегда желая обеспечивать офицеру "полное" существование, руководство армией предпочитало ограничивать права офицера на вступление в брак: офицеру воспрещалось жениться до достижения возраста 23 лет, требовалось разрешение командира на брак, заключение общества офицеров о "благопристойности" брака и внесение реверса (дополнительного денежного обеспечения) до 28 лет. Эти ограничения планировалось ужесточить еще больше. Требуя брачного обеспечения, закон фактически признавал неспособность офицера содержать семью без посторонней помощи, быть мужем, т.е. "опорою, главою и кормильцем семьи". Эта ситуация ставила офицера в положение неполноценного гражданина, подрывала его престиж в глазах общества, вызывала иронический взгляд на него, снижала авторитет. Вместо увеличения жалованья женатым офицерам предпочитали дискутировать по проблеме "какие офицеры являются более ревностными служаками: холостые или женатые?"-Офицерам пришлось отстаивать свое право на семейную жизнь, доказывая, что только женатые, признавая службу источником средств для существования, могут дорожить ею по-настоящему, что именно они более серьезно выполняют обязанности, вносят дух порядка и порядочности отношений в полковую семью, благотворно влияют на молодежь. Они не менее храбры, а в военное время к тому же обладают особой уравновешенностью и выдержкой, которые нужны в современном бою, и т.д.

Д. Кашкаров: Может быть, холостому (хотя и не всякому) умирать и легче, нежели семейному, но от этого далеко до возведения бессемейственности офицера в принцип.

Если мужество и прошлые подвиги армий западной Европы иногда исходили из бездомности солдат (наемные войска), их малой привязанности к семье и к чему бы то ни было, то славные страницы нашего военного прошлого покоятся совсем на других основаниях. "Дворы свои продадим, жен и детей заложим..." – говорил Минин и те сыны России, которые добровольно покидали семейные очаги и спасали наше Отечество в самую критическую минуту его существования. Вообще наша военная слава и цельный организм нашего Отечества созданы не бездомными авантюристами, а людьми, глубоко привязанными к земле (народные ополчения, войска, созываемые только на время войн), к родному очагу, беззаветно умиравшими, когда того требовал долг. Вера, Царь и Отечество для нас были всегда выше и дороже всего, за них шли мы на смерть, забывая все другое. Для русского народа военная служба никогда не была целью, а служила только средством для защиты Родины... Бессмертные защитники Севастополя: Корнилов, Хрулев и целая плеяда других, – были люди семейные, но это не помешало им быть храбрыми из храбрых...

Нам нужна армия сильная, бодрая духом, бодрая нравственно, уважаемая народом, находящаяся в лице всех ее членов (не только нижних чинов) в тесном общении со всеми классами народонаселения, так как сила России – в духе ее народа. Нельзя ставить офицеров в условия жизни, не свойственные нашему национальному характеру. Русский народ, как о том свидетельствует вся его история, силен не воинственным, а истинно военным духом, которого заботы о семье поколебать не могут{537}.

Материальная сторона офицерской жизни не определяющая, но чрезвычайно важна! Она не противоречит идейности службы и офицерскому патриотизму, а поддерживает их. Пусть офицерская профессия будет не самой высокооплачиваемой, но денежного содержания должно хватать на достойную и приличную жизнь. Все остальное следует компенсировать почетом, привлекательностью службы, интересными занятиями, романтикой, риском. Одним словом – настоящим мужским делом, а также хорошей пенсией, возможностью обучения детей офицеров в военных заведениях на казенный счет, другими льготами. Вообще, "жизнь офицера должна быть такова, чтобы было, что вспомнить, чтобы тяжелый труд вознаграждался, а не прямо оплачивался всем, что манит человека, чтобы, уходя даже в наиболее оплачиваемое место, офицер вспоминал, как хорошо, бодро, без нужды жилось тогда, когда он носил мундир"{538}.