Текст книги "Офицерский корпус Русской Армии - Опыт самопознания"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 49 страниц)

Какова же будет роль этих полков в будущей Русской Армии? Роль эта прежде всего воспитательная. Стоять они будут на Юге России и пополняться кадетами и юнкерами, которые в их рядах будут получать практическую подготовку и проходить курс строевой службы. Здесь же получат свое воинское воспитание студенты и гимназисты, кандидаты на офицера запаса.

Говоря об офицере, нельзя не упомянуть о его помощнике – сверхсрочном унтер-офицере – и о его заместителе – офицере запаса. Сверхсрочному унтер-офицеру надлежит обеспечить по окончании службы достойное и почетное существование (места во всевозможных администрациях, воспитание детей на казенный счет во всех учебных заведениях, отставка с правом ношения мундира, земельные наделы, доступ к некоторым орденам). Наиболее развитым и достойным следует дать возможность получения офицерского чина... Идеалом было бы на первых порах иметь 10-12 сверхсрочных на роту, эскадрон или батарею, а впоследствии и больше. Количество офицеров запаса должно приблизительно равняться численности кадровых офицеров и сверхсрочных унтер-офицеров. Корпус офицеров запаса должен играть роль регулятора в расходе наших кадров и предохранить их от почти поголовного истребления в первые же месяцы войны. Урок 1914 года не должен пропасть даром. Кадровый офицерский корпус надо беречь и расходовать не сразу, а по частям. Поэтому с объявлением мобилизации надлежит перевести в полковые запасные (учебные) батальоны не менее трети кадровых офицеров и сверхсрочных унтер-офицеров данного полка, а на их место поставить офицеров запаса, надлежащим образом отобранных. Этим достигается, во-первых, лучшая обученность прибывающих в полки пополнений, во-вторых, сбережение ценных кадров, которые потом будут вливаться в полк понемногу во главе обученных ими маршевых рот. Конечно, для этого теоретическая и практическая подготовка офицера запаса должна быть очень высокой.

Прежде всего это должен быть человек с высшим либо законченным средним образованием Теорию он должен пройти под руководством опытных инструкторов на военных курсах гимназий и университетов. Затем, поступив вольноопределяющимся в один из Добровольческих полков, получает там воинское воспитание, проходит курс строевой подготовки и по истечении года держит экзамен на первый офицерский чин. Выдержав экзамен, он переводится подпоручиком запаса в "регулярные" полки (имея право на ношение значка воспитавшего их Добровольческого полка). Здесь, в полку, он служит год подпоручиком, занимая должность командира взвода. Затем, увольняясь в запас, он в течение первых пяти лет состояния в запасе призывается еще на месяц ежегодно на повторительные учения (лагерные сборы), после чего желающие могут держать при особой комиссии экзамен на ротного командира (капитана запаса). Само собою разумеется, офицеры запаса, предназначающиеся при мобилизации к укомплектованию частей 1-ой очереди (взамен части кадровых офицеров), должны назначаться в тот же полк, более того, в ту же роту, где они проходили действительную службу и отбывали лагерные сборы.

Наша работа уподобится работе птенцов гнезда Петрова, на развалинах старой стрелецко-поместной армии строивших в 1698-1701 гг. ту силу, которую нам теперь придется воссоздать. Нас, эмигрантов, можно будет сравнить в этой работе с потешными, а наших подсоветских соратников – с жильцами и даточными.

И, подобно петровским солдатам, нам придется служить бессрочно – до "бесчеловечия", то есть до утраты человеческого облика. До чего тяжелая работа, но и до чего почетная!

При воссоздании дорогих наших полков и батарей, каждый старый офицер незаменим. Семья полковых старейшин будет той закваской, которая превратит безличное сборище 70-80 молодых, друг друга не знающих и друг другу не доверяющих офицеров в один монолит. Эти старики обеспечат главное;

преемственность. Они и сохраненные знамена сделают то, что полки, которые мы будем воссоздавать, будут полками Полтавы, Требии, Бородина и Мировой войны – а мы не будем Иванами Непомнящими. Голоса стариков не будут раздаваться на плацу, либо в ротах, но будут звучать по вечерам в полковом собрании. Их будет внимательно слушать строевая молодежь и, слушая, отшлифовываться, превращаться в настоящих Апшеронцев, Ширванцев, Одесских улан, Изюмских гусар, артиллеристов несравненных наших бригад и батарей.

Если старик-генерал зарабатывает свой горький хлеб изгнания службой ночного сторожа, то неужели по возращении на Родину он не сможет стать хранителем полкового музея, хозяином собрания того полка, которому он отдал лучшие годы своей жизни?

Эти должности, а также должность полкового библиотекаря-историографа, заведующего хозяйством, казначея, могут и должны заниматься неспособными уже к строевой службе генералами (в отставке с мундиром полка) и штаб-офицерами. Полковой священник, по возможности из офицеров полка (в изгнании многие офицеры сподобились священства). Следует дальше учредить должность "заведующего молодыми офицерами" (в современной Германской армии офицер, несущий эту обязанность, именуется Fanrichvater – отец прапорщиков).

"Совет полковых старейшин" должен руководить всей жизнью полкового собрания. В случае необходимости из его состава назначается суд чести. В непрерывном общении с молодыми офицерами он прививает им начала офицерской этики, которой главная масса нашей молодежи (этого ни на минуту забывать нельзя) сейчас ведь совершенно лишена.

...>: Без полковой семьи не может быть жизнеспособной армии, как без семьи вообще не может быть жизнеспособного государства. Механическое соединение замкнутых в себя, не доверяющих друг другу людей, потенциальных провокаторов – это не полк и это – не армия.

Нам, эмигрантам, следует проявлять предельную заботливость и совершенно исключительное внимание и понимание к нашим подсоветским братьям по оружию. Надо все время помнить, что они перенесли больше нашего. И лишь когда они перестанут смотреть на нас и друг друга исподлобья, только тогда внутренняя жизнь нашей Армии сможет считаться налаженной.

Мы видим, что в самой дефицитной из профессий освобожденной России офицерской – лишних людей не будет и не может быть.

Единственным критерием при воссоздании души Русской Армии – ее офицерского корпуса – должно быть наличие призвания, без которого невозможно никакое творчество. Если часть нашего зарубежного офицерства вполне искренне ощутила призвание к журналистике, педагогике, землеустройству, куроводству – было бы преступлением тащить их и Армию, или на Флот и не дать возможности приложить свои силы и способности в тех областях, где они будут всего продуктивнее. Конечно, все эти журналисты и землемеры обязаны будут, в качестве офицеров запаса, отбывать возможно более частые лагерные сборы, но это уже – другое дело.

Первым нашим делом – "приказом номер первый" возрожденной Русской Армии – должно быть восстановление всех кадетских корпусов. Ступив на родную землю, мы сразу же должны обеспечить себе смену, привлечь и воспитать молодое поколение, овладеть юными сердцами.

И вот здесь эмигрант-офицер окажется незаменимым: откуда мы возьмем иначе офицеров-воспитателей? Советские могут дать самое большее инструкторов физкультуры.

Ясно, что тех офицеров-эмигрантов, что избрали себе педагогическое поприще, надо направить в первую очередь на удовлетворение кадетских корпусов. Как поступить теперь с теми категориями офицеров-эмигрантов (их будет большинство), которые пожелают служить в строю и в войсковых штабах.

Рискнем предположить нижеследующую схемку, само собой разумеется не претендующую ни на какую непогрешимость.

1. Офицеры Генерального штаба. Эта категория офицеров, как правило, внимательно следила в изгнании за военным делом и все время находилась в курсе идей и событий. Наши офицеры Ген. Штаба, пожалуй, сейчас лучше разбираются в капитальных военных вопросах, чем разбирались бы в России, где самоусовершенствование не поощрялось, а все время уходило на бумагопроизводство.

Трехмесячный цикл военных игр и полевых поездок и трехмесячный стаж при штабах крупных соединений Авиации (рода вооруженной силы, им еще недостаточно известного практически) дали бы возможность нашим офицерам Ген. Штаба занять строевые и штабные должности, соответствующие их чину...

2. Офицеры несравненной нашей Артиллерии, на добрую четверть века опередившей Европу. По свидетельству югославянских артиллеристов, беседа с русскими артиллеристами-эмигрантами и стрельба с их участием приносят гораздо больше пользы, чем командировка за границу. Все то, чем гордятся сейчас французские артиллеристы, все то, что сейчас хранят в строгой тайне немцы, – все это (и многое другое) было уже у нас отчасти проработано до Мировой войны, отчасти найдено во время нее. Для нас. Русских, нового в Артиллерии за весь послевоенный период не было сказано ничего, за исключением, конечно, зенитной стрельбы (где впрочем требуются не столько "мастера", сколько "подмастерья").

3. То же относится и к Техническим Войскам – саперам и железнодорожникам. Офицеры их обладают высокой квалификацией. Не говоря уже о кадровых, и офицеры военного времени имеют выдающуюся сноровку и огромный опыт...

4. Пехота и Конница. В противоположность сплоченной семье Артиллеристов и офицеров Технических войск офицеры Пехоты и Конницы сразу отнюдь не смогут стать в строй. Организация и тактика их родов оружия подверглась существенным изменениям.

По нашему скромному мнению, довольно сносным выходом из положения была бы командировка возвратившихся эмигрантов в офицерские школы родов оружия (3 месяца на поправку здоровья, "физкультуру" и теорию, 3 месяца практических занятий и маневров). По истечении шестимесячного курса сорокалетние пехотные поручики производятся в капитаны (в чин "зауряд-капитана") и через год строевой службы окончательно утверждаются в этом чине.

5. Авиация. Тут все зависит от того, что скажет врач. А врач очевидно скажет, что если пехотинец в 40-45 лет свободно может командовать ротой, либо батальоном, то летчику этого возраста, да еще так долго не имевшему тренировки, заниматься акробатикой на скоростных (600 км/час) самолетах и на высоте смежной со стратосферой нечего и думать.

Летать наши эмигранты смогут лишь для своего удовольствия. Их высокая квалификация, опыт, а у многих и связи в заграничных авиационных кругах дадут им первостепенные посты в имперской авиационной сети и авиационной промышленности. В военной Авиации желающие могли бы пройти по инспекторской части, лекторами в летных школах, командирами парков и авиабаз...

Таковы, в общем, мысли о близящемся нашем служении Родине. Мы изложили их здесь без всякой претензии на непогрешимость суждений – в надежде, что эти посредственные идейки наведут кого-либо на мысли более удачные.

Керсновский А. Наш будущий офицерский корпус // Царский (Белград). 1930. – No 100, 101. Керсновский А. О нашем близком служении //Часовой. 1939. – No 240/241.

Е. Месснер

Современные офицеры

Командиры хаоса

Человеку цивилизация подарила войну с ее тактикой и стратегией, с войсковой организацией и с систематизацией военных замыслов и действий. Удальство, храбрость стали в таком почете, что только отборному слою населения досталось право на владение оружием, право на храбрость. Создалось рыцарство и создался кодекс военной морали. От первобытной борьбы против слабейших (захват женщин и рабов) перешли к борьбе против равных: рыцарь против рыцаря, воин против воина. Цивилизованность войны повышалась и снижалась вместе с переломами линии подъема общей цивилизации. Появились армии из простолюдинов, рыцаря сменил офицер-дворянин, а потом офицер-разночинец, но кодекс военной морали оставался, вообще говоря, неизменным: борьба против сильных, против равных: воина против воина, армии против армии. Исключение допускалось в колониальных войнах: здесь захватнический интерес устранял кодекс. "Идеологическое" обоснование такой борьбе против слабейших (почти безоружных туземцев колоний) дал в 1516 году англичанин Т. Мор.

Англичане же низвели войны между культурными народами на уровень столкновений примитивных племен: блокадой Германии в Первую Всемирную войну было положено начало войнам против слабейших: против женщин, детей, стариков. Вторая война изорвала в клочья офицерский кодекс. Офицер стал командиром хаоса, ибо вместо борьбы армии против армии война стала столкновением воинов и партизан, рыцарей и подпольщиков. Война стала борьбой стратегии, дипломатии, политики в государствах, в партиях, борьбой промышленностей, торговли, финансов, социальных проблем и всевозможных идеологий. Глядя на этот "лик современной войны", нельзя не предсказать, что "мятеж – имя Третьей Всемирной".

Командиры хаоса должны готовиться к такой именно войне. Естественно, что они не "российские офицеры", не офицеры такого типа, какой был в нашей Императорской Армии, в армии Рейха, в армии Французской Республики. Подражаниями этому типу в разнообразнейших и не всегда удачных вариациях были офицерские корпуса всех цивилизованных народов. Эти офицеры-рыцари сохранились только в мемуарных описаниях: очень непохожи на них нынешние командиры хаоса.

Последние делятся на несколько видов вследствие национальных особенностей народов, специфических свойств политических режимов, различия военных доктрин и пр. Не детализируя классификации, можно установить наличие ниже перечисленных шести видов.

Вид партийный. Офицер дисциплинирован, втянут в суровую учебу и службу; ремесло свое любит, но зажат в своей духовной жизни бдительной партийной опекой и сыском; изолирован от граждан и его привилегированность побуждает гражданство чуждаться его; в нем проявляется "катастрофическое падение уровня общего интеллигентного развития" по сравнению с "той невероятной для современного общества эрудицией, которая присуща интеллигенции дореволюционной формации" (Предтеченский). Таков советский офицер и таковы, в менее рельефных оттисках, офицеры коммунистических стран. Офицеры партийного типа нередко в своей ненависти к врагу безудержны и беспощадны.

Вид демократический. При слабой дисциплине поведения дисциплина духа крепка; выносливость ослаблена привычкой к удобствам и комфорту даже в военных обстоятельствах; офицер служит с интересом и широко пользуется правом проявления инициативы, а это право основывается на достаточно высоком уровне умственного и духовного развития; живет в гражданской среде и мало чем отличается от нее своим мышлением и чувствованием. Основным импульсом боевой энергии является чувство долга, а моральные свойства составляют причудливую смесь гуманизма и варварства: совесть во всех отношениях гуманного офицерства США не очень отягощена ни "ковровыми бомбежками" населения неприятельской стороны, ни вступлением в эру атомного воевания. От кодекса офицерской морали осталось мало, и сознание демократического офицера уже не противится войне против слабых с ее такими вершинами, как Хиросима и Дрезден. Опять-таки и демократический вид офицера имеет подвиды сообразно особенностям отдельных государств.

Вид традиционный. Этот вымирающий вид сохранился в государствах, в которых Всемирная Революция не весьма углублена. Однако такого вида офицеры не могли удержать в себе свойств, какими отличались российские офицеры и им подобные. Не могли потому, что политические и социальные сдвиги повсюду поколебали основу офицерского кодекса – аристократизм духа, всюду принудили пиджаком прикрывать свою офицерскую сущность, раздражающую пацифистское сознание граждан. А современная военная теория примиряла с мыслью, что война против равных – это пережиток старины и что воевать надо против слабейших.

Вид преторианский. У некоторых народов с буйным политическим темпераментом офицерство, подобно преторианцам Рима, возводит если не цезарей на трон, то диктаторов на пьедестал. В других армиях это преторианство не имеет столь авантюристического характера: там офицерство втянуто или втянулось в политику и даже в партийность, и оно, считая себя носителем национального идеала, берет в критические моменты власть в свои руки или вручает ее тому, кого считает достойным. И партийность, и авантюризм дробят офицерство в государстве, лишая его той монолитности, которая служит основой стратегии, оператики и тактики, беспомощных при отсутствии или недостатке единства духа и единства мышления офицерского корпуса.

Вид конъюнктурный. Качества офицера, вообще говоря, слагаются из наследственности, воспитания, образования, служебного опыта, но в чрезвычайных обстоятельствах – а ныне обстоятельства часто бывают чрезвычайными – государство не может или не хочет офицерства с вышеперечисленными качествами: ему нужны "скороофицеры", люди решительные и существующему режиму преданные, нужны атаманы наподобие партизанских возглавителей. В Конго Касавубу напялил мундир генерал-лейтенанта, фельдфебель Лундула стал генерал-майором и главнокомандующим, партиец Мобуту сделался полковником и начальником Генерального штаба, а сержант Мпола получил генеральский чин, так как был назначен министром спорта. Это не смешно. Это трагично, потому что военное искусство страдает от таких Касавубу не меньше, чем живопись – от Пикассо. Американский генерал Стилвел, посланный в сороковых годах для обучения армии Гоминданского Китая, писал: "Недостаточно дать армии оружие – надо ее научить сражаться; но научиться стрелять или пилотировать – это не значит научиться сражаться: чтобы уметь сражаться, офицеру надо перестать быть трусом, перестать красть и перестать солдатам резать уши за провинности". Такие требования трудно выполнимы офицерством конъюнктурного вида.

Гражданский вид. В милиционной армии Швейцарии офицеры, даже и профессионалы, столь же милиционны, как и граждане "клятвенного товарищества", то есть государства. Это – граждане в мундире. Но теперь и в армии регулярного образца, в германской, создается новый тип кадрового офицера: гражданин в мундире. В Швейцарии вышло естественным образом. В Германии (из опасения возрождения "прусского духа") хотят, чтобы вышло принудительно, то есть противоестественно. Естественные свойства народов весьма различны: таблички на рамах окон железнодорожных вагонов во Франции вежливо просили не высовываться в окно, в Италии объясняли, что высовываться опасно, в Германии же лаконично приказывали не высовываться. А нынешнему германскому офицеру приказывают не приказывать, но склонять солдата к выполнению обязанностей и долга. Конечно, войско должно быть без битья, без брани, без ученья-вымучивания, но оно не может быть без четкого приказа и точного послушания. И офицерствовать гражданским образом так же трудно, как трудно было бы игумену монастыря превратиться в председателя монастырского коллектива. Можно предвидеть, что гражданский вид офицера неустойчивая форма и что она претерпит изменение: или в прусскую или в американскую сторону.

Ограничивая вышесказанный беглый, поверхностный и неполный обзор существующих офицерских видов, надо подчеркнуть, что все это – нынешние офицеры, но не современные офицеры. Нынешние офицеры еще не узрели лика современной войны во всей его "страховидности" и не уразумели полностью, что мятеж – имя Третьей Всемирной. Современного офицера еще нет, но его облик (так сказать, идеальный облик) можно попытаться обрисовать. Этому и посвящен настоящий труд.

Конечно, портрет этого идеального современного офицера претерпит при проецировании на экран каждого отдельного государства большие изменения и искажения в зависимости от обстоятельств данного места и данного времени. Но ведь и идеальный тип полководца национально разнообразен: "беспрерывное изощрение взгляда сделает великим полководцем" – это Суворов, изощрявший свой "взгляд" накоплением опыта и "наукой из чтениев"; "принципы военного искусства светят, как солнце на небе" – это Наполеон, сын вдохновения; "гений – это прилежание" – это Мольтке, требовавший от своих подчиненных не столько дарования, сколько трудолюбия.

В уверенности, что на полях Третьей Всемирной советскому офицеру предстоит переучивание, как пришлось на полях Второй войны переучиваться красному командиру – коммунистическая военная доктрина не выдерживает тяжести войны – и в уверенности, что не коммунизм с его тиранией дает подходящую почву для взращивания идеального офицера, но Свободный мир, рассмотрим, каким может и должен стать идеальный офицер этого мира.

Сто лет назад слово офицер было обозначением особой категории людей тех, которые посвятили свою жизнь вооруженной борьбе за государство. Сейчас понятие офицер охватывает и идейный кадр профессионалов, и массу молодежи, которая во время войны воодушевленно спешит в краткосрочные военные школы, чтобы отдать себя отечеству, и принудительно мобилизованных граждан с достаточным общим и недостаточным военным образованием, но все же получающих обер– и даже штаб-офицерские погоны, и, наконец, авантюристов (в худом или хорошем значении этого слова), проникающих в офицерский корпус через партизанские и диверсантские ряды.

Но мы сосредоточим свое внимание на профессиональном офицере. Во-первых, он сохраняет свое значение остова армии даже при ее милиционности и всенародности. Во-вторых, он возрастает теперь в своем значении: технические средства войны требуют образования в воинстве, сильной прослойки профессионалов: солдат, унтер-офицеров и в особенности офицеров, а потому становится очевидным, что ни волонтерные младо-офицеры, ни мобилизованные зауряд-офицеры не могут так легко заменить кадровых офицеров, как это было в минувшие полвека. Поэтому в современном воинстве дух и ум концентрируются в кадровом офицерском корпусе. Вопреки обманчивой видимости роль кадрового офицера увеличивается.

Галопирующая эволюция военного дела

Марс оказался вынужденным отказаться от качественного отбора, от выделения лучших из народа в воюющий организм, как-то: дружина, рыцарский орден – и пришел к убеждению, что "всеобщая воинская повинность – это истинное дитя демократии" (Theodor Heuss). Но государства, вверяющие только квалифицированным специалистам такие отрасли, как медицина, юриспруденция, горнопромышленность и т.д., сочли возможным в воинстве на базе всеобщей воинской повинности пренебречь не только качеством материала, но и качеством инженеров: со времени Первой Всемирной войны непосредственное руководство солдатской массой переходит в руки непрофессиональных офицеров. Но инженеры военного дела, профессиональные офицеры, не придумали, как приспособиться и приспособить к этой новизне тактику, психику и этику воинства (поэтому в годы Первой Всемирной войны на Западе воинства обеих сторон не умели одолеть фортификацию, а на Востоке воинства обеих сторон дали небывало высокий в военной истории процент потерь пленными). А между тем военное дело сделало новый эволюционный скачок: во Вторую Всемирную войну и в локальных войнах после нее система "вооруженного народа" превратилась в систему "тотально воюющего народа": народ уже воюет не только теми военнообязанными из его среды, которых он вооружил, но и всей своей массой; воюет партизанством, диверсией, террором, вредительством, саботажем, пропагандой. Эта новизна опрокидывает традицию в тактике, психике, этике воинства– Вдумчивые офицеры растерялись, а менее вдумчивые делают вид, что не замечают катастрофического новшества.

Консерватизм – одно из основных свойств военного сословия, офицерства. Но консерватизм не должен превращаться в реакционность, в стремление вопреки эволюции втискивать новшества в старые понятия. В 10-х годах этого века французское офицерство было под влиянием одаренного капитана Grandmaison'a, отрицавшего значение военной техники и утверждавшего, что "моральные факторы являются не только важнейшими, но единственными важными на войне"; в результате – разгром Франции в 1914 году. Затем французская армия подпала под влияние мысли Benaret'a: "Силу нации составляют не люди в казарме, а сверхдеятельность промышленности"; в результате – разгром Франции в 1940 году. Мы вышли в поход 1914 года с Драгомировским пренебрежением к "огнепоклонникам" (хотя сильно обожглись на японском огне), и результатом было истребление нашей кадровой армии в первые месяцы войны. Офицер Первой войны оставался при убеждении, что армия есть государство в государстве, не считаясь с тем, что повторные мобилизации разорвали духовную обособленность и административную самостоятельность армии. Офицер Второй войны оставался в убеждении, что воюет мобилизованное воинство, и не обратил внимания на то, что и народ активно воюет, сопротивляясь врагу и даже нападая на него... И нынешний офицер не уяснил еще, какие коренные изменения внесла Всемирная Революция в военное дело. Современный офицер должен это понять.

Техническое воевание. Взвод из 30 стрелков шел в атаку всем своим составом. 30 человек на аэродроме в безопасности обслуживают одного летчика, и он один летит на врага, подвергая свою жизнь опасности. Понятно, что все воины с невоенной душою предпочитают авиационное воевание пехотному... И все граждане требуют, чтобы воинство воевало не людьми из народа, а техникой, добытой от промышленности. ...>:

Офицерская этика нелегко мирится с навязанной воинству обязанностью не воевать, а истреблять. Летчик Роберт Люис, сбросивший первую атомную бомбу (на Хиросиму), пошел в монахи. Может быть, офицерская этика ограничит применение народоистребительных приемов воевания; может быть, народы, испугавшись народоистребительного возмездия, скажут воинствам не применять средства массового уничтожения населения врага. Но немыслимо себе представить, чтобы в эпоху всеобщей и всесторонней технизации войско не пользовалось бы наиусовершенствованной техникой для способов воевания, допущенных воинской этикой.

Французская Академия заменила старое толкование слова кавалерия ("войска, которые выполняют свою службу на конях") новым: кавалерия есть "род войска более быстрого, нежели иные войска; оно выполняет следующие задачи: разведывать, маневрировать и преследовать; она передвигается с помощью машин". Пусть некоторые государства для некоторых театров войны содержат некоторое количество кавалерии на конях, но, в принципе, кавалерия теперь – моторизованный род войска. И пехотинец из "серой скотинки" превращается в мастера военной техники. В скором времени американский стрелок будет защищен броней, прикрывающей от ружейного, пулеметного и артиллерийского огня, от взрывов ядерных бомб и их автономной радиации, и снабжен шлемом с биноклем, позволяющим при помощи инфракрасных лучей видеть в самую темную ночь; в шлеме находится кратковолновый радиоаппарат для приема и передачи, то есть для связи с командиром и с соседними бойцами; пояс солдата снабжен зарядом, который может его перебросить через проволочное заграждение, ров или речушку; к поясу прикреплены взрывчатые цилиндры для разрушения окопов; лицо бойца прикрыто маской, предохраняющей от боевых газов и радиации; вооружен он автоматической винтовкой; все снаряжение (включая и патроны) весит 22 фунта. Это кажется невероятным. Но всадникам Ганнибала тоже показалось невероятным, что можно драться, с ног до головы заковавшись в железо.

В старину требовались чуть ли не столетия для перевооружения новинками военной техники. Сейчас на это требуются годы: то опустошение, которое в 1945 году производил налет 900 самолетов, в 1955 году могло быть достигнуто одним средним бомбардировщиком. Сохраняет свою силу старое изречение "новое оружие – новая тактика", но теперь изменения оружия и изменения тактики и весьма часты, и подчас весьма радикальны. Это держит современного офицера в состоянии напряженного умственного бодрствования, устраняющего рутинность и "немогузнайство".

Считая полезным пользоваться всем наилучшим, что может дать военная техника, надо, однако, избегать трех ошибок.

Первая: мысль, что людскими телами можно возместить нехватку техники. Прославленные советские маршалы гнали в атаку дивизии, не снабдив их надлежащим количеством пушек и танков – "всех ведь немец не перебьет" – и штрафными батальонами протаптывали минные поля – "штрафные должны смертью искупить свои вины". (Раймонд Л. Гартхофф в книге "Как Россия ведет войну" говорит, что Иван – отличный военный материал, что Иван неустрашим и что варварское командование расходовало его чудовищным образом.) Машине должна быть в бою противопоставлена машина, но не храбрость и самопожертвование воинов, если они против этой машины беспомощны, если они не вооружены машиною для борьбы против вражеской машины.

Вторая ошибка: чем больше военной техники, тем лучше. Не говоря о военных расходах, о прикреплении к военной промышленности огромного процента людей призывных возрастов, о перенагрузке транспорта доставкой громоздкого и тяжелого технического снаряжения и снабжения, нельзя упускать из вида, что война – в наступлении и в обороне – требует подвижности. Подвижности же может препятствовать военная техника как чрезмерной своей тяжестью, так и чрезмерной сложностью. "Заряжание" ракеты, действующей на базе жидкого горючего, требует часов, а поэтому ракетометам не вытеснить артиллерийское орудие: хотя оно и менее совершенно технически, но оно быстро становится на позицию и незамедлительно открывает огонь по появившейся цели. Некоторое ограничение технизации воинства ставит и степень подготовленности людей данного народа к овладению техникой: техничность английского войска была бы непосильна для армии республики Гхана. Степень технизации войска должна определяться не военно-технической "модой", а стратегическим, оперативным и тактическим благоразумием.

Третья ошибка: воюют машины, а человек руководит ими и обслуживает их. Разве сердце танка в его моторе? Разве сердце его водителя, его пушкаря и других чинов его команды не является сердцем танка? Кто ведет самолет В-36 к цели: его моторные и ракетные двигатели в 40.000 лошадиных сил или маленькое, но бесстрашное сердце его пилота? Ответ ясен: воюют бойцы, а машины усиливают действие храбрых воинов с отважными сердцами и искусными умами. Чем усовершенствованнее военные машины, тем совершеннее должны быть воины, чтобы, с одной стороны, полностью использовать машину, а с другой стороны, быть в состоянии выносить удары, наносимые вражеской машиной. Если наша машина не столь совершенна, как неприятельская, то большее совершенство нашего воина уравновесит шансы в борьбе; если машины обеих сторон одинакового качества, то преимущественное качество нашего воина даст нам успех в бою. Война машин – пустая выдумка романистов: какими бы ни стали военные машины, война останется борьбой людей. ...>: