Текст книги "Литконкурс Тенета-98"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 75 страниц)

Выбери истинный цвет моих глаз:

Карий – к монашеству,

Синий – к измене,

Серый – к душе, непонятной для вас,

Родственной Господу в третьем колене.

Выбери чинно, не надо спешить:

Пластик – двугривенный,

Кожа – дороже.

Жаль, что я кукла – так хочется жить…

Но идеал твой лишь в кукле возможен.

*** – x x x-

Напролет всю ночь, до самого утра,

Ждал гостей… Свет ламп

рвал на части темень.

Не пришел талант,

пришла его сестра…

Что ж, и с ней неплохо

мы проводим время.

*** – О СУДЬБАХ-

***

Бывает так

Убитый лебедь снова в стае,

Не знаю, почему, но так бывает.

Бывает так

Январь вернется в мае,

Не знаю, почему, но так бывает.

Бывает так

Пустяк становится причиной,

Чтоб ветер, усмехнувшись, рвал личину,

Цена которой даже в красный день – пятак,

Бывает так.

Бывает так

Душа устала

От бесконечных передряг

И выкинула белый флаг,

Но на рассвете стал он алым,

Бывает так.

Бывает так

Не в помощь и вода

живая,

И наступают холода,

И грозен мрак…

Не знаю, почему, но так бывает.

Бывает так.

***

***

Слова бессильны – сказано довольно,

Нас разделяет полог тишины.

Смотреть в глаза и боязно, и больно

Устали мы от поисков вины.

Устали от разлук и примирений,

Сомнений, ссор, надежд на новый круг…

Осталась тень надежды -

тени

не расцепили тонких рук. – x x x–x x x-

Рука на прощанье. Оборвана привязь.

Колеса по стыкам – тук, тук… Покатились…

Не знали разлук, может в том божья милость,

Но поезд по рельсам – тук, тук… Покатилось…

Прощай, ученик! Ненавижу прощания…

Колеса – об стык. Вижу, вижу желание.

До боли знакомо – сбежать к лучшей доле.

Умен ученик, все знакомо до боли.

Да, я не успел, уповая на братство,

Тебе рассказать о простейших вещах:

Научит ли кто-то тебя – возвращаться,

Научится ль кто-то – тебя возвращать? – x x x-

***

Туманный вечер, названый мой брат,

Рассеял мишуру из серебра.

Сек сечень, но я был по-детски рад

Седел от серебра, не от утрат.

Лелеял боль, а мир был не согласен

Хотя и ветром гнал, и седовласил,

Шептал на ухо:

– Не горюй, прохожий,

Что правда жизни так на ложь похожа…

Шуршал по скатам сиротливых крыш:

– Что горевать, коль правду говоришь…

Мир прав, я зря не отдал ветру страх

Заснула ночь, мой друг, моя сестра,

И утро взяло боль былых утрат

В обмен на горстку мишуры из серебра.

*** – x x x-

Как жаль, что день за днем грустнеет стих

Твоя фата, увы, была фатальна…

Теперь я в каждой капле слез твоих

Таюсь… Но не подобием зеркальным,

Не отблеском в росинке на заре,

Чья жизнь – мгновенье, непорочна и непрочна.

В твоих слезах безжалостно, бессрочно

Я заключен… Как мушка – в янтаре. – x x x-

В плену дорог лесных,

На их изгибах,

Ты повстречала сны

И в них погибла.

Пять перышек совы

Мне дав на счастье,

Умчалась прясть ковыль

Каурой масти.

Стук дней – как звон монет

В ларце скареды…

Лишь вспомни обо мне,

Пусть без ответа!

Лианы льнут к стене…

Шкаф, стол, два кресла…

Ты вспомнишь обо мне

И мы воскреснем.

***

***

Сквозь сумрак сонный мотылек

Скользнул от спички к сигарете

И через миг уже поблек…

Он к жизни вызван был для смерти.

Твой голос в проводах поник;

Как траур, мрак на трубке виснет

Окончен разговор. На миг

Я к смерти вызван был

для жизни…

***

***

***

Ползет Луна по паутинной сетке веток

И ловит мотыльков на вкус и цвет

(быстрее сердца крылья бьются,

последний миг приблизить торопясь).

На каждый знак, на каждый жест маэстро Ветра

Отзывчива надломленная ветвь,

А остальные не вздохнут, не шелохнутся

Корней и кроны не утратив смысл и связь…

***

Ко мне пришла чужая тень

Тень траурной, зловещей птицы,

Закрыла путь к мирской мечте

В рай лона, к смерти возвратиться.

Как глины ком в руках творца,

Меняюсь… Я слабее в споре

И вот, напуганный простором,

Еще несмело, каркнул ворон,

В безбрежность падая с крыльца…

***

Холодом пышет известка,

Только хитрей жар

Лепит лицо из воска,

Мысли метелью кружа.

Щеки съедает ржа.

Жаль…

Сколько еще мне, сколько?

Шепот бескровных губ.

Воск каменел на снегу…

Полночь. Больничная койка.

***

Другу

Твоя судьба, сопливая,

Носилась в драной юбочке

И жалилась крапивой

В далеких экспедициях,

А ты уж холил усики,

А ты уж ладил гусельки,

Метался, грезил лицами

И думал – не влюбиться ли?

Твоя судьба нечесана,

Твоя судьба немазана

Дрожала перед грозами

И плакала над сказками.

Принцессы одуванчиков,

Богини торопливые

Вот то, что нужно мальчикам,

Забывшим вкус крапивы… – x x x-

***

Принцесса на горошине

Застывшее и прошлое,

Зимою припорошено

Все низкое и пошлое.

А было ли высокое?

Да, было, если верилось.

Душа питает соками

И выправляет время ось…

***

Пепел жертвоприношения

Рассыпается в золу

Ни к покою, ни к движению,

Ни к добру, ни к сну, ни к злу.

Все, к чему ни прикоснусь,

осыпается в забвение…

Пепел жертвоприношения

рассыпается в золу.

Саван дыма мягко стелется,

Долог путь, да недалек.

Под ладонью зябко теплится

Чьей-то жизни уголек. – x x x-

***

Крест веток на луне

до самого рассвета…

Тянулся миг как день,

И все же канул в Лету.

Не повторится миг,

Но будет, верю слепо,

Другая ночь, той слепок,

Крест веток на луне

до самого рассвета. – x x x-

ДНЕСЬ – x x x-

Пропахший полынью мальчик

Отлынивает от работы

Тревожит рукою галечник,

Бросает камешки в воду.

Ох, матушка будет сердиться,

Отхлещет ивовою вицей,

Да только круги важней

В них всякая всячина видится.

Они – как окошки в мир,

Где счастьем не платят вир,

Где места не будет беде…

Там жизнь, пролетевшая здесь,

Всего лишь круг на воде.

***

***

По мыслям – околесица,

А по душе – околица.

Мне хочется как грезится,

Мне хочется – но колется.

Зозуля, в светлой рощице

Не трогай млада-месяца,

Пусть грезится и хочется,

Пусть хочется и грезится.

К чертям мирские почести

Труби победу, вольница!

Мне грезится как хочется,

Мне хочется – но колется.

Ой, бабушка-пророчица,

Не трогай млада-месяца,

Пусть грезится как хочется

И колется, как грезится…

*** – КАЛИКА-

Все немощнее тело

Калики перехожего,

Рука дрожит несмело…

Подай, дружок, мне ковшик,

Да только не с водою

Не обижай меня,

А с кровью молодою

Из хмеля-ячменя.

Поверь мне, я не пьяница

Мне тяжело смотреть,

Как сквозь морщины скалится

Не скоморох, а смерть.

У пива ж сверху – пена,

Барашки-облака,

И кажется, что скверна

Отпустит старика…

*** – x x x-

На шаг приблизясь к алтарю,

Уже не так на мир смотрю

И, утирая пот с лица,

След замечаю от венца

Другим живу, другим горю,

На шаг приблизясь к алтарю.

На шаг приблизясь к алтарю,

Не обману, не укорю,

Но не прощаю, не взыщи,

Обиды, "аки тать в нощи",

То – шаг второй,

а я стою

Лишь первый сделав к алтарю.

*** – x x x-

Бросал горе в море – не приняло море,

Вернуло обратно пеной.

Печаль венчал с горем – печаль убежала,

Легко ли ей быть благоверной?

Бросал горе птицам – пускай порезвится,

Не приняло небо даяния,

Вернуло обратно грозою да молнией,

Засыпало градом-манной.

Бросал горе в землю – землица все примет,

Навеки схоронит в ладонях,

Но, дождику внемля, ростки появились,

И в каждом – по зернышку горя…

*** – Д У Э Л Ь-

Венок сонетов к ногам моей любимой

(апрель 1995 – сентябрь 1995)

Все дуэли похожи одна на другую… Бестужев

Из нежных слов я сплел тебе венок.

Мой ангел, знай, тобой смиренный инок

Все променял на прах у милых ног…

Я в честь твою устроил поединок

Я вызвал на дуэль свою мечту,

Один из нас окончит дни в забвенье,

Мой секундант провел уже черту

На камне нищеты и вдохновенья.

Десятый шаг… Ударил чей-то крик,

Нажат курок и случай-баловник

(нелепый бред – нелепее, чем случай)

Избрал мишенью грудь мою в тот миг,

Хоть перед смертью твой увидеть лик…

Прими венок, он чуточку колючий.

– 1

Из нежных слов я сплел тебе венок,

Из золотых – браслеты и мониста.

Я так устал! Я болен, одинок,

А ты игрива и слегка игриста.

Звени же, танца искрами маня,

Когда-то я заправским был гулякой…

Как мало же теперь во мне – меня!

Я осень ныне – холод, грязь и слякоть.

Такая дрянь бывает в голове!

А слово – как мечта, как соловей

Природы божества мгновенный снимок,

О суете не хочет знать земной

И улетает… Этому виной

Мой ангел, знай, тобой смиренный инок.

– 2

Мой ангел, знай, тобой смиренный инок

Хоть и отшельник в сумрачном лесу

Извечный друг прекрасных паладинок,

Смертельный враг бесцельных пересуд.

Ты – колесо, я – ступица и спицы,

Ты – Млечный Путь, я – звездочка на нем,

И если тебе, милая, не спится,

Подмигиваю трепетным огнем.

Богат – ты во сто крат меня богаче,

А беден – так и в бедности не плачешь,

Хоть крайности не любишь за порок.

С улыбкой помолюсь ветрам рассветным

Вовек живи, венок из слов заветных!

Все променял на прах у милых ног…

– 3

Все променял на прах у милых ног

Свое неутоленное кокетство,

И ворох од, и горсточку эклог…

Я болен смехом, язвою и детством.

Я болен потому, что нездоров,

Перемешалось следствие с причиной.

Как щепка, отлетевшая от дров,

В огне я раньше, хоть не вышел чином.

Я – сам пожар, во мне пылает Бог,

Бог-юноша, застигнутый врасплох

С журналом эротических картинок.

Подчас считая нервный тик за так,

Сам времени отмериваю такт.

Я в честь твою устроил поединок.

– 4

Я в честь твою устроил поединок.

Уже не веря в смерть и красоту,

Рву жизнь, как надоевший фотоснимок,

Там, где клинок подвел под ней черту.

Разорванною жизнью я доволен,

И, завершая свой последний грех,

Осмеиваю радости и боли,

Впервые беззаботный слыша смех.

Вкусив без меры плоть и кровь пророка,

Устав от дней без грез, без снов, без прока,

Ни времени, ни воли волн не чту

И оставляю прахом на пороге

Обрывки жизни – недругу под ноги.

Я вызвал на дуэль свою мечту.

– 5

Я вызвал на дуэль свою мечту,

И с зеркалом устроил тренировку.

Двойник мой оказался на посту,

Парировал с завидною сноровкой.

Как петухи, сцепились… Клюв за клюв!

– Прости за злость, экзамен – так экзамен.

Бросок, удар…

Убит?

– Сплюнь – я ведь сплю…

Жаль, что я спал с открытыми глазами.

Я видел сон, что ждет меня дуэль,

Я слышал крови дробную капель

И крики птиц, и траурное пенье.

И пал я ниц, тот сон благодаря…

Где секундант? Пора свершить обряд!

Один из нас окончит дни в забвенье.

– 6

Один из нас окончит дни в забвенье.

Я не готов. И не готова ты

Стать выброшенной за борт поколеньем,

Что звезды обменяло на кресты.

Один из нас уйдет, не обернется

Наш мир за безрассудство осужден.

Пусть слабый отправляется за солнцем,

Пусть сильный остается, где рожден…

Я в зеркале не вижу отраженья,

Но не могу смириться с пораженьем

И смесью смеха с горечью во рту.

Скулит, как по покойнику, дворняга.

Пора. Но я не в силах сделать шага

Мой секундант провел уже черту.

– 7

Мой секундант провел уже черту,

Но шпагу не вернул на ложе в ножны.

Блестит клинок как серебро, как ртуть,

Как мысли о возможном невозможном,

О том, что смерть – часть жизни и жива,

Придет час – мир Костлявая покинет…

Я буду жить! Я отыщу слова,

Чтоб вновь сплести венок тебе, богиня.

Я отыщу, хоть в схватке изнемог.

Я справлюсь, милая, наступит срок

Освободиться из сетей сомненья.

Тревожно секундант толкает в бок

Я снова сплю. Я съежился в клубок

На камне нищеты и вдохновенья.

– 8

На камне нищеты и вдохновенья

Судьба напишет наши имена,

Но он не станет камнем преткновенья

Неистовых вакханок и менад.

Ему не быть краеугольным камнем

В хибарах духа, теремах ума…

Так почему боль ближнего близка мне,

А мир мечты – невыразимо мал?

Опять отвлекся… Утро наступает,

Уходит из затылка боль тупая,

Чтоб новою смениться в тот же миг

Расходимся… Второй, четвертый, пятый,

Седьмой… Рука немеет. Мысли смяты.

Десятый шаг… Ударил чей-то крик.

– 9

Десятый шаг… Ударил чей-то крик.

Толпа зашевелилась. Грянул выстрел.

Враг промахнулся, головой поник.

Мой ученик – стреляет слишком быстро.

Я в небо, как в копеечку, в ответ

На шпагах, господа, а не на шпильках!

Исчерпан инцидент? Ну что вы, нет!

То кровь из носа сохнет на опилках.

Повысилось давление, и грудь

Не в силах больше вынести игру,

Толчками гонит кровь… Что мудрость книг,

Когда наш мир так грязен и так груб…

Скользнула капля пота в пропасть губ.

Нажат курок, и случай – баловник…

– 10

Нажат курок и случай-баловник

Подкинул в небо две игральных кости.

Один да два – мой шанс… Ну что ты сник

При эдаких комплекции и росте?

Насколько вероятнее мечта?

На шесть очков? Я был уверен в этом.

Я знал – моей мечте я не чета,

Судьба не властна над мечтой поэта.

И в этот раз придется уступить…

Атропос, режь скорее жизни нить!

Слеза скользнула по щеке колючей…

Рассеял ветер слабости порыв

И время вновь застыло до поры.

Нелепый бред – нелепее, чем случай.

– 11

Нелепый бред – нелепее, чем случай,

Но в нем живу, как истый фаталист,

И скоро покачусь с небесной кручи,

Друзьям оставив смех и чистый лист.

Пускай напишут все, что им по нраву,

Любую форму с радостью приму.

Я – чистый лист с рождения… По праву,

Представленному мне лишь одному.

Я – чистый лист с рождения до гроба,

И чистота листа – высокой пробы,

Я – мотылек, уткнувшийся в ночник,

Хоть за стеклом сожженных крыльев куча…

Все реже сердца стук. Бродяга-случай

Избрал мишенью грудь мою в тот миг.

– 12

Избрал мишенью грудь мою в тот миг,

Был точен в этот раз, на удивленье,

Бездельник-случай… Где же проводник

К вратам отчаянья или спасенья?

Он не спешит… Каким предстанет он

Как уголь, черным, или белоснежным?

Я жду последний сон, чудесный сон,

Пусть примет душу ласково и нежно.

Рассвет нахлынул, как кровь горла ал.

Я жду посланника, всю жизнь я ждал.

Он светлый, светлый! Нет, ты видишь блик

На мокром камне поседевших скал.

Венок тебе готов, мой идеал,

Хоть перед смертью твой увидеть лик…

– 13

Хоть перед смертью твой увидеть лик,

Услышать колыбельные напевы.

Мой долг тебе, любимая, велик

Вольготно быть в долгу у юной девы!

При жизни я не смел поднять глаза

К кумиру… смерть дала мне это право

Скользнуть ужом к червоным волосам

И улыбнуться ласково, лукаво.

Как много слов вошло на чистый лист!

Как мало дел, в которых сердцем чист

Я оказался… Солнце дарит лучик.

Пора идти – пусть горизонт мой мглист,

Пусть путь тернист – я вверх иду, не вниз…

Прими венок, он чуточку колючий.

– 14

Прими венок, он чуточку колючий,

Я не люблю срезать у роз шипы

Чужое горе мукой сердце учит,

Чужая радость – разжигает пыл.

Хоть я устал плести из слов косицы,

Прекрасней нет усталости моей.

Любимая мне грезится и снится,

Я каждый вздох свой посвящаю ей.

Ее любви бесценные уроки

Писать мне помогали эти строки.

Надеюсь, и других наступит срок.

Обет исполнен… Крепче нет обета,

Чем тот, что дан возлюбленной поэтом

Из нежных слов я сплел тебе венок. – О СОДЕРЖАНИИ -

Ах, вот что он, смутьян, осмелился

Нам в этой книге преподнесть:

Трюизмы ……………………………………………..

сны ……………………………………

все та же мельница ….

О чепухе …………………………………………….

о судьбах ……………………………

днесь ………………..

Любовь и кровь смиряя штофиком,

Он вечно слеп… и вечно пьян.

Где стиль? Где свой язык? Где строфика

И голос, "страстью обуян"?

Я поискал бы в нем изъян.

Мы льнем к мечте – он с ней стреляется,

Рыдая в клетку строк своих,

Хотя природой возбраняются

дуэль ……………….

и

слабый акростих ….

Поэта кормит вдохновение

И музы тонкий фимиам -

Раб рифм, он так далек от гения!

Ей-богу, где-то в нем изъян.

Саша Вишневская
Кончится дождь…

Эпиграф: Со мной никогда не случалось

ничего лучше тебя…

БГ

Как потопаешь

туда тебе и дорога…

В. Дмитриева

Сами понимаете: если вы нашли в каком-то из героев до боли знакомые черты, это еще ничего не значит. Огромные спасибо: Наталье Сергеевой, Алексею Плесовских, Марии Хамзиной, Александру Лазареву, Эльвире Ольман, Максу Габышеву

и вообще всем процитированным людям. * * * * *

"…пока не шагнешь с карниза", – Тин невесело усмехнулся. Сам он не считал это выходом, но ведь было же: Шаша, Ран, Клетка… Снова воспоминания затопили черной смрадной волной; Тин, как всегда, не сразу увернулся от нее. Глотнул «Балтики», чтобы разбавить сухоту в горле, поставил бутылку на прежнее место. Она, стукнув о каменные плиты постамента, довершила гармонию открывавшегося отсюда вида.

Тень от памятника Ленину, под которым сидел Тин, уходила наискось влево, и луна освещала стоящее напротив здание с колоннами – администрация области. С этими нелепыми колоннами Тину всегда хотелось сотворить то же, что сделал в свое время Самсон – толкнуть в разные стороны, чтобы все это развалилось к чертям…

– … … к чертям собачьим! – донеслось справа. Четверо крепких парней в джинсах-"трубах" и спортивных костюмах, громко и нецензурно куря, прошли мимо. Один, краем глаза заметив Тина и две пивные бутылки, определил:

– Эй, чувак, тебе же много на одного! – Делиться надо, – подтвердили «пацаны», развернувшись в обратную сторону и неторопливо приближаясь.

– Ты че один сидишь?

– Настроение такое, – нехотя ответил Тин, определяя: драться хотят или просто так. Он мог и подраться. Тряхнул головой, рассыпав по плечам длинные черные волосы, блеснув серьгой в левом ухе. Иногда в нем просыпалось это бравада не бравада – ну, подходите, братья наши меньшие по разуму, вы правы – я не такой, как все.

– Оп-па, мужики, глядите – неформал! – радостно воскликнул «пацан», по виду – самый младший. Тин отметил про себя, что остальные не очень-то воодушевились.

– Короче, чувак, ты прикидываешь: у «моей» денюха сегодня, дак я добрый, сообщил первый. – Давай чисто вместе бутылочку – за ее, как бы, здоровье там, все дела…

– Я же говорю, настроение не то.

– Ты че, лох, что ли? – снова не утерпел младшенький.

– Нет, – Тин неторопливо удовлетворил его любопытство. – И потом, – пробка с чмоком слетела с последней бутылки, – на всех уже все равно не хватит.

Он спокойно отхлебнул прохладной пенящейся жидкости и уверенно оглядел «пацанов».

– Пойдемте, короче, че мы паримся, – наконец решил «добрый».

Они ушли, оставив после себя два окурка. Тин, поежившись от вечернего сентябрьского ветерка, засунул руки в рукава своего пушистого свитера. Потом вытащил руку и поставил одному из окурков щелбан. Тот улетел, захватив по дороге товарища.

"Живут же… они, – подумал он, не решаясь все же на слово «люди». – Живут себе в свое удовольствие. Не мучаются глобальными вопросами мироздания, не читают Кастанеду, не слушают БГ и не презирают Категорический Императив. Чего ж мы-то вечно не как все? Чего-то надо нам, ищем чего-то… Да кабы нашли, а то не находим и уходим. Майк, Моррисон, Башлачев. Ран, Шаша, Клетка…". Снова прозрачный и будто виноватый Шаша; исковерканный Ран, которому тесно было в этом деревянном ящике, – изломанные пальцы его словно хотели выбраться наружу; и Клетка… Тин торопливо отправил внутрь себя еще несколько глотков, пытаясь залить эту боль, желая, чтобы она пошла паром и исчезла, как почти всегда, но было, видимо, поздно.

… Странно было видеть Клетку в платье, тем более белом. Еще более странно было ее лицо: спокойное, умиротворенное какое-то. В изголовье стояла бабка, держа в руках огромную фотографию, где Клетка ослепительно улыбалась. Фотография была сколько-то-летней давности, и Клетка там была еще не Клетка, а Орка – девочка-панк, – и ирокез с зелеными прядями, и булавка в ухе… Но все равно это больше походило на Клетку, чем то, что лежало перед толпой родственников и друзей, перед окаменевшей от горя матерью…

– Тин… Костя…

– А?.. Что?.. – он невидящими глазами скользнул по толпе. Маша Кара осторожно теребила его за рукав.

– Пойдем… Ты же не поедешь на кладбище?

Тин мотнул головой и потянул Кару в сторону реки.

Там они сидели и молчали, долго, и Тину легче делалось от того, что можно так сидеть и не говорить ненужных слов. Но чуть только вспоминалось, почему они пришли сюда, и он отворачивался от Маши и старательно разглядывал ржавую трубу, выжидая, пока высохнут глаза…

– Тин! Да елы-палы, вот это номер! – что-то знакомое, черно-джинсовое, глядело на него сверху вниз и улыбалось. Тин внимательно всмотрелся в эту улыбку, полную золотых зубов, и неуверенно произнес:

– Тигра..?

– Да елы-палы, он самый! Тормозишь, всего-то два года прошло. Дай лапу, друг!

Тин поднялся, с удовольствием тряхнул протянутую руку. Тигра уже что-то увлеченно рассказывал, одновременно развязывая рюкзак. А Тин вспоминал: два года назад к ним в город из Свердловска пришли двое: невысокая девушка с длинными черными волосами и черноглазый парень с полным ртом золотых зубов, редкими усиками и челкой, лихо спадающей на глаза. Вся тусовка им жутко обрадовалась, но выяснилось, что никто не может вписать этих людей. Тин – тогда еще молодой, «зеленый» и восторженно относящийся ко всему, что было связано с тусовкой – поселил пришельцев у себя (его родители и младшая сестра как раз уехали загорать на море, а его оставили – сдавать сессию). Жить стало лучше, жить стало веселей. Пришельцы – Лия и Тигра – травили анекдоты, между делом учили Тина играть на гитаре и пели песни, от которых все хохотали до колик, или другие – от которых сжималось горло и хотелось плакать.

…А Тигра ничуть не изменился: такой же худой, усатый и смеющийся.

– Пиво у вас тут дешевое, у нас же вообще невозможно жить!.. Слушай, я же тебе фотографии привез, – ты просил, помнишь? – вот Раст, а это мы с Лией…

– Как она-то?

– Замуж вышла полгода назад, – Тигра хохотнул. – Чего-то мы с ней разбежались. Но остались друзьями… Если я не ошибаюсь, она ждет бэби… А как Леночка, Клетка?

Тин с трудом проглотил пиво и посмотрел на Тигру. Тот выжидающе улыбался. – А ты… Она умерла год назад. Год и три месяца.

Тигра замер, и улыбка медленно сползла с его лица.

– Прости, я не знал, правда… Черт, как же так?

С полминуты они смотрели друг на друга, потом Тин спросил: – Тебе опять негде ночевать? – Похоже, так. Я думал у Кая вписаться, а его чего-то дома нету. – Да плюнь на него с высокой колокольни, пойдем ко мне. – Твои родичи опять на море? – Тигра усмехнулся. – Почти. У меня теперь свой флэт из двух комнат – полная свобода действий! – Да вы, батенька, буржуй: в таких условиях да одному жить… – "Вот моя деревня", – провозгласил Тин, когда они с Тигрой зашли в уютный дворик, который ограждали две пятиэтажки.

Дворик этот был редкостью. Там до сих пор сохранились в рабочем состоянии песочницы, качели-карусели и прочий детский инвентарь. А еще там росли березы. Целый двор начинающих золотиться деревьев… – Слушай, а неплохо ты устроился, – удивленно одобрил Тигра. – Почти в центре города – и такой шарман… А каким образом это получилось? – Тут моя тетя жила. А теперь она вот уже почти год как отошла в лучший мир, а перед этим успела завещать любимому племяннику, то есть мне, свою квартиру. Родители решили, что я уже вполне самостоятельная личность, и милостиво повелеть соизволили, чтобы я убирался. – Хорошая тетя… – мечтательно произнес Тигра.

Они поднялись на третий этаж. На лестнице в них чуть не въехал мальчуган на роликах, но вовремя затормозил, схватившись за перила. Тин сделал страдальческое лицо, а мальчик – торжествующее, и они срепетированным дуэтом продекламировали: – Тормозите лучше в папу,

Папа мягкий, он простит… – Привет, Петька, – улыбнувшись, добавил Тин. И объяснил остолбеневшему Тигре: – Это ежедневный ритуал. Этот пацан каждый день пытается меня задавить. – Когда-нибудь ему это удастся, я в него верю. – Если ты забудешь, что у меня квартира номер восемь, ты сможешь меня найти по наскальной живописи.

На стенах возле квартиры № 8 было написано много чего. Были поздравления с новым годом и днем рождения Пола Маккартни, были цитаты из великих. Например, из Пржевальского: "А еще я люблю жизнь за то, что в ней можно путешествовать". – Добро пожаловать, дорогой друг Карлсон!.. – проскрипел Тин голосом Василия Ливанова, открыв дверь, и оглянулся на Тигру: – Ну и ты заходи… – Да ты крут, приятель! – оценил Тигра, осматриваясь. – Елы-палы, всегда мечтал жить в своей собственной квартире!.. А тетя была хорошим человеком? – Ну как тебе сказать… Она была моя вторая мама. Почти. Она многому меня научила. Представляешь, она к пятидесяти трем годам не забыла, как ставится аккорд Em! – Зашибись старушка была. И квартирка симпатичная. Все такое квадратненькое, уютное, прямо прелесть! Наверно, твои девочки мечтают остаться здесь жить… Тигра повернулся от настенного ковра "Утро в сосновом бору" и наткнулся на взгляд Тина. – Женя, – медленно и внятно сказал Тин. – Ты можешь говорить со мной о своих девочках, но не о моих.

Тигра слегка стушевался, отвел глаза и увидел на столике фотографию Клетки. Он помолчал и сказал сам себе: – Поздравляю тебя, Шарик, ты балбес. – Да ладно. Но на будущее запомни. Есть хочешь? – Ха, спросил! – облегченно выдохнул Тигра. – Я сегодня только завтракал, и все. – Везет же неграм, а я даже не завтракал… – Да-а, пельмени – это вещь, – удовлетворенно сказал Тигра, насаживая на вилку очередной комочек из теста и мяса. – Слушай, Тин, как здорово, что я тебя встретил! – Как здорово на самом деле, что у меня остались пельмени, – уточнил Тин. Если бы не было еды, все было бы гораздо мрачнее…

В дверь позвонили. – Интересно. Какую… лицо несет на ночь глядя? – Тин пошел открывать двери и на всякий случай посмотрел в глазок.

В глазок была видна знакомая бородатая личность в джинсах и тельняшке. – Картина Репина "Не ждали", – извиняющимся тоном пробасил Джокер, заходя в квартиру. – Здорово. Как ты относишься сегодня к гостям? – Терпеливо, – Тин пожал протянутую руку, а из кухни вылетел Тигра и обрадованно закричал: – Джокер! Елы-палы! Сколько лет, сколько зим!.. – Хай, – глаза Джокера слегка потеплели. – В другое время я бы более оживленно тебя поприветствовал, но просто сегодня у меня настроение еще мрачнее, чем обычно. А вообще я даже рад тебя видеть. – Мы можем поделиться пельменями, – сообщил Тин. – К пельменям нужна водка, – рассудительно заметил Джокер. – А может… – Поздняк метаться, – и Джокер вытащил из своей объемистой сумки бутылку. … – Сплошная коммерциализация, – говорил Джокер. – С той же музыкой. Вот что находит куча людей в «Продиджи»? Может, я темный человек, но я не понимаю, что в этой музыке прогрессивного. Это же и не музыка даже. Тут прогресс только с технической точки зрения, а с музыкальной… И еще такая есть вещь, когда смотрят не на внутреннюю сущность, а на форму. Этот чувак из «Продиджи» – на него смотрит человек и думает: "Во, у него прическа отпадная, и язык проколот, и вообще он, наверно, крутой. И музыка у него, наверно, крутая. Вот я тоже буду слушать эту музыку и стану крутым парнем". То есть идут от личности человека к его творчеству, а не наоборот.

Я сам сначала был крутым металлистом: обслушался какого-то советского «металла» – и два года «висел» только на нем, ходил весь в железках и прочее. А потом мне стали надоедать однообразные тексты и темы. Мне захотелось чего-то большего. И тогда кто-то поставил мне Егора Летова. Я послушал – и понял: текст. Главное – что поет, а не как. Хотя как тоже важно. И вот я обслушался Летова до потери пульса и лет пять только его и Янку Дягилеву слушал. Во многом именно Летов «подвиг» меня на собственное творчество. Это тоже важный критерий «настоящести». Интересно, на что может подвигнуть та же «Продиджи»? Да нет, это даже не интересно: пойти нажраться вдрабадан, разбить пару фонарей на улице или кому-нибудь морду набить. …БГ я сначала вообще не воспринимал. А потом дорос и до него.

До всего в жизни нужно дорасти, и это неизбежно произойдет, если ты хочешь. А если тебя устраивает только оплетать себя феньками с ног до головы… Вот этим отличается нынешнее «пионерье». Раньше "пионеры"-то другие были, они чего-то в жизни искали, вносили какую-то свежую струю в тусовочное болото. Поэтому быстро переставали быть «пионерами». А эти так на всю жизнь и останутся тусовщиками. Как это..? А, вспомнил – asinus manebis in saecula saeculorum, годы учебы на истфаке не прошли для Джокера даром. – Напиться, обкуриться, попрыгать под «Нирвану», а главное – выставить напоказ свою нестандартность. Ничего в душе, и отличие только внешнее от гопников, цивилов и прочих. Я как-то пробовал с ними спорить, объяснять, что есть истина. Говорил: "Ребята, длинные хайры и балахон с Куртом Кобейном – это еще ничего не значит, не это главное. Можно быть бритым налысо, если это нравится, и быть хорошим и вполне нестандартным человеком". Мы так ни до чего и не доспорили, они были упертые, и я тоже. Я разозлился, ушел, пришел в парикмахерскую – а у меня тогда хайры были ниже плеч – и вернулся на тусовку бритый "под ноль". Они офигели, а я сказал: "Видите, дети, и без волос можно жить на свете…". – Меня недавно одна девочка просто убила, – вставил Тин. – Говорит: "Я решила проткнуть вторую дырку в ухе и стать неформалкой. Только музыка, которую они слушают, мне не нравится, поэтому я по-прежнему слушаю «Иванушек»…

Они расхохотались. Потом Джокер мрачно добавил: – Вот такие, как она, потом плетут феньки на продажу… Их даже можно было бы понять: они как художники, которые продают свои картины. Но фенька – это не ювелирное изделие, это – часть души, и вот чего «пионеры» не могут понять. Конечно, картина – это тоже часть души, но это совсем не то… Продавать феньки – это то же самое, что писать по компьютерному шаблону дружеские письма. Вполне возможно, что они будут одинаково искренними, но… одинаково. А потом вообще пойдет конвейер, и ни о каких чувствах уже не вспомнится… Я знаю, что надо спеть по этому поводу, – Джокер отобрал гитару у Тигры, который все время что-то бренчал. Коммерчески успешно принародно подыхать, О камни разбивать фотогеничное лицо, Просить по-человечески, заглядывать в глаза Добрым прохожим… Украсить интерьеры и повиснуть на стене, Нарушить геометрию квадратных потолков, В сверкающих обоях вбиться голым кирпичом, Тенью бездомной… О, продана смерть моя… * * * * * – Оплотим проезд! – резкий и не по-утреннему бодрый голос кондуктора заполнял собой весь автобус. Юлька попыталась выдернуть руку из хитросплетения людей, курток и сумок. Опять не получилось. Ну вот как в таких условиях достать и гордо предъявить свой проездной? – Передняя площадка, кто еще не обилеченные? – кондуктор активно работала, и Юлька в который раз подумала: "Как они могут в таких экстремальных условиях, когда люди стиснуты и приплюснуты друг к другу, прибиты словно гвоздями, наматывать не один десяток километров и еще не забывать собирать деньги? Тут одна мысль: как бы на ногах удержаться, да еще чтобы эти ноги были по возможности поближе к остальному телу… ну вот. Отдайте ногу. Ногу отдайте, говорю! А-а-а! "Помогите, хулиганы зрения лишают!" …Уф. Хорошая остановка все выходят. Ну, почти все. Отдайте ногу!.."

Ногу отдали, и руку тоже, и Юлька наконец добралась до кармана, где лежал проездной. Должен был лежать. Должен!!! Юлька вдруг с ужасом поняла, что оставила проездной дома. Лежит он, такой зелененький, в студенческом билете с красивой обложкой, на столе лежит, рядом с серебряным колечком и часами, которые она тоже забыла. Какая прелесть. "Евпатий Коловрат! – прошептала она. А что же я буду кушать сегодня, если придется отдать полтора рубля?.. Кель кошмар". – Оплотим проезд! – рявкнула кондукторша в самое Юлькино ухо, и Юлька бы даже подпрыгнула от неожиданности, если бы было больше свободного места. – Девушка, что у вас?.. – кондукторша потянула за рукав симпатичное (по крайней мере, со спины) существо. Существо помедлило, потом повернулось лицом к кондукторше (и к Юльке) и… Ну, конечно. Это была вовсе не девушка, а юноша. Это было очевидно. И длинные волосы, и серьга в левом ухе не придавали этому замечательному лицу никакой женственности. Юноша с укоризной посмотрел на кондукторшу. Он, наверное, очень удивился, потому что принять за девушку его, одетого в стального цвета костюм-тройку, было весьма затруднительно. – Извините. Что у вас? – не отступала та. – У меня – прекрасное настроение, – улыбнулся молодой человек. – За проезд рассчитываемся. – Не буду. – Выходим. – Да у меня проездной, – сжалился он и показал заветную бумажку в раскрытом студенческом билете. Юлька с завистью посмотрела на его проездной, одновременно пытаясь выловить пятьдесят копеек, которые упорно не желали покидать кармашек брюк. – А у вас..? – кондукторша посмотрела на нее, не решаясь уже классифицировать по половому признаку. Может, это девочка в белых вельветовых брюках и мужской рубашке, а может, это мальчик такой с прической каре, где одна сторона длиннее. Симпатичный курносый рыженький мальчик. Или все-таки девочка?.. Ну вот, началось… – Отрастили волосьев-то, вот и не обижайтесь, что за девок принимают, бурчала бабулька, сидящая рядом. – Ишь, и серег-то в ушах понавешано, и платки еще теперь носят парни, и красятся… – Это не те парни, – прошептала Юлька, наконец выловив денежку. – Точно, – усмехнулся молодой человек. – Что у вас за проезд? Оплотим, пожалуйста. – Сударь, вы случайно не юрист? – спросила Юлька, протягивая кондукторше то, что у нее было за проезд. – Не знаете, нет ли у нас закона, который разрешает не платить за проезд и вообще – не выполнять требование, если оно высказано неправильно? – Чего это неправильно? Ты язык-то придержи! – вспыхнула кондукторша. Образованная, что ли? – Образованная на филологическом факультете, так что имею право хотя бы намекнуть, что в русском языке нет слова «оплотим», ну ни в одном глазу! – Кайф какой! – шепотом оценил молодой человек, внимательно глядя на Юльку. А вы не знаете, лошади зевают? – Не знаю… – Юлька даже растерялась. Вот это спросил! – Должны, наверное. Кошки и собаки зевают, даже бегемоты и крокодилы. И лошадь, наверное, тоже. Что она, не человек, что ли?