Текст книги "Литконкурс Тенета-98"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 69 (всего у книги 75 страниц)

До сих пор не знаю, как мне удалось вывернуть, а не нанизать себя по частям на эти ветки, как шашлык. Они лишь хлестнули по ступе снизу. Чтобы сориентироваться, мне пришлось подняться аршин на полтораста. По счастью, наша поляна оказалась неподалеку. Я настроил ступу на автоматическую посадку (Представьте себе, есть и такая возможность!), а сам сотворил дверь в свою землянку. – XII-

Сердце у меня бешено колотилось. Во-первых, я еще не совсем пришел в себя после неожиданного сеанса воздушной акробатики, а во-вторых… Во-вторых, я очень боялся, что не сумею спасти Дятла. Хоть он и изводил всех нас, хоть меня самого неоднократно тянуло свернуть ему шею, но я вдруг почувствовал, именно почувствовал, ибо это произошло где-то за гранью осознания, что его колкости, его пилеж я бы не променял ни на какие шутки Глюка, ни даже на весь его портфель, все медицинские познания Сквозняка (а сейчас бы они ох как пригодились!), всю казну княжества Московского и троянский трон впридачу.

Он лежал на подушке, как бесформенная тряпка, глаза затянуты пленкой, клюв безвольно приоткрыт. Я приложил к нему ухо: сердце не билось. Сколько длится у птиц клиническая смерть? Полминуты, которые прошли, пока я его ловил в воздухе и нес сюда? Пять минут? Полчаса? Это-то вряд ли. Ладно, вспомним занятия по гражданской обороне, тема: приемы реанимации. Непрямой массаж сердца, искусственное дыхание изо рта в рот. То есть, в данном случае – изо рта в клюв. Не переусердствовать бы только, я ведь могу его надуть, как воздушный шар, а сердчишко раздавить вместе с грудной клеткой. Сквозняка бы сюда… Но он где-то там, наверху, боролся с грозой, раскаты грома которой доносились через входную дверь. Значит, надо самому.

Пять нажатий на грудку (легонько, одним пальцем, но все-таки чтобы затронуть сердце!), теперь вдох, выдох ему в клюв. Нет, так не пойдет. К клюву особо не примеришься. Где-то у меня были соломинки для коктейлей, как-то раз верблюд не захватил… Я побежал в кухню. Вот они, на полке! Хорошо, что искать не пришлось. Буду вдувать в него воздух через соломинку.

Я вернулся в комнату, и застыл в дверях, буквально остолбенев. И было от чего! Дятла на кровати не было. А вместо него, прикрывшись одеялом, сидела особа женского пола, вытряхивая из пышной шевелюры на пол пестрые дятловы перья. Она взглянула на меня, приветливо улыбнулась, потом фыркнула и сказала таким знакомым голосом:

– Ну и лицо у тебя! Будто подушкой долбанули.

– Вы – Дятел? – растерянно спросил я. Когда прежде мог я слышать эту фразу про свое лицо?

– Уже нет, как видишь.

– А какое у Вас было бы лицо на моем месте?

– Наверное, такое же. Видать, судьба моя такая: казаться тебе бредом.

Да это уже не просто бред, а бред в квадрате! Все мое пребывание здесь – бред, а теперь в рамках этого бреда – бред еще более изощренный. У кого-то – зеленые чертики, у кого-то – розовые слоны, а у меня стало быть – красивые женщины. Тоже ничего… Я надавил на левый глаз, вся картинка благополучно раздвоилась, включая красотку на кровати. Кстати, значит не только она – не бред, но и все мои здешние приключения – тоже!

– Послушай, Иван, пощади свой глаз, а дай лучше какую-нибудь одежду.

А вот это я мог бы и сам догадаться. Что значит прежде с женщинами не то чтобы вовсе дела не имел, а ни до чего серьезного не доходило. И несерьезного тоже. И это в тридцать пять лет! Позор на мою пока еще не седую голову… Я сотворил первый же пришедший в голову фасон (еще одна премудрость, которой меня обучил Сквозняк), как ни странно, вышло довольно удачно. Она выстрелила в меня благодарным взглядом, и я снова ушел в кухню, все еще крутя в руках ненужную соломинку.

Нет, но голос-то, голос! Мне казалось, нормальный птичий голос (а что это вообще такое: нормальный птичий голос?), а ведь это чудесный женский голос, глубокий, с красивыми модуляциями! Кстати, ну и надула же она всех! Ведь не только я применительно к Дятлу применял исключительно местоимение «он»… И кто бы мог подумать, что за пестрым оперением скрывается эдакое чудо в перьях, то есть, пардон, без перьев… Ну и набил же я эту фразу перьями, как подушку, ей Богу! Хотя мои мысли путались, конечно, не в этих перьях, а скорее в ее ресницах. Ведь чисто "Портрет неизвестной" Рокотова!

За спиной послышался шорох, я обернулся. Она стояла в двух шагах, стройная, с потрясающей фигурой, и насмешливо глядела на меня снизу вверх.

– Аль не люба я тебе такой, а, Иван?

Узнаю прежнего Дятла! Хоть внешность и поменялась, а язык попрежнему колюч. Не люба… Да она просто сразила меня наповал. И кстати, это наверняка у меня на лице написано.

– И как Вас теперь называть? Не Дятлом же…

– А как бы ты хотел меня назвать?

– Может быть, Еленой Прекрасной.

– Троя навеяла?

– Наверное…

– Значит, пусть будет Елена. А лучше – просто Лена. Пока я была Дятлом, мы же были на «ты».

– А сейчас можно на «ты»?

– Нужно!

– Ладно, договорились. А как ты стала Дятлом?

– Упражнялась. Вышла из себя и не сумела вернуться. Мне ни бабушка, ни Леший не смогли помочь. Так и осталась Дятлом. Даже имя свое забыла. А у бабушки – и подавно склероз…

– А я, значит, тебя расколдовал. Как в сказке.

– Почему «как»? Просто – в сказке. И не только расколдовал. Ты один ни разу вслух не грозился свернуть мне шею, пока я была Дятлом. А ведь хотелось, признайся! – я кивнул, – Ты один кинулся меня спасать во время грозы.

– Ребята просто не увидели! И тебе очень повезло, что я увидел.

– Повезло или нет – но именно ты меня расколдовал, своими попытками сделать мне искусственное дыхание. Ты же не знал, что я такая живучая, почти как Кощей Бессмертный, или бабушка.

– А кто твоя бабушка?

Впрочем, я уже и сам догадался. Как она ворковала над Дятлом, и как он при этом не видел нас в упор! Какой она закатила скандал Лешему, когда Дятел вызвался с нами лететь! Ясно же, что это неспроста. Ну да все мы умны задним умом…

На улице послышались голоса, и в распахнутую дверь ввалились Глюк и Сквозняк.

– Фот он где! А мы-то по фсему лесу разыскифаем тфой хладный труп! Дятла не видел?

– Да подожди ты, – одернул Глюка Сквозняк, – не видишь – в нашей компании пополнение.

– О, майн думмкопф! Простите, пошалуйста. Ты пы нас представил, а, Ифан!

Лена фыркнула:

– Иван, они, кажется, меня не узнали. А кто грозился мне шею свернуть? Ежи, не потеряй челюсть.

Ежи медленно закрыл рот, а потом широко улыбнулся:

– Никак, Дятел!

– Глюк меня однажды почти расколол. Только ты, Хайнер, извини, придется-таки тебе жениться на бабушке. А то еще и правда шею свернешь, давно грозился.

Хайнер тоже улыбнулся, только его улыбка вышла против обыкновения виноватой и какой-то жалкой. Лена подошла к нему и положила руки ему на плечи.

– Ладно, не горюй. Ты же обещал Кощею приехать на будущий год. А в Трое знаешь сколько красивых девушек, не мне ровня.

– Она права, – сказал Ежи, – пошли, не будем им мешать. Вечером собираемся у Лешего, не забудьте, – добавил он уже в наш адрес.

Они вышли, и уже с улицы донеслось:

– Будет и на твоей улице праздник. А пока давай завалимся в «Элефант». Там тебе Штирлиц про себя таких анекдотов нарасскажет обхохочешься. – P.S.-

Если эта история не покажется Федеральному казначею США убедительным объяснением того, почему весь 2002 год курс доллара на Токийской бирже постоянно падал – что ж, его трудности. – * НОВЫЕ АРГОНАВТЫ * -

Получено по электронной почте сети «Интернет», обратный адрес в системе не зарегистрирован. По факту повторного несанкционированного подключения назначено служебное расследование. – I-

Из нависшего над облетевшим подмосковным лесом низкого октябрьского неба сыпался мелкий дождичек. Земля впитала уже столько воды, что казалось, больше не войдет и капля, но продолжала и продолжала жадно поглощать ниспосланную небесами влагу. И даже несмотря на это маленькое осеннее чудо, было серо и тоскливо. Впрочем, как оказалось, это было еще ничего по сравнению с Берлином, над которым как разверзлись хляби небесные несколько дней назад, так и ныне продолжали посылать тонны воды на головы горожан. В подземном переходе под Унтер-ден-Линден, в который мы, как бычно, сотворили дверь из подмосковного леса, было воды по щиколотку, а на самой улице лило, как из ведра. Тем заманчивей был уютный желтый свет за стеклянными дверьми со слониками.

– Давно вас не видел. Рад, очень рад. Вот свободные места, садитесь. Пива сюда! – возвысил свой хриплый голос толстый Готлиб, призывая официанта к нам троим.

Было жарко, очки Глюка моментально запотели, и он принялся их протирать, пристроив свой портфель у ножки стола. Сквозняк с высоты своего роста начал разглядывать публику, периодически приветственно помахивая рукой кому-то, кого мне не удалось расслеповать.

Вообще-то в «Элефанте» отдавали предпочтение немецким сортам, но сегодня в виде исключения угощали "Клинским светлым". На то была причина: отмечали двадцатилетие появления дяди Фени.

Вы прекрасно знаете дядю Феню, только не по имени. Его крик: "Маловато будет!" по праву занял свое место в современном русском языке. Когда он в «Элефанте» знакомился с народом, выяснилось, что его зовут Семен Петрович, а можно просто: дядя Сеня. С его произношением получилось "дядя Феня", да так и прилипло.

Его здесь все любили. Вообще, умениям мультипликационных персонажей несть числа, в частности, дядя Феня мог поглощать пиво в неограниченных количествах, а кроме того – часами импровизировать на флейте, да так, что брало за душу даже таких отъявленных пошляков и грубиянов, как поручик Ржевский, Василий Иванович с Петькой и Вовочка.

Но сегодня собрался народ более интеллигентный. Вокруг Штирлица с Мюллером образовался кружок из разношерстной публики, которая периодически сползала со стульев, заходясь в хохоте, так как эти двое в лицах изображали анекдоты про себя. Как вы понимаете, более обширной коллекции ни у кого нет и просто быть не может, к тому же, как выяснилось, они ее регулярно пополняют, инкогнито наведываясь в богемные места той России, откуда я родом.

Забавно, но местные жители великолепно понимали такой специфический жанр технологического мира, как анекдоты. Прав был Леший при нашем с ним первом разговоре: они тут наш мир прекрасно знают. Более того, напряженно следят и пользуются. То есть вместо того, чтобы собственных дров наломать, пользуются готовыми. Это, пожалуй, самый мудрый способ паразитизма, который можно вообразить: пользоваться ошибками других. Если вообще здесь применимо слово «паразитизм», ведь они тоже влияют на технологический мир, влияют мудро и ненавязчиво: просто пытаясь внушить обществу те или иные мысли, никогда не настаивая, проявляясь через фольклор. В так называемой народной мудрости значительный процент составляет именно мудрость сказочного мира. Надо только уметь ее понять, и иметь достаточно своей мудрости, чтобы согласиться ее использовать. Впрочем, я отвлекся.

Вскоре после нас, тяжело отдуваясь, вошел профессор Плейшнер. Он кипел негодованием:

– Нет, вы только послушайте, что придумали эти пройдохи в Берне! Шоу на потребу туристам: сначала в окне второго этажа на Блюменштрассе 9 выставляется цветок, а через пять минут оттуда должен выпадать я. И так каждые полчаса! Я, пожилой уважаемый человек! Не говоря уже о том, что это – другое окно.

– Ладно, профессор, не берите в голову. Выпейте лучше пива, а дядя Феня нам сыграет, – принялся утешать его красноармеец Сухов, оторвавшийся на этот вечер от своих Екатерины Матвеевны, Гизель, Зульфии, Саиды, Зухры, Гюльчатай и прочих.

– Дядя Феня, по просьбам публики! – обратился к юбиляру Мюллер.

Дядя Феня встал со стула, поправил свой пластилиновый треух, прошел к стойке, присел на один из круглых высоких табуретов, вынул из за пазухи флейту и начал играть. Это было божественно, как всегда. Разговоры смолкли, звон пивных кружек прекратился, и только с улицы, сплетаясь с мелодией, доносился шум непрекращающегося дождя. А потом из-под входной двери побежал ручей, быстро превратившийся в бурный поток.

– Господа, кажется, придется прерваться! – закричал Готлиб, перекрывая шум воды, – у нас сегодня особый посетитель, который не любит пива: Шпрее!

Впрочем, народ уже это сообразил. Все дружно принялись оттаскивать по узкой винтовой лесенке на второй этаж все, что только можно. Образовалась давка, пока кто-то не додумался передавать вещи по цепочке, в начале которой оказался Готлиб, решавший, что тащить наверх, а что нет.

В опустевшем помещении кафе было уже по колено воды, когда все, что стоит вынести, было вынесено, и народ начал расходиться, кто как умел. Мюллер достал из за пазухи надувную лодку, на которой Штирлиц вместо паруса укрепил свой парашют. Сухов принялся названивать Верещагину, чтобы тот прислал баркас. Ну, а мы втроем сотворили дверь ко мне в сени.

– Наконец-то! – воскликнула Баба-Яга, которую никто не ожидал здесь увидеть.

– И все-то они шляются по кабакам, а мы тут жди их, волнуйся! заявила Лена, гневно сверкая глазами.

– И в каком они виде! Будто-таки ни одной лужи по дороге не пропустили!

– Иван, я понимаю, когда эти оболтусы, но ты-то!

Вот когда начинаешь остро чувствовать, что твоя теща – Баба-Яга.

– Прости пожалуйста, – принялся оправдываться я, – но как было дядю Феню не поздравить с двадцатилетием?

– Да, а потом Шпрее поднялась, Готлиба затопило, – подхватил Сквозняк.

– Фсе стали помогать, йа, просто так уйти – это не есть прафильно.

– Вот почему мы мокрые, – заключил я.

– Хороши, нечего сказать. А, бабушка?

– Ох же да. Как Леший за порог – в натуре от рук отбиваются. Между прочим, вы, конечно, будете смеяться, но он так-таки еще не вернулся.

– А фот это уже лихо! Исфините за айнен каламбур, какого лешего он там так долго делает?

Дело в том, что две недели назад Леший отправился куда-то на Кавказ, навестить местного коллегу. Что-то там изобрел по части системного программного обеспечения один тамошний парень по имени Гоги Камикадзе, вот Леший и поехал посмотреть. Вы, конечно, будете смеяться, но до самых недавних пор от него – ни слуху, ни духу. Мы все, разумеется, понимаем, на Кавказе народ гостеприимный, но никак не сообщить о себе, даже письмо по сети не послать – это на Лешего было мало похоже.

– Об что он там делает – это вы-таки сами же у него спросите, когда до него доберетесь.

– Что значит: когда доберемся? – удивился я.

– То и значит. Депеша от него пришла. Вас зовет. Больше всех ему там нужны Иван с Хайнером, но приглашает и Ежи за компанию.

– С чего это вдруг мы ему понадобились?

– Да он-таки сам не смог разобраться, что там наваял этот Камикадзе. Бился, бился, но не понял, вот и зовет вас.

– Понятно. А куда конкретно ехать? – спросил Сквозняк.

– Да вы почитайте сами. Что мы в испорченный телефон играем, в самом деле, – резонно предложила Лена.

Письмо практически не содержало новой информации по сравнению с той, что пересказали нам Лена и Баба-Яга. В сетевом адресе отправителя значилось: Кахетия.

– Это где ф лесах много диких обезьян? – уточнил Глюк.

– Нет, обезьяны – это в Абхазии, – разъяснил я. Обезьяны там появились из моего мира, улепетывая в 1992 году из Сухумского питомника.

– Вы, конечно, попытаетесь улизнуть без меня? – вздохнула Лена.

– Попытаемся, родная, – ответил я, – И вот почему: когда мы летели в Трою, мы представляли себе, какое время займет поездка. А сейчас пойди угадай, сколько мы там проболтаемся. Да и князь Остромысл вряд ли снова даст нам ступы.

– Я-таки не понимаю, зачем ступы, когда есть моя куроножка?!

– Ваша что? – переспросил я.

– Избушка на курьих ногах. Тебе какие сказки в детстве рассказывали?

– Разные…

– Ну так должен же знать.

– А вы-то сами где жить будете? – все-таки чувствовалось, что я пока еще не очень здесь ассимилировался, спрашиваю, по-видимому, об элементарных вещах. Но ведь и то верно, что она меня пока в гости не звала, даром, что Ленина бабушка.

– А то я сейчас в ней живу. Вы-таки не беспокойтесь. Поезжайте, и без Лешего не возвращайтесь! – II-

Вот так и получилось, что уже на следующее утро мы тряслись в тесной избушке по Звенигородскому тракту к Москве, чтобы от нее по Большой Ордынской дороге направиться на юг. Я вполне понимаю Бабу-Ягу, которая в избушке не живет, ибо она была размером где-то с железнодорожное купе. Нам пришлось разместить в ней койки в два яруса и ограничиться минимумом вещей. Фактически, мы взяли с собой только портфель Глюка и компьютер, подключенный в местную сеть. Все-таки хорошо, когда для этого не нужны провода! И очень хорошо, что среди предоставляемых сетью услуг оказалась возможность навигационного обеспечения. В технологическом мире для этого нужен радиомаяк, связь через систему спутников, которые определяют твои координаты. Здесь всех этих причиндалов не требовалось. Мы получили подробную карту, на которой был обозначен оптимальный маршрут с учетом существующих дорог (предлагалось обогнуть Кавказский хребет с запада, дальше двигаться по взморью до Колхиды, и по южным предгорьям Главного Кавказского хребта пересечь с запада на восток практически всю ту территорию, на которой в нашем мире располагается Республика Грузия, а здесь – с десяток небольших княжеств, находящихся в полувассальной зависимости от Великого Царства Армянского), и отмечалось наше положение. Система только что сама не рулила.

Едва избушка свернула на Ордынскую дорогу, мы увидели «голосующего» на обочине маленького зверька, явно представителя лесного народа. Почему не подвезти человека?

– Общий привет! – провозгласил он, перевалившись через порог. Маленький, кругленький, он распространял вокруг себя такой сумасшедший аромат сдобы, что не узнать его было невозможно. Колобок, собственной персоной. В руках он держал узелок, в котором угловато побрякивали какие-то железки.

– Далеко путь держите? – дружелюбно осведомился он.

– В Закавказье.

– Ого! А я поближе собрался. К сестрице Аленушке, на именины.

– И как, успеешь не зачерстветь?

– Как-нибудь. Здесь вы подвезете, там – еще кто. Так и доберусь.

– А где она живет? – спросил я. Вдруг и наш путь мимо нее лежит? Глядишь, и покормит, в благодарность за доставку Колобка. При его запахе кроме еды ни о чем другом думать положительно невозможно.

– Здесь, неподалеку. Верст двадцать прямо по тракту, а там по лесной дороге – рукой подать.

– Так мы же тебя и довезем.

– Спасибо, а то тащить эти железки… – Колобок указал на свой узелок.

– А что это? – поинтересовался Глюк.

– Да запчасти, для братца Иванушки. Дед просил передать.

Колобок развернул тряпочку. В свертке довольно неожиданно оказался распредвал и комплект свечей зажигания. Откуда они здесь, а главное зачем?! Ведь в этом мире автомобилями не пользуются, по крайней мере в славянских странах, таких, как Княжество Московское, это я знал точно. Хотя в Берлине я пару – тройку видел. Ладно, лучше потом его самого спрошу. Может, он тоже не местный? Вряд ли, тем более что в нашем мире он в качестве сказочного персонажа известен уже не одну сотню лет, и наверняка заведомо дольше, чем автомобиль как таковой. Н-да, как говорится, без поллитры не разберешься. Мое любопытство разгорелось не на шутку.

– Здесь налево, – сказал Колобок, когда мы через несколько минут дружелюбной болтовни наконец достигли нужного перекрестка.

Некоторое время пришлось простоять, пропуская разномастный встречный транспорт. Состав его настолько любопытен, что достоин отдельного описания. Эквивалентом легковых автомобилей служили, по-видимому, всевозможные здания на курьих ногах. Строительный материал, размеры и число ног сильно варьировались, от простейшего сруба с одним окошком, крытого дранкой, как у нас, или даже соломой, на одной паре ног, до солидных каменных сооружений с числом этажей достигавшим пяти, фасадом шириной саженей семь, только-только чтобы вписаться в ширину дороги, многочисленные конечности которых шагали, так сказать, по отделениям, на одного взводного дистанции. Судя по вывескам на фасадах, так осуществлялось регулярное пассажирское сообщение. Для перевозки грузов использовались экипажи, конструкция которых уже не покажется вам неожиданной: большие дровни, запряженные самоходными русскими печками.

Вскоре нам удалось-таки свернуть налево, на узкую просеку в лесу. Через пару минут показалось поле, окружавшее уединенный хутор. Во дворе сестрица Аленушка, обливаясь слезами… мыла машину. Мыла непонятно зачем, ведь старенький «Запорожец», самой первой модели, которую в нашем мире в шоферской среде называют «горбатый», и без того буквально сиял оранжевой краской и хромированными молдингами, разгоняя серость осеннего дня.

Чавкая ногами по раскисшей дороге, наша избушка зарулила на двор под удивленным взглядом хозяйки. Я вполне понимал ее удивление: представьте себе, как к вам на дачный участок вдруг заезжает машина, которую вы впервые видите, а в ней – какие-то незнакомые люди! Назревавшую напряженность сняло появление Колобка, которого явно ждали.

– Здравствуй, Аленушка. Бабушка с дедушкой просили передать тебе поздравления с именинами. Как Иванушка?

– Спасибо, Колобок. Ванюша, вроде, ничего, только вот завести третий день не могу. А кто это с тобой?

– Они меня подвезли. Вот такие парни, – Колобок поднял большой палец, – кстати, один из них – из технологического мира, между прочим, тоже Иван. Он и посмотреть может, что там стряслось.

Я был несколько смущен, ведь вдруг оказалось, что я представляю уже не сам себя, а весь наш мир. Я, правда, не совсем понял, что с моим тезкой.

– Я, конечно, могу посмотреть машину. Только Ваш братец не мог бы рассказать более подробно, как эта неисправность проявляется, просто чтобы время не терять.

Я тут же пожалел о своих словах, ибо Аленушка вдруг залилась слезами. Видно, я сморозил какую-то бестактность. Только вот какую? Алена проговорила сквозь слезы:

– Не может он рассказать…

– Простите, пожалуйста. Я не хотел Вас обидеть. А что с ним случилось?

Не надо было этого говорить, по крайней мере сейчас. Опять слезы ручьем…

– Покажи да покажи ему, как у вас там люди живут… Говорила ему: не пей из колеи… А он… А сейчас вот не заводится…

До меня, наконец, дошло. Носорог я толстокожий! От стыда я был бы рад провалиться сквозь землю, к тому же после осенних дождей это вряд ли составляло большого труда.

– Извините, прошу Вас. Я же не знал…

– Да, я понимаю. Так Вы его посмотрите?

Чтобы хоть как-то загладить свою бестактность, я прошел к машине.

– Ну, тезка, давайте разберемся, что с Вами.

Я открыл капот (к счастью, вовремя вспомнив, что у «Запорожца» мотор сзади). Вроде, все было в порядке. Может, с электрикой что? Попробуем крутануть. Забравшись за руль, я включил зажигание. Так, аккумулятор не сел, просто удивительно! Стартер вращался, но мотор даже не чихнул. А как у нас со свечами? Я уж совсем было собрался выйти из машины и лезть под капот откручивать свечи, когда мой взгляд упал на приборную доску. Эге, да все гораздо проще! Бензин-то на нуле. Если они вообще знают, что это такое и с чем его едят. Или пьют? Ладно, неважно. А важно то, что его не было. И взять в пределах трех – четырех тысяч верст – негде.

Отнюдь не обнадеживающее известие, однако, лишь обрадовало всех присутствующих. Ведь могло быть и гораздо хуже, но если речь идет о здоровье человека, пусть даже и в случае, когда медицина бессильна… А в том, что она бессильна, сомнений не было, потому как уж если и Сквозняк не знает, что делать, то кому вообще знать?

Я, правда, поторопился недооценивать Сквозняка, ибо он вдруг заявил:

– На самом деле, есть средство вернуть Вашего братца в норму. Живая вода могла бы снова сделать его человеком. Но вот где ее взять – я не знаю. Могу лишь пообещать, что запрошу всех своих знакомых коллег в Европе.

Это окончательно успокоило Аленушку, что в свою очередь обрадовало всех остальных. Колобок от радости начал пахнуть так сильно и вкусно, что у нас засосало под ложечкой, поэтому предложение незадачливой автовладелицы остаться пообедать было, конечно же, с благодарностью принято. А после сытной и чисто русской еды, которой нас попотчевала хозяюшка, очень к месту пришелся кофе с банановым ликером от верблюда: Глюк, разумеется, не удержался от того, чтобы продемонстрировать свой маленький магический шедевр. На том и расстались, ибо наш путь лежал дальше на юг.

При переправе через Оку перед нами предстали две альтернативы: либо воспользоваться весьма затрапезным паромом, который к тому же пару раз застрял по дороге с правого берега на левый, либо применить свое магическое умение и организовать тоннель с концом на том берегу, точно так же, как Глюк организовывал себе люки. Естественно, мы предпочли бы второй способ, если бы не колоритная персона паромщика – маленького подвижного старичка с реденькой бородкой и чем-то монгольским в разрезе глаз. По сравнению с ним дядя Феня – просто Цицерон. Он шепелявил на все свистящие буквы алфавита и присвистывал на букву «с».

– Ну, фь-то, ребята, надо вам на тот берег? Фь-ейчаш, фь-ходни фьпущу… Заезжайте.

Мы загнали избушку по шаткому трапу на паром. Других клиентов не нашлось, так что этот дедушка флота компании «Эстлайн» наконец отчалил. Старик-паромщик оказался словоохотлив:

– Да, ребята. Фь-ейчас на паромах пофти никто не еждит. Не то, фто прежде… Прямоевжей дорожкой польжуютшя. А окольная замуравела… Только вот вы, а до того неделю никого не было. А бывало раньфе…

Старичок мечтательно закатил глаза и принялся насвистывать какую-то азиатскую мелодию, резкую, протяжную и заунывную, которая вскоре оказалась прервана самым грубым образом: паром налетел на мель. Паромщик выругался по-татарски и раскидал кучу каких-то веников посреди палубы. Под ней оказалась переговорная труба, вроде той, что на знаменитой «Севрюге» из фильма "Волга Волга". Старик принялся орать в нее, в ответ послышалось что-то нечленораздельное даже с позиций татарского языка, после чего около левого борта вынырнул какой-то тип сине-лилового цвета, с обильной шевелюрой из зеленой тины.

– Фь-ейчас, братшы, Водяной нас стащит, дальфе поплывем.

– А скажите, дедушка, что это Вы все время присвистываете? полюбопытствовал Сквозняк.

– Жуб мне выбили, вот фто. Теперь по-другому не полушает-фь-я. Только это ражве фь-вишт… Вот раньфе, ш жубом – это был фь-вист. Деревья валил…

– А кто ж Вам зуб-то выбил? – не унимался Сквозняк.

– Да Илюшка, фулюган… Пошпорили мы ш ним по пьяному делу, уш не помню, иж жа шего, только он ка-ак двинет… Шилен был мужик, фь-вист мой выдерживал, а ведь вековые дубы ш корнем вырывало!

– А что фы сепе протез не сделаете? – спросил Глюк.

– Не ражрешают. Штобы нашаждения не портил… Да нишего, жить и так можно. Паромом жарабатываю, хватает. Мне много не надо, не то, что раньше, когда я увлекался худовештвенным фь-вистом… А ведь народ пошледнюю рубашку был готов отдать…

– Чтоб Вы посвистели? – уточнил Ежи.

– Нет, фтобы перештал, – на полном серьезе ответил паромщик, – Эх, хоть бы кто жжалился, фь-делал мне протеж.

Паром пристал к берегу, мы расплатились и поехали дальше.

– Напрасно ты, Хайнер, подал ему мысль о зубных протезах.

– А что?

– А то, что он еще чего доброго снова возьмется за свой художественный свист лесоповальный.

– А ты-то откуда снаешь?

– Ну, не знаю, как вы, а я его, кажется, узнал. Это же СоловейРазбойник! Зря его, что ли, так прозвали?

– Н-да… – Глюк принялся чесать в затылке.

Это была не единственная переправа на нашем пути, но дальше мы, уже не раздумывая, творили тоннели. И чтобы время не терять, и чтобы не сморозить лишнего. – III-

У меня сохранились самые радужные воспоминания двадцатилетней давности от отличного отдыха вместе с родителями в Пицунде. Какой же это был славный край! На щедрой земле жили веселые гостеприимные люди, обилие приезжих давало им приличный и надежный доход, так что было приятно смотреть на ухоженные дома, увитые виноградом и окруженные фруктовыми деревьями. И насколько обидно было впоследствии видеть по телевизору те же дома разоренными и пустыми, когда местные жители вместо шампуров взялись за автоматы. Я надеялся, что хоть теперь увижу этот край цветущим, как в нашем мире в прежние времена. Увы, открывшаяся нашим глазам картина была безрадостной.

Шаги нашей избушки гулко отдавались на пустой улочке одного из пригородов Сухуми. За обветшалыми каменными оградами зияли пустыми глазницами выбитых окон покинутые дома. Сидевший на одном из заборов павиан тревожно закричал, завидев нашу избушку, и из заросшего сада, вереща, стали разбегаться его многочисленные подданные, которые до того беспощадно обирали одичавшие деревья. Как видно, обезьяны и разорили эти места, начисто лишив местных жителей всех видов на урожай, до которого они с безнадежным постоянством добирались первыми. А того равновесия, как например в Индии, где хватает и места, и питания и людям, и обезьянам, добиться, похоже, пока не удалось.

К счастью оказалось, что бедствие было локализовано на небольшой территории, которую люди отдали на откуп своим хвостатым пародиям. С севера ее ограничивали горы, с юга – море, а с запада и востока – заговоренная разделительная черта избирательного действия, через которую могли беспрепятственно проникать все живые твари кроме павианов и макак. По другую сторону этой черты я, наконец, увидел цветущий край.

Здесь еще ярко светило солнце, и сезон сбора винограда был на исходе, так что местные жители уже не столько работали, сколько веселились. Кругом царил один сплошной праздник, оглашая долины замечательным многоголосием, о котором все, конечно же, имеют представление. В каждой долине – свои песни, одна лучше другой.

Рекомендованная навигационной системой дорога на одном из перевалов оказалась перегорожена обвалом, и мы неосторожно остановились спросить путь в деревне с многообещающим названием Ахалшени.

Это оказалось весьма опрометчиво. Во всяком случае, именно эта остановка предопределила то обстоятельство, что последующие шаги избушки были неуверенные, заплетающиеся, я бы даже сказал: синусоидальные. Впрочем, на своих двоих мы передвигались не лучше. Воистину, гостеприимство местных жителей не знает границ. Мы оказались в Ахалшени часов в одиннадцать утра. Нас проводили к местному старосте, батоно Давиду, представительному старику, который единственный из всех немного знал общепринятый в этом мире язык межнационального общения – латынь. Он обстоятельно рассказал нам обо всех местных козьих тропках, после чего не терпящим наших робких возражений тоном предложил немного перекусить.

Я начал догадываться о масштабах того, что нас ждет, когда под большим тутовым деревом на главной площади деревни в ошеломляющем темпе появились столы, лавки и мангал. В какой-то момент я испугался, что зажарить решили нас, потому что со всех сторон начали собираться мрачного вида лица, как когда-то говорили, кавказской национальности. Но на шашлыки пошел молодой барашек, появились кувшины с вином, блюда со свежими фруктами… Мы и опомниться не успели, как оказались сидящими за этим обильным столом, с солидной горкой дымящегося шашлыка перед каждым из нас, с рогами в руках, полными благородного напитка рубинового цвета, дружно в меру сил и слуха подпевая прекрасному хору.