Текст книги "Литконкурс Тенета-98"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 75 страниц)

– Если мы не восстановим сейчас хотя бы подачу кислорода, то она отключится.

– Может, лучше подождем, пока отключится?

– Может отключиться навсегда.

– Тогда срочно санитаров.

Вшестером мы еле справились с ней, то есть прижали к столу. Было такое ощущение, что мы пытаемся удержать не хрупкую девушку, а брыкающийся паровоз, причем паровоз, двигающийся со скоростью километров 300 в час и использующий боевые приемы.

– Мари, ее нужно срочно привязать. Полный крепеж. Долго мы ее не удержим.

– Лучше даже двойной или тройной. Одинарный она порвет.

Только привязав ее, мы смогли восстановить все датчики и трубки. Показания приборов были плохими, но объяснимо плохими состояние тяжелобольного человека. Пульс и давление резко подает, болевые и нервные импульсы зашкаливает. Реаниматоры занялись своей работой, а мы, наконец, смогли отдышаться и рассмотреть друг друга. В отряде, если она оттуда, она явно работала не поваром. У одного санитара проступал на лице кровоподтек, но похоже, его больше волновала сейчас рука. Как потом выяснилось, это был перелом. Второй в награду получил пару вывихов. Я и бригада реаниматоров отделалась синяками и ссадинами. В единоборство вступать с ней мне расхотелось.

Ребята колдовали над ней достаточно долго, под действием инъекций девушка постепенно успокоилась, показания датчиков были очень плохими. Она еще не выбрала между жизнью и смертью.

– Тог, мы сделали все, что могли. Двойная блокада, но … Похоже, вас ждет веселое время, лекарства действуют на нее плохо. Все зависит только от ее желания жить, или от чуда.

Оглядев друг друга, они, как и мы недавно заулыбались. Синяки уже проступали, одежда висела клочьями. Какая уж тут стерильность и аккуратность.

– Да, и не развязывайте ее пока. Повторно на ринг мне выходить не хочется. —3-

Боль была многообразна и многогранна. Она переливалась и перетекала, играя на каждой грани немыслимыми оттенками. Она была настолько полна и закончена, что казалась почти совершенной. Лишь где-то в самом центре этого блеска билось маленькое пятнышко жизни, и именно это было ошибкой. Его там просто не должно было быть.

– Этого кристалла хватит на долгое время.

– Но им нельзя пользоваться, он с жизнью.

– Ты взял его, не проверив?

– А ты когда-нибудь видел жизнь в таком большом кристалле?

– Я думал, что такие сокровища бывают только в сказках.

Оба подростка любовались им с удивлением и ужасом, а кристалл спокойно лежал, и что с ним делать, было непонятно.

– А оно не уменьшается?

– Нет. Погибать оно не хочет, а выбраться из этого состояния не может.

– А если его самим извлечь?

– Мы не должны вмешиваться в жизнь.

– Но такой запас энергии встречается очень редко.

– Давай еще подождем. Того, что мы собрали сегодня, хватит на долго, а потом что-нибудь придумаем.

– Лучше расспросим старших. Они решат, что это для учебы.

Договорившись, ребята прибавили скорость. Уж очень хотелось домой. Охота, конечно, очень нужное, увлекательное и сложное дело, но отнимает уж больно много тепла. Сегодняшними трофеями они могли гордиться. Кристаллы были чистыми и достаточно большими. Как хорошо, что они придумали охотиться вместе. А ведь вначале их только Лейла поддерживала. Жаль, что ее сейчас нет.

Бабушка, перебирая их добычу, отметила два. Один бережно отложил, другой брезгливо отбросила. Но ребята не жаловались. Щурясь от тепла, они надеялись услышать что-нибудь новенькое. Им часто встречались необычные кристаллы. И если они приносили их, то в любом случае получали награду. Или за то, что они принесли. Или узнавали, почему это брать не надо.

Они не ошиблись. Бабушка держала в руках серебристосапфировый кристалл. Они нашли его уже в самом конце. Он был маленький, но такого необычного цвета и казался бездонным и безграничным, если смотреть в него долго.

– Это очень редкий кристалл. Бескорыстная любовь. Если встретите еще, берите не задумываясь.

– А этот, – она взяла темно-коричневый кристалл – лучше выбросить. Это подлость, испортит все, что угодно.

Подростки притихли. Бабушка еще ни к чему не относилась так брезгливо.

– Остальное все хорошее, как обычно.

Выполнить задуманное оказалось даже легче, чем они ожидали. Взрослые не только охотно делились известной им информацией. Польщенные тягой молодежи к знаниям, пустили их в хранилище. Однако никакой нужной для себя информации они не нашли. Видимо, их кристалл был очень редким. Едва они вышли из хранилища, как их встряхнуло и потащило к дому. Это было знакомо. Так обычно бабушка собирала непослушных детей. По опыту зная, что сопротивляться бесполезно, они старались по пути припомнить, в чем таком они провинились, судя по скорости, очень сильно.

Вид бабушки не предвещал ничего хорошего. Воспитание началось сразу, как только они влетели в дом. Их тут же плотно спеленало и жестко прикрепило к дому.

– Вы можете рассказывать другим все что угодно о своей тяге к знаниям. Я вас знаю слишком хорошо, чтобы в это поверить. Поэтому спрашиваю, что за дрянь вы притащили снизу. Советую говорить правду. Мне хватит одной Лейлы.

– Но мы были только на границе и вниз не спускались.

Бабушка подобрела и слегка ослабила путы, но отпускать их не собиралась.

– Хорошо, что за дрянь вы притащили с границы?

– Но это не дрянь. Это кристалл.

– Почему же вы не показали его вместе со всеми?

– Он необычный. Мы думали, ты рассердишься.

– Сильнее рассердить вы меня уже не сможете, так что показывайте.

Они достали кристалл, и бабушка замерла так же, как они, когда его первый раз увидели. Она молчала так долго, что ребята напугались и заговорили оба одновременно.

– Мы думали это просто боль

– Мы не знали, что там жизнь.

Бабушка оторвалась от кристалла и казалась очень задумчивой.

– Да, это боль, но чужая, и поэтому в нем иногда может остаться жизнь. Но я никогда не встречала такого крупного кристалла с жизнью. И что вы собирались с ним сделать?

– Мы хотели его вскрыть, но не знали как.

– Именно поэтому вы и заболели тягой к знаниям?

Путы мгновенно ослабли и исчезли. Ребята радостно закивали. Похоже, буря миновала.

– И давно он у вас?

– С прошлой охоты.

– Вскрыть его можно, только добавив к нему то, из чего он состоит.

– Нужен еще один кристалл боли?

– Нет. Нужна боль живая, а не кристаллическая.

– Но у нас нет живой боли …

И не договорив, все замерли. Колебания, сомнения и ответ, который все знают, но боятся произнести. Он пришел сразу с трех сторон.

– а что если… ребенок Лейлы.

Дальше фразы посыпались как из рога изобилия.

– Но жизнь не выдержит дополнительной боли.

– Кристалл взорвется, мы потеряем и энергию и ребенка.

– Но можем спасти и то, и другое, и даже пятнышко жизни.

– В любом случае не попробуешь – не узнаешь. – Подвела итог Бабушка.

Подростки заулыбались. Все – таки им очень повезло с бабушкой.

– Рано радуетесь. Всем питаться, отдыхать и греться. Завтра нужно будет найти то место, где вы нашли кристалл. Если вы все сделали правильно, и если человек, который создал этот кристалл, жив, мы попробуем.

Ребята понеслись по своим делам, а бабушка задумалась. Вправе ли они так поступать? Смогут ли они это сделать? И что из всего этого получится? Ребенок Лейлы был самым большим испытанием для семьи. Он появился не вовремя, не правильно и не полностью. Посвящены в его тайну были только трое. Было трое, теперь она осталась одна. И решать она будет одна. Будь, что будет. Завтра они попробуют.

Пока они шли к границе, бабушка вглядывалась в каждую мелочь. Она здесь не была так давно, что уже забыла, как здесь красиво. Из синей глубины тянуться переливающиеся нити, на конце каждой целая гроздь кристаллов. Они переливаются всеми цветами спектра под действием света, но их свет не рассеивается, он отражается от едва заметной почти прозрачной сферы жизни и различить цвет каждого кристалла невозможно. Другой конец нити теряется в глубине. Если попытаться проследить его взглядом, то появляется ощущение падения. Охота поэтому и считается трудной задачей, что нужно следить за изменением кристаллов. Когда один кристалл из грозди начинает расти за счет других, он становится все больше и больше, и вот уже сфера жизни находится не вокруг, а внутри его. Пятно жизни начинает уменьшаться, как бы вытекая из кристалла по нити. В тот момент, когда жизнь уже вытекла, а кристалл не начал уменьшаться, его и срезают, поэтому обычно охотой занимаются подростки. Только у них хватает реакции срезать кристалл до того, как он сжался снова.

Ребята быстро нашли нить, с которой они срезали кристалл. Как только его положили на место, он как бы задрожал, увеличился и замерцал – капля жизни продолжала жить. Бабушка дотронулась до нити, как бы погладив ее.

– Хуже уже не будет. Даже оборвав эту нить, мы просто лишим человека непереносимых страданий.

Она положила ребенка на кристалл. Яркая вспышка ослепил их. Искра проскочила по всей нити. Ребят отбросило от кристалла, он вырос чуть не в два раза. Уже два пятнышко жизни беспорядочно носились внутри кристалла, ударяясь о его стенки. Казалось, что кристалл не выдержит такого натиска. Еще одна вспышка света и пятна повисли в середине кристалла, который вернулся к первоначальным размерам.

– Не знаю, что из этого получится, но пока они оба живы. А в ваши обязанности теперь входит не только сбор кристаллов, но и наблюдение за этой нитью. Там внизу ребенок Лейлы. —4.-

Предыдущие сутки были сущим адом. Реаниматоры просто поселились в этой палате и не отходили от девушки. На показания датчиков мы старались просто не смотреть – с такими показателями не живут. Крепеж лопнул. "Прошлый раунд" показался нам цветочками. Я чувствовал свое бессилие, следующий приступ ей не пережить, но все продолжалось. Звук рвущегося крепежа, драка при восстановлении крепежа, блокада, затишье на два вздоха, и все с начала. Приступ следовал за приступом, умирать она не собиралась. Вдруг где-то в середине очередного приступа все кончилось. Девушка обмякла и перестала сопротивляться.

– Все?

Сторн кивнул и закрыл лицо девушки простыней. Мы уныло начали расходиться. Вдруг Мари издала какой-то странный звук. Мы испуганно оглянулись. Она молча показывала на энцифалограф, который после сплошной линии он начал рисовать хорошо выраженную кардиограмму. Такая же картина была на всех диаграммах. Переглянувшись, мы посмотрели на стол. Сторн откинул простынь. Девушка дышала. Сама. Это было видно даже без приборов.

Сегодня я первый раз спал всю ночь с момента поступления этой пациентки в больницу. Потягиваясь, зашел в палату. Мери стояла у приборов

– Ну и как тут дела?

– Прекрасно, за всю ночь ни одного приступа.

– Может быть, болевые показатели упали?

– Нет. Так же зашкаливают.

– Что же ты так удивленно смотришь на приборы?

– Не могу понять, что они показывают.

Моему удивлению не было придела. Мари лучше всех в клинике разбиралась в показаниях приборов. Читала то, что другие даже не видели.

– А что тебя смущает? По-моему, достаточно ровный пульс

– Да, ровный, но периодически появляется вторая линия.

– Может просто эховая линия?

– Нет. Скорее похоже на второе сердцебиение. Свои пики. Своя частота.

– У нее что … два сердца? Чушь какая.

Мари заулыбалась.

– Тебе лучше знать, ведь это ты собирал ее по кусочкам.

– Слушай. Я уже сам себе не верю. Посмотри, пожалуйста, запись операции. По-моему, оно было одно.

– Я уже смотрела. Что ты так пугаешься? Твоя память тебя еще не подводит. Я просто говорю, что появилась вторая линия.

Открылась дверь, и вошел Сторн. Мы и раньше были дружны с реаниматорами, а после совместных «боев» сдружились еще больше. И он навещал нас достаточно часто. Тем более, что наша пациентка притягивала внимание всей клиники.

– Я к вам тоже с меркантильным интересом. Отдам полжизни за обезболивающее лекарство.

– Сторн, у нас нет ничего из того, чего нет у тебя.

– Есть, есть. На чем-то же держалась ваша девочка двое суток.

– Мы ей ничего не делали.

– Ну не вы так кто-то другой делал. Я хочу анализ крови.

– Общий анализ не показал наличие в крови каких-либо реагентов. А если хочешь попробовать сам. Возьми в сейфе, там остались контрольные образцы.

– Заранее благодарен. А что у вас новенького?

– 12 часов без неожиданностей. Еще на обезболивании, но гораздо спокойнее.

– А что тогда такие озадаченные лица?

– Вторая линия на кардиограмме.

– Эхо?

– Нет.

– А что?

– Не знаем.

Так ни до чего не договорившись, мы разошлись. Я занялся своими текущими делами, которые успели накопиться за последнее время. Сторн пошел в лабораторию колдовать с кровью. Мари осталась на своем месте.

На вечерней сходке Сторн сообщил, что ничего, что можно было бы считать обезболивающим реагентом, обнаружить ему не удалось. Мари запаздывала. Вошла запыхавшаяся и озадаченная.

– А у меня новости. Я, кажется, нашла источник второго сердцебиения.

– ???

– Она просто беременна. У меня на руках анализы подтверждающие это.

– Ты, что издеваешься? Когда мы ее оперировали беременности не было.

– Значит, она появилась потом.

– Когда потом?

– Вчера, при последнем приступе. Я понимаю, что это звучит глупо, но анализы подтверждают это.

– И что, сразу восьминедельная? Это, конечно, не моя специализация, но насколько я помню, сердцебиение плода прослушивается не ранее 7–8 недель.

– Можно подумать, что все остальное у этой девушки идет обычным путем?

Мы сердито уставились друг на друга. Да уж, сюрпризов нам эта пациентка доставила не мало. Придется отнести это еще к одной ее загадке и отложить ее решение.

– Мари, прости, я погорячился. Просто устаешь чувствовать себя ничего не понимающим в области, в которой ты считал себя достаточно неплохим специалистом.

– Я тоже погорячилась.

– Я буду у себя, вызывай если что …

В дверях, почувствовав взгляд, я оглянулся, но вместо синих глаз Мари на меня смотрели незнакомые серые глаза. Они смотрели с таким удивлением, как будто я был самым невероятным из того, что им когда-либо приходилось видеть. Это была наша неизвестная.

Разговорчивой я ее бы не назвал, но, по крайней мере, мы теперь знали, как ее зовут. Правда, только имя – Олле, но это лучше чем неизвестная пациентка. Она шла на поправку достаточно быстро, и уже через неделю ее перевели в реабилитационный блок, и разрешили принимать посетителей. Не думаю, что это были родственники, скорее уж сослуживцы. Они были все, как на одно лицо – крепкие, рослые, незаметные и неразговорчивые. Узнать что-либо о том, что с ней случилось, не удалось. Про беременность мы решили ей пока не сообщать. Сделанное УЗИ беременности не подтвердило, анализы стали обычными, а второе сердцебиение … кардиограммы продолжали рисовать две четкие линии, но второй источник не был стационарным. Если бы я не был врачом, я бы сказал, что второй источник сердцебиения свободно гуляет по всему ее телу. Олле это не мешало, вернее она его даже не ощущала.

В реабилитационном блоке все шло на редкость удачно. Ее еще беспокоили приступы, но они повторялись со строгой периодичностью раз в две недели и не были такими сильными как в реанимации. Так продолжалось два месяца.

В полдень Олле вызвала врача, почувствовав себя плохо. Мари тут же передала вызов мне, сказав, что похоже на наступление приступа. Я пришел, когда приступ уже начался. Сторн вошел сразу за мной. Олле уже потеряла сознание. Она становилась все бледнее. Пульс начал скакать. В ожидании бурной части приступа мы сделали крепеж и приготовили кислород. Сторн совершал свои обычные манипуляции, пытаясь вернуть ей сознание. Я вдруг заметил, что хуже вижу ее лицо. Моргнул, решив, что что-то с глазами, но ощущение не пропадало. Казалось, что все ее тело покрылось какой-то дымкой, которая становилась более заметной, чем вначале. Я поднял глаза на Мари. Нет, ее я видел хорошо.

– Мне кажется или ты тоже видишь эту дымку?

Смайл повернул к нам лицо

– Хорошо, что ты спросил, а то я уж подумал, что у меня что-то с глазами.

Дыхание Олле становилось все более прерывистым.

– Что это? Не понимаю! Но это очень мешает ей дышать.

Я протянул руку, пытаясь отодвинуть дымку от лица Олле и, не успев, ничего понять, тут же отключился. Боль в обоженных ладонях вернула меня в сознание. Мари приводила в чувство меня, Сторн пытался отодвинуть дымку при помощи перчаток. Дымка стала насыщеннее, с каким-то слегка голубоватым отливом.

– Что это было?

– Тог, я не физик, это какое-то поле, скорее всего электрическое.

– Электрическое?

– Не знаю. Очень похоже.

– И что делать?

– Я хочу попробовать электрический разряд. У нее сердце выдержит?

– Было в порядке. Мари, а сейчас как?

– Сейчас не прослушивается совсем. Дыхания нет.

– Давайте попробуем.

Сторн подключил электроды.

– Разряд.

– Есть разряд.

Мари включила ток. Дымка тут же исчезла. Раздался крик. Он шел со всех сторон, казалось, что лопнут перепонки. Тут же пришла боль. Казалось, что каждая клеточка тела разрывается на части. Мари упала, Сторн стал медленно оседать на пол. По телу Олле прошла судорога. Уже теряя сознание, я увидел, что электроды слетели и она вздохнула.

Кто-то тряс меня за плечо. Сначала нерешительно, потом все более бесцеремонно. Целый каскад хороших пощечин вернул меня к жизни.

– Тог, вы в порядке?

Это были постоянные посетители Олле, Майкл и Берк. Чем уж они занимаются на работе, не знаю, но приводят в чувство профессионально.

– Да, спасибо. А что со мной было?

– Когда мы вошли в палату к Олле, вы были без сознания. На улице пришли в себя.

– Что-то я последнее время его часто теряю. Особенно после появления вашей девочки. А где Мари и Сторн?

Они показали на соседнюю лавочку. Мари, похоже, приходила в себя, но на лице у нее была какая то странная блуждающая улыбка.

– А что у нее с лицом?

– У Вас было такое же. Ее мы просто побоялись ударить. Второму доктору хуже. Мы отнесли его в главный корпус.

– Я долго был без сознания?

– При нас – не более получаса.

– Мне нужно пройти к Олле.

– Если вам лучше, то вам действительно туда нужно.

– ???

– Похоже, стало плохо не только вам. Когда мы выносили вас, в корпусе было слишком уж тихо, как будто весь корпус спит или без сознания.

– Вы сказали об этом в главном корпусе?

– Нет, мы решили сначала поговорить с вами. Да и нужно проверить, ведь нам могло это просто показаться.

Один из них пошел со мной. Другой остался с Мари. Но не успели мы дойти до дверей блока, как появилось знакомое ощущение. Наступление боли не было в этот раз таким резким. Оно накапливалось постепенно, но с каждым шагом становилось все сильнее. Подняться по лестнице я смог только при помощи Майкла. По коридору не смог сделать ни шагу. Понять состояние Майкла по его лицу я не мог.

– Майкл, как вы себя чувствуете? Вам не больно?

– У меня высокий болевой порог.

– У меня, видимо, значительно ниже. Я больше не могу. Придется сходит за помощью.

Спустившись вниз, я вызвал помощь и сообщил Лейслу о наших приключениях. Помощь пришла быстро, но никто из них не смог подняться выше лестницы. Лейсл подошел как раз в тот момент, когда реаниматоры вернулись после неудачной попытки из корпуса.

– Ну и как дела?

– Ни кто не смог подняться.

– Смайл, а зачем ты хочешь туда подняться?

– Там в палатах остались пациенты. Примерно человек семь. К счастью, остальные были на прогулке.

– А почему они сами не выйдут?

– Похоже они без сознания.

– Все одновременно? От чего?

– От болевого шока.

– ???

– А почему никто не может подняться?

– Из-за этого же.

– Но боль не зависит от помещения, в котором человек находится, она зависит только от состояния самого человека.

– От чего она зависит, я теперь уже не знаю. Можешь попробовать сам подняться в отделение.

Он развернулся и быстрой походкой пошел к дверям корпуса. Вернулся минут через пять, тяжело дыша и слегка покачиваясь.

– Тог, что это? Я ни чего не понимаю.

Я пожал плечами. К нам подошли посетители Олле.

– Тог, Мы конечно не реаниматоры, но может быть, мы попробуем хотя бы вынести пациентов?

Лейсл ухмыльнулся. Я кивнул. Ребята направились в сторону корпуса.

– Зачем ты их послал? Они же не пройдут.

– Нас то они как-то вытащили. Кстати, как Сторн?

– Только что пришел в себя и очень рвется сюда.

Ребята показались с двумя пациентами. Лейсл смотрел на них, как на приведение. Передав пациентов санитарам, ребята подошли к нам.

– Эти из крайних палат. Дальше идти тяжело. Не знаю, сможем ли вынести всех. Может, вы будете принимать их хотя бы на лестнице?

– Выносите всех кого сможете, реаниматоры вам помогут. И попробуйте посмотреть как Олле, но не трогайте ее.

– Почему?

– Похоже, что все это как-то связано с ней. Когда я попробовал первый раз дотронуться до нее, получилось вот это. – Я показал им свои обоженные руки – После подключения электрического разряда, мы все оказались без сознания, и в корпусе после этого находится невозможно. Поэтому лучше пока ничего не менять.

Ребята снова пошли в корпус. Реаниматоры принимали пациентов на лестнице и, вынося их из корпуса, передавали дальше. Они вынесли еще двоих человек. Долго никто не выходил. Третьим оказался Майкл. Берк не отдал его реаниматорам. Вытащив из кармана Майкла какой-то прибор, он задумался. Потом достал из карманной аптечки шприц и сделал ему укол. Через минуту Майкл открыл глаза.

– Она жива. Судя по движению грудной клетки, дышит. Подойти ближе я не смог.

Отдохнув с полчаса, Майкл с Берком снова отправились в корпус. Спустя некоторое время, реаниматоры вынесли еще одного пациента. Потом еще одного, и следом покачиваясь, при помощи реаниматоров вышли сами ребята.

Я, Лейсл и подошедший Сторн смотрели на них почти с благоговением. Из чего, интересно, сделаны эти ребята, если они смогли выдержать это? А с виду обычные. Если в этой службе все такие, то за нее можно не волноваться.

– Ребята, мы вам так обязаны. Если есть какие то просьбы …

Лейсл, похоже, в этот момент был готов пообещать все на свете. Они заулыбались.

– Мы хотели бы пока здесь остаться. Похоже, это не единственное развлечение, которое вас ждет.

– И еще, мы должны уведомить наше руководство о том, что здесь происходит.

– В прессу это не попадет. – Добавил Майкл, заметив смущение на лице Лейсла.

Мы со Сторном пожали им руки. Мое пожатие явно не удалось. Обоженные ладошки побаливали. Поскольку наше со Сторном рабочее время закончилось, мы предложили устроить маленький лагерь напротив корпуса и обсудить сегодняшний день. Ребята согласились и мы расположились красочной компанией сильно уставших людей. —5.-

Было так тепло, что не хотелось открывать глаза. Ощущение такое, будто просыпаешься на морском берегу. Ласковое солнце нерешительно трогает тебя теплыми лучами. Легкое дуновение ветерка укутывает в теплый воздух. И тишина, как до начала времен.

Открыла глаза, и созданный сюжет тут же рассеялся. Больничная палата. Сумерки. Одна. Послушная память подсказала, как я сюда попала и все, что произошло. Последнее что вспомнилось приступ. Попробовала пошевелиться. Вроде все нормально. Села. Вокруг кровати разбросаны различные трубки, шланги, датчики видимо, приступ был сильным. Но, где все? И почему так тихо?

Не доходя до двери, вдруг почувствовала странное сопротивление. Ничего не сдерживало, но как – будто воздух стал более плотным. С каждым шагом он становился все плотнее и плотнее. Если сначала казалось, что идешь в воде, то потом это уже был кисель.

Выглянув в коридор, поняла, что там тоже никого нет. Двери палат были открыты, и из них не доносилось ни звука. Интересно, что я умудрилась пропустить на этот раз? Конец света что ли?

– Эй, есть тут кто-нибудь.

Звук голоса прозвучал как-то одиноко и быстро затих. Даже привычное для этого коридора эхо не отозвалось. Идти дальше было тяжело, и я вернулась в палату. С внутренним миром реабилитационного блока более-менее все ясно – я здесь одна, а как там поживает внешний? До окна я дошла без приключений. "Конец света" коснулся только этого блока. В сквере у корпуса было полно народа. Там были и доктор Тог, Сторн, Мари и даже Майкл и Берком. Они оживленно переговаривались, периодически поглядывая наверх. Голоса их звучали приглушенно, и я открыла окно. Увидев меня, они сначала замолчали, удивленно меня разглядывая, потом заговорили все разом.

– Олле, как ты?

– Как ты себя чувствуешь?

– Как ты нас напугала.

Я заулыбалась. Если уж невозмутимый Майкл так озабочен, наверное, я действительно выкинула что-то из ряда вон выходящее.

– Вроде все нормально. А что тут случилось? Почему никого нет в корпусе?

– Что случилось – непонятно. В корпусе никто просто не может долго находиться, а ты себя как чувствуешь?

– Единственная проблема: хочется, есть и не могу выйти в коридор.

– Больно?

– Почему больно? Просто воздух как будто густой, идти тяжело.

Они как-то странно переглянулись.

– Ты действительно себя хорошо чувствуешь?

– Будто никогда не болела.

– Сейчас Майкл попробует принести тебе еду, встречай его в коридоре.

Когда я вышла из палаты, Майкл был уже в дверях, ведущих в наш коридор.

– Привет.

Но звук голоса очень быстро затих. Майкл махнул рукой в ответ и шагнул в коридор. Он двигался как-то странно, рывками. Каждый шаг, как прыжок через пропасть. Мои же шаги были как в замедленном кино, каждое движение растянуто. Сопротивление встретившее меня при выходе из палаты с каждым шагом все усиливалось. Никогда этот коридор не казался мне таким бесконечным. Казалось, что мы идем друг другу навстречу целую вечность.

Между нами было метров пять, когда Майкл после очередного шага-рывка стал оседать на пол.

– Майкл. Что с тобой?

Ответа не было. Я побежала, вернее, попыталась идти быстрее. Воздух напоминал уже не кисель, а застывающую пластмассу. Инофон Майкла надрывался голосом Берка.

– Майкл, Майкл что у вас?

– Майкл, отзовись.

Пока я подняла руку с инофоном к лицу, прошел еще один век.

– Берк, это Олле. У нас проблемы.

– Привет Олле. Что с вами?

– Майкл без сознания. Я не могу сделать вперед ни шагу.

– Где вы находитесь?

– В коридоре. На полпути между моей палатой и входной дверью в коридор.

– Тогда я попробую его вытащить. Подожди меня.

– Может быть, лучше я попробую отнести его в свою палату? В обратную сторону мне двигаться гораздо легче.

– Не надо. Ему будет только хуже. Жди меня.

Берк появился в коридоре и начал двигаться так же как шел Майкл: заминка, рывок, заминка, рывок. У дверей первой палаты он остановился.

– Олле, я не смогу подойти ближе. Вернее, если я подойду ближе, то не смогу его вытащить. Обвяжи его веревкой.

Видимо, Берк тоже чувствовал себя не важно, так как только с третьей попытки смог докинуть до меня веревку.

– Сними с него рюкзак. Там обычный питательный пакет.

Обвязав Майкла, я помахала Берку, и Майкл стал медленно уплывать к другому концу коридора. Жутковато было видеть его в таком состоянии. Он не реагировал ни на какие прикосновения, был как тряпичная кукла, висящая на веревочке. Я подождала, пока они не оказались рядом. Берк поднял его. Было видно, что он и сам держится из последних сил, из прокушенной губы текла кровь. Кивнув, они скрылись за дверью.

Обратный путь, как и в первый раз, был намного легче. Даже рюкзак не мешал. Я решила поэкспериментировать. Движение в сторону палаты давались легко. От нее – с сопротивлением. Пройдя от своей палаты в другую сторону, я встретилась с тем же сопротивлением. Значит, значение имеет не направление движения, а удаленность от палаты. Что ж, интересный факт. Правда, что он означает, не понятно.

Писк динамика инофона застал меня у входа в палату. Оказывается, я по привычке положила инофон в карман.

– Олле. Где ты? С тобой все в порядке?

Это Берк. Волнуется все-таки. Подойдя к окну, я помахала ему рукой. Рядом с Берком, вымученно улыбаясь, сидел Майкл. Оклемался, значит. Не смотря на сопротивление Берка, Майкл отобрал у него динамик.

– Прости, маленькая, не донес тебе ужин.

– Не страшно, я его сама донесла. Ты лучше расскажи мне, что здесь за чертовщина творится.

– Не хочу тебя обижать, но это, каким-то образом связано с тобой и твоей палатой.

– Я что, сама себе мешаю ходить?

Они заулыбались. Хорошо, что у меня остался Инофон Майкла можно не кричать в окно, а поговорить, удобно усевшись в кресле.

– Себе – не знаю, а вот другим точно не даешь. А если серьезно, ты уверена что ты в палате одна?

– Ты же видел мою палату в ней спрятаться не возможно. Просто места нет для человека.

– А если не из людей?

– Если только кошка.

– Кошки шарахаются от этого места метров за двести. Мари по нашей просьбе попробовала принести к этому корпусу котенка – руки по локоть разодраны.

– Врачам от тебя одни неприятности. У Тога обожены ладони, у Мари производственная травма, у Сторма сотрясение. – Это конечно Берк. Не язвить он не может.

– Берк, прекрати. Олле, в районе твоей палаты какое-то поле не индифицируемое нашими приборами.

– Направленное? Волновое? С определяемым центром?

– Скорее сферическое. Границы размыты. До центра, если он есть дойти никто не смог. В общем, это твои любимые загадки.

– Да уж.

Мы замолчали. Вот уж ни когда не думала, что могу оказаться в подобной ситуации.

– Олле. Ты где?

– Да тут я. Думаю просто.

В динамике раздался голос Тога.

– Олле, сейчас, конечно, сложно назвать вас моей пациенткой, но может утро вечера мудренее. Сейчас вам нужно поесть и отдохнуть. Ваши друзья сказали, что запасов рюкзака вам хватит дня на три.

– Хорошо доктор. Буду есть и спать. Все – равно заняться здесь не чем. А выйти отсюда я не могу.

– Спокойной ночи.

– И не выключайте эту вашу машинку. Какая – никакая, а связь.

Попрощавшись с ребятами и врачами, я вернулась к столу. Съев обычный походный обед и выпив сок, я расхохоталась. Глупейшая ситуация. В центре города и как на необитаемом острове. Еды хватит дней на семь. Ребята явно преуменьшили способности боевого рациона. Вода есть. Жилье – целый трехэтажный корпус. Вот только компании не хватает, и заняться нечем. Если нельзя выйти из корпуса обычным путем, может быть можно выйти через окно?

Сделать веревку из простыни, было делом двух минут. Выглянув в окно и убедившись, что никого нет, я начала медленно спускаться. Почти сразу же почувствовала знакомое сопротивление. Оно становилось все сильнее, и где-то на уровне второго этажа я поняла, что ниже уже не опущусь. Воздух был таким густым, что я практически стояла на нем, даже не держась за импровизированную веревку. Странное было ощущение, под тобой метра четыре пустоты, а ты стоишь как на земле. Вернее, как на надувном матрасе. Воздух немного пружинит под ногами. Хорошо, что ночь и никто не видит, как я тут хожу. Точно бы сошла за привидение.

В палате запищал динамик. Надо же было его забыть. Пришлось срочно возвращаться.