Текст книги "Бессонный патруль (Сборник)"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 27 страниц)

– Что у вас в карманах, Бегимбетов? – спросил вдруг Иван Никифорович, Выньте-ка руки...

– Губарев, – крикнул он лейтенанту, поднявшемуся на крыльце с виноватым видом – видно, поиск был впустую, – проверьте, что у него в карманах.

Бегимбетов нехотя вынул руки из карманов. Но карманы были пусты. Губарев вывернул их даже иаизизнку.

– У вас что, привычка такая – держать руки а карманах? поинтересовался, не зная, о чем еще спросить Иван Никаноровпч.

Бегимбетов пожал плечами и стал заталкивать вывернутые карманы обратно. На желтой их ткани отчетливо обозначились бурые пятна...

* * *

Коле Бегимбетову не везло вот уже тридцать лет подряд. Родители его жили в одном из поселков Балкашинского района. Природа не наделила его в детские годы ни силой, ни ловкостью, ни общительностью. Страстно переживал он, что сверстники относились к нему с презрительной ухмылкой. И когда на задворках поселка в воздух взлетал набитый тряпками мяч, в командах не было его, Коли Бегимбетова – никто не хотел играть с ним, неуклюжим и трусоватым.

Коля оставался один, лазил по обширному чердаку старого сельсоветского дома, копаясь в грудах старых газет, обломков неведомых механизмов и обрывках тряпок.

И однажды обнаружил странную железную болванку, которая по всем его скудным познаниям была ни чем иным, как гранатой. Позже, в одном из школьных учебников, он обнаружил изображение этой гранаты и полностью уверился в том, что граната эта, с рубчатым кольцом на конце рукоятки, боевая и начинена взрывчаткой. Теперь он уже не стремился завоевать доверие своих сверстников, а спрятав гранату под рубаху, прогуливался по кромке футбольного поля, со сладкой, ноющей тревогой поглаживая стальное колечко. Знал он – стоит дернуть колечко и останутся на поле эти задиристые мальчишки, и долго еще будет говорить село о нем, Коле Бегимбетове.

С тех пор прошло почти семнадцать лет. Семнадцать лет, еще в детстве натертая до блеска, находилась граната в кармане Бегимбетова, который не расставался с ней никогда. Отсюда и привычка пошла – держать руки в карманах, поддерживая спадающие под тяжестью гранаты брюки. Граната уже давно перестала быть предметом гордости мальчишки Бегимбетова. Для Бегимбетова – взрослого она была уверенностью в необходимость факта своего существования, поддерживая его в минуты горьких разочаровании и обид, наносимых ему. Он никому ничего не прощал и нередко, в пылу случайной ссоры, тянулся к холодной металлической поверхности, словно пытаясь обрести вновь уверенность в себе, а в случае чего и дернуть кольцо, ощущая радостную власть над жизнью и смертью своего случайного обидчика.

И однажды он все-таки "дернул кольцо".

Дегтева была его любовью. В их возможный союз никто бы не поверил, только раз поглядев со стороны на эту странную пару. Сутулый, безликий Бегимбегов и внешне броская Дегтева. Но Коля нашел другой путь к Дегтевой.

Была та корыстна и не брезговала малейшей возможностью что-то выбить из жизни. Приметив, что Бегимбетов по случаю и без случая пялит на нее глаза, и зная, что работает он грузчиком на мясокомбинате, стала она потихоньку привечать Колю, пытаясь вначале только ласковыми ухмылками расплачиваться с ним за подпольно доставленное мясо. Однако Бегимбетоза это мало устраивало и он намекнул, что денег, ему за это, конечно, не надо. Дегтева поняла и уступила.

Как-то Бегнлюетов попался на краже мяса и был выставлен за ворота комбината. Узнав об этом, Дегтева тоже отказалась от услуг Бегимбетова, чего Коля ни понять, ни стерпеть не мог. И тогда состоялся между ними последний разговор. О нем Бегимбетов рассказал Ивану Никаноровичу вскоре после ареста, когда уставший и надломленный, сидел он в холодном кабинете капитана.

Бегимбетов пришел к Дегтевой с твердым намерением выяснить отношения. И решил он, что если только ворованное мясо питало сердечную склонность Дегтевой к нему, Бегимбетову, рвануть из-за пояса гранату, затем кольцо, и все на этом.

Кольцо он рванул, однако взрыв не последовал ни через ожидаемый срок, ни пятью минутами позже. И тогда он ударил Дегтеву гранатой по голове...

Э. МАКСИМОВСКИЙ.

* * *

У ГРАНИЦЫ

Машину Алексей Григорьевич вел с тем неподражаемым щегольством, каким любят блеснуть бывалые шофера даже наедине с собой.Со стороны показалось бы, что он едва держит рукой баранку, и "Волга" вот-вот врежется в столбики и искареженной грудой металла рухнет вниз, на камни.

Любят таксисты дальние рейсы.

В городе, пока выполнишь план, устанешь мотаться по улицам. Сегодня же ему просто повезло. Не успел подъехать к железнодорожному вокзалу, как сразу нашлись дальние пассажиры. Он отвез их через перевал и теперь возвращался назад порожняком.

А минут через двадцать здесь, на перевале, Алексей Григорьевич услышал надсадный рев мощного мотора. По нему он определил, что навстречу идет тяжелый грузовой автомобиль. С такими гигантами шутки плохи, и поэтому увидев выемку в скале, он почти вжал в нее свою "Волгу".

Все так же надсадно ревя, мико медленно прошла "Татра", в кузове которой громоздились большие ящики, плотно прихваченные к бортам цепями. Алексей Григорьевич проводил ее взглядом и вдруг удивленно выпрямился. Откудато сбоку, из-за кустов, окаймляющих край дороги, вдруг выскочил человек в офицерском мундире и одним махом перевалил через задний борт.

Водитель увидел только перекошенное от напряжения лицо с растрепанными бачками, нависший надо лбом пышный чуб и золотом блегнуашие на солнце погоны. "Татра"

скрылась за поворотом.

"Двадцать один... двадцать один, – про себя твердил Алексей, выводя машину на дорогу, – последние две цифры номерного знака "Татры". Как я его в кустах не заметил? И почему он без фуражки? А еще офицер. Да разве отказал бы ему водитель?"

И как ни успокаивал себя, но странное поведение офицера почему-то встревожило Алексея Григорьевича не на шутку. Чтобы отвлечься, он стал думать о сегодняшнем субботнем вечере.

Впереди показались густые заросли деревьев, окаймленные по низу побуревшей травой. В кустах пряталась речушка, которую в летнюю пору и воробей перейдег, я весной и осенью она доставляла своими разливами немало неприятностей шоферам. Нынешней весной половодьем снесло мост, и вот до сих пор никак не могут восстановить, и приходится объезжать его стороной. А дно у речки вязкое, застрянешь и жди, пока кто-нибудь выручит.

Уже на самом берегу Алексей вдруг увидел накренившуюся на правый борг "Волгу". Дверь машины была распахнута настежь, и ее обегали, завихряясь, серебряные струйки. "Загорает бедолага", – сочувственно подумал он и вышел помочь товарищу. Но таксиста нигде не было видно.

Окраской машина напоминает "Волгу" Виктора Богданова, а номер скрывала вода. Не глуша мотор, он заглянул в дверцу и похолодел. На сиденье в луже крови лежала кукла, а ее закрытые глаза нагнали на бывшего фронговика такого страху, какого он не испытывал и иа войне.

Взяв себя в руки, Алексей внимательно осмотрел машину: да, произошло что-то страшное. Не успел он подумать об этом, как заметил висевшего у ветрового стекла маленького плюшевого медвежонка. С минуту он оцепенело смотрел на забавную игрушку, а потом, забыв, что машина стоит в воде, выскочил в речку.

– Виктор!? Виктор!? – пронесся над вершинами деревьев его отчаянный крик, но кругом все молчало, даже сорока испуганно снялась с дерева и улетела.

Алексей не заметил, как до пояса провалился в глубокую яму, а потом зацепился за корягу и упал в воду. Холодная ванна привела его в себя, он поднялся я бросился к своей машине, нетерпеливо застучал по рычагу радиотелефона.

– Аня! Говорит Булатов! Страшное несчастье с Виктором Богдановым... машина двадцать семь пятнадцать...

– Что, что?! Плохо понимаю, – растерянно твердила диспетчер. – Повтори, какое несчастье, с кем?

– Машина Виктора Богданова застряла в речке Хрусталек, – стараясь твердо выговорить каждое слово, медленно, с расстановкой повторил Алексей. – Его самого нет, сиденье в крови. Сообщи немедленно в милицию и "скорую помощь". Я их жду на восемнадцатом километре...

Положив трубку, он тупо посмотрел на свои заляпанные грязью ботинки, в которых хлюпала вода, на мокрые брюки и снова вошел в речку. Выйдя на берег, он пошел по отпечаткам протекторов на земле, в которые уже начал заплывать мокрый песок. Еще не веря в возможность несчастья, он сердцем чувствоеал, что это правда. Вот почему он не удивился, увидев глубокие отпечатки каблуков на земле, а рядом на листьях костяники – капли крови.

Виктор лежал в гуще кустов, небрежно забросанный охапками побуревшей трапы, с комками земли на корнях.

Алексей сбросил траву, посмотрел и понял, что тот ни в какой помощи уже не нуждается. До приезда милиции Алексеи решил к нему не прикасаться. Он отошел, и увидев большой, снизу охваченный мохом камень, присел.

– Как же ты, Виктор?! Ведь и не в таких переплетах бывал. Помнится, под Сталинградом подбили "Катюшу", которую водил Виктор, и он остался в окружении. Работники "смерша" затаскали тогда Алексея по допросам: откуда он знает Богданова, нет ли у того раскулаченных родственников, не добровольно ли он сдался в плен? Как мог защищал друга Алексей. Рассказывал, что знает Виктора с детства, жили по соседству, отец у того старый большевик, работал на паровозоремонтном заводе, славящемся своими революционными традициями. Вместе учились в школе, потом на курсах шоферов, и в один день они добровольно ушли в армию.

Но нет, не потерялся тогда Виктор. Через неделю обросший, оборванный и голодный появился он в дивизионе. Рассказал, что когда не смог исправить машину, то подорвал установку, за которой так охотились фашисты, и стал пробираться к своим. Старался не поднимать шума, действовал в схватках ножом. А сколько таких случаев было! Недаром ордена и медали украшали грудь солдата, когда он вернулся домой. И вот...

– Була-то-ов! – услышал Алексей. – Где т-ы-ы?

На дороге стояли три машины. Около них было многолюдно. Увидев Алексея, к нему подошел незнакомый майор мипиции вместе с директором автопарка.

– Товарищ Булатов? – спросил майор. И, увидев, как кивнул Алексей, продолжал: – Где Богданов? Нашли?

Алексен молча повернулся и, приглашал всех следовать за собой, пошел в кусты.

– Осторожнее, товарищи! – остановила их женщина. – не затопчите следы.

Пока осматривали место происшествия, фотографировали, делали слепки со следов, Булатов стоял в стороне и, казалось, безучастно наблюдал за происходящим. Он вздрогнул только тогда, когда врач сказал:

– Проникающее ранение сердца. Ножевая рана.

Смерть наступила мгновенно. Удар в спину.

Пока эксперты обследовали каждую пядь земли, осматривали автомашину, майор Зиновьев стал расспрашивать Алексея о Викторе. Тот сообщил все, что знал о своем друге.

– М-да, – произнес Зиновьев. – Пока непонятна цель убийства. Деньги целы, документы на месте. И, судя по предварительным данным, убийца и не стремился их взять.

Никто ему не мешал, раз он перенес тело в кусты и спрятал.

Загадочная история. Причем вторая за сутки. Ночью совершаю нападение на дежурного офицера. Но тот жив, лежит с госпитале...

– Офицера? – встрепенулся Алексей.

– Да, – резко повернулся к нему майор. – Ночью его ударили по голове кастетом, сняли форму и забрали пистолет...

– А фуражка?

– Фуражка?

– Фуражка лежала рядом.

"Так вот кто на подъеме вскочил в "Татру"?! Оживившись, Алексей рассказал об этом случае майору.

– Значит, последние две цифры двадцать один? – переспросил Зиновьев и тут же набросал что-то на листке из блокнота. – Младший лейтенант, позвал он молодого офицера, – немедленно передайте в управление.

– Каков он из себя? – ловернулся он к Булатову.

– Ему, пожалуй, за тридцать... стиляжьи бачки...

Пышный большой чуб... – майор внимательно слушал, не перебивая Алексея. Водитель снова замолчал, стараясь найти в своей памяти те черточки, которые наиболее в ней отпечатались. – Да-да, или это мне показалось, но у него на уровне носа, справа, вроде бы какое-то пятно, как родимое...

– Небогато, – суммировал майор и обратился к молчавшему директору автопарка: – Бачки он сбрить может, чуб под кепку спрятать, а пятно... Николаи Федорович, вы не будете возражать, если к нашей группе мы подключим Булатова, тем более, что он один видел преступника.

Они выехали. Майор сидел рядом с шофером и пристально всматривался в набегавшую на них дорогу. Солнце опустилось уже так нпзко, что горизонт, казалось, разрезал его пополам. Шоссе словно вымерло в этот тихий субботний вечер. Только вдали виднелся копошащийся среди высокой кукурузы крошечный комбайн, на котором механизатор зачем-то включил прожектор.

– Вот здесь, товарищ майор, – тронул Алексей Зиновьева за плечо.

Тот велел водителю остановиться. Осмотрел выемку, где Алексей прижал свою "Волгу", пошли в кусты, откуда, по предположению Булатова, выскочлл преступник. Ходили по ним долго, пока не нашли место, где тот по всей вероятности прятался. Тут видны были те же глубокие отпечатки каблуков на земле, несколько недокуренных сигарет, пустая бутылка из-под портвейна.

– Коля, – обратился майор к младшему лейтенанту, – сообщи о находке в управление, и пусть сюда едут эксперты, как только они там закончат работу.

– Товарищ майор, – сразу же позвал тот его от машины, – вас просят из управления.

– Так, так, – коротко отвечал мзпор в трубку. – Хорошо, буду иметь в виду. Вот что, товярищи, – проговорил он своим спутникам. – Машина эта из Абаевской автобазы, шофера мы найдем в райцентре. В поиск включаются пограничники. Сейчас для преступника главное – время, а мы должны сократить этот разрыв.

Как сокращается этот разрыв, Алексей почувствовал по свисту воздуха, сопротивление которого на большой скорости преодолевал газик. Булатов, увидев конечную цель своих поисков, приободрился, оживился настолько, что с невольным восхищением подумал о милицейском шофере:

"Вот ловкач!"

"Татру" встретили при выезде из райцентра. На вопрос, не видел ли он бесплатного "пассажира", шофер недоуменно пожал плечами. Доехал до склада "Сельхозтехники", сгрузил ящики с запасными частями и вот сейчас торопится в город, домой. Уже темнело, поэтому, забравшись в кузов автомобиля, майор включил фонарик и сразу же увидел два сигаретных окурка.

– И растяпа же ты, братец, – отряхивая брюки, укоризненно проговорил майор водителю "Татры". – У тебя же могли всю машину по дороге разгрузить.

В райотделе милиции их уже ждали. Плечистый офицер четко отрапортовал, что пограничники перекрыли все пути к границе, усилены наряды, а потом, сбросив официальность, добродушно рассмеялся:

– Нам с тобой, майор, все такие дела достаются. И в прошлый раз тоже.

– А как у вас, капитан?

Начальник раиотдела немного помялся и потом неторопливо ответил:

– Суббота нынче, товарищ майор. Из города много своих проведать приехало. Всех проверять будете? Зона-то у нас пограничная...

– Всех не нужно, зачем тревожить людей, – не согласился с ним пограничник. – Тех, кто сюда часто ездит, мы хорошо знаем. А вот кто в первый раз...

Вскоре Алексей с младшим лейтенантом и солдатом-пограничником шагали по темной сельской улице. Луна четко освещала верхушки деревьев, часто мигали усыпавшие небо звезды. То тут, то там раздавался громкий веселый смех, заливался баян.

– Зайдемте сюда, – проговорил солдат и первым, придерживая автомат за спиной, нырнул в калитку. Он, вероятно, хорошо знал обитателей дома, потому что с порога приветствовал хозяйку:

– Здравствуйте, тетя Даша. У вас гости? – кивнул он на возившегося у радиоприемника мужчину.

– Проходи, Саша, да и вы тоже, – увидев Алексея и младшего лейтенанта, предложила она. – А это мой племянник, в отпуск приехал. Покажи свой паспорт, Андрей.

Все оказалось проще, чем думал Алексеи. Жители села сами хорошо понимали, что значит жить у самой границы и всячески помогали пограничникам и милиции. Они побывали уже в четырех домах и везде оказались свои. Близость речки, богатой форелью, грибные и ягодные места привлекали сюда людей из города в выходные и праздничные дин.

– А может, его тут нет? – засомневался Алексеи.

– Все равно не уйдет, – сурово ответил солдат.

– Саша, – вдруг окликнул его у дома, куда они собирались зайти, девичий голос.

– Разрешите на минутку, – попросил пограничник и куда-то сразу исчез, словно растворился в темноте.

– Молодо-зелено, – снисходительно проговорил младший лейтенант, едва ли старше солдата. – Зайдем.

Ослепленный ярким светом свисавшей с потолка лампочки, Алексей услышал, как тот спросил у кого-то паспорт.

Глянув, обомлел: перед ним за столом сидел тот самый.

На нем, вместо офицерского кителя, был надет серый пиджак. Он, как бы нехотя, отставил стакан с молоком и полез рукой во внутренний карман. Даже не успев принять какое-либо решение, Алексей ринулся к нему, но зацепился ногой за половик и упал. В ту же минуту раздался грохочущий выстрел, негромкий вскрик и звук лопнувшей лампы.

Зазвенело стекло в окне, и все смолкло.

– Что случилось? – вместе с лучом света ворвался в комнату крик солдата. Он подскочил к окну, хотел выпустить в густую вязкую темноту автоматную очередь, но тут же остановился: люди кругом.

Алексей зажег спичку, наклонился над младшим лейтенантом и понял, что тот убит. Не обращая внимания на Булатова, солдат выскочил на улицу и выстрелил в небо красной ракетой.

Где-то вдалеке ответно вспыхнула одна... другая... третья...

Не часто бывали такие ночи даже на фронте. Сразу же в кабинете начальника районной милиции состоялось короткое совещание. Решили поднять на ноги дружинников, коммунистов и комсомольцев, чтобы не дать возможности уйти преступнику.

– Это опасный зверь, к каждая минута его пребывания на свободе грозит большой опасностью для советских людей, – коротко резюмировал майор Зиновьев.

Десятки жителей села, вооружившись охотничьими ружьями, до утра обшаривали все сады, стайки, чердаки в поисках убийцы. Смолкли песни, смех: не до них было в этот субботний вечер. И только под утро, когда наступил ранний рассвет, у речки, где густо разрослись камыши, гулко рявкнуло охотничье ружье, а в ответ прозвучал сухой пистолетный выстрел.

Алексей вместе с милицией и пограничниками кинулся туда. Однако приказ был строг: брать преступника только живьем. Поэтому во избежание опасностей, майор приказал всем гражданам, и Алексею в том числе, остаться в селе, Булатов считал себя человеком дисциплинированным, но этого приказа он выполнить не мог. Крадучись, он подобрался по берегу к камышам и стал внимательно наблюдать, откуда отстреливается преступник. Поняв, что ему не уйти, тот решил подороже продать свою жизнь.

Солдаты и милиционеры стреляли по верхушкам камышей. Пули сбивали кисточки, расщепляли стебли. Да, со стороны поля к убийце не подойдешь: он настороже и будет стрелять до конца, а то может пустить в себя пулю.

И Алексеи быстро срезал толстую камышинку, очистил полость ее от перегородок, разделся до нательного белья и спустился к воде.

От резкого холода сразу же стянуло мышцы, замерло дыхание. Но Алексей притерпелся к ледяной воде, взял камень в руки, окунулся и, держа камышнику в зубах, осторожно переставляя ноги, стал двигаться туда, откуда раздавались выстрелы. Идти было трудно, то и дело попадались ямы, жидкая глина затягивала ноги. Воздуха не хватало, и если бы это происходило на суше, то Алексей с полным основанием мог сказать, что глаза заливает пот.

Сколько он прошел, трудно сказать. Осторожно, чтобы не плеснуть, он вынырнул и мгновение вдыхал в себя воздух. Но тут, где-то рядом, вновь хлестнул выстрел, и Алексей притаился. Определив направление, он стал потихоньку красться. На его счастье, высоко над землей громко закурлыкали журавли, и потрескивание сухого камыша потонуло в этом шуме.

Вскоре он увидел и того, кого искал. Тот залег на небольшом холмике и, высовывая голову с острым птичьим профилем, приглядывался, откуда ему грозит опасность.

Алексей лежал от него в двух-трех метрах, но как их преодолеть?

– Обернись, сука! – крикнул он изо всех сил и кинулся к убийце.

Тот на мгновение растерялся, и это решило исход дела.

...Через неделю Алексея Григорьевича вызвали в управление милиции. Пропуск ему уже был заказан, и майор сразу же принял его.

– Похоронили друга, – проговорил он. – Жаль Богдановл, по отзывал; он был замечательным человеком.

– А кто... тот? – тяжело дыша, спросил Алексей.

– Тот? – помедлив, переспросил майор. – За бандитизм был приговорен к расстрелу, а потом помилован. Он бежал из колонии. Хочешь на него взглянуть?

По коридору они подошли к двери, у которой стояли два охранника.

– Со мной, – кивнул майор на Алексея и открыл дверь, – Вот он – Петров – Кочемасов – Заковряжный и так далее.

– А я тебя запомнил, – нервно повернулся бандит к Булатову.

– Что-либо запоминать тебе уже поздно, – проговорил майор.

Ю. РОЖИЦЫН

* * *

ЧАСТЬ 4

Лично ответствен

"И У МЕНЯ БЫЛ ПАПА..."

Он тихо бредет по проезжей части улицы. Тяжелые ботинки утопают в пыли. Улыбается, глядя по сторонам, останавливается, оборачивается назад. К чему он присматривается, понять трудно. Столовая, магазин, библиотека.

Все обыкновенно. Запыленные стены. Однообразные крыши. И улица нараспашку, как степь, широкая и неуютная,

Остановился против магазина. Новая вывеска: Промтовары. Он удивленно уставился на нее, что-то вспоминает или силятся вспомнить. Но буквы молчат. Он едва заметно хмурится. Глубокий шрам, пересекающий левую щеку, подергивается.

Ботинки снова запылили.

Следом бегут мальчишки, на он их не замечает.

В конце улицы вдруг остановился, застыл, как вкопанный. Отыскивая что-то глазами, бегло посмотрел кругом и задержал взгляд на невысоком, сиротливо стоящем карагаче.

Карагач изувечен. Ему достается от местных мальчишек. Сорванцы прибегают сюда с гнутыми гвоздями и железками, выпрямляют их на камне, лежащем рядом, и заколачивают в дерево. За единственный здоровый сук цепляются сразу по трое, подтягиваются, как на турнике, взбираются выше и, ухватившись за макушку, тарзанами бросаются вниз, пригибая ее до самой земли. Мальчишечья свора будто мстит дереву за то, что в поселке оно единственное.

В поселке безлюдно. В пору уборки хлеба здесь, на "централке", можно встретить лишь бухгалтера, оглашающего контору стрекотом арифмометра, да босоногих мальчишек, скачущих верхом на палках по глубокой пыли.

Время далеко за полдень. Солнечные зайчики прыгают и окнах домов, купаются в неширокой речке, многоцветьем рассыпаются на листьях прибрежных кустарников. Все охвачено сладостной осенней дремой. Но этот неуютный карагач, этот человек и шрам на лице... Откуда они и зачем?

По всему видно, незнакомец провел в дороге не одни сутки. Притом обстоятельства едва ли сталкивал" его хотя бы с самым скромным комфортом. Белая рубашка потемнела от стирки в холодной воде. Помятые рукава высоко закатаны. Землистого цвета штаны поддерживаются широким ремнем. Через плечо перекинуты небольшой мешок, походящий на торбу, и последней поношенностп пиджак.

Выйдя наконец из оцепенения, незнакомец перехватил с одного плеча на другое свою ношу, посмотрел, между прочим, на речку и решительно зашагал к карагачу. Приблизившись, он погладил шершавый, побитый камнями ствол.

Мальчишки недоумевали. Им, наблюданшим издали, казалось, дерево делится своими обидами со странным пришельцем.

Долго стоял он так, в обнимку с деревом. Потом бросил пиджак и мешок на землю и склонился над камнем, намереваясь перевернуть его. Попытка была тщетной. Гранит будто пустил корни в утоптанную землю. Подтянув мешок, незнакомец достал из него охотничий нож и начал ковырять вокруг камня. Камень поддался. На обратной стороне его мальчишки увидели глубоко выбитую букву "Т". Осторожно, будто опасаясь, незнакомец проводил по ней широкой заскорузлой ладонью. Потом, взяв из-под камня горсть земли, размял ее, высыпал в платок, извлеченный из кармана пиджака, завернул и спрятал в мешок.

Завалив камень на прежнее место, он присел на него.

Солнце кровавым шаром касалось земли. Ни малейшего ветерка. Такие дни и вечера у хлеборобов на вес золота.

Поля вокруг обволакиваются гудящей радостью комбайнов и автомашин. Воздух, как говорят поэты, пропитан ароматом убираемого хлеба.

Незнакомец сидел на камне, обхватив колени руками.

Мальчишки уже не таращили глаза на него. Двое, отойдя, стали швырять в воду камни. Только младший, лет семи, продолжал вертеться рядом.

Вдруг, незнакомец вздрогнул, будто ошпаренный: он услышал, как сверстники окликнули не в меру любопытного приятеля:

– Драчук, давай, кто дальше кинет?

Незнакомец впился глазами в мальчугана.

– Это ты Драчук?..

Малый испуганно посмотрел па него.

– Как зовут тебя, малыш?

– Николаем.

– А отец, отец твой где? – произнес незнакомец так, будто сам боялся этого вопроса.

Мальчуган молча уставился на него. На помощь подоспели его друзья.

– Пьяный ворюга застрелил его, – выпалил один из них. – Колька был тогда совсем маленький...

Шрам на щеке незнакомца дернулся. Лицо помрачнело.

Больше он ни о чем не спрашивал. Пьяный ворюга... пьяный ворюга... стучало в висках.

* * *

Десять лет назад он, Алексей Китов, едет на целину.

В руках – силища восемнадцатилетнего парня. Здесь, у этой речки, своим трактором взметнул первую борозду. На этом берегу – первые палатки и первая любовь.

Она тоже приехала с Владцмирщины. Жили раньше в соседних селах, ходили в один клуб и не подозревали о существовании друг друга. А здесь встретились.

Нет, не всегда были безоблачными их отношения. Далеко не всегда. Алексей нередко вспоминал о нешуточном барьере, едва не возникшем между ним и Татьяной. Смешно об этом вспоминать. А если вдуматься...

Впрочем, все по порядку.

Совхоз тогда вступил во вторую целинную весну. Алексеи работал па тракторе. Татьяну выбрали совхозным комсоргом. Хлопот у нее, медсестры, привалило.

День тот выдался тяжелым. Алексей не добил и половины нормы. С утра барахлил мотор. Попробуй разберись, отчего. Ведь до двухсот процентов вытягивал. А надо бы подумать о машине.

Копаясь в моторе, он вспоминал тот вечер. Неужели пролетело три дня? Да, дьявольщина, целых три! А ведь она...

О чем она просила?

До поселка он добрался к полуночи. Окно небольшой комнатки в общежитии светилось. Он, подойдя, поднялся на носки, посмотрел поверх занавески. Она читала какую-то книжку. Губы чуть заметно шевелились. Потом что-то писала в тетрадке. Потом снова читала. Он стоял и смотрел, и боялся, как бы не скрипнули створки окна.

Движок местной электростанции начал сдавать. Зачихал, запыхтел, завздыхал надсадно. Будто навалился на него кто-то большой и тяжелый. Свет в комнатке исчез вместе с лампочкой. В темной пустоте повис тлеющий вольфрамовый кружок. Алексей отошел от окна. Стал ждать, вспыхнет ли он вновь.

Ночь, теплая весенняя ночь, властвовала в поселке.

Мягко, темными пятнами проглядывали силуэты построек.

За ними, как море, радостным звоном, свистом и стрекотом ночных обитателей плескалась степь.

Танцы в клубе кончились. Молодежь ватагами разбредалась по общежитпям. Отдельные пары не спешили, они шли в степь, на берег реки. Алексей завидовал. Там, на берегу, весной особенно хорошо. Он не был там весной.

То пахота, то сев. Как шальной на тракторе. Выдастся свободный вечер занята Танюшка: то комитет, то дежурство в больнице.

Он шагнул к окну и потянулся, чтобы постучать. Но в это время кто-то приоткрыл дверь комнаты.

– Можно? – прогремело в темноте.

На пороге стоял Николай Драчук.

– Постучал бы! – проговорила Таня.

– Не сердись, Тань, – миролюбиво сказал Драчун. – Я думал, у тебя закрыто. Толкнул – и вот...

Драчук слыл шофером-весельчаком, остряком, балагуром. В совхозе помнили историю, как однажды, схлопотал от пассажирки пощечину, он ссадил ее, несговорчивую, с машины за десять верст от центральной и уехал... Но в общем-то казался неплохим парнем. Во всяком случае, так считал Алексей.

Не желая встречаться с ним, Алексей огошел к дороге, закурил.

Движок затарахтел с новей силой. Окно осветилось.

Взглянув в него, он увидел Драчука, продолжавшего стоять на пороге...

У себя в общежитии Алексей не включал света. Кровати похрапывали. Он осторожно, ощупью пробрался к своей, У самого окна.

Окно выходило на Танюшкин барак. Там размещались семейные. Драчук с молодой женой – тоже там. Танюшка занимала маленькую комнатку рядом.

Бросив на стул ватник, Алексей свалился на постель.

Отчего он не постучал? Она, наверное, ждет. Ну, конечно, ждет!

Очнулся он от прикосновения чьей-то руки.

– Танюшка?!

– Т-с-с-с! – она пугливо посмотрела по сторонам.

Комната, залитая лунным светом, храпела на все лады.

Алексей ошалело смотрел на Танюшку.

И вот, который день, оп не мог вырваться па "ценгралку". Чертовски уставал. Поздно добирался до вагончика и, едва отмывшись от мазута, валился в постель.

Вечер, казалось, наступать не собирался. До поселка десяток километров. Он сбросил с плеч промасленную куртку, ополоснул бензином руки и, оставляя на трапе отпечатки кирзовых сапог, зашагал к дороге, серой лентой вьющемся но степи. Сколько раз оп ходил этой дорогой. Утром, вечером, ночью.

Поселок оглашало привычное тарахтенье электростанции. Окна домов выбрасывали снопы света.

Он постучал в знакомую доерь. Тихо. Обойдя кругов, увидел темное, как грифель, окно.

Не зная, куда себя деть, он закурил. Он силился вспомнить, в какие дни она дежурит. Подсчитывал. Выходило, что сегодня свободна.

Немного подождав, он пошел к больнице. Это совсем недалеко. Надо только обойти контору, магазин, столовую.

– Татьяны Васильевны нетуть, – встретила его бабка, скоблившая лопатой крыльцо. Это был единственный пожилой человек в целинном хозяйстве. Работала она при больнице.

– А где она, бабуся?

– На комитете, что ль.

Алексей почувствовал собачью усталость. Шагая к совхозной конторе, он проклинал и то, что Тянюшка – секретарь, и вечер, и себя. "Какой же я болван. Ведь говорила, что – заседание..."

3а дверью слышались голоса. Алексей, не колеблясь, отворил.

– Разрешите?

Голоса оборвались. Сквозь дым Алексеи увидел подернувшиеся к нему лица сидевчшх за длинным столом.

Татьяна стояла в самим конце стола. Алексей заметил, как вспыхнуло ее лицо.

Она холодно спросила:

– У вас что-нибудь важное?

Это уж слишком, Алексеи не узнавал ее. Ему показалось, что лица сидевших вокруг исказились усмешкой, досадой и еще черт знает чем.

– Нет, я просто... – еле выдавнл Алексей.

Он вышел и захлопнул дверь...

В столовой, куда он направился, еще не гасили света.

Но уже скоблили затоптанный пол, выносили ажурные урны с окурками и обрывками газет. За одним из столов сидели несколько человек и украдкой разливали в граненые стаканы вино. Прямо над их головами висела табличка "Распитие спиртного строго..." Алексею показалось это предупреждение смешным и нелепым. "Где же тогда не строго, – подумал он, – В поле? В общежитии?.." Он рассчитался за курево и направился к выходу.