Текст книги "Бессонный патруль (Сборник)"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 27 страниц)

Из-за угла, торопливо постукивая протезом об асфальт, идет одноногий. Протиснувшись сквозь толпу, он внимательно смотрит на лежащего, затем рывком поднимает бродягу.

Тог от неожиданности забывает упасть и ошалел.о глядит вокруг.

– Сволочь ты! – говорит одноногий. – Опять с утра успел налакаться. Я же тебя знаю! Разве такому впрок сочувствие? Какой ты контуженный? Симулянт!

Люди расходятся" Лейтенант уводит попрошайку. Тот идет впереди понурившись, спотыкается на каждом шагу.

В медвытрезвителе бродяга таращит осоловелые глаза, бьет себя в грудь, куражится перед дежурным.

– Анкету тебе надо заполнять на меня, да? Сам заполняй! Кого те надо? Фамилию? Имя и отчество? А я ничейный. Попробуй, узнай, кто я? Был Поповым, был Леонидом, да еще и Федоровичем, а теперь я тень!. Я ничто. Попов давно коньки отбросил. И фотография есть, как он, сердешпый, в гробу лежит. А жена-то его, уж убивалась она, убивалась, когда узнала, что он номер...

Под пьяное бормотание он засыпает, ...Михаил Сорокин, следователь районного отделения внутренних дел, уже третий день бьется над установлением личности задержанного. На смуглом лице следователя печать усталости. Он перебирает бумаги. Доставленный пьяным, бродяга назвался Поповым Леонидом Федоровичем.

Теперь от всего отказывается. Между тем Попов Леонид Федорович разыскивается как злостный неплательщик алиментов. Как заставить его заговорить, признаться?

Следователь приказывает ввести задержанного. Бродяга входит. Щетина отросла еще больше. Теперь это уже на(стоящая борода.

– Где ваш паспорт? – спрашивает следователь.

– Без него родился.

– Вам в вину вменяется статья 201-1 Уголовного кодекса республики, по этой статье несете ответс!вепность за бродяжничество. Вы поняли меня?

– Да, понял. А статьи меня не пугают.

– Я требую паспорт. Я должен передать суду человека, который совершил определенный проступок. За определенное нарушение – определенного человека, а не кого-либо другого.

– Какое вам до меня дело, начальник? Душа моя и так нараспашку.

– Хватит паясничать, Иванов. Так, кажется, сегодня вы назвались?

– Какая разница? Могу назваться и Петровым. А помощь ваша мне не нужна.

Зазвонил телефон. Следователь взял трубку. Говорила жена. Она напомнила, что сегодня день рождения у его дочери. Стол накрыт. Гости собираются.

– Надеюсь, что ты не заставишь себя ждать. Приходи скорей, – закончила жена.

– Света, милая, – вздохнул Сорокин, – извини меня.

Поцелуй Томочку, скажи, пусть на меня не сердится. Садитесь за-стол, не ждите меня. Я, к сожалению, задержусь.

Он положил трубку. Взглянув на бродягу, он увидел, что тот с жадным любопытством прислушивался к разговору по телефону. Однако, заметив испытующий взгляд следователя, опять принял равнодушный вид. Но что-то в нем неуловимо изменилось.

Следователь понял, что бродяга напускает на себя спокойствие и куражится только для того, чтобы скрыть какую-то свою заботу, быть может, свое самое уязвимое место. И это уязвимое место связано с его личной жизнью.

– У вас есть семья? – спросил он бродягу.

Бородач усмехнулся:

– Была. Была когда-то.

– Расскажите.

Бродяга тупо молчал.

Сорокин вынул из дела фотографию, на которой был изображен человек в гробу, обложенный цветами. Он положил фотографию на стол.

– Это вы?

Бродяга взглянул и затрясся.

– Я ... – Его била дрожь. – Это я...

Он пил воду, давился рыданиями. Вздыхал, вытирал кепкой слезы и опять глотал из стакана воду. Потом долго сидел, приходя в себя, судорожно всхлипывая. Наконец начал рассказывать. Рассказывал долго.

Он начал издалека, с той речки в селе Обухове, где они познакомились с Ксеней. Он говорил о первых счастливых годах, потом о бегстве от семьи, о бесконечных скитаниях...

Сорокин слушал, смотрел на него, и перед глазами его проходила жизнь человека, который сам, своими руками уничтожил все самое лучшее, что у него было. Зачем? Во имя какой свободы? Неужели ради того, чтобы в. дождливый день осени, сидя на тротуаре, выпрашивать у прохожих копейки,а потом пропивать их?

Сорокин вышел в соседнюю комнату, отдал дежурному распоряжение. Вернулся, сел за стол. И спять слушал то, что рассказывал ему бородатый.

И в то время, как оч слушал горячую, сбивчивую исповедь о бессмысленно растраченных годах, ему вспомнилось старинное изречение: характер человека определяет его судьбу. Слабое, двоедушное естество, отсутствие воли и мужества – это предпосылка. Одинокий, грязный, заросший щетиной бродяга, без семьи, без угла, один, как перст, на целом свете – итог.

В дверь заглянул дежурный, доложил:

– Товарищ капитан, люди, которых вы пригласили, прибыли. Ввести их?

– Да. Пусть войдут.

Вошла седая женщина вместе с девушкой в белом платье.

Леонид дико глянул на них, упал со стула ч, царапал ногтями доски пола, пополз к ним.

– Ксюша, Ксюшенька, прости! Простите меня, подлецд, – в исступления бормотал он.

В. ДАКИШЕВ.

старший лейтенант милиции.

* * *

"МЕЛКОЕ ДЕЛО"

ПОТЕРПЕВШАЯ

Список вызванных на сегодня кажется бесконечным.

Один, два, три... тринадцать человек. Как нс похвалить стажера. Постарался Ханзада.

В коридоре раздался четкий стук каблучков.

Кто-то уже идет. Я пододвинул к себе стопку дел. Которое понадобится?

Девушка с фигурой .манекенщицы. Веселое личико окружено густыми рыжими волосами, спускающимися до плеч.

Волосы наверняка крашеные. Есть такой шампунь...

– Доброе утро, товарищ детектив, – с улыбкой сказала вошедшая.

Признаться, такого фамильярного обращения я нс ожидал и пока решал, не установить ли между нами известную дистанцию, приличествующую деловой обстановке, девушка продолжала тем же беспечным тоном:

– Я по вызову. Только в повестке указано: одиннадцать часов. А я не могу. У меня в это время экзамен. Отпустите, пожалуйста, раньше. Можно? Она все еще держалась за дверную руч^у, но глазами уже искала стул.

– Экзамен – причина уважительная, – посочувствовал я. – Проходите.

– Модерновая меблировка, – удовлетворенно констатировала незнакомка, оглядев мебель в кабинете. Со стульев, обитых зеленой буклированной тканью, и железного шкафа в углу она быстро перевела взгляд на меня.

~ А я вас представляла другим...

Глядела она прямо и вызывающе.

"Девушка-холерик, – решил я. – В компании такие добровольно берут на себя обязанности массовика-затейни^ка. Незаменимые свидетели с их почти фотографической памятью".

– ... То есть не вас, а следователя вообще, – поправилась она.

В списке значилось, что на одиннадцать часов вызвана Наталья Задонская. Отрекомендовалась и сама девушка, протянув руку. Пожатие ее было уверенным, крепким.

– Если хотите, просто Ната, – добавила она и села.

"Потерпевшая. Студентка пединституты^-понял п.

Нажал на кнопку авторучки. Приготовился слушать и записывать.

– Представляете! – Задонская слегка подалась ко мне, в ее красивых серо-зеленых глазах опять заплескались смешинки. – Впервые в жизни села на мель. Ни копейки за душой. Старуха смотрела, как на врага: "Когда за квартиру платить будешь?" Поверьте, говорю, Ираида Ивановна, нет денег. Задержали что-то мои с переводом. Ведь Камила задерживает, вы же ей ничего! "Тебя не касается!" – Голос девушки мгновенно почерствел, в нем явственно обозначилось чужеродное, видимо, хозяйкино раздражение. – Ужасно грубая старуха.

Вблизи заметно, что разрез глаз Задонской чуть удлинен к вискам с помощью черного карандаша. Современная девушка.

– Пришлось продать кофточку, – призналась она, – НУ, расплатилась. Звоню своим. Спрашиваю: в дотации отказали? Да? Голодной смертью умирать? Мамуля моя переполошились. Что такое? Оказывается, перевод давно выслан. Да, да. А я не получала. Представляете? – девушка ясно напрашивалась на сочувствие.

– Представляю, – сказал я.

В кабинет без стука вошел новый посетитель-молодой чернобровый парень.

– Пока побудьте в коридоре, я занят.

– Но вы же вызывали к девяти, – возразил парень, протягивая повестку.

– Человек торопится на экзамен, – миролюбиво объяснил я – давайте отпустим. Не возражаете?

– Я, может, тоже тороплюсь, – пробормотал парень и только тут взглянул на Задонскую.

– Если молодой человек настаивает, я могу... – она слегка приподнялась.

– Да нет уж... – сдался парень.

Задонская проводила его взглядом до двери.

– Тогда, как заправский следователь, – продолжила она, показывая, что засучивает рукава, – я веду следствие.

Первым делом на почту. Ну, сейчас в жалобную книгу такое напишу! Такое!.. Начальник почты, толстячок, покопался в бумагах. Важничает: "Это самое. Э-э... Верно. Пришел перевод". Фу! – помахала она рукой, шутливо отдуваясь. – -"

Пропала охота жаловаться. "Так выдавайте скорее, и делу конец!" "Мы, гражданочка, это самое... дважды не выдаем!" Как дважды? Уже выдан? А кому... Задонской?

Да поймите, говорю, Задонская – это я. Я! И вот мой паспорт. Этих денег я не по-лу-ча-ла! Посмотрел и возвращает: "По нему и выдан". Разрешите, говорю, взглянуть.

Взяв со стола конверт, я достал извещение о переводе.

На лице Задонской появилось удивление.

– А, оно уже здесь!? Быстро!.. Ух, и взялся за меня начальник: "Да будет вам известно, выемка корреспонденции производится с санкции прокурора. Это еще требуется доказать, что вы не получали! И, между прочим, на двери читать надо: "Вход посторонним запрещен!" – Казалось, я слышал чеканную сухую речь рассерженного администратора. – Я еще и почтальоншу разыскала, – вдруг вспомнила она. – Почему, спрашиваю, извещения не было? А она глаза круглые вытаращила, да как закричит: "Ах, не было?

Посадить хотите? Бегите в милицию! Бегите! Ишь, грамотная выискалась!" девушка уперла руки в бока, задрала голову, и кабинет заполнила скороговорка почтальонши.

– Ну вот, на этом мое следствие и кончилось, – простодушно созналась она. – Разберитесь, пожалуйста: кто прав? Кто виноват? А денег, правда, не получала. Честное пионерское!

Я задал несколько вопросов. Задонская отвечала без запинки, не размышляя и не задумываясь. Живет вдвоем с Камплсш Гурезич. Кто она? Студентка музыкального училища. Кто в доме еще? Одно женское сословие: они да старуха Ирандп Ивановна,хозяйка.

– Не вздумайте назвать бабушкой. – предостерегла Задонская: – Ох, и психанет!

– А раньше переводы приходили на этот же адрес? Недоразумении не. было^

– Приходили.

Дверь снова открылась. Зошел Ханзада, симпатичный молодой практикант с безукоризненной военной выправкой.

– Дом на замке, – четко доложил Ханзада. – Повестку оставил у соседки.

У меня Ханзада всего третий день, и я очень доволен расторопное тью помощника. Подойдя в своему столу, оч с озабоченным видом принялся подшивать дело, но, взглянув на Задонскую, озадаченно заморгал глазами.

– Камиля Гуревич ваша подруга? – спросил я Задонскую.

– Нет, что вы! – удивилась девушка. – Просто мы случайно оказались вместе. Она с прошлого лета живет.

А я с зимы. Да и вообще... – она вздохнула, – знаете, как у девчонок? Ну, прибежишь из института, поделиться с кем-то хочется, а Камила молчит. Старухину сторону приняла. Какая тут дружба! В общем, девица себе на уме.

– А вы ее не подозоеваете?

– В чем?

– В этом самом.

– В воровстве? – "Модные" глаза, Задонской округлились. – Как-то не подумала. Правда, а кто и когда взял паспорт? Он всегда в сумочке на стене... И заметьте, паспорт как был, так и остался.

С минуту размышляла, оттопырив нижнюю губу:

– Сидит вечно без денег, стипендию не получает... – И решительно отрезала: – Пег, не знаю.

Хаизада смотрел на Задонскую во все глаза. Я сделал незаметный знак: не смущай, мол, девушку. Но мой помощник никак не отреагировал.

– Да тут целая швейная мастерская! – воскликнула Задонская, увидев в его руках иголку с ниткой, и добавила, явно кокетничая: – Интересно, какой шов у вас в моде?

– Любой, – отпарировал Ханзяда. – Лишь бы не было шито белыми нитками.

Задонская оценила ответ и рассмеялась.

– Ханзада, – сказал я, – тебе поручение. Возьми у девушки образец почерка. Продиктуй что-нибудь на вольную тему. – Я повернулся к Задонской: – Вы не против?

– Почему против? Пожалуйста, сколько угодно. Па почте говорят: "Требуется доказать"... Вот и докажем, что не мой почерк. Пожалуйста, сверяйте.

Пока Ханзада брал образец почерка, я закончил писать протокол.

– Бог с ними, с деньгами, – доверительно произнесла Задонская, подписывая показания. – Презренный металл!

Но все-таки кто сделал? Кому надо? Еще и здесь?.. Но, если это моя соседка... И здесь? О, писать научишься...

Если это она!.. Знаете, верх подлости!

Перед тем, как направиться к двери, Задонская сказала:

– У меня к вам просьба: поговорите, если не трудно, с хозяйкой. Сейчас экзамены, а старухе-никакого дела.

Вчера вещи чуть не повыбрасывала. Не по нраву, видите ли, пришлась. А чего? Мальчишки не ходят. Допоздна не задерживаюсь...

Я обещал, тем более, что встреча с хозяйкой непременно должна состояться. Разъяснил попутно, что все конфликтные вопросы о выселении решает суд.

– А когда дело прояснится? – поинтересовалась Задонская. – Не скоро?

– Как только будет готово заключение экспертизы, – ответил я.

– Не позже субботы.

– Ловлю на слове! – Она взглянула на свои часики. – В субботу ровно в десять утра я приду. Имейте в виду! – И погрозила пальчиком.

– Попробуйте не сдержать обещания.

– Ни пуха, ни пера! – Вдруг оторвался Ханзада от дела.

– К черту... – небрежно ответила ему Задонская и опять повернулась ко мне: – Только вы с ней построже...

Ладно? Приструните стяжательницу. Ну, до субботы...

Так она и осталась в памяти-стройная, милая, с солнечной прядью на бело-розовой щеке. И ни одного фальшивого жеста! Редкий человек держится так уверенно в кабинете следователя.

– У девушки талант общения, – сказал я. – Ты не находишь?

Мой помощник, казалось, только и ждал этой реплики.

– Странная вещь! – он откинулся на спинку стула, – Вог заметишь где-нибудь человека, просто так в глаза бросится: в автобусе, на улице... И все равно столкнешься с ним еще раз! Недавно на водной станции видел одну веселую компанию. А на вышке – девчонка в голубом. Поправляет шапочку. Помахала своим рукой. Оказывается, поспорила, что прыгнет. Вижу, бултых! И выходит, как ни в чем не бывало. И вот, пожалуйста, торжествовал Хаизада. – Только что здесь была! Как по-вашему, ничего девчонка?

Ах, вот в чем дело!

– Выходит, это у тебя уже не первое свидание?

Ханзада замер. Не ответив, нагнулся, чтобы перекусить нитку.

– Подшил... Вот... – проговорил он, хмурясь и краснея мочками ушей, Только шило... черт... Как списанный штык. Вот, смотрите, тупое. Неважнецкое, говорю, орудие труда... Не прокалывает, а рвет.

Эх ты, Ханзада, Ханзада...

– А что? Неплохо бы сюда электронную машину, – меня так и подмывало пощекотать его самолюбие. Ханзада считал себя неуязвимым и на все колкости, как правило, отвечал снисходительной улыбкой. – Запрограммировал бы скажем, цвет глаз, отношение к общественным нагрузкам. Еще какой-нибудь десяток пунктов. Палец на кнопку: раз! И ответ готов: хорошая девчонка или не очень Здорово. – Я поднялся, чтобы пригласить парня, ожидавшего в коридоре.

– Если надо и без машины разберемся, – буркнул Ханзада вдогонку. Только меня это не интересует.

СПРОСИТЕ ПОЧТАЛЬОНШУ

Первые капли дождя дробно застучали по подоконнику.

Нафтол, на бумаги полетели брызги. Я бросился к окну, чтобы закрыть его. Дождевые струи плотно заштриховали сквер и дальние дома прямыми серыми полосками. Ливень налетел на город внезапно – шумный, озорной...

– Ну, я и выдала. А кому?" Нет, вы спросите, кому? – Минуту назад внезапное вторжение дождя оборвало бойкий рассказ кассира почты. Теперь она словно торопилась наверстать упущенное. – Ей и выдала, фифочке, которая к нам приходила. Если крашеная, значит ей вера?

Кассирша – решительная женщина лет тридцати пяти с сердитыми глазами и могучим торсом.

– Паспорт-то чей записан? Давайте глянем. Ее паспорт, Задонской. Ишь, зубоскалка, всех хочет вокруг пальца...

И все-таки кассирша держалась нс очень уверенно. Говорила с надрывом. Размахивала руками. Еще бы! Выдать деньги другому лицу – служебная халатность. За это начальство, естественно, не похвалит.

– Мы бы вам поверили, – остановил и кассиршу, – если бы можно было объяснить: зачем нужно Задонскому вводить нас в заблуждение.

Стул под женщиной жалобно заскрипел.

– Нужно, не нужно, – сварливо передразнила она. – Имейге в виду, я прямо говорю. Давайте тогда очную ставку, коли не верите. Я ей в глаза бесстыжие... прямо. Получала, а еще жалуется. Таким стилягам, конечно, вера... Нс верите, так у почтальона поинтересуйтесь. Извещение принесли? Принесли. Не куда-нибудь-на дом. Нет, что хотите, а моей вины нету! Спросите лучше почтальоншу: кому она вручала извещение?

Хорошо, послушаем почтальоншу.

В кабинет вошла высокая, худощавая, какая-то чересчур подвижная женщина. Было в ее продолговатом лице с длинным носом и близко посаженными глазами что-то неприятное. Угодливость? Неприязнь вызывало и покашливание в кулак, и тихий голос, и манера сидеть на краешке стула.

Такая, конечно, могла на Задонскую и нзкрича ть.

Свои паспорт женщина оставила дома. Обозвала себя недотепой. Принялась пространно, с извинениями, объяснять. что вспомнила об этом, лишь подходя к милиции и, конечно, вернулась бы, но помешал дождь.

– Так и льет. Гляньте, стеной встал. – Дождь действительно разошелся вовсю. Водосточные трубы гремели, будто по ним барабанили палками.

– Я за ограду заглянула, – рассказывала с готовностью почтальонша, смотрю, замочек на сенях. Ладно, думаю, тогда в ящпчек опущу. Для корреспонденции у них щелка возле ворот. В заборе. Снаружи нужно опускать.

Вот, значит, протолкнула и пошла.

– А зачем заглядывали за ограду?

– Заглядывала за ограду?

– Ну да, – подтвердил я, – зачем вам это понадобилось? Ведь щель, как вы сказали, снаружи забора?

–Верно, верно, – спохватилась почтальонша. – Забыла упомянуть, извините. Для удобства клиентов мы и деньги разносим. Тут извещение, тут и деньги. Получай, дорогой товарищ. Ну и смотрела: есть ли кто дома? А там замочек. Небольшой такой. Собака загавкала. Я ее до смерти боюсь. Как сейчас помню, принесла письмо, извещение а переводе. Потом "Работница" да газетка. Письмо с извещением – в газетку, газетку в журнальчик. И о щелку....

– Письмо на чье имя?

– На чье имя? – опять переспросила она.

– Да, кому адресовано?

– Что-то не припомню, извините. Нам лишь бы адрес.

– А как поступили с деньгами?

– Как поступила?

Ее манера переспрашивать начинала надоедать. Не часто, но такие свидетели попадаются. А у некоторой категории людей это излюбленный прием – тянуть время, чтобы обдумать ответ.

Я промолчал. Притихла и почтальонша.

– Так где же деньги?

– Деньги?

Нет, чтобы разговаривать с ней, надо иметь железные нервы.

– Да, где деньги, которые вы приносили для вручения Задонской?

– Известно, где. У кассира. Все до единого рублика. – Она вдруг сдвинула губы в полосочку, глянула подозрительно. – Уж не меня ли обвиноватить хотите? За всю жизнь ни за единую копеечку не запнулась. Врать не буду.

Уходя, почтальонша расхрабрилась:

– Неудобно, да уж спрошу. Сколько за это дело причитается?

Я понял.

– До трех лет лишения свободы.

– Так и надо, – поддакнула женщина, – не воруй. А суд скоро? Интересуюсь, дура, а может чего че так? Ну, ладно. До свиданья. – Ушла довольная, что подозревать ее в чем-либо никто не собирается.

Следующей была Камнла Гуревич.

Девушка скромно опустилась на стул, поправила юбку.

И смотрела куда-то за окно, где уже кончался ливень.

Гуревич походила на индианку: чернотою волос, гладко обтекающих голову, ровной смуглостью. Но более всего – глазами цвета влажного антрацита.

Она была в сером, тщательно отглаженном костюмчике и и белой блузке, наглухо застегнутой у самой шеи. Серьезное выражение лица делало ее старше.

На вопросы отвечала тихим голосом, односложно. Нет, она не знает, кто мог получить деньги ее соседки по комнате. Нет, извещения не видела, письма не получала. Ей пишет только бабушка, у которой она выросла. Больше никто? Нет, только бабушка. А мать? Мать не видела с детства. Разъезжает где-то по периферии с концерта.^:!.

Правда, еще подруга пишет. С нею вместе поступали в музыкальное училище. А больше никто.

Руки ее сложены на коленях. Пальцы тонкие, длинные, учится по классу фортепьяно.

"Но почему такая тихоня? – спросил я себя. – Или на нее действует официальная обстановка? Эти ст, железный шкаф, милиционер у входа...".

Ливень мало-помалу сошел на нет. Наконец ярко, как на переводной картинке, еще мокрой от воды, за окном прояснилась улица. Мокрые дома, мокрая зелень, блестящий, уже кое-где дымящийся от солнца асфальт.

Гуревич ушла, унося с собой какую-то непонятную печаль. Была в кабинете пятнадцать минут: ровно столько потребовалось, чтобы выслушать и занести в протокол ее ответы, взять образец почерка.

На бланке извещения, адресованном Задонской и изъятом нами в качестве вещественного доказательства, почерк был круглый, торопливый и, на первый взгляд, принадлежал Гуревич. Но, чтобы не обижать девушку подозрениями, которые могут и не подтвердиться, я не задал еп главного вопроса. Пусть ответят вначале на него специалисты-почерковеды.

ТРОФЕИ

Листок из ученической тетради сложен вчетверо.

"Дорогой солдатик!

Ваша разлюбезная королева вступила в местное общество "ЭКЮ". Расшифровать? "Эксплуатируем карманы юношей". С чем и поздравляю. Научилась курить, пить.

Ваши письма, сударь, читает своим кавалерам. Намотайте на ус.

Доброжелательница".

Анонимка? Буквы ломкие, с левым уклоном, вытянутые.

Автор явно старался изменить почерк.

– Обратите внимание: левая рука, – отрывисто произносит Ханзада. И я по голосу чувствую, что весь он охвачен нетерпением.

– Гадкая анонимка, – приговаривает он. – Хозяйка нашла на полу комнаты девушек. Конечно, к делу не относится. Я так. Может, пригодится.

Он разворачивает над столом газету.

– А это обнаружено в печке. – Ханзада осторожно разгибает складки бумаги. – Печка в их комнате. Тоже на всякий случай изъял... Взгляните.

Я усмехнулся. Как-то перед домом, в котором было совершено преступление, нашли при осмотре каблук от дамской туфли. Наморщили лбы: "Взять или не взять?" А кто его знает? Пригодятся ли? На нем не написано. Может, случайная прохожая потеряла. Но в протокол все же занесли.

На всякий случай. И как пригодилось!

У подозреваемой, которая клялась, что слухом не слыхала и не видела этот самый дом, изъяли туфли. На одной не хватало именно того каблука. Потом появились и другие улики.

– Ориентир номер один! – воскликнул Ханзада перед уходом два часа назад. – Осмотр комнаты девушек! Да! – И встал. – У вас папка найдется?

– Ханзада, – попытался я охладить пыл моего помощника. – Взломов нет. Обстановка явно не нарушена. Что даст осмотр? – Я, конечно, хитрил. Осмотр необходим, но хотелось проверить, как он отнесется к моим словам. – От преступления к преступнику надо идти кратчайшим путем.

Ты уверен, что это кратчайший? Если уверен...

– Как прямая между двумя точками, – мигом отозвался Ханзада, запасаясь бланком протокола осмотра.

– Образцы почерков есть? Есть. Не короче ли, без лишней мороки назначить экспертизу? Вот почерк Гуревпч, как дне капли... Думаю, подтвердится.

Но Ханзада непреклонен:

– Осмотр – та же рекогносцировка. – Доказывать он предпочел с помощью армейской терминологии. – Комната... Сумочка... Паспорт... Преступник... Какие ходы – выходы? Сориентируюсь и легче разобраться.

– Понятно, – рассмеялся я. – Тебя не переспоришь.

Но не путай: осмотр места происшествия и рекогносцировка -далеко не одно и то же. Ну, действуй, смотри в оба.

К двери Ханзада шагнул по-военному, с левой нога. Откуда в парне столько армейского? И даже осанка. А возраст – только-только призывной.

... На газетном листе, который Хаизада бережно развернул передо мной, лежал второй его трофеи: кучка пепла. В темной его Массе светлело пятнышко, величиной чуть больше головки спички – не сгоревший бумажный уголок. Я рассмотрел его: с одной стороны белый, с другой – в желтоватом смолистом налете.

– Черновик анонимки? – Я поднял на Ханзаду глаза.

И что у него за вид! На лбу – сажа. Плечо с известке...

На славу потрудился парень.

Ханзада заметил мою улыбку и убежал почиститься.

Я уже знаю, как действует Ханзада во время осмотра места происшествия. Ничто не оставит без внимания. Бутылку, любой осколок стекла сантиметр за сантиметром просмотрит в боковом освещении. Наведет лупу то на спичку, то на окурок. Из следственного чемодана постоянно что-нибудь вынимает. От порошка до фотоаппарата.

– Ханзада, не заночуешь? – шутят сотрудники, покуривая в стороне и обсуждая прогнозы раскрытия. – А то, гляди, сержанта за раскладушкой пошлем,

– А?.. – запоздало вопрошает практикант. Черные пряди упали на лоб, на лице полная отрешенность. – Сейчас, сейчас... – -он все еще там, в мире вещей. Ведь вещи "видели" все! Надо повнимательней, не пропустить бы чего! Самого, самого...

Я его понимаю.

Сегодня после ухода Задонской, Ханзада пожаловался:

– У меня одни хулиганы! Надоели эти "боксеры"! Ясность полная. Возмутитель спокойствия есть. Свидетели – тоже. Знай, себе, пиши бумаги. И попросил: – Дайте дело, где преступник неизвестен. Я бы раскрыл. Честно.

Нет, я не отказываюсь. Работа есть работа. Но что-нибудь повеселее бы...

– Пожалуйста, не против, – сказал я. – Кража из ларька подойдет? Смотри, с визитной карточкой: на месте оставлен паспорт. Или вор был пьянее вина и потерял документ.

Или паспорт подбросили. Куда веселее! Возьмешь?

Но Ханзада не торопился соглашаться. Возможно, хотел заполучить что-то другое. Разумеется, самое важное.

^Что-нибудь такое... Старшему товарищу надо быть бы подогадливей.

– Тогда возьмите другое. Вот.

– Хорошо, – сдержанно ответил Ханзада, принимая от меня дело Задонской.

– Мне все равно. Лишь бы от начала. Понимаете? Розыск интересен.

Я понимал. А он через минуту, листая дело, легонько посвистывал, что у него было признаком отличного настроения.

Но допрос квартирной хозяйки я оставил за собой.

– Надо выяснить, – сказал я, – и кое-что не относящееся к делу. При тебе пообещал...

Но куда запропастился Ханзада? А, убежал почиститься. Кажется, идет. Пуговицы на форме курсанта надраены до сияния. Ботинки отглянцованы. Складки на брюках безукоризненны.

Ханзада сразу отыскал глазами свои находки: анонимку и горку пепла на газете,

– Даю на выводы пять минут, – сказал и и взглянул на часы. – Хотя нет. Обеденный перерын. Говорят, после дождя вода, что парное молоко. Проверим? А дорогой поговорим.

Солнце пекло нещадно. С асфальта уже исчезли последние остатки ливня, и только газоны хранили влагу.

Ханзада подтянулся, привычным жестом поправил фуражку. Я в своем гражданском костюме рядом с ним выглядел мешковато.

– Уанзада, хочешь стать военным?

– Почему вы так думаете? – насторожился Ханзада.

– Да ты все с левой шагаешь.

– Вон вы о чем, – кисло протянул он. – Я эту науку побеждать, можно сказать, с детства... В общем, суворовское закончил. А потом решил двинуться на борьбу с разной нечистью. – Он помолчал. – Хочу на следствие распределиться. Не знаю только, получится ли...

– Получится, – успокоил я. – Было бы желание.

– Ну, этого мне не занимать, – бодро ответил он и снова оживился,

– Значит, так, – начал Хапзада, когда мы быстро шагали к реке по теневой стороне улицы. – Достать извещение из ящика. Войти в дом за паспортом. Пройти к почтовому отделению. Получить деньги. Вернуться и положить паспорт на место... Я прикинул. На все это надо примерно полчаса.

– Аккуратный нынче пошел вор, – заметил я. – Начали класть паспорта на место. – Это был намек и на дело с "визитной карточкой", но Ханзада даже ухом не повел.

– Допусгнм, кассирша права. – Ханзада развивал мысль дальше. – Перевод получила Задонская. Но этого не может быть. – Он умолк на мгновение, пока мы обошли какую-то женщину. – Далее. Допустим, кассирша лжет. Почему? Во-первых, выдала деньги в чужие руки и боится...

Этот вариант возможен? Вполне. Вопрос: кому выдали?

Тому, кто положил паспорт па место. После осмотрп я сомневаюсь, чтобы это мог сделать посторонний. Вор спо;"1, домашний! И, чтобы не было никаких неясностей, уточним:

Гуревич! – подождал, ожидая моей похвалы, (ее не было)

и напомнил: – Вы же ее заподозрили... Во-вторых, допустим, кассирша денег никому не выдавала, а поделила их в сговоре с почтальоном. Возможно? Вполне. Могут спросить: а паспорт? Как лежал, так и остался и сумочке. Вопрос: получала ли переводы Задонская раньше? Ответ: получала! Все ясно. Паспорт им был не нужен.

За двухэтажным зданием пошивочной мастерской мы перебежали дорогу. До реки остался квартал.

– А хозяйка? – поинтересовался я. – Сердитая? Коромыслом не вооружилась?

– Нет, – усмехнулся Ханзада. – Одна дома. Чаю предлагала. Интересовалась: что ищу? Поговорили, а записывать не стал. Для вас оставил. Да ей все рацио ничего не известно.

С берега река казалась неширокой желтоватой лентой, а купальщики муравьями.

– Одно из двух, – прокричал Ханзада, когда мы запрыгали вниз по тропинке. – Или кассирша с почтальоном, или Гуревич. Других вариантов нет. Или-или...

Он разделся первым. Подвигал по-боксерски кулаками, попрыгал. Па теле ни жирпнкн. И подвижен Ханзада, наверное оттого, что худощав.

– Лучше сразу с разбега!

Мы побежали к воде.

КОСВЕННАЯ УЛИКА

Пока специалисты исследовали почерки, пока готовились сказать свое слово, мы с Хаизадой работали по другим делам, находившимся в моем производстве. Допрашивали, проводили очные ставки.

Но дело Задонской Хаизада держал на особой примете.

Часто листал его, о чем-то думал и хмурился. Вот и теперь он склонился над ним.

– Ну, опять! – искренне негодует Хаизада. – Читаю – и злость разбирает. Вот лежат деньги. Обязательно надо к ним подобраться! Плохо лежат? Да? Ох, ненавижу я подлых людишек!

– Ого! – удивился я. – С таким темпераментом любого дебошира обезвредишь в два счета. Мимо не пройдешь... Похвально.

– Знал бы, кто это сделал! – все еще распалялся Хаизада. – Я бы с ним поговорил! Со всей беспощадной суровостью! По душам! Я бы...

– Поговорить с одним, с другим, – решил предостеречь я. – Но вот благородное твое негодование сработает однажды вхолостую, и постараешься впредь сдерживаться.

– Почему вхолостую?

– Почему? Виновным в конце концов может оказаться нс тот, кого подозревал вначале, против кого метал громы и молнии. Или выяснится, что заявитель – дрянцо и клеветник. Ни одно его слово не подтвердилось.

– Отставить! – встрепенулся Ханзада. – Обеспечим точное попадание в носителя зла! Вы не поняли... Чье имя будет выведено здесь!.. – Он приподнял корочку дела. – По обвинению... Понимаете?