Текст книги "Офицерский корпус Русской Армии - Опыт самопознания"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 49 страниц)

Таким образом, из общего числа офицеров русской армии примерно 170 тыс. (около 62%) воевало в белых армиях, у большевиков (без учета взятых в плен бывших белых) – 50-55 тыс. (около 20%), в армиях новообразованных государств – до 15 тыс. (5-6%) и более 10% (свыше 30 тыс.) не участвовало в гражданской войне – главным образом по той причине, что в подавляющем большинстве (свыше 2/3 "не участвовавших") они были истреблены большевиками в первые месяцы после развала фронта (конец 1917 – весна 1918 гг.) и в ходе красного террора. Во время гражданской войны погибло 85-90 тыс. офицеров. Свыше 60% этого числа (50-55 тыс. чел.) приходится на белые армии, свыше 10% (до 10 тыс. чел.) – на красную, 4-5% – на национальные и 22-23% (около 20 тыс. чел.) – на жертвы антиофицерского террора. В эмиграции оказалось примерно 70 тыс. офицеров, из которых до 83% – эвакуировались с белыми армиями (58 тыс. чел.), до 10% служили в армиях новообразованных государств, а остальные не участвовали в войне (в подавляющем большинстве это не вернувшиеся в Россию из-за революции бывшие пленные мировой войны и офицеры русских частей во Франции и на Салоникском фронте). На советской территории в общей сложности осталось около 110 тыс. офицеров. До 53% (57-58 тыс. чел.) из них служили в белых армиях (включая тех, что после плена служили в красной), чуть больше 40% (45-48 тыс. чел.) служили только в Красной Армии и остальные 7-8% примерно поровну делятся на тех, кто служил в петлюровской и закавказских армиях и кому удалось вовсе уклониться от военной службы.

В общей сложности в 1914-1922 гг. офицерские погоны носило примерно 310 тысяч человек. В округленных цифрах: 40 тыс. (около 13%) из них были кадровыми офицерами к началу мировой войны, еще примерно столько же были призваны из запаса, 220 тыс. (71%) подготовлено за войну и до 10 тыс. (чуть больше 3%) произведено в белых армиях. Из этого числа 24 тыс. (около 8%) погибло в Мировую войну, до 90 тыс. (около 30%) – в гражданскую (до эвакуации белых армий), 70 тыс. (22-23%) оказалось в эмиграции и 110 тыс. (35-36%) – на советской территории. Остается еще добавить, что из оставшихся в России (а также вернувшихся из эмиграции, откуда за все время с 1921 г. возвратилось примерно 3 тыс. офицеров) от 70 до 80 тысяч было расстреляно или погибло в тюрьмах и лагерях в 20-30-е годы (от трети до половины этого числа приходится на 1920-1922 гг. – главным образом в Крыму и Архангельской губернии).

В конце 20-х годов, когда положение советской власти окончательно упрочилось, она перешла к политике решительного вытеснения представителей старого офицерства из Красной Армии. 1928-1932 гг. ознаменованы, как известно, массовыми репрессиями повсеместной травлей "спецов" во всех сферах. В огромной степени это коснулось и военной сферы, именно тогда по делу "Весна" было уничтожено абсолютное большинство служивших большевикам кадровых офицеров. Известная "чистка" аппарата государственных органов, кооперативных и общественных организаций, начатая в 1929 г., способствовала удалению почти всех офицеров и из этих учреждений. Характерно, что списки таких лиц, объявлявшиеся для всеобщего сведения, включали в подавляющем большинстве именно бывших чиновников и офицеров{377}. В результате этих мер к середине 30-х годов с остатками дореволюционного офицерства, остававшимися еще в СССР, было практически полностью покончено. Отдельные его представители, еще бывшие в живых и даже, как исключение, на советской службе, не представляли собой ни социального слоя, ни даже особой группы.

Процесс истребления и распыления российского служилого сословия (офицеров и чиновников) сопровождался таким же процессом уничтожения всего социального слоя, служившего "питательной средой" – наиболее обычным поставщиком кадров для него. Сколько-нибудь полные подсчеты потерь численности входящих в этот слой социальных групп не производились, но исследование, например, родословных росписей нескольких десятков дворянских родов показывает, что численность первого послереволюционного поколения (даже с учетом того, что к нему причислены и лица, родившиеся, но не достигшие совершеннолетия до 1917 г., т.е. в 1900-х годах) составляет в среднем не более 30-40% последнего дореволюционного. Среди живших к моменту революции доля погибших в 1917-1922 годах и эмигрировавших в среднем не опускается ниже 60-70%, а среди мужчин часто составляет до 100%. Можно констатировать, что искоренение российского служилого сословия в революционные и последующие годы носило радикальный характер, существенно превышая, в частности, показатели французской революции конца XVIII века.

Возрождение на исторических основаниях

Формальное восстановление российской государственности объективно поставило на повестку дня вопрос о возрождении офицерского корпуса на национально-государственных основаниях. Однако пока что в этом направлении практически ничего не сделано, более того, идея эта наталкивается на ряд объективных и субъективных препятствий.

Связь с национально-государственной традицией исторической

России за 80 лет была полностью утрачена. Если учесть полярную разницу в самоощущении, идеологии, уровне общей культуры и характере образования, то вопрос о наследовании советским комсоставом "традиций русского офицерства" (о которых стало модно говорить после введения погон в 1943 г.) покажется просто неуместным, а никакого иного офицерского состава пока не имеется. Во всяком случае, для того, чтобы создать нечто подобное прежнему офицерству, заимствования некоторых внешних атрибутов совершенно недостаточно. Его и невозможно создать, не возвратив офицерскому корпусу того престижа и положения, которое он когда-то занимал в обществе. В советский период высокая степень милитаризации страны, как ни парадоксально, губительно сказалась на статусе офицерского корпуса. Когда в офицерские чины производится огромное число лиц, не имеющих к армии прямого отношения, состоящих на должностях, какие в России не замещалась не то что офицерами, но даже и военными чиновниками, то утрачивается сама специфика офицерского звания и положения офицера в обществе. А огромное количество генеральских и полковничьих должностей и качество находящихся на них лиц привели к сильной девальвации офицерских чинов. Наконец, то невиданное шельмование, которому в 1989-1993 годах подвергалась армия как таковая, нанесло ощутимый удар престижу офицерской профессии, низведя ее до такого низкого уровня, которому даже трудно подобрать аналоги в мировой истории. Произошла очевидная утрата в обществе понятий о чести и достоинстве офицерского корпуса, причем дело было не столько в самих офицерах, сколько в создаваемых обстоятельствах их службы и общей морально-политической дезориентации.

Распад страны и низведение ее остатков до положения второстепенного и полузависимого объективно до такой степени препятствовали росту популярности офицерской профессии, что никакие меры по повышению благосостояния военнослужащих (тем более, не очень эффективные в условиях тяжелого экономического положения) не могли исправить ситуацию. Положение офицера по самому существу своему глубоко "идеологично". Офицер не может воспитываться иначе, как в представлениях о благородстве и почетности своей миссии, в осознании своей высокой роли в жизни государства. Как говорилось в одном из дореволюционных наставлений, "офицерское сословие есть благороднейшее в свете, так как его члены не должны стремиться ни к выгоде, ни к приобретению богатства или других земных благ, но должны оставаться верны своему высокому, святому призванию, руководствуясь во всем требованиями истинной чести и сосредоточивая все мысли и чувства на самоотверженной преданности своим высшим начальникам и отечеству". Для того, чтобы ощущать гордость за свою профессию, офицер прежде всего должен видеть в ней некоторый высший смысл, а не просто изыскание средств к существованию. Офицер по самой природе своей профессии нуждается в четких и ясных ориентирах, он должен быть уверен, что за его спиной стоит власть, которая воплощает интересы страны и которая ни при каких обстоятельствах не даст в обиду его – первейшего защитника этих интересов– Только тогда он свободен от забот о выживании своей семьи и недосягаем для разного рода шкурных соблазнов.

В последнее время в этом отношении наметились, правда, некоторые сдвиги, которые, собственно, и дают повод говорить о возможности воссоздания российского офицерства. Нельзя не отметить ряд обнадеживающих факторов. Во-первых, отказ от чуждых исторической России и национально-государственным интересам страны идеологических стереотипов сделал теоретически возможным прямое обращение к опыту и образцам исторической российской государственности и ее военной организации. Во-вторых, с утверждением курса на восстановление положения России как великой державы появляется и объективная заинтересованность государственной власти в возрождении армии и, следовательно, прежде всего ее офицерского корпуса. Затем, в настоящее время имеется уже немало офицеров, ощущающих потребность и искренне стремящихся быть продолжателями и наследниками российского офицерства. Наконец, сокращение количественного состава армии создает объективные предпосылки для более тщательного отбора кандидатов в офицеры и улучшения качественного состава офицерского корпуса.

Представляется несомненным, что формирование офицерского корпуса новой России необходимо будет начать с установления места его в государственной и общественной системе страны, с создания юридических рамок, очерчивающих положение офицерства. Это способствовало бы выстраиванию системы льгот и преимуществ, позволяющих обеспечить отбор в военные училища на конкурсной основе при максимальном числе кандидатов на каждое место. Как отмечалось выше, важнейшей чертой офицерства исторической России был его корпоративный характер, обеспечивавший высокую степень сплоченности и офицерского самосознания. И действительно, офицерский корпус должен образовать свою, особую корпорацию и быть четко отграничен по статусу от других категорий военнослужащих, ни в коем случае не сливаясь с ними в общую массу людей в военной форме. Он не должен включать в себя слишком большое число людей, чей род занятий не отличается от гражданских профессий: результатом этого стал бы гипертрофированный численный рост офицерства и, как следствие, утрата специфического духа и мироощущения.

В этой связи представляется чрезвычайно вредной тенденция (особенно проявившаяся в связи с идеей создания контрактной армии) растворения офицерства во всей массе военнослужащих, нивелирование отличия офицеров от сержантского и рядового сверхсрочнослужащего состава. Во многом это связано с одно время широко распространенным стремлением слепо заимствовать порядки и представления о прохождении службы, присущие американской армии Хотя трудно себе представить воинские традиции, более отличные от российских и наименее соответствующие условиям страны, чем американские. Однако США, по крайней мере, в состоянии создать своим военным достаточно высокий материальный стимул, чтобы компенсировать все остальное.

Для привлечения и сосредоточения в составе офицерского корпуса лучшей части "человеческого материала" необходимо закрепить за ним особое положение в обществе. Этим, а также потребностями воспитания корпоративного духа и офицерского самосознания диктуются безусловная необходимость юридического выделения офицерского корпуса в особый институт, члены которого должны обладать совокупностью прав, отличающих их не только от остального населения, но и от других категорий военнослужащих. Для этого существует ряд объективных предпосылок, важнейшей из которых, между прочим, является очень высокая степень наследственности офицерской профессии. По существу речь идет о том, чтобы де-юре закрепить и развить положение, существующее де-факто, предоставив, например, выходцам из офицерских семей преимущественное право на поступление в военно-учебные заведения, и т.д.

Подобно тому как несколько лет назад в России на новой юридической основе фактически было воссоздано казачье "сословие", возможно поставить вопрос и о закреплении особого статуса и за офицерством. Не случайно в последние годы поднимался и вопрос о восстановлении на основе офицерской службы "нового дворянства". В частности было опубликовано письмо полковника, в котором говорилось: "Служение Родине для меня и многих моих коллег является смыслом жизни. Мы всегда глубоко уважали такие понятия, как благородство, патриотизм, слово офицера. Считаю, что современные российские офицеры могли бы сегодня с достоинством и честью носить почетное звание дворянина. Восстановление этой вековой исторической традиции позволило бы поднять авторитет и престиж Российской Армии, а в возрождающееся дворянское сословие вдохнуть свежую струю, пополнив его ряды надежными, преданными Родине людьми"{378}. Этой проблеме была посвящена и статья в одном из органов Российского Дворянского Собрания, в которой были рассмотрены возможные конкретные пути восстановления практики аноблирования с учетом традиций исторической России и отмечалось, что для того чтобы оправдывать такое свое особое положение в обществе, офицерский корпус должен действительно состоять из лиц, уровень общей культуры которых если не выше, то уж во всяком случае не ниже, чем у гражданских интеллигентов, из лиц, которые должны обладать соответствующим самосознанием и мировоззрением{379}. Как бы там ни было, но меры по коренному изменению общественного положения и престижа офицерства неразрывно связаны с реформированием российской армии, и если последняя будет, наконец, поднята с колен, то, по всей вероятности, и офицерство неизбежно займет соответствующее положение в обществе и будет играть видную роль в жизни страны.

А. Савинкин

Заветные идеалы русского офицерского корпуса

Во всяком развивающемся обществе есть свои идеалы. Человек живет не одним настоящим днем, он простирает свои взоры на будущее и притом не для себя одного, но и для потомства. Он принадлежит к союзу, который имеет свои корни в далеком прошлом и многовековое существование впереди. Он работает для этого союза, и чем пламеннее он ему предан, тем дороже для него идеалы, способные возвести Отечество на высоту человеческого совершенства. Сознание этих идеалов и стремление к их достижению составляют высшую нравственную красоту жизни. Они поднимают дух человека и дают ему нравственные силы для плодотворной деятельности. Только опираясь на идеалы и работу предшественников, можно идти вперед.

Борис Чичерин

Не раз отмечалось и подтверждалось, что поучительная наша история лучшая наставница жизни В великом ратном прошлом нашего Отечества сосредоточена огромная духовная энергия, достижения культуры многочисленных поколений россиян, образы грядущего Следуя заветам лучших представителей России, продолжая их дело, не повторяя ошибок, можно создать оборонную мощь на прочных духовных основаниях Нельзя забывать, что слава Родины "нарабатывалась" подвигами наших героев-предков, среди которых немало офицеров "Будем гордиться ими, станем подражать им Заглянем в прошлое, чтобы укрепить свои силы для служения в настоящем и будущем нашему Отечеству Славное прошлое Русской земли – неисчерпаемый источник для укрепления наших духовных сил{380}

Наш военный вопрос{381} разрешался преемственными духовными усилиями многих поколений Он запутывался, когда рассматривался обособленно, на злобу дня, вне исторической эволюции и заветно-духовной наследственности Настоящая (регулярная) военная сила создавалась и укреплялась более двух с половиной веков, по крайней мере, с 1550 по 1815 гг. Военные реформы Петра I идейно и практически зародились в Московском государстве Их начало – в попытках создания постоянных внеклассовых войск (стрелецких полков и полков "иноземного строя"), в замыслах Иоанна Грозного, Михаила Федоровича и Алексея Михайловича

Б. Штейфон: Как ни могуча была воля Петра Великого, как ни тверда была его рука, все же надо признать, что его военные реформы не были бы усвоены в такой мере, как это случилось, если бы усилиями его царственных предшественников народная психология не оказалась подготовленной к полезности и необходимости таких реформ Подобная историческая преемственность показывает, что его военные реформы по своему идейному замыслу явились завершением тех творческих усилий, начало которых было положено еще Иоанном Грозным.

Факты русской военной истории, при надлежащей обработке, дают богатейший материал для современных аналогий и суждений Каждый народ создает свое крепкое будущее только в том случае, если сумеет мудро сохранить неразрывную духовную связь с прошлым... Мудрые вожди нации повторяют и мудрые уроки прошлого. Неразумные и невежественные – следуют путями давно обветшалыми{382}

Трудами "птенцов гнезда Петрова" и "екатерининских орлов" русская армия, как и русское военное искусство, стали лучшими в мире, что в конечном итоге проявилось в разгроме наполеоновских полчищ в 1812-1813 годах. У последующих же государственных и военных деятелей не хватило мудрости поддержать великую славу русского оружия. Историческая преемственность была прервана. Боевая профессиональная армия стала гибнуть в "танцевальных науках", в военных поселениях, милютинских военных реформах. Ее суворовский дух сохранялся только в кавказских войсках, постоянно непобедимых. С разрывом духовной связи и преемственности Россию стали преследовать военные неудачи, поражения, революции, гражданские войны и катастрофы.

Опора на духовную силу предков, возвращение к православной и гвардейской традициям русской армии, восстановление звания офицера, отмененного в 1917 году, – все это позволило выстоять и победить в самой кровавой войне (1941-1945 гг.). Потребовалось вспомнить о нетленной славе России, о русских полководцах (некоторые из которых после революции были зачислены в разряд реакционных царских генералов), об офицерах, которые по крохам собирали и защищали нашу Родину: "Они подскажут тебе, как поступить, даже оставшись в одиночку среди вражьего множества"{383}. Одержали Великую победу, но затем вновь отказались от исторической преемственности и пошли по тупиковому бездуховному пути к поражению, горше военного: распаду Большой России (СССР), которая создавалась по крайней мере трехвековыми усилиями русской армии. Спохватившись, стали искать опору в истории, вспоминать ее славные страницы, обращаться к советам предков.

Предстательство за Россию – отечественность

Изначально самой историей и лучшими умами определено: создание настоящей армии, эффективная защита государства, сама будущность России во многом зависят от правильного решения офицерского вопроса, от наличия особой когорты государственных людей, служащих "верой и правдой" Отечеству на военном поприще. Им – князьям, полководцам, воеводам, "головам" и "сотникам", а затем и офицерам регулярной армии – вверялась забота о судьбе и безопасности государства. Их статус – быть воинами "по призванию" и "по отечеству", властной руководящей силой, а не просто "лицами командного и начальствующего состава", "военными чиновниками", занимающими определенные руководящие должности в вооруженных силах, полиции и жандармерии{384}. Они призваны предводительствовать в боях и сражениях, отвечать за достижение побед, быть истинными солдатами, мозгом и душой армии, предстателями за Россию, т.е. "покровителями, защитниками и заступниками" (В. Даль).

Пока Петр Великий преодолевал отвращение бояр и дворян к обязательной службе в регулярных войсках, к офицерскому чину (первоначально считавшемуся "неблагородным"), призывал "искусных людей" из-за границы, в боевой школе Северной войны, по полкам, выковывались национальные офицерские кадры: в невысоких званиях, но верные – не наемники и не опричники – русские воины. В последующем из их рядов выдвинулись мастера военного дела, великие полководцы и полководцы-герои русско-прусских, русско-турецких, русско-французских и кавказских войн. Именно тогда утвердилось и держалось, вплоть до Первой мировой войны, убеждение, что русский офицер предназначен быть не просто храбрым, но искусным, "воспитывать в себе талант полководца, подготовлять себя к званию начальника на войне"{385}, где даже подполковник как начальник отдельного отряда "должен быть офицером со способностями полководца. Подполковником должен быть офицер всесторонне подготовленный в тактическом отношении; офицер, находящийся на уровне современных знаний, следящий за развитием военного дела; офицер, пользующийся авторитетом, с сильным, самостоятельным и решительным характером"{386}.

В идеале русский офицер обязан был стать не только "вождем", "полководцем", но и воспитать в себе особую способность к преодолению лишений, ибо труд его – необходимый и почетный, но безмерно тяжкий, а потому подвижнический, апостольский.

П. Краснов: Военная и офицерская служба – это прежде всего подвиг. Это отречение от самого себя, это тернистый путь, часто заканчиваемый терновым венком мученика. Но зато в ней много поэзии, в ней много такого обаяния, что заставляет служить ей, несмотря на все ее невзгоды...

Нам нужен здоровый патриотизм. Нужно стать на работу при тех, пусть даже неблагоприятных условиях, которые существуют теперь, и наладить дело, веря, что при общих усилиях и условия переменятся... Армия – не богадельня. Чем больше уйдет из нее плохого, не рабочего, а лишь болтающегося элемента, тем лучше Мало будет офицеров, заменим их прапорщиками. Пусть каждый солдат несет в ранце своем жезл маршала. Герои Наполеона вышли из солдатской среды, и предки Скобелева были простыми солдатами, и граф Платов – сын рядового казака{387}.

В сложнейших условиях офицерской службы, в войнах, делах и походах, в борьбе с превратностями судьбы вырабатывались выдающиеся характеры, создавался тип русского офицера, готового к действиям ради высших идеалов. Офицерское звание начинало почитаться как наиболее благородное (бескорыстное), ответственное и авторитетное. Возвышенный образ офицера прекрасно представлен в поэзии Александра Сергеевича Пушкина:

Далече грянуло ура:

Полки увидели Петра.

И он промчался пред полками,

Могущ и радостен как бой.

И поле пожирал очами.

За ним вослед неслись толпой

Сии птенцы гнезда Петрова

В пременах жребия земного,

В трудах державства и войны

Его товарищи, сыны:

И Шереметев благородный,

И Брюс, и Боур и Репнин...{388}

* * *

О вождь несчастливый!

Суров был жребий твой

Все в жертву ты принес земле тебе чужой...

Ты был неколебим пред общим заблужденьем;

И на полупути был должен наконец,

Безмолвно уступить и лавровый венец,

И власть, и замысел, обдуманный глубоко,

И в полковых рядах сокрыться одиноко.

Там устарелый вождь, как ратник молодой,

Свинца веселый свист заслышавший впервой

Бросался ты в огонь, ища желанной смерти,

Вотще!

О люди! жалкий род, достойный слез и смеха

Жрецы минутного, поклонники успеха

Как часто мимо вас проходит человек,

Над кем ругается слепой и буйный век,

Но чей высокий лик. в грядущем поколеньи

Поэта приведет в восторг и в умиленье!{389}

* * *

Поникни снежною главой,

Смирись, Кавказ, идет Ермолов!

И смолкнул ярый крик войны,

Все русскому мечу подвластно.

Кавказа гордые сыны,

Сражались, гибли вы ужасно;

Но не спасла вас наша кровь,

Ни очарованные брони.

Ни горы, ни лихие кони,

Ни дикой вольности любовь!

Подобно племени Батыя,

Изменит прадедам Кавказ,

Забудет алчной брани глас,

Оставит стрелы боевые.

К ущельям, где гнездились вы,

Подъедет путник без боязни,

И возвестят о вашей казни

Преданья темные молвы{390}.

* * *

Тебе, певцу, тебе герою!

Не удалось мне за тобою

При громе пушечном, в огне

Скакать на бешеном коне.

Наездник смирного Пегаса,

Носил я старого Парнаса

Из моды вышедший мундир,

Но и по этой службе трудной,

И тут – о мой наездник чудный,

Ты мой отец и командир{391}.

Во время восстания в Польше (1831 г.) Пушкин воскрешает в своих патриотических стихотворениях образы Суворова и Кутузова, призывая их духовно поддержать, благословить на победу русские войска, действующие против мятежников. В "Истории пугачевского бунта" он подробно останавливается на самоотверженных действиях против войск Пугачева генерал-аншефа Александра Ильича Бибикова (1729-1774), одного из знаменательных лиц екатерининских времен, отличившегося "на поприще войны и гражданственности", высоко оценивает его распоряжения как "искусного, умного военачальника". (Заложив начало победы, Бибиков скончался от тяжелых трудов в расцвете сил со словами на устах: "Не жалею о детях и жене, государыня призрит их, жалею об Отечестве". Андреевская лента, звание сенатора и чин полковника гвардии не застали его в живых{392}.)

Русский офицер подвижнически и неустанно служил "для государственного высокого интереса", стремился быть высококультурным человеком, ему можно было поручить не только военное, но и любое другое государственное дело. Таков "благородный Шереметев", чья храбрость и военная служба, по словам Петра I, не умрут и всегда будут памятны в России{393}. Таков "искусный и умный" Бибиков, о котором Гаврилой Романовичем Державиным (1743-1816) сказаны следующие замечательные слова:

Он был искусный вождь во брани,

Совета муж, любитель муз,

Отечества подпора тверда,

Блюститель веры, правды друг;

Екатериной чтим за службу,

За здравый ум, за добродетель,

За искренность души его.

Он умер, трон обороняя.

...>: Посвятив краткую, но наполненную славными деяниями жизнь свою на службу Отечеству, Александр Ильич Бибиков по всей справедливости заслужил уважение и признательность соотечественников; они не перестанут вспоминать с почтением полезные обществу дела сего знаменитого мужа и благословлять его память.

Читая о службе и переменах в оной сего примерного государственного человека, всякой легко усмотрит необыкновенные его способности, мужество, предусмотрение, предприимчивость и расторопность; так, что он во всех родах налагаемых на него должностей с отличием и достоверностью был употребляем; везде показал искусство свое и ревность, не токмо прежде, в царствование императрицы Елисаветы, но и во многих поручениях от Екатерины Великой, ознаменованные успехом. Он был хороший генерал, муж в гражданских делах проницательный, справедливый и честный; тонкий политик, одаренный умом просвещенным, всеобщим, гибким, но всегда благородным. [...] Любил словесность и сам весьма хорошо писал на природном языке; знал немецкий и французский языки, незадолго перед смертию выучил английский; умел выбирать людей, был доступен и благоприветлив всякому. [...] Важность не умаляла в нем веселия, а простота не унижала важности. Всякий нижний и высший чиновник его любил и боялся. Последний подвиг к защите престола и к спасению Отечества соверша, кончиною своею увенчал добродетельную жизнь, к сожалению всей империи, тогда пресекшуюся{394}

"Бедность России в государственных людях" (Пушкин) наблюдалась почти всегда, но военная среда вырабатывала, воспитывала их в достаточном количестве. Она выдвигала не только талантливых военных, но и министров, наместников, генерал-губернаторов, деятелей культуры и науки. Не всегда офицеры оказывались по-настоящему востребованы Отечеством. Однако в сложные периоды всегда возникала необходимость в офицерских качествах: благородстве, честности, дисциплинированности, воле, искусстве руководства и военном духе, стремлении к победе (успеху). Как только наступало "время офицеров", они занимали многие государственные посты, вплоть до "вице-императора" (Лорис-Меликов){395}; их предлагали в "законные диктаторы"{396}. Народными заступниками и возможными спасителями России в разные времена считались Александр Невский (1220-1263), Дмитрий Михайлович Пожарский (1578-1642), Михаил Васильевич Скопин-Шуйский (1587-1610), Алексей Петрович Ермолов (1777-1861), Михаил Дмитриевич Скобелев (1843-1882). Не только армия во время войны, но и общество в условиях "смутного мира" искало в офицерах опору, возвеличивая их до уровня вождей.

Высокий смысл звания и призвания русского офицера – защита России от внешних и внутренних угроз. Одной доблести для этого мало. Нужны образование, инициатива, но главное – любовь к Родине, ответственность перед Отечеством (страной, созданной предками, отцами, завещанной, переданной ими в наследие последующим поколениям). Только офицер, сознающий свою ответственность перед Богом, Отечеством и будущим российского государства, мог произнести следующие примечательные слова.

Петр Великий: Воины! Се пришел час, который должен решить судьбу Отечества. Вы не должны помышлять, что сражаетесь за Петра, но за государство, Петру врученное, за род свой, за Отечество, за православную нашу веру и церковь. Не должна вас также смущать слава неприятеля, яко непобедимого, которую дожну быти вы сами победами своими над ним неоднократно доказали. Имейте в сражении перед очами вашими правду и Бога, поборающего по вас, на Того Единого, яко всесильного в бранех, уповайте, а о Петре ведайте, что ему жизнь не дорога, только бы жила Россия в блаженстве и славе для благосостояния Вашего{397}.

Предметный патриотизм (И. Ильин), ответственное, сознательное служение во благо Родины – ключевые составляющие характера русского офицера. Его девиз – "Победа", причем победа, малой кровью одержанная. Быть победителем – идеал русского офицера. Вслед за незабвенным А.В. Суворовым и почти неизвестным ныне генералом русского Генерального штаба Анатолием Дмитриевичем Шеманским, скажем: "победоносность должна быть основным качеством офицеров-начальников"{398}. Чтобы надежно защищать Россию, как правило, в неблагоприятных условиях, недостаточно просто служить ей верой и правдой, храбро умирать. Этого-то – готовности умереть – как раз и не надо, заметил однажды герой Русско-турецкой войны 1877-1878 гг. генерал-фельдмаршал Иосиф Владимирович Гурко (1828-1901). Офицерам проверяемого им полка он сказал– "Я хочу, чтобы вы остались живы, а умер неприятель, побежденный не только вашей храбростью, в которой я не сомневаюсь, но и вашим знанием приемов современной войны, вашим искусством"{399}. Требуется не просто способность побеждать, но нечто большее: воля и умение даже поражения превращать в орудия победы. Знаменательна в этом отношении оценка Петром I нарвского поражения 19 ноября 1700 г.: Итак, шведы над нашими войсками викторию получили, что есть бесспорно; но надлежит разуметь, над каким войском оную учинили. Ибо только старый полк Лефортовский был да два полка гвардии были только на двух атаках у Азова; а полевых боев, наипаче с регулярными войсками, никогда не видали. Прочие же полки, кроме некоторых полковников, как офицеры, так и рядовые сами были рекруты Но когда о том подумать, то воистину не гнев Божий, а милость Божию должны мы исповедовать Ежели бы нам тогда над шведами виктория досталась, бывшими в таком искусстве во всех делах, как воинских, так и политических, то в какую беду после оное счастье нас низвергнуть могло... Но когда мы сие несчастье, или лучше сказать великое счастье, под Нарвою получили, то неволя леность отогнала и к трудолюбию, и к искусству день и ночь прилежать принудила, и войну вести уже с опасением и искусством велела{400}.